Джонни Колини вернул улыбку.
      - Приятно было выигрывать ваши деньги, - сказал он по-итальянски.
      Певец засмеялся.
      - Парень из Италии? Вы не местный, - ответил он на том же языке.
      Джонни кивнул.
      - Мои люди там.
      Когда певец с телохранителем, менеджером и двумя секретарями ушли, Джонни увидел, что оставшиеся игроки были профессионалами. У него было четыре сотни выигрыша, но он знал, что удача кончилась.
      Кости были у коротышки-инвалида. Тело его перекривилось влево, как от боли, глаза смотрели, как у злой птицы.
      - Ставлю десять тысяч, - сказал он. Остальные посмотрели на Джонни, ожидая, что он покроет. Он покрыл. Мужчина выкинул шесть-два. Джонни знал, что уже началось, и гадал, дадут ли ему сегодня ещё раз выкинуть кости.
      Не дали.
      Когда он выиграл последнюю, пятую сотню, перепалка началась. Он ждал этого.
      Игрок по прозвищу Мул, добрых двести шестьдесят фунтов массы, наклонился к нему. Джерри Мусия наблюдал.
      - Ты "шестерка", так?
      - Твоя семья содержит самый дешевый бордель в Палермо, ответил Джонни.
      - Слушай, "шестерка", не выступай, - сказал высокий, худой юноша с узким треугольным лицом.
      Джонни схватил кости - по правилам был его ход, и швырнул в бледные глаза на рыбьем лице.
      Глаза Мусии прыгали с одного на другого, уголки губ опустились. Он молча приказывал не применять грубую силу, не сейчас. Он хотел испытать Колини. Драка ничего не докажет. Иногда парни предпочитают быть побитыми, но не мучиться игрою в слова.
      Бледный юноша поднял кости и швырнул их об стену.
      - Ты осквернил их своими руками, - сказал он Джонни.
      - Не твою ли сестру я трахнул, когда напился, как свинья? - спросил гигант Мул у Джонни.
      - Не говори ему, он будет должен тебе четвертак, - сказал Ропи, темный, низкий и широкоплечий.
      Каблук Колини опустился на сверкающий туфель Мула.
      Он взглянул им в глаза. Белые зубы сверкнули на красивом оливковом лице. Руки небрежно висели вдоль бедер. Он снова был молодым Джулиано, над которым насмехалась полиция в камере маленького городка Сицилии. Так же издевались, почти так же оскорбляли. Их было четверо, двоих он отправил на тот свет, двух других так сковал наручниками - запястья на лодыжках другого - что когда их нашли, сочли это грязной шуткой.
      Он посмотрел им в глаза, но их не волновало, что в них отражалось. Даже Мула, меньше всего - Мусию.
      Мусия покачал головой.
      - Мы просто подстрекали тебя. Все это время. Выйдите из-за его спины, парни, он не шутит.
      - Я шучу, - сказал Джонни и небрежно ткнул в глаза Мулу, а когда тот отступил от внезапной боли, ударил его ногой, и Мул, согнувшись, упал на колени.
      - Это была твоя собственная сестра, - мягко сказал он Мулу. Левой он схватил полную открытую бутылку пива с маленького столика. Он был возле Ропи, и горлышко вонзилось ему между зубов. Ропи захлебывался пеной.
      Остальные смотрели на "беретту" в правой.
      Ропи цеплялся руками за руку Джонни, но голова была запрокинута далеко назад, бутылка сидела глубоко в горле. Он упал на спину, пиво потекло из ноздрей.
      - Ты должен мне четвертак - за пиво, - сказал Колини Ропи.
      Джерри и бледный парень смотрели на пистолет, вытянув руки с растопыренными пальцами.
      - Ты доказал. Мы тебе верим, - сказал Джерри Мусия.
      - У него грязные руки, - сказал Колини Джерри, кивнув на худого. - Я хочу, чтобы он помыл их там.
      Он указал на дверь ванной.
      - Ты знаешь, как и чем. Вы двое ему поможете.
      - Я не могу это сделать, Джонни, - сказал Джерри. - Я знаю этого парня.
      - Ты сделаешь это.
      Потом он положил "беретту" в карман и посмотрел на них. Побитые и униженные, они боялись за свою шкуру.
      Перекошенный наблюдал, не принимая участия и не боясь пистолета. Жизнь для него была доской с заслонкой, двумя белыми кубиками и денежным дождем. Он не боялся смерти, но в ночных кошмарах видел, что его умные пальцы однажды ему откажут. Этот кошмар возникал всякий раз, как он кидал кости.
      Джонни оскалился Джерри Мусии.
      - Закончим игру, - сказал он.
      Перекошенный кивнул, и, с тайным страхом и визгом внутри, кинул кости. Они ударились о заслонку, сверкнули и остановились. Игра началась снова.
      Он знал, что делает.
      Он проиграет. Он просадит восемь тысяч наличных и перейдет на чеки, там ещё тридцать. Он знал, что не сможет выиграть, но хотел проиграть крупно. Достаточно крупно, чтобы пошли слухи.
      Быть лидером - значит, быть легендой. Так было в Сицилии. Быть Джулиано значило сделать имя Джулиано больше, чем именем - словом. Словом, которое значило храбрость и гордость, быструю и неизбежную месть, наглость сверх меры и здравого смысла. Создай легенду - и ты лидер.
      Сегодня легенда Джонни Колини родится в мафии.
      За десять минут перекошенный взял его пять тысяч. Джонни достал чековую книжку из крокодильей кожи и выписал чек в банк на Пятой авеню на 25 тысяч долларов. На бланке стояло его имя, но не было адреса. Он подписал чек и швырнул Мусии.
      - Я играю на все.
      Джонни хотел проиграть быстро. Это был жест, и больше ничего. На счету у него было 33 тысячи, и он хотел, чтобы мафия знала, что он может спустить 30 тысяч за игру, не поведя бровью. То, что он сделал с этими людьми сегодня, так или иначе получит огласку. А так как они не знают, откуда он и что здесь делает, его не убьют - пока.
      Но босс захочет его видеть. Ему нужен был босс.
      Двадцать пять тысяч Джонни потерял быстро.
      - Ты хорошо работаешь, - сказал он перекошенному. - Приятно наблюдать за тобой.
      И вышел из номера, а Джерри Мусия, Мул и бледный смотрели ему вслед с ненавистью, страхом и уважением.
      7
      Над широкими улицами занимался свежий, холодный рассвет, над Сентрал-Парк поднимался туман. Джонни Колини ощущал свою силу и молодость. Он хотел есть, женщину и сухого вина после завтрака. И подумал о Марии.
      Он видел много таких рассветов, где были оливковые рощи и горы вместо широких пустых улиц и слепых стен домов.
      Мария была в другом времени. Его новая девушка, Дэа, была здесь и рядом. Джонни подошел к её дому и поднялся наверх. Он хотел постучать, но дверь стояла настежь.
      В предрассветном полумраке он увидел её на полу, с подтянутыми к подбородку коленями. Она была голой, гладкие плечи и спина сотрясались от рыданий.
      Он позвал её, но она не услышала. Она держала себя в руках, и всхлипы были тихими, но ужасными.
      Он опустился на пол рядом и снова позвал её, мягко и нежно обняв за плечи. Потом медленно поднял её и почувствовал разрывающую тело дрожь. Она прятала от него лицо.
      Подняв Дэа, Джонни огляделся и заметил вышибленную дверь в ванную.
      - Кто-то хотел узнать обо мне? - спросил он, зная ответ.
      Она хотела кивнуть, но мешали судороги.
      - Когда ты не захотела говорить, они взялись за тебя?
      От воспоминаний она застонала, совсем негромко, как тяжело больной ребенок от боли.
      Он отнес её в кровать, та осталась нетронутой. Ласково укрыл и прошел в ванную. Там была кровь, немного, несколько капель на кафельном полу. Вероятно, кровь мужчины, подумал он, увидев осколки стекла. Она пыталась бороться.
      Джонни нашел успокоительное, стакан, налил воды и отнес ей, заставив выпить. Потом прошел в кухню и нашел маленький острый нож.
      Он мягко поговорил с ней, наполовину на родном языке, нашел ключ в её сумочке и вышел, закрыв за собой дверь.
      На улице, все ещё холодной и серой, он побежал. Он бежал легко, как по гальке в горах Сицилии. А вернувшись к отелю на Седьмой авеню, пошел, осматриваясь.
      Мусия приставил человека следить за ним на скачках. Люди Мусии следили, когда он провожал Дэа домой. Люди Мусии сделали это с его девушкой.
      Он не хотел пока убивать Мусию, но собрался найти людей, которых тот посылал. Они должны были вернуться в отель. Это люди ночи, встречающие рассвет за едой. Здесь должна быть забегаловка. Или прямо в номере?
      В вестибюле он нашел телефоны и позвонил в бюро обслуживания. Весьма кстати вспомнился номер комнаты.
      - Что насчет завтрака в 1112?
      Через минуту ему ответили:
      - Извините, сэр, в 1112 завтрак не заказывали. Могу я вам помочь?
      Джонни повесил трубку и вышел. Через двадцать минут он нашел тихое кафе на Восьмой авеню. Мусия и двое мужчин как раз выходили. Ни один из них в кости не играл. Мусия покинул их на углу и направился обратно в отель, двое зашагали к гаражам.
      Джонни шел следом. Улица была пуста.
      - Вы кое-что оставили у девушки в квартире, - сказал он. Мужчины резко обернулись.
      Один был крепок и крут, другой помоложе, но тоже силен. Они не видели пистолета и не боялись, а презирали его, потому что сегодня имели его женщину, и были пьяны от жестокости.
      - Какой девушки? - спросил молодой.
      - Ты Колини? - спросил крепыш.
      Джонни вонзил в него острый кухонный нож и вырвал обратно. Не успев даже почувствовать боль, он умер. Молодой увидел движение руки Джонни и понял его. Он бросился бежать, но Джонни его догнал.
      Для таких случаев была традиция, после которой ни для одного из них нож больше не потребуется. Джонни исполнил традицию и оставил тела, где они лежали, на сером асфальте возле гаражей.
      Крови на нем не было. Он вытер отпечатки с рукоятки и лезвия ножа куском газеты из канавы и выбросил окровавленную бумагу и нож в канализацию.
      Придя в отель, Джонни долго стоял под душем, многократно вымыл руки, потом лег и заснул.
      Позавтракал он после полудня. Первые полосы дневных газет занимали два трупа, найденных возле Бродвея. Это была месть, и газеты считали убийцу, или убийц, сицилийцами, потому что на мертвых был традиционный знак, что они насильники, или надругались над его женщиной.
      Мужчины побывали и в Синг-Синге, и в Данморе. Департамент нью-йоркской полиции не огорчился их смерти. Тем более, что у кого-то был хороший повод с ними разделаться.
      Когда Джонни заканчивал завтрак, ему позвонили. Рядом с коридорным стояли два незнакомца.
      - Мистер Колини? - Незнакомец был крупным, явно полиция или мафия.
      - Да.
      - У нас ваш чек на 25 тысяч долларов. Мы выполняем расчеты в делах такого рода. Но мы не можем обналичить такой чек. Не можете ли вы пойти с нами в банк и взять эту сумму?
      - Конечно, - сказал Джонни.
      Он достаточно знал налоговые законы Соединенных Штатов, чтобы понять, почему не должно быть записей крупных выигрышей.
      Взяв шляпу, он прошел с этими двумя в банк на Пятую авеню. Все молчали.
      Двое ждали, пока Джонни выписывал новый чек на 26 тысяч. Ему нужна была тысяча на мелкие расходы.
      Джонни передал чек в окошечко. Молодой человек секунду смотрел на него, улыбнулся и пошел к картотеке.
      Вернулся он уже без улыбки.
      - Вы закрыли ваш счет этим утром, сэр, - сказал он, глядя на Джонни, как обычно смотрят на опростоволосившихся посетителей.
      - Могу я увидеть этот чек? - спросил Джонни.
      Молодой человек подошел к старику за широким столом сзади, кратко с ним переговорил, проворно подошел к картотеке и вернулся с чеком.
      Джонни посмотрел на него. Там не было фамилии, но подпись стояла его, а под ней приписка - "Чикаго".
      - Это ваша подпись? - спросил молодой человек.
      - Конечно, - ответил Джонни, протянул чек и отошел.
      До ожидающих денег оставалось двадцать шагов на размышление.
      Настоящий Колини оставил его без средств, используя свою сеть. Это не было неожиданностью. Неудивительно, что старик на вилле интересовался, как Джулиано выкрутится сам. Настало время тяжелой работы.
      Когда он дошел до двух сборщиков денег из мафии, те в ожидании встали.
      - Не сегодня, - сказал Джонни, медленно идя к двери.
      - Нужно сегодня, - сказал тот, что повыше.
      - Не получится.
      - Ты увиливаешь от расчета? Ты ненормальный?
      - Вы знаете, где меня найти.
      Они дошли до тротуара. Джонни пошел прочь, но высокий схватил его за руку. Джонни посмотрел на него, и тот отпустил.
      - Ты знаешь, с кем имеешь дело? - спросил высокий.
      - Конечно, - ответил Джонни, повернулся и пошел вниз по улице. Его не преследовали.
      В бумажнике осталось меньше сотни. Переводов не предвиделось. За отель он платил шестьдесят в день.
      Да, подумал он, настало время тяжелой работы.
      8
      Он воспользовался ключом Дэа и вошел в квартиру. Она спала, но на лице не было спокойствия. Временами оно искажалось болью и страхом.
      По традициям, в которых его воспитали, она ничего не стоила. Он выполнил долг, убил обесчестивших её и поставил на трупах знак платежа. Но она была обесчещена, для неё это конец.
      По традициям она могла принять подстриг; могла пойти на панель, могла найти бедняка, больного, или старика, или урода без чести, чтобы выйти замуж; или могла влачить одинокое бессмысленное существование. Неважно, что она не виновата. Дом неповинен в пожаре, но невозможно жить в руинах.
      Мария задушила человека за взгляд, боясь, что даже это сделает её недостойной Джулиано.
      Но ради этой девушки Джонни Колини забыл о традициях. Вчера она была так непоколебима в целомудрии, храбрая единственным качеством, которое он уважал - гордостью.
      Теперь он жалел её, и жалость была для него удивительна. С жалостью пришло прежде ему неизвестное, что-то похожее на любовь.
      Он был нежен с ней, когда она проснулась.
      В ней огромной злой змеей шевелилась холодная ненависть к нему. Ее лицо не отражало этой ненависти только потому, что мускулы устали реагировать на боль, стыд, печаль.
      Это из-за него, все из-за него...
      По здравой логике этот человек, Джонни Колини с оливковой кожей и белыми зубами, красивый молодой человек со свирепыми неотразимыми глазами, погубил её, едва познакомившись.
      Вчера она поговорила с ним, и из-за этого ночью её жизнь переменилась, и теперь она стала животным с переломанным хребтом.
      Эта ненависть не подчинялась рассудку. Он виноват в том, что не предупредил ее: "Я приношу беду, я приношу боль, я приношу смерть".
      Теперь его руки и голос были нежными, и она реагировала на нежность, как умирающий от жажды на холодную воду. Но внутри вилась змея ненависти.
      - Позвонить твоему врачу?
      - Нет.
      Доктор Джим был больше, чем врачом, он был другом. Она не могла пойти к нему, или к другому мужчине и сказать:
      - Со мной сделали это...
      Настойчиво зазвонил телефон.
      - Это с работы, - сказала она. - Не отвечай. Я больше туда не пойду.
      В их оценке случившегося была странная схожесть. Другая женщина позвонила бы доктору, в полицию, вернулась бы к жизни, как будто не произошло ничего, кроме болезненной неприятности. Но не Дэа Гинес. Она была гордой женщиной.
      Джонни сел рядом на кровать.
      - Они оба мертвы. Я их убил их этим утром, - сказал он. Или их было больше?
      Она покачала головой и посмотрела на него. Черные вьющиеся волосы, на лице даже сейчас полуулыбка.
      - Кто ты? - спросила она.
      Он сошел с ума. Он слишком долго был одинок. Для него друзья были почти любовниками, безумными, самоотверженными в страсти дружбы, как любой любовник. Не считая секса, бандиты гор были настоящими любовниками для Джулиано. Два года он был лишен этого. Такого одиночества никогда не узнает мягкий городской благоустроенный и защищенный человек.
      - Меня зовут Джулиано, - сказал он, и это было безумием. Никогда не рассказывай секреты женщинам. Никогда не рассказывай о себе женщине. Но Джулиано рассказал Дэа Гинес о жестоких горах, об утре в горах с Марией, о вилле около Рима, о рождении Джонни Колини и его приезде в Соединенные Штаты.
      Он рассказал о мафии. Он сказал, что приехал в Штаты убить некоторых людей, но не наемным убийцей, а как претендент на наследство, которое надо взять силой.
      Теперь она могла разговаривать, правда, как измученный жаром больной.
      - Это невозможно, - сказала она. - Это все равно что пройти через охрану, убить президента Соединенных Штатов и сказать, что одержал верх.
      - Если бы президент Соединенных Штатов стал президентом, убив сорок человек, это было бы возможно, - сказал Джулиано.
      - Но ты один. Они убьют тебя, и на этом все кончится.
      - Они побоятся убить меня.
      - Джулиано-Джонни, ты псих.
      - Я должен создать армию призраков.
      Она взглянула на него со страхом, уверенная, что он псих.
      Джонни улыбнулся.
      - Я не могу сколотить шайку. Людей в Сицилии, которым я доверял, я знал годами, мы выросли вместе, но даже им я верил только потому, что они меня боялись.
      - Ты не сможешь сколотить свою банду, - сказала Дэа. - Я делала передачи о преступности, и знаю, что это за сила. Ты сможешь завербовать только пару бесполезных и ненормальных подростков. И все.
      - Поэтому мне нужна армия призраков. Я знаю людей, которых должен убить - один в Лос-Анжелесе, двое в Нью-Йорке. Мафия обвинит в смертях меня, но они должны быть уверены, что убил не я сам.
      Тогда они не будут знать, кто со мной. Они предположат, что на меня работают люди мафии, и не убьют меня, пока не будут уверены, что это не будет стоить им жизни. Боссы состарились и любят жизнь больше всего на свете.
      - Но как ты их убьешь? Их охраняют, они невероятно богаты и могущественны.
      - Я не просто Джонни Колини - я Джулиано. За мной охотились тысячи полицейских.
      - Но ты сказал, что разорен. Не только разорен, но тебя ещё преследовали сборщики денег.
      - Сегодня вечером у меня будут деньги, - Джонни улыбнулся, как мальчишка.
      - Они правда мертвы? Ты правда убил этих людей? - Голос её внезапно охрип, глаза горели.
      - Я воспользовался твоим кухонным ножом, - ответил Джонни.
      Она обвила руками этого мужчину, которого любила и ненавидела, так полно любила и так полно ненавидела, что впервые в жизни чувствовала себя настоящей женщиной и повалила его на себя.
      И Джонни с сожалением и уважением почувствовал что-то немного похожее на любовь.
      - Кто он?
      Тощий Сантанджело навис над Кромлейном и Мусией.
      За окнами пентхауза высились башни Манхэтена. Это был офис и нью-йоркская квартира Сантанджело, Великого Мастера, одного из трех глав мафии в Соединенных Штатах, одного из семи - в мире. На Лонг-Айленде ему принадлежала сотня акров земли; дом во Флориде стоял на личном острове; дом в Квебеке стоил четверть миллиона.
      - Молодой человек приехал в Нью-Йорк. Он знает, что к чему, но не боится, - сказал Сантанджело. - В номер он вошел один и, если бы захотел, мог бы под дулом пистолета вернуть все деньги, но вместо этого спустил свои в нечестной, как он знал, игре. С ним трудно иметь дело, с этим юношей. Он называет имена, будто он один из нас. Великие имена в полудюжине городов. Он все знает, у него есть деньги и сердце, которого хватило бы на дюжину.
      Он остановился.
      - Кто убил наших людей?
      - Не Колини... - начал Мусия.
      - Не называй его этим именем, - прервал Сантанджело. Есть только один Колини, не два. Двум - не бывать.
      Последний раз он видел Джонни на Капри, и тот выглядел совсем стариком.
      - Этот парень, - сказал Мусия, - не мог убить моих ребят. Он их не знал, не знал, как их найти. У него пистолет, а их зарезали. Это не он.
      - Плохо, - сказал Сантанджело. - Плохо, потому что он не один. У него есть люди - его глаза, которые видели тех двоих. У него есть ликвидаторы. Твои люди развлекались с девчонкой?
      - Они рассказали мне об этом за завтраком. Славно поразвлеклись.
      - И с ними поступили так, как я когда-то. Этот обычай с нашей родины.
      - Да, мистер Сантанджело, - сказал Мусия.
      Оба посмотрели друг на друга с пониманием. Мусия занимал высокое место в Ордене, но не был Мастером. Марк Кромлейн думал, что он в Ордене, посещал некоторые встречи, выполнял правила, но не был членом. Для него, как и для многих других, существовал ложный Орден, а настоящий - только для людей с тысячелетней кровной связью.
      - Здесь рука сицилийца.
      Тяжелые веки приподнялись и мертвые глаза взглянули на Мусию. Мусия показал, что понял. Ночью будет встреча Ордена.
      На таких встречах никто не может лгать или говорить не все. Если кто-нибудь из Ордена знает этого ужасного молодого незнакомца, он расскажет, что знает.
      - Мистер Сантанджело, - начал Марк Кромлейн.
      Тяжелая голова чуть повернулась.
      - Я прошу разрешения убить незнакомца.
      - Нет.
      Кромлейн не осмелился выказать злость. Он ничего больше не сказал.
      Майк "Мороженый" Сантанджело поднял руку и двое вышли. Мистер Сантанджело тяжело подошел к столу и начал просматривать дела своего ранчо в Техасе, нефтяных вышек в Калифорнии, автобусных линий в Луизиане, тысячеквартирного жилого комплекса, который строился на Лонг-Айленде.
      Только однажды он позволил себе вспомнить, как тридцать лет назад, когда он носил бордовый костюм, желтые ботинки и шелковую рубашку с обязательной белой шляпой, они с Джонни Колини убили семерых в гараже на Норт-Кларк-Стрит. Это было тридцать лет назад, устало подумал он и вернулся к доходам, полученным с ранчо за скот.
      Он подумал о сыне, учившемся Музыкальном колледже Джильярда и о дочери в швейцарском пансионе, о молодом человеке и о том, чего тот может хотеть.
      Они занимались любовью, она - с любовью и ненавистью, Джонни - со стыдом, что он с женщиной, которой так недавно обладали другие. Но он был нежным, хотя безумие прошло, и он не мог поверить, что рассказал женщине о себе.
      Он не хотел убивать её, но знал, что это может понадобиться из-за совершенной им глупости. Он не думал, что несправедливо убивать Дэа Гинес из-за собственной глупости; Джонни Колини жил в мире холодной логики.
      - Ты рассказал мне слишком много, - обнаженная Дэа стояла возле кровати и будто читала его мысли. - Теперь я для тебя опасна.
      Он не ответил. Ответа не требовалось.
      - Ты убьешь меня, Джонни?
      - Если придется.
      - Вчера была девушка по имена Дэа Гинес, - сказала Дэа. Имя осталось, но я уже не та девушка.
      И ушла в кухню.
      Джонни оделся, пока Дэа готовила кофе.
      - Ты знаешь, где взять деньги? - спросила она.
      - Будь это моя родная деревня, я бы пошел в банк, - сказал он, снова мальчишески улыбаясь.
      - А если ты пойдешь в банк здесь, тебя сразу укокошат, сказала Дэа. Чувствую, не проживешь ты долго, мой Джонни.
      - Я бы хотел купить долгую жизнь, - сказал он простодушно.
      - На что?
      Он знал ответ, и хотя не верил в Бога, но верил в колдунов.
      - На мою душу.
      - Иди и достань деньги, - мягко сказала она.
      Джонни встал и пошел к двери.
      - Собирайся, - сказал он. - Ты знаешь, нам надо убираться отсюда.
      - Знаю.
      Джонни вышел из в нью-йоркский полдень, зашел в отель за "береттой", и тут зазвонил телефон.
      Голос, который ничего для него не значил, но с командными нотками и явно немолодой, спросил:
      - Что ты знаешь?
      - Я знаю две вещи, - сказал Джонни.
      - Что?
      - Утром солнце встает. Ночью садится. Больше я ничего не знаю.
      Сильный зрелый голос ответил:
      - Спасибо.
      Трубку бросили.
      Это был условный вопрос и ответ для Ордена. Предварительное знакомство. Кто бы ни звонил, это важный человек, желающий знать, насколько Джонни знаком с Орденом.
      Теперь он знал. И когда придет время, Джонни даст знак и произнесет слова, которые определят его как Мастера Ордена. Джулиано стал Мастером в двадцать три, а четырем другим, которых он знал, было за пятьдесят.
      Выходя из отеля с "береттой" в кармане, Джонни Колини чувствовал себя довольно молодо для двадцативосьмилетнего мужчины. Он снова был Джулиано, идущим за деньгами.
      Сборщики поджидали его внизу, и, когда он вышел, пристроились сзади. Не выслеживали, просто шли следом.
      Он прошел через город к Бродвею, обернулся и подождал их.
      - Ты идешь за деньгами? - спросил высокий.
      - Я несу их Джерри, - сказал Колини.
      - Они у тебя с собой? Давай.
      - Мусие. Не тебе.
      - У меня чек, - сказал высокий.
      - Засунь его туда, где его никто не увидит, - сказал Джонни.
      - Мы не против переломать тебе руки прямо здесь, на Бродвее, если будешь упрямиться, - сказал высокий. - У тебя лицо кинозвезды, воп*. Мы не против его изувечить.
      (* Воп, даго - презрительное прозвище итальянцев - прим. пер.)
      Джонни не мог ввязываться в неприятности с "береттой" в кармане. Только дружелюбные, улыбающиеся люди, может, только соотечественники, могли называть его вопом. Но это неважно. Важно то, что высокий задел его. А это дорого стоит. Придется ввязаться в неприятности.
      В нескольких футах от тротуара была дверь книжной лавки.
      - Я буду говорить с тобой одним, - сказал Джонни.
      Низкий посмотрел на высокого. Тот заколебался.
      - Ты боишься? - спросил Джонни, оскалившись.
      - Ты собираешься отдать деньги?
      Джонни вошел в магазин. Высокий с напарником хотели последовать за ним.
      - Ты, - сказал Джонни низенькому, - подождешь.
      Сборщики пожали плечами, и высокий вошел вместе с Джонни. Второй прислонился к стене, глядя в сторону.
      Джонни поднял руку и схватил высокого за глотку, соединив большой и указательный пальцы с такой силой, словно хотел вырвать кадык из горла. Это очень просто - пальцы давят, пока не соединятся вокруг глотки, затем остальные три нажимают на голосовые связки, требуя тишины.
      Высокий поднял руки, у него было меньше секунды, чтобы сообразить не цепляться в уродующую руку и пальцы, а начать контратаку. Правой он ударил Джонни по ребрам, как раз над сердцем, и, когда Джонни отступил, высокому показалось, что глотка разорвана. Джонни ударил высокого прямо между глаз, в основание носа, согнутой костяшкой указательного пальца.
      Он пробил череп в самом уязвимом месте, не настолько, чтобы вогнать осколки в мозг и убить, но достаточно, чтобы ослепить болью и вызвать внутреннее кровоизлияние. Высокий прислонился к стене возле входа, оглушенный болью в глазах и глотке. Джонни отпустил его и вышел наружу.
      Второй шагнул к книжной лавке.
      - Что случилось? - спросил он высокого. Джонни его остановил.
      - У его сердечный приступ.
      Человек посмотрел Джонни в глаза.
      - Что ты с ним сделал?
      - Я мог его убить. Но не убил. Я и тебя могу сейчас убить.
      - Что ты с ним сделал? - Голос срывался на вопль. Люди замедляли шаг, чтобы посмотреть на них.
      Джонни рассмеялся.
      - Пошли, - сказал он. - Найдем Джерри Мусию.
      Мужчина попытался вырваться из сильных пальцев Джонни.
      - Пошли, - повторил Джонни. Прохожие потеряли интерес и проходили мимо.
      - Мы на Бродвее. Ты ничего здесь не сделаешь, - сказал мужчина.
      Рука Джонни скользнула вниз, пальцы сомкнулись вокруг правого указательного пальца противника.
      - Сначала я сломаю его, - сказал Джонни. - Потом, если ты хочешь умереть, я убью тебя.
      Мужчина поверил Джонни. Они бросили высокого, который, прикрывая лицо руками, делал первые неуверенные шаги вдоль стены.
      Было далеко за полдень, солнце зашло за высокие башни. Человек попытался объяснить идущему рядом Джонни.
      - Мы только выполняли работу. Ты должен известным людям двадцать пять тысяч, мы следим, чтобы ты заплатил. Ты не должен на нас злиться. Это наша работа. Если бы ты не задолжал, мы бы тебя не трогали.
      Джонни спутник не интересовал. Он знал о сборщиках, сам был им. Толстые землевладельцы, богатые комерсанты, расчетливые ростовщики - все платили Джулиано, чтобы избавиться от его террора.
      Поломанные руки и разбитые лица - это ещё цветочки. Ростовщик без правой руки, нужной для счета денег, убеждал остальных ростовщиков поберечь руки, заплатив Джулиано.
      Джерри Мусия был с Марком Кромлейном в одной из кабинок на Шорз. Они ждали высокого сборщика, но вместо этого увидели, как Джонни огибает стойку бара и приближается к ним. Сборщик забежал вперед и указал на них, пока Джонни сдавал шляпу.
      Джонни сел рядом с Джерри. Кромлейн наблюдал за ними.
      - Твой чек оказался недействителен, - сказал Джерри. - Ты принес деньги?
      - Я хочу сыграть. Сейчас.
      - На что? Снова на чек? - Мусия осмелел; незнакомец не доказал самого важного качества - у него не было денег. Мусия с Кромлейном обсудили это и решили, что Джонни Колини жулик, жестокий, дикий, но жулик. А в свои годы они их встречали немало. Как коп больше всех ненавидит карманников, так мафиози презирает жуликов. Некоторые могли быть жесткими, иногда они были убийцами, но внутри была пустота, словно их выели черви.
      Владелец заведения, сам крупная шишка, наблюдал за кабинкой от входа. Его не интересовали дела Мусии или Кромлейна, но что за разница? Там, где были борцы, менеджеры, бейсболисты, газетчики, игроки, профессионалы выпивки, там всегда будут мальчики из мафии.
      Он не узнал незнакомца, вошедшего в кабинку, но молодой человек смахивал на молодого Ди Маджио, лицо не такое худое, не такой стройный, но похож на Ди Маджио в его звездные годы.
      - Нет, не чек, - сказал Джонни. - Наличные.
      - Сначала отдай двадцать пять.
      Кромлейн не спускал глаз с Джонни. Мороженый не разрешил убить этого ублюдка. Но он не знал, чего ему стоил каждый день, пока ублюдок дышит. Лицо и тело билось от боли, когда он смотрел на Джонни.
      - Ты получишь их вечером, - сказал Джонни. - Но сначала игра. На наличные.
      Не отрывая взгляда от Джонни, Марк Кромлейн сказал Джерри Мусие:
      - Позволь ему сыграть.
      Мусия наклонился к Джонни.
      - Ты не работаешь ножом, верно?
      - Ты хочешь знать, не я ли утром убил двоих? - Мусия едва слышал тихий голос Джонни; Кромлейн насторожился. - Зачем мне их убивать?
      Белые зубы оскалились в полумесяце улыбки, Джонни выглядел очень привлекательно и дружелюбно, без тени угрозы.