ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Франческа находилась в большой, ярко освещенной комнате без всякой мебели. Она стояла между Максом и Чарлзом.

– Ты бы поехала со мной? – все время повторял Макс.

Чарлз молча, знаками, звал ее к себе. Но она была не в состоянии ответить никому из них. Губы не двигались, ноги приросли к полу.

– Ты должна сделать выбор, Франческа, – сказал Чарлз.

– Она его уже сделала, – ответил Макс, и был прав. Она выбрала его, но не могла сказать ему об этом: собственный язык не слушался ее.

Франческа проснулась, задыхаясь и ворочаясь в постели, совершенно сбитая с толку тем, что увидела во сне. Сердце прыгало, она заставила себя полежать тихо, сделала несколько коротких вдохов, и постепенно оно успокоилось, стало биться размеренно, в унисон далекому шуму моря, накатывающего свои волны на скалы.

Она лежала в комнате Макса. Телу стало горячо. Она вспомнила, что находится в постели Макса, в объятиях которого провела долгую, упоительную ночь.

Она медленно открыла глаза, повернула с улыбкой голову, желая побыстрее увидеть лицо любимого. Но девушка лежала одна: подушка еще хранила след от его головы, а самого Макса не было.

Взгляд ее скользнул к закрытой двери ванной, и она облегченно вздохнула. Значит, он был в ванной. Она представила себе, как он стоит за дымчатым стеклом душа, его стройное обнаженное тело, его лицо, упрямо подставленное под бьющую сверху струю воды.

Сердце сумасшедше забилось. Она знала все это в подробностях потому, что накануне вечером, оставив лошадей в конюшне и вернувшись в замок, они вместе принимали душ.

– Ты куда? – спросил Макс, заметив, что Франческа направляется в свою комнату.

Вдруг она почувствовала странную робость.

– Мне надо принять душ, – ответила она, отчего он заулыбался и заявил, что это прекрасная идея. Потом она помнит лишь то, что оказалась в своей комнате и, дрожа и волнуясь, ждала, когда он снимет с нее одежду и на руках понесет в ванную.

– Я хочу тебя искупать, cara, – прошептал он и стал медленными движениями намыливать ее тело, потом с величайшей осторожностью смыл пену, при этом каждое прикосновение его рук источало столько любви, что под конец Франческа не выдержала, колени ее подогнулись, она со стоном выдохнула его имя и, упав в его объятия, губами прильнула к его мокрой груди. – Любимая, – прошептал Макс и стал покрывать ее тело горячими поцелуями, а потом, притянув к себе, быстрым толчком вошел в ее женскую глубину. Негромкий стон, похожий на всхлип, вырвался из ее груди, и она почти тотчас взмыла куда-то, ощутив неописуемое блаженство, волнами пронизывающее все ее существо, а вода, льющая сверху, омывала их слившиеся тела.

Я люблю тебя, Макс, думала она, точно так же, как тогда, на цветущем диком лугу, но вслух ничего не произнесла, слова остались невысказанными, потому что даже в эту минуту экстаза предательский голос внутри ее нашептывал, что он все еще не сказал ей правду и что она до сих пор не знает, как он к ней относится и зачем привез ее сюда.

Франческа с ужасом почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. Ты не ребенок, строго сказала она самой себе, и должна понимать, что заниматься любовью и любить – это далеко не одно и то же. Он хочет обладать тобою. Его тянет к тебе. Разве этого не достаточно? Если ты влюбилась в Макса, это еще не значит…

Макс, приподняв ей подбородок, внимательно посмотрел ей в глаза.

– Франческа? Что такое?

– Ничего, – ответила она. – Просто мыло в глаза попало.

Заулыбавшись, он заявил, что за ней нужен глаз да глаз, а потом, обернув ее огромным полотенцем, не спеша вытер с головы до ног, после чего полотенце было отброшено, его сменили руки и губы Макса, а она снова прильнула к нему, повторяя за ним жаркие, сокровенные слова.

Теперь, лежа на постели, согретой проникающими в комнату солнечными лучами, Франческа вздохнула и позволила себе расслабиться на мягких шелковых простынях. Ей вспомнился сон, который разбудил ее. Каким бы сумбурным он ни был, конец его весьма правдоподобен. Она действительно сделала свой выбор, и отнюдь не во сне. Она знала теперь: то, что Макс говорил про Чарлза, – скорее всего, правда. Конечно, ей до сих пор известно далеко не все, но она убеждена: Макс Донелли не из тех, кто способен на ложь, мошенничество или воровство. Он человек чести, и она любит его.

Вчера все изменилось, и вчерашняя ночь стала ночью радости и чуда, навсегда избавив их от горечи и разочарований, стоявших доселе между ними. Они обедали при свечах на садовой террасе и говорили, говорили, узнавая друг о друге все больше. У Макса была страсть к американскому футболу; она была убеждена, что эта игра лишь оправдывает насилие. Он любил молочный шоколад; она обожала горький. Оба любили классическую музыку. Все, что написано после 1900 года, Макс категорически называл декадентством.

Франческа рассказала ему, каково ей было, когда ее сразу после смерти отца отправили в закрытую частную школу.

– Но как же твоя мама пошла на это? – спросил Макс с таким недоумением на лице, что на сердце у нее потеплело.

– Мне кажется, теперь я ее понимаю, – ответила она. – Ей нужно было налаживать свою жизнь.

– Ну и как, удалось?

Она раскрыла было рот, намереваясь сказать, что год спустя мама встретила Августуса Спенсера, и вдруг осознала, что упоминание отчима неизбежно приведет к разговору о Чарлзе. А здесь, за этим столом, места для него не было. Отныне Чарлз стал лишним в их отношениях с Максом. С этим все решено.

Поэтому она просто улыбнулась:

– В конце концов – да. А твоя мама? Она была счастлива здесь, на Корсике?

– Мне кажется, да. Она скучала по отцу, но у нее были друзья.

И у нее был ты, подумала Франческа, глядя ему в лицо. А что еще можно пожелать?

Они проговорили долгие часы, много и легко смеялись, стараясь безо всякого повода коснуться друг друга, только с восходом луны их разговоры прекратились сами собой.

– Я хочу любить тебя, cara, – порывисто прошептал Макс.

Ответ был в ее глазах. Он целовал ее, пока над их головами не зажглись звезды, тогда он поднял ее на руки и понес в спальню; звук его шагов отдавался в безмолвных залах и на старинных лестницах замка, а она, прильнув к нему, прижала свое лицо к его груди. Он принес ее в эту комнату, в свою постель, и они любили друг друга до самого рассвета.

Легкая улыбка тронула губы Франчески. Все получилось совсем не так, как она ожидала. Некоторые женщины говорили, что это больно, но она испытывала лишь удовольствие. Даже кроби не было, хотя Макс наверняка понял, что он ее первый мужчина. Она была так застенчива и одновременно так полна желания. А потом, потом Макс крепко прижал ее к своему разгоряченному телу, уверенным жестом положил ей руку на живот, и она заснула крепким сном.

Она села в кровати, с наслаждением потянулась, так, что простыня и мягкое хлопковое одеяло скользнули к ногам, и посмотрела на закрытую дверь ванной комнаты. Макс все еще был в душе. С едва заметкой улыбкой Франческа отбросила покрывало, встала на ноги и облачилась в рубашку, которая валялась на краю просторной кровати.

Она пойдет к нему, под душ, решила девушка, пересекла комнату, тихо вошла в ванную и, скинув с себя рубашку, шагнула в душевую кабинку. Во рту пересохло, когда она открывала дверь душа. Вот Макс удивится, когда она сзади прижмется к нему.

Брови Франчески нахмурились. В ванной и душе было пусто. Макса не было.

Но где же он тогда? Может, пошел за кофе? Должно быть, так. Он не мог оставить ее одну сегодня после того, что…

Она просияла, услышав, как открылась дверь спальни.

– Макс, – прошептала она и, повернувшись, ринулась в комнату. – Наконец-то, – с радостной улыбкой сказала она. – А я думаю, где ты…

– Buon giorno, signorina.

Это был не Макс. Вошла служанка, неся в руках поднос с кофе и тактично стараясь не смотреть на кровать со смятыми простынями.

Франческа почувствовала, как заливается краской. Хороша же она должна быть сейчас, со спутанными, рассыпанными по плечам волосами, в рубашке Макса, из-под которой торчат голые ноги, да еще сзади смятая кровать, напоминающая о сцене любви. Ну и что? Ей совсем не стыдно быть возлюбленной Макса!

Она вежливо улыбнулась:

– Доброе утро.

Девушка заспешила к маленькому столику возле окна. Франческа наблюдала, как она ловко накрыла на стол – на одного, вдруг осознала она, только на одного человека.

Но где же Макс? Где он?

– Signorina?

Девушка что-то сказала своим мягким музыкальным голосом.

Франческа, уже сносно знавшая к тому времени местный диалект, поняла, что она спрашивает, не нужно ли чего еще. Да, ей нужно знать, где Макс, но она не станет задавать этот вопрос. Как можно спрашивать чужого человека о таких вещах, тем более находясь в спальне своего любовника после бурной ночи?

– Signorina? Франческа сглотнула.

– Спасибо, – сказала она. – Больше ничего не нужно.

Служанка улыбнулась и вышла из комнаты, тихо закрыв за собой дверь. Франческа медленно подошла к столу и налила себе кофе. Она раздувает из мухи слона, вот чем она занимается, выискивая скрытый смысл там, где его и в помине нет.

Она сделала глоток. Все же, как только она увидит Макса, она попросит его объяснить наконец, зачем он привез ее на Корсику. Она же не глупая и понимает, что он все это устроил не только для того, чтобы наказать Чарлза. Хоть и дело прошлое, она все равно должна знать причину.

Что-то дрогнуло у нее внутри. Неужели дело прошлое?

Повернувшись, она подошла к окну и, устроившись на диванчике, стала смотреть на море, волны которого бились внизу о скалы. Как же отличался вид, открывающийся из окна этой комнаты, от того, что она наблюдала из своих апартаментов. Ее окно выходило на тихую, мирную долину, а спальня Макса – на темную и неукротимую морскую пучину.

Чашка задрожала в ее руке. Она осторожно поставила ее на подоконник и глубоко вздохнула.

Которая из двух Сарсен настоящая, вдруг подумалось ей, или обе – иллюзия?

В замке было тихо. Шаги Франчески жутковатым эхом отдавались вокруг, пока она спускалась по лестнице, а потом шла к библиотеке. Может быть, Макс там?

Но и там его не было. Дальше можно было не искать, она уже твердо знала, что нигде его не найдет. На кухне хозяйничала Джулия, и Франческа решила, поубавив гордыню, спросить у нее, где Макс, но, пока подбирала в уме слова, чтобы правильно сформулировать фразу, домоправительница, пробормотав что-то совершенно непонятное, заспешила по коридору туда, где жила прислуга.

Франческа поджала губы. Черт бы тебя побрал, Макс, подумала она. Когда я найду тебя, я…

Она взбодрилась. Конюшня! Естественно. Он именно там. Она вышла из кухни и, все больше убыстряя шаг, направилась к парадной двери. Вот она открыла ее. Выходит, она умирала от жалости к себе, а Макс в это время был в …

– Buon giorno, signorina.

Она заморгала. Как всегда, у двери ее встретил вежливого вида молодой человек с приятным голосом. Это либо Паоло, либо Джанни, либо один из этой дюжины вежливых, приятных молодых людей, которые были на одно лицо и выглядели как чемпионы по бодибилдингу. Поскольку ее очень раздражало их неусыпное внимание, она не удосуживалась даже различать их.

Франческа грустно улыбнулась. Очевидно, Макс забыл сказать им, что ее домашний арест отменяется.

Кивнув в ответ, она бросила ему “доброе утро” и начала спускаться по ступенькам парадной лестницы. Паоло, или кто там еще, пошел рядом с ней.

– Я иду на конюшню, – вежливо сказала она, махнув рукой в сторону здания.

Он улыбнулся, но не отстал.

Она остановилась и повернулась к нему.

– Вам не надо меня сопровождать, – старательно подбирая слова, произнесла она. – Понимаете? – она посмотрела ему прямо в глаза и покачала головой из стороны в сторону. – Мне не нужна компания.

Повернувшись, она пошла дальше; он за ней.

Она снова обратилась к нему:

– Не надо ходить за мной. Io… io, no… – Черт! Как же ему объяснить, что его присутствие совершенно ни к чему? – Синьор объяснит вам, когда встретит вас. Он вам скажет, что не надо больше следить за мной.

Он все так же улыбался.

– Я уже видел синьора сегодня утром. Она в изумлении уставилась на него.

– Вы говорите по-английски?

– Я видел его, – повторил он, не обращая внимания на ее вопрос. – И он велел мне сопровождать вас всюду, синьорина.

– Нет. Должно быть, вы не поняли. Все изменилось.

В его темных глазах что-то блеснуло. Жалость, подумала Франческа, разумеется, это жалость.

– Нет, синьорина, ничего не изменилось. Дон Максимиллиан мне так и сказал. Он предупредил меня, что вы, возможно, будете говорить такие вещи, и велел быть с вами как всегда.

Казалось, весь мир застыл. Утреннее пение птиц, которое буквально наполняло воздух, далекий перезвон колокольчиков, даже теплый ветерок, дувший с долины, – все померкло, пока она слушала своего охранника. Потрясенная, она зажала рот руками и пошла прочь.

Боже! О Боже, это не Паоло все перепутал, это она не поняла! Но теперь до нее дошло.

Она провела ночь в объятиях Макса, однако все равно осталась его врагом. Макс все время хотел заполучить ее и нисколько не скрывал своих намерений. В конце концов он добился того, к чему стремился с самого начала, но так все умело обставил, что Франческа из несчастной жертвы превратилась в добровольного соучастника.

Какая же она дура! Все, все, что произошло между ними, входило всего лишь в план мести.

На одно страшное мгновение Франческу охватила такая лютая ярость, что стало невозможно дышать, но потом пламя, бушующее в душе, постепенно стало угасать и быстро погасло. Осталась лишь боль, настолько сильная, настолько пронизывающая, что она даже пошатнулась.

Паоло, шагнув вперед, поддержал ее за локоть.

– Синьорина? С вами все в порядке? Франческа вырвала руку.

– Не трогайте меня! – прошипела она. – Чтоб никто из вас больше не прикасался ко мне.

Она повернулась и побежала к дому.

Франческа сидела в комнате Макса и ждала его возвращения. Приходила служанка, чтобы застелить постель, но Франческа выставила ее за дверь. Вначале она думала, что не высидит здесь, в этой комнате, где отдала себя любимому человеку, но в конце концов пришла к выводу, что такое решение оказалось единственно верным. Она находила горькое удовлетворение, сидя в этой комнате и неотрывно глядя на смятую постель, напоминавшую ей о том, как ее использовали. Это придало ей силы и помогло избавиться от последних остатков ее страсти к Максимиллиану Донелли.

Было уже поздно, когда она услышала в холле его шаги. Франческа встала, включила свет и оглядела себя в зеркале над туалетным столиком. Выглядела она прекрасно: волосы зачесаны назад, макияж безупречен, платье с глубоким вырезом открывает ложбинку между грудей. Только глаза, подернутые усталостью и болью, выдавали Франческу, но у Макса вряд ли будет возможность внимательно рассмотреть ее.

Она взглядом окинула комнату, цветы на столе, хрусталь и початую бутылку вина. Сердце заколотилось. Все готово.

Дверь распахнулась, и в комнату вошел Макс. Вид у него был усталый и измученный. На одно короткое мгновение Франческе захотелось подбежать к нему и стереть с его лица эти следы. Но тут он закрыл дверь и вышел на свет. Взгляд его, тяжелый и холодный, остановился на Франческе, и она вспомнила, что ей осталось лишь воспользоваться преимуществом первого удара.

– Ну, – сказала она оживленным голосом, – ты что-то задержался. Хорошо провел день?

Он прислонился к закрытой двери и сложил руки на груди.

– Что ты здесь делаешь, Франческа? На ее губах засияла улыбка:

– Тебя жду, конечно. Что же еще?

Его взгляд перекинулся от нее к накрытому столу, а затем к разобранной постели.

– Прости, что уехал, не дождавшись, когда ты проснешься. Но надо было.

– Пустяки. – Она снова улыбнулась. – Мне все равно необходимо было отдохнуть после вчерашней ночи.

Некоторое время он молча смотрел на нее, потом, оторвавшись от двери, медленно подошел к ней.

– Франческа, нам надо поговорить.

– Поговорить? – Разразившись громким смехом, она повернулась и направилась к бутылке с вином. – Зачем говорить, если у нас гораздо лучше получается совсем другое? – Она заметила в его глазах удивление и отвернулась, моля Бога, чтобы Макс не увидел, как дрожат у нее губы. – Налить тебе вина или ты сначала хочешь принять душ? Я бы присоединилась к тебе, но дело в том, что я весь день потратила на прическу.

– Франческа, – глухо произнес он, – послушай…

– Мы поплещемся попозже, после того…

Она чуть не произнесла грязное слово, но сдержалась. Макс потемнел от ярости.

– К чертовой матери! Она вздрогнула: так сильно он схватил ее за плечи. – Что за игра? – спросил он сердито, поворачивая ее к себе.

– Игра? – собрав все свое мужество, она подняла глаза. И чуть не задохнулась от его свирепого вида и сердитых глаз, но заставила себя продолжить: – Я не играю, Макс. Игры как раз закончились.

Он пристально вгляделся в нее.

– И что все это должно означать? – слова падали, словно тяжелый металл.

Франческа слегка пожала плечами.

– Подумай, дорогой, не вынуждай меня произносить все вслух.

Макс тяжело задышал.

– Что за дьявольщина? Перестань немедленно, или я…

Франческа одарила его обворожительной улыбкой.

– Я хочу сказать, что спектакль окончен. Понимаешь, ты – страшный разбойник, а я напуганная, невинная…

Его пальцы сжались на ее плечах.

– Что ты болтаешь?

– Ты делаешь мне больно. – Она сглотнула. – Макс, ты слышишь, что я говорю? Мне больно.

Она ждала, боясь пошевелиться, и казалось, прошла целая вечность, прежде чем он разжал руки и отпустил ее. Франческа потерла руками ноющие от боли плечи, наблюдая, как он плеснул в бокал вина, поднес его к губам и залпом выпил.

– Basta, – прорычал он, грохнув бокалом по столу. – Хватит, Франческа. Если тебе надо что-то сказать мне, то говори.

Вот теперь время. Надо только глубоко вздохнуть, нацепить на губы ослепительную, деланную, светскую улыбку и произнести слова, которые она репетировала весь день.

– Только не говори мне, что ты и вправду решил… – она выдержала паузу, потом, удивленно вскинув брови, негромко засмеялась. – Подумать только, неужели ты поверил? Я и представить себе не могла.

Она запнулась, увидев, что он тянет к ней руку.

– О чем ты? – В его голосе звучала тихая угроза. – Это имеет отношение к тому, что случилось между нами вчера, так?

Она заколебалась, но останавливаться было уже поздно.

– Дорогой Макс. Должна тебе сказать, что я по-настоящему польщена. Дело в том, что все это… как бы сказать? – не больше чем выдумка. – Она тихонько перевела дух, надеясь таким образом утихомирить свое скачущее сердце. – Ну, не совсем все, конечно. Сначала мне было не до шуток, и я совершенно серьезно заявила, что никогда не лягу к тебе в постель. Я была очень сердита. Ты выставил меня на посмешище в казино, к тому же использовал меня в своих планах против Чарлза.

– Чарлз? При чем тут он?

– Очень даже при чем, Макс. И мы оба понимаем это.

Взгляд его потемнел.

– Ну конечно. Он же твой сводный брат, и ты будешь защищать его до последнего вздоха.

Нет, подумала она, нет, я бы не стала. После того, как познала твою любовь. По крайней мере какое-то время мир ей казался ясным, его краски яркими и она была убеждена, что Макс не станет лгать или красть, а вот Чарлз, милый, любимый, бедный Чарлз способен на это.

Но так было до сегодняшнего утра. А теперь, осознав, что Макс просто использовал ее, она также понимает, что единственная разница между ним и братом заключается в следующем: если Чарлз может пренебречь правилами из страха перед провалом, то Макс идет на это из простого желания потешить себя, получить то, за чем охотился, и плевать ему, каково будет остальным.

Но отныне каждый раз, принимаясь за свои грязные дела, он будет вспоминать ее.

Она отошла от него и налила себе вина.

– Дело в том, – спокойно продолжала она, – что ты изменил игру, похитив меня. – Она улыбнулась. – Я была в ярости.

– Ты была в ужасе, – мрачно произнес он. – Одного взгляда было достаточно, чтобы заметить твой страх, cara. Так что не старайся притвориться, будто тебе не было страшно.

– О да, я не скрываю. Но этот страх волновал, Макс. А потом, когда ты привез меня в Сарсену, – она широко развела руками, словно обнимая комнату, – это было великолепно. Я попала будто бы в Средневековье. И тогда я поняла.

– Что? – прорычал он. – Что ты поняла?

– Поняла, – грудь Франчески сковал такой страх, что она едва могла дышать, но все же заставила себя продолжить: – что, позволив тебе соблазнить себя, я испытаю невообразимые ощущения.

Макс подошел к ней поближе.

– Я не соблазнял тебя, cara. Я тебя любил. Что-то мелькнуло в темноте его глаз. Что, обида?

Нет, не обида. Это боль. Да, ему больно. Она задела его гордость, его напыщенную корсиканскую гордость.

– Ты знаешь, что я имею в виду, – сказала она, вскидывая голову. – Такие вещи всегда происходят по определенному шаблону. Вы где-то встречаетесь, вспыхивает интерес, потом идете к кому-нибудь домой. – Она, сглотнув, отвернулась от него. – Дальше скучно и неинтересно. Некоторые мужчины, правда, стараются разнообразить эти минуты. Маркиз, например.

Она вскрикнула от боли, поскольку Макс, крепко схватив, повернул ее к себе.

– Ты что, хочешь сказать, что произошедшее между нами вчера было для тебя не более чем развлечением?

Франческа заставила себя посмотреть ему в глаза.

– Конечно. Мы же оба знали, что в конце концов я сдамся. Это был лишь вопрос…

– Лжешь! У тебя же до этого не было мужчин. Я точно знаю. – Он прищурился, заметив ее улыбку. – Тогда… то, что мы делали прошлой ночью… ты говорила, что все это впервые в твоей жизни. Значит, ты занималась такими вещами и с другими мужчинами?

– Ну да. Может быть, не с таким жаром, дорогой; хочу сказать, ты был очень хорош.

Он влепил ей пощечину, и голова Франчески дернулась назад.

– Сука, – прошептал он. – Шлюха. Мразь. Слезы подкатили к глазам и капельками повисли на ресницах.

– И все это потому, что ты оказался далеко не первым, Макс? – она гордо выпрямилась. – Или потому, что мой маленький гамбит искуснее твоего?

Франческа ждала, дрожа всем телом. Он был способен на все – она видела, что он с большим усилием сдерживает себя, что на шее у него набухли жилы. Наконец, долгие минуты спустя, он оттолкнул ее от себя.

– Ты и твой сводный брат стоите друг друга, – тихо произнес он. – Чтоб вам провалиться!

Она невидящими глазами смотрела, как он повернулся и вышел из комнаты. Дверь с грохотом захлопнулась, Франческа, зарыдав, упала на кровать.

– О Боже, Макс, – шептала она. – Я любила тебя. Я так любила тебя.

Ты все еще любишь его, горько подсказал ей кто-то внутри, и Франческа даже в порыве отчаяния понимала, что это правда.

Наконец веки ее смежились, и она, совершенно изможденная, погрузилась в глубокий и долгий сон. Проснувшись, Франческа увидела, что уже наступил день, и, еще даже не выходя из комнаты, почувствовала: Макс уехал.

В замке никого, кроме Джулии, не было. Франческу не очень удивило, когда домоправительница тоже заговорила по-английски.

– Вас ждет машина, – холодно сказала Джулия. – Она отвезет вас в аэропорт.

– Аэропорт? – прошептала Франческа. Джулия презрительно улыбнулась.

– А вы думали, синьорина, что корсиканцы совсем отсталые люди?

Франческа, отвернувшись, закрыла глаза. Теперь уже неважно, что она думала. Она отдала свое сердце Максу Донелли, а он разбил его.

Что может быть важнее этого?

Ответ на этот вопрос она получила, находясь на высоте тридцати тысяч футов над Атлантикой, когда решила позвонить Чарлзу в Нью-Йорк. Он пришел в ярость, услышав ее голос.

– Черт побери, – негодовал он, – ты что, совсем разум потеряла?! Где ты находишься?

– Я лечу домой, – грустно ответила она, потирая кончик носа. – Я знаю, ты волновался…

– Волновался? Он неприятно захохотал. – Почему я должен волноваться? Волноваться, черт возьми, больше не о чем.

– Чарлз, пожалуйста. Когда мы встретимся…

– Когда мы встретимся, – горько заметил он, – у тебя будет возможность объяснить, как это твоему дружку удалось настолько загипнотизировать тебя, что ты даже пропустила собрание акционеров.

– Собрание… – Франческа с шумом выдохнула. – Прости меня, Чарлз, видимо, я забыла. Уверена, что никто и не заметил моего…

– Донелли скинул меня, – со злостью произнес он.

– Что ты говоришь? Как он мог? У нас же контрольный пакет.

– Да. У нас. У нас двоих, понимаешь? А поскольку тебя не было и ты не участвовала в голосовании.

Внезапно ей все стало до ужаса ясно. Она откинулась на спинку сиденья. Резкий голос Чарлза неприятно гудел возле уха – брат рассказывал, что Макс в течение нескольких месяцев тайно скупал большие партии акций “Спенсер Инвестмент”, что он неожиданно появился на собрании и отобрал у Чарлза руководство компанией, поскольку, кроме Франчески, некому было остановить его.

4Но ей уже не нужно было ничего объяснять. Все вдруг встало на свои места. Франческа поняла, почему Макс повез ее на Корсику, почему держал в Сарсене и почему так легко, так хладнокровно бросил сегодня.

У Максимиллиана Донелли было две цели – низвергнуть Чарлза и соблазнить ее, – и он добился того и другого.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Нахмурившись, Чарлз Спенсер резко отодвинул свой стул и прошествовал к окну. Внизу, под окнами его квартиры, расположенной на крыше пятидесятиэтажного небоскреба, по морозным январским улицам Нью-Йорка сновали похожие на муравьев люди.

Франческа, сидевшая на софе, обтянутой черной лайкой, напротив стеклянной стены, завораживающей ослепительной игрой света, обреченно вздохнула. Она наперед знала то, что сейчас скажет брат.

И он не заставил себя долго ждать.

– Я ненавижу этот проклятый город зимой, – мрачно изрек он. – В прошлом году в это время мы были в Палм-Спрингс, помнишь? Черт возьми, и сейчас бы поехали.

Последние полгода Чарлз с небольшими вариациями без конца повторял подобные речи. С тех пор как Донелли сместил его с поста руководителя “Спенсер Инвестмент”, Чарлз использовал малейшую возможность, чтобы пожаловаться на жизнь, словно они очутились на грани бедности, хотя, говоря по правде, их с Франческой акции приносили теперь доход гораздо больший, чем когда-либо. Макс Донелли стал председателем совета директоров и ввел в состав руководства своего координатора. Фирма процветала.

“Потрясающе”, – прокомментировала произошедшие в компании перемены “Уолл-стрит джорнэл”.

“Новаторство” – таково было мнение финансового аналитика из “Таймс”.

И только Чарлз находил свои, весьма смачные определения для описания деятельности Донелли, к чему сейчас и приступил, поглядывая в окно.

– Этот сукин сын перевернул всю нашу жизнь, – зло произнес он. – Недоделанный ублюдок.

– Ради Бога, Чарлз. – Франческа поднялась со своего места и подошла к нему. – У нас денег столько, что большего и желать не надо, – сказала она, положив руку ему на плечо. – Зачем так изводить себя?

Брат повернул к ней голову.

– Деньги, – мрачно вымолвил он, – еще не все. Мне стыдно показаться на людях, я уже не могу видеть эти вытягивающиеся в удивлении при виде меня лица. Тебе не понять.

– Не понять? Народ вдоволь насплетничался, смакуя обстоятельства моего пребывания на Корсике вместе с Донелли, – в ее голосе послышалась горечь. – Я женщина, с которой Макс Донелли погулял, а ты человек, которого он скинул с руководящего поста.

– А что произошло на Корсике? – Чарлз посмотрел на нее. – Ты так и не рассказала мне толком.

Да, она не стала рассказывать. Лишь отметила, что впервые встретилась с Максом ночью на вечере у маркиза, но отказалась посвящать Чарлза в запутанные подробности своего пребывания в Сарсене. Было унизительно и больно говорить о таких интимных вещах. Даже вспоминать о них было невыносимо.

– Франческа?

– Ничего не произошло. Я же тебе рассказывала уже. Он держал меня под замком, вот и все.

– Каков наглец! Сукин сын! Он мнит себя чересчур умным! Знает, что мы не можем предъявить ему обвинение!

Она кивнула. Об этом и речи не может быть! Будет еще хуже, если они подадут на него в суд. Что она скажет судьям? Что добровольно стала любовницей своего похитителя?

Чарлз, конечно, этого не знает, у него свои причины: брат боится широкой огласки, которую неизбежно получит такое судебное разбирательство. Вдруг ей подумалось, что Макс как-то предупреждал ее о, возможно, такой позиции брата.