ПРЕДИСЛОВИЕ

Пожалуй, нет в современной российской музыке жанра, вызывающего больше споров, чем русский шансон. Кажется, слушатели разделились поровну – на горячих сторонников и яростных противников.

Первые утверждают, что нет ничего лучше, чем отдохнуть душой под пусть незатейливые, но такие сердечные мелодии и заставляющие задуматься тексты. Вторые хмурят брови и утверждают, что интеллигентные, образованные люди никогда подобный примитив слушать не станут и вообще шансон – это «блатняк», завернутый в новую красивую обертку.

Конечно, мы, авторы этой книги, любим шансон. При этом нас довольно трудно назвать людьми необразованными (простите за саморекламу, но такова объективная реальность), Наталья закончила филологический факультет МГУ и более десяти лет профессионально занимается журналистикой, сегодня она главный редактор журнала «Шансон ревю»; автор этих строк – кандидат экономических наук, коллекционер, автор двух книг, посвященных «запрещенной песне», и также сотрудник «Шансон ревю».

Так что, безоговорочно заняв позицию защитников жанра, мы попробуем аргументированно поспорить с нашими оппонентами и доказать, что шансон – не прибежище маргиналов. А помогут нам в этом герои книги.

Наибольшее количество копий сломано в наше время вокруг самого термина «русский шансон». И поклонники, и ненавистники лишь пожимают плечами: «Что за странное определение? „Chanson“ же по-французски значит „песня“, так? Тогда назовите просто – „русская песня“, и все дела».

На первый взгляд, логика в подобных рассуждениях есть, но… Сто лет назад подобные споры вызывало словосочетание «русский романс». Музыкальные критики XIX столетия исходили ядом на страницах газет и журналов, высмеивая прилепленное национальное определение к испанскому слову «romans», означающее в переводе стихотворение, положенное на музыку.

Что в результате? А ничего – прижился термин и споров сегодня не вызывает. Пусть заимствованный, но отражающий суть вещей, он благополучно развивается на нашей почве.

«Да, но шансон-то здесь при чем?» – спросит нетерпеливый читатель.

Дело в том, что с середины XIX столетия на подмостках Российской империи начинают бурно развиваться самые разные жанры, занесенные в «наши палестины» из Европы. Почему практически ничего своего, кроме былинных сказаний и частушек, на Руси не было, разговор особый и не для этих страниц, но факт остается фактом – эстрада XIX века (особенно первых его трех четвертей) – это сплошь иностранные изобретения: водевиль, оперетта, шансонетки…

«Первые chansonettes – веселые, бурлескные песенки, родившиеся во французских кабаре, пришли в Россию в начале 60-х годов XIX века, – пишет большой знаток истории эстрады Е.Д.Уварова. – Обильно сдобренные эротикой и рассчитанные на женское исполнение, они сопровождались музыкой, танцем, выразительной жестикуляцией… Ласково-уменшительное название „шансонетка“, носившее одновременно пренебрежительный оттенок, перешло на артисток – исполнительниц таких песенок…» [1]

Причем свои кумиры появились у нас не сразу – сначала гастролировали заезжие знаменитости: мадам Тереза, Иветт Гильбер и, извините, Бланш Гандон. С последней в 1872 году на выступлении в Санкт-Петербурге произошел пикантный казус: танцуя, она запуталась в юбках и упала, продемонстрировав почтенной публике… кружевные панталончики. Времена были не те, что сегодня, полиция тут же обвинила заморскую примадонну в «бесстыдных действиях» и направила дело в суд, где актриса была оштрафована на 150 рублей.

Но иноземные артисты властвовали на отечественных сценах недолго.

Зрителю хотелось слушать веселые куплеты не по-французски, хоть и в исполнении блестящей красотки, а по-нашенски, на понятном ему языке, пусть и исполненные без парижского шика.

Спрос рождает предложение – в России появились свои звезды «легких жанров». Они выступали с «интимными песенками», с зарисовками на бытовые темы, куплетами на злобу дня на сценах бесчисленных кафе-шантанов, ярмарочных балаганов, театров-буфф и кабаре.

Критика, как водится, не жаловала их, обвиняя в безвкусице и откровенной скабрезности текстов, а публика, напротив, была в восторге. Откуда, казалось бы, на пустом месте, за каких-то пару десятков лет появилось в «крестьянской» стране столько эстрадных артистов? Кто писал им репертуар в таких количествах?

Здесь надо сделать небольшое отступление и вспомнить, что в 1861 году царским указом было отменено крепостное право.

Огромная масса бывших подневольных людей хлынула в города, чтобы со временем сформироваться в новое сословие – мещанское (этимология: от слова «место», т. е. город). Основным музыкальным инструментом в этой среде была, конечно, гитара, и стали появляться на свет произведения фольклора, сочиненные новым городским людом: рабочими, студентами, нищими, солдатами, белошвейками, актерами и преступниками (куда ж без них на Руси-матушке)…

Так что «ларчик просто открывался»: немного свободы – и искусство тут же расцветает. Забегая вперед, замечу, что то же самое случилось в начале 90-х годов XX века: крушение системы сняло запреты, и еще недавняя подпольная эстрада моментально стала частью официальной, пополнив свои ряды сотнями самодеятельных авторов-исполнителей, не рисковавших, по понятным причинам, выходить со своим творчеством к людям во времена СССР.

Отчасти схожая ситуация имела место в 1902 году. Причем самое непосредственное отношение к ней имел… Максим Горький.

Осенью того года на сцене Московского Художественного театра состоялась премьера его пьесы «На дне», где главные герои, как известно, обитатели ночлежки для бездомных. Говоря современным языком, бродяги и бомжи. Успех постановки был невероятный. Образ обаятельного босяка настолько понравился публике, что представители популярной музыки того времени не замедлили перенести эту «маску» на эстрадные подмостки.

С начала XX века сотни исполнителей начали выступать в «рваном» жанре, как тогда называли стиль, довольно сильно перекликающийся с современным шансоном. Амплуа «рваного» не требовало особого таланта или затрат. Заломленный картуз, тельняшка, пиджак, свисающий лохмотьями, всклокоченные волосы и подобающая физиономия – вот и образ, и весь реквизит.

Где, как не на Руси, сочувствуют «сирым и убогим»? Успех некоторых куплетистов-босяков критики тех лет сравнивали по непременным аншлагам и запредельным гонорарам с самим Шаляпиным!

Почивавшие на лаврах «любимцы публики» с затейливыми псевдонимами Георгий Мармеладов, Сергей Сокольский или еще более яркими у представительниц слабого пола – Ариадна Горькая, Катюша Маслова, Тина Каренина – в программе «Дети улицы» распевали:

Отмена цензуры после революции 1905 года вообще сняла все проблемы с репертуаром и дала толчок развитию фольклора преступного элемента.

В 1908 году музыкант В.Н.Гартевельд отправился в этнографическую экспедицию по «Великому Сибирскому Пути», посетил десятки тюрем, где записал более ста песен, которые составили сборник «Песни каторги», изданный годом позже московским издательством «Польза» в серии «Народная библиотека» и продававшийся каждому желающему по гривеннику. Но на этом Гартевельд не остановился, а организовал небольшой ансамбль, исполнявший собранный им репертуар.

Впрочем, как сегодня ругают шансон за восхваление криминального мира, так это было и сто лет назад. Концерт коллектива в этнографическом обществе зимой 1909 года вызвал большой резонанс, однако попытка провести на открытой площадке театра «Эрмитаж» программу «Песни каторжан в лицах» была запрещена сперва московским градоначальником Андросовым, а затем и во всех остальных губерниях.

Что представляют собой приведенные выше четверостишья из песен того времени, как не современный шансон? А где его истоки? Правильно, во французских песенках городских окраин. Жанры сто лет назад еще не имели столь четко выраженной градации. Были куплеты, были шансонетки, был цыганский романс, были песни неволи, которые впоследствии, слившись, образовали современное понимание жанровой музыки.

Кстати, что понимать под загадочным термином «жанровость»?

Это прежде всего наличие сюжета в песне, истории. Причем чувства и эмоции, переживаемые героем музыкального произведения, ВСЕГДА зашкаливают. Если он плачет, то навзрыд, а смеется – взахлеб. Здесь, по моему глубокому убеждению, и кроется успех шансона в России. Еще Пушкин говорил (не ручаюсь за точность, но отвечаю за смысл цитаты): русский народ не знает меры. Да, в этом и беда национального характера, и его прелесть. Мы все привыкли доводить до предела, без полутонов, без компромиссов.

Но довольно лирики, «предъявите факты». Итак, развитие и становление «вольной песни» мы обсудили. Движемся дальше.

Дальше была революция, Гражданская война, угар НЭПа, репрессии…

В первые годы существования новым советским властям было просто некогда заниматься такими пустяками, как искусство.

Никто и не помышлял покуда о запретах и цензуре: пели что хотели и даже записывали на пластинки. А вскоре ввели НЭП: «воскресли» дамы и господа, захотели покуражиться с размахом любители «диких» плясок и разудалых напевов. Именно в начале 20-х появляются на свет и становятся популярными такие шлягеры, как «Мурка», «Кирпичики», «Бублички», «Гоп со смыком» и многие другие.

Но не зря товарища Сталина ближайшее окружение называло за глаза Хозяин. Он должен был знать про все, что творится в его «доме». Наступил момент, когда взгляд вождя обратился на культуру – передовую идеологического фронта. И началась пора «закручивания гаек». На закате НЭПа, в 1929 году, в СССР была создана организация под названием РАПМ (Российская ассоциация пролетарских музыкантов), чьей основной задачей стала борьба с музыкой, «классово чуждой пролетариату». Так возникло понятие «запрещенных песен».

Государство само создало пресловутый «запретный плод», породив, с одной стороны, стойкий интерес граждан к подобным проявлениям творчества, а с другой – стимулируя народ к созданию подобных произведений.

Почва для развития оказалась, прямо скажем, благодатной – репрессии 30–50-х годов, как следствие – слияние уголовной субкультуры с официальной, взаимопроникновение оных и, наконец, создание симбиоза. Но, в отличие от многих исследователей жанра, я бы не стал выделять факт того, что несколько миллионов человек в СССР прошли через систему ГУЛАГа, основным фактором популярности шансона сегодня. Все-таки непроходящий интерес и успех этих песен у публики объясняется более глубинными моментами, о которых мы говорили выше. Да и смешно, на мой взгляд, ставить знак равенства между шансоном и исключительно «лагерной лирикой».

Между прочим, подобное мнение закрепилось за жанром лишь в 90-е годы ушедшего столетия, когда общество криминализировалось настолько, что разве что бабушки на лавочках не «ботали по фене». Искусство, как известно, зеркало реальной жизни. Запретов уже не было, никого за песни не ловили, в дурдом или тюрьму не тащили, вот и запели все кому не лень про «края далекие» и «дочь прокурора». «А раньше что, не так?» – задаст кто-нибудь резонный вопрос. «Не так», – отвечу я.

Конечно, мы привыкли называть в советское время эти песни блатными, а под словом «блатной» понимать представителя преступного мира. Но не стоит забывать, что, кроме того, «блатной» значило в СССР – «не такой, как все». «Достать по блату», «иметь блат»… Все помнят эти выражения. Они и сегодня бывают актуальны. Таким образом, получается, что блатные песни – это песни для своих, для тех, кто не предаст (они же запрещены официально), а потому поются или слушаются только на кухне, под гитарку среди друзей.

Известный писатель А. Д. Синявский в статье «Отечество – блатная песня» писал: «…Блатная песня тем и замечательна, что содержит слепок души народа (а не только физиономии вора) и в этом качестве, во множестве образцов, может претендовать на звание национальной русской песни…»

«Не аргумент! Что за образцы такие?» – слышу я возмущенные голоса. Хорошо, давайте вспомним репертуар 30–80-х годов XX века – времени расцвета подпольной культуры в СССР. Начнем? Первые запрещенные песни появились в Союзе примерно в 30-е годы. Это были контрабандные пластинки Александра Вертинского, Петра Лещенко, Юрия Морфесси, Надежды Плевицкой. Они что, воспевали уголовный мир? Хоть одну, кроме пресловутой «Мурки», назовите подобную композицию из их репертуара. Не можете? Правильно. Их не было. Но песни были запрещены, потому что исполнялись предателями Родины – эмигрантами.

Термин «блатной» (читай – запрещенной песни) включал в себя в советской действительности едва ли не дюжину жанрово, стилистически и тематически различающихся музыкальных направлений: цыганский романс, белогвардейские песни, некоторые стихи Есенина, Северянина, Горбовского, зарисовки на злобу дня, уже упомянутые мелодии изгнанников, нэпманские куплеты, песни нищих, композиции с эротическим подтекстом, нецензурные, хулиганские напевы, дворовый или армейский фольклор и, наконец, тюремные песни.

Вот – базис современного шансона по-русски.

Именно с таким репертуаром гуляли по стране в 60–80-е годы пленки с записями первых «звезд» подпольной эстрады: Аркадия Северного и «Братьев Жемчужных», загадочных «Одесситов» и «Магаданцев», а позднее Александра Розенбаума, Вилли Токарева, Александра Новикова.

К сожалению (а может, для развития жанра, и к счастью), по сей день над шансоном витает ореол некой таинственности, подпольщины, запретности… На радио (конечно, кроме профильной станции «Шансон») эти песни «вне закона», на телевидении тем более. Благо, диски можно купить без проблем, в Интернет зайти, да единственный журнал «Шансон ревю» почитать, а то совсем бы скудной была информация о самом любимом в стране жанре. Не поленитесь, узнайте статистику продаж альбомов разных стилей, и вы будете до крайности удивлены, обнаружив, что в лидерах не «звезды», кажется, безвылазно сидящие в телевизоре, а артисты шансона.

Эта книга – практически первая значимая попытка рассказать широкой аудитории как о тех людях, кто стоял у истоков «русского шансоньерства», так и о наших современниках, чьи песни мы с удовольствием поем караоке или в гостях, но зачастую не знаем, кто их автор и даже как он выглядит.

Мы надеемся этой работой если не исправить ситуацию в целом, то хотя бы начать восстанавливать справедливость. Конечно, невозможно под обложкой одного издания собрать всех артистов (потому мы искренне рассчитываем на читательский интерес и продолжение серии). Нельзя даже отразить на этих страницах наиболее значимые имена. Просто потому, что отсутствует четкий критерий успеха – званий артистам шансона не дают, а нравится каждому из нас что-то свое. Дабы выйти из столь непростого положения, мы сделали следующее: разбили книгу на четыре условных части. Первая – «Истоки», здесь в виде эссе представлены имена, известные практически всем, не обязательно даже любителям этого музыкального направления (от Александра Вертинского до Аркадия Северного). Вторая часть – «Классики», те исполнители, с творчеством которых ассоциируется шансон последних десятилетий (от Александра Розенбаума до Любови Успенской). Третья – «Современники», артисты, находящиеся в самом расцвете своей карьеры, как известные и любимые, так и начинающие. Мы сознательно пошли на этот шаг, дабы показать источник, которым питается современный шансон, узнать, какие дороги приводят человека в народный жанр, и понять, есть ли перспектива у непрофессионала стать «звездой».

Четвертая и заключительная глава – «Недопетая песня», самая грустная, но необходимая. Здесь вы прочтете биографические очерки об ушедших от нас шансонье последних лет (от Кати Огонек до Михаила Круга).

Главы о классиках и современниках – это интервью, остальное – размышления, рассказы, зарисовки…

Максим Кравчинский

Часть 1

ИСТОКИ ЖАНРА