Последняя, самая длинная новелла – о том, что «все уже украдено до нас», доставила мне меньше всего хлопот. Список без каких-либо внутренних сомнений пополнили три человека. Тот самый В. Комаровский – «чертов инвалид» – и два персонажа, о которых мы также вспоминали с Ниной Павловной Гребешковой: сторожиха – бабушка божий одуванчик (здесь с титрами путаницы не было – некая М. Кравчуновская) и директор базы (В. Владиславский).
      Решив пока остановиться на фильме «Операция „Ы“ (как говорил товарищ Саахов Б. Г., „торопиться не надо, торопиться не надо“), я снова позвонил вдове Гайдая. Рассказал ей о разговоре с Ханютиной, о смерти Комаровского, составленном списке и трудностях с идентификацией старика-алкаша из новеллы „Напарник“. Вероятно, после первого звонка Нина Павловна еще сомневалась в моей адекватности, но сейчас, кажется, прониклась к расследованию симпатией. По крайней мере, сказала решительно:
      – Читайте, кто там у вас.
      Я прочел, и уже над самым первым персонажем с фразой «Огласите весь список, пожалуйста!» вдова Гайдая задумалась на несколько минут.
      – Фамилию я не помню, – наконец вымолвила она. – Просто искали такие алкогольные типажи.
      – Реальных алкоголиков? – пошутил я.
      – Нет-нет, – рассмеялась Гребешкова. – Этот – актер. И алкоголиком не был.
      – А где искали?
      – Наверняка в картотеке «Мосфильма». Но ее, возможно, уничтожили во время развала студии. Ведь все рушилось – Союз кинематографистов, страна. На мосфильмовской базе возникали разные студии и объединения. Все архивы могли исчезнуть, сгинуть.
      Нина Павловна вдруг отвлеклась и вспомнила, как уговаривала мужа создать свое творческое объединение, набрать людей, снимать комедии. Но Леонид Иович неизменно отвечал: «Это не мое. Ты думаешь, мне скоро негде будет работать?»
      – Неужели там словно Мамай прошел в то время? – перебил я Гребешкову.
      – Чего гадать? Позвоните на «Мосфильм».
      После старика-алкаша вторым в списке значился В. Раутбарт – профессор по кличке Лопух. Я уже знал от вдовы Гайдая, что этот актер давно умер, и только одну деталь она еще вспомнила: Раутбарт, кажется, играл в Театре Вахтангова.
      Несколько дольше мы поговорили о Комаровском. Но не о том несчастном «чертовом инвалиде», а о его однофамильце, режиссере Глебе Комаровском, которого Нина Павловна знала лично и даже снималась у него в короткометражке под названием «Чужой бумажник». Глеб учился у Сергея Герасимова. О существовании В. Комаровского он, верно, и слыхом не слыхивал.
      М. Кравчуновская, бабушка божий одуванчик, по словам вдовы Гайдая, довольно много играла в кино, но где – уже не вспомнить. И В. Владиславский часто снимался.
      – Со своей нерусской внешностью все больше иностранцев, немцев и шпионов играл, – с проникающей мне в ухо усталостью заметила Нина Павловна. – Такой вот у него был типаж.
      Напоследок она неожиданно предложила:
      – А не хотите поговорить с Танечкой Градовой?
      – А кто это?
      – Танечка играла ту девочку в третьей части «Операции „Ы“, непоседу, из-за которой Шурик сторожиху подменил. Помните?
      Я, конечно, помнил. Моя первая любовь в детсадовском возрасте. Но ведь она не то что культовой фразы – словечка не проронила. «Не, не пойдет. Я на русалках больше заработаю», – вспомнился мне Вицин из той же новеллы.
      – Она же там молчит всю дорогу.
      – Да, вы правы, – согласилась Гребешкова.
      – Тогда до свидания. Ищите картотеку. Успехов вам.
      – Подождите-подождите, – заторопился я. – Вы на всякий случай дайте ее телефон. Авось пригодится.
      – Я знаю только номер ее отца, Петра Михайловича Градова. Он поэт, живет рядом со мной.
      – Давайте отца. Он же подскажет, как Таню найти?
      – Разумеется.
      Я записал телефон и попрощался.

      Смешно, но как только я зачислил себя в несуществующую команду Мани, будущая звезда оказалась в моей постели.
      Впрочем, поначалу я предложил ей «доиграть» с маньяком. Через того самого знакомого из газеты «Петровка, 38».
      – Что значит «доиграть»? – Певунья спросила это, давясь судаком в нашем излюбленном «Траме» (она всегда ела быстро, как солдатик в самоволке).
      – Найти тех ментов. Они видели документы маньяка. Потом поискать водилу с артритом. Кстати, выдающаяся примета. Это тебе не шрам на животе, далеко не спрячешь.
      – Да ну на фиг! – Маня на секунду задумалась. – Когда я стану звездой, какой-нибудь журналюга раскопает историю и напишет, что меня изнасиловали. А ведь не изнасиловали! Но поди докажи и отмойся. Хотя страшно. Меня до сих пор трясет и мурашки по коже. Вот, попробуй.
      И она протянула мне запястье с выпуклой косточкой. Я со скрытой усмешкой потрогал звездную ручку. Потом запил остатки своей иронии розовым чилийским вином и смело пригласил Маню в гости:
      – Отдохнешь, успокоишься. Я буду тебя охранять.
      – Хитер бобер. – Певунья шмыгнула утиным носиком. – А у меня сопли.
      – Ничего, сварим картошку в мундире, подышишь на ночь.
      – На ночь?
      – Ну... да.
      Маня вздохнула:
      – Налей, пожалуйста, вина.
      Я налил.
      Она полоскала нёбо минуты три.
      – А не рано мы хороним Ксюху?
      Я как-то глупо рассмеялся:
      – Ты извини за откровенность, но у меня с ней никогда не было серьезных отношений.
      – Гады вы, мужики! Ох, гады! Ладно, потом разберемся. Мне действительно страшно дома одной. Вдруг этот маньяк меня вычислит и начнет преследовать?
      – Вполне возможно, – сказал я с ложной тревогой в голосе, а затем деловито уточнил: – Вино здесь будем брать или по дороге?
      – Да не будем мы ничего брать. Ты где, кстати, живешь?
      Я жил в Чертаново. Мы поймали тачку, и Маня еле уговорила шофера врубить кассету с Земфирой: мужик ненавидел уфимскую певунью (этот его зубной скрежет девушка встретила одобрительным смешком). Тем не менее все полчаса дороги мы молча, раз в сотый, слушали «Ромашки», «Маечки», «СПИД», «Ариведерчи». Я мысленно предположил, что с помощью Земфиры моя певунья, видимо, хочет заглушить предпостельное волнение, как глушат его в подобных случаях вискарем, джином или, скажем, токайским белым другие особы (Маня в отличие от своей сестры, похоже, не злоупотребляла). А что еще можно было предположить: время слепого фанатизма, насколько я понял, прошло. Но девушка и тут меня удивила, опередив на пару ходов.
      Я стал настаивать, чтобы мы все-таки купили бутылку красного вина. Маня вяло возражала:
      – Смотри, как хочешь. Меня и так тошнит.
      – От чего?
      – От Рамазановой.
      Я фыркнул:
      – Так что ж мы слушаем ее всю дорогу!
      – Это у меня упражнение такое. На выработку стойкого отвращения.
      «Что, вас уже выпустили из сумасшедшего дома?» – хотел я процитировать Шурика, но вовремя спохватился: теперь я в ее команде, а она еще не в моей постели.
      – Поясните свою мысль, сударыня.
      – А чего тут пояснять? Не могу до конца избавиться от влияния. То строчка похожа, то мелодическая линия. Мне нужно наслушаться Земфиры до рвотного рефлекса. Тогда я ее сделаю.
      – Машину не загадьте! – гаркнул шофер, останавливая по моей просьбе у ларька.
      Сюрпризы на этом не закончились. Уже не помню в деталях, как красное вино вывело нас на розовую тему. Сидели на кухне до трех ночи. Кажется, я наехал на девочек из «Тату». И тут Маня брякнула:
      – А что, твое отношение ко мне как-то изменится, если я скажу, что я «би»?
      Я нервно качнулся на стуле. Довольно крутой вираж в нашей только наметившейся небесной истории. Мне было бы наплевать на розовую окраску Мани еще несколько месяцев назад, когда я считал бисексуальность девушек некой забавой, невинным развлечением...
      – Да нет. Мне все равно, – слукавил я, однако пауза была слишком значительной, и певунья задумалась. «Ну и переваривай пока, – мелькнуло у меня. – Я что, должен визжать от восторга по поводу всех твоих закидонов?»
      ...Так вот, несколько месяцев назад мне было бы действительно наплевать, что моя девушка одной ногой в «теме». Но на излете наших отношений с милицейской вдовой у меня случилась попойка со старой подружкой Лерочкой.
      Лера была «би». В раннеперестроечные времена она дала мне весьма откровенное интервью о своих лесбийских похождениях. Не побоялась даже сфотографироваться. А утром после публикации проснулась звездой местного значения. Чуть позже ее даже избрали в какое-то Бюро по защите прав геев и лесбиянок. При этом она скрыла, что якшается и с мужчинами. Периодически, где-то раз в квартал, Лера спала и со мной.
      В тот раз мы пили у меня в Чертаново, а рядом, на Каховке, жила ее последняя пассия. Дойдя до кондиции, мы вызвонили Ирку. Она приехала мгновенно, вся в родинках и веснушках. Ее тело было похоже на булочку с изюмом – мы не стали медлить и тут же легли в постель.
      Я рассчитывал на изысканную «любовь втроем», но тут случился некий кирдык – другого слова не подберу. Лера стала мять и тискать «булочку» с такой страстью, что через мгновение я осознал свою полную ненужность в игре. Она шла по каким-то чужим правилам, мне недоступным.
      Впрочем, можно обойтись и без красивых метафор. Этим двум сорвавшимся с цепи сучкам сейчас и на фиг не нужен был мужчина. Меня не воспринимали как объект страсти, как сексуального партнера. Лежит себе рядом плюшевый медведь...
      Я еле сдержался, чтобы не растерзать в ярости дикие табуны Иркиных родинок. Выбежал из комнаты, хлопнув дверью. И что вы думаете? Лерка с подругой даже ухом не повели.
      Конечно, мое отношение к «невинным забавам и развлечениям» девушек тут же изменилось. И теперь нетрудно представить, с какой опаской, даже в отсутствие третьего, я ложился в постель с бисексуальной Маней.

      Однако вместо секса мы начали говорить о шоу-бизнесе. Точнее, о том, как будет раскручиваться певунья.
      Итак, она собиралась выстрелить в этом году (наша небесная история разворачивалась в марте, в пору оттепелей и внезапных оглушительных заморозков).
      – Первым делом надо купить компьютер, – проговорила Маня мечтательно. – Чтобы самой делать аранжировки.
      – Аранжировки чего? – Во мне снова проклюнулась ирония. – Может, первым делом нужно написать песни?
      – Умник. Песни пишутся. И как раз сейчас нужен компьютер. И деньги.
      Тут я не выдержал и расхохотался.
      – Чего ты смеешься?
      – Ну хрен с ними, с песнями, сейчас всякое говно поют...
      – Але, гараж! Я попрошу. Я стартану, если только сама буду уверена, что мои песни гениальны.
      – Ха-ха. Но ты понимаешь – деньги нужны прежде всего. Или у нас на горизонте маячит спонсор?
      Спонсора не было. Зря она бросила своего ресторатора из Казани. Сдуру я ей напомнил о Димке.
      – А кто сказал, что я его бросила? – съязвила Маня. – Шучу. Димка вообще-то жадный. Чтоб ты знал, у него сена зимой не выпросишь...
      – Снега, – поправил я.
      – И снега тоже.
      – Но ты ведь на его деньги в Москве живешь? За квартиру он платит, за колледж твой джазовый.
      Моя ирония из дурашливого щенка вдруг превратилась в пса сторожевого. Я ожидал какой-нибудь одергивающей команды типа «Фу!» или «Нельзя!», но Маня и тут меня обскакала.
      – Миленький ты мой, – как можно ласковее проговорила она, – ты пьяной Ксюхе поверил? Пьяной Ксюхе верить нельзя. Ну высылает он мне по сто долларов в месяц. И что? Ну хочет человек считать себя моим женихом. Пусть считает. А я с ним мысленно рассталась еще год назад, как только из Казани свалила.
      – Так на чьи же деньги ты живешь?
      – Мамка помогает. Из Бугульмы переводы шлет.
      – Не понимаю, зачем обнадеживать человека? Почему ты с ним вообще все отношения не разорвешь? – вступился я, кажется, за всю мужскую братию.
      – А почему ты с Ксюхой встречался без любви? – поддела меня певунья.
      – Там другое дело. Там был голый секс. К обоюдному удовольствию.
      – А тут – дымовая завеса.
       —Что-что?
      – Чтобы мужики не приставали. Дымовая завеса. Всегда можно сказать: у меня жених в Казани. Понимаешь, я вообще должна быть одна. Так лучше для творчества. Ничего не отвлекает.
      – А зачем тогда мы с тобой это... – я не мог выцепить из своры слов ключевое, – ну... лежим в постели? Встречаемся.
      Маня нырнула под одеяло, как поплавок.
      – С тобой сама не знаю, как получилось. – Голос ее звучал глухо, словно из-под толщи воды. – Ты меня вдохновил, что ли.
      – Чем? Когда?
      – Ну тогда, у Ксюхи. Когда облажал Земфиру.
      Я расхохотался, в некотором смысле польщенный.
      – Ты меня укрепил. В этой... в вере в собственные силы. Мне показалось, ты мне сможешь чем-то помочь. А?
      – Ну, наверное.
      – Конечно, и как мужчина ты мне тоже понравился, – добавила Маня торопливо и вынырнула на поверхность.
      В тот момент я не имел времени проанализировать ситуацию, но стоит ли вообще что-либо анализировать в делах любовных? Искать корысть в словах Мани? «Ты мне сможешь чем-то помочь». В каком смысле она это сказала? Помочь связями? А может, поддержать морально, стать надежной опорой, крепким тылом, источником (ха-ха!) вдохновения?
      Если честно, после всех этих Маниных слов я даже почувствовал некоторую гордость за себя. «Укрепил в вере» – не каждому такое скажут. Снова возникли мысли о единой команде, что я кому-то нужен и т. д. и т. п.
      – «В общем, так, – стал я с серьезной миной цитировать товарища Саахова. – Мне теперь из этого дома есть только два пути. Или я ее веду в загс, либо она меня ведет к прокурору»...
      Маня минуты две извивалась от смеха, будто щучка, снятая с крючка. Она уже знала о моем увлечении гайдаевскими цитатами.
 

      Успокоившись, мы продолжили трудный разговор о шоу-бизнесе. Тут я уже всю инициативу взял на себя. У меня просили помощи – я не мог отказать «прекрасной женщине, девушке, которая олисестворяет собой новую судьбу женщины гор, понимаете». (Кстати, о Маниной бисексуальности было забыто напрочь, я решил, что это сказано так, ради модной фишки.)
      – Какой тебе нужен компьютер?
      – Любой. Главное, с хорошим процессором.
      – А сколько такой стоит?
      – Да ты пока не парься насчет компьютера, мне одна девочка из колледжа свой обещала. Может, отдаст, подождем.
      – Ладно, подождем. Что у нас вторым в списке?
      Тут Маня дотронулась выпуклой косточкой до моего плеча:
      – Задерни шторы. Светает.
      В ее голосе было столько эротизма – мой деловой настрой выветрился в секунду. «Налетай, торопись, покупай живопись!» – засмеялся я и метнулся, как «дух», к окну.
      Но мне уже пора было привыкнуть к Маниной непредсказуемости. Когда я ликвидировал рассвет, певунья продолжила:
      – Так вот, нужны прежде всего деньги на студию.
      – Ага, – сглотнул я с тихой досадой.
      – У меня есть свои музыканты в Уфе, им платить не надо. Это уже экономия.
      – В Уфе?
      – Ну, я одно время там тусовалась. Часто. Познакомились.
      – Понятно, родина кумира .
      – Хорош подкалывать!
      – Пардон.
      – Так вот, чтобы записать песен пять, мне нужна тысяча баксов. Примерно. На аренду студии.
      – Почему всего пять песен?
      – А сколько?
      – К примеру, в первом альбоме Земфиры – четырнадцать.
      – А кто говорит об альбоме? – Маня, кажется, начала злиться, я сбавил обороты.
      – Хорошо, не нервничай. Пять так пять. На какой студии ты хочешь записываться?
      – В Уфе.
      – Опять в Уфе... Ладно. Ну, положим, штуку найти можно. Что ты с этой записью будешь делать дальше?
      Маня перевернулась на бочок, татуированным скорпионом на лопатке ко мне, высморкалась в салфетку.
      – Извини. Я так примерно представляю, что дальше. Но хотела с тобой посоветоваться. Ты ж у нас это... акула шоу-бизнеса.
      – Ага. Барракуда.
      Тем не менее в несколько фельетонном стиле я стал читать певунье лекцию о типичных способах раскрутки в отечественном шоу-бизнесе.
      Итак, в первом случае очень богатый муж, любовник или заботливый отец (состояние, безусловно, превышает один миллион долларов) вливает в свою пассию, скажем, 500 тысяч долларов. Не ожидая особой отдачи. Так – чем бы ни тешилась, лишь бы не плакала.
      Если рядом оказывается грамотный продюсер, за бешеные деньги покупаются суперхиты, снимаются дорогущие клипы у самых топовых режиссеров, на полгода вперед проплачиваются эфиры на всех мало-мальски значимых телеканалах. Новомодная певица появляется на обложках глянцевых журналов и ведущих бульварных изданий, в рейтинговых передачах она «свежая голова», член уважаемого жюри, почетный гость и, наконец, ведущая популярного ток-шоу.
      Тем временем выходит долгожданный дебютный альбом, и начинается новая чехарда в прессе и по ящику.
      В двух случаях из десяти проект, как говорят, «всасывается», и барышня становится реальной звездой.
      Способ номер два. Скажем, стриптизерше из клуба «Распутин» взбрело в голову стать новой Машей Распутиной (пять лет в заведении и только сейчас обратила внимание на совпадение названия с фамилией популярной певицы). А почему бы и нет?
      После очередного шоу, ужиная с «папиком», владельцем двух продуктовых магазинов и автозаправки в Марьино, девица вдруг фирменно надувает губки и начинает кукситься. «В чем дело, дорогая? – недоуменно спрашивает ухажер в летах. – Плохое вино? Невкусный шашлык-машлык?» Тут она ему, всхлипывая, рассказывает о своей детской мечте. Мамой клянется, что вложения отобьются с лихвой.
      «Папик» производит в уме калькуляцию и обещает выделить подружке тысяч 50 баксов. Неопытную певицу сводят с вороватым продюсером (имя им легион), и начинается резвое освоение бюджета.
      У коробейников-композиторов, у которых полно лежалого товара на любой вкус, покупается пара-тройка зажигательных песен, отдаленно напоминающих тот или иной хит. За десять косарей режиссером – из тех, кто ничем не брезгует и на руку нечист, – снимается халтурный клип. Еще десятка гринов уходит на то, чтобы пропихнуть видеоляп на несколько второстепенных телеканалов. В проплаченных газетных статьях бывшая стриптизерша врет, не краснея, о том, как пионеркой пела в церковном хоре, что больше всего любит лингвини с пармезаном под итальянское белое Pinot Grigio и что дома в джакузи у нее плавает ручной крокодил (все эти фишки сочиняет пресс-секретарь на приличном окладе).
      На первый, как правило, безгонорарный концерт в дорогом центровом клубе «папик» приезжает с многочисленными друзьями – владельцами магазинов и автозаправок в Перово, Бирюлево и Капотне. Шумный успех подопечной среди пьяной публики, которой за полночь все равно под что танцевать, а также лобызания друзей, оценивших гибкость и фактурность тела бывшей стриптизерши, укрепляют «папика» в мысли, что он не зря отложил покупку нового «мерса».
      Однако деньги заканчиваются. Концертов нет. Продюсер разводит руками: успех – штука непрогнозируемая, никто гарантий не давал. «Папик» нервничает, впервые не понимая, на кого наезжать и кому забивать стрелку. Неделя метаний, шахидских выкриков, винных паров, телефонных угроз. Наконец всех собак вешают на несчастную стриптизершу. Она возвращается к шесту, как на галеры, – отрабатывать кредит. Весьма разочарованная в жизни.
      ...Когда я закончил, Маня уже просматривала цветные сны (натурально – они у нее всегда в цвете). И чего я тут распинался не в тему? Аполлоний Молон, учитель Цицерона, блин! Видимо, в собственное красноречие я сублимировал неудовлетворенную сексуальную страсть.
      Что делать с будущей записью певуньи, я примерно знал. Да надо было просто рассказать ей историю с «Би-2», все сразу бы стало ясно.
      Правда, этот способ раскрутки мог сработать только в том случае, если рядом со мной действительно ворочался гений.
      Ну или что-то вроде.
 

      Мы открыли глаза в полдень. Конечно, невыспавшиеся. Я впервые видел Маню спросонья, и пейзаж тоски не навевал (это для меня очень важно, утренний женский вид). Вполне родная мордашка.
      Попытался пристать, но певунья ловко, как все та же щучка, выскользнула и со словами «Опаздываю в колледж!» нырнула в ванную.
      Когда она вышла – красная, будто только что от костра, я все еще лежал в кровати, надеясь на снисхождение.
      – Эй, барракуда! – крикнула Маня. – Пора гонять мелких рыбешек! Ты вообще когда-нибудь ходишь на работу? У вас там в газете распорядок есть? Трудовая дисциплина?
      – Есть. Вольный.
      – Везет.
      – Слушай, давай сегодня вечером это... встретимся. Продолжим, так сказать.
      – Что продолжим? – Певунья с ухмылочкой вставляла в волосы бесчисленные заколки, одну за другой.
      – Я ж вчера тебе возможный вариант раскрутки так и не рассказал.
      – Да, ты краснобайствовал по полной! Я даже заснула. Но все равно было интересно, спасибо.
      И Маня сделала перед зеркалом шутливый книксен.
      – Не, ну правда, – заканючил я. – У тебя какие планы на вечер?
      – Грандиозные. Сегодня точно не получится. Сегодня концерт в колледже, старшие курсы. Созвонимся. Все, я побежала, закрой дверь.
      Она поцеловала меня в щеку, махнула вязаной перчаткой на прощание.
      Я вернулся в постель и попытался уснуть. Ведь ничего страшного не произошло. Успеется. Концентрация событий для одного дня и так запредельная, прямо как у Джойса в «Улиссе» (ха-ха).
      Сон, впрочем, гулял где-то на стороне, и от нечего делать я позвонил на «Мосфильм» Ханютиной. Доложил, что список составлен, Гребешковой позвонил, и та посоветовала найти мосфильмовскую картотеку.
      – Сохранилась картотека, Тамара Ивановна?
      – Сохранилась, конечно. Но вам надо в архив, в картотеке только современные актеры.
      – Вот как. А что нужно, чтобы попасть в архив?
      Мне объяснили. Колесо покатилось.
      Секретарь гендиректора «Мосфильма» отправила меня к первому заму, тот потребовал письмо от редакции (я всем говорил, что пишу о второстепенных персонажах статью в газету). Потом была еще парочка ответлиц. Конечным пунктом стал некий информационный центр и таинственная Гаянэ, у которой я должен был узнать, как действовать дальше.
      Гаянэ, выслушав меня, почему-то первым делом двинула свою версию по поводу старика-алкаша с фразой «Огласите весь список, пожалуйста!».
      – Этот дедулька и в других фильмах Гайдая снимался. И все в той же роли —пьянчужки.
      – Не может быть!
      – Вот, между прочим, и в «Не может быть!», – невольно скаламбурила Гаянэ.
      – А где там? – «Внеконкурсная» картина, но все равно интересно.
      – А вот, когда Вячеслав Невинный распевает знаменитую песню «Губит людей не пиво, губит людей вода», он подходит к прилавку с пустой кружкой. Припоминаете?
      – Смутно.
      – В «Бриллиантовой руке» этот дедок, вечно пьяный, сопровождает Нонну Мордюкову.
      – А! Вспомнил. «А если не будут брать, отключим газ». Чтобы он лотерейные билеты распространил среди жильцов.
      – Точно!
      – Но это не тот. Нет. «Огласите весь список»? Нет, вы ошибаетесь. Тот, о котором вы говорите, еще в «Кавказской пленнице» играл, я помню. Когда Моргунов, Никулин и Вицин стоят в очереди за пивом, и Вицин по инерции передает кружку назад. А там дедулька щупленький: было пиво – и нет, в небо улетело. Вы ошибаетесь. «Огласите весь список» – худощавый и, главное, высокий, и лицо у него... интеллигентнее, что ли.
      Гаянэ на минуту затихла.
      – Алло, Гаянэ!
      – Да-да. Просто думаю, а не сам ли Гайдай снимался в этой роли?
      Я рассмеялся.
      – Я спрашивал Нину Павловну Гребешкову, кто этот дед. Она не вспомнила. Неужели вы думаете, что если бы ее муж...
      – О, молодой человек! Столько времени прошло. Тут порой собственное имя-отчество забываешь. Но я уточню. Вы вообще позвоните через недельку, я вам все скажу: куда, чего и когда. Да, но письмо из редакции и список нужных вам артистов сейчас факсаните.
      – Факсану, – заверил я Гаянэ. – Всенепременно.
 

      В тот день я так певунье и не дозвонился. И не рассказал, увы, о возможном способе раскрутки, об этой полусказочной истории с «Би-2»...
      Однажды Вася Шугалей, когда-то занимавшийся делами «Ляписа—Трубецкого» и «Запрещенных барабанщиков», пригласил меня в квартирку в районе Ленинского проспекта. Расставшись, он что-то отсуживал у «барабанщиков», дал мне по этому поводу скандальное интервью, и надо было его заверить.
      Не успел я стряхнуть снег с ботинок, в квартирку ввалилась отмороженная компания. Гремя бутылками, они внесли меня прямиком на кухню, где было настежь открыто окно и температура ничем не отличалась от уличной.
      Это были Лева и Шура Би-2 и кто-то еще, уже не помню. Пока Шугалей, слюнявя уголки, вдумчиво читал свое интервью, ребята хлопотали по хозяйству. Лева строгал сыр и колбасу, Шура концом вилки откупоривал чешское пиво.