— Реструктуризации, — подсказала я.

— Вот о ней, — подтвердил Витька, отправив в рот остатки хот-дога, — уже никакой речи быть не может. Надо было матери обращаться с этим вопросом в банк сразу, как только она узнала, что Борис попал без сознания в больницу. Сама понимаешь, она была тогда не в том состоянии, чтобы про его кредит сразу же вспомнить. А я вообще без понятия был, на какие бабки он тачку купил. Борька ведь уже лет пять жил отдельно и о своих делах не слишком-то распространялся.

— Значит, с реструктуризацией ничего не вышло?

— Нет. Потом мне коллеги, которые с юридическим образованием, посоветовали каждый месяц вносить на счет хоть какую-то сумму, чтобы показать коллекторам — мы о долге помним. Я послушался и бросил на счет «штуку» — больше денег просто-напросто не было. Мне кажется, именно это «Долгофф» и разозлило. Мать ведь им до этого, с моей подачи, обещала весь долг погасить… Они стали на нее морально давить, — Витька заерзал в кресле.

— Что случилось? — поинтересовалась я.

— Мне бы попить… Горбушка поперек горла встала. Я в магазин сбегаю?

— Загляни в бардачок, — предложила я.

— О, минералка! Запасливая ты, однако, — Копылов достал пол-литровую бутылку, отвернул крышку и стал жадными глотками пить воду без газа. — Так, лучше. Ну что, Полина, есть у тебя еще какие-нибудь советы?

— Ты сказал, что твой брат взял деньги в банке, чтобы купить машину. Это был автокредит или потребительский кредит? — уточнила я.

— Автокредит, там процент меньше.

— Если так, то его машина должна быть в залоге. Почему бы ее не отдать в счет погашения долга? — Как это обычно бывает, я старалась сначала найти законные пути решения проблемы.

— Полина, если б все так просто было! Борька ведь именно на этой тачке поехал в командировку в Москву, и там с ним что-то произошло. Мы с матерью вообще не знали, что его нет в Горовске, пока к нам не пришли с его работы и не сказали, что Борис лежит в столичной больнице в коме. Его, оказывается, случайные люди нашли на улице без сознания и вызвали ему неотложку. У брата при себе ни денег, ни документов не было, только визитка в кармане затерялась, но не его, а регионального директора. Московский следак с ним связался, тот приехал в больницу и узнал Бориса. — Витька отвинтил крышку, сделал еще несколько глотков минералки и продолжил: — Похоже, это все из-за тачки — угнали ее, выкинув Борьку из машины.

— Ясно. Страховку, похоже, не получить, — подытожила я.

— Скорее всего, что так. Пока брат не придет в сознание, мы не узнаем, как все было на самом деле, если вообще придет. Врачи не берутся делать какие-либо прогнозы. Сказали — ждите, всякое бывает. Мы хотели перевезти его в Горовск или хотя бы в наш областной центр, но Борькина жена, гражданская жена, сказала, что в Москве у него больше шансов поправиться. Мать с ней согласилась и сразу же отдала все свои сбережения на Борькино лечение, и теперь, как только она пенсию получает, сразу Ирине отправляет. Та ведь к тетке в Москву перебралась, чтобы быть к Борису поближе. Но этих денег недостаточно, поэтому мне пришлось свою машину продать и тоже все до копейки на лечение брата отправить. На кредит ничего не осталось. Теперь и мать стараниями коллекторов в больницу попала… Знаешь, Полина, я раньше думал, что жестокие, беспринципные люди нужны, потому что они учат жизни всех остальных. Их циничность и бесчеловечность лишает иллюзий, заставляет все время быть в тонусе. Но когда я сам столкнулся с подобным варварским отношением, то пересмотрел свою позицию. Сначала они названивали моей матери непрерывно, угрожали, а после того как мы сменили номер домашнего телефона, стали караулить ее во дворе, у квартиры. Я тебе больше скажу — коллекторы собаку на нее натравливали…

— Собаку? — не поверила я.

— Да, представь себе. Мать возвращалась домой из магазина, зашла во двор, а там мужик неместный с собакой гуляет, бойцовской породы, без намордника. Только она подошла к подъезду — он рядом с ней нарисовался и, поглаживая своего пса, стал интересоваться, когда она погасит всю задолженность. А собака скалится, того и гляди на нее бросится. Это мне соседка потом рассказала, — добавил для достоверности Копылов. — В общем, мать прямо у подъезда сознание потеряла — инфаркт. Теперь, когда она в больнице, парни из «Долгофф» взялись меня окучивать. Они то под видом сантехников пытаются в нашу квартиру проникнуть, то под видом электриков… Я знаю, они хотят посмотреть, какое у нас дома имущество имеется. Полгода назад я 3D-телевизор купил. Унесут, как пить дать, унесут! И ведь оценят его раза в два дешевле, а ведь он еще на гарантии. С ноутбуком тоже придется попрощаться. Ему уже два года, но все равно жалко. Про холодильник я уже и не говорю, мать на него просто молится — двухкамерный, размораживать не надо…

— Витя, описывать и тем более реализовывать имущество могут только судебные приставы.

— Полина, ты просто не можешь представить себе, что за люди работают в «Долгофф». Они на все способны. Их ничего не останавливает. Думаешь, они не знают, что я в полиции работаю? Знают, так как видели меня в форме. Она не произвела на коллекторов никакого впечатления, иначе бы они не стали мать собакой пугать. Теперь, когда и она в больнице, они за меня рассчитывали вплотную взяться, — Витька усмехнулся. — Только я уже две ночи дома не ночую. Коллекторы меня, наверное, уже обкараулились во дворе…

— Наверное, — задумчиво произнесла я. — Нехорошо заставлять чрезвычайно занятых людей так долго ждать.

— Не понял?.. — нахохлился Копылов. — Я, конечно, люблю игру в кошки-мышки, но только когда сам нахожусь в роли кота.

— Считай, что ты и будешь в роли кота, а в своей квартире устроишь мышеловку.

— Как это?

— Все предельно просто. Доставь коллекторам удовольствие — впусти их к себе, дай осмотреть имущество…

— Полина, да ты с ума сошла!

— Отнюдь нет. Я дам тебе аппаратуру, ты запишешь их противоправные действия на камеру, и у тебя появится козырь.

— И что я буду делать с этим козырем? — Витька отнесся к моему предложению скептично.

— А что ты собираешься делать без него? Прятаться? Не думаю, что тебя надолго хватит. Коллекторы узнают, в какой больнице лежит твоя мать, и снова начнут ее осаждать. Ты этого добиваешься?

— Пожалуй, ты права. Козырь мне не помешает.

— Вот, — я достала из сумки обещанную аппаратуру. — Надеюсь, ты знаешь, как этим пользоваться?

— Ты что, совсем меня за дурака держишь? — обиделся Копылов. — Слушай, а пакета у тебя нет? Я же не понесу все это в руках…

— Держи, — я протянула ему пакет. — Витя, а у тебя есть какая-нибудь информация на сотрудников фирмы «Долгофф»?

— Откуда?

— Я просто поражаюсь. Надо было первым делом этим заняться. Ты хоть знаешь, кто владелец этой фирмы, кто директор? — спросила я, на что Копылов лишь пожал плечами. — Вот и я не знаю. У нее вроде сайт свой имеется, но он какой-то скудный. Я там ни одной фамилии не нашла. Хорошо хоть номер лицензии есть, надо будет проверить ее.

— Дома лежит какая-то бумажка, там, кажется, есть подпись директора. Я посмотрю, и если она окажется разборчивой, то скину тебе эсэмэской фамилию. — Копылов почесал затылок, что-то припоминая. — Знаешь, я пару раз видел в окно, что один коллектор подъезжал к нашему дому на «Приоре», ставил ее на улице, около магазина, а потом уже шел во двор. Цифры в номере я хорошо помню, а вот буквы — не очень. Но я попробую пробить все возможные варианты по нашей базе.

— Попробуй, Витя, попробуй.

— Все, Полина, мне пора в отдел бежать. Обеденный перерыв десять минут назад закончился.

— Не буду тебя задерживать.

— Спасибо, что все-таки откликнулась на мою беду, — Копылов открыл дверцу, вылез из «Мини Купера» и быстрым шагом направился к своей конторе.

Я же поехала на Мирную улицу, где располагалась фирма «Долгофф». Постояв с часок рядом с ней, я переписала номера машин ее сотрудников. Их нетрудно было отличить от клиентов этой фирмы. Если последние выглядели как-то затюканно, то первые производили впечатление уверенных в себе людей, способных идти напролом. Я набрала Копылова.

— Алло! — откликнулся тот.

— Я тебе сейчас сброшу номера машин, пробей их по базе.

— Каких машин? Зачем?

— Предположительно принадлежащих сотрудникам «Долгофф». Я сейчас напротив этой фирмы стою. По моим прикидкам, в штате по меньшей мере человек десять.

— Ну, допустим, я пробью их, — как-то вяло отозвался Виктор. — И что мы с тобой дальше будем делать с этой инфой?

— Начнем составлять досье на сотрудников фирмы. Наверняка у кого-нибудь да имеются грешки.

— И что?

— Узнав какие, мы сможем дергать этих людей за веревочки. Все, Витя, не задавай лишних вопросов! Лучше займись делом. Я высылаю тебе номера машин.

— Ладно, ловлю, — гаишник отключился.

Только я отправила эсэмэску, как увидела, что из офиса вышла женщина, прислонилась к стене, постояла так пару минут, затем размагниченной походкой направилась к перекрестку. Она то и дело подносила руку к лицу, кажется, вытирала слезы. Когда она подошла ближе, я узнала ее. Это была моя однокашница Нина Соловьева. Выйдя из «Мини Купера», я обратилась к ней:

— Нина, здравствуй! Ты плачешь? У тебя что-то случилось?

— А, это ты, Полина? Да, у меня проблемы. — Соловьева смущенно прикрыла заплаканное лицо рукой.

— Я могу тебе чем-то помочь? — участливо поинтересовалась я.

— Вряд ли, — отмахнулась Нина и уже хотела было пройти мимо, но вдруг остановилась, дав волю своим слезам.

Я взяла ее за плечи, подвела к своей машине и усадила на переднее сиденье. Покопавшись в своей сумке, я нашла упаковку бумажных платочков и вручила ее однокашнице, размазывающей руками потекшую по щекам тушь.

— Так, Нина, тебе надо успокоиться.

— Не могу, — еле-еле выдавила из себя Соловьева.

— Попытайся рассказать, что случилось? Вдруг легче станет?

— Не станет. Поля, я самый невезучий человек на земле. Это только со мной могло такое произойти, — нервно всхлипывая, говорила Нина.

Надо сказать, Соловьева всегда славилась именно тем, что пасовала перед любыми, даже самыми незначительными, трудностями и охотно причисляла себя к разряду великомучениц, столкнувшись с какой-нибудь заурядной житейской проблемкой.

— У тебя кто-то умер?

— Нет, — мотнула головой моя однокашница. — Слава богу, все живы и здоровы: и мама, и дочка.

— Ну вот, значит, не такое уж большое несчастье на тебя свалилось.

— Это как сказать. Для меня — большое, но самое обидное, что я по собственной глупости во все это влипла, — призналась Нина, сильно смущаясь.

— Ну, знаешь, все мы периодически делаем те или иные глупости, — сказала я, дабы морально ее поддержать.

— Даже ты, Казакова? — Соловьева взглянула на меня с недоверием. У нее даже слезы сразу высохли.

— Неужели ты думаешь, что я какая-то особенная? Я тоже периодически совершаю ошибки. Вот недавно забыла в магазине товар, расплатилась за него и ушла, — придумала я на ходу.

— Дорогой? — живо поинтересовалась Нина.

— Ну, не так чтобы очень, но все равно обидно.

— А вернуться за ним ты не пробовала?

— А какой смысл? Я ведь уже дома вспомнила, что трусики с бюстиком остались на прилавке. Пока добралась бы обратно, бутик бы уже закрылся. А на следующий день бесполезно было бы там что-либо доказывать, — нафантазировала я.

— Да, скорее всего, — согласилась со мной Соловьева и, немного подумав, стала делиться своей проблемой: — Короче говоря, примерно полгода назад я взяла у своей сотрудницы взаймы десять тысяч до зарплаты. Она попросила меня написать расписку, я написала. Когда же я ей отдавала деньги, то не проконтролировала, чтобы она мою расписку уничтожила. Так вот, Левичева пару месяцев назад от нас уволилась, а ко мне явился коллектор из фирмы «Долгофф», показал мою расписку и сказал, что надо вернуть долг с набежавшими за четыре месяца процентами и штрафом за просрочку. Сама Левичева на связь со мной не выходит. Я ей каждый день звоню, чтобы спросить, как же ей не стыдно требовать то, что она уже получила. Но Танька не отвечает на мои звонки, вероятно, поменяла симку.

— Нина, а ты при свидетелях ей деньги отдавала? — уточнила я.

— В том-то все и дело, что нет. В цеху была еще одна сотрудница, когда я вернулась с обеда и сказала Таньке, что сняла с карточки зарплату, но потом Кашкина, как назло, вышла.

Ну кто бы сомневался!

— И сколько с тебя теперь коллекторы требуют? — поинтересовалась я.

— Почти в два раза больше — девятнадцать тысяч с копейками, — дрожащими губами произнесла Нина, будто речь шла о миллионах. — Я даже не знаю, где мне взять эту сумму. Я ведь мать-одиночка. Моей зарплаты еле-еле хватает на жизнь. Юля в садик недавно пошла. Знаешь, сколько я за него плачу? Ползарплаты, остальное — «коммуналка» сжирает. На еду уже ничего не остается, спасибо, мама не дает с голоду умереть, как получит пенсию, сразу продукты покупает. В общем, для меня подарить Левичевой девятнадцать тысяч — это все равно что в петлю залезть. Я даже маме об этом не могу рассказать.

— Пилить будет? — понимающе спросила я.

— Если б только это, — обреченно вздохнула Нина. — Она расстроится, а ей нельзя — у нее сахарный диабет. Боюсь, что у меня на нервной почве тоже какие-нибудь болячки начнутся. Меня ведь коллекторы уже затерроризировали. Звонят и звонят, а с недавних пор и домой приходить стали, причем то поздно вечером, то рано утром. Я матери сказала, что это какая-то ошибка, что меня с другой Соловьевой перепутали. Но, по-моему, она не слишком мне поверила.

— А как коллекторы себя ведут, когда приходят?

— Интересуются, когда я долг выплачивать начну, угрожают судом. Но ведь это Таньку надо судить за обман, а не меня. Я вот сегодня взяла на работе отгул, пошла в их контору, чтобы поговорить с начальством, объяснить, что Левичева — наглая обманщица, аферистка, но меня даже слушать там не стали, — убитым голосом говорила Соловьева. — Я только и думаю что об этом долге — с утра до вечера. Даже если ночью просыпаюсь, то первым делом о нем вспоминаю.

— Нина, ты не решишь проблему, если будешь круглосуточно о ней беспокоиться.

— Полина, а что мне еще делать? — во взгляде моей собеседницы была полная безысходность.

Но сколько раз я видела этот взгляд! Такая же безнадега была в ее глазах, когда вдруг обнаруживалось, что она забыла дома тетрадку с домашней работой или спортивную форму.

— Нина, тебе надо благодарить судьбу за то, что она дала тебе этот урок, и впредь больше не допускать подобных ошибок, — не удержалась я.

— Ты еще издеваешься надо мной, да? — вспыхнула Соловьева и взялась за ручку двери. — Да, Казакова, не ожидала, что ты станешь настолько циничной.

— Циничной? Я собиралась дать тебе денег, а ты меня в циники записала?

— Ты собиралась дать мне деньги? — Нина повернулась ко мне. — Ты это серьезно?

— Конечно, я не настроена шутить.

— Сколько ты мне можешь дать? — заинтересовалась моя однокашница.

— Всю сумму.

— Спасибо, конечно, — проговорила Соловьева, несколько придя в себя от моего неожиданного предложения, — но я не могу столько взять. Мне ведь все равно придется тебе отдавать долг, а мне нечем. Какая разница, кому я буду должна — тебе или еще кому-то?

— А разве я хоть слово сказала об отдаче?

— Но зачем тебе просто так выбрасывать на ветер такую огромную сумму — почти двадцать тысяч рублей? Это же почти моя месячная зарплата.

— Нина, считай, что с моей стороны это просто благотворительный жест.

— Благотворительный? Ну, судя по машине, ты не бедствуешь. Только меня все равно будет тяготить, что я тебе должна…

— Повторяю — ты мне ничего не будешь должна. — Я достала из сумки кошелек и вынула оттуда четыре новенькие пятитысячные купюры. — Возьми, пожалуйста.

Соловьева робко протянула к ним свою руку и после секундного колебания взяла деньги.

— Полина, у меня нет слов. Мне тебя сама судьба послала. Я просто не могу поверить, что такое возможно. Неужели это происходит в реальности? — Нина уставилась на банкноты, разложенные веером, не веря своим глазам. — Нет, это просто чудо какое-то!

— Если существуют такие наглые люди, как Таня Левичева, то должны существовать их противоположности, — философски заметила я. — Это не чудо, а закон равновесия черного и белого.

— А что, есть такой закон? — Нина удивленно вытаращилась на меня.

— Есть, — подтвердила я.

— А я почему о нем раньше не слышала?

— Не знаю.

— Ладно, пойду, прямо сейчас расплачусь. Даже не верится, что этот кошмар скоро закончится.

— Погоди, — задержала я ее.

— Полина, ты что, передумала? Я так и знала! — досадливо воскликнула Нина.

— Посмотри на себя. — Я отогнула перед ней солнцезащитный козырек с зеркальцем. — Тебе надо привести себя в порядок. Возьми в бардачке влажные салфетки.

Соловьева нерешительно открыла его, взяла лежащую с краю упаковку, вынула одну салфетку и стала вытирать тушь со своего лица.

— Нина, не забудь забрать документы.

— Какие документы? Откуда? — растерялась Соловьева.

— Расписку Левичевой, справку о том, что ты погасила всю задолженность, как перед ней, так и перед коллекторской фирмой, включая основную сумму долга, проценты за ссуду, штрафы, пени, неустойки. Ну и, разумеется, квитанцию о том, какую именно сумму ты внесла, тоже не забудь взять.

— Полина, а мне бы и в голову все это не пришло. Нет, про свою расписку я помнила, а вот про другие бумажки даже не подумала. Слушай, а пойдем со мной, — жалобно попросила меня однокашница. — Я ведь обязательно что-нибудь перепутаю.

— Нина, я, конечно, могу с тобой пойти, но не хочу этого делать. Ты должна сама закрыть этот вопрос. Понимаешь, именно са-ма, — по слогам произнесла я последнее слово. — Это нужно для тебя самой же, чтобы впредь не наступать на подобные грабли.

— Хорошо, я попробую.

— Нет, Нина, ты не попробуешь, ты пойдешь туда, — я повернула голову в сторону фирмы «Долгофф», — с твердой уверенностью, что все сделаешь так, как надо. И повтори, пожалуйста, какие документы тебе должны там дать.

— Расписку, которую я написала Таньке полгода назад…

— Так, — кивнула я.

— Квитанцию, — робко произнесла Соловьева.

— Все правильно, — ободряюще подтвердила я. — Что еще?

— Не помню, — призналась Нина после некоторых раздумий.

— Запоминай — справку о том, что ты больше ничего не должна ни Левичевой, ни коллекторской фирме, — напомнила я. — И не забудь проверить, чтобы там поставили сегодняшнюю дату, подпись ответственного лица с ее расшифровкой и печать.

— Как же все это сложно, — посетовала моя однокашница. — Может, я завтра туда пойду?

— Почему завтра?

— Я так ужасно выгляжу!

— Не стану с этим спорить. Но при чем здесь это? Ты же не мужика кадрить идешь в «Долгофф», а рассчитываться со своей задолженностью.

— Ты права, — Соловьева сделала глубокий вдох и открыла дверцу.

Я смотрела ей вслед и думала о том, что пока жизнь ее мало чему научила. Она как обладала в школьные годы кроткой уступчивой пассивностью, так до сих пор от нее и не избавилась. Похоже, ее бывшая сотрудница Левичева это поняла и, давая деньги ей в долг, уже знала, что попробует ее кинуть. Вот именно такие ловкие и оборотистые людишки, как эта Татьяна, закономерно появляются рядом с такими простодушными и бесхитростными, как Нина. Почувствовавшие однажды свое превосходство и ободренные безнаказанностью, они с каждым днем все матереют и матереют, обрастая коростой жестокости и даже беспощадности. Я знала множество подобных примеров. Но мне также было очень хорошо известно, что этих дельцов можно остановить. Мне приходилось это делать, и не единожды. И Левичеву я тоже остановлю, но чуть позже. Пусть пока думает, что ей все сошло с рук.

Нельзя сказать, что двадцать тысяч рублей, которые я с такой легкостью вручила Нине, были лишними в моем кошельке. На днях дед выдал мне их на хозяйство. Правда, не с пенсии, а с очередного выигрыша в подпольном казино. Он ведь у меня игрок со стажем, причем гораздо большим, чем трудовой. Если Нина боялась рассказать своей матери о долге, то я не боялась рассказать Арише, на что потратила его деньги. У нас с ним были доверительные отношения. И он так же, как и я, был не лишен чувств гуманности и сострадания…

Нина пробыла в коллекторской фирме минут сорок. Вышла она оттуда сгорбленная, потерянная и поплелась в сторону, противоположную от моего «Мини Купера». Неужели ее там опять одурачили? Надо было все-таки пойти вместе с ней. Я уже собиралась ехать за Соловьевой, но она вдруг остановилась, оглянулась, помахала мне рукой и вернулась к пешеходному переходу.

— Полина, прости, я по инерции пошла в сторону дома. Потом вспомнила про тебя.

— Бывает, — понимающе кивнула я. — Скажи, как твои дела?

— Даже вспоминать не хочется. Думаешь, там очень обрадовались, когда услышали, что я собираюсь погасить разом весь долг? Нет, мне стали выговаривать, что сразу надо было это сделать, а не пытаться вызывать к себе жалость, просить отсрочку и все такое…

— Понятно. А что со справками?

— Думаешь, почему я так долго там сидела? Они не могли найти мою расписку, но я твердо сказала, что без нее не уйду. Тогда они позвонили какому-то Степану, и он привез расписку.

— Странно, а почему она у него оказалась?

— Не знаю, я сама толком ничего не поняла. Пока я сидела в офисе и ждала того коллектора, девушка за стойкой так и продолжала меня стыдить. Она всем вновь входящим на меня указывала и говорила, что я тоже вначале пыталась оспорить сумму своего долга, рассказывала сказки о своем бедственном материальном положении, а когда поняла, насколько все серьезно, то моментально нашла нужную сумму. Полина, скажи, вот зачем она так со мной, а? — спросила Нина, уставившись на меня измученным взглядом. — За эти полтора часа из меня там все соки выжали.

— Сорок минут, — уточнила я.

— Правда? А я думала, что сижу там целую вечность. — Соловьева полезла в сумку, достала бумажки и протянула мне их со словами: — Посмотри, пожалуйста. Меня не обманули?

— Да, все нормально, — сказала я, взглянув на документы. — Нина, а можно, я заберу их себе? Кроме расписки, разумеется.

— Бери конечно. Мне это ни к чему. Да, вот еще, — Соловьева протянула мне несколько купюр, — это сдача.

— Оставь себе. Купишь что-нибудь дочке.

— Спасибо, Полина. Ты, наверное, много зарабатываешь? — с некоторой завистью поинтересовалась моя однокашница.

— На жизнь хватает.

— А мне вот — нет. Такое счастье, что я тебя сегодня встретила.

— Нина, а расскажи мне про Левичеву, — попросила я.

— Что именно?

— Сколько ей лет? Где живет и с кем? Какие у нее привычки? Словом, что вспомнишь, то и рассказывай, — попросила я.

— Полина, а зачем тебе это нужно? — насторожилась Нина.

— Это профессиональный интерес. Я собираю психологические портреты преступников.

— То есть ты считаешь, что Танька — преступница?

— А разве нет? То, как она с тобой поступила, другим словом, кроме как «мошенничество», не назовешь. Или ты ей все-таки не возвращала деньги?

— Полина, да как ты могла обо мне такое подумать? Я ей все вернула, теперь уже два раза и с процентами. — Соловьева насупилась. Правда, дулась Нина на меня недолго. Помолчав несколько секунд, она заговорила: — Левичева работала швеей в нашем ателье меньше года. О себе она особо не распространялась, но, по-моему, она не замужем. Сколько ей лет? Примерно столько же, сколько и нам с тобой. День рождения у нее в марте, в двадцатых числах, точнее не скажу. Знаешь, ей постоянно кто-то звонил на мобильник, она бросала работу и выходила в коридор, чтобы поговорить. Наша бригадирша то и дело ей замечания делала, а Танька огрызалась в ответ — мол, норму свою выполняет. Она действительно быстро строчила, потому у нее и брака было много. Впрочем, не одна Левичева портачила. Недавно двух девчонок сразу взяли после школы, так они такие неумехи… Ой, кажется, я не туда скатилась! Тебя же Танька интересует. Но я, честно говоря, даже не представляю, что еще к этому добавить. Адреса я ее не знаю, можно, конечно, попробовать узнать его в нашем отделе кадров, но это вызовет кучу вопросов…

— Не надо. Ты что-то про номер мобильного телефона Левичевой говорила, — напомнила я.

— Да, Танька давала мне свой номер, только она его больше не включает.

— Дай-ка мне его на всякий случай, — попросила я.

— Записывай, — Нина достала из потертой сумочки из кожзаменителя довольно устаревшую модель мобильного телефона и, понажимав на кнопки, озвучила мне номер телефона своей бывшей сотрудницы.

Мы еще немного пообщались, после чего я довезла Соловьеву до дома, а затем поехала в коттеджный поселок.