Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Жизнь мальчишки (Том 2)

ModernLib.Net / Маккаммон Роберт / Жизнь мальчишки (Том 2) - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 5)
Автор: Маккаммон Роберт
Жанр:

 

 


      По ходу обеда Верной расспрашивал меня о разных разностях. Он хотел знать обо мне все. Он спрашивал, чем я люблю заниматься, кто мои друзья, какие книги я предпочитаю читать, какие фильмы мне особенно нравятся. Оказывается, Вер-нон тоже смотрел "Пришельцев с Марса"; это еще больше укрепило взаимопонимание. Он рассказал, что когда-то давно у него был целый сундук, полный комиксов о разных супергероях, но отец заставил его выбросить все эти сокровища. Вер-нон сказал, что когда-то у него было несколько полок, заставленных исключительно книжками приключений "Крутые парни", но однажды его отец страшно разозлился на него и сжег все книги до единой. Он рассказал, что у него были и все выпуски "Дока Сэвиджа", и весь Тарзан, и Джон Картер с Марса, и Тень, и "Загадочные истории", и целый ящик "Эрго-си", и журналы "Жизнь мальчишки", но его отец сказал, что Вернон давно уже вырос из этой чепухи, и собственноручно все сжег, а пепел развеял по саду позади особняка. Наконец Верной сказал, что для того чтобы вернуть все это, он не пожалел бы и миллиона долларов, и если я когда-нибудь попаду в такую же ситуацию, то он советует мне стоять насмерть, потому что в этих книжках заключена настоящая магия.
      Стоит только сжечь свое волшебство или выбросить его в мусор, ты не сможешь думать ни о чем другом, только о том, как вернуть это волшебство. Ты становишься нищим, попрошайкой.
      - Мне нужно было продолжать носить короткие штаны, - в конце концов сказал Верной.
      - Что? - не понял я. Я никогда не видел, чтобы Верной носил штаны. Хоть какие-нибудь.
      - Однажды я написал книгу, - сказал он.
      - Да, я знаю. Моя мама читала ее.
      - А ты не собираешься стать писателем, когда вырастешь?
      - Не знаю, - замялся я. - Может быть.., если удастся - Мне очень понравился рассказ, который ты написал. Было время, я тоже писал рассказы. Отец говорил, что он не имеет ничего против такого хобби, но при этом мне ни на минуту нельзя было забывать, что когда-нибудь ответственность за все это ляжет на мои плечи. Он все время это повторял.
      - За что "все это"?
      - Я не знаю. А он так и не сказал мне больше ничего.
      В этом был какой-то смысл.
      - А почему вы не написали больше ни одной книги? Верной хотел что-то ответить; его рот открылся, потом закрылся снова. Примерно с минуту он просто сидел, глядя на свои руки, на пальцы, измазанные сливочным кремом. Внезапно его глаза заблестели.
      - Во мне была только одна книга, - наконец ответил Верной. - Я написал первую книгу, принялся искать внутри себя следующую и искал довольно долго. До сих пор ищу. Но во мне больше ничего нет. Ничего не было позавчера, и ничего нет сегодня.., не думаю, что что-нибудь появится завтра.
      - Но как же так вышло? - удивился я. - Разве вы не можете просто придумать сюжет?
      - Придумать? Послушай, я тебе кое-что расскажу.
      Я принялся терпеливо ждать.
      Верной глубоко вздохнул, потом так же неторопливо выдохнул. Его взгляд расфокусировался, словно бы он всеми силами старался не уснуть, но сон неудержимо тянул его в свой тихий омут.
      - Жил-был мальчик, - внезапно заговорил Вернон. - Однажды он решил написать книгу про город. Про маленький город, такой же, как наш Зефир. Принявшись за дело, мальчик упорно писал свою книгу, медленно продвигаясь к намеченной цели. Для того чтобы написать книгу так, как нужно, ему потребовалось почти четыре года. И покамальчик писал свою книгу, его отец... Голос Вернона снова стих.
      Я ждал продолжения.
      - Его.., отец... - Верной нахмурился, очевидно, стараясь собраться с мыслями и ухватить нить повествования. - Да, - воскликнул он. - Его отец постоянно говорил, что его занятие - просто глупость, и ничего больше. Отец твердил это с утра до вечера. "Ты глупец, - говорил он, - сумасшедший глупец. Все свое время ты тратишь на свою книгу, тогда как ты должен изучать дело, семейный бизнес. Потому что для того я тебя растил. Чтобы ты продолжал семейное дело. Не для того я тратил на тебя деньги, чтобы разочароваться в тебе, видя, как ты упускаешь свой шанс. Я вырастил тебя, чтобы передать тебе бразды правления, и твоя мать смотрит из могилы, потому что ей тоже стыдно за тебя. Ты разбил ей сердце, когда бросил колледж, из-за тебя она приняла таблетки и рассталась с жизнью, только из-за тебя и ни из-за кого больше, Ты бросил колледж, и деньги, потраченные на тебя, пошли на ветер. С таким же успехом я мог просто выбросить эти деньги в окно - ниггерам или белой рвани".
      Верной мигнул, что-то в его лице изменилось, будто эти слова потрясли его с новой силой.
      - "Неграм, - поправил отца мальчик. - Нужно быть культурным, папа". Ты понимаешь меня, Кори?
      - Я.., не совсем...
      - Тогда глава вторая, - продолжил Верной. - Прошло еще четыре года. Все эти четыре года мальчик терпеливо переносил издевательства, насмешки и ругань отца. И продолжал писать свою книгу о городе и о людях, которые в нем живут, благодаря которым город таков, каков есть. Быть может, в книге не было никакого сюжета, скорее всего так, там не было ничего такого, что с первых же страниц берет вас за глотку и до последних страниц трясет так, что все ваши кости стучат, - но эта книга была о жизни. Там были течения и голоса, все те незаметные повседневные мелочи, из которых складывается память живущего. Повествование в книге текло плавно, но непредсказуемо, как река; нельзя было сказать, куда вас вынесет следующий поворот или излучина, пока не увидишь это собственными глазами, но само путешествие было завораживающим и сладким и хотелось, чтобы оно не кончалось никогда. В книге была та настоящая жизнь, которой не было в существовании мальчика.
      Верной опять замолчал и уставился в никуда. Я заметил, как его скользкие от крема пальцы крепко вцепились в край стола.
      - Потом мальчик нашел издателя, который согласился выпустить его книгу, продолжил рассказ Верной. - Настоящего издателя в настоящем издательстве в самом Нью-Йорке. Ты, наверное, знаешь, что именно там находится сердце нашего мира. Там выходят в свет книги, тысячами и сотнями, и каждая из них - это дитя, не похожее на других; некоторые из них ходят ровно и прямо, а другие рождены калеками, но все они появляются в большой мир оттуда и только оттуда. Так вот, мальчику позвонили из нью-йоркского издательства и сказали, что готовы выпустить книгу при условии, что он слегка ее изменит, и готовы объяснить суть этих изменений, от которых книга только выиграет. Мальчик очень обрадовался, он был горд и сказал, что согласен, что сделает все от него зависящее.
      Остекленевшие глаза Вернона скользили по комнате, рассматривая трепетавшие в воздухе картины.
      - Вот так, - снова продолжил он тихим голосом. - Мальчик сложил свои вещи в чемодан. Отец продолжал твердить ему, что он дурак и идиот, что он приползет обратно на коленях и что время покажет, кто из них был прав, потому что время всегда все ставит на свои места. Но в ту пору мальчик был очень упрям и несговорчив. Он ответил отцу, что уверен, что прав окажется он, его сын, и посмеется последним. И он поехал из Зефира в Бирмингем на автобусе, а из Бирмингема в Нью-Йорк на поезде, а там разыскал в огромном здании офис издательства, чтобы узнать, что же случилось с его ребенком, его книгой.
      Верной вздохнул и снова замолчал. Он взял со стола тарелку из-под сливочного крема и посмотрел, не осталось ли в ней еще что-нибудь слизнуть. И что же случилось дальше? - решился подать я голос.
      - Люди из издательства все объяснили ему. Вернон улыбнулся, но его улыбка была полна муки.
      - Первым делом они объяснили ему, что книги - это тоже бизнес, как и все остальное. Они показали ему графики и диаграммы, которые во множестве были развешены на стенах. Они сказали, что, по их сведениям, в этом году читатели предпочитают триллеры и книги о зловещих и таинственных убийствах, а город, описанный в книге мальчика, является идеальным местом для изображения такого убийства. Зловещее и таинственное убийство, так они и сказали. Триллер, способный вселить в человека ужас. Сегодня книгоиздательствам приходится выдерживать серьезную конкурентную борьбу с телевидением. Раньше было легче, раньше у людей было время для чтения. А сегодня люди хотят читать триллеры, и графики и схемы это подтверждают. Мальчику сказали, что если он сумеет вплести в канву книги таинственное убийство - на самом деле, прибавили издатели, это совсем несложно, нужно только хорошенько подумать и все получится, - то книгу обязательно напечатают, а на ее обложке будет оттиснуто имя мальчика. И еще они сказали, что название книги нужно изменить, что название "Лунный город" не подходит для триллера. "Ты можешь писать круто? - спросили мальчика. - В этом году нам нужны крутые писатели".
      - Он сделал так, как они его просили? - спросил я.
      - О да, - ответил Верной. - Он сделал все, как они его просили. Все, что они хотели. Потому что цель была так близка, так близка, что он уже ощущал вкус победы. И еще он знал, что отец неотступно следит за ним. Да, он сделал все, что от него требовалось.
      Улыбка Вернона напоминала свежий шрам на беззащитной плоти.
      - Но люди из издательства ошиблись. То, что они потребовали от мальчика, оказалось не так просто сделать. Это оказалось невероятно сложным. Мальчик поселился в номере отеля и принялся За работу. Отель.., это было все, что он мог себе позволить. Он печатал на взятой на прокат машинке, сидя дни напролет в комнате, которая тоже была не его. Мало-помалу, час за часом, и отель, в котором он жил, и город, в котором находился отель, - все это просачивалось сквозь пальцы мальчика и оседало на страницах книги. И вот наступил день, когда мальчик уже не понимал, где находится. Он заблудился, но не было ни единого знака, который указал бы ему дорогу. Он слышал, как люди вокруг него плачут и взывают о помощи, видел, как люди причиняют друг другу боль, и от этого что-то внутри него закрылось и сжалось, как стиснутая в кулак ладонь, и с этих пор ему хотелось только одного: как можно скорее добраться до последней страницы книги и на этом закончить - раз и навсегда. Ночами ему слышался смех отца. Мальчик слышал, как отец твердит, что он все такой же дурачок, маленький идиот, но он все равно должен продолжать идти до конца. Мальчик получил в наследство от своего отца очень многое, и в результате оказалось, что отец приехал из Зефира в Нью-Йорк вместе с ним и все это время стоял за его спиной.
      На несколько мучительных секунд Вернон крепко зажмурился, переживая агонию воспоминаний. Когда глаза Вернона открылись снова, я увидел, что они обведены красной каймой.
      - Этот мальчик, этот глупый мальчик все-таки взял деньги у издателей и бежал из большого города. Он вернулся в Зефир, назад к девственным холмам, туда, где он мог свободно думать. А потом книга появилась на свет, с именем мальчика на обложке. Он увидел, какой стала обложка, и понял, что он один во всем виноват, потому что он сам, своими руками вырядил своего ребенка в одежды проститутки, так что теперь только люди с больной и уродливой душой и похотливым воображением захотят взять книгу в руки. Возьмут, получат от нее то, что хотят, попользуются и выбросят за порог, потому что теперь она просто одна из сотни тысяч других таких же калек. И мальчик сам сделал ее такой, своими собственными руками. Потому что был жадным и злым.
      Голос Вернона сорвался на хрип, и я вздрогнул от испуга.
      Вернон прижал ладонь к губам. Когда он наконец отнял руку от лица, от его нижней губы протянулась тонкая серебристая нить слюны. - Довольно скоро, - не заговорил, а зашептал он, - мальчик узнал, что его книга провалилась. Этого не пришлось долго ждать. Он позвонил тем людям. Все что угодно, сказал он им. Я сделаю все что угодно, чтобы спасти книгу. Они ответили, что понимают только свои графики и схемы, а еще таблицы и цифры. Они ответили, что людям надоели триллеры. Они сказали, что теперь читатель желает чего-то другого. И им очень хочется поскорее получить следующую книгу мальчика. Он ведь обещал им писать дальше, так они сказали. Вот только пусть эта книга станет другой. Вы ведь молоды, сказали они ему. У вас впереди будет еще очень много книг.
      Верной утер рот тыльной стороной руки: медленным движением, с большим трудом.
      - Отец мальчика ждал. Отец насмешливо смотрел на попытки мальчика добиться своего, и с его губ не сходила улыбка. Лицо его отца сделалось большим, словно солнце, и каждый раз, когда мальчик поднимал на него глаза, свет этого солнца обжигал его. Отец сказал мальчику, что ему не по плечу ноша, которую он, отец, нес все эти годы. Потому что у мальчика нет ничего своего. Даже за рубашку и брюки заплачено из денег отца. А он не имеет права носить на себе то, за что заплачено деньгами, заработанными трудом отца, к которому он отнесся с таким неуважением. Все, за что мальчик ни брался, кончалось провалом; и в будущем его ждут только неудачи, одни только неудачи, отец был уверен в этом, и если сегодня ночью он, отец, внезапно умрет во сне, то в этом будет виноват только его сын-неудачник. Мальчик стоял у подножия лестницы и плакал, а потом крикнул отцу: ну что ж, иди и умирай, скорей бы ты умер, ты.., жалкий.., сукин сын...
      Как только прозвучали эти ужасные, вырвавшиеся из самой глубины души слова, я увидел, как из глаз Вернона брызнули слезы, словно его насквозь пронзили копьем. Верной тихо застонал, и на его лице отразилась такая небывалая мука, какую я видел всего один раз, в "Нэшнл джиогрэфик", на картине испанского художника, - это было изображение обнаженного святого-мученика. Слезы одна за другой скользнули по лицу Вернона, одна слеза застряла в пятнышке шоколадного соуса в уголке его рта.
      - Ох... - еле слышно стонал он. - Ox... ox.., нет.
      - Мистер Верной?
      Голос говорившего был тих, но тверд. В дверях, ведших в кухню, появился мистер Притчард. Я решил было встать, но мистер Притчард остановил меня:
      - Мистер Кори, прошу вас, оставайтесь на месте. На некоторое время.
      Я повиновался. Мистер Притчард пересек комнату и, остановившись позади Вернона, дружески положил руку на его худое плечо.
      - Обед закончен, мистер Вернон.
      Сидевший напротив меня совершенно голый человек ничего не сказал и не двинулся с места. Взгляд его глаз был тусклым и безжизненным, в лице не осталось ничего живого, кроме медленно катившихся слез.
      - Вам пора отдохнуть, сэр, - сказал тогда мистер Притчард.
      - Я проснусь снова? - спросил Притчарда Верной глухим и тихим далеким голосом.
      - Уверен, что проснетесь, сэр.
      Рука мистера Притчарда тихонько и успокоительно похлопала плечо Вернона; в этом прикосновении было столько отцовского...
      - Попрощайтесь со своим гостем.
      Верной поднял на меня глаза. Казалось, он видит меня впервые, как будто я случайно оказался в его доме. Но уже через мгновение его глаза снова ожили, он шмыгнул носом и улыбнулся мне своей мальчишеской улыбкой.
      - Пыль садится на рельсы - вот незадача-то, - сказал он. - Если пыли соберется слишком много, то состав может сойти с рельсов и выйдет крушение.
      По его лицу пронеслась тень, но это была только тень промчавшегося по небосклону его разума маленького облака и ничего более.
      - Кори, - еще раз улыбнулся он. - Спасибо, что нашел время заглянуть ко мне. Мы очень хорошо провели время.
      - Да, сэр...
      Он поднял палец.
      - Верной. - Верной, - поправился я.
      Голый Верной поднялся из-за стола; вслед за ним поднялся и я.
      - Ваш отец ожидает у парадной двери, - сказал мистер Притчард. - За этой дверью поверните направо, пройдите через холл и окажетесь у парадной двери. Через несколько минут я тоже буду там и отвезу вас домой.
      Взяв Вернона под локоть, мистер Притчард повел его к одной из дверей. Верной шел ссутулившись, едва переставляя ноги, словно глубокий старик.
      - Спасибо за прекрасный обед! - крикнул я. Остановившись, Верной взглянул на меня. Улыбка то появлялась на его лице, то исчезала, словно свет мигающей неоновой трубки, которая вот-вот перегорит.
      - Надеюсь, ты и дальше будешь писать такие же замечательные рассказы, Кори. Желаю тебе всего хорошего.
      - Спасибо, Верной.
      Верной кивнул, очевидно, довольный тем, что мы поняли друг друга. В дверях столовой он еще раз остановился.
      - Знаешь, Кори, иногда по ночам я вижу удивительный сон. Вокруг ясный день, повсюду люди, а я иду по улице совсем голый.
      Верной рассмеялся.
      - Совершенно голый! Можешь себе представить?
      Нужно было улыбнуться, но в тот момент я не смог вспомнить, как это делается.
      Потом Верной позволил мистеру Притчарду вывести себя из столовой. Я взглянул на скопище грязных тарелок, оставшихся после нашего пиршества на столе, и почувствовал, как к горлу моему подступает тошнота.
      Парадную дверь я разыскал без труда. Отец ждал меня; из его улыбки я понял, что он понятия не имеет о событии, свидетелем которого я только что стал в столовой.
      - Как вы поболтали?
      Я пробормотал что-то невразумительное, но отца ответ устроил.
      - Как Верной с тобой обходился, нормально?
      Я молча кивнул. Теперь, когда все кончилось и Вернон со мной ничего не сделал, а обед, поданный Гвендолин, оказался чудесным, отец был очень оживлен и весел.
      - Отличный у них дом, верно? - спросил он, когда мы спускались по лестнице к длинной черной машине Такстеров. - Такой дом.., даже страшно подумать, сколько он стоит!
      Я не знал, что ответить отцу. Дом стоил дорого, но определенно не дороже, чем человек мог заплатить своей жизнью.
      Вскоре из парадных дверей появился мистер Притчард, мы уселись в лимузин и вернулись домой.
      Глава 4
      Гнев Пяти Раскатов Грома
      В понедельник я обнаружил, что Демон ко мне охладела; ее грязные пальцы наконец оставили в покое мою шею. Теперь взгляд ее сумасшедших глаз не отпускал Ладда Дивайна. И все это сделала одна-единственная поздравительная открытка, легкомысленно приписанная себе Ладдом. В колледже из Ладда вышла настоящая звезда футбола; наверное, потому, что с некоторых пор в школе ему только и приходилось, что без устали практиковаться в умении быстро бегать и уворачиваться.
      История с днем рождения Бренды Демона имела и еще одно последствие. Во время большой перемены я, будто невзначай, поинтересовался у Демона, как прошел праздник. Она коротко взглянула на меня, словно в ее новом мире я лишь на ноту отстоял от состояния полной невидимости.
      - О, было очень весело, - ответила она, и ее взгляд вернулся к будущему футбольному чемпиону. - Собрались все мои родственники. Был пирог и мороженое.
      - А подарки? Подарки были?
      - Угу. - Демон принялась грызть свой грязный ноготь, при этом сальные волосы упали ей на глаза. - Мамочка и папуля подарили мне аптечку первой помощи, тетя Грета - перчатки, которые сама связала, а моя кузина Чили засушенный венок из лесных цветов, который нужно повесить над кроватью на счастье. - Здорово, - проговорил я. - Это настоящее... Я едва это не пропустил. Теперь нужно было быстро отмотать пленку обратно.
      - Кузина Чили? - переспросил я. - А как ее фамилия?
      - Парселл. Вернее, раньше она была Парселл. До тех пор, пока не вышла замуж за фермерского парня и аист не принес им ребеночка.
      Демон вздохнула.
      - Правда, Ладд самый красивый в школе? Иногда мне кажется, что Бог просто обожает над нами насмехаться.
      Прошел сентябрь; наступившее утро было уже октябрьским. За одну ночь холмы оказались расписаны золотом и пурпуром, будто над ними поработал какой-то трудолюбивый художник. Днем по-прежнему было тепло и даже жарко, но утром хотелось надеть свитер. Стояло бабье лето, когда в витринах зеленной лавки выставляют корзины, полные спелых плодов и овощей, а на тротуаре под ногами нет-нет да и попадется шуршащий палый лист.
      ***
      У нас в классе прошел урок "Покажи и расскажи", на который каждый должен был принести что-нибудь важное и интересное, а потом рассказать остальным, что это такое и почему оно представляет ценность. Я принес несколько выпусков "Знаменитых чудовищ", зная наперед, что при виде такого сокровища Луженая Глотка взорвется, как шутиха, отчего я надолго укреплю свою репутацию героя Сопротивления. Дэви Рэй принес сорокапятку "Я тусуюсь" и фотографию электрогитары, на которой он мечтал научиться играть, как только его родители смогут оплачивать уроки. Джонни принес свои наконечники для стрел, аккуратно завернутые в вату и рассортированные по отдельным ящичкам металлической коробки для рыболовной наживки.
      Без всякого сомнения, коллекция Джонни казалась нам настоящим чудом, над которым нужно было трястись. Наконечники были маленькие и большие, светлые и потемнее: глядя на них, хотелось думать о временах, когда леса еще были нетронутыми, единственным источником света в них были индейские костры, а Зефир существовал лишь в воспаленном мозгу какого-нибудь бесноватого шамана, бившегося в конвульсиях. Джонни собирал эти наконечники, сколько я его знал, то есть со второго класса. В то время когда мы, остальные, только бегали, прыгали и предавались легкомысленным играм, совершенно не обращая внимания на пыльные осколки прошлых эпох, попадавшиеся нам под ноги, Джонни не терял времени зря: он обшаривал лесные тропинки и русла ручьев в поисках изящных остроконечных предметов для пополнения своей чудесной коллекции. К описываемому моменту у него собралось около сотни экземпляров. Он часто и любовно чистил и полировал свои наконечники - никакого щелока или мыла, это было равносильно оскорблению, - перебирал их, любовался ими и снова тщательно прятал в коробку для рыболовной наживки и снастей. Иногда я представлял себе, как Джонни в своей комнате в одиночестве перебирает свое богатство, наверняка раздумывая при этом, какой была жизнь в Адамс-Вэлли двести лет назад. Может, Джонни представляет четырех приятелей-индейцев, у которых есть четыре собаки и четыре быстрых коня. Индейцы жили в вигвамах, в одной деревне, и любили посидеть кружком и поболтать о жизни, о школе и прочих вещах. Я никогда не спрашивал Джонни, о чем он думает, глядя на свои наконечники, но ведь могло быть так, что он думал об этом, верно?
      В день, когда должен был состояться урок "Покажи и расскажи" - которого я вот уже неделю дожидался с тайным содроганием, пытаясь угадать, что же принесет нам похвастаться Демон, - я встретился со своими друзьями перед началом занятий на обычном месте, у школьного забора. Мы оставили наши велосипеды вместе с десятками других, приковав их за рамы персональными цепочками с замками. Некоторое время мы стояли на солнышке, которое в это прохладное утро только-только начинало пригревать.
      - Давай покажи, - попросил Джонни Бен. - Не томи, покажи скорее, очень хочется посмотреть.
      Как ни странно, трясшийся над своими сокровищами, словно над редкостными драгоценностями, Джонни всегда с удовольствием демонстрировал их желающим. Вот и на этот раз его не пришлось дважды просить.
      - Вот, нашел в прошлую субботу, - сказал он, разворачивая комочек ваты и демонстрируя на свету его содержимое. - Если присмотреться, можно увидеть, что этот наконечник делали в спешке. Видите, какие неровные и грубые сколы? У человека не было времени, чтобы думать о красоте и симметрии. Ему просто был нужен наконечник для новой стрелы, чтобы пойти и добыть себе еду.
      - Судя по его размеру, этот парень вряд ли сумел раздобыть что-то больше суслика, - заметил Дэви Рэй.
      - Наверное, это был неудачный наконечник, - предположил Бен. - И охотник выпустил эту стрелу просто так, наудачу, даже не проследив, куда она улетела.
      - Может, и так, - согласился Джонни. - А может быть, этот наконечник сделал мальчик, который только учился делать стрелы.
      - Если бы каждый раз, чтобы добыть еду, мне нужно было делать наконечники и стрелы, - заявил я, - то я бы очень скоро ноги протянул от голода.
      - Сколько у тебя здесь наконечников, Джонни? - У Бена явно чесались руки покопаться в коробке Джонни, и его удерживало только уважение перед древностью. - А какой у тебя из них самый любимый?
      - Сейчас покажу. - Достав из заветного отсека комок ваты, Джонни принялся осторожно разворачивать его. Когда с ватой было покончено, Джонни показал нам свой лучший наконечник, свою гордость.
      Черный, гладкий, почти идеально правильной формы.
      Я помнил, откуда он взялся.
      Этот наконечник Дэви Рэй нашел в лесной чаще во время нашего печально знаменитого похода с ночевкой.
      - Здорово красивый, - восхищенно протянул Бен. - Блестит, будто его маслом смазали, да?
      - Я только помыл его под струей воды, не полировал, ничего такого. Он сам так блестит.
      Легко потерев наконечник смуглыми пальцами, Джонни положил его на ладонь Бена.
      - Пощупай, - сказал Джонни. - На нем не чувствуется ни одного скола, такой он гладкий.
      Подержав наконечник в руке, Бен передал его Дэви Рэю, а тот мне. На идеально гладкой поверхности наконечника имелся всего один скол, казалось, что лежавший на ладони овальный предмет тает, сливаясь с кожей. Стоило слегка сжать руку - трудно было сказать, где кончается наконечник, а где начинается плоть.
      - Интересно, какой охотник его сделал? - проговорил я.
      - Да, хотелось бы мне знать. Тот, кто его делал, никуда не торопился. Тот, кто его делал, хотел, чтобы его наконечник вышел лучше всех, что только бывают, чтобы снаряженная им стрела летела точно в цель, пусть ему и не удастся найти ее. Потому что для индейцев наконечники были больше чем просто наконечники; часто они заменяли деньги, а кроме того, служили показателем того, сколько усердия и терпения ты готов вложить в свою работу. По наконечникам можно было судить о том, что ты за охотник, насколько ты хорош, какой у тебя стиль: много дешевых наконечников или всего полудюжина, но самого высшего сорта, на которые можно положиться. Хотелось бы мне узнать, кто сделал этот наконечник.
      В голосе Джонни звучало искреннее желание.
      - Думаю, это был вождь, - сказал я. - Уверен в этом.
      - Вождь? - Глаза Бена стали круглыми как блюдца. - Откуда ты знаешь?
      - Кори приготовил для нас новую сказку, - объяснил ему Дэви Рэй. - В которой нет и единого слова правды, все враки с начала до конца.
      - Нет, конечно же, это был вождь! - упрямо продолжал я. - Самый молодой вождь из всех, что когда-то были у племени! Ему было всего двадцать, а до него вождем был его отец!
      - Ой, мама! - Сидевший под деревом Дэви подтянул к груди колени и обхватил их руками. - Если бы у нас в городе проводился конкурс на лучшего трепача, то ты, Кори, наверняка бы отхватил там первый приз!
      Джонни тоже улыбнулся, но в его глазах горел неподдельный интерес.
      - Рассказывай дальше, Кори. Давайте послушаем историю этого вождя. Как его звали?
      - Я не знаю. Может, его звали... Бегущий Олень, я еще...
      - Нет, это неподходящее имя, какое-то девчоночье! У вождя должно быть имя воина. Вроде "Большое Грозовое Облако"!
      - Большое Грозовое Хныканье! - хихикнул Дэви Рэй. - Эх, Бен, тебя опять понесло.
      - Вождя звали Раскат Грома, - сказал Джонни; он глядел мне прямо в глаза и не обращал внимания на пререкавшуюся парочку. - То есть не совсем так. Его звали Пять Раскатов Грома. Потому что он был высок, силен, мрачен и...
      - Косоват, - подал голос Дэви Рэй.
      - У него была дубинка, которой он разил как молнией, - закончил Джонни, и Дэви Рэй прикусил язык.
      Я помолчал, глядя на наконечник, который поблескивал на моей ладони.
      - Давай, Кори, - тихо, но настойчиво повторил Джонни. - Расскажи нам историю вождя по имени Пять Раскатов Грома.
      - Вождь Пять Раскатов Грома, - задумчиво проговорил я, чувствуя, как в мозгу у меня соединяются воедино различные фрагменты истории, и тихо, то сжимая, то разжимая ладонь с наконечником стрелы, я объявил:
      - Он был ирокез.
      - Кри, - поправил меня Джонни.
      - Кри, - согласился я. - Он был из племени кри, и до него вождем у кри был его отец, который погиб на охоте. Отец ушел охотиться на оленей и пропал, а потом его нашли умирающим на камнях - он сорвался с утеса и разбился. Старый вождь умер, но он успел рассказать своему сыну о том, что видел Первоснега. Да, именно это и сказал Пяти Раскатам Грома старый вождь перед смертью. Он видел Первоснега так близко, что отчетливо разглядел его белоснежную шкуру и рога, огромные и раскидистые, словно ветви дуба. Старый вождь сказал, что до тех пор, пока в этих лесах будет жить Первоснег, в них всегда будет много зверей и удачная охота. Если Первоснега кто-нибудь убьет, то придет конец и всему лесу, а вместе с ним, может быть, - и всему миру. После этого старый вождь умер, а Пять Раскатов Грома стал новым вождем, преемником своего отца.
      - Мне всегда казалось, нужно быть воином, чтобы стать вождем, нужно сражаться, - сказал мне Дэви Рэй.
      - А кто сказал, что Пять Раскатов Грома был мирным индейцем? - ответил я. - Всем была известна его воинственность. Ему пришлось сразиться с целым отрядом храбрецов, которые тоже хотели стать вождем. Просто дело было в том, что мир он предпочитал драке. Он отлично знал, когда лучше решать споры мирно, а когда дракой. У него был характер. Именно поэтому его звали не "Один Раскат Грома" и даже не "Два Раската Грома". Пять Раскатов Грома не часто удавалось вывести из себя, но уж если это случилось, тогда берегись! Его гнев напоминал Пять Одновременных Раскатов Грома.
      - Скоро звонок, - сказал Джонни. - А что было дальше?
      - Он был вождем.., гм.., довольно долго. Пока ему не исполнилось шестьдесят лет. Тогда он умер, а его место занял его сын Мудрый Лис.
      Я оглянулся на школу: дети уже потянулись на уроки.
      - Все потому запомнили Пять Раскатов Грома, что при нем все племена жили в мире. Перед смертью он взял в руки лук и выпустил в сторону леса свою лучшую стрелу, - чтобы люди нашли ее через сто лет. После того как Пять Раскатов Грома умер, люди из племени кри вырезали его имя на скале и похоронили его на тайном индейском кладбище.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6