Свои и чужие

Они дачу снимали. «Съемщиков» видно сразу. Во-первых, люди они пришлые, временные, во-вторых, у магазина или правления группками не собираются, председателя и бухгалтера не ругают, к дорогам претензий не предъявляют и на черствый хлеб и просроченную сметану не жалуются. Все вроде их устраивает. Главное – воздух, лес и речка. Даже на комаров не жалуются! Вот только когда дожди… Тут «съемщики» беспокойно смотрят на небо, внимательно слушают сводки погоды и сетуют, сетуют. Оно и понятно – мы, собственники, можем уехать в город или рвануть на море. А они… У них «уплочено». Деньги немалые, приходится с погодой мириться: надевать резиновые сапоги, непромокаемые дождевики и гулять, гулять, гулять. Детки шаловливые месят глину, шлепают по лужам, мызгают одежду и радуются всему. Мамки и бабки мечтают о городской квартире, теплой воде и человеческом сортире. Но здоровье деток дороже, чем собственные желания, и бедолаги мучаются дальше.

Вот эта пара. Бабушка и внучок. Она явно из бывших учительниц или докторш. Никого не поучает, советы дает ненавязчиво и только тогда, когда попросят. Детку свою ругает исключительно за дело.

Внучок по имени Ваня хорошо развит и замечательно воспитан. Бабушка, Елена Степановна, стройна, с маникюром и аккуратной укладкой, подкрашенными губами и легким, ненавязчивым шлейфом хороших духов. Короче говоря, ухоженна. Не бабулька – дама. Встречаемся с ней ежевечерне, на просеке – так называется главная прогулочная улица, местный Арбат, самая «туса», как говорит мой старшенький. По «тусе» мотаются подростки на великах – разумеется, кадрятся. Тетеньки-пенсионерки важно фланируют, обмахиваясь жасминовыми веточками, бесцеремонно разглядывают прохожих, в основном не одобряют и сплетничают, сплетничают, сплетничают. У них клуб по интересам – выползают ровно в девять, после просмотра очередного шедевра «Пусть говорят». Есть у них и главарь, государыня-матушка, негласная президентша и непререкаемый авторитет – Галин-Иванна, высокая пышногрудая дама с ярко накрашенными, всегда недовольно надутыми губами. Она – жена председателя нашего кооператива Пал Палыча.

Их обоих молча ненавидят, подозревают в стабильном воровстве, побаиваются – странно, почему? – и заискивающе улыбаются при встрече.

Молодежи и поколению чуть постарше наплевать и на Галин-Иванну, и на Пал Палыча, вместе взятых. Никакого пиетета к ним они не испытывают, просто живут своей жизнью.

Следующая группа товарищей – мамашки и бабки с малолетками. Здесь свои интересы и свои разборки – в основном, конечно, из-за детей. Эта группа – самая многочисленная и шумная. Там оказалась и Елена Степановна с внучком Ванюшкой. Надо заметить, она в обсуждениях и осуждениях никогда не участвовала. Просто тактично отворачивалась или отходила. Ванюшку своего прилюдно никогда не ругала – тоже отводила в сторону. Да и ругать его, собственно, было не за что. В драки Ванюшка не лез, не орал, не капризничал. Игрушками делился. Чужих не отбирал. Не ребенок – золото. Впрочем, у такой бабушки…

В пятницу вечером, как и многие другие, Елена Степановна с внуком спешили на станцию. Там встречали «безлошадных» родителей. А тех, кто на машине, поджидали у развилки, у «большака», как говорили старожилы.

Ванюшка крепко держал бабушку за руку, смотрел по сторонам и уплетал мороженое. Вскоре из подошедшего поезда выходил мужчина средних лет – подтянутый, высокий, седовласый, в очках. Он рассеянно оглядывал встречающих и наконец замечал своих. В том, что это «свои», – сомнений не было. Ванюшка бросался к мужчине, а Елена Степановна, улыбаясь, устремлялась вслед за внуком.

Мальчик кидался к мужчине на шею, а бабушка стояла рядом. Просто стояла. Не целовалась и не обнималась с мужчиной, они по-дружески пожимали друг другу руки. Как-то совсем по-дружески. Мужчина сажал Ванюшку на плечи, подхватывал тяжелый рюкзак, и компания двигалась к поселку.

«Странно, как-то! – думала я. – Это точно не сын Елены Степановны – сын с матерью руки по-дружески не пожимают. Значит, зять. А где же тогда дочка, Ванюшкина мама?» А мамы не было. Ее не было все лето, с мая по сентябрь. Ни одного раза. Значит, с мамой что-то случилось, наверное, беда. Ну не может нормальная мама не приехать за все лето к ребенку. Значит, больна или – самое страшное – ее просто нет.

Я не из тех, кто будет задавать подобные вопросы. Но другие, из не в меру любопытных, естественно, нашлись. Самые подлые подкатывали к мальчику. Ванюшка широко раскрывал глаза и пожимал плечами – не знаю. Потом подкатывали к Елене Степановне. Та чернела лицом, резко брала внука за руку и быстро уходила.

Горе, решили мы. Значит, и вправду горе. Умерла дочка Елены Степановны. Нет ее на свете. Дочки и Ванюшкиной мамы. А как умерла – вот уж не наше дело. И мы заткнули сплетницам рты.

Елена Степановна общества отныне сторонилась. Мальчик, конечно, к малышне рвался, а вот она стояла поодаль и была очевидно напряжена.

Моя дружба с Еленой Степановной началась случайно. В поселке после грозы, как обычно, вырубили свет. Ничего страшного – жалко только продукты в холодильнике. И холодильники старались открывать пореже. Конечно, у всех были и фонарики, и свечки. Только у неопытной дачницы Елены Степановны не нашлось ни свечек, ни фонарика и газовой плитки – лишь электрическая. Ни до туалета впотьмах не дойти, ни молоко ребенку вскипятить.

Наши дачи по соседству, и Елена Степановна, очень смущаясь, постучала в мою дверь. Конечно, я дала и свечи, и фонарь, сварили Ванюшке кашу, налили в термос кипяченого молока. Елена Степановна горячо меня благодарила – теперь они с внуком до утра продержатся. А уж там – как сложится. Если свет не дадут – а такое может случиться, – позвонит в Москву Валентину Ильичу. Он их и заберет. Тем более что прогноз на неделю отвратительный – дожди, холод. Было понятно, что Валентин Ильич – тот самый седовласый мужчина, которого они с Ванюшкой встречали по пятницам. Больше Елена Степановна распространяться не стала, а я не из любопытных.

Но планы поменялись, как часто бывает. Заболел мальчик. Ночью поднялась высокая температура. Мы вызвали «Скорую», оказалось, бронхит. Нужны антибиотики и прочие лекарства. Разумеется, я съездила в ближайший город и все купила.

Елена Степановна была растеряна: что делать? Ехать в город? Везти больного ребенка? В московской квартире сыро – отопления нет. Здесь, на даче, по крайней мере можно протопить печь, открыть окно – воздух есть воздух, – купить у молочницы парного молока.

Я, опять же на машине, всегда под боком. К тому же – медик, сделать укол и послушать легкие всегда смогу. Одним словом, я на свой страх и риск уговорила Елену Степановну остаться. Просто посчитала, что ребенок быстрее поправится именно здесь. Так началась наша дружба. Именно – дружба, которой уже много лет и которая проверена этими самыми годами.

Историю своей семьи она рассказала не сразу, спустя пару недель. Когда поняла, что может мне окончательно доверять.

Поздно вечером детки наконец с усилиями были упакованы в постели, а мы сидели на веранде, пили чай с вареньем и болтали. Я рассказывала Елене Степановне про перипетии своего недавнего развода, про новую любовь, которая меня оглушила и почти сшибла с ног, про все терзания, страсти, обиды, неуверенность. Она слушала молча, очень внимательно, ничего не комментируя. Советы не давала и не утешала. Сказала только, что это счастье – так полюбить в весьма зрелом возрасте, что я права – не стала обманывать мужа и держаться за материальное. Еще добавила, что точно все образуется, потому что из любой ситуации обязательно есть выход. Только надо набраться терпения и подождать.

– Как, оказывается, все просто! – иронизирую я. – Набраться терпения и подождать!

Я не верю, что все разрулится само собой, потому что не фаталист и считаю, что свою жизнь мы строим сами. Какой построим, такой она и получится. Удачной или не очень.

Елена Степановна, моя собеседница и поверенная в сердечных делах, настаивает: жизнь умнее нас, все образуется.

А потом заговорила она – тихо, размеренно, опустив глаза, вертя в руке чайную ложечку.

– Есть сын, Гриша. Единственный. Есть или был? – растерянно усмехается она. – Нет, что я несу, Господи! Конечно, есть. И, слава богу, жив-здоров. Правда, он далеко, аж в самой Австралии. Не виделись давно, четыре года. Пишет? Да. Крайне редко. Звонит еще реже. Но главное, я знаю, что у него все хорошо, а больше мне ничего и не надо. Странно, да? Просто ситуация такая. Такой вот жизненный поворот. У Гриши на меня огромная обида. Огромная. Я его понимаю, так что без претензий, хотя уверена, что права. И он в своей правде тоже не сомневается. Вот такое столкновение планет! – Елена Степановна смущенно улыбается. – Мы с Гришей всегда жили очень дружно. Растила я его одна, потому что осталась вдовой в тридцать шесть лет и замуж больше не вышла – не хотела проблем в семье, боялась, что сыну будет некомфортно. А предложения мне делали! – Она немного краснеет.