Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Вестники Времен (№1) - Вестники Времен

ModernLib.Net / Исторические приключения / Мартьянов Андрей / Вестники Времен - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 6)
Автор: Мартьянов Андрей
Жанры: Исторические приключения,
Научная фантастика,
Альтернативная история
Серия: Вестники Времен

 

 


– Пойдем дальше, – твердо сказал Гунтер. Сейчас они стояли почти на вершине небольшой возвышенности, с которой открывался отличный обзор на все окрестности, километров на десять, а то и больше.

– Вон там деревня. – Сэр Мишель кивнул вниз. И правда, чуть правее, примыкая к лесу, виднелось скопище домиков и невысокая колокольня церкви. Полоска дороги проходила как раз мимо, а далее убегала к синевшим вдали цепям пологих гор. Гунтер их опознал сразу – Нормандская возвышенность, за ней, к югу, и расположены Анжу и Майен.

Уже на подходе к деревне германец вновь почуял неладное. Судя по всему, телефона в поселке не было, более того, отсутствовали даже обязательные что для Германии, что для Франции или любой иной страны цивилизованной Европы столбы электропередач. Потом началось вовсе необыкновенное: позади вновь послышался конский топот, но, обернувшись, Гунтер увидел не сытую крестьянскую лошадь, а трех коней, похожих на арабских, – двух вороных и одного серого в яблоках, несшихся во весь опор. Всадники нагнали германца и сэра Мишеля, вихрем пронеслись мимо, подняв облако пыли. Однако Гунтер сумел рассмотреть, что одежда их была более чем странной для середины двадцатого века – кожаные короткие камзолы, широкие пояса, круглые то ли шляпы, то ли береты с золотыми, наверное, пряжками и длинными узкими перьями. И у каждого о правое бедро бились ножны, но не пустые, как у полоумного нормандца, – явственно блеснули гарды мечей, богатых, украшенных камнями. Всадники карьером унеслись к деревне.

– Королевский бейлиф поехал с сержантами, – как бы невзначай бросил сэр Мишель. – Видать, в Сен-Рикье стряслось чего, разбираться будут.

– Кто проехал? – медленно переспросил Гунтер, пристально глядя на сэра Мишеля. Тот опять ощутил смущение от пронзительного взгляда своего попутчика, опустил глаза и тихо повторил:

– Бейлиф. Королевский. Сэр Аллейн д'Эмери. – Помолчал и добавил: – Он папенькин друг и даже немножко родственник. Его два месяца назад утвердили бейлифом нашего графства господин де Лоншан, канцлер Англии. А ты не знал?

– Не знал, – мрачно помотал головой Гунтер.

– Он тебе не понравился? Зря. Сэр Аллейн добрый христианин и настоящий рыцарь.

– Поэтому и не понравился, – буркнул Гунтер. – Давай топай, добрый христианин, до деревни еще не меньше получасу тащиться. У нас-то лошадей нет. И машины тут не ходят.

– Кто не ходит? – склонил голову набок рыцарь и приподнял брови.

Гунтер вздохнул и широко зашагал вниз по дороге. Ну не объяснять же болвану, что такое двигатель внутреннего сгорания? Сэр Мишель немного поотстал, озадаченный новым словом, попытался самостоятельно найти ему объяснение и подумал, что «машьина» – это, наверное, тоже что-то наподобие дракона, может, даже самка. Утвердившись в сем заблуждении, он нагнал Гунтера, дернул за рукав и выпалил:

– А у Люфтваффе твоего есть Машьина?

– Есть, – кивнул Гунтер. – Внутри.

Сэр Мишель замолк, пытаясь сопоставить свою догадку с ответом Гунтера. Ничего путного не выходило, и он решил, что неправильно понял слово. Ну как же самка может сидеть внутри самца? А в том, что Люфтваффе именно мужского пола, сэр Мишель не сомневался – подтверждение тому видел своими глазами. Так что же такое «машьина»?

Дорога входила в пшеничные поля, тянувшиеся далеко за деревню, к подножию холмов. Спелые колосья слегка покачивали тяжелыми, налившимися головками, с некоторых уже начало осыпаться золотистое зерно. Сэр Мишель сорвал колос, растер его между ладонями, сдул шелуху и бросил несколько зерен в рот.

– Хочешь? – Он протянул руку, предлагая Гунтеру крупные спелые семена. Тот взял немного, разжевал. Хорошо знакомый с детства мучнистый вкус, слегка отдающий травой…

– Вкусно? – улыбнулся рыцарь. Гунтер кивнул:

– Да. Слушай, сэр, может, ты голодный?

У сэра Мишеля и на самом деле слегка разыгрался аппетит. Тяжкое похмелье наконец отпустило его, и в желудке, разбуженном вкусом пшеницы, негромко заурчало.

– Придем в деревню, как ее – Сен-Рикье? – пожуем чего-нибудь, – пообещал Гунтер, перехватив хмурый взгляд сэра Мишеля.

– У меня денег нету, – сказал рыцарь.

– Ну и что? – ответил Гунтер, продолжая делать вид, что верит нормандцу. – Ты же благородный – обязаны накормить, а то велишь всех высечь.

– Нельзя, – серьезно проговорил сэр Мишель. – Это лен сэра Бреаля, и меня они за хозяина не почтут. Выгнать, конечно, не выгонят, но и кормить задаром не станут. Гунтер, перебросив автомат на плечо, залез во внутренний карман кителя, потом пошарил в карманах бриджей и извлек на свет неведомо как завалявшиеся там несколько серебряных монет в две марки. Между прочим, берлинской чеканки 1938 года.

– Держи, на пропитание благородному рыцарю, – усмехнулся Гунтер, кидая сэру Мишелю монетки. Тот ловко словил их, мельком глянул, но тут же зажал в кулаке и сдвинув брови, посмотрел на Гунтера.

– Подачки не беру, не пристало это рыцарю и сыну барона…

– Какие подачки? – поморщился германец. —Ты же мне помогал, вот тебе моя благодарность! – И, недолго подумав, добавил: – Ибо написано: «Просите, и дано будет вам». У Матфея, верно?

– Верно, – подтвердил сэр Мишель. – Но я же не просил!

– Да ну тебя! Сам не можешь разобраться в своих рыцарских приличиях-неприличиях, так молчи уж, когда тебе добро делают!

– Ла-адно, – протянул рыцарь, оставшийся, правда, довольным. Денежки не очень увесистые и чеканки неизвестной, но на эль да кусок мяса с кашей вполне хватит. А больше-то ему и не нужно, привык уже. Сэр Мишель раскрыл ладонь и взял двумя пальцами монетку, решив рассмотреть ее поподробнее. С одной стороны была выбита цифра сарацинского начертания «два», окруженная лавровыми и дубовыми листьями, под нею виднелись такие же маленькие циферки 1938, а вот оборотная сторона заставила рыцаря призадуматься. Подобного герба сэр Мишель прежде не видел: широко раскинувший крылья геральдический орел восседал на туго сплетенном венке, внутри которого красовался символ солнца. Однако лучи его были повернуты не как положено, а противосолонь, что означало «ночное» Солнце, катящееся по внутренней стороне нижнего неба. Похожие солнечные символы сэр Мишель видел в гербах некоторых рыцарей из Британии, в основном у валлийцев или ирландцев. Но там лучи древнего знака солнца были направлены в правильную сторону…

Вокруг герба по ободу монеты тянулась надпись необычными фигурными буквами, которую нормандец поначалу и не сумел разобрать. Но некоторые знаки стали понятны – это были латинские буквы, пусть и излишне вычурные. Попробовав монету на зуб и поцарапав ногтем, рыцарь окончательно убедился, что она настоящая, из простого и высокопробного серебра. Значит, приобрести на нее еды вполне возможно.

– Слушай, Джонни, – повернулся сэр Мишель к Гунтеру, – а где такие деньги чеканят?

Сэр Мишель посейчас пребывал в убеждении, что Гунтер вместе с Люфтваффе явились в Нормандию из неких горних обителей, приближенных к недостижимым простым смертным царствам – раю или, на худой конец, чистилищу. Но не могут же, рассуждал сэр Мишель, там делать свои деньги? Ну что, скажите, можно купить на серебро в чистилище? Пузырек с благовониями?..

– Это наши, немецкие монеты, – лениво ответил Гунтер. – В Германии, их делают. Тут сэр Мишель споткнулся от неожиданности о валявшийся возле края дороги булыжник, спрятавшийся в широких листьях мать-и-мачехи. Джонни ему еще не говорил, откуда он пришел и что там раньше делал.

– А ты в Германии… кто? – осторожно поинтересовался рыцарь. Это надо же, оказывается, повелитель дракона родом из земель христианских. Да еще и лежащих не столь далеко. – Я хочу сказать, кто ты у себя в стране? Барон, да? Или, может быть, даже граф или герцог?

– Не герцог, это точно, – отозвался Гунтер. – А вообще-то я военный. Разве ты не понял еще?

– Так. – Сэр Мишель погладил ладонью лохматый затылок, соображая. Больше всего он боялся снова сказать невпопад. – Дворянин, военный… Значит, рыцарь?

– Нет, не рыцарь. Просто солдат.

– Ясно, – с облегчением вздохнул сэр Мишель и улыбнулся, – теперь я понял. Ты – оруженосец, еще не принявший рыцарского посвящения.

Гунтер закатил глаза, проворчав под нос неразборчивое немецкое ругательство. Дурацкая болтовня нормандца его уже здорово утомила. Пытаясь не слушать сэра Мишеля, пустившегося в малопонятные рассуждения о тонких различиях меж благородным рыцарством и не менее благородными, но все же стоящими ступенькой ниже оруженосцами, Гунтер с интересом оглядывал пшеничное поле. Здесь, ближе к деревне, хлеб уже стали убирать – среди колосьев виднелись фигуры жнецов в простых холщовых одеждах. Мужчины срезали пучки колосьев и кидали их по левую руку, а шедшие позади женщины и дети выбирали ядовитые стебли пикульника, и прочих сорняков и ловко увязывали снопы. Прямо как на картинах фламандских художников…

Слева потянулся лужок, сбегавший к дороге. На нем паслось небольшое стадо бурых коров, часть из них лежала в густой высокой траве, монотонно двигая челюстями, остальные лениво переступали, пощипывая сочные стебли. Между ними резвились два подросших бычка – бегали друг за другом, бодались, взбрыкивая и мотая лобастыми головами со смешными мохнатыми бугорками рогов. Здесь же бродило десятка с два овец, несколько подобрались к самой дороге и разноголосо заблеяли при виде людей. Гунтер разглядел пастуха – он поднялся, снял шапку, такую же, как у проезжавшего недавно крестьянина, и отвесил поклон. Сэр Мишель легонько кивнул и прошествовал мимо овец да застывшего со шляпой в руке пастуха, надменно задрав подбородок.

«Ну, петух!» – фыркнул про себя Гунтер и помахал крестьянину рукой. Тот снова поклонился, на этот раз специально ему.

– …так неужто император Фридрих Рыжебородый стал такие странные монеты делать? Эвон, буквы непонятные… не совсем понятные… – вслух рассуждал сэр Мишель. – И зачем это германскому императору нужно? Джонни, а много у вас на эти деньги можно купить?

– На выпивку хватило бы… – признался Гунтер, расстегивая верхнюю пуговицу на рубашке. По небу плыли легкие кучевые облачка, солнце палило нещадно, и германец подумывал уже о привале где-нибудь в тени. До деревни было уже совсем недалеко, и, решив, что отдохнет там. Гунтер прибавил шагу, поторапливая сэра Мишеля. Тот, решив наконец, что рассмотрел серебряные марки во всех подробностях, спрятал их за пазуху и успокоился.

– Слушай, Джонни, ты хотел бы стать когда-нибудь рыцарем? – Сэр Мишель живо представил себе Гунтера на коне, при кольчуге и длинном копье.

– Раньше хотел, – ответил Гунтер, вспоминая детские мечты. «Сейчас он предложит посвятить меня в рыцари или в крестовый поход, чего доброго позовет», – усмехаясь про себя, думал германец.

– Я мог бы посвятить тебя в рыцари, – гнул свое сэр Мишель, – но для этого ты должен доказать мне, что достоин такой великой чести…

«Не пойму, чего он добивается?» – промелькнуло в голове Гунтера, тем временем нормандец продолжал:

– Ты должен будешь носить мое оружие, чистить доспехи, прикрывать меня сзади в бою… А за это, если окажешься достоин, станешь однажды рыцарем и сможешь сам завести себе оруженосца! – закончил сэр Мишель, останавливаясь в тени большого дуба, растущего на самой границе деревни. – Ну что, передохнем здесь?

Гунтер молча уселся на траву, прислонившись к мощному стволу дуба. Сэр Мишель пристроился рядом, поглядывая на германца – что скажет он на его заманчивое предложение? Ведь не каждый же день простому солдату встречаются благородные рыцари, предлагающие стать оруженосцем и испытаниям-то особо не подвергая! О драконе, ангелах и демонах он уже успел позабыть. Наконец Гунтер заговорил, правда, совсем не о том:

– Слушай, а кто у вас тут… управляет?

– В деревне-то? – отозвался сэр Мишель.

– Ну, есть здесь какой-нибудь магистрат, управа… – Гунтер уж и, слов подобрать не мог, чтобы втолковать глупому нормандцу свою мысль.

– Магис-трат… – задумчиво повторил рыцарь. —Управа… А, понял! В деревне всем управляет приходской священник – споры решает, суды вершит мелкие…

– Так что же, никакой власти нет? – удивился Гунтер не представляя, как священник может решать дела мирские.

– Ну как же! – досадливо воскликнул сэр Мишель. – Власть есть – духовная! А если какое крупное злодеяние свершилось или спор сложный – вон замок сэра Бреаля. – Сэр Мишель ткнул большим пальцем в сторону башен. – А у него право низшего и среднего суда.

Гунтер вспомнил троих всадников и спросил:

– А эти трое – бейлиф с помощниками – чего приехали?

– Ну, видать, что-то совсем уж непотребное произошло, – авторитетно заявил сэр Мишель, сорвал тонкий стебелек мятлика и сунул его между зубов. – Ведьму поймали или разбойника какого. Вешать будут или заберут с собой в город. Пойдем посмотрим?

Гунтера передернуло от такого равнодушия – можно подумать, что тут по пять раз на дню жгут, вешают, рубят головы… Ну, с этим ладно, а вот как он пойдет к священнику и скажет: мне, мол, нужно срочно связаться со штабом авиационной эскадры StG1 германских ВВС… Ерунда какая-то!..

Гунтер решительно поднялся на ноги, кивнув сэру Мишелю, и направился к церквушке.

– Это приход святого Томаса, – объяснял сэр Мишель, шагая рядом с Гунтером. – А служит здесь отец Дамиан, человек добрейший, но я его мало знаю.

– А с чего ты тогда взял, что добрейший? – спросил Гунтер.

Сэр Мишель неохотно рассказал, что в прошлом году, зимой, пьяный свалился с лошади неподалеку от деревни да так и замерз бы в сугробе, не проходи мимо настоятель прихода святого Томаса. Отец Дамиан дотащил его до деревни сам, а там устроил в своем доме, отогрел, привел в чувство. Потом даже исповедал и грехи отпустил. Вот какой добрый. Правда, тогда рыцарь в пьяном беспамятстве потерял перстень, подаренный некогда его предку самим герцогом Вильгельмом в благодарность за доброе служение в битве при Гастингсе.

– При Гастингсе? – переспросил Гунтер. – А это когда было-то?

Сэр Мишель задумался, подсчитывая, и четко сказал:

– Сто двадцать три года назад, в тысяча шестьдесят шестом. А ты разве не знаешь, как Вильгельм Нормандский победил короля саксов Гарольда?

– Да, что-то было такое… – пробормотал Гунтер. – Давно очень.

– Я же говорил! – вдруг радостно закричал сэр Мишель. – Вешают! Да еще, по-моему, сарацина! Вот это да!

Окончательно сбитый с толку Гунтер узрел небольшую толпу крестьян, человек в двадцать, собравшихся перед церковкой. Сложенная из больших тесаных глыб известняка церковь производила странное впечатление – подобной архитектуры Гунтер никогда не видел. Здание было старым приземистым, почти без украшений, с двускатной крышей выложенной крупной серой черепицей. Над алтарным фасадом возвышалась невысокая узкая башенка с колоколом, подвешенным под остроконечной крышей с простым деревянным крестом на коньке. Фундамент был почти полностью скрыт в густых зарослях чистотела. Церковь окружали молодые ясени, один из которых выделялся необычным раздвоенным стволом с толстыми крепкими ветвями. Как раз вокруг этого дерева и происходило действо.

Остановившись неподалеку, так, чтобы хорошо было видно, Гунтер отстранение наблюдал, как бейлиф сэр Аллейн д'Эмери, высокий темноволосый человек лет сорока – сорока пяти, потрясая желтоватым свитком, толкует на старофранцузском нечто непонятное, но явно гневное и обвинительное. Рядом с бейлифом стояли два помощника, они держали под локти связанного человека, а позади них высился здоровенный бородатый громила в грязной рубахе и кожаном потертом переднике, похоже, кузнец, выполнявший роль дополнительной охраны.

«Зачем полиции мечи? – напряженно думал Гунтер, разглядывая сэра Аллейна. – Почему они все так одеты? Кто, в конце концов, этот… которого вешают? Да и за что?»

Германец всмотрелся в смуглое, замызганное лицо несчастного, с распухшей подбитой губой и заплывшим глазом. Он был одет в до невозможности драный халат, едва прикрывавший темное костлявое тело, видневшееся сквозь рваные дыры, веревки глубоко врезались ему в грудь. Очевидно, человек отчаянно сопротивлялся, прежде чем его удалось схватить и связать, да и теперь все еще не смирился с уготованной ему участью. Здоровый глаз, угольно-черный, в обрамлении длинных ресниц, злобно сверлил собравшихся крестьян, при этом женщины отталкивали детей за свои спины, оберегая их от страшного взгляда неверного; губы его кривились; ноздри, широко раздувались, время от времени он дергался, приседая и выворачивая острые плечи, но сержанты бейлифа крепко держали его, а стоявший позади кузнец лениво тыкал увесистым кулаком неспокойного пленника в спину. Тот только тряс спутанными черными как смоль волосами и скалил окровавленные зубы.

Сэр Мишель, с интересом вслушивавшийся в речи бейлифа, начал шепотом пояснять:

– Проклятого сарацина наконец-то поймали вчера. Крестьяне нашли его спящим на сеновале, у самого леса. Почти десяток дней, нехристь, округе житья не давал.

– Сарацин? – так же тихо переспросил Гунтер. – А откуда он здесь? И что плохого сделал? Сарацины ведь живут далеко.

– Его привез из Святой Земли какой-то рыцарь, а этот подлюга сбежал и разбойничал. Девок, которые в лес ходили, до полусмерти пугал. И не только пугал.

– Это как? – не понял германец. Сэр Мишель фыркнул.

– По-всякому. Они, сарацины, такие… Умеют. Вот мой папенька в Святую Землю ходил, всякого порассказывал…

Гунтер, оторвав, взгляд от королевского сержанта, перебрасывающего через сук дерева толстую веревку с петлей, развернулся на каблуках к сэру Мишелю и попытался сгрести его за ворот. Пальцы лишь больно царапнули по кольчуге.

– Так какой, значит, сейчас год? – прошипел он прямо в лицо рыцарю.

– Я же говорил, тысяча сто восемьдесят девятый, – помедлив, ответил сэр Мишель. – Почему ты так пугаешься всякий раз, когда я упоминаю об этом? Что с тобой, Джонни?

– Ничего, – едва слышно выдохнул германец. – Просто в такое невозможно поверить.

Он еще помолчал и добавил почти жалобно:

– Где здесь можно исповедаться?

Тем временем бейлиф закончил читать приговор, скрутил свиток и махнул перчаткой. Двое его помощников подвели сарацина к импровизированной виселице, кузнец подтолкнул вновь начавшего бешено сопротивляться пленника, заставив его влезть на деревянный чурбак, поставленный под деревом. Когда разбойник, привезенный из Святой Земли, просунул голову в петлю, кузнец, как стало теперь ясно, выполнявший роль палача, хотел было выбить чурку у него из под ног, но сарацин, ругнувшись коротко на незнакомом языке, оттолкнул крестьянина ногой, выкрикнул что-то сорвавшимся голосом (Гунтер разобрал слово, похожее на «алла», а затем, подпрыгнув, оттолкнул пятками деревяшку, повис в петле и задергался, раскачиваясь.

– Еще и ругается! – возмутился сэр Мишель. – Поделом! Наконец-то в графстве порядок будет. Э, Джонни, ты исповедаться хочешь? Дело доброе! Вон отец Дамиан стоит, пойди к нему и скажи.

Гунтер глянул в сторону священника: дородный, молодой еще – лет тридцать пять на вид, приятное лицо, располагающее к себе с первого взгляда, – такому и исповедаться можно, и поболтать просто так, ни о чем. Видно, сказывался возраст – не успел нажить еще замкнутую надменность, показную приближенность к высшим силам, подчеркнутое всепрощение… Но сейчас, когда в двух шагах качался в петле только что повешенный на глазах германца человек, довольное лицо священнослужителя показалось Гунтеру неуместным, странным, даже циничным.

– Да лучше потом… – пробормотал германец. – Слушай, есть здесь трактир какой-нибудь? Выпить хочется. Очень.

– В деревне самой – нет, – ответил сэр Мишель. – Но если пойти дальше, то по дороге к Фармеру будет небольшой постоялый двор. Там поесть можно, попить, и не только молоко. Ну что, идем? Или все же к отцу Дамиану?

– В трактир, – твердо сказал Гунтер и решительно направился обратно к дороге, стараясь не смотреть в сторону ясеня, на котором висело неподвижное тело. Крестьяне почтительно снимали шляпы и гнули спины при виде сэра Мишеля, а на Гунтера смотрели нерешительно – вроде благородный, но одежда вовсе странная; ткань небогатая, вроде сукна, на шее железяка непонятная. И смотрит не так, как господину положено, – все по сторонам глазами шныряет да бормочет что-то. Некоторые вилланы кланялись Гунтеру, кое-кто принял его за оруженосца, а дети с визгом и улюлюканьем скакали на почтительном расстоянии.

Когда вышли из деревни. Гунтер облегченно вздохнул – пристальные взгляды селян и дразнилки детей порядком надоели ему. А сэр Мишель был рад-радешенек что его спутник (в мыслях рыцарь уже сделал Джонни своим оруженосцем) произвел в Сен-Рикье впечатление большее, чем повешение сарацина.

Бейлиф же с сержантами проводили странную парочку подозрительными взглядами, но связываться не стали – известный в округе беспутный сын барона де Фармера вел себя смирно, порядка и законов не нарушал, а спутник его и вовсе был тише воды ниже травы. Правда, сэр Мишель слегка побаивался, что бейлиф д'Эмери проведал о его недавних безобразиях в монастыре Святой Троицы, но ни единого слова на сей счет от представителя королевской власти сейчас не последовало.

На самом деле бейлиф уже был осведомлен об очередных приключениях молодого Фармера – приор обители, оскорбленный до глубины души, прислал в город одного из монахов с жалобой. Описано в ней было все: и неумеренное потребление вина, и поединок с наваррским рыцарем, да к тому еще пьяное непотребство, закончившееся варварским избиением святых братьев, а в заключение – покалеченным лицом отца приора, едва не лишившегося глаза после знакомства с тяжелым кулаком благородного рыцаря. Сэр Аллейн лишь повздыхал, зная, что вразумлять бестолкового юнца напрочь бесполезно, а если попытаться, то дело снова непременно закончится дракой. Мишель де Фармер прославился на все графство своей задиристостью, полным отсутствием воспитания, а также привычкой сначала работать кулаками да мечом, а уж после головой (и это при том, что барон Александр де Фармер, папенька сэра Мишеля, воин Христов, побывавший в Святой Земле, служил образцом рыцарственности и благочестия). Наконец, бейлиф считал, что сэр Мишель сам себя наказал за беспутство, оставшись без денег, оружия и коня.

А вдобавок связался с субъектом, разряженным будто ярмарочный шут.

Сэр Аллейн зыркнул на сержантов, раскланялся со святым отцом, оставшимся недовольным тем, что разбойника сарацина вешали едва ли не на церковной земле, вскочил на лошадь и направился к городу. Сейчас у бейлифа и прочих забот хватало.

Крестьяне разошлись по своим делам, священник вернулся в церковь, повешенный остался болтаться на суку, а сэр Мишель с Джонни покинули деревню и шли по направлению к постоялому двору.


Хозяин трактира «Серебряный щит» выигрывал больше, нежели его собратья по ремеслу в городах. Там подобных заведений имелось множество, и их содержателям приходилось из кожи вон лезть, лишь бы угодить постояльцам да обойти конкурентов. А здесь, на Алансонской дороге, в пределах баронства Фармер, было не в пример спокойнее и прибыльнее. Лет шесть назад бывший арендатор Уилл Боул, или просто Рыжий Уилли, как звали его завсегдатаи трактира, покинул Англию, где жил с рождения, и перебрался в Нормандию искать удачи. Семейством обзавестись он не успел, разводя овец в графстве Шрусбери, подкопил деньжат, да и явился однажды к его светлости барону де Фармеру с просьбой разрешить построить трактир для проезжающих через земли баронства.

Господин Александр подумал, посмотрел на Уилла серьезно, да и позволил. А что – дело доброе, из южных графств Нормандии или Французского королевства путешественники и паломники к святыням, расположенным за проливом, на острове, ходят часто. Не все же в замке приют давать…

Поначалу новенький трактир прозвали «Домом Рыжего Уилли», однако хозяину такое наименование напрочь не нравилось. Получить свое нынешнее имя постоялому двору довелось после зимы 1185 года, когда английский странствующий рыцарь, возвращавшийся из Иерусалима, остановился в доме Уилла. Бедняга сильно болел, привезя из Святой Земли кровавый кашель, разрывавший его легкие. Пролежав несколько дней, рыцарь, почувствовав, что умирает, позвал Уилла и попросил привести священника. Хозяин немедля сбегал за отцом Дамианом, тот провел обряд исповеди и последнего причастия, а к утру рыцарь отдал Богу душу. Все, что было при почившем крестоносце досталось Рыжему Уилли. Денег рыцарь оставил немного, но щит, обитый серебряными пластинами, да меч с кольчугой и шлемом Уилл не стал продавать, пускай и мог выручить за них недурные деньги у оружейников в Руане. Щит теперь прибили над входом, а прочие предметы рыцарского облачения красовались развешенными по стенам трактира.

Много кого повидал за эти годы Уилл Боул. Приходили в «Серебряный щит» и монахи, и рыцари, и торговцы, бывали нищие да блаженные, один раз постоялый двор почтил визитом сам король Английский Генрих II Плантагенет, проезжавший на юг с небольшой свитой. Вот и сегодня гости любопытные появились. Ну сэра Мишеля-то Уилл знал неплохо, еще дитем неразумным его помнил. Да впрочем, вырос сынок барона Александра, а ума так и не набрался. Восемнадцатый год пошел, другие благородные господа достойным делом в таком возрасте занимаются – кто на войне с неверными, кто своими манорами уже управляет, а этот… этот все пьянствует да по северным графствам сшивается, странствующего рыцаря из себя корча. Ох, не зря батюшка из дому его выставил. Ну как с эдаким оболтусом сладишь?

Сегодня сэр Мишель поразил Рыжего Уилли до глубины души. Мало что заявился без оружия, без лошади, так еще и приволок с собой такого хмыря, что жуть берет! Рожа иноземная, по-людски говорит с трудом, будто в рот каши набравши, глаза бешеные, так еще и волосы едва не налысо обрезаны. А на одежку вовсе смотреть страшно, штаны незнамо какой ширины, камзол невиданный, в серебристых штуковинах, шитье парчовом, надо полагать. За эль и сыр заплатили, конечно, даже серебром, но каким!.. Да похожих денег Уилл сроду не видывал! Взять, однако, пришлось. Не ровен час от младшего Фармера и по морде схлопочешь, он может. А тем же благородному, пускай и придурочному, не ответишь…

Дом был сложен из крупных бревен. Внутри не было ни перегородок, разделяющих его на отдельные комнаты, ни этажей – вверху были видны стропила и солома крыши. Один угол был отгорожен и скрыт драной засаленной занавеской, в двух противоположных стенах прорублены по два окна, через которые в зал четырьмя мутными, пыльными полосами проникал солнечный свет.

Гунтер, тщетно пытаясь не обращать внимания на оценивающий взгляд трактирщика и перешептывания люден за соседними столами, молча пил из большой деревянной кружки кислый хмельной напиток, по вкусу отдаленно напоминающий пиво, и закусывал желтым овечьим сыром.

Германец напивался целеустремленно и со знанием дела, накачивая себя элем до состояния совершеннейшего беспамятства. Кружек шесть, наверное, уже выдул, а кружки здесь не чета даже баварским. В мюнхенском «Бюргер бройкеллере»[3] и то меньше, а там стараются подражать старине. Вот бы сюда пивоваров из Мюнхена заслать, пускай посмотрят…

Итак, все оказалось правдой. Король Ричард вместе с принцем, черт бы его побрал, Джоном; англичане, ушедшие в крестовый поход, битва при Гастингсе, случившаяся чуть больше сотни лет назад… Бейлифы, рыцари, Нормандия, королевство Английское… «Семьсот пятьдесят один год, семьсот пятьдесят один год, – колоколом билось в голове Гунтера, – но почему?! Какие силы вмешались? Ведь если судить по хроникам, сохранившимся с того, простите, с этого времени, если смотреть показания историков, которые сейчас еще не родились, а их предки носят либо кольчуги, либо холщовые крестьянские рубахи, то можно ли обнаружить единое упоминание о свалившемся с неба драконе по имени Люфтваффе и хозяине его Джонни? Из этого следует лишь одно: жить мне здесь ой как недолго… Нет сомнений – завтра, а то и этой ночью, меня схватят, как посланника сатаны, и вперед, на костер. Хорошо, если быстро. Могут и помучить. Инквизиторы. Проклятые…» Вспомнилось, что инквизиции в конце двенадцатого века еще не существовало, но радости сей факт доставил немного. Не инквизиторы, так кто-нибудь другой, все равно прикончат.

Гунтер стекленеющими глазами оглядывал прочих гостей «Серебряного щита», не стесняясь изучал хозяина, наконец его взгляд кратковременно остановился на сэре Мишеле. Рыцарь тихо сидел напротив, поглощая кислый эль, и, видя, что с Джонни творится неладное, не беспокоил его. Лишь когда кружка германца показывала дно, заботливо подливал из кувшина.

…И все же сомнения оставались. Разум постепенно начинал затуманиваться пьяным маревом, но даже сквозь его пелену виделись странные, малообъяснимые несоответствия меж тем, что Гунтер знал из курса истории, и живой реальностью. В книжках эпоха крестовых походов смотрелась неприглядно: болезни, которые не умели еще толком лечить, а то и вовсе до смерти залечивали; истощенные, забитые крестьяне с выпавшими зубами из-за крайне скудного питания, опустошенные бесконечными войнами деревни; тощие, заморенные непосильной работой на барских полях лошаденки, от которых остались одни кости с натянутой на них кожей; толпы нищих, прокаженных и жутковатых калек на дорогах…

Это не двенадцатый век! Здесь все наоборот! Где гордые рыцари в посеребренных доспехах на могучих конях, где прикрытые гнилой соломой развалюхи и меченые оспой грязные дети, скрюченные, роющиеся в помойной яме в поисках более или менее съедобных отбросов? Первый же встреченный рыцарь – в ржавой продранной кольчуге да лохмотьях, без меча, лошади и без шлема. Нет, шлем есть – пехотная каска германской армии образца 1935 года. С государственным гербом Третьей Германской Империи и партийным знаком НСДАП, вошедшим в этот герб.

Бред. Господи, ну почему в Нормандии двенадцатого века эти вот «забитые крестьяне» своими довольными сытыми физиономиями да телосложением, какое не у всякого спортсмена увидишь, напоминают бравых инструкторов «Гитлерюгенда», что мелькают


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7