– Вопрос в том, как быстро нас хватятся и какие силы бросят вдогонку, – сказал я.
– А в другом лагере могут оказаться наши, – поддержал меня Гаврила.
– Нет! Ваш план, господин Пилюля, никудышен! – отрезал офицер.
И тут мы все замолчали: снаружи раздался громкий и совсем неожиданный звук. Северский так и застыл: на лице выражение праведного гнева, указательный перст правой руки направлен вверх. Лишь блеск в глазах успел погаснуть – ярость сменилась холодной настороженностью. Раззявив рты, мы с испугом и одновременно с удивлением уставились на колышущиеся стены палатки. Звук повторился: это было что-то среднее между пением кита и воем сиренного гудка «Кречета».
Толпою выбрались наружу. Ночь была безлунной (я тогда и не догадывался, что луны в этом мире попросту нет), но света звезд оказалось достаточно, чтобы рассмотреть происходящее на площадке. Наши флегматичные конвойные покинули насиженные циновки. Теперь «червелицые» бродили по кругу, задрав дрожащие лицевые отростки к темному небу.
– Это они голосят? – спросил громким шепотом гальванер Лаптев.
Безликие головы охранников светились тусклым люминесцентным светом, будто кто-то натер их фосфором. В коробке, что стояла между их циновками, мерцала желеобразная масса зелено-желтого, ядовитого цвета. Я заметил, что с длинных пальцев «червелицых» капает такая же похожая на желчь дрянь.
Ближайший к нам великан огласил ночь «китовым зовом». Затем поднял с земли валун размером с голову взрослого человека и… метнул в сородича. Второй увернулся; недолго думая, подхватил увесистый гранитный обломок и швырнул в ответ. Мы оторопели: оба конвоира вели себя так, будто решили поиграть в крупнокалиберные снежки. «Червелицые» же принялись топать и прыгать, вызывая тем самым сотрясение земли и осыпание песков.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.