Уж если дал Господь

Таланта и ума —

Не стоит избегать

Ни чтенья, ни письма.

Увидел – записал.

И смотришь – семена

Уже взошли, цветут,

Прошли сквозь времена.

Услышал – повтори.

А тот, кто рядом был,

Не слышал ничего.

Что помнил – все забыл.

А ты-то видел знак —

Луч солнца, например.

Вергилий делал так

И старенький Гомер.

Для тех, кто слаб умом,

Приходится творить.

Им надобно сказать

И трижды повторить.

И ключик повернуть

В заржавленном замке —

Чтоб звякнул бубенец

На самом языке.

Взяла – перевела

Я все на тот язык,

Который вам знаком,

И всяк к нему привык.

Пусть многие брались —

Иных давно уж нет…

Слова еще нашлись,

Да потеряли цвет.

И вот я принялась

За сказочки в стихах —

Чтоб не перевелась

История в веках.

Чтоб шел за ночью день,

Чтоб миром Бог владел,

Чтоб знала место тень,

А демон – свой предел.

Нет в мире короля,

Которому смогу

Все песни перепеть,

Что в сердце берегу.

А если уж найду

Мужчину без грехов,

Тотчас ему отдам

Тетрадь своих стихов.

…Кому ж не дал Господь

Таланта и ума —

Пусть избегает хоть

И чтенья, и письма.

Когда рассказ хорош – там зернышко на дне.

Ты зернышко найдешь, а сладко будет мне.

Счастлива та страна, где добрые дела

Творятся дотемна, и ночь у них светла.

Могучи их цари, и тюрьмы там пусты.

Светлы монастыри, а пастыри просты.

Мы знаем много слов, но лучшие – тихи.

И что нам до ослов, не верящих в стихи?

Хочу вам рассказать негромким голоском

Историю одну, добытую тайком.

Бретонцы говорят: в стране забытых фей

Истории лежат, но ты найти умей!

В то время правил Хель, удачливый король.

При нем – один сеньор. О нем скажу, позволь.

Прекрасный кавалер звался Оридиал —

Семейный человек, придворных идеал.

С супругою своей он проводил часы —

И дал им Бог детей невиданной красы.

На то и есть Бретань, там имя – как удар.

Девчушку звать Ноган, а мальчика Гижмар.

Уж как их любят мать и ласковый отец —

Но время вылетать из гнездышка, птенец!

И юноша идет на службу к королю.

Все юноше идет – как я это люблю! —

Доспехи, стремена, и скачки, и бои…

Вот были времена любимые мои!

И юноша не ждет, что грянет волшебство —

Во Фландрию идет, там яростней всего

В огне далеких стран сражался кавалер…

Но был один изъян: на женщин, например,

Он вовсе не глядел, неясно почему,

И ни одна из них не нравилась ему.

Нет, более того: он избегал любви,

Как будто бы и так носил ее в крови.

Уже чуть-чуть смешон для преданных друзей,

Невинен, отрешен – живет наш ротозей.

Но вот пришел домой. Сестра, отец и мать —

Его наперебой ласкать и обнимать.

Со всеми ровно мил, без радостей иных,

Он целый месяц жил в семье, среди родных.

Так можно и пропасть без видимых причин.

Но есть иная страсть для подлинных мужчин —

Охота! Наконец созвали егерей,

И мчится наш юнец в лесную глушь скорей.

И нож при нем, и лук, и полчище собак.

И что ж он видит вдруг, плечом раздвинув мрак?

Там на опушке лань стоит, белым-бела.

И олененок с ней. И отступила мгла…

И царственнее всех, так нежно хороши —

Что снимут тяжкий грех с измученной души.

Наш воин, наш герой, наш храбрый юный друг!

Достань скорее свой видавший виды лук.

Да не зови друзей и перестань дрожать.

А белой лани – ей стрелы не избежать.

Спасенья зверю нет. Стрела летит хитро.

Но странный был дуплет – Гижмар пронзен в бедро.

Он сам пустил стрелу – и кровоточит он,

И к своему седлу почти что пригвожден!

Он падает в траву… Пред ним олень лежит,

Во сне иль наяву лепечет и дрожит:

Ты, рыцарь молодой, меня не пощадил.

Я, рыцарь молодой, тебя не пощажу!

Ты думаешь, что ты легонько ранен был?

А я судьбу твою сейчас перескажу.

Ни дикая трава, ни тайный корешок

Не вылечат тебя, кровавый мой дружок.

Заклятья и стихи, врачи наперечет —

Дела твои плохи, и боль не истечет,

Покуда не найдется женщина одна,

Что за тобой пойдет до самого до дна,

До сердцевины сна, до пламени в аду.

Отыщешь – будешь жив. Гижмар сказал: найду.

Оставь меня теперь! – мгновение спустя

Шепнул несчастный зверь, и пало с ним дитя.

Гижмар с тех самых пор не может кровь унять

И странный приговор старается понять:

Куда ему идти, в каком-таком краю

Искать и обрести кудесницу свою?

И отсылает он, всего в слезах, слугу:

Иди, любезный друг. Я больше не могу.

Я бодрствую во сне – такая точит боль,

Как будто в рану мне все время сыплют соль.

Скачи к моим родным – им сердце не солжет,

Но объясни ты им, что рана смертно жжет…

Слуга собрал добро, поплакал и исчез.

Перевязав бедро, Гижмар уходит в лес.

Хромая, будто зверь, он вышел по ручью

На бережок теперь – и увидал ладью.

Он смотрит все смелей: кораблик на воде.

Таких-то кораблей он не видал нигде.

Стоит себе один, и не видать других —

Как будто из глубин он вынырнул морских.

Эбеновая снасть, из шелка паруса —

Готов отплыть, пропасть, взлететь под небеса.

Наш раненый герой немало удивлен:

За этою горой морей не помнит он!

Не знал, что корабли заходят в этот порт.

И вот уже с земли ступает он на борт.

Чеканка и резьба, и жемчуга гряда…

Ну, что ж, сама судьба вела его сюда.

Упасть себе позволь, чтобы очнуться вновь!

Он забывает боль, он вытирает кровь.

Толкнут тебя тычком – в александрийский шелк

Ты упадешь ничком, чтоб не завыть, как волк.

…Кораблик побежал по морю, по волне.

Там наш Гижмар лежал, так думается мне.

Не виден капитан, не слышен экипаж,

А вот корабль летит, как призрак, как мираж.

Меняется все, захотелось и мне изменить свой стих.

Кораблик причалил, как будто бы ветер внезапно стих.

Страной этой правил давно уже, с незапамятных пор

Тот, кто был и не муж своей госпоже, – пожилой сеньор.

Что за любовь?! Нет горя смешнее, чем ревность мужей-стариков.

Что-то вроде потери зубов, или даже нежнее,

это их прорезывание рогов…

Себя не желая признать уродом,

Карауля ночи и дни,

Он выстроил башню с единственным входом,

Чтоб жена оттуда ни-ни.

Лишь море гладило мраморный

Башенный бок.

Хотя ведь и с моря, если действовать грамотно,

Кто-то подплыть бы мог.

А в башне – унылой, серой —

Часовню устроил муж.

И ценною росписью – сцены с Венерой —

Украсил ее к тому ж…

Вот старый Овидий – он нам нужен самим,

Мы любим читать на сон.

А наша пленница им топит камин —

Извини, дружище Назон.

Так вот, нашей даме, заложнице, избраннице на века,

Была поблажка положена: служанка, племянница старика.

Они подружились и жили как сестры,

Как птички в своем раю,

Хотя этот рай и стоял

У пропасти на краю.

Лишь старый священник, единственный, худенький и седой,

Имел свой ключик к таинственной двери над самой водой.

Он был им вернее друга, капеллан им был и слуга.

Такого слуги услуга особенно дорога.

Но час приближался, и тем он запомнится вам сей час,

Что в полдень проснулся демон, испытывающий нас.

Юные дамы посмеют выйти проветриться в сад —

Но не думаю, что сумеют легко вернуться назад.

Что видят они? Вот странно: корабль, пестры паруса.

Кораблик без капитана, прекрасный как небеса.

Кораблик все ближе, ближе, какой-то полет стрижа!

Но что я, как зритель, вижу? Несчастная госпожа!

Смертельно бледные обе, дамы бегут к воде.

Корабль еще не причалил, встречающих нет нигде.

Служанка на мостик взбегает, старается не дрожать,

А госпожа выжидает, и некуда ей бежать.

Случилось то, что случилось.

Все в жизни пошло вверх дном.

Конечно, дама влюбилась

В Гижмара, объятого сном.

Попробуйте не влюбиться,

Не возненавидеть свой хлев —

Когда перед вами рыцарь,

Прекрасный, как спящий лев.

Он в башне уже очнулся,

Когда наступил рассвет.

Прислушался, оглянулся —

А боли почти что нет.

То жизни серьезный признак:

Боль уходит, как дым.

И женщина, будто призрак,

Склоняется перед ним.

Что делать, что дальше будет?

Как с этою дамой быть?

А вдруг она не полюбит,

Не станет его любить?

Он все-таки иноземец, не знающий языка.

А дама – чужая дама, хотя, возможно, пока.

Хозяйке прекрасной башни он говорит напрямик:

Сударыня, мне не страшно, я к боли своей привык.

Но если, милая дама, вам меня не спасти —

Выходит, у вас тут прямо найду я конец пути.

Она его обнимает, целует горящий рот.

Она его понимает – не всякая так поймет.

К тому же, друзья, к тому же зажегся огонь в крови:

Она прожила при муже, не знающая любви.

Вот так заключилось дело, победу побед верша —

И тело любило тело, а душу нашла душа.

Герой и любовь героя, укрывшись от всех невзгод —

Так прожили эти двое свой самый счастливый год.

Служанка их тоже не смела вздремнуть среди ночи и дня:

Служила им, как умела, и грелась у их огня.

Ах, милый, единственно милый! —

Шептала дама чуть свет.

Любить вас с такою силой

Уже моей силы нет.

Но, если другая найдется неведомая любовь —

Душа моя разорвется, и выкипит моя кровь.

Не бойся, не надо! – тихо он ей говорит в ушко.

Забыла, что олениха мне напророчила? Что

Я только с тобою буду до самого судного дня,

А если тебя забуду – найдет моя боль меня.

И дама берет рубашку из тонкого полотна.

Надень – говорит – мой милый! И буду лишь я одна

Завязывать хитрый узел сегодня и всякий раз.

И никакая другая. Такой тебе мой наказ.

А та, что его развяжет, распутает на груди —

Она пусть тебе и скажет, что будет там, впереди.

Гижмар ей в любви клянется, хотя и сам поражен,

Что никто узла не коснется – ни ножницами, ни ножом.

А все-таки, беспокоясь о том, чего еще нет,

Он надевает ей пояс: в застежке – старый секрет.

Кто тайной любви желает, кто хочет в огне пропасть —

Застежку сперва сломает, чтоб утолить свою страсть.

…И в тот же день непогожий

Открыли их тайный грот:

Слуга, на крысу похожий,

Нечаянно их найдет.

Как будто бы с порученьем он тихо шел к госпоже —

А дальше видели только, как опрометью уже

Бежал к своему господину… И старый грозный сеньор

Отправился к девичьей башне, где не бывал с давних пор.

Он в ярости дверь обрушил из корабельной сосны

И рыцаря обнаружил в объятьях своей жены.

Ну? – смотрит старик угрюмо. – Откуда же ты, герой?

На дне какого же трюма ты прибыл на берег мой?

Тут корабли нечасты, у этих старинных скал.

За что ты мне дал несчастье, какого я не искал?

Не всякому удается грудь старую растерзать…

И что тебе остается, как правду мне не рассказать?

Гижмар говорит, как было: как боль его привела

К берегу, где полюбила дама его и спасла.

Как видно, судьба превратна, и случай тут непростой.

Сеньор отвечает: Ладно. Я понял тебя. Постой.

Ты говоришь, что прибыл сюда к нам на корабле.

А что же никто не видел его на нашей земле?

Ты где-то его припрятал? А место не позабыл?

Гижмар отвечает: Помню. Кораблик мой там, где был.

Его сейчас же уводят. Поставили паруса,

И тихо корабль уходит – плывет себе в небеса.

Плачет Гижмар, рыдает, даму свою зовет.

А Бог за ним наблюдает, и корабль – плывет.

Спустя три дня и три ночи – родимые берега.

Гижмар и глядеть не хочет. Но видит: верный слуга,

Что был в тот день на охоте, он ждал его целый год.

Да где вы еще найдете друга, который так ждет?

Гижмар кидается к брату – надежному, как стрела.

Ей-богу, дорога обратно совсем не напрасной была.

В семье его ждали страстно – без памяти каждый рад,

Что сын вернулся из странствий, бесценный вернулся брат.

И мать, и отец хлопочут, соседи прочат невест.

Но рыцарь смотреть не хочет. Но рыцарь не пьет, не ест —

О даме своей тоскует, которая узелком

Ему затянула рубашку, к себе привязав тайком.

Об этом узле новейшем, как об одной из примет,

Узнало множество женщин, а как развязать – так нет.

Как только они ни бились – всех ждал один эпилог:

Ничего они не добились, крепкий был узелок.

А что же с нашею дамой тем временем произошло?

С той дамой, любимой самой, с той, что излучала тепло,

Которое исцелило и сердце, и раны боль?

Позволь, расскажу, читатель, о, ты только мне позволь!

Как прежде, она томится в башне на берегу.

От мужа во всем таится – зачем, сказать не могу.

Два года, два долгих года никто к ней не заглянул.

Едва ли он жив, твой рыцарь, верней всего – утонул.

Из башни она спустилась – а как, откуда мне знать?

И вскорости очутилась на том же месте опять…

Дух этой маленькой бухты два года секрет таит,

И видит она: как будто такой же корабль стоит.

Ах, так? Молодая дама решительно рвется в бой.

Ах, так? И кораблик прямо летит в простор голубой.

Куда он бежит – не знаю, куда бегут корабли:

И в Индию, и к Китаю, и к самому краю Земли.

Но Бог наш корабль направил в Бретань, а не на Луну.

Сеньор Мерьядюк там правил, вел небольшую войну.

И вот коменданту форта видится из окна:

Корабль швартуется гордо, а на корабле – она.

Она хороша как фея, да, может, фея и есть?

И воин глядит, не смея руку судьбы отвесть.

Должно быть, она уважит сурового сердца стук

И скоро-прескоро скажет: Сядь ближе, мой Мерьядюк…

Вот гостью, чуть беспокоясь, к себе пригласил сеньор.

Но что это? Грубый пояс, странный на нем узор.

Где гладкие женские ножки хотелось обнять рукой —

Одни лишь пряжки-застежки, и нежности никакой.

Что это? – спросил он сухо. – Я должен об этом знать.

И даме хватило духу о поясе рассказать.

Ах, вот вы какого роду! – досадует наш сеньор.

Я слышал про эту моду в округе с недавних пор.

Я даже знаю мужчину, что даст себя растерзать,

Но только бы без причины рубашку не развязать.

Рубашку?.. Под ней качнулся и тихо поплыл весь мир.

Сеньор меж тем отвернулся и кликнуть велел турнир.

Турнир! Вот и все терзанья окончатся что ни есть.

Кто выиграет состязанье – тому и дама, и честь.

И женщина ждет и бредит, и страстно ждет новостей:

Конечно, Гижмар приедет из облачных областей.

Да вот уж и он – и нету ни мрака, ни пустоты.

Любимая, ты ли это? Возможно ли – это ты?

С тревогою наблюдает за встречей наш Мерьядюк:

Еще одно ожидает вас испытанье, мой друг.

Велите подать рубаху – ту самую, со шнурком.

Вот мы и увидим пряху, что справится с узелком.

Сестра Мерьядюка, в надежде, пробует в свой черед —

Но узел тугой, как и прежде. Ничто его не берет!

А фея как ухватила – узнала свой узелок

И с легкостью распустила, как вязаный свой чулок.

Сударыня, Боже, Боже! Лишь вы это знать могли!

Скажите же, что вы тоже мой пояс уберегли!

И, трогая понемножку одно из приятных мест,

Нащупывает застежку – эмблему вечных невест.

…Вы думаете, смирился с таким пораженьем наш друг?

Вы думаете, изменился наш воин, наш Мерьядюк?

Думаете, отдали невестам их женихов?

Тогда вы мало читали и книг, и старых стихов.

Гижмар говорит Мерьядюку: Два года вам буду служить,

Но отдайте мою подругу – мне без нее не жить.

Сто рыцарей встанут по кругу, и каждый подобен льву —

Но отдайте мою подругу, я без нее не живу.

Сеньор отвечает грозно: Я в этом деле судья.

Езжай, покуда не поздно. А дама будет моя.

Гижмар тотчас покидает город, что глух как стена…

А дама опять рыдает, дама опять одна.

Рыцари, друг за другом, вместе с Гижмаром ушли.

Обижены Мерьядюком воины той земли.

И хоть Гижмар и не хочет знать ни мечей, ни щитов,

Но он приезжает к ночи к тому, кто к войне готов.

Рыцарь подаст ему руку, и рядом – две сотни рук.

Кто был врагом Мерьядюку – сегодня Гижмару друг.

Все ясно без перекличек, все смотрят ему в лицо.

И крепость, где спит обидчик, и город – берут в кольцо…

Погиб Мерьядюк наш гордый, как воин, в большом бою.

А Гижмар захватил весь город и даму нашел свою.

И будут еще реки крови бежать по черной золе —

Покуда найдут две любови место себе на Земле.

Но было такое место – бей, сердце! Трудись, гортань!

Пришли жених и невеста к нам в маленькую Бретань.

Те, что звались бретонцами когда-то,

Не так уж были мирны и тихи.

Их жизни каждый день, любая дата

В баллады превращались и в стихи.

Неслыханное было приключенье,

Когда Бретань стояла на Земле…

Вот приключенье – но не поученье

В рассказе о стыдливом короле.

Ах, Эквитан! Он рыцарь, пеший, конный,

С густою темной кровью королей…

Не дорожит любовью монотонной,

А хочет – ярче, проще, веселей.

Любовной битвы ищет он повсюду.

Где Эквитан – там стайка юных дам.

Но все ж я забегать вперед не буду,

Покуда весь сюжет не передам.

А рассказать, пожалуй что, придется

О том, кто женской нежности искал,

Забывши о законах благородства,

Да и в ловушку страшную попал.

Был сенешаль, министр у Эквитана,

Хороший друг, неглупый человек.

Давно служил, и было бы нестранно,

Когда б еще служил он целый век.

Его жена красы была нездешней: