Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Матадор

ModernLib.Net / Современная проза / Мело Патрисия / Матадор - Чтение (стр. 1)
Автор: Мело Патрисия
Жанр: Современная проза

 

 


Патрисия Мело


Матадор

Патрисия Мело – молодая бразильская писательница, которую газета «Вашингтон Пост» назвала «…многообещающим талантом, успешно совмещающим современные тенденции с лучшими литературными достижениями прошлого». «Матадор» не имеет никакого отношения ни к быкам, ни к арене. В переводе на русский язык это слово означает «убийца», и Мело ярко, динамично и увлекательно создает историю серийного убийцы, ставшего таковым из^а того, что общество его неожиданно поддержало…


Patricia Melo О MATADOR
© 1995 BY PATRICIA MELO
© КОМПАНИЯ «МАХАОН», 2005

Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо.

Теренций

Не то чтобы я мечтал стать Богом или героем.

Я мечтал превратиться в дерево и расти веками, не причиняя никому вреда.

Чеслав Милош

Часть первая

1

Все началось с того, что я проиграл пари.

Я уселся в кресло. Арлете, хозяйка парикмахерского салона, накинула мне на плечи, поверх рубашки, покрывало, предоставив разглядывать пришпиленные к стене фотографии красивых женщин. Что-нибудь неброское, никто не обратит внимания. Арлете не поняла, почему я хочу покрасить волосы в светло-коричневый цвет. Решив, что это шутка, она рассмеялась. Это и было мое пари: «Сан-Паулу» продул «Палмейрасу» со счетом два – ноль.

Арлете намазала мне голову какой-то липкой пастой и сказала, что надо так просидеть двадцать минут. Полиэтиленовый чепчик испортил мне настроение. Выглядел я по-дурацки, я вообще считаю, что мужчина, красящий волосы, должен вызывать смех. Я принес с собой бритву, усы я тоже проиграл. Не без колебаний я взглянул на себя в зеркало. Я уже пять лет ношу усы, с тех пор как посмотрел по телевизору фильм с Чарльзом Бронсоном. Я вспомнил, что вся моя предыдущая жизнь, до того как я отрастил усы, была дерьмом: все мои небесные покровители, Господь и ангелы, сидели здесь, на моих усах. Заметив мою нерешительность, Арлете отняла у меня бритву и начала ею орудовать. У нее было красивое тело, золотистая от загара кожа и крепкие ноги. Ее грудь мелькала у меня перед глазами, иногда она прижималась ею к моему плечу, я чувствовал на своих губах ее дыхание – это было уже слишком. Я вспомнил, как мы занимались любовью у нее дома, на диване, когда ее парализованный отец погружался в забытье. Я опять захотел ее. С идиотской улыбкой на лице она попыталась отстраниться от меня, но я сгреб ее в охапку и крепко поцеловал. Она ответила на поцелуй. Тогда я отпихнул кресло, и наши тела прилипли друг к другу. Я опустился на колени, она тоже, я поднял подол ее желтого платья и отдался мощному порыву, который охватил нас обоих. Арлете – молодая кобылица, трусики, мокрый мысок внизу, а я – всадник, я – эскадрон, рвущийся в бой; в мгновение ока на моем дереве вырос крепкий молодой побег, украшенный свежей листвой и распустившимися цветами. Мне казалось, что все произошло очень быстро, буквально за несколько секунд; вдруг Арлете открыла глаза, начала размахивать руками и тарахтеть без умолку; она схватила меня за руку повыше локтя, сунула мою голову в раковину и стала поливать ее водой, понося меня на все лады, завывая и постанывая, как припадочная в последней стадии болезни. Потом она усадила меня на скамеечку спиной к зеркалу и запретила поворачиваться. Когда же наконец мне было позволено повернуться и увидеть то, что получилось, я обалдел: мои волосы стали светло-соломенного цвета. Я превратился в настоящего блондина, точь-в-точь как какой-нибудь рок-музыкант из Великобритании.

Я всю жизнь считал себя некрасивым. На моем лице было много складок, оно мне казалось мясистым и никогда не нравилось. Жабьи глазки, нос картошкой, я всегда избегал смотреть на себя в зеркало. Но в этот день мое лицо выглядело по-другому. Я с любопытством вглядывался в облик совершенно незнакомого мне человека со светлыми волосами, чужака, который не имел со мной ничего общего. У меня посветлели не только волосы, но и глаза, и даже кожа – все источало какой-то новый свет. В одночасье все черты обрели гармонию, опущенные уголки губ по-прежнему смотрели вниз, кончик носа также закруглялся, а веки оставались такими же припухшими, но все это не имело значения, потому что появилось нечто большее и очень важное – облик. Все лицо мое светилось, и это был не отраженный свет от ламп, это был тот самый свет, который источают иконы, божественное свечение. Именно это я и почувствовал – близость к Богу.

Мое молчание смутило Арлете, я, не отрываясь, глядел на свое отражение.

Хорошо получилось, сказал я. Мне нравится.

Тебе нравится этот кошмар?

Это не кошмар.

Это хуже, чем кошмар. На тебя страшно смотреть. Ты не можешь выйти на улицу в таком виде.

Но я не лукавил, и она поняла, что именно так я и собираюсь поступить. Ее краска проникла в самую глубь моего естества и изменила облик моего внутреннего «Я», мою самооценку. Впервые за двадцать два года моей жизни я глядел на себя в зеркало, и у меня не возникало желания разбить ею вдребезги. Я чмокнул Арлете и счастливый вышел на улицу, думая о том, что большую часть прожитых мною лет я хотел стать другим человеком и иметь другое лицо.


Бегите в Маппин,

Пришло время Маппина,

Маппин – это дешево!

Когда я был мальчишкой, я обожал музыкальную рекламу Маппина. Видеомагнитофон «Градиент», четыре головки, дистанционное управление. Один год гарантии. Сто шестьдесят при оплате сразу или восемьдесят за первый взнос. Семейный шопинг, игрушки, покупка в рассрочку, в кредит. Торопитесь! Люблю ходить в Маппин. Последние дни рекламной акции. Распродажа. Постельное белье. Специальное предложение. Все, что нужно для вашего автомобиля. Не теряйте времени. Дешево. Маппин.

Я поискал глазами какую-нибудь красивую продавщицу. Они все были красивые в своей униформе, как у стюардесс. Я выбрал брюнетку.

Готов поспорить, что у вас хороший вкус.

Она улыбнулась, краешек одного зуба у нее был чуть-чуть отколот, что добавляло ей шарма.

Что обычно вы покупаете для своего мужа?

Я не замужем, сказала она. Путь свободен.

Но парень-то у вас есть? – я как раз подошел к полке с трусами.

Нет. Она была очень хорошенькая, просто персик.

Тогда ответьте мне, как если бы я был вашим парнем, – она засмеялась, но я сделал вид, что не заметил этого, – если бы я был вашим парнем, что бы вы мне купили?

Вы бизнесмен?

Я работал в магазине, торговавшем подержанными автомобилями, меня скоро должны были уволить, как только они обнаружат, что я каждый вечер беру какую-нибудь машину покататься, причем никогда не беру одну и ту же дважды.

Да.

В таком случае вам нужна классическая сорочка

Ее звали Кледир, и она уже два месяца работает в Маппине. Она ходит на курсы машинописи, у нее больная мама, а папа погиб в автомобильной аварии. Все это я узнал по дороге в примерочную кабинку и обратно, пока Кледир, присев около меня на корточки, расправляла складки на моей новой одежде.

Мы выбрали с ней две светлых рубашки, которые подойдут ко всему, две футболки, черный ремень и брюки фирмы «Lee». Кледир рассмеялась, когда я назвал эти штаны брюками, это не брюки, а джинсы. Я называю их брюки «Lee», потому что, когда я был маленький, такие брюки из плотной хлопчатобумажной ткани были только этой фирмы. Это был контрабандный товар из Аргентины. Еще мальчишкой я хотел купить себе такие штаны, но денег у меня не было, и поэтому я не носил джинсы «Lee», но этого я Кледир говорить не стал. Она долго смеялась, услышав мои объяснения, и я подумал, что иногда мне это удается – рассмешить кого-нибудь, это хорошо.

Еще я взял галстук, просто так, для прикола. Вы мне покажете, как его завязывать, спросил я. Мы опять стояли в примерочной кабинке. Я слегка обнял ее за талию, и вдруг почувствовал терпкий запах Арлете у себя на губах. Черт возьми, я забыл умыться! Интересно, Кледир тоже это почувствовала?

Это просто. Надо сложить его пополам, сделать свободную петлю и узкий конец пропустить в петлю сначала сзади, а потом спереди. Ее глаза стали грустными – отец, она скучает по нему. Мне стало неловко.

Это очень сложно, сказал я, может, мы сходим куда-нибудь вместе, и ты мне объяснишь еще раз? Я попытался поцеловать ее. Запах! Энзимы и бактерии, которыми меня досыта накормила Арлете, лишили меня всякой инициативы, мой конь, мой дикий мустанг был стреножен.

Ты хочешь, чтобы меня выгнали с работы?

Ты любишь жаренное на углях мясо?

Мне открыли кредит. Я расплатился ничем не обеспеченным чеком (я завтра же попрошу выписать мне настоящий чек у себя на работе) и ушел, злясь из-за того, что время пролетело так быстро.

В десять вечера Кледир в белом платье с оборками на юбке вышла из магазина Маппин и села в мою машину цвета синий металлик. Я хотел отвезти ее в какой-нибудь отель, где мы могли бы кувыркаться в постели всю ночь, но я должен был заскочить в бар Гонзаги и предъявить плату за проигранное пари моему двоюродному брату Робинсону. Строго говоря, я мог бы это сделать и потом, как-нибудь на днях, но дело в том, что я очень хотел там появиться, я чувствовал, что хорошо выгляжу с моей новой прической, в строгой рубашке, в джинсах и на машине, которая, хоть и не была моей, но входила, так сказать, в джентльменский набор. Ко всему прочему, я был не один, а с Кледир, ослепительной брюнеткой, которая, как я решил, станет моей девушкой. Может, я даже женюсь на ней. Вслух я произнес следующее: Кледир, мне надо ненадолго заехать в бар Гонзаги, а потом у нас с тобой будет незабываемая ночь. Я рассчитывал на то, что Робинсон одолжит мне денег, чтобы я мог заплатить за ужин с шашлыком и за мотель.

Я припарковал машину, вышел, открыл вторую дверцу, подал руку очень красивой девушке, и пошел вперед. В бар Гонзаги я вошел уже со своей девушкой. Маркан, Галегу, Суэл – все пили пиво, кроме Робинсона, который еще не появлялся. Разговор сразу умолк. Все уставились на меня: блондин, в хорошей рубашке, с роскошной девчонкой – они смотрели не отрываясь.

Ну и как, спросил я.

Никто не ответил. Все сидели, разинув рты, включая Гонзагу, хозяина бара. Три парня играли в бильярд. Они бросили игру и тоже посмотрели на меня.

Это – Кледир, она со мной.

Тишина, никто не проронил ни звука.

Я пододвинул Кледир стул, а то она уже начинала комплексовать. И тут Суэла пробрал смех. Он глядел на меня и ржал. Мы с ним даже приятелями не были, пару раз он просил угостить его пивом, я платил, вот, собственно, и все. В нашем районе все знали, какой он пользуется репутацией, я же ничего знать не хотел, меня чужое дерьмо не интересует, кстати, это всегда было моей жизненной философией.

В чем дело? – спросил я. Ты что, в цирке?

Ё-моё. Что это у нас за блондин? Смех да и только.

Тебе смешно, Суэл?

Прикольно. Ты похож на янки.

Может, ты еще скажешь, что я и на оленя похож?

Слушай, ты приперся сюда, выглядишь, как типичный американец. Конечно, мне смешно. А что такого?

Ничего. Просто ты назвал меня оленем.

Он опять заржал.

Да никак я тебя не называл.

Когда люди начинают вот так смеяться, меня это просто бесит. Я решил проучить его.

Я вызываю тебя на дуэль. Завтра, в шесть часов, возле бара Тонью.

Суэл побледнел.

Что за чушь ты несешь?

Я взял Кледир за локоть и направился к выходу.

Ты все отлично слышал, сказал я.

Я отвез Кледир домой, заехал к себе на работу оставить машину и отправился спать. Трахаться в эту ночь мне расхотелось.


На следующий день я проснулся с зубной болью. Я раскаивался в том, что вызвал Суэла на дуэль. Это была дурацкая шутка, а вернее – несусветная глупость. Я хотел покрасоваться перед Кледир, а в итоге вляпался по уши. Суэл был здоровенный негр. У нас говорили, что он специализируется на воровстве автомагнитол. У него могли оказаться очень серьезные друзья, и уж, конечно, он умел обращаться с оружием. Мне стало страшно. Сам-то я оружия отродясь в руках не держал. Суэл меня прикончит, мне следовало бы извиниться перед ним. Я привык просить прощения, я так и живу: сначала нагажу, потом извиняюсь. Был еще один выход: не ходить в бар Тонью. Последствия: Суэл может окончательно слететь с катушек и пристрелит меня где-нибудь на улице, так что я даже Понять ничего не успею. Лучше всего попробовать договориться. Я выпил пол-упаковки новалгина и отправился на поиски. Ни мать, ни друзья, ни его брат понятия не имели, где он, я всем им сказал, что хочу поговорить с ним. К пяти часам дня я загибался от пульсирующей зубной боли, но Суэла так и не нашел. Тогда я зашел домой к своему дядьке, взял у него винтовку 28-го калибра, запихнул ее в коробку из-под люминесцентной лампы, которая попалась мне на глаза, коробка оказалась в самый раз, и отправился к Тонью. План у меня был такой: я попробую поговорить с ним, типа я вчера перебрал, не бери в голову и все такое, но в случае чего, винтовку буду держать наготове. Никогда ведь не знаешь, чем дело кончится.

В автобусе, по дороге в бар Тонью, меня чуть не вырвало на затылок впереди сидящего пассажира. Чертов новалгин. Я начал искать способ выпутаться из этой истории, так сказать, заочно. Не нашел. Зуб ныл ужасно. Я вышел из автобуса и, пройдя пару кварталов, подошел к бару Тонью. Похоже, все складывалось не так, как я себе это представлял. Кледир сидела за барной стойкой и, завидев меня, бросилась мне навстречу и со слезами в голосе начала умолять меня бросить эту дурацкую затею. А я-то думал, что мы с ней больше не увидимся. Наверное, это мой шанс. Кледир плакала и повторяла как заведенная, не делай этого, не губи свою жизнь. Все в порядке, Кледир, не надо плакать, ты права. Двухкомнатная квартира в рассрочку, выгодное предложение. Дуэли не будет. Кухонная мебель. Я хочу на тебе жениться. Все для вашего семейного очага. Я буду честно пахать в своем магазине подержанных машин, жизнь моя пойдет на лад. Измените свою жизнь к лучшему. У меня в голове мелькали самые радужные мысли, но ничего из этого я не произнес вслух. А вот об этом не проси, – вот что я ответил ей. В самом деле, трудно понять, почему это вдруг люди начинают делать глупости. По-моему, этому есть только одно объяснение: Судьба. Человек еще не родился, а кто-то, ну Бог, наверное, уже точно знает, как он проживет свою дурацкую жизнь. Это у меня теория такая. Бог думает о человеке только когда ему надо решить, как именно он его прикончит. А если у него нет времени думать, то он устраивает какую-нибудь заварушку или войну, посылает ураган и убивает кучу народа, не вникая в детали. Но обо мне он подумал.

Я отобью у этого парня охоту называть другого человека оленем, сказал я.

Он не называл тебя оленем, он сказал, что ты похож на янки.

А мне все равно. Олень и янки для меня одно и то же.

Не помню точно, но где-то я уже слышал такую фразу. Я вышел на площадь, держа в руках коробку с винтовкой. А вот и Суэл. Он был без оружия и шел за руку со своей девчонкой. Я почувствовал прилив храбрости. Я вынул винтовку. Встал на одно колено в стойку стрелка. Где твое оружие, Суэл? Он ответил, что это, должно быть, шутка, ведь мы как-никак друзья. Я никогда не был другом этого ублюдка, но я мог воспользоваться предлогом, и инцидент был бы исчерпан.

Где твое оружие, повторил я.

Он улыбался, не понимая, всерьез я говорю или нет. Суэл готов был дать деру, и я почувствовал второй прилив храбрости. Я взглянул на людей, стоявших у дверей бара Тонью, все они смотрели в мою сторону, и почувствовал третий прилив храбрости. Я прицелился.

Если ты хочешь меня убить, Майкел, тебе придется стрелять мне в спину, сказал он.

Суэл повернулся ко мне спиной и вразвалочку пошел в обратную сторону, держа за руку свою девчонку.

Стреляй, кричал он, влепи мне пулю в затылок.

Я выстрелил, Суэл, как подкошенный, упал на мостовую, должно быть, он умер сразу. Его девчонка визжала и пыталась оттащить этого негритоса к машине. Я выстрелил еще раз, не целясь, и попал Суэлу в голову. Вот так все и произошло. Он стал первым человеком, которого я застрелил. Пока этого не случилось, я был обыкновенным парнем, который продавал подержанные машины и болел за футбольный клуб «Сан-Паулу».

2

Анекдоты про негров, про португальцев, про японцев. Я ненавижу анекдоты. Не люблю, когда мне их рассказывают, я не смеюсь, не понимаю, что тут смешного. С анекдотом про домкрат, который я услышал в пятилетнем возрасте от моего итальянского дядюшки, случилось обратное. Он засел у меня в голове.

Пустая грунтовая дорога. Человек выходит из машины, потому что ему нужно поменять колесо, и обнаруживает, что у него нет домкрата. На вершине холма он видит свет и понимает, что там живут люди и у них есть домкрат. Человек устремляется к этой светящейся точке. Сто процентов, у этого замшелого отшельника должен быть домкрат. Но даст ли? Да, конечно, даст. Домкрат может быть сломан. Нет, он будет исправен. Кто-то мог украсть его. Никто его не украл, но хозяин, живущий в такой глуши, может запросто не дать его. Он и не даст, скорее всего, этот лось сохатый. Да, точно не даст. От этого кретина домкрата не дождешься. Просто скажет, «не дам», и положил он на всех с прибором. Дурные предчувствия охватывают душу одинокого водителя и отравляют его печень ядом зарождающейся ненависти. Он даже не помнит, как он прошел восемь километров пешком. Дойдя до хижины, он останавливается. Стучится в дверь. На пороге появляется хозяин, вежливо улыбается, вам помочь, спрашивает он. Да, помочь засунуть домкрат в задницу.

Я много раз прокручивал в голове этот анекдот. Я наделил конкретной внешностью одиноко живущего хозяина лачуги, а водителю машины придал свои собственные черты. Я еду один на машине, и у меня лопнуло колесо. Все в моей жизни происходит именно так: у меня пробита покрышка, и всегда найдется кто-то, кто не захочет одолжить мне домкрат. Я всегда жду от жизни самого худшего, какого-нибудь жуткого невезения, и жду того же от всех остальных, от этого чертова мира. Когда я хочу что-нибудь сделать, я сразу отказываюсь от этой затеи, потому что знаю, что ничего путного не получится. А если и берусь за дело, не довожу до конца. Бросаю на полпути.

Люди убивают друг друга и скрываются. Или их ловят и оправдывают. Осуждают без всяких доказательств и отпускают. Или приговаривают, и они совершают побег. Со мной все будет иначе.

У тебя нежная кожа, говорит мне детина с лицом индейца. Двое других держат меня, а индеец собирается меня трахнуть, я ору охранникам, чтобы меня перевели в другую камеру.

Кледир уговаривает меня бежать. Мои ноги не слушаются, Суэл распростерся на мостовой, его девчонка плачет и целует труп, Тонью стоит в дверях своего бара, машины и автобусы – все притормаживают, чтобы поглазеть на место преступления. На стене банка напротив объявление: арестована банда, занимавшаяся взломом бронированных автомобилей. Беги, говорит Кледир. Вызови полицию, я хочу сдаться. Беги отсюда, смойся из города. Меня кто-то запихнул в такси, по-моему, Кледир.

На улице было полно народу. Люди возвращались с работы, они никого не убили. Их ждут жены, дети, сериал по телеку, домашний очаг. Они не чувствуют вины. И зубной боли тоже. Я только что убил человека. Я только что убил человека, и мне было хреново. А еще у меня болел зуб, и я не был сегодня на работе. У меня не выходила из головы сцена, как девчонка целует труп. Зачем я убил Суэла? Я хотел знать это, я хотел, чтобы мне кто-то объяснил, зачем я его убил. Я поплелся домой к Робинсону, меня всего трясло. Я хотел, чтобы меня арестовали, осудили и посадили в тюрьму. Я хотел, чтобы у Суэла оказался какой-нибудь брат, который меня пристрелил бы прямо на улице, пока Робинсон расплачивался с таксистом и уводил меня к себе. Зуб болел, меня била дрожь; Робинсон усадил меня на диван и дал мне чашку крепкого кофе.

У нас в семье не принято, чтобы мужчины плакали. И дело тут не в мачизме, хотя мы мачисты. Мы не плачем по той же причине, по какой мы не смеемся, не обнимаемся, не целуемся и не говорим друг другу теплых слов. Мы не показываем того, что творится внутри нас. Нас так воспитывали. Мой дед был таким и отец, и моих сыновей я воспитаю точно так же. Я никогда не плакал прилюдно, за исключением того самого дня. Я хлюпал носом, у меня текли слезы, я убил человека, вызови полицию, я хочу сдаться.

Нет, сказал Робинсон, сдаваться не надо. Он дал мне денег, ключи от машины и велел уехать куда-то в Сан-Жозе дус Кампус. Оставь машину на парковке у шоссе, а сам садись на автобус до Гойаниа. В Гойаниа пересядешь на другой автобус, выйдешь в каком-нибудь богом забытом городке и найдешь отель, где ты сможешь пересидеть хотя бы месяц.

Я тронулся, проехал полквартала, и мотор заглох. Робинсон еще стоял на балконе и смотрел, как я уезжаю, он бросился ко мне, мы попытались завести машину с толкача, но не вышло. Маркан, автомеханик, подцепил нас на буксир, и мы поехали в мастерскую; тут работы на пять минут, сказал он. У Робинсона был с собой кокаин, я ширанулся первый раз в своей жизни. Вообще-то я не люблю наркотики, просто хотел попробовать. Они остались разбираться с машиной, а я пошел в туалет. Кокаин не действовал на меня, лицо мое выглядело, как обычно. Я решил: буду стоять перед зеркалом пятнадцать минут и посмотрю, произойдет что-нибудь или нет. Я хотел увидеть, как действует наркотик, но ничего не произошло за эти пятнадцать минут. Нагнусь вперед сто раз. Я нагнулся – и ничего, никакого эффекта. Пятьсот раз нагнусь. Сделал, нагнулся, ноль эмоций, похоже, кокаин не для меня. Простою пятнадцать минут на голове, простоял пятнадцать минут, порошок не действовал. Я вернулся в мастерскую, они все еще возились с машиной. Тогда я втянул в себя еще две дозы. Почувствовал тяжесть и решил выйти подышать. Я хотел увидеть, как именно действует кокаин. Обогну квартал бегом шестнадцать раз. Я пробежал шестнадцать кругов, но ничего не почувствовал. Доскачу до церкви, прыгая на одной ноге. Доскакал, ничего не произошло. Вернусь обратно бегом на мысках. Вернулся, ничего не произошло, ровным счетом ничего. Машина была готова, мне влетело от Робинсона: где тебя носит? Я вас не задержал. Тебя не было два часа, ты что, хочешь, чтобы тебя арестовали? Мы попрощались, мне понемногу становилось легче, я все еще вспоминал девчонку, целующую труп, но что-то подсказывало мне, что это нормально, бывают такие моменты в жизни, когда нам приходится целовать покойников.

Было четыре часа утра, и я собирался покинуть Сан-Паулу. Пройдет месяц, два месяца, столько, сколько нужно, пока все не успокоится. Я чувствовал противный привкус во рту, похоже на лекарство, в кокаин подмешали какое-то дерьмо, я решил остановиться у бара Гонзаги и выпить кофе. Оттуда я прямиком выскочу на шоссе.

Гонзага, едва завидев меня, протянул мне свою мокрую руку, я почувствовал крепкое и влажное рукопожатие, он улыбался и говорил, что я могу заказать все, что угодно, причем за счет заведения, и что с сегодняшнего дня так будет всегда, ты молодец, ты заслужил это, повторял он, и теперь будет только так, заказывай все, что хочешь. Он был очень рад, что я убил Суэла. Суэл был самый настоящий сукин сын, он вытащил автомагнитолу у моей сестры из машины, его здесь все ненавидят, и я ненавижу Суэла, сказал он. Я был удивлен, я просто хотел выпить кофе, расплатиться и уйти; с сегодняшнего дня здесь для тебя все бесплатно.

Патрульная машина остановилась у дверей бара, и вот тут кокаин начал действовать. Я почувствовал, как мое тело превращается в глыбу льда. Это ловушка, подумал я, прямо ко мне направлялся полицейский, это был самый настоящий полицейский, форма, ботинки, пистолет – все, как полагается, Гонзага открыл рот и, глядя на него, громко сказал: вот он, вот человек, который убил Суэла. У меня в глазах потемнело, сукин кот этот Гонзага, козел недоделанный, ноги не слушались меня, но, прежде чем эти мысли успели оформиться у меня в голове, прежде чем я подумал, что Гонзага – самый настоящий кретин, полицейский уже похлопывал меня по спине и говорил, что уважает смелых парней. Он сказал это, и внутри меня что-то треснуло. Ледяная глыба. Он купил пирожки с мясом, несколько банок кока-колы и вышел, чеканя шаг, ботинки, оружие, униформа, дошел до своей машины и сел в нее, где его ждали еще пятеро полицейских, которые указывали на меня пальцем, точнее, не пальцем, а одними глазами, это знак, которым пользуются мужчины, когда здороваются с тем, кого они не знают, но уважают.

Я тоже съел несколько пирожков и выпил кока-колы, все бесплатно. Потом я сел в машину и сказал самому себе: я сильный. Я в полном порядке. Я невиновен. Мне незачем пускаться в бега.

3

Полдень. Я хотел спать дальше, спать много дней, но кто-то настойчиво стучался в дверь моей кухни. Зубная боль, не помню, чтобы я чувствовал ее накануне ночью. Почему я не сбежал? В баре у Гонзаги я хорохорился, чувствовал себя сильным, зуб у меня не болел, наверное, благодаря новалгину, я принял очень много новалгина. Или кокаина. Нет, кокаин ни при чем, от кокаина мне становилось страшно, очень страшно, так же страшно, как и сейчас, у меня ледяная вода течет по венам. Стук в дверь становился все сильнее. Полиция, вы арестованы. Ну почему я не смылся накануне? Я ошибся, думая, что нахожусь в безопасности только потому, что какой-то полицейский сказал мне: все в порядке, ты убил Суэла, но кого это волнует? Кому какое дело до какого-то негра? И кому какое дело до тебя? Ровным счетом никому. Никому ни до кого нет дела, человек – это просто кусок мяса, согласен? Кусок свинины или говядины, какая разница. Может, это блеф? Нет, блев. Этот сукин сын, конечно, явится в суд давать показания против меня, скажет, что у Гонзаги я признался в совершенном преступлении. Робинсон убьет меня, когда узнает, что я передумал бежать. Сейчас я уже был бы на полпути в Гойаниа, на свободе, лежал бы себе в каком-нибудь дешевом отельчике на чистых простынях, жевал бы нормальную еду. Зачем я остался?

Я отнес винтовку в ванную, если это полиция, я скажу, привет, ребята, это я убил Суэла, можете меня забрать, вот только в туалет схожу. У меня еще остались патроны, я могу выстрелить себе в голову. Или повеситься, например. Моя жизнь всегда была одно сплошное дерьмо, а тут еще эта чертова зубная боль, не так уж и жаль подохнуть в такой день.

Дверь, стук, зуб дергает, я пошел открывать. На пороге худенький паренек держит в руках поросенка. Тебе чего? Меня прислал дядя Бальдани. Я понятия не имел ни о каком Бальдани, но спрашивать было неудобно. Он велел передать тебе это, а еще велел поздравить, говорит паренек. Поздравляю тебя. Парнишка сунул поросенка мне в руки и ушел.

Мне подарили поросенка. Гладкого и розового, чтобы я съел его с картошкой и рисом. Или с брокколи, обожаю брокколи. У поросенка были грустные глаза, точь-в-точь как у Кледир. Я решил, что не стану его резать, у меня очень сильно болел зуб, и я все равно не смог бы ничего прожевать. Странно как-то получить в подарок поросенка, подумал я.

Весь день я просидел дома, ничего не ел, только глотал новалгин. Поросенок играл моими кроссовками. Я спал, просыпался, принимал новалгин, мечтал под песни Битлз, один мой сосед их просто обожает. Мне грезилось, что я лечу по шоссе со скоростью сто двадцать километров в час, рядом со мной Джон Леннон со своей гитарой, но я не знаю, что это он, где ты был, спрашиваю я. В армии, отвечает он. Посмотри на мою прическу. Джон Леннон, я никогда не фанател от Битлз, не люблю рок, сосед мой крутит один и тот же диск.

Зачем мне подарили поросенка? Может, этот дядя Бальдани работает в полиции? А что если он родственник Суэла? Кто-то хотел назвать меня свиньей? Нет, это вряд ли. Я принял душ, побрился, у меня упало давление, пришлось опереться о стену, чтобы не упасть. Я сделал глупость, что не уехал ночью, но почему полиция меня не арестовала? Разве в обязанности полиции не входит задерживать убийц? А я убийца, я гад и сволочь, я убил парня без всякого повода и оставил эту девчонку одну плакать над телом своего возлюбленного.

В моем сердце роились пчелы, много пчел. Я не мог больше оставаться дома. Когда я открыл дверь, я увидел целую кучу свертков, лежащих у порога: сигареты, фарш, пиво, водка и цветы. Я нашел там записку, почерк детский: «Спасибо, Майкел». И еще одну: «Туда ему и дорога, этому Суэлу», женщина писала. «Бандитов надо убивать», мужская рука. «Он умер, потому что не служил обществу», напечатано на машинке. Ну конечно же! Поросенок! Мне подарили поросенка за то, что я убил Суэла. И сигареты. И мясо. Водку и пиво тоже. Люди оценили. А я оценил подарки.

Из дома я вышел несколько растерянный, я пока еще не вполне понял, что происходит. Но я уже начинал понимать. Соседи улыбались. Дети, матери, служанки, проститутки, продавцы газет, сограждане – мне улыбались все. В булочной какая-то женщина поцеловала меня в щеку и сказала: можешь рассчитывать на меня. Голова в кудряшках, прилично выглядит, похожа на мою маму: можешь рассчитывать на меня.

У Гонзаги был праздник. Все жали мне руку, просили рассказать, как это мне удалось завалить Суэла. Я вообще-то не вру, но тут меня пробрало. Как я его убил? Элементарно, он вытаращился на меня, а я выстрелил. Все расхохотались, я тоже засмеялся, хотя образ девчонки, целующей покойника, меня немного смутил. Гонзага, я могу заказать что-нибудь? Все, что угодно. Есть я ничего не мог из-за зуба, я заказал кока-колу.

Появился Робинсон, оттащил меня к бильярдному столу, в районе только об этом и говорят, все гордятся тобой, заявил он. Полиция ходила за Суэлом по пятам. Этого сукина сына должны были арестовать. Он вор и насильник. Ты знал, что Суэл изнасиловал тут одну девчонку? Комиссар полиции из десятого отделения, друг нашего Маркана, просил его передать тебе привет. Честное слово, приятель. Робинсон болтал без остановки, мне снова понадобился новалгин. Я спросил, знает ли он что-нибудь об этой девчонке, подружке Суэла. Да пошла она на фиг, ответил он. И я подумал, и в самом деле, ну ее на фиг.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12