Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Полярная станция “Зебра”

ModernLib.Net / Морские приключения / Маклин Алистер / Полярная станция “Зебра” - Чтение (стр. 5)
Автор: Маклин Алистер
Жанр: Морские приключения

 

 


— Мы их поймали! — с ходу закричал он, а потом, спохватившись, что матросу полагается соблюдать субординацию, уже тише продолжал: — Мы их раскопали, капитан, мы их раскопали!

— Что? — никогда бы не подумал, что Свенсон, этот толстячок и увалень, сумеет так быстро вскочить с кресла.

— Мы установили радиоконтакт с дрейфующей станцией «Зебра», уже вполне официально доложил Эллис.

Резко сорвавшись с места и опередив нас с Рейберном, Свенсон ворвался в радиорубку. На вахте сидели два оператора, оба низко согнулись над рациями, один чуть не уткнулся лбом в шкалу настройки, другой склонил голову набок, словно это помогало отключиться от внешнего мира и сосредоточиться на малейшем шорохе, долетавшем из плотно прижатых наушников. Один из радистов что-то машинально чертил в журнале записи радиограмм. DSY, писал он, повторяя снова и снова: DSY, DSY. Позывной станции «Зебра». Уголком глаза он заметил Свенсона и прекратил писать.

— Мы поймали их, капитан, это точно. Сигнал очень слабый и с перебоями, но...

— Плевать, какой там сигнал! — Рейберн прервал радиста, даже не спросив разрешения у Свенсона. Он тщетно пытался скрыть волнение и более чем когда-либо напоминал отлынивающего от занятий студента.

— Пеленг! Вы взяли пеленг? Вот это главное! Второй оператор развернулся вместе с креслом, и я узнал своего давнишнего «телохранителя» Забринского.

Он понимающе уставился на Рейберна.

— Ну, конечно, мы взяли пеленг, лейтенант. Это уж первым делом. Как там ни крути, а получается ноль-сорок пять. Стало быть, северо-восток.

— Спасибо за разъяснение, Забринский, — сухо заметил Свенсон. Ноль-сорок пять — это северо-восток. Нам со штурманом полагается это знать... Координаты?

Забринский пожал плечами и повернулся к своему коллеге, краснолицему мужчине с чисто выбритым затылком и гладкой, блестящей плешью во все темя. — Что скажешь, Керли?

— Ничего. Практически ничего. — Керли поднял глаза на Свенсона. -Я двадцать раз запрашивал их координаты. Никакого толку. Их радист знай себе посылает позывной. Боюсь, он вообще нас не слышит, он даже не знает, что мы его слышим, он просто шлет и шлет свой позывной. Может, не знает, как переключиться на прием.

— Такого не может быть, — возразил Свенсон.

— С этим парнем все может быть, — сказал Забринский. — Сначала мы с Керли думали, что это сигнал такой слабый, потом решили, что радист слабый или больной, и наконец сообразили, что это просто какой-то самоучка.

— И как же вы это поняли? — спросил Свенсон.

— Это всегда можно понять. Это... — Забринский умолк на полуслове и насторожился положив руку на локоть напарника.

Керли кивнул.

— Я слышу, — сосредоточенно произнес он. — Он сообщает, что координаты неизвестны...

Итак, неизвестный радист не сказал практически ничего. Впрочем, не страшно, что он не может сообщить свои координаты, главное, мы вступили с ним в прямой контакт. Рейберн развернулся и выскочил из радиорубки. Вскоре я услышал, как он ведет по телефону торопливый разговора кем-то на мостике.

Свенсон повернулся ко мне.

— Вы говорили о зондах. Там, на «Зебре». Они свободные или привязные? — Можно запускать и так, и так.

— Как работает привязной?

— Свободная лебедка, нейлоновый трос, маркировка через каждые сто и тысячу футов. — Передадим, пусть запустят зонд на высоту в пять тысяч футов, решил Свенсон. — С освещением. Если они где-то в радиусе тридцати-сорока миль, мы заметим зонд, а зная его высоту и учтя скорость ветра, примерно определим расстояние... В чем дело, Браун? — обратился он к матросу, которого Забринский называл Керли.

— Они снова передают, — доложил тот. — Полно сбоев и ошибок.

“Ради Бога, скорее". Что-то вроде этого, дважды подряд. "Ради Бога, скорее...”

— Передайте вот это, — сказал Свенсон. И продиктовал насчет зонда. Только передавайте как можно медленнее.

Керли кивнул и начал передачу. Рейберн бегом вернулся в радиорубку.

— Луна еще не скрылась, — торопливо сообщил он Свенсону. — Градус или два над горизонтом. Сейчас я прихвачу секстант, побегу на мостик и попробую определиться по луне. Передайте, пусть они сделают то же самое. Это даст нам разность координат по долготе. А раз они от нас в направлении ноль сорок пять, можно будет рассчитать их положение с точностью до мили.

— Стоит попробовать, — согласился Свенсон. И продиктовал еще одну депешу Брауну. Тот передал ее сразу же следом за первой. Мы стали ждать ответа. Прошло добрых десять минут. Я обратил внимание, что лица у всех собравшихся в радиорубке напряженные и отсутствующие, словно мысленно они находятся за много миль от этого места. Все они, и я вместе с ними, были сейчас на дрейфующей станции «Зебра», как бы далеко от нас ее ни занесло. Браун снова сделал какую-то запись, очень короткую. Голос у него звучал по-прежнему деловито, но в нем проскользнули нотки разочарования. Он доложил:

— Все зонды сгорели. Луны не видно.

— Луны не видно... — Рейберн не сумел скрыть разочарования. Черт побери! Должно быть, там страшный туман. Или сильный шторм.

— Нет, — возразил я. — Погодные условия не могут быть такими разными на ледовом поле. Они примерно одинаковы по площади, по крайней мере, в 50 тысяч квадратных миль. Луна просто зашла. Для них луна уже зашла. Похоже, что в последний раз они оценили свое положение только приблизительно, и ошибка получилась очень большая. Должно быть, они гораздо дальше к северо-востоку, чем мы считали.

— Спросите, есть ли у них сигнальные ракеты, — обратился Свенсон к Брауну.

— Попробовать, конечно, можно, — сказал я, — но боюсь, это напрасная трата времени. Если они так далеко от нас, как я думаю, то мы не увидим их ракет над горизонтом. Даже если у них есть ракеты.

— Но ведь все-таки есть такой шанс, — возразил Свенсон.

— Теряем контакт, сэр, — доложил Браун. — Что-то насчет пищи, но тут же сигнал ушел.

— Передайте, если у них есть ракеты, пусть их запустят сейчас же, сказал Свенсон. -Да скорее, пока совсем их не потеряли.

Четыре раза Браун передавал сообщение, пока наконец не поймал ответ. — Ответ такой: «Две минуты», — доложил он. — То ли парень сам обессилел, то ли батареи сели. Вот и все. «Две минуты» — так он передал. Свенсон молча кивнул и вышел из радиорубки. Я последовал за ним.

Мы быстро оделись, прихватили бинокли и вскарабкались на мостик. После тепла и уюта центрального поста мороз казался еще злее, а ледяная пыль жалила еще безжалостнее. Свенсон расчехлил запасной гирокомпас, взял азимут ноль сорок пять и объяснил двум морякам, несущим вахту, где и что они могут увидеть. Прошла минута, вторая, пять минут. Я так вглядывался в ледяную мглу, что у меня заболели глаза, неприкрытые участки лица задубели, и я почувствовал, что оторву окуляры бинокля только вместе с лоскутьями кожи.

Зазвонил телефон. Свенсон опустил бинокль, вокруг глаз, на месте сорванной кожицы, проступила кровь, но он, кажется, даже не заметил этого: боль на таком морозе не чувствуется. Он взял трубку, немного послушал и снова повесил ее.

— Это радиорубка, — пояснял он. — Давайте спускаться. Все.

Они запускали ракеты три минуты назад.

Мы отправились вниз. Свенсон заметил свое отражение на стеклянной шкале и покачал головой.

— У них должно быть какое-то укрытие, — тихо сказал он. -Обязательно.

Какой-то домик уцелел. Иначе они бы давно уже погибли ... — Он зашел в радиорубку. — Контакт еще есть?

— Ага, — ответил Забринский. — То есть — то нет. Забавная штука.

Обычно, если контакт пропадает, то уж насовсем. А этот парень каждый раз возвращается. Забавно.

— Наверно, у него вообще уже нет батарей, — сказал я. — Наверно, работает только ручной генератор. Наверно, у них там ни у кого уже не хватает сил крутить его постоянно.

— Может быть, — согласился Забринский. — Доложи капитану последнее сообщение, Керли.

— "Не могу стать дорогу", — произнес Браун. — Вот так он передал.

“Не могу стать дорогу"... По-моему, надо читать так: «Не могу ждать долго».

Ничего другого нельзя придумать...

Свенсон коротко взглянул на меня — и тут же отвел глаза. Кроме него, я никому не говорил, что начальник станции — мой брат, уверен, он тоже не проговорился. Он обратился к Брауну:

— Сверьте с ними часы. Передайте, пусть посылают свои позывные по пять минут в начале каждого часа. Сообщите, что свяжемся с ними снова максимум через шесть часов, может, даже через четыре. Забринский, с какой точностью вы взяли пеленг?

— Абсолютно точно, капитан. Я много раз проверил. Абсолютно уверен: строго ноль-сорок пять. Свенсон вышел в центральный пост.

— Со станции «Зебра» луны не видно. Если мы согласимся с доктором Карпентером, что погодные условия у нас должны быть примерно одинаковые, значит, луна у них зашла за горизонт. Зная положение луны здесь, у нас, и пеленг на станцию «Зебра», можно определить хотя бы минимальное расстояние между ними?

— Сотня миль, как сказал доктор Карпентер. — прикинув, сообщил Рейберн.

— Больше ничего не установишь.

— Ну, хорошо. Уходим отсюда курсом ноль-сорок. Чтобы не слишком отклониться от нужного направления, но получить хорошую базу для контрольного пеленга. Пройдем точно сто миль и поищем полынью. Передайте старшему помощнику — готовиться к погружению, — он улыбнулся мне. — Имея два пеленга и точно отмеренную базу, мы засечем их с точностью до сотни ярдов. — А как вы отмерите сто миль подо льдом? С большой точностью, я имею в виду.

— Это сделает наш инерционный компьютер. Он очень точен, вы даже не поверите, насколько он точен. Я могу нырнуть на «Дельфине» у восточного побережья Соединенных Штатов и всплыть в восточном Средиземноморье и окажусь в радиусе пятисот ярдов от расчетной точки. Ну, а на сто миль промашка будет ярдов на двадцать, не больше.

Радиоантенны были опущены, крышки люков задраены, и через пять минут «Дельфин» уже погрузился под лед и двинулся в путь. Двое рулевых у пульта глубины сидели, лениво покуривая: управление было подключено к инерционной навигационной системе, которая вела корабль с недоступными человеческим рукам точностью и аккуратностью. Впервые я почувствовал вибрацию, сотрясавшую корпус подводной лодки: "Не могу ждать долго ", говорилось в радиограмме, и «Дельфин» выжимал из своих машин все, что можно.

В это утро я так ни разу и не покинул центральный пост. Почти все время заглядывал через плечо доктору Бенсону, который, как обычно, безрезультатно проторчав минут пять в медпункте в ожидании больных, поспешил занять любимое место у ледовой машины. Сейчас показания этой машины становились вопросом жизни и смерти для уцелевших полярников «Зебры». Нам надо было найти еще одну полынью, чтобы всплыть и взять второй пеленг. Не сумеем этого сделать исчезнет последняя надежда. В сотый раз я прикидывал, сколько сотрудников станции могло уцелеть при пожаре. Судя по тихому отчаянию, сквозившему в пойманных Брауном и Забринским депешах, их оставалось не так уж много. Линия, которую вырисовывало на бумажной ленте поскрипывающее перо, не особенно вдохновляла. Она свидетельствовала, что лед над головой оставался не тоньше десяти футов. Несколько раз перо делало скачок, показывая толщину в тридцать и даже сорок футов, а однажды чуть не выпрыгнуло за пределы ленты, обозначив огромный подводный айсберг размером в 150 футов. Я попытался представить себе, какие фантастические усилия нужны, чтобы вдавить такую гору льда в глубину океана, но мне не хватило воображения.

Только дважды за первые восемьдесят миль плавания перо обозначило тонкий лед. Но первая полынья годилась разве что для гребной шлюпки, а вторая была лишь немногим больше.

Незадолго до полудня вибрация корпуса прекратилась: Свенсон приказал снизить скорость до минимальной. Он обратился к Бенсону:

— Ну, что там?

— Страшное дело. Все время тяжелый лед.

— Ну, что ж, как видно, по щучьему велению полынья перед нами не появится, — задумчиво проговорил Свенсон. — Мы уже почти на месте. Придется прочесывать весь район. Пять миль на восток, пять миль на запад, потом четверть мили к северу — и все сначала.

Поиск начался. Прошел час, второй, третий. Рейберн и его помощники не отрывали головы от штурманского стола, дотошно фиксируя каждый маневр «Дельфина».

К четырем часам дня в центральном посту наступила усталая тишина, всякие разговоры прекратились. Только Бенсон еще время от времени повторял «толстый лед, все еще толстый лед», но и его голос звучал все тише, все печальней и только усиливал впечатление от придавившей нас всех гнетущей тишины. Мне подумалось, что атмосфера как раз подходит для похорон, но я постарался отогнать подобные мысли.

Пять часов дня. Мы безмолвствуем и стараемся не глядеть друг на друга.

Тяжелый лед, все еще тяжелый лед. Даже Свенсон перестал улыбаться. Не знаю, о чем думал он, а у меня перед глазами постоянно стояла картина: изможденный бородатый мужчина с жестоко обмороженным лицом, промерзший до костей, страдающий от боли, гибнущий человек, напрягая последние силы, крутит ручку генератора и негнущимися пальцами отстукивает позывной, а потом, склонившись над рацией, пытается в пронзительном вое ледового шторма поймать слабый голосок надежды. Надежды на помощь, которая никогда не придет. Впрочем, есть ли там еще кому стучать позывные? Конечно, люди на станции "Зебра” подобрались недюжинные, но порой наступает такой момент, когда даже самому крепкому, смелому, выносливому человеку остается одно: проститься с надеждой, лечь и умереть. Может быть, последний из них как раз сейчас лег умирать. Тяжелый лед, все еще тяжелый лед...

В половине шестого коммандер Свенсон подошел к ледовой машине и заглянул через плечо Бенсона. Потом спросил:

— Какова обычная толщина этой дряни наверху?

— От двенадцати до пятнадцати футов, — ответил Бенсон. "Голос у него звучал тихо, устало. — Пожалуй, ближе к пятнадцати.

Свенсон взялся за телефон.

— Лейтенант Миллс? Это капитан. Как с торпедами, над которыми вы работаете?.. Четыре готовы к пуску?.. Ну, ладно. Готовьтесь заряжать аппараты. Ищем еще тридцать минут, а потом наступает ваш черед.

Сделаем попытку пробить дыру в ледовом поле... Он повесил трубку. Хансен задумчиво произнес:

— Пятнадцать футов льда — это чертовски много. Учтем еще, что лед сработает как отражатель и почти девяносто процентов ударной волны уйдут вниз... Вы уверены, капитан, что мы сумеем пробить лед толщиной в пятнадцать футов?

— Понятия не имею, — признался Свенсон. — Как я могу сказать, если не пробовал?

— А кто-нибудь пробовал?

— Нет, никто. Во всяком случае, в американском флоте. Может, русские пробовали, не знаю. У них, — сухо добавил он, — нет обыкновения делиться такими подобными сведениями.

— И все-таки, сила взрыва может повредить «Дельфин»? — уточнил я.

Против самой идеи у меня возражений не было.

— Если это случится, мы отправим письмо с серьезными претензиями в адрес «Электрик Боут Компани». Мы взорвем боеголовку, когда торпеда пройдет тысячу ярдов. Кстати, предохранитель снимается, и боеголовка становится на боевой взвод вообще только после того, как торпеда пройдет восемьсот ярдов. Мы развернем лодку носом к направлению взрыва, а если учесть, на какое давление рассчитан корпус, то считаю, что ударная волна не причинит нам никакого вреда.

— Очень тяжелый лед, — проговорил Бенсон. — Тридцать футов. Сорок футов. Пятьдесят футов... Очень, очень тяжелый лед...

— Будет плохо, если торпеда врежется в глыбину вроде этой, — сказал я.

— Боюсь, она если и отколет, то самый краешек.

— Ну, насчет этого мы постараемся. Поищем местечко, где лед более-менее подходящей толщины, хотя бы такой, как был немного раньше, и тогда уже шарахнем. — Тонкий лед! — Бенсон даже не закричал, а поистине заревел. Тонкий лед!.. Да нет, о Господи, чистая вода! Чистая вода! Маленькая, хорошенькая чистенькая водичка!

У меня мелькнула мысль, что и у ледовой машины, и у Бенсона в голове одновременно сгорели предохранители. Но офицер у пульта глубины не колебался ни секунды: пришлось хвататься за что придется, чтобы удержаться на ногах, так как «Дельфин» забрал лево руля и, замедляя ход, круто развернулся назад, к точке, которую только что засек Бенсон. Свенсон взглянул на табло и отдал тихий приказ, огромные бронзовые винты завертелись в обратную сторону, тормозя и останавливая подводную лодку.

— Ну, что там видно, док? — громко спросил Свенсон.

— Чистая вода, чистая вода, — благоговейно выговорил Бенсон. — Я ее превосходно вижу. Полынья довольно узкая, но мы протиснемся. Щель длинная, с резким изломом влево, поэтому мы и не потеряли ее, когда разворачивались. — Сто пятьдесят футов, — приказал Свенсон. Зашумели насосы.

“Дельфин” мягко пошел кверху, точно аэростат, возносящийся в небеса. Вскоре вода снова хлынула в цистерны. «Дельфин» повис без движения.

— Поднять перископ, — дал команду Свенсон. Перископ с тихим шипением встал в боевое положение. Свенсон на миг прильнул к окулярам, потом махнул мне рукой.

— Посмотрите-ка, — широко улыбаясь, произнес он. — Такого вы еще никогда не видели.

Я взглянул. Если бы даже сам Пикассо изобразил на холсте то, что я увидел, ему вряд ли удалось бы сбыть эту картину, и тем не менее я испытал те же чувства, что и капитан. Сплошные темные стены по сторонам и чуть более светлая, отливающая густой зеленью полоса точно по курсу лодки. Открытая щель в ледовом поле.

Через три минуты мы уже находились на поверхности Северного Ледовитого океана, в 350 милях от Северного полюса. Нагромождения ледяных блоков самых причудливых очертаний возвышались футов на двадцать над верхушкой «паруса» и подступали так близко, что, казалось, можно было потрогать их рукой. Три или четыре таких ледяных горы виднелись на западе, а дальше свет наших фонарей пробиться не мог, там стояла сплошная, беспросветная тьма.

На востоке вообще нельзя было ничего разглядеть, тут недолго было и ослепнуть. Даже защитные очки не спасали от нестерпимого блеска, глаза мигом туманились и начинали слезиться. Пригнув голову и сильно прищурясь, удавалось только на долю секунды не то что различить, а скорее, вообразить у самого борта «Дельфина» узкую полосу черной, уже подернутой ледком воды. Пронзительно воющий ветер сотрясал мостик и поднятые антенны, удерживая стрелку анемометра на отметке 60 миль в час. Теперь это был настоящий ледовый шторм: не просто густой, клубящийся туман, который окружал нас сегодня утром, а сплошная, грозящая смертью стена бешено мчащихся крохотных игл, перед которыми не устояла бы никакая фанера и вдребезги разлетелся бы даже стакан в вашей руке. На барабанные перепонки давило погребальное завывание ветра, но даже оно не могло заглушить беспрестанный скрежет, грохот, басовитый гул, производимый миллионами тонн садистски истязаемого льда, который под воздействием могущественной силы, чей центр располагался Бог весть где, за тысячи миль отсюда, трескался, сплющивался и передвигался с места на место, громоздя все новые и новые ледяные горы, хребты и ущелья и порой создавая новые щели, чернеющие чистотой воды и тут же, на глазах, затягивающиеся ледяной пленкой.

— Тут постоять — умом тронешься. Давайте-ка вниз! — сложив рупором ладони, прокричал мне Свенсон в самое ухо, но даже тут я не столько расслышал, сколько догадался: так силача была эта северная какофония.

Мы спустились вниз, в центральный пост, который теперь показался нам оазисом тишины и покоя. Свенсон развязал капюшон своей парки, снял шарф и очки, почти полностью прикрывавшие лицо, посмотрел на меня и недоуменно покачал головой.

— А кто-то еще толкует о «белом безмолвии» Арктики. Да по сравнению со всем этим даже цех, где клепают котлы, покажется читальным залом, — он снова покачал головой. — В прошлом году мы плавали подо льдом и тоже пару раз высовывали нос наружу. Но ничего подобного не видели. И даже не слыхали про такое. Даже зимой. Холодина? Да, конечно, зверский мороз, ветер — но это не слишком мешало нам прогуляться по льду. Я еще, помню, посмеивался над историями про исследователей, которых непогода заставляла долгие дни проводить в укрытиях. Но теперь... Теперь я понимаю, отчего погиб капитан Скотт.

— Да, погодка паршивая, — согласился я. — А как насчет нас, коммандер?

Мы здесь в безопасности?

— Трудно сказать, — пожал плечами Свенсон. — Ветер прижимает нас к западной стенке полыньи, по правому борту остается примерно пятьдесят ярдов чистой воды. Пока нам ничего не угрожает. Но вы сами видели и слышали, что лед все время движется, и к тому же довольно быстро. Щель, в которой мы стоим, образовалась не больше часа назад. А вот надолго ли... Это зависит от состояния льда. Надо иметь в виду, что подобные полыньи могут порой чертовски быстро смыкаться. И хотя у «Дельфина» солидный запас прочности, его корпус не выдержит такого давления. Мы можем простоять здесь многие часы, а может, придется улепетывать через пару минут. Во всяком случае, как только восточный край подступит ближе чем на десять футов, придется нырять.

Сами понимаете, что случится с кораблем, если его зажмет в ледовые тиски. — Понимаю. Его сплющит, протащит через полюс, а потом, через пару лет, отпустит на дно океана. Правительству Соединенных Штатов это не понравится, коммандер.

— Да, карьера коммандера Свенсона окажется под угрозой, согласился капитан. — Я думаю...

— Эй! — донесся выкрик из радиорубки. — Скорее сюда!

— По-моему, я зачем-то понадобился Забринскому, — пробормотал Свенсон и припустил в радиорубку. Я последовал за ним. Забринский, сидя в кресле, развернулся на пол-оборота и, улыбаясь до ушей, протянул наушники Свенсону.

Тот взял их, немного послушал, потом кивнул.

— DSY, — тихо сказал он. — DSY, доктор Карпентер. Мы их поймали.

Взяли пеленг? Отлично! — повернулся к выходу, окликнул старшину рулевых. — Срочно передайте штурману, пусть придет как можно скорее.

— Все-таки мы засекли их, капитан, — бодро заключил Забринский. Но я заметил, что глаза у него не улыбались. — Должно быть, там подобрались крепкие ребятишки.

— Очень крепкие, Забринский, — рассеянно отозвался Свенсон. Взгляд у него стал отсутствующим, и я знал, что он слышит сейчас: металлический скрежет несущихся ледышек, треск и вой сотен тысяч крохотных пневматических молотов, не позволяющих там, на мостике субмарины, разговаривать нормальным голосом. — Очень и очень крепкие... Связь двухсторонняя?

Забринский покачал головой и отвернулся. Улыбка у него исчезла. В радиорубку заглянул Рейберн и, взяв листок бумаги, отправился к своему столу. Мы тоже. Минуты через две он поднял голову и сказал:

— Если вы мечтаете о воскресной прогулке, можете отправляться.

— Так близко? — спросил Свенсон.

— Буквально рукой подать! Пять миль точно на восток, плюс-минус полмили. Ну, что, неплохие из нас ищейки, а?

— Нам просто повезло — отрезал Свенсон. Он вернулся в радиорубку. — Ну, как там? Не поговорили?

— Мы их совсем потерли.

— И поймать снова нельзя?

— Мы и так поймали к всего на минуту, капитан. Не больше.

Потом сигнал угас. Правда, постепенно. Наверное, доктор Карпентер прав, они крутят ручной генератор... — Забринский помолчал, потом ни к селу ни к городу заметил — Моя шестилетняя дочка запросто может крутить такую машинку минут пять, а то и больше.

Свенсон взглянул на меня и молча отвернулся. Мы прошли к пульту глубины. Сквозь приоткрытый люк в центральный пост доносились вой шторма, скрежет льда и барабанный стук маленьких острых ледышек. Свенсон сказал:

— Забринский выразился очень точно... Интересно, как долго будет бушевать этот проклятый шторм?

— Слишком долго. У меня в каюте медицинская сумка, фляга с медицинским спиртом и специальная защитная одежда. Вас я попрошу собрать мне в рюкзак фунтов тридцать аварийных рационов, высококалорийных белковых концентратов. Бенсон знает, что надо.

— Я вас правильно понимаю? — медленно произнес Свенсон. — Или у меня уже котелок не варит?

— У кого тут котелок не варит? — В дверях появился Хансен, его улыбка свидетельствовала, что он услышал слова капитана, но не понял интонации и не увидел лица Свенсона. — Если котелок не варит, дело плохо. Придется мне посадить вас на цепь, капитан, и принять на себя командование. Так там, по-моему, говорится в уставе?

— Доктор Карпентер собирается закинуть за спину рюкзак с продовольствием и прогуляться на станцию «Зебра».

— Так вы их поймали снова? — Хансен забыл про меня. — Правда, поймали?

И взяли второй пеленг?

— Да, только что. Отсюда до них рукой подать. Около пяти миль, как утверждает наш малыш Рейберн.

— О Господи! Пять миль! Всего лишь пять миль! — Однако радостное оживление у него на лице тут же пропало, словно сработал внутренний переключатель. — В такую погодку это все равно что пятьсот. Даже старику Амундсену удалось бы прошагать в этом месиве не больше десяти ярдов. — А вот доктор Карпентер полагает, что способен превзойти Амундсена, сухо сообщил Свенсон. — Он как раз сказал, что намеревается совершить туда прогулку.

Хансен взглянул на мен долгим, оценивающим взглядом, потом снова повернулся к Свенсону.

— Я вот подумываю: ели кого-то и заковывать в цепи, так скорее всего доктора Карпентера.

— Может, вы и правы, согласился Свенсон.

— Послушайте, — заговорил я. — Там ведь люди, на станции «Зебра».

Может их там осталось мало, но они есть. Пусть даже только один человек. Эти люди терпят бедствие. Они на краю гибели. На самой грани жизни и смерти.

Перешагнуть эту грань — мгновенное дело. Я же врач, я это знаю. Им может помочь сущий пустяк. Глоток спирта, немного еды, кружка горячей воды, какая-нибудь таблетка. И они останутся жить. А без такого пустяка они скорее всего умрут. Они имеют право рассчитывать хоть на какую-то помощь. Я не требую, чтобы кто-то шел туда вместе со мной, я только прошу, чтобы вы выполнили приказ Вашингтона и оказали мне любое возможное содействие, не подвергающее опасности «Дельфин» и его команду. Попытка удержать меня силой вряд ли похожа на содействие. Я же не прошу вас рискнуть своей субмариной или жизнью членов ее экипажа.

Опустив голову, Свенсон уперся взглядом в пол. Хотел бы я знать, о чем он сейчас размышляет: о том, каким способом лучше всего меня удержать, о том, как выполнить приказ Вашингтона, или о том, что мой брат начальник станции «Зебра». Во всяком случае, он промолчал.

— Капитан, его надо остановить, — напористо заявил Хансен. Представьте, что кто-то приставил пистолет к виску или бритву к горлу ведь вы же остановили бы его. А это то же самое. Он просто сошел с ума, он хочет совершить самоубийство... — он стукнул кулаком по переборке. — О Господи, док! Как, по-вашему, почему операторы дежурят на сонаре даже сейчас, когда мы сидим в полынье? Да потому, что они предупредят нас, когда лед подступил слишком близко. А вахтенный на мостике не выдержит и полминуты, да он ничего и не разберет в той ледяной круговерти. Да вы сами поднимитесь на мостик, хотя бы секунд на двадцать, — уверен, вы тут же передумаете!

— Мы только что спустились с мостика, — пояснил Свенсон.

— И он все равно собирается идти? Ну, тогда все ясно: он спятил!

— Мы можем сейчас нырнуть, — сказал Свенсон. — Положение станции известно. Поищем полынью в радиусе мили от «Зебры». Вот тогда будет другое дело.

— Это все равно, что искать иголку в стоге сена, — возразил я. -Если даже нам повезет, это займет часов шесть, не меньше. И не говорите мне про торпеды, в этом районе толщина льда доходит до сотни футов. Это многовато даже для вас. Ваши торпеды для этих глыб — все равно что кольт двадцать второго калибра. Короче, пока мы снова пробьемся наверх, пройдут часы или даже дни. А я могу туда добраться за два-три часа.

— Да, если не замерзнете на первой же сотне футов, — заговорил Хансен.

— Да, если не свалитесь с тороса и не сломаете себе ногу. Да, если не ослепнете в первые же секунды. Да, если не провалитесь в свежую полынью и не утонете или, если сумеете выбраться, не превратитесь в сосульку... Ну, ладно, даже если с вами всего этого не случится, будьте так добры, объясните мне, как вы собираетесь вслепую добраться до станции. Гирокомпас весом в полтонны на спине не потащишь, а обычный компас в этих широтах бесполезен.

Магнитный полюс, как вам известно, сейчас южнее нас и далеко, к западу. Да если бы вы и сумели воспользоваться компасом, в такую пургу вы все равно можете не заметить стоянку или что там от нее осталось, пройдете в сотне ярдов и ничего не увидите. И, наконец, если каким-то чудом вы все-таки сумеете туда добраться, как, черт вас побери, вы собираетесь попасть обратно? Привяжете здесь ниточку и будете пять миль разматывать клубочек?..

Нет, это безумие, другого слова и не подберешь!

— Да, я могу сломать ногу, утонуть или замерзнуть, — согласился я. -И все же я сделаю попытку. Что касается поиска пути туда и обратно, то это как раз несложно. Вы запеленговали «Зебру» и знаете точно, где она находится.

Вам не трудно запеленговать и любой другой передатчик. Так что я могу прихватить с собой рацию и поддерживать с вами связь, а вы будете мне подсказывать, куда идти. Все очень просто.

— Может, и так, — отрезал Хансен. — Если бы не одна мелочь: у нас нет такой рации.

— У меня в чемодане лежит «уоки-токи» с радиусом действия двадцать миль, — сообщил я.

— Какое совпадение! — пробормотал Хансен. — Случайно прихватили с собой эту игрушку, верно?.. Держу пари, док, у вас в чемодане еще много всяких забавных вещичек, а?

— Что везет в чемодане доктор Карпентер, разумеется, не наше дело, с легкой укоризной произнес Свенсон. Раньше он так не считал. — А вот то, что он собирается уйти в одиночку, это уже касается и нас. Доктор Карпентер, вы в самом деле полагаете, что мы согласимся с этим легкомысленным намерением?

— Я не прошу вас ни с чем соглашаться, — заявил я. — Ваше согласие мне ни к чему. Прошу вас об одном: не мешайте мне. Ну, и еще, если можно, дайте мне кое-что из продовольствия. Если нет, обойдусь и так.

С этими словами я отправился в свою каюту. Вернее, в каюту Хансена.

Впрочем, моя или чужая, мне было наплевать, притворив дверь, я тут же заперся на ключ.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18