И я снова улыбнулся.
      Каргуша после моих слов, а в особенности после новой улыбки буквально затрясло. Его передние лапки сами собой сжались в кулачки, глазки зажглись багровыми угольками, хаер распушился, а серая шерстка на загривке поднялась дыбом.
      – Так ты все что я говорил прекрасно понимал, и специально молчал, чтобы вывести меня из себя!!! Да я тебя!!!
      – Ты не драться ли собрался?! – изумился я и едва удержался от того, чтобы не расхохотаться.
      – Ах ты!.. Ну, погоди! – яростно прошипел каргуш и мгновенно исчез, словно его и не было.
      – За рогаткой побежал, – раздался спокойный голосок позади меня, – И разрывную гальку наверняка прихватит...
      Я быстро оглянулся. Возле моего каменного ложа стоял еще один каргуш, на этот раз точно тот, которого я видел накануне. Его зеленый хаер и длинные темные трусы мне хорошо запомнились.
      – Так он все-таки обиделся? – огорченно спросил я.
      – Скорее рассвирепел, – спокойно ответил каргуш, – Фока всегда свирепеет, когда ему не отвечают. Он почему-то считает, что когда он к кому-то обращается, тот должен немедленно ответить. Молчание Фока расценивает, как вызов – его, мол, демонстративно не желают замечать, намекая на его малый рост.
      Каргуш совсем по-человечески пожал плечиками и добавил:
      – Вот теперь он за рогаткой побежал...
      – А зачем ему рогатка? – поинтересовался я.
      – Войну тебе объявлять, – пояснил каргуш.
      – Войну?! Мне?! – удивленно воскликнул я, – Да почему?!
      – Ну, ты же его оскорбил. Если бы Маулик не запретил тебя трогать, Фока тебя на месте бы загрыз, а так он вынужден официально объявить тебе войну и истребить тебя по всем правилам военного искусства и международной дипломатии.
      Я, честно говоря, не слишком испугался, услышав о намерениях моего нового оранжевоволосого знакомца, выглядел он как-то не слишком страшно. И все-таки мне не хотелось начинать свое знакомство со здешними порядками и обычаями с объявления войны... мышке. Эти каргуши все больше ассоциировались у меня с земными мышами или, скорее, с их увеличенными мультипликационными подобиями.
      – И что, предотвратить начало военных действий никак нельзя?
      – Ну как его можно предотвратить, если Фока заявится с рогаткой? – самым безразличным тоном ответит зеленый хохол, однако в его интонации я почувствовал скрытую смешинку. Видимо он решил, что напугал меня своим Фокой и его рогаткой. Вот этого я стерпеть никак не мог, поэтому я нахмурился и резко сменил тембр голоса:
      – Ну что ж, война, так война! – проговорил я суровым мужским баритоном, – А ля гэрр, ком а ля гэрр! Придется твоего дружка проучить, сбить с него, так сказать, излишнюю воинственность!
      Тут я заметил, что субъект, к которому была обращена моя грозная милитаристская речь, тоже исчез.
      Я еще раз огляделся, подумал с досадой, что напрасно ввязался в спор с этим оранжевоголовым коротышкой и остался без завтрака, а затем, от нечего делать двинулся в сторону ближайшего выхода.
      Чем ближе я подходил к этому темному проему, тем более странным он мне казался. Ярко освещенная, искрящаяся гранитными блестками стена, в этом месте была матово черной, словно весь свет, падающий на нее полностью ею и поглощался. Не отражалось ни кванта.
      Наконец я остановился прямо напротив этого странного пятна Действительно, никакого прохода здесь не было, но не было и гранита стены, вместо горной породы в этом месте располагалась какая-то... пустота. Я пытался убедить себя, что это некий занавес черного бархата, или какой-то черный лишайник, покрывший выглаженную стену – ничего не получалось. Все мое существо было проникнуто убежденностью в том, что я вижу именно пустоту... ничто, причем ничто куда-то ведущее!
      Я медленно, осторожно протянул руку, собираясь коснуться этой странной черноты, и тут же у меня за спиной раздался уже знакомый голосок:
      – А вот этого делать не надо!
      Я тут же отдернул руку и не оборачиваясь спросил:
      – Почему?
      – Потому что тебя выкинет отсюда через этот переход, а куда ты попадешь... если вообще куда-то попадешь, неизвестно. И где мы тебя потом разыскивать будем?..
      Я медленно обернулся. Позади снова маячила знакомая мышиная фигурка с зеленым хохолком на голове.
      – Ты хочешь сказать, что не знаешь, куда ведет этот... тоннель?
      – А этого никто не знает...
      – Вот как?.. Почему?
      – А потому что все эти выходы блуждающие... Один Демиург знает где этот выход окажется в следующий момент...
      – Ага...
      Я еще раз с гораздо большим интересом осмотрел черный портал, а потом перевел взгляд на малыша и с некоторой ехидцей поинтересовался:
      – А куда это ты пропал?..
      – Да никуда... – совсем по-человечьи пожал он плечиками, – Ты ж колдовать начал, вот я и... схоронился, от заклятья подальше.
      – Я начал колдовать? – удивленно переспросил я.
      – Конечно, – каргуш почесал нос, – Я сразу понял, как только ты начал непонятные слова выговаривать.
      Я быстренько припомнил, чего это я такого непонятного наговорил, но кроме французской поговорки произнесенной на чистом русском языке ничего не припомнил. Значит именно эти «непонятные слова» так напугали моего милого, дружелюбного каргуша!
      Я было собрался его успокоить по поводу «непонятных слов», но в этот момент наш спокойный познавательный разговор был прерван самым беспардонным образом, самым безобразным воплем:
      – А! Он сбежать пытался, да ничего не получилось! Что, не принял тебя переход?! Ну, теперь ты попался!
      Посмотрев в направлении этого вопля, я обнаружил, что вернулся рыжеволосый задира. Он стоял, чуть пригнувшись шагах в шести от меня, причем в его передних лапах было зажато странное сооружение собранное из... палок и веревок. Разглядеть это устройство целиком мне было довольно сложно из-за его малого размера, но я прекрасно видел пристроенную сверху деревянную ложку, с одного конца прикрученную к конструкции каким-то толстым жгутом, а с другого придерживаемую каргушиной лапой. В черпачке этой ложке покоилась... маленькая звездочка!
      Я не отрываясь смотрел на это сияющее чудо, а каргуш тем временем вещал самым напыщенным тоном:
      – Ты, непомерно наглый, длинный, грязный, вонючий, необразованный, неотесанный, грубый, мерзкий, очень нехороший и глупый сквот обнаглел до такой степени, что посмел нанести мне смертельное оскорбление! Я, благородный каргуш и рода ярко-красных каргушей, отличающихся мягкостью, покладистостью, честностью, правдивостью, миролюбием, приятной внешностью, объявляю тебе войну не на жизнь, а на смерть и заявляю, что не успокоюсь до тех пор, пока твое вонючее длинноногое тело не будет зарыто на самом позорном кладбище Поля Скорби!
      Здесь он приостановился, сделал новый глубокий вдох и закончил:
      – Я делаю первый выстрел в этой войне!
      Он вдруг страшно ощерился и отпустил край ложки. Та, сухо щелкнув, мгновенно развернулась вокруг прикрученного конца, и выбросила сверкающую звезду прямо мне в лицо.
      В следующий миг я совершенно непроизвольно выбросил руку вперед и... буквально выхватил это сверкающее чудо из воздуха, не дав ему разбиться.
      Звездочка довольно сильно ударила меня в ладонь, однако никакого серьезного ущерба мне не причинила. Я поднес зажатый кулак к лицу, осторожно разжал пальцы и принялся с наслаждением рассматривать свою добычу. Она была прекрасна!
      С секунду в пещере стояла благостная тишина, после чего раздался не то стон, не то писк, и на пол упало что-то нетяжелое.
      Я вынужден был оторваться от созерцания своей мягко мерцающей световыми переливами звездочки и посмотреть, что там еще происходит.
      Рыжеволосый агрессор Фока лежал навзничь на полу, рядом с ним валялось его метательное устройство, судя по всему, несколько попорченное падением на камень. Над распростертым телом стоял второй каргуш и задумчиво рассуждал сам с собой:
      – Я ведь его предупреждал, чтобы он не связывался с этим странным сквотом... Я ему говорил, что этот странный сквот владеет магией... Вот не послушал меня, теперь валяется... И рогатку сломал, общую! Что мы теперь без рогатки делать будем, если нам войну объявят?!
      И тут Фока, не открывая глаз, явственно ответил на размышления своего товарища:
      – Да починю я рогатку, – и жалостливо добавил, – если меня этот сквот не прикончит...
      Каргуш с зеленым хаером на башке перевел задумчивый взгляд на мою персону и увидел, что я за ним наблюдаю. Фока, не получив ответа на свою жалостливую реплику, приоткрыл один крошечный глаз и тоже выжидающе уставился на меня.
      – Мне кажется, он не собирается тебя приканчивать, – рассудительно заметил зеленоволосый каргуш, а я презрительно сморщил нос и с отвращением произнес:
      – Не имею привычки обижать маленьких... Хотя тебя, Фока, надо бы было поставить часика на два в угол, за твои милитаристские выходки. Ишь ты, манеру взял, чуть что за рогатку хвататься!
      После сей назидательной фразы, я любовно уложил пойманную мной звездочку в нагрудный карман своей куртки.
      – А ты сам-то, ты сам-то... – начал бурчать Фока, поднимаясь с пола, но вдруг замолчал, а потом неожиданно спросил:
      – А в угол-то зачем меня ставить?
      – А для наказания, – наставительным тоном пояснил я.
      – Да-а-а! – немедленно заверещал Фока, – Это как же это так получается, ты меня оскорбил, так меня же еще и наказывать?!
      – Чем это я тебя оскорбил? – в тон ему поинтересовался я.
      – А кто молчал, когда ему задавали вполне невинный вопрос? Скажешь я? Да еще и оскорбительно ухмылялся в придачу?!
      – А ты сразу и с рогаткой кидаться! Да может я просто онемел от удивления. Или ты считаешь, что человек не может удивиться, впервые увидав такое удивительное существо, как каргуш?..
      И тут я замолчал, поскольку оба моих новых знакомца в явном испуге медленно попятились от меня, затем разом повернулись ко мне спиной и... исчезли!
      – Вот те раз! – вслух удивился я, – А еще на завтрак приглашали...
      Я в который раз оглядел пещеру, но каргушей нигде не было.
      Правда на этот раз я удивился не слишком, мне почему-то показалось, что они непременно вскорости появятся.
      Так и получилось – не прошло и пары минут, в течение которых я успел осмотреть еще один темный переход, как позади меня послышался удивительно робкий голосок оранжевоволосого Фоки:
      – Слушай, ты зачем нас так пугаешь?
      Я быстро обернулся, но заметить успел только мелькнувшую у одного из камешков огненную шевелюру.
      – Чем же я вас так напугал? – спросил я у этого камешка.
      – Ты же сказал, что ты Человек! – донесся дрожащий голос с совершенно другой стороны.
      – Ну, да, я – Человек, и что в этом страшного?! – удивился я.
      – Ты что, в самом деле не знаешь? – удивленно раздалось за моей спиной, – Тогда какой же ты Человек, если не знаешь того, что знает любой сквот?!
      – Вот что, ребята, – решительно заявил я, – Давайте-ка возвращайтесь, и займемся завтраком, который вы мне так давно обещали, что он уже стал обедом. А за едой вы мне расскажите, чем вас так пугает человек...
      И тут я услышал еще один короткий, но чрезвычайно познавательный диалог двух ученых каргушей.
      – Слушай, а чего мы, в самом деле, так напугались? В конце концов, мы в пещере Маулика, а здесь человеческое колдовство вряд ли обретет настоящую силу!..
      – Ага, теоретик, ты видел, как он поймал мою гальку?! Какая еще сила ему нужна, если разрывная галька сама прыгает ему в руку!
      – Ну-у-у... это же он защищался, а для нападения нужна другая сила...
      – Ты уверен?!
      – ... Нет...
      – Вот и я «нет», а пробовать я не хочу.
      – Да, но мы должны его накормить... Нам же приказано...
      – Да?! А меня не предупреждали, что я должен кормить завтраком ЧЕЛОВЕКА!!! Вдруг ему не захочется жевать орехи с медом и пить затируху, и он решит попробовать свежеосвежеванных каргушей?!
      – Да он даже не знает, что такое – Человек! В общем, ты, как хочешь, а я с ним... позавтракаю!
      И прямо у моих ног образовался кургуш с зеленым хаером на голове. Передние лапы он вызывающе держал в карманах своих трусов и при этом воинственно посверкивал глазенками.
      – Значит, говоришь, Человек?! – пропищал он, – Ну пошли... есть, Человек.
      Он повернулся ко мне спиной и направился к противоположной стене пещеры. Короткая темная шерсть на загривке каргуша поднялась дыбом, во всем его облике, ощущалось явная тревога, если не сказать – паника, и тем не менее он двигался нарочито медленно и не оборачивался.
      Я последовал за ним, пытаясь понять, почему само слово «человек» настолько пугает этих не трусливых, в общем-то, существ, но никакого приемлемого объяснения не находил.
      В стене, к которой подвел меня каргуш, оказывается, существовал небольшой проход, прикрытый обломком скалы, таким образом, что его совершенно не было видно. Конечно, если бы я тщательно обследовал пещеру по периметру, этот проход был бы обнаружен, но препирательства с малышами и изучение черных порталов-переходов отвлекли меня от систематического изучения моего временного обиталища.
      Следом за своим провожатым я нырнул за обломок скалы и оказался в темноватом тоннеле. Тоннель этот был невелик и вывел нас в другую, очень небольшую пещерку, чуть приподнятая середина которой была окружена небольшими плоскими каменными обломками, явно предназначенными для сиденья. И каргуш уже разместился на одном из них.
      Я примостился напротив и недоуменно огляделся. Никакого намека на завтрак, а тем более на обед в пещерке не наблюдалось. Однако каргуш, ничуть не смущаясь этим обстоятельством, наклонился вперед и шлепнул передней лапой по чуть возвышавшейся перед ним каменной плите, пропищав при этом, – Обедать давай!..
      – Да, на!.. – ответил ему не менее писклявый, но определенно женский голосок. Через секунду лежавшая между нами плита немного повернулась вокруг своей оси и ухнула вниз, открыв у самых моих ног показавшийся бездонным провал. Я даже не успел подобрать под себя ноги, как на месте исчезнувшей плиты появилась другая, иссиня-черного гранита, уставленная каменными же блюдами и кувшинами. На блюдах довольно беспорядочно были насыпаны очищенные орехи самых разных форм и размеров вперемежку со столь же разнообразными сушеными фруктами, стояли глубокие миски с каким-то густым варевом, похожим на пюре, в кувшинах маслянисто поблескивала налитая под самую завязку темная жидкость.
      Каргуш быстро ухватил один из стоявших с краю плиты высоких, пустых стаканов и, наклонив ближний кувшин, плеснул в него темного пахучего напитка. По пещере поплыл аромат экзотических фруктов, и я тут же почувствовал, насколько голоден. Одной рукой я щедро плеснул себе в стакан из ближайшего кувшина, а второй прихватил полновесную горсть орехово-фруктовой смеси. Последующие несколько минут нам с каргушем было не до разговоров.
      Но вот каргуш, в очередной раз приложившись к стакану, стрельнул глазом мимо меня и неожиданно проговорил:
      – Ну что прячешься? Жрать, небось, хочешь? Смотри, мы обедать закончим Кроха для тебя одного накрывать еще раз не будет...
      Я оглянулся и, конечно, никого не увидел, однако из темноты перехода раздался знакомый голосок Фоки:
      – Да я, это... Занят был... – его оранжевая шевелюра обозначилась в проходе, – Рогатку ремонтировал...
      И он продемонстрировал свое совершенно целое орудие убийства. Потом, будто бы между делом взглянул на меня и снова обратился к своему товарищу:
      – Ну, а ты как?..
      – Да вот... обедаем...
      – Ну да, ну да...
      Фока неуловимо быстрым движением переместился поближе к обеденной... плите и сунул свой острый нос в одно из блюд:
      – Ишь ты, как вас Кроха угощает! Даже на сушенную мандрагу с дробленым мустусом расщедрилась!.. Мне мустуса никогда не дает, жадина!
      – Это кто жадина?! – тут же раздался в пещере писклявый женский голосок, – Будешь обзываться, на диету посажу... Из свежих яблок!
      Фока чуть втянул голову в плечи и заозиравшись по сторонам принялся неловко оправдываться:
      – Да я чего?! Я разве чего!.. Я ничего, не жалуюсь... Я просто говорю, что мне мустуса никогда не достается... А так, что ж...
      И он замолчал, видимо не зная что еще прибавить, и вдруг неожиданно спросил, оборачиваясь ко мне:
      – И тебе нравится эта еда?..
      – Ну, за неимением другой, вполне годиться, – пожал я плечами, – А выпивка – вообще блеск!
      Я в очередной раз припал к своему каменному стаканчику, наполненному напитком, очень напоминающим смесь имбирного кваса с легким вином, похожим на изабеллу.
      – Да?.. – неизвестно чему удивился Фока, – И тебе ничего больше не хочется?..
      Я взглянул на него поверх своего стакана, а затем медленно поставил его на стол:
      – А ты можешь предложить что-то другое?..
      Фока почему-то испуганно уставился на меня, и в этот момент в нашу милую беседу вмешался его товарищ:
      – Ты бы все-таки поел что ли... А то будешь потом ныть до вечера.
      Фока бочком, стараясь держаться от меня подальше, обошел обеденную плиту и, усевшись на один из свободных камней, жадно обозрел выставленную еду. Затем налил себе напитка и потянулся к одному из блюд, стоявших довольно далеко от него... и блюдо немедленно отъехало еще дальше! Каргуш застыл с протянутой лапой, обиженно глядя вслед этому шустрому предмету сервировки, и в этот момент снова раздался женский голосок:
      – Ишь, как ручонками загребает!.. Только эти орешки не для тебя поставлены, а для гостя!.. С тебя и тушеных каштанов хватит!
      И в сторону протянутой каргушечьей лапы, противно скрипя по столу дном, двинулось огромное глубокое блюдо, наполненное смесью, похожей на неочищенные фисташки с кулак размером, залитые вареной сгущенкой.
      – Как, опять каштаны! – взвился над столом Фокин вопль, – Я не могу питаться каждый день одними каштанами! Я тоже хочу есть как...
      Тут он внезапно замолк, бросив на меня затравленный взгляд.
      – Как кто?.. – немедленно и очень вкрадчиво поинтересовалась невидимая Кроха.
      – Как... Топс! – неожиданно нашелся Фока. Каргуш с зеленой прической удивленно поднял мордочку от своей тарелки:
      – А ты разве любишь дробленые каштаны?!
      – А разве ты тоже ешь каштаны? – растерялся Фока.
      Топс ухмыльнулся, показав остренькие клыки:
      – А ты решил, что мне мустуса навалили?
      По остренькой мордочке Фоки было видно, что именно это он и думал и теперь глубоко разочарован в своей ошибке, однако на вопрос он не ответил, а с тяжелым вздохом принялся накладывать большой ложкой себе на тарелку предложенное блюдо.
      Не знаю уж, как там у них был на вкус тушеный каштан, а то что ел я было замечательно. Некрупные цельные орехи были мягки и походили на кедровые, а в сочетании с незнакомыми мне вялеными фруктами прекрасно принимались организмом. Пресловутая затируха, сменившая в моем стакане фруктовый напиток, оказалась какой-то разновидностью медового, слегка хмельного напитка, она щекотала небо и веселила душу.
      Еще несколько минут за нашим подобием стола висела тишина, нарушаемая лишь постукивание ложек о тарелки да позвякиванием посуды.
      Самое интересное, что я насытился быстрее своих малорослых сотрапезников. Отвалившись от стола, я с интересом наблюдал, как оба каргуша увлеченно махали ложками, поглощая свои тушеные каштаны. Для своего размера они были удивительно прожорливыми, а, может быть... их просто редко кормили? Я было хотел поиронизировать насчет их аппетита, но вместо этого вдруг, неожиданно для самого себя, снова наклонился над столом, отхлебнул глоток из своего стакана, а затем, за неимением салфеток, вытер губы рукавом и, откинувшись назад, произнес:
      – Кроха, огромное тебе спасибо! Завтрак был чрезвычайно хорош?
      И тут же услышал в ответ удивленное:
      – Ты меня благодаришь?!
      – Конечно, – подтвердил я, – Ты же хозяйка в этом храме желудка, ты же меня угощала, вот я тебя и благодарю!
      Над нашим странным столом повисло странное молчание. Оба каргуша перестали жевать и уставились на меня, словно я сказал какую-то нелепость. А потом Фока тихонько захихикал.
      Я, естественно, тут же возмутился:
      – Ну, смешливый ты мой, что я опять не так сделал?!
      – Так... никакой же Крохи... нет! – пролепетал каргуш, давясь своим хихиканьем.
      – Как нет?! – изумился я, – Она же, как я понял, готовит еду... Потом, мы ее слышим! И вы же сами ее так называли, а она отзывалась!..
      – Вот-вот, – подтвердил Фока, немного успокаиваясь, – Голос есть, а больше ничего нет! Пустота!
      – Это в твоей рыжей башке пустота!.. – неожиданно прозвенел в пещерке возмущенный голос, – И если ты, мышь-переросток, ни разу меня не видел, это не значит, что меня нет!
      – А ты разве есть?!
      Удивлению Фоки не было предела.
      Тут я повернулся к молчащему Топсу и спросил:
      – Что-то я не очень понимаю, этот Фока что, новенький в вашей компании?
      Топс ничего не успел ответить, потому что немедленно заверещал сам Фока:
      – Это кто в компании новенький?! Да я самый старожилый старожил!! Я начал служить Маулику, когда Демиург еще по миру шлялся!! Я, можно сказать, своими лапами этот грот строил!! Я...
      – Болтун ты! – негромко, но веско перебил его Топс и повернулся ко мне, – Нет, Фока не новенький, но мы действительно никогда не видели Крохи... Хотя, знаешь, я не стал бы из этого делать вывод, что ее нет.
      – Так где ж она?! – язвительно воскликнул Фока, вскочил со своего камешка, развел лапы в сторону и, внимательно оглядев крошечную пещерку, добавил, – Нетути ее!
      Потом он, быстро наклонившись, подсунул свой острый нос к щели между полом и столом и крикнул в нее: – Кроха... ты где?!
      Он не видел, как позади него прямо из воздуха вынырнула переливающаяся, размытая по краям тень, мгновенно сформировавшаяся в невысокую прелестную девичью фигурку. Фигурка наклонилась к согнутому пополам Фоке и милым голоском произнесла:
      – Я здесь...
      Фока от неожиданности застыл на месте, а девушка ловко ухватила его за оранжевый хохол и приторно ласковым тоном добавила:
      – И если ты, маленький засранец, еще раз усомнишься в моем существовании, тебе не достанется даже свежих яблок!
      Крепко дернув за оранжевые волосики, она отпустила каргуша. Тот боком на четвереньках метнулся вокруг стола к своему невозмутимому товарищу и только там решился приподнять мордочку.
      Но все эти Фокины маневры я отметил лишь краем своего сознания, поскольку не сводил глаз с появившейся неизвестно откуда девушки.
      Такой красивой девчонки я ни разу в жизни не видел. Она была, как я уже говорил, невысока, но идеально сложена, что к тому же подчеркивалось ее светло голубым, обтягивающим комбинезоном и белой блузкой с коротким воротником-стойкой. Густые белокурые волосы крупными, чуть завивающимися прядями спускались до плеч, маленький, чуть вздернутый носик, очаровательно гармонировал с небольшими пухлыми губами, а огромные темно-синие глаза, опушенные длинными густыми ресницами, казались нарисованными.
      «Белоснежка!.. – изумленно подумал я, и тут же к этой догадке прибавилась, – И... два гнома!»
      Я невольно, вслед своей мысли, перевел глаза на парочку каргушей, притулившихся у противоположного от девушки конца стола. На их шерстяных мордах было написано такое неподдельное изумление, что я как-то сразу пришел в себя и... вскочил со своего камня. В следующее мгновение я оказался около Крохи, осторожно взял ее за руку и, медленно наклонившись над ней, поцеловал ей пальцы.
      Недовольное выражение сползло с ее чудесного личика, уступив место изумлению, а я, мотнув головой в коротком и, как мне казалось, элегантном поклоне, хрипловатым от волнения голосом проговорил:
      – Рад познакомиться, госпожа Кроха, и позвольте представиться – Владимир, журналист.
      Кроха махнула своими, похожими на бабочек, ресницами и пропела высоким, но совсем не писклявым голосом:
      – Очень приятно, сэр Журналист... Право, у тебя такое странное имя...
      – Нет, – галантно поправил я красавицу, – Зовут меня Владимир, а журналист – моя профессия.
      – О, прошу прощения, сэр Владимир, я сразу не поняла... У нас, знаете ли, не принято называть свою профессию...
      Тут она метнула острый взгляд в сторону притихших каргушей и совершенно другим тоном добавила:
      – Некоторые, так вообще стараются свое любимое занятие скрыть!
      Затем, снова повернувшись ко мне, она продолжила:
      – Вот, например, видите этих двух... к-хм... индивидуумов? Они вам ни за что не скажут, кто они по профессии!
      – Это почему это не скажем? – немедленно поинтересовался Фока, – Еще как скажем! Нам скрывать нечего...
      – А если и скажут, – не обратила внимание Кроха на реплику оранжевого Фоки, – То непременно соврут!..
      – Это почему это мы непременно соврем! – продолжил начатый диалог Фока и даже чуть приподнялся из-за стола, за которым прятался, – Мы вообще самые правдивые... индивидуумы!
      – И все потому, – продолжила игнорировать оранжевого спорщика Кроха, – Что никому не хочется называться профессиональным попрошайкой!
      – Это почему это мы – попрошайки?! – начал было Фока свою следующую реплику, но закончить ему не дали. Кроха резко повернулась в его сторону и гаркнула басом, похожим на медвежий рев:
      – Потому что вечно клянчите что-нибудь пожрать, и это стало вашей профессией!!!
      Фока тихо ойкнул и снова исчез за столом, зато поднялся Топс, причем сделал это с большим достоинством:
      – Ты, Кроха, конечно замечательная стряпуха, однако твои замечания по поводу наших занятий, весьма далеки от истины. Да ты и не можешь о них ничего знать!
      – А ты, Топсик-мопсик, – язвительно ответила Кроха, – отлично знаешь, что я никакая не стряпуха, и тем не менее вводишь сэра Владимира в заблуждение! Интриган, враль и сплетник!
      Здесь она снова повернулась ко мне и, не обращая внимание на удивленно разинувшего пасть «интригана, враля и сплетника», ласково добавила:
      – Я, достопочтимый сэр, – фея... Правда, фея... наказанная...
      – Да кто же это посмел тебя наказать?! – возмущенно вскричал я, – И за что?!
      – Наказал меня Демиург, – прошептала фея, и в уголках ее чудесных глаз блеснули слезинки, – За то, что я влюбилась в...
      – В сквота, в сквота, в сквота!!! – завопил из-за каменного стола спрятавшийся Фока, на манер нашего «тили-тили-тесто...».
      Кроха стремительно обернулась и рявкнула:
      – Да, в сквота! А ты не способен влюбиться даже в Белую Даму!
      Я, признаться, плохо понимал о чем идет речь и потому спросил:
      – Неужели можно наказать за любовь?.. Даже если это любовь к... сквоту?
      – Она влюбилась в сквота и колдовала для него, – немедленно пояснил рассудительный и всезнающий Топс, – А он использовал ее...
      – Неправда! – тут же с возмущением закричала Кроха, – Он меня любил!
      – Да? – в вопросе Топса была изрядная доля иронии, – И почему же тогда он от тебя отрекся?..
      – Я сама ему велела отречься! – горячо проговорила Кроха, глядя почему-то на меня, – Иначе его могли...
      – Да ничего бы ему не сделали, просто он тебя не любил, а использовал! – спокойно, но жестко перебил ее Топс.
      – Ну Топсина-мопсина, теперь ты у меня и каштанов не получишь! Хоть на брюхе приползешь – не получишь! – закричала Кроха, но в ее крике звенели слезы обиды. И я понял, что Топс говорит правду.
      – Прошу прощения, уважаемый Топс, – немедленно вмешался я в их спор, – Но мне кажется, что госпожа Кроха не могла полюбить недостойного... сквота! – и повернувшись к готовой разрыдаться фее, спросил, – Он был очень хорош?
      Кроха подняла свои огромные глаза к потолку пещеры, прижала руки к груди и воскликнула:
      – О, он был красив, как утренний туман, благороден, как черный гризли и мудр, как филин!
      «Какие сомнительные комплименты!..» – удивленно подумал я и тут же услышал тихий хохоток Фоки, все еще прятавшегося за столом. Однако Кроха не слышала этого обидного смеха и продолжала восхищенно описывать своего возлюбленного:
      – Он говорил такие слова, что мое сердце таяло, как сливочное мороженое в только что прогоревшем очаге...
      – А делал такие дела, что сажа в этом очаге по сравнению с его делами казалась только что выпавшим снегом... – пробурчал себе под нос Топс, причем его бурчание звучало довольно мрачно.
      Кроха бросила укоризненный взгляд на зеленоголового каргуша и снова повернулась ко мне:
      – Теперь ты понимаешь, уважаемый сэр, почему я предпочитаю никому не показываться на глаза?
      – Ага, – пискнул из-за стола чуть приподнявший оранжевую голову Фока, – Мы считали, что в ее наказание входит и лишение тела, а оказывается она сама пряталась!..
      Я упер руки в поясницу и исподлобья уставился на двух враз присмиревших каргушей. Я так долго держал паузу, что они заволновались и совершенно скрылись за каменной плитой. И тогда я заговорил:
      – Недостойно разумных существ издеваться над любовью! Какой бы она не была – она священна! И если ваш Демиург счел поведение феи... – я лихорадочно подбирал нужное слово, – ... неправильным, это не дает вам права дразниться! Стыдно, господа каргуши! Стыдно и недостойно!
      Затем, повернувшись к Крохе, я снова припал к ее ручке, а потом, как можно галантнее произнес:
      – Я надеюсь, ты не лишишь меня своего общества, хотя бы на то время, пока я буду находиться в этой пе... обители.
      – Во! – раздался из-за столовой плиты голосок Топса, – А ты его боялся! Посмотри какой он галантерейный!
      Личико Крохи просветлело, и она, не обращая внимание на притаившихся каргушей, ласково ответила:
      – Сэр Владимир, если тебе не противно видеть наказанную фею, то я...
      И она смущенно потупилась.
      – Слушай Топс... – донеслось из-за стола, но в тот же миг я бросил в сторону спрятавшихся каргушей такой взгляд, что он вполне мог прожечь дыру в каменной столешнице. Во всяком случае, Фока ойкнул и замолчал, не закончив свою очередную пакостную фразу. Я же, довольно улыбнувшись, вновь обратился к Крохе:
      – Противно видеть?! Да я готов отдавать по дню собственной жизни за каждую минуту, проведенную рядом с тобой! Может быть у тебя найдется несколько свободных минут, чтобы познакомить меня с местными достопримечательностями, а то приставленные ко мне... соглядатаи так и норовят то войну мне объявить, то спрятаться от меня подальше! Общаться с ними просто нет никакой возможности!