Скуирелли открыла глаза. Вокруг по-прежнему все двоилось. Всего в нескольких дюймах от ее розовых ногтей плясали раздвоенные языки пламени. Треск стоял такой, будто горел лес.
      – Замечательный бханг! – громко произнесла женщина. Теперь всего было вдвое больше, начиная с пальцев и кончая многочисленными наградами: «Оскарами», «Тони», «Эмми»  и другими. Она попыталась вспомнить, сколько «Оскаров» получила. Три или четыре? Трудно сказать. Копии хранились во всех принадлежавших ей домах, начиная с небольшого парижского коттеджа и кончая лондонской квартирой. Лежа на спине, актриса чувствовала, как при малейшем движении потрескивают ее позвонки.
      – Может, пригласить хиропрактика? – задалась она вопросом, глядя в высокий белый потолок.
      Зазвонил телефон. Имельда тотчас протянула аппарат и принесла трубку, чтобы Скуирелли не вздумала садиться, рискуя вывихнуть какой-нибудь позвонок.
      – Хелло, – процедила актриса сквозь плотно стиснутые зубы.
      – Хелло, – ответил низкий вкрадчивый голос. – Как поживает моя любимая шестидесятилетняя нимфетка?
      – Уоррен? Ты помнишь день моего рождения? Как это мило с твоей стороны!
      – Как я могу забыть? – На какую-то долю секунды наступила неловкая пауза. – Теперь, когда тебе исполнилось шестьдесят, почему бы нам не повеселиться?
      – Ах, Уоррен. Побойся Бога! Ты же мне как брат.
      – Да, но ты единственная голливудская актриса, с которой я еще не переспал.
      – Ах ты, похотливый сатир!
      – Это отказ?
      – Да.
      – А может, согласие?
      – Нет.
      – Но ты подумаешь об этом, ладно?
      – Повесь трубку, Имельда, – велела Скуирелли, отодвигаясь от аппарата.
      Имельда положила трубку на радиотелефон и покинула комнату.
      – А кое-кто считает, будто я кокетка, – пробормотала женщина и только тут осознала, что приподнималась во время разговора.
      Она попробовала двинуть ногами и тут же скорчилась, стала извиваться и кричать от боли так, что испуганная Имельда немедленно вызвала «скорую помощь».

* * *

      Влетевшие в комнату врачи бегло осмотрели пациентку, и один из них констатировал:
      – Спазм позвоночника.
      Другой принюхался, посмотрел в расширенные зрачки Скуирелли и добавил:
      – Да еще и накачалась чего-то.
      Они принесли доску для выпрямления позвоночника и попробовали привязать женщину к ней. Но та только корчилась и кричала еще громче.
      Врачи раздумывали, что бы предпринять еще, когда в комнате вдруг раздался громкий, как храмовый колокол, голос и сосновый паркет задрожал под тяжелыми шагами.
      – Я монгол Кула, человек с большим герпесом, – загрохотало вокруг, – и убью любого христианина, который осквернит бунджи-ламу прикосновением своих рук.
      Врачи, подняв глаза, увидели здоровенного азиата, размахивающего серебряным кинжалом, и тотчас попятились назад.
      – Мы не хотим никаких неприятностей, дружище, – выдавил кто-то из них.
      – Если вы отойдете прочь от этой женщины, никаких неприятностей и не будет, – проскрипел в ответ еще один голос.
      Небольшой восточный человечек в кимоно из алого шелка, окинув присутствующих внимательным взглядом, сразу же заметил Скуирелли Чикейн, привязанную к доске. Он тотчас отвязал ее и отшвырнул доску.
      – Западная медицина, – язвительно выдохнул он. – Счастье, что мы прибыли как раз вовремя и они не успели воткнуть какие-нибудь штуки в горло бунджи-ламе или отрезать ей уши.
      – Больным здесь отрезают уши? – удивился Лобсанг Дром.
      – Западные врачи – шарлатаны. Они считают себя вправе вырезать любой орган или придаток, если полагают, что он поражен раком.
      – Да, верно, – подтвердил Римо. – Ушной рак – смертельная болезнь. Всех подряд косит.
      И тут сонный голос с пола произнес:
      – Кто такой бунджи-лама?
      Никто не ответил на этот вопрос. Скуирелли Чикейн увидела, что над ней склонилось милое азиатское лицо. Много лет назад актриса побывала с визитом доброй воли в Китае, вот там-то она и видела такие доверчивые лица. До сих пор люди порицают ее за ту давнишнюю поездку, поскольку по возвращении домой женщина похвалила китайские власти. Ворчат главным образом республиканцы. Что с них взять, они такие необразованные!
      – Кто вы такой? – спросила Скуирелли милое доверчивое лицо.
      – Я мастер Синанджу и пришел сюда, чтобы избавить вас от страданий.
      – Думаю, у меня что-то не в порядке с чакрами, мистер Синатра.
      Над ней склонилось другое восточное лицо, весьма озабоченное.
      – Я Лобсанг Дром, из Тибета. Вы знаете о чакрах?
      – Да, конечно.
      – Вы буддистка?
      – Да, – ответил за нее другой восточный человек.
      – Баптистка, – уточнила Скуирелли.
      – Бап-тистка?
      – Это американское слово, означающее «буддистка», – пояснил человек с доверчивым лицом.
      – Звучит вполне правдоподобно, – согласилась Скуирелли, предпочитая плыть по течению.
      – Ты можешь вылечить ее, мастер?
      – Вы можете вылечить меня, мистер Синатра? – ухватилась за эту возможность Скуирелли, предположив, что старый человечек – какой-нибудь отдаленный родственник Фрэнка.
      Восточный человечек тут же одной рукой приподнял ей голову, а другой стал лечить позвоночник. Скуирелли почувствовала сильное тепло в области шеи, затем ее охватила сонливость. Она задремала, но за сомкнутыми веками видела, как чакры ее выравниваются.
      Глаза женщины вдруг открылись, человечек отнял свои сильные руки.
      – Можете сесть, – сказал он, вставая.
      Скуирелли поджала под себя ноги, типичные ноги танцовщицы. Теперь они полностью повиновались ее воле. Она удивленно села, не ощущая в спине никакой боли или онемения.
      – Вы хиропрактик? – спросила она, усаживаясь в позе лотоса.
      Повернув голову, восточный старичок сплюнул в огонь.
      – Энергия в вашем организме была не сбалансирована. В позвоночнике ощущался избыток ветра. Я убрал вредный ветер.
      Скуирелли растерянно захлопала глазами. Она никогда не слышала о ветре в позвоночнике. Но это звучало сугубо современно и потому, очевидно, правильно. Такова была суть ее личной философии: если звучит правильно, стало быть, так оно и есть. Актриса увидела незнакомых людей, сразу четверых, не считая служанки и двух врачей, которые робко упаковывали доску для выпрямления позвоночника и собирали аптечку первой помощи. Впрочем, они тут же тихонько удалились.
      Двое незнакомцев оказались азиатами, которых она уже видела. Третий, по всей видимости, тоже азиат, но он отличался от своих собратьев: был громаден, как Конан . Четвертый – белый – отличался неуловимой небрежностью в одежде. Кроме того, Скуирелли еще ни у кого не видела таких больших рук. Да и в том, как он двигался, было что-то необъяснимо любопытное. Скуирелли глаз от него не могла оторвать. Гости же, в свой черед, во все глаза смотрели на нее. Она, правда, не находила в этом ничего особенного. В конце концов она ведь Скуирелли Чикейн, гордость сцены и экрана, певица и обладательница многих жизней!
      Женщина улыбнулась сразу всем своей самой обворожительной улыбкой.
      – Попробую угадать. Вы делегация, присланная Народной Республикой, чтобы поздравить меня с шестидесятилетием.
      Лица азиатов вытянулись, старик опять сплюнул в камин.
      – Догадка оказалась неверной? О'кей, извините. Кто же вы такие?
      – Я мастер Синанджу, в будущем Чиун Великий, со мной святой жрец Лобсанг Дром Ринпоче и монгол Кула.
      – А этот сексуал?..
      Гости нахмурились, и прежде всего сам «сексуал».
      – Это наш слуга, – объявил человек с милым лицом, который назвал себя Чиуном.
      – Поменяйте его на мою служанку!
      – Так не пойдет, – запротестовал «сексуал» с большими руками.
      – Ты не хочешь быть моим мальчиком? – обидчиво спросила Скуирелли.
      – Я свободный человек.
      – Сейчас же прекрати! – крикнул мастер Синанджу. – Принеси сундук прежнего бунджи-ламы, Римо.
      Белый, которого звали Римо, вышел из комнаты. Скуирелли с удовольствием отметила, что он движется, как танцовщик. Лучше, чем Нуреев, – глаз не оторвешь.
      В его отсутствие старый восточный человек заговорил вкрадчивым голосом:
      – О огневолосая обладательница многих жизней! Мы прибыли сюда издалека, чтобы сообщить тебе важные известия.
      – Желаю счастливого дня рождения, – запела Скуирелли, – желаю себе счастливого дня рождения. Надеюсь, что «сексуал» – превосходный танцовщик. Боже, какое у него могучее телосложение!
      Видя, что никто не присоединяется к ней, она остановилась.
      – Значит, вы явились сюда не для того, чтобы поздравить меня? Скажите же девочке, зачем вы прибыли?
      – Оракул сообщил нам, что ты обитаешь здесь, на земле Малибу, – продолжал Чиун. – И как мы теперь видим, он сказал правду. Здесь мы тебя и нашли.
      – Мастер Синанджу всегда говорит правду, – подхватил монгол Кула.
      – Да, верно, – поддержал тибетец Лобсанг.
      – Обо мне пишут книги, – проговорила Скуирелли.
      – А теперь пришло время проверить истинность другого прорицания оракула, – как ни в чем не бывало заявил оракул.
      – Оракул? Пророчествовал обо мне? За моей спиной?
      – Оракул предсказал, что ты будешь следующим бунджи-ламой.
      – Никогда не слышала о бунджи-ламе, – призналась Скуирелли. – Я как-то встречала делийского агнца . На званом вечере вместе с Ричардом Гиром . Есть тут какая-нибудь связь?
      На этот раз в камин плюнул тибетец.
      – Умирая естественной смертью, – начал он, – бунджи-лама перевоплощается в младенца, родившегося в тот самый момент, когда жизнь покидает тело умирающего. Что до последнего бунджи-ламы, то он предрек, что обретет новую плоть вдали от Тибета, а также назвал некоторые признаки, по которым его смогут найти регенты.
      – Все это, похоже, имеет космическое значение, – покачала головой актриса.
      – Посмотрите на эту белую женщину, которую зовут Скуирелли Чикейн, – провозгласил мастер Синанджу. – Не правда ли, у нее огненные волосы?
      – Да.
      – Верно.
      – Даже некрашеные, – кивнула Скуирелли, взъерошив лохматую, морковного цвета шевелюру.
      – Мы помним, что сорок шестой бунджи-лама прежде всего предсказал, что в своем следующем воплощении будет иметь волосы цвета огня.
      – Боже мой, да ведь это он обо мне! – воскликнула Скуирелли. – В своей предыдущей жизни я была бунджи-ламой?
      – Первое испытание она выдержала. Теперь надо удостовериться, помнит ли эта женщина какую-нибудь реликвию из своей прошлой жизни.
      – Покажите мне реликвию! Покажите реликвию! – взволнованно запричитала Скуирелли.
      В этот момент возвратился Римо с сундуком. Скуирелли зачарованно следила за тем, как его открывают. Наконец изнутри гадко пахнуло, и перед ней предстала безглавая мумия в сидячем положении. Голова же покоилась на коленях мертвеца так, будто это было самое естественное для нее место.
      – Что это? – отшатнулась женщина.
      – Старый бунджи-лама, – ответил Лобсанг, вынимая из скрюченных коричневых пальцев мумии бронзовый трезубец с колокольчиком и потрясая им перед широко раскрытыми глазами Скуирелли.
      – Вы узнаете этот дордже?
      – Дордже?!
      – Этот церемониальный жезл, – пояснил тибетец, – является символом власти бунджи-ламы.
      Скуирелли озадаченно сдвинула брови.
      – Нет, черт возьми. А почему не звенит колокольчик?
      – Она выдержала второе испытание, – объявил Чиун.
      – Выдержала?
      – Было предсказано, то сорок седьмой бунджи-лама не узнает никаких атрибутов своей прежней власти.
      – Совершенно верно. Я не узнаю эту штуку. – И глядя на изъеденное лишаем лицо старого бунджи-ламы, добавила: – По правде говоря, я не узнаю саму себя.
      – Что за чушь! – возмутился Римо. – Конечно, она не узнает! Она никогда в жизни не видела старого бунджи-ламу. Что за идиотское испытание?
      – Молчи, белоглазый, – оборвал его Лобсанг.
      – Есть еще и другие испытания, – сказал мастер Синанджу. – Покажите нам свое левое плечо.
      Скуирелли расстегнула верхние пуговицы розовой пижамы, подставляя «сексуалу» свое плечо. Казалось, тот со скучающим видом смотрит в окно. Скуирелли подумала, что он предпочитает взглянуть на отражение. Мужчины такие хитрецы!
      – Посмотрите на знак. Вот уже многие века этот знак отличает всех бунджи-лам.
      Скуирелли вздрогнула. Старый азиат показывал наманикюренным пальцем на ее голое плечо.
      – Знак? Какой знак? – воскликнула артистка, всматриваясь в плечо. На нем и в самом деле виднелась какая-то ямочка.
      – Боже! Подумать только! Никогда раньше не видела этой родинки.
      – Это след от вакцинации, дура, – фыркнул Римо.
      – Что за диковинное слово «вакцинация»? – поинтересовался Лобсанг.
      – Это редкое слово, означает «отличительный знак бунджи-ламы», ведь слава бунджи-ламы достигла даже этой отсталой страны, – объяснил Чиун.
      Тибетец подошел поближе и покосился на знак. Его и без того худое лицо вытянулось еще сильнее.
      – Знак тот самый? – заволновалась Скуирелли. – Скажите мне, тот самый? Я просто запуталась в своих прежних жизнях, не знаю, чего и ждать.
      – Знак именно такой, какой описывают древние тексты, – откликнулся Лобсанг. – Но вы – женщина с белыми глазами, а с белыми глазами еще никто не был тулку.
      – Что такое тулку?
      – Воплощение, инкарнация.
      – Зовите меня белоглазой тулку. Хотя вообще-то глаза у меня голубые.
      – Есть еще одно испытание. Последний бунджи-лама не говорил о нем, но оно известно всем Безымянным Почитателям, Прозревающим Свет Во Тьме, – с расстановкой проговорил Лобсанг.
      – Что это за испытание?
      – Я должен видеть ваш пупок.
      – Ради Бога! – И Скуирелли задрала пижаму до самой груди. Римо по-прежнему делал вид, будто смотрит в окно.
      – Все верно! – воскликнул Лобсанг. – Пупок у нее выдается вперед, как у всех предыдущих лам.
      – Значит, вы считаете, что я бунджи-лама?
      Чиун повелительно поднял руку.
      – Остается еще одно заключительное испытание.
      – Что за испытание? Я наверняка его выдержу. Всегда выдерживаю все тесты. Запросто решаю кроссворды, разгадываю любые анаграммы. Только скажите, что мне надо сделать.
      – Надо все выяснить об идоле, – обратился к мужчинам Чиун.
      – Да, об идоле, – поддержал его Кула. – Есть ли у вас здесь буддийский храм, О Свет, Который, Возможно, Засияет Во Тьме?
      – Нет.
      – А где же вы поклоняетесь вашим предкам?
      – Обычно я разговариваю с ними по телефону.
      – Если мы не найдем идола, то должны будем отвергнуть ее кандидатуру, – нахмурился Лобсанг Дром.
      – Но я вовсе не хочу, чтобы вы отвергли мою кандидатуру, – простонала Скуирелли. – Я хочу быть бунджи-ламой! И я заслуживаю этого. Кем я только не была в своих прошлых жизнях! Вот только царицей Савской не довелось. Ею хочет быть моя подруга Пупи.
      – Стало быть, можно отправляться домой? – спросил Римо.
      – Прежде чем уйти, надо обыскать весь этот дом и убедиться, что идола здесь нет. Или же, наоборот, он есть, – безапелляционно заявил Чиун.
      – Я, кажется, догадываюсь, о чем вы говорите, и помогу вам в ваших поисках, – обнадежила гостей Скуирелли.
      – Это единственный во всем мире идол, которого перед самой смертью подробно описал последний бунджи-лама, – вещал мастер Синанджу, осматривая комнату и стараясь при этом не глядеть на каминную полку.
      Случилось так, что Римо Уильямс, который смотрел по сторонам, лишь бы не встречаться взглядом со Скуирелли Чикейн, заметил золотую статуэтку с мечом и без лица.
      Захлопав глазами, он открыл рот и тут же, прикусив язык, подошел к каминной доске со статуэткой, дабы собой загородить ее.
      – Почему бы вам не обыскать другие комнаты, – предложил он азиатам. – Эту я уже тщательно осмотрел.

Глава 9