Однажды Жук собрал дружину и рванул в Ивановскую область, где местные мужики схлестнулись с чеченской мафией. Порядок там навел быстро, жестко и без шума.

Жук не пытался втягивать меня в свои дела. Хотя понимал, что я не просто приятный собеседник и хороший спортсмен. Что у меня за душой есть что-то стоящее.

Но однажды он попросил меня. На двоюродную сестру его сотрудника наехали диковатые кавказцы. Одно время она крутила любовь с кавказцем, и тот теперь считал ее своей собственностью. Обещал взять за волосы и уволочь в свой аул. Увозил пару раз от дома на машине, угрожая: «Пикнешь, сверну шею, я человек важный, мне ничего не будет».

– Непорядок это, – сказал Жук. – Своих надо выручать. Разомнемся?

– А что? – бесшабашно махнул я рукой. – Можно.

Двое важных бабуинов ждали у подъезда свою жертву. Кстати, к кавказцам я отношусь толерантно – и в детстве, когда жил в Чечне, и на войне видел их разных. Среди них были мои друзья, с которыми я пошел бы в любую разведку. Но количество дикарей, сорвавшихся с гор в Центральную Россию, в последнее время зашкаливает.

Мы с Жуком покуривали в сторонке, глядя, как во двор заходит тоненькая испуганная девчушка. И бабуин подваливает к ней со словами:

– Ты чего, праститутка, не поняла?

Схватил ее за локоть и поволок в сторону красного «Ауди».

И тут мы. Вырубили их с трех ударов. Забрали пистолет «ТТ». Одного бабуина кинули в багажник нашего джипа, другого – в салон.

В лесочке за МКАД состоялся душевный разговор. Я припомнил науку интенсивных допросов в боевых условиях. И превратил гордых джигитов в расплывшихся слизняков. Если первыми их словами были: «Убьем тебя, твоих родственников и эту билядь», то в конце звучало униженное: «Не убивай, брат».

Жук сфоткал обоих на мобильник с фаллоимитатором в интересном месте. Да еще друг с другом. И сжал увесистый кулак:

– Понимаешь, что ты у меня теперь вот здесь?

– Все понимаю, – блеял бабуин.

– Не забудь, что с тебя двадцатник зелени. Завтра.

Через два дня в спортзале Жук протянул мне пачку стодолларовых купюр.

– Часть ушла девчонке в качестве компенсации. Наша доля пополам.

– Не надо. Я за идею.

– А я за что? Но обезьяну ошкурить – сам Господь завещал.

– Ладно. – Я взял деньги, усмехнувшись про себя – вот так становятся бандитами. Хорошо еще, если благородными.

– Не кривись. Деньги не цель. Но они нужны для дела.

Через пару месяцев он вновь обратился ко мне. На этот раз ситуация была куда круче.

– Серый, ты парень серьезный. Вижу, что воевал.

– Да ладно, какой там воевал.

– Не надо мне петь. Я сам не через одну войну прошел. Ухватки матерых вояк знаю. Ты из военной разведки… Ладно, умерло между нами… Только война не закончена.

У него была конкретная информация, что в Москву прибыл груз героина, где-то под сотню кило.

– Я знаю, где его перехватить, – сказал Жук.

– И что ты с ним собираешься делать?

– В печку.

– А курьеров.

– Без мокрухи. Но в назидание.

– Жук, это не моя война.

– Правильно, не твоя. Наша. Потому что нам не все равно.

И я понял, что мне действительно не все равно. Перед моими глазами стояли мешки с героином… Адское пламя и вселенское зло.

Информация была в точку. Хлопнули мы груз в момент передачи на глухой стоянке дальнобойщиков под Москвой. У нас было все необходимое – маски, стволы. И охрана оказалась слабенькая. Один пытался вытянуть пистолет, но я его сшиб с одного удара.

– Вы сюда больше не ходите, чурки. В следующий раз на костре сами будете, – говорил Жук, поджигая мешки с героином.

С этой вылазки дивидендов мы не поимели. Оплата за груз производилась между проверенными партнерами по безналу, через офшоры.

– Слушайте, братья мусульмане, – напоследок объявил Жук, пиная лежащих на земле таджиков. – Мы вам не дадим возить зелье. Мы вас будем убивать.

– Зачем убивать? Не будем возить! Как скажешь! Больше Москва не появимся! – врали наркокурьеры искренне.

– Русский народ не будет сидеть на игле!

Через три недели мы накрыли еще одну партию белого порошка и изувечили наркодилеров.

– Чего ты хочешь добиться этим индивидуальным террором? – однажды спросил я Жука.

– Сбить немножко вал наркотиков. Всколыхнуть болото. Закалить людей.

А через месяц ко мне на работу пришел осунувшийся Лом – ближайший помощник Жука:

– Взяли командира. Кажется, Мурза. Крыша тех наркоторговцев. Прознал, что мы уничтожили его товар.

– Что делать собираешься?

– Не знаю я! Жук всегда решал!

– Не знаешь?! А разве не Жук говорил – своих не бросают?

– Отбивать будем. А как – не знаю.

Я расспросил его, что он знает о Мурзе. И командным голосом выдал:

– Отставить панику. Оружие есть?

– Найдем.

– Отбираешь пять самых надежных бойцов, с армейским опытом, умеющих стрелять. Нужен транспорт. И главное, нужен источник информации.

– Какой источник? – изумился Лом.

– Над этим давай вместе думать…

И придумали.

Али, ближайшего помощника и родственника Мурзы, мы отследили от ночного клуба «Сатурн». С охранником – неразумным огромным бугаем, и белобрысой телкой он сел в белый «Мерседес».

Во дворе дома в Чертаново наш микроавтобус «Фольксваген» подпер сзади бампер «мерса». Я срубил ударом пистолетной рукоятки телохранителя, как кошку отшвырнул взвизгнувшую девку. Мои парни вытащили пухленького и лысого Али из салона вместе с его нукером и кинули в фургон.

– Жить хочешь, будешь молчать, – взял я за горло распутную девицу. – Поняла, подстилка дырявая?

– Д-д-да.

– И со зверьками по хатам не шатайся. Али – садист. Скажи спасибо, что жива осталась.

Дальше подвал, допрос с пристрастием. Когда я щипцами зажал Али палец, он взвыл. И выдал все, что знал. Он был не бойцом, а казначеем.

– Не убивай, я все сказал, – захныкал он в конце.

– Будешь сидеть здесь, пока мы нашего товарища не вызволим. А вот потом…

– Отпустишь?

– Если объяснишь, зачем мне это надо.

– Сто тысяч долларов!

– Сто пятьдесят. Не обеднеешь.

– Сто пятьдесят, – вздохнул Али…

Выяснилось, что Жука держат в престижном подмосковном районе, в обширном имении, где наркоторговец предавался радостям жизни.

Меня столько натаскивали на штурм самых различных объектов, в том числе укрепленных пунктов противника, баз, пусковых установок ядерного оружия – забыть это искусство невозможно. Как нельзя, к примеру, разучиться ездить на велосипеде. Некоторые навыки намертво въедаются, становятся неотъемлемой частью тебя.

Я провел рекогносцировку. В эту же ночь наша штурмовая группа вломилась в дом.

Охранники у Мурзы были здоровенные, самонадеянные и ни на что не годные. Привыкли воевать против таких же дикарей.

Мы проникли на объект чисто. Потом чуть не засыпались, когда один из бойцов столкнулся на территории с вышедшим из пристройки охранником. Из пистолета с самодельным глушителем мне пришлось прострелить тому ногу, а потом оглушить его.

Мы нейтрализовали охранников в доме, повязали Мурзу. Заложника он держал в подвале. Видимо, завидовал славе восточных эмиров, у которых во дворцах имелась тюрьмы для врагов, дабы всегда можно было насладиться их стонами.

– Мурза, я прошел, как раскаленный нож через масло, сквозь твою охрану. Если надо будет, я приду снова. К тебе. К твоим детям. Родным. Я уничтожу твой род, если ты еще раз посмеешь сделать такое, – говорил я, не снимая маску.

– Вы сожгли мой товар! – голос у Мурзы походил на лай приблудной шавки – он глотал окончания слов.

– Придет время, ты уедешь, или мы уничтожим тебя. Ни один басмач не справился с русским солдатом. Время придет, мы сотрем тебя. А пока мы уходим. А ты обещаешь не делать глупостей. И остаешься живым.

– Но…

Я отмахнул ножом ухо лежащему на полу телохранителю и резко ударил в основание черепа, выбив сознание, чтобы перекрыть поросячий визг.

– Тебе я отрежу кое-что другое. Ты понял?

– Я понял. – Мурза метал глазами молнии.

– Не жги меня глазами. Ты шут, возомнивший себя эмиром. Запомни, я приду к тебе в любой момент. Если я погибну, придут другие. Забудь о мести…

Мафия готова воевать. Но получалось, что сейчас мы знали о них больше, чем они о нас. Диверсант силен тем, что он в тени.

– Договорились, – кивнул Мурза. – Я держу слово. Я хозяин своего слова.

– Ну да. Сам дал, сам взял обратно. Бойся, басмач. Бойся…

Жука отделали прилично, но раны на нем заживали быстро. И он не терял оптимизма.

– Ну, ты крут, – сказал он. – Парни в восторге.

– Жук, так нельзя. Рано или поздно они нас поубивают.

– Нельзя опускать руки. Будем бить их верхушку.

«Славянский кулак» – так называлась боевая организация, которой руководил Жук. О ней знали немногие, но шлейф тянулся длинный. Жук предложил войти в нее в качестве оперативного руководителя и разработчика акций. И я не смог отказаться.

Понаделали мы много. Бились с диаспорами, поджимавшими под себя русские провинциальные городки и предприятия. Иногда получали за это деньги, которые нужны были, чтобы биться дальше. Закладывали взрывные устройства. Отделывали битами и запугивали распоясавшихся бандитов.

Я в жизни не жалею ни о чем. И что был этот период в моей биографии – тоже не жалею.

А потом в моей жизни появился Куратор.

Но это уже другая история.

Жуку я обязан многим.

Куратору я обязан всем…

Я встряхнул головой, наддал газа, выруливая на Можайское шоссе, и поинтересовался:

– Сделали хоть, что планировали?

– Сделали. – Жук потер покрасневшую скулу – след удара.

– А эвакуацию не предусмотрели.

– Предусмотрели. Так получилось.

– Никого хоть не завалили вглухую?

– Обижаешь. В сводках происшествий не возникнем, – хмыкнул Жук.

– Не бойся, не подставим, – поддакнул гном.

– Кое-что есть для тебя, – сказал Жук. – Сема, говори открыто. Мы одно дело делаем. И нам с «Альянсом» не по пути.

– Я пару лет с пацанами крепко дружил с «Черного марша». До сих пор встречаемся.

– Это которые зверьков в Мытищах плющили?

– Да, трое сели. Но не в этом суть. Бурления у «Марша» идут – нужно переходить к активной силовой фазе войны. Хотя никто не знает, что это за фаза такая. И зачем она нужна.

– Единства нет?

– Нет… Ребята хорошие. Но могут быть опасными… Там студент-химик вращался. Глицерином кликали. Свихнутый на взрывчатых веществах – с детства хлопушки изобретал и на кошках испытывал.

– Глицерин, – будто попробовав кличку на вкус, произнес я.

– Такой пончик, ручки-ножки пухленькие, губки надутые. Но злой, как черт. Глаза голубые – яркие, из-за этого считает себя истинным арийцем. Он меня однажды в деле видел. Знает, что слов на ветер не бросаю.

– Ты тоже за силовые методы?

– Было дело… Я его недавно встретил на тусовке. Он меня отвел в сторонку: мол, с пустомелями общаться – себя не уважать. Нужно делом заниматься. Он переустроит с корешами страну – будет все пучком. Есть люди, присматривают настоящих мужиков под громкие дела.

– А ты? – спросил я.

– Послал по адресу…

– Интересно. – Я прикинул варианты.

Это криминальные структуры могли искать себе расходный материал в экстремистских кругах. Но могла быть и ниточка к «Альянсу действия».

– Как его найти? – спросил я.

– Телефон есть. – Сема вытащил мобилу и нашел номер.

Я притормозил машину и записал.

– Чак, я рассказываю тебе, потому что знаю: все, что ты сделаешь, – это для нашего общего дела, – торжественно произнес Сема. – Я прав?

– Клянусь.

– Тогда я спокоен.

Верховный суд Российской Федерации признал результаты выборов законными. Вслед за этим около его здания рванул взрывпакет эквивалентом сто грамм тротила.

Прошли новые транши, оппозицию подпитали деньгами, и изо всех углов, как нечисть в «Вии», полезли «синеленточники». Сегодня в Москве санкционировали их митинг, на который организаторы пообещали вывести миллион. Значит, тысяч двадцать будет.

Я оделся попроще, натянул на голову бейсболку, скрывавшую лицо, надел темные очки и отправился единиться с народом.

На Дурасовскую площадь с нескольких сторон стекались толпы народа. С транспарантов пялились жуткие рожи, изображавшие членов Правительства. На прилегающей улице кипел человеческий водоворот – там жгли чучело президента, полиция лениво пыталась воспрепятствовать этому. Сумасшедший призывал небесные кары на власти:

– Я потомок Николая Второго! Чую бесов в Кремле.

С площади доносились пламенные речи. Если очистить их от стилистических изысков, они звучали в стиле Гека Фина, вспоминавшего о своем папаше-алкоголике:

«Папаша, как напьется, вечно ругал правительство. Это разве правительство? – говорил он».

На трибуне материализовалась поп-дива с развязными замашками и репутацией вокзальной шлюхи, в мини-юбке, с глубоким декольте, и начала бойко вещать о свободе и «разве это правительство?».

Стоящая у трибуны под флагами Русской империи сплоченная группа националистов заскандировала хором:

– Про-сти-тут-ка. Про-сти-тут-ка.

Группа хоругвеносцев схлестнулась с профессиональными гомосексуалистами, неутомимыми поборниками прав сексуальных меньшинств – последние были как на подбор атлетического телосложения, что еще раз подтверждало: дефект не в теле, а в мозгах. Дискуссия плавно переходила в мордобой, и в толпу клином вошла группа омоновцев.

Меня все это не интересовало. Я смотрел в спину неуклюжего парня в просторной футболке с надписью «Россия, вперед!», походкой и телосложением напоминавшего жирного пингвина. Он двигался по узкой улочке через толпу по направлению к площади. Перед собой держал аккуратно, как ночной горшок, толстую стопку брошюр. И мне эта стопка очень не нравилась.

На подходах к площади стояли полицейские автобусы, выстроились шеренги омоновцев и солдат внутренних войск.

Перед строем молоденьких солдатиков в милицейской форме под присмотром телекамеры какой-то телекомпании нахальная девка читала ликбез о Конституции, выборах и вопиющем нарушении прав человека. За всех отбрехивался старший лейтенант:

– Мы служим Конституции и закону.

– И сами нарушаете!

– Я об этом ничего не знаю. Пока закон нарушаете вы.

– Какую статью Конституции я нарушаю?

– Вы нарушаете правила проведения митингов.

– Снимай это, четче… Представьтесь.

– Девушка, проходите.

– Закон о полиции. Представиться отказался. Ну что ж.

Старлею очень хотелось бросить команду «фас», чтобы эту полусумасшедшую провокаторшу его подчиненные порвали на части и сожрали без соли. Но он вынужден был с каменным лицом выслушивать всю эту околесицу.

Проходящих через бублики металлодетекторов полицейские проверяли выборочно – отдельных персонажей заставляли вытряхивать сумки. Досматривать всех сплошняком при таком скоплении народа нереально.

«Пингвин» перед бубликами неожиданно обернулся и двинулся в сторону переулка. Прошел метров триста и остановился, над чем-то раздумывая. Было видно, что он на нервах.

Этот клоун и был тем самым взрывником-маньяком по кличке Глицерин. Он снимал квартиру на улице Зорге.

Его телефон поставили на прослушку. Разговоры были ни о чем. За политику, за компьютеры и за жизнь. Еще он заказывал какие-то химикаты и обменивался ими. А вчера густой грубый голос сообщил:

– Завтра бенефис, Глиц. Ты готов?

– Готов, готов.

– Смотри. Для нас это очень важно.

Роб и Шатун осуществляли за объектом наблюдение.

Когда меня почти четыре года назад подтянул на сотрудничество Куратор, я кинул клич, собрал моих бывших бойцов во Владимире и обрисовал ситуацию.

– В горах работали. И город отработаем, – не колеблясь согласился Роб идти со мной дальше.

– Лишь бы на пользу шло, – кивнул Шатун.

Мамонт и Гром отказались. У них семьи. Им было что терять.

– Те, кто отказывается защищать чужие семьи, рискуют своей, – сказал напоследок Роб.

Роб и Шатун стали надежным ядром моей группы контртеррора. В наблюдении они толк знали. Если Роб был просто квалифицированным наблюдателем, то Шатун являлся разведчиком от Бога. Он умел растворяться на местности, будь то хоть город, хоть лес, хоть солончаки, сбросить его с «хвоста» было нереально.

Таскали они Глица аккуратненько, с учетом того, что они не единственные, кто может за ним следить. Но других топтунов не засекли.

Глиц эти дни ни с кем не встречался. Мудрил дома с какими-то емкостями и колбами.

– Кажется, делает взрывчатку, – предположил Роб.

А потом грянул этот митинг. Объект засуетился. Покинул логово. Устремился в центр Москвы.

И вот теперь он постоял с минуту и дернулся в сторону толпы. Я взял мобильник, работающий сейчас в режиме рации:

– Роб, прикажи полицейским досмотреть объект. Пусть отведут в скверик, к арке. И не больше двух человек. Остальные пускай отвернутся и не слишком усердствуют.

– Понял.

Я видел, как Роб подошел к полицейским, деловито махнул документом прикрытия – ксивой «ФСБ России». И сержант с прапорщиком ринулись к Глицерину.

Я напрягся в ожидании, что сейчас рванет взрывное устройство. Но обошлось.

Пухленького экстремиста отвели в сторону, к вытоптанному газончику у арки двухэтажного дома. Я подошел так близко, что мог слышать разговор.

– Что у вас в руках? – спросил прапорщик.

– Книги. Я оппозиционер. Как в любом цивилизованном обществе могу распространять литературу.

Прапорщик потянулся к пачке книг.

– Вы не имеете права! – взвизгнул Глицерин.

Прапорщик вырвал у него пачку, взвесил в руке и отметил:

– Тяжеловато.

– Осторожнее, – прошипел Глицерин. – Сейчас…

– Что?

Глицерин сдулся. Но вдруг расправил плечи и истошно завизжал:

– Полицаи беспредельничают! Спасайте!

Толпа, которая текла мимо, заволновалась. Несколько человек дернулись к месту разборки.

Глицерин рванулся, но сержант схватил его за шиворот, сграбастал в охапку и обрушил увесистое тело на асфальт.

– Помогите! Полицаи убивают!!!

В толпе уже сформировалась группа поддержки из молодых ребят и истеричных теток с плакатами. Полицейские подтянулись, перегораживая им дорогу.

Прапорщик начал развязывать стопку.

– Да осторожнее, – прохрипел Глицерин.

Полицейский что-то понял, потянулся за рацией.

Возбужденные демонстранты напирали:

– За что парня бьете!

– Псы цепные!

– Прошу не нарушать порядок и не препятствовать работе! – убеждал полицейский майор, сдерживающий толпу.

Сержант рывком помог подняться Глицерину и завел ему руку за спину.

Пора!

Я стремительно рванулся вперед, плечом сшиб прапорщика. Подсечка – сержант тоже на асфальте.

– Быстрей, Глиц, быстрей! – Я рванул за руку «пингвина».

Эти места я знал хорошо.

Через арку трехэтажного желтого дома девятнадцатого века мы вбежали в тесный дворик, заваленный коробками и мусором, – тут планировался капремонт. Вон дверь подъезда, через него можно выскочить в соседний дворик и углубиться в местные катакомбы так, что ни одна легавая след не удержит.

– Шевелись, малахольный! – Я подтолкнул Глицерина.

Дверь открыта. Мы заскочили в подъезд. Я заблокировал дверь удачно повернувшейся шваброй. Теперь на второй этаж. Окно на козырек выбито.

– Лезь!

– Я… – заблеял Глицерин.

– Лезь, индюк!.. Теперь прыгай!

– Ноги сломаю!

– Полицаи тебе все равно их оторвут. Прыгай!

И он прыгнул. Ничего не повредил – внизу оказалась кучка песка.

Дальше мы преодолели переулок, пару двориков.

– Майку переодень, навыворот! – велел я, остановившись.

– Я… Я… – Глицерин тщетно пытался перевести дыхание. У него был вид человека, твердо решившего скончаться на месте.

– Быстрей!

Глицерин стянул майку, обнажив жирное, в складках белое тело. И натянул наизнанку майку – похабно, но сгодится. Главное, не видно приметной надписи.

Мы добрались до метро. В переходе торговали по дешевке разными шмотками, и я купил Глицерину майку с надписью «Я люблю пиво и раков», а себе – с изображением медведя в ушанке. Смотрелись мы теперь колоритно.

Вышли на станции «Кожуховская», где вечное столпотворение рядом с рынком запчастей. Глицерин остановился, упрямо набычился.

– Ты кто? – Глаза у него были испуганные и слегка безумные. – Ты зачем меня вытянул?

– Ты чего, не помнишь?

– Нет! – визгливо воскликнул Глицерин.

– Что-то ты какой-то… – Я покачал головой, состроив презрительную мину.

– Какой?

– Да никакой. Голодный, потрепанный, злой. Пошли, горло смочим, – кивнул я на пивной бар. – Стресс надо залить.

– С деньгами не очень, – потупился Глицерин.

– У идейных всегда не очень с деньгами. Угощаю.

В кафешке класса «забегаловка вульгарис» мы устроились в уголке. В зале было многолюдно и шумно. Пиво принесли сразу.

– Ты совсем опух, Глиц? – процедил я. – Мы с тобой у Паука тусили.

Мы действительно встречались у некоего авторитетного деятеля по кличке Паук. Глицерин меня помнил плохо. Я его помнил хорошо. Я вообще много чего помню. Память у меня феноменальная. В ней держатся бесчисленные Абдулвалиды и Хаттабы, Хамиды и Магомеды, нацики и ваххабиты, гринписовцы и футбольные фанаты – послужной список каждого в любой момент готов был всплыть в моем сознании. Их отношения, семьи, слабости. А также эмиссары и террористы, цэрэушники и представители МИ-6, которые кормили с руки всю эту сволочь. Это моя жизнь, мое жизненное пространство. В этом мире я демон. Невидимая и незримая сила, которая рушит планы и сметает врагов.

– Ну что, забыл? – хмыкнул я. – Ты мне еще что-то там про ядерную войну втирал.

– Про какую войну?

– Что лучше ядерная война, чем это прозябание.

– Я и сейчас так считаю.

– Суров ты, брат. Кстати, я Чак.

– Чак, – прицокнул Глицерин. – Тот самый?.. Помню.

– Вот и отлично. – Я поднял кружку. – За неожиданные встречи.

– За встречу. – Глицерин сделал богатырский глоток, и я понял, что одной кружкой мы не обойдемся. На халяву такие захребетники готовы выпить цистерну, бочонок и маленький наперсток.

– Чего у тебя в книгах было? – спросил я.

– Ничего, – насупился Глицерин.

– Свистеть в лесу будешь.

– Так, хлопушка. Звуковое сопровождение митинга.

– Грамм на двести тротила? Угадал?.. И за каким хером?

– Так надо, Чак. Так надо… Или ты девочкой стал, что громких звуков боишься?

– Ты за слова готов ответить, пончик? – Я сжал кружку с таким видом, что готов опустить ему на голову.

– Да не кипятись, – отпрянул Глицерин и с готовностью добавил: – Беру слова обратно.

– Я из-за тебя рисковал. А ты мне что говоришь, чучело огородное?

– Замнем, Чак. Я же извинился.

– Тогда живи. Пока живи.

– Ты-то как? – поспешил перевести разговор Глицерин на другую тему. – При делах?

– С какой целью интересуешься?

– Да ни с какой.

– Это радует. – Я потерял интерес к разговору. – Еще по одной пива – и на боковую. Хрена с тобой тереть.

Опрокинули еще по кружке, закушали сухариками и орешками.

– Значит, ты до сих пор фейерверки мастыришь? – бросил я.

– Ну… В общем… В общем, да.

– Могу тебе заказать хлопушки?

– Можешь. Ты можешь… Потому что ты Чак. И у тебя репутация.

– Телефон оставь.

– Пиши. – Глиц надиктовал уже знакомый мне номер. Я ответил тем же.

Потом я посмотрел счет, бросил на стол купюры и поднялся со словами:

– Давай, Глиц, не кашляй… И на улицу реже показывайся. Думаю, тебя будут искать.

– А тебя?

– И меня. И помни – подставился я из-за тебя. Так что ты мне должен.

– Слушай, Чак. А если… – Глицерин задумался. Хотел что-то сказать, но так и не собрался.

– Звони, Глиц, – на прощание сказал я. – Пропустим еще по кружечке.

«КамАЗ» вылетел на встречную полосу на Щелковском шоссе и снес представительский «БМВ» с блатными номерами – тремя семерками.

Шикарная машина вмиг превратилась в уродливую жестянку с запечатанными в ней двумя человеческими телами, из которых уходила жизнь. «Скорая помощь» прибыла через одиннадцать минут и помочь никому не могла.

Водитель «КамАЗа» целехоньким выбрался из кабины и сел в автомашину «Лада Калина». На сиденье грузовика остались логотип «Альянса действия» и привычное воззвание, позже продублированное в Интернете: «Не стало еще одного пса воровского режима».

Этим самым псом был начальник управления по борьбе с организованной преступностью и экстремизмом МВД России генерал-лейтенант полиции Свальнев.

Через день взорвали машину вице-губернатора Смоленской области, когда тот собрался в деревню к родителям. В области народ его уважал как своего в доску, не засланного, не коррупционера – редкий тип народного чиновника. Похороны вылились в митинг против террора, который попытались оседлать представители оппозиции, но были с позором изгнаны.

– Вы пособники бандитов! Вас надо отправить лес рубить, сучьи дети! – кричал на митинге оратор из работяг, когда его коллеги пинками гнали толпу «синеленточников», среди которых по гламурным одежкам угадывались московские эмиссары.

В кабинете на проспекте Вернадского совещалось руководство «НК». Отсутствовал только бывший альфовец генерал Юрасин.

Атмосфера была тяжелая. Тучи, сгустившиеся над страной, не обошли и этот кабинет.

– Думаю, нет необходимости напоминать о сложившейся ситуации. – Генерал Панасенко сдерживался, чтобы не ввернуть крепкое словцо. – За последние две недели семнадцать терактов. Все идет по нарастающей, худшие прогнозы подтверждаются.

– А жертвы? – произнес Куратор. – Есть хоть какая-то система?

– Никакой! Лупят по площадям. Бьют по гос-аппарату, борются с «чиновниками-эксплуататорами». Мол, чтобы ни один оккупант не чувствовал себя спокойно. Действуют безнаказанно.

– Один теракт предотвращен, – вставил словечко Гаврилов.

– Вы имеете в виду того бомбиста в Москве? – приподнял бровь генерал.

– Он пытался пронести самодельное взрывное устройство, эквивалентное двумстам граммам тротила, на митинг на Дурасовской.

– И где сейчас этот взрывник?

– Упустили сотрудники полиции.

– Зачем тогда мы ставим на каждом квадратном метре по держиморде? Как он ушел?

– Его страховали, – пояснил Гаврилов.

Куратор хотел вставить, что работа ведется, и это усилиями его людей удалось предотвратить теракт. Но что-то остановило его.

– Теперь мы уже не сомневаемся, что события и дальше будут идти по нарастающей, – жестко произнес Панасенко. – И на черта тогда создали ваши сектора?! Где ваши ниндзя?.. Зачем мы тратим народные деньги и нарушаем все мыслимые законы? Чтобы обеспечить государственную безопасность. Расшифровываю – безопасность государства. Не чиновников, не дворника тетю Машу. А государства. Это высшая ценность. Потому что без государства не будет ни чиновника, ни тети Маши. Ни нас.

– У нашей службы немалые заслуги, – произнес Гаврилов.

Он был прав. За «НК» длинная череда предотвращенных терактов, уничтоженных рядовых террористов, лидеров терроргрупп и полевых командиров, а также случайно попавшихся под горячую руку граждан – куда ж без этого. Группы контр-террора прекрасно зарекомендовали себя и на Кавказе, и в регионах. Сейчас же начали буксовать в столице, в самом сердце России, когда они были больше всего нужны.

– Прошлое в прошлом, – отрезал Панасенко. – А будущее… Покажите, на что способны.

Тут в кабинете будто стало теснее – в нем возникла громада бывшего альфовца генерал-майора Юрасина. Он вошел энергичным, бодрым шагом. Поздоровался четко, по-военному:

– Здравия желаю. Прошу прощения за опоздание.

– Причины уважительные? – сухо осведомился Панасенко.

– Мы нашли базу «Альянса» в Подмосковье. Там склад оружия. Боевики готовятся к акциям. Сегодня ночью и накроем.

Куратор испытал мимолетный укол ревности. Почему не его ребята вышли на них? Но тут же это чувство ушло. Его захватил привычный азарт охотничьей собаки, вышедшей на след.

– Будьте осторожны при проведении захвата, – напутствовал Панасенко.

– Не подведем. – Юрасин сжал кулачище.

– Сами вперед не лезьте, знаю я вас. Постарайтесь хоть кого-то взять живым.

– Не соскочат, мазурики. – Юрасин рубанул ладонью…

Операция была подготовлена с размахом. В высоте парил невидимый взгляду беспилотник, передававший в режиме онлайн картинки объекта. В трех минутах подлета стоял в готовности вертолет Ка-226.

На подходах разведчики незаметно расставили видеокамеры, и теперь в штабной машине на экранах можно было увидеть объект со всех сторон. Окраина поселка в стороне от Подольска, бывший совхоз, чьи земли растащили под коттеджи. Территория за высоким забором, где-то соток тридцать. Двухэтажный коттедж, из красного кирпича, стандартный. По периметру несколько видео-камер. Объект штурма…

– Доложите о готовности? – приказал по рации генерал Юрасин. В полутьме штабного микроавтобуса он казался глыбой.

– Первая группа – готова, – посыпались доклады.

– Группа прикрытия – готова.

– Воздух – готов.

– Первая – выдвигайтесь, – скомандовал генерал.

По улице поселка двинулся грузовик с глухой будкой и надписью «Газпром-регион». Машина остановилась посреди улицы, не доезжая до объекта. Один из «работяг» вышел с устрашающим устройством, являвшимся газоанализатором, стал что-то замерять.

– Чисто все! – крикнул он, усаживаясь в кабину. – Поехали.

Следующая остановка – у объекта. Опять «работяга» спрыгнул на асфальт с газоанализатором наперевес.

– На позиции, – доложили по рации.

– Приготовились все. – Генерал набрал воздух в легкие и отдал приказ, который отдавал не раз и все равно не мог привыкнуть к этому моменту: – Захват!