Ровная, как стол, поверхность плато, покрытая снежной скатертью, в лучах яркого горного солнца отливала неестественной белизной, от которой глазам становилось больно. В длину плато простиралось, вероятно, на полмили. В ширину нигде не превышало сотни ярдов. Южная оконечность плавно переходила в относительно пологий горный склон.
Здесь, на окраине плато, стояли две белые палатки:
одна – маленькая, другая – большая, шатровая. Рядом с маленькой разговаривали двое мужчин. Один из них, повыше и постарше, в серой шинели и темных очках, полковник Вис, командующий сараевской партизанской бригадой. Другой, помоложе и постройней, его адъютант, капитан Вланович. Оба внимательно осматривали плато.
Капитан Вланович вздохнул:
– Должны же быть какие-то другие, более простые способы.
– Назови их, Борис, мой мальчик, и я тут же с тобой соглашусь. – Полковник Вис производил впечатление спокойного, уверенного в себе человека. – Я согласен, бульдозеры или снегоочистители пришлись бы как нельзя к месту. Но ты должен согласиться со мной, что преодолеть почти вертикальные каменистые склоны не под силу даже самому искусному водителю. Кроме того, зачем нужна армия, если не для того, чтобы маршировать, верно?
– Так точно, – уверенности в голосе Влановича не чувствовалось.
Оба взглянули на север, пытаясь охватить взглядом плато на всем его протяжении.
Дальше открывалась величественная картина остроконечных горных вершин, покрытых снежными шапками. Они ярко искрились на солнце, оттеняя прозрачную голубизну безоблачного неба. Зрелище было необычным.
Не менее впечатляющим было то, что происходило на самом плато. Солидная колонна из тысячи солдат, половина которых была одета в серую форму югославской армии, а остальные – в пестрых одеждах непонятной принадлежности, медленно продвигалась по глубокому снегу.
Колонна представляла собой двадцать шеренг по пятьдесят человек в каждой. Взявшись за руки и наклонившись, люди мелкими шажками продвигались вперед. Они шли очень медленно, что было неудивительно, ибо первая шеренга увязала в снегу по пояс. На лицах людей появились первые признаки усталости. Это была убийственно тяжелая работа, от которой на такой высоте бешено билось сердце и каждый вдох давался с трудом, а налитые свинцом ноги отказывались повиноваться и отзывались болью в суставах при попытке сдвинуть их с места.
Не только на долю мужчин выпало это суровое испытание. Первые пять рядов состояли исключительно из солдат, в оставшейся же части колонны женщин было приблизительно столько же, сколько и мужчин. Но различить их было трудно, так как они с головы до ног закутались в самые немыслимые одежды, спасаясь от лютого холода и пронизывающего ветра. Две последних шеренги целиком состояли из партизанок, бредущих по колено в снегу.
Зрелище было фантастическим, хотя и нередким для Югославии во время войны. Практически все аэродромы внизу контролировались подразделениями вермахта и были недоступны для югославов. Поэтому партизанам приходилось подобными методами создавать импровизированные взлетно-посадочные полосы высоко в горах. При такой глубине снежного покрова и в местах, совершенно недоступных для техники, – у них не было другого выхода.
Полковник Вис посмотрел на работающих и повернулся к капитану Влановичу.
– Борис, мой мальчик, надеюсь, вы понимаете, что мы здесь не на прогулке? Организуйте доставку продовольствия и позаботьтесь о том, чтобы приготовили горячий суп. За сегодняшний день придется израсходовать недельную норму продуктов. – Слушаюсь, – Вланович кивнул головой и сдвинул набок ушанку, чтобы лучше слышать зазвучавшую с севера канонаду. – Это что ещё за чертовщина? Вис сказал задумчиво:
– Звук далеко разносится в чистом горном воздухе. Не правда ли, капитан?
– Простите, полковник…
– Это значит, мой мальчик, – проговорил Вис с явным удовлетворением, – что базе «мессершмиттов» в Ново-Дервенте в данный момент хорошо достается.
– Я не совсем понимаю… Вис терпеливо вздохнул.
– Когда-нибудь я сделаю из тебя настоящего солдата, мой мальчик. «Мессершмитты», Борис, – это истребители, вооруженные всевозможными мерзкими пушками и пулеметами. А что сейчас представляется идеальной мишенью для истребителей здесь, в Югославии?
– Идеальная мишень… – Вланович осекся и посмотрел на колонну. – Боже мой!
– Вот именно. Британские ВВС оттянули с итальянского фронта шесть эскадрилий своих лучших тяжелых бомбардировщиков – «ланкастеров» только для того, чтобы уважить наших друзей в НовоДервенте. – Он тоже сдвинул фуражку набок, чтобы лучше слышать. – Прилежно работают, верно? После того, как закончат, ни один «мессер» не сможет взлететь оттуда как минимум неделю. Если, конечно, останется кому взлетать.
– Разрешите сказать, полковник?
– Разумеется, капитан.
– Есть и другие базы истребителей.
– Верно. – Вис запрокинул голову. – Видите что-нибудь?
Вланович посмотрел вверх, прикрывая ладонью глаза от яркого солнца, и покачал головой.
– Я тоже не вижу, – согласился Вис. – Но на высоте семь тысяч метров до наступления темноты будут дежурить истребители-перехватчики.
– Кто же он такой, полковник? Кто этот человек, ради которого работают наши солдаты, взлетают эскадрильи бомбардировщиков и истребителей?
– Некий капитан Меллори, насколько мне известно.
– Капитан? Как и я?
– Капитан. Но думаю, не совсем, как вы, Борис, – мягко заметил Вис. – Дело не в звании, а в имени. Это Меллори.
– Никогда о нем не слышал.
– Все впереди, мой мальчик.
– Но зачем все это нужно этому самому Меллори?
– Спросишь у него сам сегодня вечером.
– Он будет вечером здесь?
– Будет. Если, – добавил он мрачно, – доживет.
Нойфельд решительной походкой вошел в радиорубку, помещавшуюся в ветхом бараке. Дрошный следовал за ним. В комнате не было ничего, кроме стола, двух стульев и портативного передатчика. Сидящий за ним капрал вопросительно обернулся на вошедших.
– Соедините меня со штабом седьмого корпуса у Неретвинского моста, – распорядился Нойфельд. Он был в прекрасном расположении духа. – Я хочу говорить лично с генералом Циммерманом.
Капрал кивнул и отстучал позывные. Ответ не заставил себя долго ждать. Капрал взглянул на Нойфельда. – Генерал сейчас подойдет, герр гауптман.
Нойфельд взял наушники и указал капралу на дверь. Тот поднялся и вышел из комнаты. Нойфельд занял его место и надел наушники. Через несколько секунд, услышав хриплый голос генерала, он машинально выпрямился.
– Говорит гауптман Нойфельд, герр генерал. Англичане вернулись. Согласно их информации, партизанская дивизия в Клети Зеницы ожидает наступления со стороны моста через Неретву, с юга.
– Вот как? – генерал Циммерман, удобно устроившись в кресле передвижной радиостанции, дислоцированной на опушке леса к югу от моста через Неретву, не скрывал удовлетворения. Брезентовый полог кузова был поднят, и генерал снял фуражку, наслаждаясь лучами нежного весеннего солнца. – Интересно, очень интересно. Что еще?
Голос Нойфельда, искаженный помехами, приобрел металлический оттенок:
– Они попросили переправить их в надежное место. Подальше за линию фронта, даже в Германию. Им здесь несколько не по себе.
– Ну-ну. Чувствуют себя не в своей тарелке? – Циммерман помолчал, задумался, потом продолжил: – Вы полностью информированы о сложившейся ситуации, гауптман Нойфельд? Вы понимаете, насколько важны все мельчайшие детали в этой игре?
– Да, герр генерал.
– В таком случае мне надо немного подумать. Ждите.
Циммерман обдумывал решение, поворачиваясь из стороны в сторону в своем кресле. Он задумчиво посмотрел на север и в который раз увидел луга, подходящие к южному берегу Неретвы, стальной мост, перекинутый через реку, северный берег, взбегающий к каменистой гряде – линии обороны партизан под командованием полковника Ласло. На восток, к ущелью, уходила бело-зеленая лента реки. Он повернулся направо. К югу простирался глухой сосновый бор, который на первый взгляд казался безобидно пустынным, пока привыкшие к темноте глаза не различили угловатые силуэты, тщательно замаскированные от любопытных глаз брезентом и сосновыми ветками. Вид этих скрытых в лесу танков, авангарда двух бронетанковых дивизий помог Циммерману принять окончательное решение. Он взял в руки микрофон.
– Гауптман Нойфельд? Я разработал план действий. Прошу вас беспрекословно выполнять следующие инструкции…
Дрошный снял с головы параллельно включенные наушники и неуверенно спросил у Нойфельда:
– По-моему, генерал слишком многого от нас хочет. Вам не кажется?
Нойфельд отрицательно покачал головой.
– Генерал Циммерман всегда знает, что делает. Таких людей, как Меллори, ему ничего не стоит раскусить.
– Хотелось бы верить, – неуверенно произнес Дрошный.
Они вышли на улицу. Нойфельд сказал, обращаясь к радисту:
– Капитана Меллори ко мне. И сержанта Баера тоже.
Когда Меллори вошел к Нойфельду, Дрошный и Баер уже были там. Нойфельд был деловит и краток.
– Вас заберет самолет на лыжах. Только такой самолет способен приземлиться в этих чертовых горах. У вас есть несколько часов для сна. Мы отправимся не раньше четырех. Вопросы есть?
– Где находится аэродром?
– На поляне, в километре отсюда. Что еще?
– Вопросов больше нет. Только если можно, поскорее. Вот и все.
– Вам не надо беспокоиться, Меллори, – прочувственно произнес Нойфельд. – Я сам мечтаю поскорее вас отправить. Вы для меня, честно говоря, как бельмо на глазу. И чем скорее вас здесь не будет, тем лучше.
Меллори понимающе кивнул и вышел. Нойфельд повернулся к Баеру:
– У меня к вам небольшое поручение, сержант. Небольшое, но очень ответственное…
Меллори медленно шел по территории лагеря, погрузившись в свои мысли. Когда он подходил к своему временному пристанищу, дверь барака открылась и оттуда появился Андреа, окутанный сигарным дымом. Не произнеся .ни слова и сердито нахмурившись, он прошел мимо Меллори. Из комнаты слышались звуки гитары. Петар, как обычно, наигрывал югославскую версию «Покинутой любви». Видимо, это была его любимая песня. Когда Меллори вошел, Мария, Рейнольдс и Гроувс тихо сидели рядом, Миллер лежал в спальном мешке с неизменным томиком стихов в руках.
Меллори кивнул головой в сторону двери.
– Что-то расстроило нашего друга. Миллер усмехнулся и, в свою очередь, кивнул на Петара.
– Он опять играет любимую мелодию Андреа. Меллори усмехнулся и повернулся к Марии.
– Попросите его прекратить пение. Сегодня днем мы улетаем, и нам необходимо выспаться.
– Можем поспать в самолете, – хмуро сказал Рейнольдс. – Или когда прибудем в конечный пункт своего назначения, где бы он ни был.
– Нет, спите сейчас.
– Почему именно сейчас?
– Почему сейчас? – Меллори рассеянно посмотрел куда-то вдаль и тихо произнес: – Потому, что другого случая может и не быть.
Рейнольдс удивленно взглянул на него. Впервые в его взгляде не было враждебности и недоверия. Только любопытство и что-то похожее на понимание.
На плато Ивеничи колонна продолжала неумолимо двигаться вперед, но назвать её колонной солдат язык не поворачивался. Они вообще не походили на человеческие существа. Доведенные до крайнего истощения, с перекошенными от напряжения лицами, они медленно продвигались, автоматически переставляя затекшие непослушные ноги, словно зомби – вставшие из могил мертвецы. То тут, то там кто-нибудь спотыкался и падал, чтобы уже не подняться больше. Его оттаскивали в сторону, к остальным бедолагам, которых заботливые партизанки пытались привести в чувство. Они растирали отмороженные конечности и вливали в горло ослабших товарищей щедрые порции горячего супа и крепкой ракии.
Капитан Вланович повернулся к полковнику Вису. Лицо его исказило страдание, голос был хриплый и глухой.
– Это безумие, полковник, безумие! Вы сами видите, что это невозможно. Нам никогда не успеть. Взгляните – за первые два часа выбыли из строя двести пятьдесят человек. Кислородное голодание, холод, колоссальные физические нагрузки… Это безумие.
– Сама война – безумие, – спокойно заметил Вис. – Дайте радиограмму. Нам потребуется ещё пятьсот человек.
ГЛАВА 8. ПЯТНИЦА. 15.00-21.15
Решающий момент наступил, Меллори знал это. Он взглянул на Андреа, Миллера, Рейнольдса и Гроувса и понял, что им это тоже ясно. На их лицах, как в зеркале, отражались его собственные ощущения:
крайняя степень напряжения, готовность в любую секунду взорваться и перейти к решительным действиям.
Подобный момент истины наступал всегда, срывая с людей все наносное. Тогда становилось ясно, кто чего стоит. Он надеялся, что Рейнольдс и Гроувс проявят себя с лучшей стороны. О Миллере и Андреа беспокоиться не приходилось – слишком хорошо они знали друг друга. Миллер, когда, казалось, все потеряно, был способен на невозможное. А обычно благодушно настроенный Андреа превращался в совершенно другого человека – невероятную комбинацию холодного рассудка и беспощадной стремительной силы. Меллори никогда прежде не доводилось встречаться с подобным феноменом. Когда Меллори заговорил, голос его звучал, как всегда, спокойно и бесстрастно.
– Мы отправляемся в четыре часа. Сейчас три. Если повезет, захватим их врасплох. Все ясно? Рейнольдс спросил неуверенно:
– Вы хотите сказать, что если что-нибудь сорвется, нам придется применить оружие?
– Вам придется стрелять. И стрелять наверняка. Вы должны убивать. Это приказ, сержант.
– Бог свидетель, – сказал Рейнольдс, – я не могу понять, что происходит. – По выражению его лица было понятно, что он уже отчаялся разобраться в ситуации.
Меллори и Андреа вышли из барака и небрежной походкой направились к резиденции Нойфельда. Меллори сказал:
– Если не мы их, то они нас, понимаешь?
– Понимаю. А где Петар и Мария?
– Может быть, спят? Они вышли из барака пару часов назад. Мы заберем их позже.
– Как бы поздно не было… Они очень рискуют, старина Кейт.
– Что можно поделать, Андреа? Последние десять часов я только об этом и думаю. Это непомерный риск, но я вынужден пойти на это. В случае необходимости ими придется пожертвовать, Андреа. Ты же понимаешь, что для меня значило бы открыть сейчас карты.
– Еще бы, – тяжело произнес Андреа. – Это был бы конец всему.
Они вошли к Нойфельду, не постучавшись. Он сидел за столом рядом с Дрошным и, увидев их, раздраженно взглянул на часы.
– Я же говорил в четыре, а сейчас только три.
– Перепутали, – извинился Меллори, закрывая дверь. – Прошу без глупостей.
Нойфельд и Дрошный глупить не собирались. Вряд ли можно решиться на необдуманный поступок под дулами двух «парабеллумов», с заботливо прикрученными глушителями. Они так и продолжали сидеть, не двигаясь с места, только лица их побелели. Нойфельд первым нарушил молчание:
– Я виноват, что недооценил вас…
– Спокойно. Людям Брозника удалось обнаружить, где вы содержите четверых английских связных. Нам приблизительно известно, где они находятся. Вы знаете это точно. Сейчас вы нас туда отведете. Немедленно.
– Сумасшедшие, – уверенно заключил Нойфельд.
– Нам это и без вас известно. – Андреа зашел за спину Нойфельду и Дрошному, вынул у них пистолеты из кобуры, опорожнил магазины и положил их на прежнее место. Потом проделал ту же операцию с двумя стоящими в углу «шмайссерами» и положил их на стол перед Нойфельдом и Дрошным.
– Прошу вас, джентльмены, – любезно сказал Андреа. – Вооружены до зубов. Дрошный злобно процедил:
– А если мы откажемся идти с вами? От любезности Андреа не осталось и следа. Он неторопливо обошел вокруг стола и с такой силой ткнул глушителем пистолета Дрошному в зубы, что тот застонал от боли.
– Не надо… – голос Андреа звучал почти умоляюще, – не надо меня дразнить, пожалуйста.
Дрошный решил не испытывать судьбу, Меллори подошел к окну и выглянул наружу. Недалеко от барака Нойфельда стояло около дюжины четников. Все они были вооружены. В дальнем конце лагеря виднелась конюшня. Двери её были раскрыты настежь. Это означало, что Миллер и двое сержантов заняли позиции.
– Пройдете по территории лагеря к конюшне, – сказал Меллори. – Ни с кем не заговаривать, никаких предупреждений или условных сигналов не давать. Мы следуем за вами в десяти шагах.
– В десяти шагах? Что же нам мешает нарушить уговор, в таком случае? Ведь вы не решитесь держать нас на прицеле у всех на виду.
– Это верно, – согласился Меллори. – С того момента, как вы откроете эту дверь, на вас будут нацелены три «шмайссера» из конюшни. Одно лишнее движение, повторяю, одно движение, и вы будете перерезаны очередью надвое. Вот почему мы предпочитаем держаться подальше. Мы не хотим, чтобы нас заодно прихватило.
По сигналу Андреа Нойфельд и Дрошный, нахмурившись и не произнеся ни слова, повесили автоматы на плечи. Меллори оценивающе осмотрел их и сказал:
– Я думаю, вам надо переменить выражение лиц. Легко догадаться, что вы не в лучшем расположении духа. Если вы покажетесь в дверях с такими кислыми рожами, Миллер пристрелит вас раньше, чем вы успеете сойти с крыльца. Поверьте мне, я знаю, что говорю.
Видимо, они поверили, потому что, когда Меллори открыл дверь, их лица приняли почти нормальное выражение. Они сошли с крыльца и направились через весь лагерь, к конюшне. Когда они были на полпути, Андреа и Меллори двинулись вслед за ними. Пару раз они ловили на себе любопытные взгляды, но никто ничего не заподозрил. Переход к конюшне закончился без приключений.
Спустя две минуты так же спокойно им удалось выехать за территорию лагеря. Нойфельд и Дрошный, как и полагалось в таком случае, ехали впереди остальных. Дрошный выглядел особенно воинственно, вооруженный автоматом, пистолетом и неизменными кривыми кинжалами за поясом. Следом за ними пристроился Андреа, у которого, судя по всему, что-то не ладилось с автоматом. Он внимательно его осматривал, держа в руках. При этом он ни разу не посмотрел в сторону Нойфельда и Дрошного. Но никому не приходило в голову, что стоит лишь слегка приподнять ствол «шмайссера» и согнуть лежащий на спусковом крючке палец, как пули изрешетят того и другого.
За Андреа следовали Меллори и Миллер. Им, как и Андреа, судя по их виду, было глубоко безразлично все происходящее. Рассеянно глядя по сторонам, они сладко позевывали. Рейнольдс и Гроувс, замыкающие колонну, не могли похвастать столь же беззаботным видом. Их неподвижные лица и бегающие глаза выдавали крайнее внутреннее напряжение. Но их беспокойство оказалось напрасным. Все семеро благополучно выехали из лагеря, не навлекая на себя ни малейшего подозрения.
Более двух с половиной часов они взбирались в гору. Солнце уже клонилось к редеющим на западе соснам, когда они выехали на ровную поляну. Нойфельд и Дрошный остановили коней и подождали, пока остальные поравняются с ними. Меллори натянул поводья и пристально посмотрел на стоящее посреди поляны здание. Это был приземистый каменный блокгауз – основательный, массивный, с узкими зарешеченными окнами и двумя трубами на крыше. Над одной из них вился дымок.
– Это здесь? – спросил Меллори.
– Вопрос считаю излишним, – сухо ответил Нойфельд. В его голосе легко угадывалось раздражение. – Вы считаете, что я потратил столько времени, чтобы привести вас в другое место?
– Я бы не исключал такую возможность, – ответил Меллори. Он ещё раз внимательно посмотрел на дом. – Гостеприимное местечко.
– Склады боеприпасов югославской армии не предполагалось использовать в качестве шикарных гостиниц.
– Я тоже так думаю, – согласился Меллори. По его сигналу они двинулись по направлению к дому. Но не успели тронуться с места, как приподнялись металлические задвижки и в узких амбразурах стены блокгауза показались два автоматных ствола. Семеро всадников на открытой поляне представляли собой идеальную мишень.
– Ваши люди начеку, – заметил Меллори, обращаясь к Нойфельду. – Но ведь для охраны такого помещения не требуется много людей. Сколько их там, кстати?
– Шестеро, – нехотя ответил Нойфельд.
– Если окажется, что их семеро, тебе крышка, – предупредил его Андреа.
– Шестеро, – повторил Нойфельд. Когда они подъехали ближе, автоматы исчезли. Очевидно, охранники узнали Нойфельда и Дрошного.
Амбразуры захлопнулись, тяжелая стальная дверь открылась. В проеме двери появился сержант и почтительно отдал честь. Он был явно удивлен.
– Какая приятная неожиданность, гауптман Нойфельд, – сказал сержант. – Нас не предупредили о вашем визите.
– Передатчик в лагере временно вышел из строя. – Нойфельд жестом пригласил всех зайти внутрь. Андреа галантно предложил немецкому офицеру пройти вперед, для пущей убедительности переложив «шмайссер» в правую руку. Нойфельд вошел, за ним Дрошный и пятеро остальных.
Узкие окна пропускали так мало света, что зажженные керосиновые лампы выглядели вполне естественно. Едва ли не ярче ламп освещал комнату горящий в углу камин. Серые каменные стены производили унылое впечатление, но сама комната была на редкость хорошо обставлена: стол, стулья, два кресла, диван и даже ковер на полу. Из комнаты вели три двери, одна из которых была обита железом и закрыта на тяжелый замок. Вместе со встретившим их сержантом в комнате находилось трое вооруженных солдат. Меллори посмотрел на Нойфельда, который с трудом сдерживал ярость.
Обращаясь к охраннику, Нойфельд сказал:
– Приведите пленных.
Охранник кивнул, снял с крючка на стене большой ключ и направился к закрытой двери. Сержант с другим охранником закрывали задвижки амбразур. Андреа небрежной походкой подошел к одному из охранников и неожиданно, резким движением, сильно толкнул его в сторону сержанта. Оба они, не удержавшись на ногах, упали на охранника, уже вставившего ключ в замок железной двери. Тот, в свою очередь, упал на пол. Все трое изумленно уставились на Андреа, не понимая, что происходит, да так и застыли в этих позах – и поступили весьма благоразумно, ибо под дулом направленного на тебя с расстояния трех шагов «шмайссера» лучше не суетиться.
Меллори обратился к сержанту:
– Где остальные трое?
Ответа не последовало. Сержант посмотрел на него с вызовом. Меллори повторил вопрос. На этот раз на чистом немецком языке. Охранник, не обращая на него внимания, вопросительно посмотрел на Нойфельда, лицо которого напоминало каменную маску.
– Не сходите с ума, – последовал ответ Нойфельда. – Или вы не видите, что это убийцы? Отвечайте на вопрос!
– Они спят после ночного дежурства, – сержант указал на одну из дверей. – Там.
– Откройте дверь и прикажите им выходить по одному. Спиной вперед, руки за голову, – приказал Меллори.
– Делайте, как вам сказано, – подтвердил Нойфельд.
Сержант выполнил приказ. Трое охранников, отдыхавшие в соседней комнате, даже не помышляли о сопротивлении и в точности выполнили предъявленные им требования. Меллори повернулся к охраннику, который с ключом в руках успел уже отойти от двери.
– Откройте дверь, – приказал Меллори. Охранник открыл замок и широко раскрыл дверь. Четверо английских офицеров медленно, неуверенной походкой вошли в комнату. Они, видимо, потеряли в весе за время заключения, но физически не пострадали. Выходивший первым майор с пышными усами внезапно остановился и с удивлением посмотрел на Меллори и его людей.
– Боже правый! – в его речи ощущался характерный акцент жителя лондонского предместья. – Какого черта вы, парни, среди этого дерьма…
– Отставить разговоры, – оборвал его Меллори. – Простите, но сейчас нет времени на объяснения, – уже мягче сказал он. – Одевайтесь потеплее, выходите и ждите на улице.
– Но… куда вы нас забираете?
– Домой. В Италию. Сегодня же вечером. Поторопитесь, прошу вас.
– Италия? Что вы имеете в виду?
– Быстрее! – Меллори взглянул на часы и покачал головой. – Мы уже опаздываем.
С трудом подавив естественное волнение, четверо пленников собрали теплую одежду и вышли из дома. Меллори вновь повернулся к сержанту.
– У вас должны быть лошади. Где конюшня?
– С обратной стороны блокгауза, – с готовностью ответил сержант. Судя по всему, он быстро приспособился к новым обстоятельствам.
– Хороший мальчик, – похвалил его Меллори и посмотрел на Гроувса и Рейнольдса. – Нам понадобятся ещё две лошади. Приготовьте их, будьте так добры.
Сержанты вышли. Под неусыпным наблюдением Меллори и Миллера Андреа по очереди обыскал шестерых охранников и, не обнаружив ничего подозрительного, загнал всех в камеру, закрыл замок и повесил ключ на крюк, вбитый в стену. Затем так же тщательно Андреа обыскал Нойфельда и Дрошного. Лицо Дрошного побагровело от ярости, когда Андреа небрежно швырнул его кинжалы в угол комнаты.
Меллори посмотрел на них и сказал:
– Я бы, конечно, пристрелил вас обоих, но сейчас в этом нет необходимости. До утра вас не хватятся.
– Да кому они вообще нужны, – резонно заметил Миллер.
– Во всяком случае, не нам, – безразличным тоном произнес Меллори и улыбнулся. – Не могу отказать себе в удовольствии сказать вам кое-что на прощание, гауптман Нойфельд. Вам будет о чем подумать, пока вас случайно не обнаружат. – Он многозначительно посмотрел на молчащего Нойфельда и продолжал: – Я имею ^ виду ту информацию, которую передал вам сегодня утром.
Нойфельд тревожно посмотрел на него.
– При чем здесь ваша информация?
– Боюсь, что она была несколько неточной. Дело в том, что Вукалович ожидает наступление не с юга, через мост, а с севера, через ущелье Зеницы. Сейчас, насколько нам известно, в лесу, севернее ущелья, дислоцировано около двухсот ваших танков. Но к двум часам ночи, то есть ко времени, когда намечено наступление, от них уже ничего не останется. Я связался с базой бомбардировщиков в Италии. Представляете, какая замечательная цель – две сотни танков на площади в сто пятьдесят ярдов в ширину и не более трехсот в длину! Английские бомбардировщики будут ровно в 1.30, а к 2 часам с танками будет покончено!
Нойфельд посмотрел на него долгим застывшим взглядом. Потом медленно и тихо произнес:
– Черт бы вас побрал! Проклятье!
– За это вас по головке не погладят, это уж как пить дать, – согласился Меллори. – К тому времени, когда вас обнаружат, если это вообще произойдет, все будет кончено. До встречи после войны.
Андреа запер Нойфельда и Дрошного в боковой комнате и повесил ключ на тот же крючок, где висел ключ от камеры. Затем они вышли, закрыли наружную дверь, повесив ключ на вбитый рядом гвоздь, и двинулись в путь. Гроувс и Рейнольдс оседлали двух новых лошадей и поскакали вслед за своим отрядом. Впереди с компасом и картой в руках ехал Меллори.
Некоторое время они ехали по краю поляны, вдоль опушки леса. Они проехали около полумили, когда Андреа остановил лошадь, спешился и начал внимательно осматривать правое переднее копыто лошади. Затем перевел взгляд на подъехавших к нему товарищей.
– Камень попал в подкову, – объяснил он. – Дело плохо, придется его удалять. Не ждите, я догоню вас через несколько минут.
Меллори кивнул и двинулся вперед, сделав знак остальным. Андреа вытащил нож, поднял копыто и усердно изображал, как он вытаскивает застрявший камень. Спустя пару минут он оглянулся и увидел, что замыкающие Рейнольдс и Гроувс скрылись за поворотом. Андреа убрал нож, отпустил лошадь, которая и не думала хромать, привязал её к дереву и пошел пешком обратно, по направлению к блокгаузу. Присев за стволом подходящей сосны, он достал из футляра бинокль.
Ему не пришлось долго ждать. На противоположном конце поляны из-за дерева выглянул человек. Андреа, растянувшись на снегу, поднял к глазам бинокль. Он сразу узнал сержанта Баера, чье лунообразное лицо и добрые тридцать килограммов лишнего веса при маленьком росте не давали возможности спутать его с кем-либо.
Баер, осмотрев поляну, скрылся в лесу и тотчас же появился снова, ведя за собой лошадей. У первой к седлу был приторочен какой-то груз в большом брезентовом мешке. Две другие лошади везли седоков со связанными сзади руками. Без сомнения, это были Мария и Петар. За ними из леса выехали четверо солдат. Процессия с сержантом Баером во главе пересекла поляну и скрылась за блокгаузом. Андреа задумчиво осмотрел опустевшую поляну, раскурил новую сигару и поспешил к своей лошади.
Сержант Баер подошел к двери блокгауза и достал из кармана ключ. Тут он обратил внимание на другой ключ, висящий на гвозде снаружи. Снял его, спрятав свой обратно в карман, открыл дверь и зашел внутрь. Он огляделся, снял со стены второй ключ и открыл боковую комнату. Оттуда вышел гауптман Нойфельд, взглянул на часы и улыбнулся.
– Вы пунктуальны, как всегда, сержант Баер. Передатчик прихватили?
– Конечно. Он на улице.
– Прекрасно, прекрасно. – Нойфельд взглянул на Дрошного и снова улыбнулся. – Пора нам побывать на плато Ивеничи.
Сержант Баер подобострастно произнес:
– Вы так уверены, что речь идет о плато Ивеничи, герр гауптман? Позвольте спросить, на чем основана ваша уверенность?
– На чем основана? Все очень просто, дорогой Баер. Дело в том, что Мария… Кстати, вы привезли её с собой?
– Конечно, герр гауптман.
– Так вот, Мария мне сказала. Это плато Ивеничи. Ночь опустилась на плато Ивеничи, но колонна выбивающихся из сил людей продолжала свое дело. Снег на предполагаемой посадочной полосе был уже примят, оставалось лишь поплотнее утрамбовать его. Работа куда менее сложная физически, но люди уже настолько измотались, что едва передвигали онемевшие ноги. Даже свежие силы пятисот человек, прибывших на подмогу, не смогли существенно изменить положение.
Колонна, правда, несколько изменила систему построения. Теперь она вытянулась в длину: пятьдесят шеренг по двадцать человек в каждой. Снег под крыльями самолета был уже достаточно примят, дело было за тем, чтобы добиться как можно более твердой поверхности для шасси.
