Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Воспоминания советского дипломата (1925-1945 годы)

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Майский Иван Михайлович / Воспоминания советского дипломата (1925-1945 годы) - Чтение (стр. 7)
Автор: Майский Иван Михайлович
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


И опять горняки - отклонили его большинством 461 тыс. против 313 тыс. голосов. Однако все сознавали, что продолжать дальше борьбу невозможно. Тогда была созвана Национальная конференция горняков, которая большинством 520 тыс. против 286 тыс. голосов предложила дистриктам немедленно вступить в переговоры с шахтовладельцами по поводу заключения с ними местных соглашений. Конференция рекомендовала рабочим требовать от владельцев внесения в соглашения определенных пунктов, гарантирующих минимальные интересы углекопов, но этого не удалось добиться ни в одном случае. Горнякам приходилось брать то, что являлось теперь достижимым.
      Так закончилась эта великая 7-месячная борьба. Однако формального решения о прекращении стачки так и не было принято.
      Артур Кук присутствовал на VII съезде советских профсоюзов в Москве. 6 декабря 1926 г. он выступил здесь с большой речью, в которой горячо благодарил советских рабочих за их помощь английским горнякам во время борьбы и откровенно заявил, что горняки на этот раз отступили, потому что их "одолел голод". Однако Кук был уверен, что в другой раз будет иначе. Закончил он свое выступление словами: "Мы ждем вашей помощи, мы ждем, что вы поделитесь с нами вашим опытом. Однако нам нужно не только знание, но и мужество... Ленин обладал не только одним знанием, но и мужеством, мужеством на практике применять свое знание. В Англии нашим руководителям недостает мужества. Массы будут бороться, как боролись горняки, но мы в Англии еще не создали руководителей, в нужный момент обладающих мужеством довести борьбу до победного конца... Мы воспользуемся уроками этой борьбы... Мы извлечем из своего опыта пользу"{19}.
      Кук, несомненно, извлек пользу из проделанного опыта. Было немало оснований думать, что в процессе дальнейшего развития он твердо пойдет по намеченному пути. К сожалению, смерть слишком рано вырвала его из рядов британского рабочего движения (в 1931 г.). Но не только Кук сделал выводы из пережитого опыта. То же самое сделали и многие другие горняки. Лучшим свидетельством является тот факт, что несколько позднее, уже в 30-е годы, генеральным секретарем Федерации горняков был избран коммунист Артур Хорнер.
      Здесь мне хочется сказать несколько слов о роли Коммунистической партии Британии в событиях 1926 г. Эти события явились для нее тяжелым испытанием, но она выдержала его.
      Прежде всего компартия сумела найти правильную линию в шуме и сутолоке разыгравшейся борьбы. Она сразу разгадала суть политики правительства и квалифицировала отчет комиссии Самуэля как объявление войны рабочему классу. Отсюда ее широкая агитация за мобилизацию пролетариата в целях поддержки углекопов и лозунг всеобщей стачки как наиболее острого оружия для достижения этой цели. Одновременно компартия во весь голос поставила вопрос о международной поддержке британского пролетариата и о повсеместной организации Советов действия. Предвидя, что в случае обострения борьбы правительство пустит в ход оружие, компартия приняла меры к усилению агитации среди солдат (эта работа не прекращалась в течение всей стачки) и к созданию среди рабочих дружин самообороны. Вместе с тем, не предаваясь никаким иллюзиям относительно характера лидеров тред-юнионов, компартия с самого начала предостерегала массы от возможной измены вождей, напоминая о "черной пятнице" 1921 г.
      Когда всеобщая стачка наконец разразилась, компартия, памятуя, что наилучшая стратегия заключается не в обороне, а в наступлении, подняла перчатку, брошенную правительством рабочему классу, и открыто признала политический характер движения. Поэтому в ходе борьбы она выдвигала политические лозунги и настаивала на максимальном расширении сферы забастовки и на немедленном призыве к борьбе рабочих отрядов "второй линии". Целый ряд провинциальных стачечных комитетов и Советов действия находился полностью под влиянием коммунистов. Коммунистические ораторы пользовались громадным успехом на забастовочных митингах и собраниях. Коммунисты играли весьма важную роль в организации демонстраций и обнаружили необычайную энергию в составлении, печатании и распространении стачечных бюллетеней как в Лондоне, так и во всех других промышленных центрах.
      Равным образом компартия при ликвидации всеобщей стачки не потеряла головы и сумела занять правильную линию поведения. Она выступила против предательства Генсовета и решительно обрушилась на "левых" за их трусость и половинчатость. А после окончания всеобщей стачки компартия выдвинула лозунг: концентрация всех сил на поддержке горняков, - и сама дала яркий пример того, как этот лозунг надо было проводить на деле.
      Да, Британская компартия с честью выдержала выпавшее на ее долю испытание, однако справедливость требует сказать, что размеры ее влияния на ход событий были весьма ограниченны. Партия была основана в 1920 г. и в момент всеобщей стачки насчитывала всего лишь около 5 тыс. членов. Единственный еженедельный орган партии "Уоркерс уикли" расходился в 50-60 тыс. экземпляров. Естественно, что при таких условиях роль компартии в разыгрывающихся событиях не могла быть особенно крупной, однако в те бурные дни она сделала все, что могла, и несомненно вписала славную страницу в свою историю.
      Смерть Л. Б. Красина
      Не желая разрывать картины событий, связанной со всеобщей стачкой, я несколько забежал вперед и отвлекся от вопросов дипломатических. Возвращаюсь теперь к этим вопросам, в том числе и к перипетиям моей личной жизни и работы.
      Сразу же после всеобщей стачки, в конце мая 1926 г., я уехал в отпуск, который решил проводить в СССР. Уезжал я с намерением больше не возвращаться в Лондон, так как мне очень не нравилась атмосфера, господствовавшая в то время в полпредстве. Осенью 1925 г. лондонское полпредство должен был возглавить Леонид Борисович Красин, бывший до того советским послом в Париже. Красин страдал белокровием. Состояние его осенью 1925 г. настолько ухудшилось, что он не мог выехать из Франции после своего назначения в Лондон и провел зиму 1925/26 г. в Париже, проходя курс лечения у лучших специалистов того времени. Пока же руководителем лондонского полпредства был первый советник А. Розенгольц, о котором упоминалось выше. Работать с ним было очень нелегко. Поэтому весной 1926 г. я решил "сбежать" из Лондона и сразу же по приезде в Москву в конце мая в отпуск твердо заявил, что в Лондон не вернусь. Около месяца я был занят писанием для ВЦСПС моего репортажа о всеобщей стачке, затем мы с женой, около месяца плавали на пароходах по Волге и Каме, потом я временно возглавлял ВОКС, готовясь к постоянной работе в Москве на предстоящую зиму... И вдруг все внезапно изменилось! Однажды M. M. Литвинов, ведавший в Наркоминделе странами Запада, вызвал меня и сказал:
      - Вам придется срочно выехать в Лондон.
      - Как!? - воскликнул я, - я же подробно излагал вам еще в мае причины, по которым я не считаю целесообразным оставаться в Лондоне. Они остаются в силе.
      - Знаю, - продолжал Максим Максимович, - и раньше, как вы знаете, я склонен был пойти вам навстречу. Но сейчас положение изменилось, и ваше присутствие в Лондоне крайне необходимо. Суть дела сводится к следующему. К концу лета Л. Б. Красин как будто бы настолько поправился, что уехал из Парижа в Лондон и приступил к исполнению своих обязанностей. К сожалению, однако, улучшение в состоянии здоровья Леонида Борисовича оказалось временным, и дальнейшие перспективы неясны... Работать по-настоящему Красин, очевидно, не может. Ему нужны помощники. Посылать нового советника в Лондон рискованно: при нынешних наших отношениях с правительством Болдуина англичане могут просто не дать ему визы. Поэтому мы пришли к выводу, что единственным разумным шагом является ваше возвращение в Лондон. К счастью, формально мы еще не отозвали вас из Лондона и вопрос об английской визе для вас не стоит. Надеюсь, вы понимаете трудность создавшегося для нас положения и не будете настаивать на оставлении в Москве. Понимаю, что возвращение в Лондон для вас неприятно, но вы должны пожертвовать личными чувствами в интересах государственного дела. Помогите Красину в его работе.
      Аргументация M. M. Литвинова была столь убедительна, что мне пришлось согласиться. Так осенью 1926 г. я вновь оказался в стенах нашего лондонского полпредства и опять приступил к исполнению своих обязанностей. Но теперь они несколько отличались от того, чем я занимался в первый год моей дипломатической работы в Англии.
      Красин приехал в Лондон с большими планами и надеждами. Здоровье его перед тем значительно улучшилось, и он рвался, пока еще не поздно, приложить свои силы к улучшению англо-советских отношений, которые в тот момент находились в очень напряженном состоянии. В правительственных кругах и в Сити с прибытием Красина также связывались известные ожидания. Л. Б. Красина в Лондоне уважали и хорошо знали по его переговорам с Ллойд Джорджем в 1920 г., результатом которых явилось первое торговое соглашение 1921 г. между Советской Россией и Великобританией. Леонид Борисович сыграл важную роль в ликвидации острого конфликта между обеими странами в связи с "ультиматумом Керзона"{20} в 1923 г. Леонид Борисович в качестве наркома внешней торговли в первые годы после Октября опекал развитие экономических отношений между Англией и Советским государством. В результате в руководящих британских кругах - политических и хозяйственных - Красин приобрел репутацию умного, делового, энергичного человека "здравого смысла", с которым можно договориться по спорным вопросам. И так как людей типа Болдуина и Остина Чемберлена все-таки беспокоило обострение отношений с Советской страной, то они рассчитывали несколько выправить положение, имея в качестве партнера "благоразумного" Красина.
      Как бы то ни было, но с приездом Леонида Борисовича в Лондон атмосфера в англо-советских отношениях приняла такой характер, что сделала возможным начало более серьезных разговоров об их нормализации. И Красин сразу решил до конца использовать открывшиеся перспективы. Октябрь 1926 г. прошел у него в настойчивых попытках установить нужные контакты с британской стороной. А я, как его непосредственный помощник, взял на себя всю заботу по подготовке его встреч с нужными людьми, сбору для него необходимых материалов, составлению текстов различных меморандумов, записок, писем и т. д. Мне это очень нравилось не только потому, что работа с Красиным доставляла большое удовольствие, но также и потому, что подобная помощь полпреду являлась для меня прекрасной школой дипломатической работы. Из событий того месяца у меня в памяти с особой яркостью запечатлелись два.
      Первое - это большой разговор Красина с Остином Чемберленом, происходивший 11 октября. Я не присутствовал при этом разговоре (Красин достаточно хорошо знал английский язык и не нуждался в переводчике), однако из рассказа моего шефа, а также из сопровождавших эту встречу толков в политических кругах и в печати я сразу же узнал о ней все подробности. Как человек, особенно тесно связанный с проблемами экономического порядка, Красин построил свою беседу с министром иностранных дел на иллюстрациях быстрого роста и укрепления советского хозяйства. В качестве одного из доказательств этого Красин, помню, привел такой пример: в 1923 г. в СССР был ввезен первый американский трактор, а в 1926 г. их было уже 26 тыс. Красин не скрывал экономических трудностей Советской страны и выдвигал идею долгосрочного английского займа (именно займа, а не кредитов) как средства быстро двинуть вперед развитие нашей экономики, одновременно указывая Чемберлену: "Подумайте, какие возможности для британской промышленности открывает советский рынок с его 22 млн. крестьянских хозяйств!" А когда Чемберлен заикнулся было об отсутствии доверия людей Сити к стабильности этого рынка. Красин со смехом воскликнул: "Мы существуем уже 9 лет, заверяю вас, что мы просуществуем еще 199!" Аргументы Красина, видимо, произвели на Чемберлена известное впечатление, ибо он стал заверять советского полпреда, будто бы Англия не питает к СССР никаких враждебных чувств, но англо-советских договоров от 8 августа 1924 г., подписанных Макдональдом, нынешнее правительство признать не может. Чемберлен жаловался на пассивность баланса Англии в торговле с СССР (тема, которая неоднократно повторялась, когда уже позднее в качестве посла я вел в Лондоне переговоры о торговом соглашении 1934 г.), но признал, что монополия внешней торговли является ключом ко всей советской экономической системе и что он не собирается настаивать на ее отмене. В конечном итоге Чемберлен дал понять, что вместе с советской стороной он готов заняться изучением путей для улучшения отношений между двумя странами. По тем временам это было, значительным успехом.
      Когда по возвращении от Чемберлена Красин передал мне, что происходило во время беседы, он вдруг засмеялся и прибавил:
      - А знаете, лично Чемберлен мало импонирует собеседнику... Керзону он годился бы в секретари...
      Другой важный разговор Красин имел 15 октября с директором знаменитого Английского банка - Монтегю Норманом. Посредником между ними был пресловутый Лесли Уркварт, который тогда еще рассчитывал на получение от нас выкупа за свою концессию{21} и потому готов был оказать услугу советскому полпреду. Красин был у Монтегю Нормана и имел с ним большую беседу, которая продолжалась около полутора часов. Говорили очень обстоятельно и откровенно. Рассказывая мне потом о своем визите, Красин заметил:
      - Норман, несомненно, очень крупный и интересный человек. Он меньше всего напоминает жадного капиталистического дельца, который ищет только прибыли и личного обогащения. Мне говорили, что эти вопросы Монтегю Нормана вообще мало интересуют, тем более что материально он более чем обеспечен, и, разговаривая с ним с глазу на глаз, в это веришь. На меня он произвел впечатление скорее умного и делового ученого, финансиста с большой эрудицией и широким горизонтом, чего-то вроде философа капиталистической системы... И притом он так молод! Я дал бы ему не больше 35-40 лет.
      - Ну, что вы! - прервал я Красина, - мне известно, что Монтегю Норману перевалило уже за полсотни...
      - В самом деле? - удивился Красин. - Во всяком случае, выглядит он гораздо моложе... Впрочем, англичане - особенно из высших слоев дьявольски моложавы.
      Я поинтересовался, о чем шел разговор. Леонид Борисович ответил, что он развивал перед директором Английского банка мысль о том, что перед Советской страной сейчас лежат два возможных пути: либо опираться в своем дальнейшем развитии только на свои собственные внутренние ресурсы, либо пытаться возможно шире использовать в этих целях финансовую помощь буржуазного мира, в частности Англии. Первый путь медленнее, но надежнее, второй путь быстрее, но опаснее, ибо ставит наше хозяйство в известную зависимость от недружественных нам сил. Тем не менее Советское правительство было бы готово рискнуть допустить известную инвестицию иностранного капитала в советскую промышленность в форме концессий и т. п. Однако, по мнению Красина, этого мало. Для того чтобы дать мощный толчок хозяйственному росту СССР, нужно получение большого долгосрочного займа, например от Англии. И, если подойти к данному вопросу с общеевропейской точки зрения, такой заем был бы только выгоден для Европы: ведь без крупного роста внешней торговли СССР трудно себе представить восстановление всего европейского хозяйства, расстроенного войной 1914-1918 гг. И Красин в упор задал Монтегю Норману вопрос: что он думает по этому поводу?
      - И вот тут, - продолжал, оживляясь, Красин, - произошло самое любопытное. Монтегю Норман заявил, что он вполне согласен со мной и что без вовлечения России в систему европейского развития полное восстановление европейского хозяйства невозможно. Он говорил также, что без долгосрочных займов серьезный подъем советской экономики немыслим... Он все это, как глава Английского банка, прекрасно понимает. Но когда я спросил Нормана, каковы перспективы получения Советским Союзом долгосрочного займа в Англии, он ответил: никаких, если вы не вернетесь к принципу частной собственности; дескать, британское общественное мнение без этого не допустит выпуска советского займа в Сити. Я ответил, что советское общественное мнение не допустит признания частной собственности на заводы, фабрики и т. д. Норман пожал плечами и сказал: "Получается заколдованный круг".
      Вспоминая сейчас, 50 лет спустя, об этой беседе Красина с Монтегю Норманом, я невольно думаю о том, как своеобразны пути истории. Тогда, в 20-е годы, отдельные, более дальновидные представители буржуазии, вроде Монтегю Нормана, хорошо понимали, что наиболее целесообразной политикой с точки зрения европейскокапиталистических интересов является широкое вовлечение СССР в европейский хозяйственный оборот, однако они были бессильны в осуществлении такой политики: мешала классовая слепота широких кругов буржуазии. То же самое наблюдалось и позднее, когда мне приходилось работать в Лондоне уже в качестве посла. В итоге экономика СССР фактически развивалась на основе внутренних ресурсов при совершенно ничтожном участии иностранного капитала. Поэтому она развивалась медленнее, чем могла бы, и с большими трудностями. Однако героизм советского народа преодолел все. В конечном счете наша страна не имеет причин сожалеть о том, что произошло. Именно благодаря финансово-экономической блокаде, которую фактически осуществлял в отношении СССР капиталистический мир, мы не только сохранили полную хозяйственную независимость, но и закалились экономически.
      Со второй половины октября 1926 г. здоровье Красина стало ухудшаться. Болезнь брала свое. Сначала он перестал выезжать сам с визитами и по делам, но продолжал принимать приходивших к нему посетителей. Потом он прекратил свидания с чужими людьми, ограничиваясь встречами лишь с сотрудниками полпредства. Вскоре и это оказалось Леониду Борисовичу не по силам.
      Он перестал выходить в кабинет и проводил большую часть времени в спальне, где для него специально был поставлен небольшой письменный стол. Здесь он принимал главным образом первого секретаря Д. В. Богомолова и меня. Здесь же он читал наиболее важные письма и документы, которые я ему передавал. В спальне я обыкновенно получал от Леонида Борисовича и указания по различным вопросам текущей работы полпредства. С начала ноября состояние Красина настолько ухудшилось, что ему пришлось лечь в постель, и я под различными предлогами стал сводить к крайнему минимуму необходимость знакомить его с политическими делами, хотя он настойчиво требовал держать его в курсе всех событий.
      В те дни вся наша энергия была сосредоточена на отчаянной борьбе за жизнь Красина. Мы свели знакомство с лучшими врачами Лондона, часто ездили и на знаменитую Хардей-стрит{22}, вели длинные беседы с медицинскими светилами Англии, устраивали консилиумы и обследования. У меня до боли сжималось сердце, когда я видел, как Леонид Борисович с каждым днем становится все бледнее и слабее, и мы все готовы были идти на самые крайние меры, лишь бы опять поставить его на ноги. Разумеется, полпредство все время информировало Москву о состоянии здоровья Красина и получало оттуда все необходимые инструкции. Основное в них было: не жалеть никаких средств для борьбы с его болезнью.
      Белокровие очень тяжкая болезнь. Медицина не умеет ее по-настоящему лечить даже сейчас, - тем более не умела она это делать больше 40 лет назад. Английские врачи пускали в ход различные методы - диету, лекарства, переливание крови. Особенно большое значение они придавали переливанию крови. Полпредство, которое жило ежедневными бюллетенями о состоянии здоровья Красина, искало и находило подходящих доноров в своей собственной среде, а также в среде других членов советской колонии в Лондоне. Охотников было сколько угодно. Каждое переливание давало эффект: Красин как-то оживал, щеки его слегка розовели, он начинал говорить, интересоваться окружающей обстановкой, но, к сожалению, это продолжалось недолго. Потом болезнь опять вступала в свои права, и мы с ужасом думали: неужели близок конец?
      Красин был спокойно-разумный больной и притом большевик! Он нередко говорил:
      - Будем бороться с недугом твердо, упорно, по-большевистски!
      И, действительно, он послушно и настойчиво выполнял предписания врачей.
      7 ноября 1926 г. в полпредстве был устроен большой дипломатический прием. Ввиду болезни Красина гостей принимали Любовь Васильевна Красина и я как заместитель полпреда в тот момент. Народу пришло много, но почти исключительно лейбористы, тред-юнионисты, левые интеллигенты. Еще раз наглядно демонстрировался дипломатический вакуум: не было ни одного представителя Форин оффис. Еще раз мы выступали как "посольство при оппозиции его величества". Все гости знали о тяжелом состоянии Леонида Борисовича, и потому атмосфера на приеме была сдержанная, даже чуть-чуть гнетущая. Должно быть, поэтому английские гости ушли сравнительно рано, и к 10 часам вечера остались только свои, советские товарищи. По русскому обычаю скоро стали петь песни. И вот...
      Открылась дверь, выходившая на лестницу из спальни Красина, и дежурная сестра принесла от него записку: Леонид Борисович просил товарищей спеть ему старые революционные песни. Мгновение спустя на лестнице село человек сто мужчин и женщин и начался долгий необычный концерт... Такой, какого я больше никогда в жизни не слышал...
      Пели "Спускается солнце за степи...", "Пыльной дорогой телега несется...", "Варшавянку", "Красное знамя", "Замучен тяжелой неволей...", "Смело, товарищи, в ногу..." И многие другие...
      Пели не так, как обычно, а с какой-то особенной глубиной и трогательностью, громко и приглушенно в одно и то же время, ибо все знали, что поют для больного человека, для посла и старого революционера, дни которого были сочтены. Хотели доставить ему перед концом хоть небольшую радость и потому не жалели стараний. Раза два осведомлялись, не прекратить ли? Может быть, Леонид Борисович устал? Хочет отдохнуть?.. Но Леонид Борисович присылал в ответ: "Нет, пойте, еще пойте! Ваше пение меня волнует и вдохновляет!" И товарищи, собравшиеся на лестнице, пели, пели, без конца пели...
      Только за полночь певцы стали расходиться, унося навсегда неумирающую память об этом изумительном вечере, который остался в моем сознании как вечер прощания Красина с жизнью. Моя жена - одна из главных запевал на лестнице - возвращалась домой со слезами на глазах...
      С середины ноября стало ясно, что роковая развязка близка. Все искусство медицины, все заботы Советского правительства, вся жизненная энергия больного оказались бессильными перед страшным недугом. Леонид Борисович лежал в постели, и, заходя к нему каждый день, я с ужасом видел, как явно тают его силы, как он становится все слабее, все равнодушнее к окружающему миру. Врачи предупредили, что конца можно ждать в любой момент. У постели было установлено непрерывное дежурство. Атмосфера в полпредстве сгустилась. Трагическое напряжение казалось нестерпимым...
      Навсегда запомнился мне мой визит к Красину за три дня до его смерти. Леонид Борисович лежал, глаза были закрыты, руки вытянуты вдоль тела. Только легкое дыхание, которое можно было слышать, нагнувшись к груди, свидетельствовало о том, что борьба между жизнью и смертью еще продолжается. Вдруг Красин пошевелился, открыл глаза и, глядя куда-то вверх, вполголоса произнес:
      - С болезнью надо бороться твердо, упорно, по-большевистски!
      Потом этот неожиданный всплеск жизни погас, глаза закрылись, лицо вновь стало неподвижным. Но как характерно: на грани смерти Красин все еще думал о борьбе за жизнь!
      Три дня спустя, 24 ноября 1926 г., Красина не стало.
      Хоронили мы Красина по-советски. Это были первые похороны подобного рода в Англии. В главном зале полпредства стоял гроб. Кругом венки, цветы много цветов. На строгом черном костюме полпреда ярко выделялась снежно-белая борода (он сильно поседел за время болезни). Печать какого-то особого благородства лежала на похудевшем лице. Сотрудники полпредства, члены советской колонии в Лондоне несли почетный караул у гроба. Приходили и англичане, чтобы принять участие в карауле. Многим из них понравилась эта непривычная церемония большевиков. Из соседнего зала доносилась слегка приглушенная музыка чарующих траурных маршей Чайковского, Бетховена, Шопена, Мендельсона. Длинная цепочка людей - мужчин, женщин, детей, рабочих, служащих, представителей культуры и искусства Англии - проходила мимо гроба, склоняя головы перед полпредом СССР. Все вместе взятое создавало атмосферу величавой горести и глубокого уважения к усопшему.
      Но не только в стенах советского полпредства переживали тяжесть утраты. Исполком лейбористской партии и Генсовет тред-юнионов выразили глубокое соболезнование по случаю смерти Красина, и видный член парламента Д. М. Клайнес сказал: "Это трагический и безвременный конец большого общественного деятеля. Наша страна и Россия - обе понесли тяжелую утрату. Я уверен, что, если бы Красин остался среди нас, его выдающееся дипломатическое искусство и его деловые способности обеспечили бы урегулирование по крайней мере некоторых разногласий между Англией и Россией".
      Лейбористская газета "Дейли геральд" тогда же писала: "Он умер, как мог бы пожелать, - на своем посту. И его уход является огромной потерей не только для Советского Союза, но и для социалистического и рабочего движения во всем мире. Его работа у себя дома над реорганизацией российской промышленности и за рубежом над установлением более дружественных отношений между Советским Союзом и западными державами будет иметь длительное значение".
      Рупор Сити "Файненшнэл таймс" писала: "В лице г. Красина Советское правительство теряет способного слугу и одного из верных сторонников своих... идей. Его преждевременная смерть является, несомненно, большой потерей для этого правительства и дела, которое оно защищает".
      И, наконец, сам Остин Чемберлен, с высоты своего министерского величия, счел нужным заявить в парламенте: "Да позволено мне будет выразить сожаление по поводу смерти г. Красина, советского поверенного в делах".
      И один из чиновников Форин оффис явился в советское полпредство и оставил карточку с соболезнованием, тем самым впервые нарушая дипломатический вакуум, который до того существовал между британским министерством иностранных дел и официальным представительством СССР в Лондоне.
      Тело Красина было сожжено в столичном крематории на Голдерс грин. От полпредства до крематория его провожала большая толпа народа, насчитывавшая несколько тысяч человек. Присутствовали многие лидеры лейбористской партии и тред-юнионов, в том числе Ленсбери, Клайнс, Персель, Хикс, Свелс, Кук, Бен Тиллет и др. Но не было ни Макдональда, ни Сноудена. Внутри крематория состоялась гражданская панихида, на которой выступили представители советской колонии и английского рабочего движения. Среди многочисленных венков особенно выделялся один с изображением кирки и лопаты (знак горняков). Надпись на венке гласила: "От Федерации горняков Великобритании в знак благоговейной памяти и глубокой благодарности. Герберт Смит, Том Ричардс, В. П. Ричардсон, А. Д. Кук".
      Уходя из крематория, Брайльсфорд, который был потрясен смертью Красина, сказал мне:
      - На меня произвели огромное впечатление эти похороны. Они умны и благородны. И глубоко человечны. Нет ни малейшего намека ни на бога, ни на духовенство... К чему они? Вы и здесь прокладываете дорогу к социализму.
      Вечером в день кремации урна с прахом Красина была отправлена в Москву и захоронена у Кремлевской стены.
      Подготовка англо-советского разрыва
      Красин ушел, но проблема англо-советских отношений осталась и с каждым дальнейшим днем становилась все более острой и запутанной. Когда сейчас, много лет спустя, я перебираю в голове события той мрачной и тяжелой зимы 1926/27 г., мне делается все более ясно, что смерть Красина сыграла немалую роль в разрыве отношений между Англией и СССР полгода спустя.
      Значение личности в сфере дипломатии (как, впрочем, и во многих других областях) весьма значительно, а в определенные моменты очень велико. Конечно, даже самый искусный дипломат не может преодолеть общего течения исторического потока. Однако если дипломат умен, гибок, энергичен, смел, хорошо понимает психологию своего партнера из противоположного лагеря, если он пользуется доверием окружающих и уважением со стороны противника, он часто в состоянии добиться благоприятного результата или по крайней мере приемлемого для себя компромисса там, где дипломат противоположных качеств непременно потерпит неудачу. Пример Красина в этом отношении очень показателен.
      В 1920-1921 гг., как я уже упоминал, в чрезвычайно трудной и сложной обстановке он успешно провел в Лондоне переговоры об установлении торговых отношений между Англией и Советской Россией и в марте 1921 г. подписал первое торговое соглашение между обеими странами, которое имело в то время не только большое экономическое, но и огромное политическое значение. Ллойд Джордж, который был в то время премьер министром, впоследствии мне рассказывал, что Красин тогда произвел наилучшее впечатление на него, на британских министров и на руководителей Сити. Всем нравились его спокойствие, деловитость, верность данному слову и понимание, что не может быть соглашений без компромисса.
      В 1923 г., уже после Ллойд Джорджа, когда пришедшие к власти консерваторы сделали грубый наскок на Советское правительство с помощью "ультиматума Керзона", Красин был послан из Москвы в Лондон для облегчения урегулирования конфликта. И конфликт в конце концов был урегулирован! Это еще более укрепило авторитет Красина в глазах руководящих кругов Англии.
      Осенью 1926 г., когда Красин в третий раз прибыл в Лондон уже в качестве посла, его встретили здесь с надеждой, что с его помощью удастся хоть до известной степени смягчить то напряжение, которое тогда существовало в отношениях между двумя странами. Такую надежду питали не только рабочие и лейбористы, но и широкие круги буржуазии вплоть до министров и директоров банков.
      Не следует думать, что лидеры британского господствующего класса с легким сердцем шли на разрыв с СССР. Конечно, они глубоко ненавидели большевиков, но это еще не означало, что они охотно ввяжутся в любую антисоветскую авантюру. Совсем нет! Британский господствующий класс опытный, осторожный господствующий класс, он не любит крутых поворотов и с молоком матери впитал в себя дух компромисса. К тому же он привык грязные или опасные дела перекладывать на плечи кого-либо другого. В данном конкретном случае вожди консерваторов проявляли известную осторожность.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57