Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Сердце язычницы

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Мэтьюз Патриция / Сердце язычницы - Чтение (стр. 9)
Автор: Мэтьюз Патриция
Жанр: Исторические любовные романы

 

 


На Мауи, где люди разного пола с самого раннего детства купались вместе обнаженными, мужчины не реагировали на каждую обнаженную женщину, а лишь на определенную и желанную, да и то в интимные моменты, когда не только плоть, но и дух был настроен на близость. Сейчас все случилось иначе, и девушка досадовала на себя за то, что не сообразила, чем чревато ее лукавое предложение. Она чуть было не бросилась в воду, чтобы укрыться на глубине. Но это означало бы признать момент постыдным, и Лилиа не двинулась с места и не опустила глаз.

Она не могла бы поступить разумнее. Ее спокойствие, пусть даже чисто внешнее, помогло Дэвиду справиться со смущением. Он пошел к воде, стараясь не спешить, но на мелководье малодушно бросился в воду, ушел на глубину и довольно долгое время оставался там. Вынырнув, Дэвид улыбнулся.

– Мисс, – уверенно начал он, – если вы ждете извинений, их не будет. Женщина столь обольстительная распалит даже холодный камень. Вам следовало бы чувствовать себя польщенной...

– Так оно и есть, Дэвид.

Натянутость между ними исчезла, оба разом засмеялись и нырнули. Поскольку Дэвиду приходилось купаться только в теплых прудах и старицах поместья, да и то только в детстве, вода показалась ему ледяной, чему он был рад, поскольку холод остудил его пыл хоть на время. По мере того как они пересекали озерко и плавали кругами, Дэвид чувствовал себя все более непринужденно. Невольно в памяти оживали счастливые дни детства, когда он с приятелями, такими же беспечными мальчишками, наперегонки заплывали в прудах.

Лилиа без малейшего усилия обгоняла Дэвида, не сознавая своего несомненного превосходства.

Потом, когда оба наплавались, девушка встала на дно там, где вода достигала ее груди, и указала на уступ, с которого с мелодичным шумом падал водопад.

– На прощание я обычно ныряю оттуда. Хотите попробовать?

Дэвид вскинул голову и мысленно оценил высоту. Расстояние от уступа до озерка было не слишком громадным, но все же впечатляло. Он никогда не прыгал с высоты большей, чем низкий берег пруда, и потому предложение казалось ему хоть и заманчивым, но безрассудным. Однако самолюбие не позволило Дэвиду сразу отвергнуть его. Не совершит ли он роковую ошибку, попытавшись прыгнуть с уступа? А не ошибка ли не принять брошенный вызов? Наконец здравый смысл победил.

«Последовав примеру Лилиа, – подумал Дэвид, – я в худшем случае сверну себе шею, а в лучшем выставлю себя на посмешище». Он уже начал понимать, что с этой девушкой все иначе, чем с теми, с кем он до сих пор имел дело. Вряд ли она поставит благоразумие ему в вину, как то сделала бы светская кокетка.

– Пожалуй, мисс, я отклоню ваше любезное предложение, – наконец сказал Дэвид, желая обратить все в шутку. – Вспомните, ведь для меня непривычно даже купание без одежды, каково же мне будет показаться всему миру там, наверху? Конечно, дело не в этом. Скажу откровенно, меня куда больше пугает сама мысль о том, чтобы прыгнуть с такой высоты. Должно быть, меня еще в воздухе хватит удар!

Несколько мгновений медовые глаза Лилиа испытующе всматривались в него, потом на губах ее появилась одобрительная улыбка. Дэвид возблагодарил Бога за то, что вел себя искренне с этой проницательной девушкой.

Он вышел на мелководье и уселся так, чтобы быть по возможности прикрытым. Дэвид отлично видел, как Лилиа не спеша поднимается по отлогому травянистому склону. Пройдя по кромке холма, она приостановилась на самом краю уступа, снова напомнив ему янтарную статую. Отбросив назад темную массу мокрых волос, девушка с улыбкой помахала Дэвиду, отчего одна совершенной формы грудь приподнялась. Столь прекрасного зрелища он еще никогда не видывал, и желание ожило, превратившись в мучительное, почти болезненное томление. Не без усилия отогнав приземленные мысли, Дэвид сосредоточился на чистой прелести происходящего. Лилиа оттолкнулась и высоко взвилась в воздух, описав начало дуги. Движение было до того плавным, что казалось, будто она зависла в воздухе. Потом ее раскинутые руки сошлись над головой, девушка плавно повернулась и вошла в воду без единого плеска.

Под водой она оставалась так долго, что Дэвид встревожился. Хотя он и не был хорошим ныряльщиком, но все же решил отправиться на поиски и уже начал подниматься, когда вдруг ощутил сильный рывок за ногу. От неожиданности Дэвид упал навзничь и ушел под воду, а когда вынырнул, отплевываясь и кашляя, то увидел рядом смеющееся лицо Лилиа.

– Боже мой, Дэвид, если бы вы только видели себя! А знаете, вам нужно все-таки попытаться прыгнуть с уступа, это ни с чем не сравнимо, поверьте.

– У меня не получится. В лучшем случае я могу спрыгнуть оттуда солдатиком, но далеко не так мастерски, как вы.

– Если хотите, я научу вас.

– Следует ли понимать это так, что вы позволите мне еще раз нарушить ваше уединение?

– Конечно. Странно... я считала это своим укромным местом и помыслить не могла, что поделюсь им. Однако находиться здесь вдвоем даже более приятно. – Взгляд ее стал теплым, почти ласковым. – Я рада, что разделяю все это именно с вами, Дэвид.

С того дня Дэвид ежедневно появлялся у озерка. Сторожевые егеря на окраинах леса скоро привыкли к нему и не задавали никаких вопросов, только махали рукой – проезжайте.

Чаще всего Лилиа уже плавала, когда он подъезжал, но если ему случалось опередить ее, Дэвид сбрасывал одежду и входил в озерко первым. Постепенно он не только перестал смущаться своей наготы в ее присутствии, но даже научился контролировать свой пыл, так что первоначальный инцидент больше не повторялся. Однако по ночам ему приходилось расплачиваться за дневную сдержанность. Дэвид видел невыразимо чувственные сны о себе и Лилиа и не раз просыпался весь в поту, содрогаясь в момент воображаемого блаженства.

Но эти сладкие муки того стоили. Дэвид познал и оценил прелесть единения с природой, обрел мастерство пловца и ныряльщика и наконец даже решился прыгнуть с уступа. В первый раз это вышло неловко, он сильно ударился о воду и обжег кожу докрасна, но после нескольких уроков Лилиа начал нырять вполне сносно, хотя и далеко не так, как она.

Постепенно они перешли на ты, что было редкостью в обществе, где многие супруги оставались на вы всю жизнь.

День, назначенный для бала-маскарада, между тем приближался. Поначалу Лилиа вообще не упоминала о нем, а когда Дэвид вызвал ее на разговор, то отвечала неохотно, и он догадался, что девушка отчаянно боится празднества, устраиваемого в ее честь. Он понимал страх Лилиа – ведь ей предстояло появиться перед совершенно незнакомыми людьми. Дэвид попытался приободрить ее, но не знал, преуспел ли в этом.

Однажды, прискакав к озерку, он увидел, что Лилиа уже в воде, спешился и начал раздеваться. Дэвид делал это уже непринужденно, стоя у самой кромки воды.

– Ты очень поздно сегодня! – крикнула девушка.

– Так получилось. Отец вернулся из Европы, где провел неделю, и счел своим долгом затеять со мной нравоучительную беседу, уснащая ее свежими примерами. Увы, это давным-давно вошло у него в привычку, поэтому я стараюсь не попадаться ему на глаза первые три дня после возвращения... да и вообще держусь от него подальше. Я всегда предпочитал Лондон и был глубоко равнодушен к провинции, но теперь, – он потянулся, обнаженный, и вошел в воду, – теперь все изменилось. Лондон больше не привлекает меня, чего не скажешь о здешних местах.

– И отчего же это, сэр?

– Ты знаешь это, прекрасно знаешь, Лилиа, – Дэвид подплыл к ней, – но я готов ответить. Здесь есть ты, а ты для меня куда притягательнее, чем все развлечения Лондона, вместе взятые.

– Это большая честь для меня, Дэвид.

Девушка взяла его руки в свои. Дальнейшее произошло вполне естественно. Перестав бороться с собой, Дэвид обнял Лилиа и привлек к себе. Он ожидал, что она оттолкнет его, окажет обычное для первого раза сопротивление, поскольку считал женщин по природе своей стыдливыми. Однако Лилиа прильнула к нему с такой готовностью, словно они обнимали друг друга ежедневно. Она ответила на поцелуй, и Дэвид вдохнул ее свежее дыхание. Пока длился поцелуй, тела их были тесно прижаты друг к другу. Это казалось так странно – обнимать женщину в воде! Тела скользили и терлись друг о друга, что неизъяснимо возбуждало. Руки Дэвида двигались вверх и вниз по телу Лилиа, и она не протестовала.

Когда не хватило дыхания, девушка высвободилась. Ее прекрасное лицо сияло и дышало нежностью. На миг прикоснувшись прохладными ладонями к щекам Дэвида, она изящно повернулась и поплыла прочь.

Он подумал, что Лилиа пресечет дальнейшие вольности. Считая, что это ее право, Дэвид не собирался преследовать девушку. То, что уже случилось между ними, и так сильно ошеломило его. Отчаянно возбужденный, он знал, что это заметно, но не мог ничего поделать.

Лилиа достигла мелководья, выпрямилась и обернулась.

– Иди ко мне, Дэвид.

Он не сразу осмыслил услышанное, потом его осенило, и Дэвид поспешно устремился к берегу. К тому времени как он выбрался из воды, девушка уже лежала на берегу, закинув руки за голову. Волосы темной шалью раскинулись по траве.

Они были в самом сердце старого леса, деревья шелестели под теплым ветерком, мерно журчал водопад. Сияющий день был в самом разгаре. Но в этот момент Дэвид не сознавал ничего, кроме своей страсти. Он забыл, что находится на открытом месте, что случайные глаза могут видеть их. Ему казалось, что каким-то чудом он попал в одно из своих сладких сновидений. Все произошло так легко, так просто, как не бывает в жизни, и потому представлялось нереальным, как в утро дуэли с Джонни Бондом. Возможно, все дело в том, что Дэвид уже раз десять занимался с Лилиа любовью в траве, под сенью деревьев, но только в воображении.

Приблизившись, он опустился на колени рядом с девушкой. Дэвида охватило желание, он задыхался и дрожал всем телом, как когда-то подростком во время первого любовного свидания.

Но он встретил открытый, доверчивый, зовущий взгляд Лилиа, и тотчас все кончилось – и удушье, и дрожь. Дэвид так долго мечтал ласкать это прекрасное тело, что отдался ласкам самозабвенно. Вначале девушка лежала совершенно неподвижно, будто прислушиваясь к происходящему.

– Я люблю тебя! – вдруг вырвалось помимо воли у Дэвида. – Слышишь? Я люблю тебя всем сердцем!

Лилиа напряглась, но вскоре расслабилась, ее пальцы зарылись ему в волосы, притягивая ближе.

Послышалось несколько тихих слов на незнакомом певучем языке. Дэвид не понял их, но звучали они нежно. Он не ждал объяснений, однако Лилиа повторила по-английски:

– Я тоже люблю тебя, мой Дэвид.

Его поразила печаль в ее тоне.

Лилиа и впрямь ощутила глубокую печаль. Произнеся признание, она осознала, что давно его любит и в душе уже отдала себя этому молодому англичанину. При этом девушка считала это предательством не только по отношению к погибшему Коа, но и к Хана, ко всему ее народу.

Как же совместить любовь к Дэвиду Тревелайну с мечтой о возвращении на Мауи? Но чем бы все это ни закончилось, пусть даже браком, это не имеет никакого отношения к ее родине – Лилиа интуитивно угадывала это. Ее возлюбленный – англичанин до мозга костей, эта земля – ему дом, и ничто, даже любовь, не разорвет этих уз.

Но почти тут же девушка забыла о своих горьких мыслях и отдалась прикосновениям рук и губ. В этот момент она сделала выбор, отдала себя полностью и безоглядно.

Лилиа обвила шею Дэвида руками, гибкими и сильными, и приподнялась, ища губами его губ. Если у Дэвида еще и оставались сомнения в том, случится ли все в этот день между ними наяву, они рассеялись от тихих слов:

– Люби меня, мой Дэвид...

– Да, Господи Боже! Да!

Не зная, выкрикнул он эти слова или они пронеслись у него в голове, но через мгновение Дэвид проник в жаркую тесную глубину, и Лилиа приняла его в себя со счастливым возгласом. Девушку словно обожгло это первое мгновение обладания, и жар разлился по всему ее телу, созданному для физической любви. Забывшись в упоительных ощущениях, бесконечно повторяя имя возлюбленного, она сама не сознавала этого.

Дэвид оказался сильным, опытным и ласковым любовником. Зная, что не каждая женщина способна принять в себя его полностью, он сначала был очень осторожен и боялся причинить Лилиа боль. Но ей хотелось этой боли, и она нарочно привлекала Дэвида все ближе, обвивалась вокруг него, пока тело не приспособилось и боль не сменилась наслаждением.

Впервые после смерти Коа Лилиа отдалась мужчине, хотя ее юное и горячее тело требовало радостей плоти. И теперь она полностью, всем своим существом окунулась в водоворот чувственных наслаждений, часто дыша и вскрикивая, то покрывая поцелуями плечи и лицо Дэвида, то кусая его в сладком безумии. Руки ее блуждали в его волосах, накручивая на пальцы белокурые, все еще влажные пряди.

Наконец Дэвид замер, окаменев, как туго скрученная, готовая распрямиться пружина.

– Лилиа-а... – выдохнул он.

– Да! – крикнула она, выгибаясь дугой навстречу его судорожным толчкам.

Пик наслаждения унес девушку так далеко, что она едва не потеряла сознание, а придя в себя, обессилено поникла. Лилиа чувствовала движения внутри себя, они приносили менее интенсивные, но по-своему чудесные ощущения.

Наконец Дэвид выпустил девушку из объятий и прилег рядом, опираясь на локоть и глядя на нее. Она лежала с закрытыми глазами, по ее телу временами пробегала дрожь, груди высоко вздымались. Почему-то сейчас ему было неловко видеть все это. Пароксизм страсти миновал, он опомнился и сознавал окружающее, и хотя был безмерно благодарен Лилиа, что-то темное, неприятное начало пробуждаться в нем.

Близость полностью поглотила Дэвида, но теперь он хорошо помнил, как самозабвенно отвечала ему Лилиа. Молодой человек не видел еще женщины, столь откровенной в своей страсти. Даже лондонские потаскушки, находившие удовольствие в плотской любви, выказывали сдержанность, так как это считалось признаком добродетели. А ведь Лилиа – девушка благородного происхождения, королевской крови, как утверждала леди Анна!

Правда, Дик говорил, что на островах все иначе, но ведь они не на островах. Если Лилиа сумела перенять манеры, язык и даже одежду Англии, она должна усвоить и ее мораль. И даже там, на островах... разве женщине не свойственна стыдливость? Даже самка животного не отдается без ритуального сопротивления!

И Дэвиду показалось, что в этот момент он понял разницу между целомудрием и порочностью натуры.

– Дэвид...

– Что, милая? – быстро спросил он, вздрогнув, и откинулся на спину.

Лилиа приподнялась и прилегла ему на сгиб плеча. Щекочущее прикосновение ее волос восхитило его. Они пахли озерной водой.

– Я только хотела сказать, Дэвид, что теперь, узнав твою любовь, уже не чувствую себя такой одинокой в этой стране. Я благодарна тебе за это.

– Очень рад.

Она хотела приподняться, но Дэвид удержал ее, обняв за плечи, вовсе не из нежности, а из страха, что Лилиа угадает его мысли. Он стыдился этих мыслей, неизбежного следствия полученного воспитания, ставшего частью его натуры. Различие между добропорядочными и испорченными женщинами особенно заметно в том, как они относятся к физической любви, как ведут себя при этом. Целомудренная женщина, даже страстная, всегда немного стыдится плотской любви, чуждается ее.

Но вместе с тем Дэвид понимал, что не порвет с Лилиа и будет возвращаться к озерку снова и снова, чтобы оказаться в ее объятиях и обладать ею. И это тоже усугубляло его муки, потому что роняло девушку в глазах Дэвида, низводя ее до источника наслаждения.

Морис Этеридж никогда в жизни не ухаживал за женщиной, а потому обратился к матери за советом.

– Мамочка, я намерен сделать Лилиа своей законной женой... кажется, именно так это называется. И тогда нам откроется путь к состоянию Монроев.

Маргарет задохнулась в своем тугом корсете – так ее шокировала эта новость.

– Как? – наконец воскликнула она, всплеснув руками. – Жениться на дикарке! Боже мой, Боже мой! Твой бедный отец перевернется в могиле!

– Мой бедный отец? – насмешливо переспросил Морис. – Никогда еще ты так не попадала в точку, мамочка. Отец мой и впрямь сошел в могилу таким бедным, что теперь не имеет права голоса в семейных делах. Я женился бы не только на дикарке, но и на чертовке, чтобы снова встать на ноги. Я делаю это ради нас, Этериджей, мамочка! К тому же Лилиа не уступит ни одной знатной леди в манерах и воспитании, а ее туземная кровь облагорожена голубой кровью Монроев. И это еще только начало. Когда твоя добрейшая сестра даст ей образование, она будет блистать в свете, поверь. Ее примут везде, поскольку леди Анна очень богата и влиятельна.

– Боже мой, Боже мой! – не унималась Маргарет. – Чтобы мой сын, Морис Этеридж, опустился до брака по расчету! Я никогда не прощу себе этого, я не найду покоя до самой смерти!

– Успокойся, мамочка, это не совсем брак по расчету. Лилиа Монрой так хороша, что воспламеняет кровь. – Щель его почти безгубого рта приоткрылась в похотливой улыбке. – Уверен, после бала даже самые флегматичные джентльмены в округе будут спать и видеть, как бы залучить ее в свою постель.

– Вот это сколько угодно! – с облегчением вздохнула его мать. – Думаю, залучить ее в постель совсем не трудно, было бы желание. Я закрою глаза на твою интрижку, но о браке и не помышляй.

– Дорогая мамочка, я уже принял решение.

Глядя на мать, Морис видел заплывшую жиром недалекую женщину, которая провела в праздности всю жизнь и никогда пальцем не пошевелила ради денег. Чтобы обеспечить ей благополучие, ему пришлось опуститься до низкого занятия, иметь дело с подонками общества. Внезапно он ощутил не только отчуждение, но и неприязнь к матери.

– Как бы тебе понравилось, мамочка, – продолжал Морис с едким сарказмом, – если бы привычная для тебя жизнь вдруг кончилась безвозвратно? Если бы в наш дом явилась толпа кредиторов и с молотка пошло то немногое, что осталось? Чтобы этого не случилось, мой брак с Лилиа Монрой должен состояться.

– Но это невозможно! Ты шутишь, Морис?

– Я никогда еще не был так серьезен, мамочка.

– Но как же... как же это может быть? – говорила она, бестолково размахивая пухлыми руками. – Ведь все шло как нельзя лучше! Твои вклады приносили хорошую прибыль...

– Вклады? Я расскажу тебе, что это за вклады, мамочка, откуда берутся деньги, на которые мы живем, – перебил ее Морис. – В Лондоне у меня есть контора, где под именем Феррета я ссужаю деньги под проценты...

Морис безжалостно описал матери свою двойную жизнь, постоянный страх быть раскрытым, опасности, с которыми было сопряжено его отнюдь не благородное занятие. Разумеется, он и словом не обмолвился о скупке и продаже краденого, не только не назвал имени Слейта, но и вообще не упомянул о том, что кое-кому пришлось по его приказу отправиться на тот свет. И без того для Маргарет его откровения были подобны грому среди ясного неба.

Она смотрела на сына расширившимися от ужаса глазами. Наконец со сдавленным криком Маргарет рухнула на пол. Морис уложил ее на диван, похлопал по бледным щекам, а когда она зашевелилась, отошел налить стакан кларета. Маргарет открыла глаза, но они были по-прежнему бессмысленными. Тогда Морис помог матери сесть и поднес спиртное к ее губам. Она выхватила стакан и залпом осушила его, не спуская при этом с сына круглых глаз, в которых застыл ужас.

– Ну, мамочка, теперь ты видишь, что другого выхода нет? – с обычной мягкостью осведомился Морис. – Или ты поможешь мне ухаживать за Лилиа Монрой и дашь согласие на брак с ней, или я сам расскажу всем о том, на какие средства мы живем. Рано или поздно это выплывет, так что терять мне нечего.

– Ты не сделаешь этого... не расскажешь!

– Вот именно расскажу, мамочка, ты уж мне поверь. Маргарет отставила пустой стакан, прикрыла глаза и откинулась на подушки.

– Помню, как твой отец ухаживал за мной. Это было чудесно! Галантнее его не было джентльмена в нашем кругу. Я влюбилась в него без памяти, так что сердце рвалось из груди при одном взгляде на него. Являясь с визитом в наш дом, он неизменно приносил мне букетик к корсажу, конфеты, маленькие подарки. А на какие балы, на какие благотворительные базары он меня вывозил! Он превратил мою жизнь в сказку, он...

Морис перебил мать, заметив, что отцу следовало бы посвятить свое время делам поместья, туда же вложить и деньги, а не расточать их на пустяки. Потом он умолк, неприятно пораженный мыслью, что всякое ухаживание сопряжено с расходами, а значит, ему придется тратить на Лилиа свои по крупицам накопленные деньги. Но поскольку иного пути не было, Морис начал слушать воспоминания матери внимательнее, собираясь последовать примеру отца. В конце концов, это своего рода капиталовложение. Подумав так, Морис приободрился.

В Монрой-Холл он явился в следующий раз с букетиком фиалок и фунтом дорогих конфет в красивой упаковке. Его мать внесла свою лепту в приготовления, пригласив на дом парикмахера, который привел прическу Мориса в приличный вид. Так он выглядел несравненно приятнее, а чувствовал себя прямо-таки денди.

Маргарет из деликатности осталась дома, и Морис подошел к парадным дверям один. Открыв, Джеймс выпучил глаза на цветы и конфеты, потом протянул руку.

– Позвольте мне взять это, сэр.

– Вот еще! – рассердился Морис, давно забывший мелкие проявления хорошего тона. – Я что же, тебе их принес? Чтобы ты угостил какую-нибудь горничную? Это для молодой госпожи!

Джеймс покачал головой и пригласил гостя войти. Следуя за ним к солярию, Морис все еще рвал и метал. Насмешливые аплодисменты леди Анны ничуть не улучшили его настроения.

– Дорогой племянник, я восхищена! Цветы и конфеты, подумать только! В последнее время ты сам на себя не похож, и надо сказать, это добрый знак. Ну-ка, позволь мне взглянуть... – Она приподнялась и окинула Мориса взглядом. – Сегодня ты выглядишь вполне презентабельно, а твоя галантность...

– Все это для нашей дорогой Лилиа.

– Для Лилиа?! – Леди Анна засмеялась так, что упала ничком на подушки, но, справившись с собой, пробормотала: – Боже, благодарю за то, что ты дал мне дожить до этого дня! – Потом она крикнула: – Дитя мое! Выйди к нам! У тебя появился поклонник.

Лилиа, собиравшаяся на ежедневную верховую прогулку, вошла в солярий в амазонке, кивнула Морису и подставила бабушке лоб для поцелуя.

– Что вы сказали, бабушка?

– Что твой кузен зашел тебя навестить. – Леди Анна снова залилась смехом.

– Навестить меня? – Девушка обратила к Морису недоумевающий взгляд.

Он подошел ближе, скованно поклонился и протянул ей коробку конфет и букетик.

– Да, именно вас, милая кузина!

Лилиа приняла подарок, не скрывая удивления.

– Разве ты не польщена до глубины души, дитя мое? – иронически осведомилась леди Анна.

– Но я не понимаю...

– Это означает, что твой кузен намерен ухаживать за тобой по всем правилам.

– Ухаживать за мной? – Лилиа перевела взгляд с ехидного лица бабушки на шоколад и цветы, потом на Мориса. – Но зачем вам это, кузен?

Морис понял, что нужны разъяснения. Он ничуть не сомневался, что Лилиа не считает себя достойной ухаживания настоящего джентльмена и потому ей в голову не приходит мысль о браке с ним.

– Милая кузина, я потрясен, ошеломлен, сокрушен вашей красотой! Позвольте мне ухаживать за вами. Я понимаю, вы совсем не знаете меня, но это не помеха. Пожалуйста, дайте мне возможность пробудить ваш интерес.

Не зная, как вести себя в этой ситуации, Лилиа растерялась. Морис Этеридж и раньше был неприятен ей, но как поклонник казался и вовсе отталкивающим. Она не знала, что ответить ему. Первым побуждением было надменно отвергнуть его ухаживания, тем самым положив конец затеянному им фарсу, но Лилиа никогда не проявляла жестокости без крайней необходимости. К тому же этот человек – близкий родственник леди Анны.

Девушка бросила взгляд на бабушку в надежде получить от нее намек, но лицо старой дамы было теперь совершенно непроницаемым. Она полусидела в подушках, положив обе руки на набалдашник трости, и смотрела вдаль, сквозь стеклянную стену солярия. Глаза ее странно поблескивали.

– Не совсем понимаю, чего вы хотите от меня, Морис, – наконец проговорила Лилиа.

– Только удовольствия время от времени видеть вас. Девушка невольно сравнивала его с Дэвидом. Мысленно она перенеслась к озерку и снова оказалась в объятиях своего любовника под жарким послеполуденным солнцем. При этом воспоминании уголки ее губ приподнялись.

Как ни странно (Лилиа поняла это много позже), именно чувство к Дэвиду побудило ее удовлетворить просьбу Мориса. Она была влюблена, поэтому добра и щедра, ей хотелось, чтобы вместе с ней был счастлив весь свет.

– Если вам так хочется, кузен, мы можем иногда видеться, – сказала она. – Однако не обещаю вам частых встреч. Видите ли, каждый мой день заполнен почти до предела, поэтому...

– Понимаю, понимаю! – Морис схватил руку девушки и прильнул к ней поцелуем. – Я удовольствуюсь тем временем, какое вы сможете мне уделить.

– Это время легко удлинить, – вдруг сказала леди Анна. – Например, если наш дорогой Морис будет сопровождать тебя на верховых прогулках.

У Лилиа упало сердце. Она бросила на бабушку испуганный взгляд и увидела, что та многозначительно на нее поглядывает. Что это значит? Ведь Лилиа ни словом не упоминала о тайных встречах с Дэвидом Тревелайном! Неужели леди Анна догадалась? Девушка снова растерялась, а Морис перепугался не на шутку.

– Нет, нет! – вскричал он. – Я вынужден отклонить это предложение! Мои дни тоже заняты до предела, дела призывают меня уже теперь... – Потрясенный Морис чуть было не признался, что с детства до смерти боится лошадей. – Милая кузина, я был бы счастлив, если бы вы отвели для наших встреч время перед верховой прогулкой. Это не обременит вас? Сердечно благодарен! А теперь позвольте откланяться. Уходя, я еще раз хочу выразить вечную признательность за вашу доброту. Вы не пожалеете, что пошли мне навстречу. Тетушка!

Поклонившись леди Анне, Морис поспешно покинул солярий. Как только он скрылся, старая леди посмотрела на внучку:

– Вы не пожалеете, говорит он! Дитя мое, ты пожалеешь об этом во время первой же вашей беседы. Хватит трех, чтобы ты умерла от скуки! Скажи, пожалуйста, что это на тебя нашло, почему ты согласилась терпеть его общество?

– Не знаю... Наверное, мне стало жаль его. Он выглядел так... так трогательно. Кроме того, бабушка, он ведь вам родня.

– О чем я не перестаю сожалеть. – Устроившись поудобнее, леди Анна устремила на внучку насмешливый взгляд. – Знаешь, почему он отказался ездить с тобой верхом и так быстро улизнул? Потому что панически боится животных, а в особенности лошадей. Уильям обожал верховую езду, а поскольку Этериджи время от времени здесь бывали, Маргарет каждый раз предлагала Морису составить ему компанию. Представь себе, этот трус убегал и прятался. Однажды Уильям, раздраженный этим, вынудил-таки Мориса сесть верхом. Тот продержался в седле пару секунд, потом свалился на... как бы это сказать... на мягкое место. Поскольку лошадь шла шагом... – Старая леди внезапно оборвала себя и снова посмотрела на Лилиа. – Признаться, не ожидала от тебя такой снисходительности к этому ничтожеству. Я думала, ты рассмеешься ему в лицо.

– Не скрою, вначале мне этого и хотелось, но, как я уже сказала...

– Ну хорошо, хорошо! Тебе стало жалко это никчемное создание. Однако сдается мне, дитя мое, дело не только в этом. В последнее время с тобой что-то происходит. Поверь, я еще не впала в старческое слабоумие и не настолько глупа, чтобы не заметить очевидного. Ты стала куда послушнее, почти не выражаешь недовольства своим положением, но не это главное. От тебя исходит внутренний свет... свет счастья, я бы так это назвала. Ты можешь объяснить мне, что происходит?

– Я пересмотрела свой взгляд на вещи, бабушка, – ответила Лилиа, безмятежно улыбаясь и не отводя взгляда. – Кроме того, я привязалась к вам.

К ее удивлению, увядшие щеки старой леди покрыл румянец.

– Нонсенс, нонсенс! Не пытайся меня провести, плутовка, не играй на чувствах старухи! Но твои слова так приятны... так согревают сердце! Подойди ко мне, дитя мое.

Леди Анна раскрыла Лилиа объятия. Девушка, по обыкновению, опустилась на колени перед шезлонгом, и бабушка обняла ее. Лилиа ощутила, что щека старой женщины влажная от слез.

– Позволь мне высказать все, что у меня на сердце, дитя...

– Конечно, бабушка!

– Но если ты когда-нибудь напомнишь мне эти слова, я откажусь от них. Слушай меня, дитя мое. Если Господь призовет меня к себе еще до конца года, который ты обещала подарить мне, возвращайся на свой остров сразу после похорон, даю тебе на это свое благословение. Более того, я требую, чтобы ты покинула Англию, когда меня не станет. Если ты останешься, тебя окружат люди вроде Маргарет и Мориса, и ты сама не заметишь, как переменишься. Взамен прошу тебя дать эгоистичной старухе одно обещание... Ведь ты пообещаешь мне это, Лилиа? Останься со мной до самой моей смерти, когда бы та ни пришла!

– Обещаю, бабушка.

Девушку поразило, что обещание вырвалось так легко и к тому же из самой души. Она сразу поняла причину своей внезапной уступчивости – Дэвид Тревелайн.

По мере того как росла и крепла ее любовь к нему, все более отдалялись и Мауи, и Акаки. Если раньше она спешила к озерку и водопаду, чтобы без помех грезить там о своем утраченном рае, то теперь ради встреч с Дэвидом, ожидание которых наполняло ее трепетом. А он, появляясь, без остатка заполнял ее мысли, сердце, душу – все существо, так что не оставалось места ни для чего иного. Девушка даже начала по-иному смотреть на обычаи и нравы страны, в которой теперь жила, но была не так наивна, чтобы не понять – эта перемена основана на любви к Дэвиду. Не встреть его Лилиа, она была бы так же одинока и несчастна, как и сначала.

Всю следующую неделю Морис Этеридж регулярно наведывался в Монрой-Холл. Уже со второго визита он перестал приносить конфеты и цветы, заметив, что Лилиа не проявляет к его подаркам особого интереса. «К чему в таком случае тратиться?» – подумал он с большим облегчением.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25