– Нет, я учительница английского языка, – вздохнула я.

– Тогда что ты здесь делаешь? – искренне удивился Лассе.

– Не знаю, – вздохнула я.

Тут в дверь постучали и, не дожидаясь нашего ответа, ее открыли, и в комнату просунулась голова.

– Проснулись? – спросила голова.

– Заходи, – Лассе резко распахнул дверь, и нашему взору представился невысокий мужик в рабочем синем комбинезоне с круглым, как блин, лицом. – Где тут пить?

– Крокодил! – заорал мужик в рабочем комбинезоне. – Люди пить хотят. Тащи сюда! – Потом он повернулся ко мне: – Вам чего?

– Сока или воды.

Мужик повернулся к Лассе и вопросительно посмотрел на финна.

– Антакаа минулле, олкаа хювя олутта.[1]

– Чего?! – завопил круглолицый. – Ты же вроде бы только что по-русски лопотал! По-нашему давай!

– Пива. Если нет – воды, – сказал Лассе по-русски.

– Соку и пива, – крикнул мужик в рабочем комбинезоне.

– Заряжай! – крикнули из другого конца квартиры.

– Это кто? – робко поинтересовалась я.

– Понятия не имею, – признался круглолицый мужик. – Вы случайно не хозяйка?

Я покачала головой и спросила у мужика, кто он.

– Аварийка. Нас на протечку вызвали. Но ничего не течет, и дверь закрылась! Вы не знаете, как отсюда выйти?

В дверях появился высокий молодой парень в таком же комбинезоне, как у круглолицего крепыша, вручил Лассе банку пива (финского!), приблизился к кровати и вручил мне стакан апельсинового сока.

– Китос,[2] – поблагодарил Лассе длинного.

– Они что-нибудь знают? – спросил длинный у крепыша, кивая на нас.

– Похоже, что нет.

– В чем дело? – спросил Лассе, отрываясь от банки.

– Давайте приводите себя в порядок, потом все поговорим.

– А… здесь много народа? – спросила я.

– Полно. Кто проснулся – не представляют, как сюда попали. Но проснулись не все.

Судя по выражениям лиц крепыша и длинного, они верили, что хотя бы кто-то из оказавшихся в квартире знает, как сюда попал.

И, значит, кто-то не знает, как выбраться!

Лассе вышел из комнаты, я быстро оделась, достала из сумочки зеркальце, пришла в ужас и решила срочно бежать в ванную.

С финном мы столкнулись у туалета. У Лассе, выходящего из-за двери с писающим мальчиком, было странное выражение лица.

– Что-нибудь не так? – обеспокоенно спросила я.

– Э-э-э… я никогда не бывал в квартирах русских… Только где проститутки… У вас так принято, да? – он кивнул назад, потом распахнул передо мной дверь.

В первое мгновение я не поняла, о чем речь. Меня просветил появившийся из-за спины Крокодил. Сантехник заявил, что они впервые столкнулись с подобным, хотя за годы работы посетили в Питере немало квартир.

«Слава богу, мы все-таки в Питере», – порадовалась я.

В туалете отсутствовала туалетная бумага. На стеночке справа от унитаза висели восемь полотенец на пластмассовых крючочках разного цвета. В правом углу в специальной небольшой раковине лежал душ на длинном шланге. Над раковиной было два крана.

– Может, у депутатов так принято, – пожал плечами Крокодил.

– А при чем здесь депутаты? – не поняла я.

– Это квартира депутата Верещагина, – пояснил снова появившийся крепыш.

И тут я поняла, кого мне напоминал мужик на картине… И как это я его сразу не узнала? Его же рожа не вылезает из телевизора! Правда, в телевизоре он обычно в современном костюме, а не камзоле века этак восемнадцатого…

Ванна поразила своими размерами. Судя по пульту управления сбоку (или как он там называется), я поняла, что это джакузи. Никогда в жизни не видела джакузи в квартире, только в витрине магазина, мимо которого проходила, не заглядывая внутрь. Не по моим деньгам и не для моей квартиры.

Мне очень хотелось сунуть голову под холодную воду, но я не стала этого делать, ведь потом долго сушить мои косы. Я тщательно почистила зубы новой зубной щеткой, которых тут предлагалось на выбор штук десять, смыла несмываемую тушь специальным кремом, который в этой ванной нашелся, потом долго плескала в лицо холодную воду.

Уже в комнате я еще раз внимательно посмотрела на картину над кроватью, узнала Верещагина, потом расчесалась, заплела одну косу, подвела глаза – и тут мой взгляд упал на мобильный телефон.

Надо же позвонить маме и тете Свете!

Экран был пустой. То есть на нем не было никаких значков. Батарея не могла разрядиться, я его вчера заряжала! Я потыкала в разные кнопки – безрезультатно. Но здесь же должен быть телефон? И сейчас у всех есть мобильные! Правда, почему-то в душе зародилось нехорошее предчувствие.

Наконец я покинула комнату, где продолжал спать друг Лассе, и пошла на голоса.

В просторной кухне сидело шесть человек: Крокодил, он же – Гена, его круглолицый товарищ, которого звали Вова, а чаще – Колобок, Лассе, дядечка пенсионного возраста с мокрой головой и бородой, рыжий мутноглазый мужик неопределенных лет с видом дебила и подбитым глазом, к которому он то и дело прикладывал какого-то бронзового божка, и женщина лет двадцати пяти в помятом брючном костюме.

Я поздоровалась. Все собравшиеся ответили и продолжили завтрак.

– Открывай холодильник, дочка, пока другие не проснулись, – предложил пожилой дядечка, перед которым стояла сковородка с яичницей, по-моему, из десятка яиц. – Меня зовут Иван Васильевич.

– Который меняет профессию?

Мужчина задумался, потом кивнул и заявил, что можно сказать и так. Но вообще-то он уже давно ждал нового воплощения. Видимо, это оно и есть.

«Псих, что ли?» – подумала я.

Иван Васильевич словно прочитал мои мысли и сообщил, что в последние годы пришел к выводу, что буддисты правы, но сам он буддизм принять еще не успел. Он также признался, что с удовольствием отправился бы в Тибет.

– И что вас останавливало?

– Отсутствие денег и документов, – поведал он невозмутимо, наворачивая яичницу в своей новой реинкарнации.

– Ник Хаус, гражданин Америки, – представился рыжий с постной физиономией. – А это моя племянница Лен Винтребром.

Женщина кивнула. Я тоже представилась, открыла холодильник, выбрала колбасу, плавленый финский сыр и йогурт, сделала бутерброды и присоединилась к завтракающим.

– Марина, что ты помнишь из вчерашнего? – спросил меня Колобок.

Я поморщилась. Визит к милому другу вспоминать совсем не хотелось.

– Вы помните, как вы оказались в этой квартире? – спросил американец. Обращаясь ко мне, он отводил руку с бронзовым божком от глаза, но как только заканчивал говорить, сразу же прикладывал снова.

– Да, – ответила я.

– Как?! – воскликнули все остальные хором. Я обвела их ошалелым взглядом.

Ник, Лен, Иван Васильевич и Лассе не помнили вообще ничего и даже не знали, в каком районе находятся, а Колобка с Крокодилом, как я уже слышала, вызвали на протечку. Дверь оказалась открытой, они вошли – и тут за ними закрылась решетка. Решетки также есть на всех окнах. Мы в ловушке.

– А мобильные телефоны? – спросила я.

– У тебя работает? – воскликнула Лен.

– Наверное, батарейка села, – вздохнула я, потом опять посмотрела на лица окружавших меня людей.

– Мы проверили телефоны у всех, кто находится в квартире, – сказал Колобок. – У всех вынуты SIM-карты.

– А ваши? – я посмотрела на Колобка, потом на Крокодила.

– Исчезли, – объявил Крокодил.

– То есть как?! Вы вошли в квартиру с телефонами?

– Да, – кивнул Вова. – Тут мистика какая-то происходит. Мы посмотрели ванну, туалет, кухню, не обнаружили никакой протечки и отправились искать хозяев. Увидели всех… Потом Ник проснулся. А затем что-то произошло…

– Мы все очнулись на полу, – взял на себя рассказ американец. – Мы втроем. Гена, Вова и я. Мы не поняли, что с нами произошло. Но мы потеряли сознание. Когда мы очнулись, у всех в аппаратах не оказалось SIM-карт. Когда пропала моя, я точно не знаю. Я не смотрел сразу же после того, как очнулся.

– Сколько вы оставались без сознания? – поинтересовалась я.

– Примерно час-полтора.

– Вы не почувствовали никакого запаха или…

Все трое покачали головами.

– Левый торпедный аппарат… – раздалось из глубины квартиры.

Все дернулись.

– Он все время орет, – сказал Иван Васильевич, наворачивая огромную яичницу. – Моряк, наверное.

И тут в дверях кухни появилась маленькая старушка, вежливо и тихо со всеми поздоровалась, потом вдруг расплакалась.

Я бросилась к ней и принялась ее утешать. При виде этого хрупкого создания почему-то сразу же возникало желание взять его под защиту, как ребенка.

– Я сошла с ума? – подняла она на меня глаза. Когда-то, думаю, она была очень красивой женщиной и пользовалась успехом у мужчин.

– Вы тоже не помните, как здесь оказались?

Старушка отпрянула от меня, потом посмотрела на замерших за столом людей, потом снова на меня.

– Мы точно не в сумасшедшем доме? – уточнила она.

Кого что волнует…

– А я подумала, что это племянница меня в психушку запихнула. Она ждет не дождется, когда я умру. Все ей не терпится в мою квартиру переехать. Но она ее все равно не получит! – весело воскликнула старушка и проследовала к столу. – У вас замечательно пахнет кофе!

Иван Васильевич вскочил, пододвинул старушке табурет и побежал наливать кофе.

– Может, бутербродик? – спросил он у нее.

– Я не ем хлеб, – объявила она.

– А почему? – поинтересовался Колобок, намазывая толстый кусок булки маслом.

– Я – балерина. Всю жизнь на диете. Привыкла… – Старушка представилась Агриппиной Аристарховной Сургановой.

Фамилию я слышала. По-моему, у нас даже альбом есть, где она запечатлена на черно-белых фотографиях.

– Да, деточка, – подтвердила она. – Я была солисткой Кировского… – ее взгляд стал мечтательным. – Я танцевала с Нуреевым…

Агриппина Аристарховна сказала, что выходила на сцену до сорока шести лет, а потом стала учить молодых. Сейчас она ведет кружок танцев для девочек, потому что пенсии катастрофически не хватает. За квартиру приходится платить больше, чем государство выделяет бывшей балерине. А еще ведь нужно кушать, несмотря на то, что Агриппина Аристарховна ест, как птичка. И лекарства… Занятие балетом не проходит просто так. Болят суставы, очень болят. В сырую погоду дают знать о себе все старые травмы. А если учесть, что в Питере сырая погода стоит практически постоянно…

И еще племянница, претендующая на квартиру.

– Это она все устроила. Я уверена, – объявила Агриппина Аристарховна.

– Что именно? – уточнила я.

– Вот это все, – бывшая балерина плавным жестом обвела кухню, имея в виду, наверное, всю квартиру.

– То есть вы считаете, что ваша племянница привезла нас всех сюда? – уточнил Лассе, внимательно прислушивавшийся к разговору.

– Да, со своим мужем, – кивнула Агриппина Аристарховна.

Я поинтересовалась, кто у племянницы муж и чем она сама занимается. Оказалось, что племянница – врач-психиатр, а муж у нее работает в службе психиатрической скорой помощи. По мнению бывшей балерины, они собрали в этой квартире людей, от которых кто-то хочет избавиться. У мужа племянницы есть в распоряжении машина, есть различные препараты, которыми они вполне могли воспользоваться для усыпления людей и отшибания памяти. Ведь никто же не помнит, как здесь оказался.

Поскольку я единственная помнила, как здесь оказалась, то описала парня, который привез меня на эту квартиру. Я точно ехала не в машине «Скорой помощи», а в обычных «Жигулях». Номер, к сожалению, не запомнила.

– Нет, муж племянницы выглядит совсем по-другому. Он метр девяносто ростом, грудь бочонком, ручищи – словно два бревна. И зовут его Петром, а не Константином, как вашего, Мариночка.

– Он не мой, – заметила я.

– Имя могло быть вымышленным, – сказал Иван Васильевич.

– Внешность не подходит, – напомнила бывшая балерина. – Хотя племянница с мужем могли и кого-то из коллег попросить. Им бы только мою квартиру заполучить…

Мне версия Агриппины Аристарховны не казалась убедительной. Даже если ее родственники хотят от нее избавиться, при чем тут все мы?

– Если это все организовала ваша племянница, то ей требовались деньги, – вдруг высказал свое мнение американец Ник Хаус. – Насколько я знаю, врачи у вас получают очень мало. Если ваша племянница и ее муж – врачи, то у них не может быть средств…

– Если они психиатры и сидят на отмазке, то еще как могут, – перебил Колобок.

Вова пояснил иностранцам, что в нашей стране и нашем городе есть и хлебные врачебные места. Например, врачи-психиатры, которые помогают людям не попасть в тюрьму или армию, имеют за это очень неплохие деньги. В советские времена, поведал он, конфискация имущества не применялась к тем, кого признавали психом. Заведующие магазинами платили за диагноз даже больше, чем сейчас платят за отмазку от тюрьмы и армии – если сравнить, что можно было купить на те деньги и что – на нынешние гонорары.

– Значит, вы утверждаете, что нас всех заказали? – подал голос финн. – И родственники уважаемой дамы, – он кивнул на Агриппину, имя и отчество которой, видимо, произнести не мог, – нас всех сюда привезли?

– Да, я так считаю, – уверенно заявила бывшая балерина. – Только нужно подумать, кто мог заказать вас всех, – сказала она нам.

– Что за чушь?! – воскликнул Иван Васильевич. – Я-то уж точно никому не нужен.

Ник Хаус поинтересовался у пожилого мужчины, чем он занимается по жизни.

– По профессии – историк, в настоящее время – лицо без определенного места жительства.

Иван Васильевич обрисовал нам свою грустную ситуацию. Как мне показалось, он специально старался для Агриппины Аристарховны, зная сочувствующую натуру русских женщин. Мне на самом деле стало его жалко.

Иван Васильевич вышел на пенсию, чтобы ухаживать за больной женой. Его просили остаться на кафедре, поскольку молодежь на такую зарплату идти работать не желала, и он обещал вернуться, когда… Он не произносил вслух, что имел в виду, но все и так понимали. Жена умирала тяжело и долго. Из квартиры было продано все, что можно, – требовались деньги на лекарства.

Чтобы похоронить жену по-человечески, продать уже было нечего. Иван Васильевич решил обменять однокомнатную квартиру на комнату в коммуналке. Он уже давно об этом думал, но перевозить умирающую жену не решался. Деньги на похороны нужны были, конечно, немедленно.

Он обратился в одно очень известное агентство по недвижимости, где его внимательнейшим образом выслушали, деньги на похороны дали. Он подписал какую-то бумагу – а потом и сам не понял, как оказался на улице.

– Вы должны были нанять юриста! – закричал Ник Хаус и на ломаном русском стал объяснять историку, что тому требовалось сделать тогда и что нужно сделать сейчас.

Собравшиеся за столом русские только горько усмехались. Я сама читала в газетах немало похожих историй, поэтому прекрасно понимала, что никаких шансов у Ивана Васильевича вернуть квартиру или даже получить комнату в коммуналке нет.

– Но почему вы не обратились в милицию?! – воскликнул Ник Хаус и тут, видимо, вспомнил, что читал в памятке для выезжающих в Россию американцев.

– Я же тебе рассказывала, как я ходила в русскую милицию, – процедила сквозь зубы Лен. – Они ничего не будут делать.

Рыжий американец сразу же сник.

– Так, может, те люди все-таки решили от вас избавиться? – подал голос Лассе. – На всякий случай. Сколько времени прошло с тех пор, как вы лишились квартиры?

– Два года. И квартира была в Невском районе, а я все это время живу в Центральном. Мне стыдно встречать бывших соседей, да и вообще… Но если меня не убили сразу, зачем сейчас?! И, боюсь, меня не узнать. То есть сейчас, после того, как я привел себя в порядок…

– Да, по сравнению с тем костюмом, в котором вы спали у собачьей миски… – задумчиво произнес американец.

Я открыла рот. Агриппина Аристарховна издала какой-то непонятный звук. Иван Васильевич решил вызвать к себе побольше жалости и поведал, как сегодня проснулся.

– То есть вы не сами легли у собачьей миски? – уточнил Лассе.

Примечания

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.