Глава 6

— Что ты сделала? — прошептал он, затем закричал:

— Лори! Что ты наделала?

Она пошла в ванную, оставляя на ковре кровавые следы, и открыла краны. Затем ополоснула лицо и промокнула полотенцем обильные следы крови.

— Лори, — повторял Гин, весь дрожа, — Лори, ты скажешь мне, что случилось?

— Я спасла тебе жизнь, — спокойно ответила она, глядя куда-то в сторону.

— Что ты сказала? Лори, ради всего святого…

— Я задрала овцу и тем самым спасла тебе жизнь. На ее месте мог оказаться ты.

Гин не мог в это поверить, у него начиналась истерика.

— Ты исчезаешь куда-то ночью, без одежды, находишь овцу, убиваешь ее и ешь сырое мясо?!

Лори смывала кровь. Она была спокойна и, казалось, совсем не чувствовала себя виноватой.

— Это тебя удивляет? — спросила она. — Ты же знаешь, я — убасти. Мы люди-львы — моя мать и я. Задрать овцу и съесть ее где-нибудь в поле ничем не хуже, чем зажарить ее и подать на стол, как это делаете вы.

— Но ты же сказала, что на ее месте мог оказаться я! Предположим, львиный инстинкт возобладал бы?

Она вытерлась и подошла к шкафу за другой сорочкой.

— Но этого же не случилось — ты жив.

Гин почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Он снова уселся в кресло и пошарил в карманах в поисках сигарет. В пачке оставалась только одна — помятая и изогнутая. Он выпрямил ее и закурил.

— Лори, — сказал он, — ты понимаешь, что это конец?

Она завязывала ленты на длинной вышитой ночной сорочке.

— То есть ты собираешься уйти от меня?

— А что еще мне делать? Это не может больше продолжаться. Я больше тебе не верю. Как я могу спать с тобой, зная, что ты можешь наброситься на меня ночью и перегрызть мне горло? Это невозможно.

Лори причесала волосы и выключила свет в ванной. Она села с краю на кровать и задумчиво и печально посмотрела на Гина.

— Ты должен ненавидеть меня, — сказала она, — ты, наверное, думаешь, что я отвратительная.

— Лори, я так не думаю. Но я не могу спокойно воспринимать происходящее. Это чертовски меня пугает. Неужели ты не понимаешь?

— Конечно. Я знаю, что ты должен чувствовать. Но пойми и ты, что есть сырое мясо для меня так же просто и необходимо, как и дышать.

Гин отрицательно замотал головой:

— Лори, я не могу это принять, несмотря на все твои объяснения. Как часто это с тобой происходит? Каждую ночь? Раз в месяц? Или как?

— Когда мы поженились, я так надеялась, что ты поможешь мне, — сказала она мягко.

— Помочь тебе? Каким образом?

— Я надеялась, что смогу стать просто твоей женой. Обычной американской женой. Должно же когда-то племя убасти прекратить свое существование. Я думала, что стану последней убасти.

— Значит ли это, что ты и твоя мать — последние представители этого племени?

Она кивнула:

— Возможно, есть и другие, но мы никогда не слышали о них. Наше племя было изгнано из Тель-Баста войсками фараонов задолго до Рождества Христова. Убасти сначала расселились по всему миру, но вскоре живых почти никого не осталось. Многие были убиты или захвачены в плен: они были больше львы, чем люди; некоторые просто не смогли приспособиться к жизни среди людей. Я считаю, нашей семье повезло. В нас было больше человеческого, чем звериного. И мы сотни лет скрывались в Европе. Львиные черты проявляются только у женщин, а так как женщины выходили замуж и меняли фамилии, нас трудно было проследить. Иногда мы придумывали себе новые имена. Например, девичья фамилия моей матери — Мизаб — это анаграмма слова «Симба» — так в Африке называют льва.

— Твой отец… он умер. Его действительно задрал медведь? — содрогнулся Гин. — Или это сделала твоя мать?

— Мама очень чтит традиции, — зашептала Лори. — Я не такая, как она. Она верит во все древние ритуалы.

— Так, значит, она действительно убила твоего отца?

— Я не знаю точно. Она об этом никогда не говорит. Но в древних книгах сказано, что женщина-лев должна уничтожить своего партнера после того, как он перестал быть ей полезным.

— Полезным? — переспросил Гин.

— Все зависит от того, что женщина хочет получить от своего мужа. Мой отец привез маму в Америку, обеспечил ей жизнь, о которой она мечтала, дал ей дочь, и больше он ей был не нужен.

Гин докурил сигарету и раздавил окурок в пепельнице.

— То же самое ожидает и меня? Сначала я буду полезным, введу тебя в вашингтонское светское общество, а потом ты меня разорвешь на куски?

— Гин, — перебила она, — ты не понял.

— Может быть. И не хочу понимать! Все, что я хочу, — это убраться из этого проклятого дома. Лори, неужели ты не понимаешь, о чем ты меня просишь? Ты возвращаешься домой голая, вся в крови, и ожидаешь, что я скажу с улыбкой: «Привет, дорогая, ты хорошо провела ночь?»

— Вечером ты говорил, что любишь меня.

— Ну, а сегодня утром я уже не уверен в этом.

— Гин, я думала, ты…

— Ты думала, я что? — закричал он. — Ты думала, я сяду и позволю обращаться с собой, как с манекеном? Разве ты не понимаешь, чего мне стоило вернуться сюда после того, как я увидел твое тело? Я любил тебя и думал, что смогу убедить тебя сделать пластическую операцию. И когда я вернулся, ты начала подкрадываться ко мне, твоей жертве, как проклятое хищное животное!

— Гин, я хочу измениться. Хочу! Ты — моя единственная надежда.

— Вчера ты не говорила, что хочешь измениться. «Я убасти, и горжусь этим» — вот что ты сказала! «Почитать и уважать мужа — не значит изменять внешность». Лори, ты не человек!

Она вздрогнула. На мгновение ее глаза расширились, потом она, казалось, расслабилась, пытаясь обуздать свою дикую звериную натуру.

— Гин, я люблю тебя, — сказала она.

Он ничего не ответил.

— Я твоя жена, Гин, кем бы я ни была. Я знаю, ты хочешь, чтобы я изменилась, я тоже этого хочу. Я согласна сделать пластическую операцию. Мне удалят грудь; и я никогда больше не уйду ночью. Я смогу, Гин, если ты поможешь мне. Только помоги, пожалуйста, даже если ты меня не любишь, даже если я для тебя отвратительное животное, пожалуйста, помоги мне избавиться от этого кошмара.

Он кашлянул.

— Хорошо говорить так с набитым брюхом, правда? А что будет, когда ты снова проголодаешься? Что будет, когда тебе понадобится глоток свежей крови?

— Гин, я обещаю.

— Не надо. Я ухожу. Мой адвокат пришлет тебе документы о разводе.

Лори опустилась на колени, она плакала.

— Встань! — нетерпеливо крикнул он. — Слезы не помогут!

— Гин, дай мне шанс! Пожалуйста, Гин, ну пожалуйста!

— Встань, я сказал!

В этот момент дверь в спальню открылась и появилась миссис Сэмпл, высокая и строгая, в длинном халате. Она была безупречно причесана, на лице был макияж. Она стремительно подошла к Лори и положила руки ей на плечи, сверля Гина холодным недоверчивым взглядом.

— Вы расстроили ее! — сказала она обвиняюще. — Разве вы не знаете, какая она чувствительная?

Гин едва заметно кивнул:

— Я также знаю, что она выпрыгивает из окна второго этажа и задирает овцу.

— Глупец, она же убасти, — прошептала миссис Сэмпл, — живой потомок самых гордых и редких существ на земле. Неужели вы этого совсем не понимаете?

— О, я очень хорошо все понимаю! Я читал об убасти.

— Тогда вы должны знать, что с Лори нельзя обращаться как с заурядной домохозяйкой. О Лори, не плачь, моя дорогая. Посмотрите на нее, Гин, неужели вы не видите древнюю породу?

— Какую породу? — просто спросил Гин. — Львиную породу?

— О Лори, не плачь, дорогая, не плачь! — повторяла миссис Сэмпл, обнимая дочь.

Гин подошел к туалетному столику и собрал свои запонки, расческу и мелочь. В зеркало он видел миссис Сэмпл, наблюдавшую за ним, но он намеренно не поворачивался. Гин хотел показать ей, что он не какая-нибудь беспомощная газель, хотя его сердце бешено стучало и руки дрожали.

— Что вы собираетесь делать? — спросила миссис Сэмпл. — Вы собираетесь оставить эту девушку одинокой и безутешной?

Гин не повернулся. После паузы миссис Сэмпл вновь заговорила:

— Ей, необычному и редкому созданию, придется в одиночку вести борьбу за выживание в жестоком мире, который ненавидит ее. Вы этого хотите?

— Завтра я встречусь со своим адвокатом, — сказал Гин. — Я уверен, мы что-нибудь придумаем.

— Вы приняли такое решение потому, что ей иногда присуще странное поведение и аппетит к сырому мясу, и вы решили, что больше не любите ее? Это так?

— Я этого не говорил, — хрипло произнес Гин. — Я не могу принять ее странное поведение — это все, что я сказал. Однажды я уже был ею укушен и даже ранен. Этой ночью моя жизнь была под угрозой, и только случай помог мне остаться в живых. Я могу принять ее физические проблемы и все, что связано с ее родословной, но я не хочу постоянно подвергаться опасности. И если хотите знать всю правду, я просто боюсь.

Гин достал из шкафа чемодан и начал укладывать в него рубашки, носки, галстуки. Лори все еще стояла на коленях, закрыв лицо руками, ее мать была рядом, нежно поглаживая ее волосы.

— Да, — сказал Гин, — вот такие дела. Я все сказал.

— Вы уверены? — спросила миссис Сэмпл. — Даже если я дам вам гарантии?

— Гарантии? Какие гарантии?

— Ну, — сказала миссис Сэмпл, — предположим, я гарантирую вам безопасность и душевное спокойствие.

— Каким образом?

— На ночь вы сможете запирать Лори в соседней комнате, в той маленькой комнате, где вы лежали раненый. У вас будет ключ. И еще Матье даст вам винтовку. Вы положите ее у кровати, и если кто-нибудь будет вам угрожать, вы сможете защититься.

— Замкнутая дверь и заряженная винтовка — вот чем обернулась любовь!

Миссис Сэмпл подошла и взяла его за руку.

— Гин, это будет продолжаться недолго. Лори будет знать, что вы рядом и готовы помочь ей забыть, что она убасти. Постепенно она изменится. Гин, вы любите ее. Помогите Лори стать нормальным человеком. Неужели вы не понимаете, что она не может жить без вашей любви? Она никогда не полюбит другого мужчину так сильно, как вас. Неужели вы хотите сделать ее несчастной?

— Предположим, однажды ночью она набросится на меня, и я вынужден буду выстрелить? Что тогда?

— Этого не случится. Винтовка нужна только для вашего спокойствия.

— Вы в этом так уверены? А как же ваш покойный супруг? Что с ним случилось?

— Он погиб на охоте, в Канаде. Его задрал медведь.

— Вы хотите сказать, что это выглядело так, будто его задрал медведь?

Миссис Сэмпл отпустила его руку и вернулась к Лори, которая уже сидела на кровати, обхватив себя руками, как будто ей было холодно.

— Я знаю о твоих подозрениях, Гин, знаю, как все это шокирует тебя. Я только прошу простить нас, — прошептала она.

Гин облизал губы. Он колебался. Уйти от Лори было бы, конечно, безопасней и легче всего, но по-мужски ли это? Какой он муж после этого? Он знал, что она может быть опасна, но не опаснее любой другой женщины, подверженной периодически повторяющемуся психозу. Возможно, при помощи Питера Грейвза, психиатра, он действительно перевоспитает Лори. В конце концов, даже настоящие тигры и львы удачно поддаются дрессировке. Что же говорить о существе, которое все-таки наполовину человек?

— О, пожалуйста, Гин, не покидай меня, — вновь и вновь повторяла Лори.

Это звучало так трогательно, что он сдался.

— Хорошо, — медленно произнес он, — сделаем еще одну попытку. Но на этот раз все будет по-моему. Мы договоримся о пластической операции. Мы сходим к опытному психиатру. И дверь в спальню будет заперта до тех пор, пока я не увижу, что ты в порядке и можешь спать со мной в одной постели.

Гин подошел к кровати и взял Лори за руки. Миссис Сэмпл по-кошачьи улыбалась и почти мурлыкала от удовольствия.

Питер Грейвз вышел из своего кабинета и закрыл за собой дверь. Он выглядел очень задумчивым. Гин просматривал зачитанные до дыр номера журнала «Тайм».

— Ну, о чем задумался? — спросил он.

Питер присел рядом и начал теребить свой подбородок.

— Она очень странная, это факт, — сказал он неопределенно. — Она самая странная личность из всех, с кем мне приходилось сталкиваться.

Гин отложил журнал.

— Слушай, Питер, все это мне уже известно. Именно поэтому мы здесь. Я хочу знать, что у нее не в порядке и как это можно исправить?

Питер откинулся на спинку кресла.

— Видишь ли, — сказал он медленно, — это не тот случай, когда нужно лечение. В действительности я не уверен, больна ли она вообще.

— Но если это не психоз, то что тогда?

— Я не совсем уверен. Видишь ли, на языке непрофессионала психоз — нарушение, при котором серьезно искажается восприятие реальности, даже если то, о чем она рассказывает, несколько необычно.

— Ты хочешь сказать, что она в порядке?

— Я бы так не сказал, нет. Она немного нервничает из-за ваших отношений, чувствует себя виноватой из-за того, что скрывала от тебя правду, но в остальном она такая же нормальная, как и мы с тобой.

— А что необычного она рассказывала?

Питер пожал плечами:

— Она необычна, потому что не похожа на остальных. Она думает, что иметь больше одной груди — совершенно нормально, что нормально убивать животных и есть сырое мясо. Но причина такого отношения к себе — не в душевном недуге. Какой бы ни была ее психика, клетки ее мозга функционируют нормально, она мыслит уравновешенно и хладнокровно. Она волнуется и переживает только тогда, когда рассказывает о тебе. Она очень старается угодить тебе во всем, знаешь ли ты об этом?

— Ты действительно думаешь, что она женщина-лев?

— Кто знает? Она имеет во внешним облике некоторое сходство с львицей и кое-какие психологические характеристики, определяющие ее звериное поведение. Но как далеко это зашло?

— Питер, я видел, как она выпрыгнула из окна, со второго этажа, головой и руками вперед, как кошка, и даже не пострадала при этом.

Питер нахмурился:

— Ты уверен, что тебе самому не нужен курс психоанализа?

— Питер, я клянусь, что это правда.

— Ну, — сказал Питер, — тогда я не знаю. Я никогда не сталкивался с подобным. Я наблюдал несколько случаев, когда люди страдали от своего физического уродства и нуждались в психологической помощи, но в большинстве этих случаев пациентов беспокоил их внешний вид, умственно они были совершенно нормальны. Что сбивает меня с толку, так это то, что твоя жена абсолютно уверена в себе.

— Так что же мне делать? А если она снова станет опасной?

Питер вздохнул:

— Думаю, перед тобой открыт только один путь — продолжать помогать ей своей любовью и привязанностью и попытаться дать ей понять, каким должно быть ее поведение. Если у нее снова начнется припадок, скажи, что этого не одобряешь. Постепенно роль женщины-львицы утратит для нее свою привлекательность.

— А как насчет веры в предопределенную судьбу? Она тебе говорила что-нибудь об этом?

— Нет, ничего конкретного. Но она по-прежнему твердо верит, что это произойдет.

Гин почесал затылок.

— У тебя есть какие-нибудь догадки, что это за событие? Что должно произойти и когда?

— Нет, у меня нет вообще никаких версий. Так что извини. Она только сказала, что этого требует Баст. Кто этот Баст? Может, ты его знаешь?

Гин встал, усталый и подавленный.

— Да, — сказал он тихо. — Я его знаю.

Следующие три недели Гин и Лори продолжали жить в особняке Сэмплов. Они вели какое-то странное ритуальное существование, которое, казалось, все больше уводило их от реальности. Они решили, что Мерриам — более уединенное место, чем квартира Гина в Вашингтоне, и больше подходит Лори для адаптации к новой жизни.

Уолтер Фарлоу заметил, что Гин стал замкнутым, под глазами у него появились темные круга, как будто он никогда не высыпался. И это была правда. Каждую ночь он запирал свою молодую жену в маленькой комнате рядом со спальней, затем закрывался на ключ и ложился спать в кровать с балдахином. Ключ от двери в комнату Лори он носил у себя на шее на цепочке; рядом с его кроватью на расстоянии вытянутой руки лежала большая охотничья винтовка, которую ему молча вручил Матье.

Лори по-прежнему работала во Франко-африканском банке, так что они часто встречались во время ленча и кофе. Она стала более сдержанной, иногда бывала необъяснимо отчужденной и задумчивой, как будто ее мысли витали где-то далеко. Гину часто приходилось по несколько раз повторять свой вопрос, и только потом она отвечала.

По вечерам, если они не отправлялись куда-нибудь в гости или Гин не был занят допоздна на работе, ритуал был неизменным. Они ужинали при свечах. Миссис Сэмпл обычно доминировала в разговоре, вспоминая Египет и Судан, потом слушали музыку или смотрели телевизор и наконец укладывались спать. Перед сном Гин целовал Лори у двери в ее комнату и запирал дверь на ключ. Он всегда дергал за ручку, чтобы быть уверенным, что она закрыта. И говорил: «Спокойной ночи, Лори, приятного сна». И всегда ждал, что она ответит, хотя она никогда ему не отвечала. Потом он ложился и не смыкал глаз, разглядывая балдахин, и прислушивался: то ему казалось, что он слышит ее дыхание, то будто кто-то скребется в дверь. Утром, около семи, он просыпался после нескольких часов тревожного сна и шел открывать ее ночную темницу. Лори всегда улыбалась ему, такая красивая и нежная, что с течением времени воспоминания о двух первых ужасных ночах стирались из памяти и ему все труднее становилось запирать ее на ночь. Только какой-то инстинкт, засевший глубоко в подсознании, заставлял его делать это — и еще гравюра «Газель Смита». Лори, казалось, принимала это заключение спокойно и рассудительно, так же, как и свое наполовину львиное тело. Но именно эта ее покорность создавала для Гина трудность в общении с ней. Он начинал думать, что это будет продолжаться бесконечно, что она смирилась и довольна своим положением получеловека-полузверя.

Лори записалась на пластическую операцию в частную клинику к доктору Бейдермейеру и отнеслась к предстоящей операции спокойно и мудро. Когда Гин начинал говорить с ней об этом, уверяя, что все пройдет хорошо, она только улыбалась и говорила «Да, я знаю» с таким видом, будто она знает что-то такое, что вскоре может все изменить. Миссис Сэмпл тоже, казалось, разделяла с ней этот секрет, так что к концу третьей недели Гин почувствовал себя тем единственным человеком на тонущем корабле, от которого скрывают, что судно дало течь.

Однажды вечером, в четверг, проводив Лори до двери ее спальни, он сказал:

— Очень скоро ты забудешь само слово «убасти». Я чувствую это.

— Ты думаешь?

— Ты забудешь, если захочешь. Ты же хочешь забыть?

Лори взглянула на него с легким, едва заметным сожалением. Позади нее тусклый приглушенный свет падал через витражное окно на широкую лестницу.

— Иногда я и сама не знаю.

Гин распахнул перед ней дверь ее спальни.

— Если ты хочешь остаться такой, какая ты есть, я не собираюсь принуждать тебя, Лори. Но в таком случае я не смогу оставаться твоим мужем.

Она слабо улыбнулась.

— Может, нам следует сделать сейчас следующий шаг? — сказала она. — Это поможет мне быстрее измениться.

— Какой следующий шаг?

— Может, тебе следует пригласить меня в спальню, как это делают все мужья?

Он ничего не ответил.

— Гин, — сказала она, касаясь его руки, — это не должно продолжаться. Я не обращаю внимания на то, что ты запираешь меня здесь. Я знаю, что ты чувствуешь. Но наш брак, по сути, неполноценный. Мы даже не пытались быть вместе.