Ну насчет белых роз я, может, и приврал. Не розы были, а красные гвоздики – кулак-то пролетарский. Но ведь и не обрывки цепей с кандалами.

Вот раньше были театры. В начале позапрошлого века в Москве имела большой успех крепостная труппа помещика Столыпина. Дисциплина там была… Нынешним режиссерам такая только снится. И то не всякий день, а по праздникам. Провинившихся актеров секли прямо на сцене. Впрочем, не одни режиссеры об том сны видят. Но мы о другом – о театрах. В столыпинском театре, по отзывам современников, «комедь ломали превосходно». Особенно удавалась труппе пьеса «Нина, или Сумасшествие от любви». А. М. Тургенев, ротмистр лейб-гвардии и завзятый театрал, и через много лет не мог забыть о том, что главная героиня «была ростом немного поменьше флангового гвардейского гренадера и умела вскрикивать так, что зрительниц охватывала нервная дрожь от испуга». А нынешние… Где гренадерские стати? Где вскрик?.. Ну, положим, вскрикнуть еще смогут. Но где найти такую публику, еще и прекрасного полу, чтоб нервно задрожала от испуга? Задрожишь их – как же! Раньше молодой человек, собираясь с девушкой в театр, сомнений не имел – задрожит. Потому и вел. И в полутьме ложи какого-нибудь бельэтажа можно было обмахивать, обмахивать ее веером, подносить к прелестному носику флакончик с нюхательной солью, а то и расшнуровать что-нибудь ненароком. Теперь везде кондиционеры, шнуровки у барышень только на кроссовках, а нюхают они сами и такое… И главное – кто теперь сходит с ума от любви? От банковских счетов, от мерседесов, от нефтяных месторождений, от налоговых инспекторов, от черта в ступе – сходят, но от любви… Спрашивается, при такой-то обстановке в зрительном зале, – что можно сделать на сцене?..

Еду на работу, а рядом старушка сидит и читает большую, глянцевую, аж глаза слепит, книжку с названием «Леди Диана и Камилла Паркер Боулз».

– Вот, – думаю, – как же там все было у них затейливо… Приходит Чарльз под утро домой – понятное дело, задержался на совещании в министерстве или, там, адмиралтействе. Ну, и пробирается тихо, как мышь, к себе в спальню горничной. Скрипнул нечаянно дверцей холодильника – у них во дворце все холодильники-то антикварные – лет по триста им, ну и скрипят ужасно. И тут – раз: «Где был, подлец? У Милки своей был?!» Диана, когда они ругались, Милкой ее называла. Еще и фамилию ее никогда не произносила как Боулз – только Боллз. И давай в стену коллекционным веджвудским фарфором кидаться… На следующее утро бежит свекрови жаловаться: «Знаете, мама, с кем вашего сына вчера видели? Знаете?!» А свекровь ничего ей не ответит. Промолчит и все. Только подумает – ведь не зятя же видели, а сына…

– У вас медведи с чем?

– Ни с чем. Это коровы.

– А коровы…

– Ни с чем. Это…

– Не коровы?

– Женщина, вы меня не путайте! Я здесь на солнце стою! Это коровы ни с чем. Пустых брать будете?

– Да хоть на луне стойте. Нечего мне здесь хамить! Я ребенку беру. Взвесьте мне одну корову… Две взвесьте!

– Митенька! Митенька! Ты хотел медведя – на! Попробуй мне только не сожрать эту корову целиком! Я запихну ее тебе не знаю куда. После обеда получишь вторую, и ее…

Вот раньше были зрелища. Зайдешь в какой-нибудь балаган, а там тебе задешево покажут бородатую женщину, или заграничную сирену, или нашу, отечественную русалку, пойманную возле Калязина и знающую слова рыбаков – те, заветные, которые они говорят, когда сеть зацепится за корягу. Хочешь – женщину за бороду дергай, а хочешь – русалку покорми с руки пескариками, которые тут же по копеечке продаются. А не то – пой с сиреной дуэтом. Где теперь эти балаганы… Раньше ходили на аэропланы смотреть. Они тогда летали не для прибыли, а для красоты. Теперь тоже смотрят, но с мечтой улететь отсюда к чертовой матери. Конечно, теперь все покажут по телевизору – только смотри. А охота потрогать. Еще господа в экипажах выезжали на прогулки. Лошади с позолоченными бляхами и разноцветными кистями, толстые кучера и форейторы в немецких кафтанах, в напудренных париках с косами, в которые были вплетены разноцветные ленты. На запятках егерь в шляпе с большим зеленым пером стоял и араб в чалме. А теперь господа на своих мерседесах в пробках стоят. И у кучеров не то что парики с косами, а даже и вовсе затылки бритые. Да из украшений только очки черные и телефон мобильный. Что уж про запятки говорить – едет джип с охраной и в нем стекла затемненные. И на ком там чалма, а кто в шляпе с пером – сам прокурор не разберет. А звериные травли? Когда медведя или волка собаками травили. Вот была потеха… Нынче какие уж травли… Окружат милиционеры карманами какого-нибудь бедолагу из Таджикистана или Молдавии и давай… Ну какой же из него волк?! Тем более медведь… Но это мы все о простонародных зрелищах говорили, а возьмем культурные. К примеру, балет. Лет двести назад у каждого уважающего себя князя или графа был свой балет. Такие пастухи и пастушки были – просто персики со взбитыми сливками. Смотришь и так облизываешься, что язык на плече. Вот у князя Юсупова был кордебалет. Феерия, а не кордебалет. Особливо когда его сиятельство знак им особый подаст – так сейчас же пастушки его крепостные одежды свои балетные скинут и давай выплясывать а-ля натюрель. Мужские зрители от восторга просто вне себя были. Понимали в прекрасном – что и говорить. Вот у кого теперь балет свой есть? То-то и оно. Купят какую-нибудь футбольную команду… А толку от нее? Ну скинут они на поле по свистку из ложи свои майки с трусами, и что? Это феерия? Это восторг?! Тьфу на них. И только цыгане как тогда нам гадали, так и сейчас гадают. И гадать будут, пока мы им ручку золотим. Мы золотим им, золотим – уж до ушей и зубов дозолотили. А им все мало. Или ручек у них больше становится, или мы как были…

На Введенском кладбище увидел могилу человека по фамилии Здоровяк. Сначала подумал – вот, даже с такой фамилией люди умирают, а уж нам-то…

Потом еще подумал… Как он жил с такой фамилией? В детстве шел в какую-нибудь музыкальную школу – маленький, худой, в очках с толстыми стеклами, со скрипкой в тяжелом футляре, а во дворе мальчишки в футбол играют и кричат ему обидное. Но он все равно идет. И потом, когда уже совсем больной и старый ходил по врачам… Какой же врач удержится от того, чтобы не скаламбурить? А он терпел, только горько улыбался. И фамилию не изменил. Мог бы взять фамилию жены, к примеру. Она лежит рядом с ним, и тоже – Здоровяк.

Читал книгу о допотопной, допожарной Москве. И была она тогда всероссийской ярмаркой невест. Из всех ближних, а то и дальних губерний свозили их в столицу в надежде удачно выдать замуж. Женихи так и роились вокруг них. Поручики разные, секунд-майоры, титулярные советники… Кто имение промотал, кто в карты проигрался – каждый хотел поправить свое материальное положение удачной женитьбой… Поднял я глаза от книги – а в вагоне метро от невест рябит в глазах. А на улицу выйди, а зайди в модный магазин… И не то чтобы товар какой лежалый и дебелый – совсем наоборот. Отменного качества товар. Как говорится – с одной знакомься, на другую глаз положи, а третьей только… тотчас и откусит по локоть. И откуда их столько? Неужто с тех пор так и не составили себе удачных партий? И то сказать – кто теперь думает отдавать карточные долги? Титулярные советники теперь не проматывают имений, а пристраиваются в какой-нибудь неприметной канцелярии и сами через год-два такое имение отхватят, что прокуратура только диву дается от зависти. Потом поедут в какой-нибудь провинциальный Ярославль или Петербург и купят себе невест – хочешь с жилплощадью, а хочешь без нее, на вывод, как Павел Иванович мертвых душ, хочешь простых ярославских ядреных хохотушек в обтягивающих штанах со стразами, а хочешь непростых петербургских тонких и культурных в серебряных кольцах штучной работы и с тремя шкафами книг по истории и архитектуре. Там, в провинции, их хоть в розницу, хоть оптом бери – цены куда как ниже столичных. На поручиков и секунд-майоров тоже никакой надежды нет. Секунд-майоры – мужчины уж не первой молодости. Им невеста нужна из коренных москвичек, с квартирой в элитном доме, чтобы потом немедля выйти в отставку и зажить в свое удовольствие, не работая сутки через трое в каком-нибудь частном охранном предприятии или пожарной инспекции. Что же до поручиков, корнетов и прочих прапорщиков… Этим, пока хватает жалованья на водку с пивом, мысль о женитьбе, детишках и прочих радостях семейной жизни, если и приходит в голову, то только в похмельную. И усугубляет ее (головы) боль. Вот так и бродят с тех самых пор невесты по столице неприкаянные – то по улицам пройдутся, то в магазин зайдут, а то в метро спустятся… Женюсь, где ты?

Москва стала городом настолько богатым, что даже собаки-попрошайки, живущие возле станций метро, не берут подаяние куском колбасы или чебурека – только деньгами, причем ассигнациями. Железную мелочь, им, видите ли, неудобно брать на лапу. Да и зубами ее толком не прижмешь. Еще проглотишь ненароком. Хотя… может, собаки просто чувствуют, из чего сделан этот самый чебурек или колбаса…

У входа в метро сидели две торговки. Одна, совсем старушка, продавала зеленый лук, паленые с виду соленые огурцы и молоко в двухлитровых пивных бутылках. Вторая – молодая и упитанная женщина лет тридцати, предлагала уставшим и нахмуренным к концу рабочего дня прохожим игрушки. Вернее, одну – ярко-красную лягушку, умеющую пускать мыльные пузыри. Окунешь лягушку в мыльный раствор, потом достанешь, нажмешь на какую-то кнопочку, и ее тошнит мыльными пузырями во все стороны. При этом лягушка еще и сверкает глазами-лампочками. Вот игрушечная торговка и пускала эти пузыри, но с таким унылым выражением лица, точно она уже утонула, и эти пузыри – прощальные. И вдруг ей понадобилось отойти. Она попросила луково-молочную старушку присматривать за своим товаром и вручила ей генератор мыльных пузырей. И старушка стала нажимать на кнопочку. Пузыри старушки оказались веселыми и разноцветными. Она направляла лягушку на прохожих, на бутылки с молоком, на все, что видело ее око за толстым и мутным стеклом очков и что не доставал давно выпавший зуб. Даже пластмассовая лягушка рас тянула рот до ушей в улыбке, и… тут вернулась игрушечная торговка. Прохожие снова нахмурились, лягушку затошнило, и я вошел в вестибюль метро.

Часа в три или в половине четвертого сидел я за компьютером в своем кабинете и работал в поте лица чай с шоколадными пряниками. Ничто не предвещало. Вдруг чувствую – что-то упало. Легкое. Буквально из меня. Нагибаюсь под стол и точно – маленькая черная пластмассовая деталька у ног лежит. Вот, – думаю, – дожился. Еще и пенсию не выработал, а уже. По частям. Это сегодня она маленькая, черная и пластмассовая – а завтра? Большая, белая и… Страшно подумать. Кинулся я искать – откуда она могла выпасть. Ощупался с ног до головы. Ничего не нашел, кроме щекотки. В монитор себя всего осмотрел. Там все на месте. Даже корзину осмотрел. Восстановил все файлы… ничего. А деталька лежит. Маленькая и пластмассовая. Может она нужная в организме. Понятное дело, это не гайка. Тем более не болт. Ничего на ней не висит и ничего ей не прикручено и, даст бог, ничего не отвалится. Но если механизм более тонкий? Если последствия скажутся не сей минут? Мало ли что… Уж какая там работа, когда пряник в горло не лезет. Два часа искал, а потом оказалось, что это заглушка от ножки стула отвалилась. Конечно, стул – это не конь. Да и я не полководец. А мог бы… Впрочем, сейчас не время полководцев. Приличной шашки или там бурки с папахой днем с огнем не сыщешь. Не говоря о коне. Одни стулья в продаже. Да и от тех части отваливаются.

Рассматривал репродукции разных великих итальянцев, голландцев и думал – совсем у нас утрачено искусство парадных портретов. Взять хотя бы меня – буквально не в чем позировать. Ни шпаги, ни коня. Не говоря об орденах и лентах. Элементарных шпор – и тех нет. Ну, кроме пяточных. Из отложения солей. А если бы и были… Как их привязать к кроссовкам… И потом на коня еще нужно влезть. Но даже если и не на коне – если в кресле? С древними фолиантами, свитками и чертежами. С циркулем каким-нибудь. С глобусом Москвы на письменном столе. Где взять нужное выражение лица… Даже занять на время не у кого. Можно, конечно, и не в кресле. К примеру, на борту собственного судна. Играют волны, ветер свищет, и доктор на заднем плане медсестры такое себе позволяет…

В сувенирном ларьке, в Новых Черемушках, углядел часы электронные. На циферблате – Тайная Вечеря. С подсветкой. Переливается все. И стрелки из Иисуса растут. То на Петра покажут, то на Иоанна, а то на Иуду. До Иуды только минутная достает. Но быстро проходит. И на всем этом ценничек, а нем написано «Религия с часами». Там и еще было разное, религиозное типа. Был «Ангел мини с крест.» и «Ангел мини на обл. с птич.». Голубок, и правда, был. Сидел на невыносимо розовом ангеле. И две матрешки были. У одной на животе был нарисован Храм Христа Спасителя, а у другой собор Василия Блаженного. И обе эти матрешки были не просто так, а шкатулки.

Программа нашего просвещения, затеянная начальниками столичной подземки, приносит порой удивительные плоды. Поднимаюсь я сегодня на эскалаторе, а бодрый женский голос рассказывает о том, как легко и приятно брать кредиты в каком-то банке. Проценты по этим кредитам не просто подлы низки, а так низки, что в книге рекордов Гиннесса занимают почётное место в разделе безвозмездной помощи. Да и эти проценты банк норовит сам вам вернуть – лишь бы вы взяли кредит на покупку автомобиля или коттеджа. И каждому взявшему такой кредит выдаётся бесплатная тарелочка с голубой каёмочкой, и тостер, и скалка тефаль, и… я вам скажу, что многие даже не стали стоять справа, а ринулись вверх слева, чтобы успеть к раздаче. В тот самый момент, когда некоторые побежали, реклама закончилась, и началось просвещение. Строгий мужской голос произнёс: «Единожды солгавши, кто тебе поверит?» И добавил: «Козьма Прутков».

Вчера смотрел пасхальную службу. Путин и Медведев стояли рядом, точно голубки. Умильные и просветленные. Почему-то захотелось им сказать: «Молодые – обменяйтесь кольцами».

А еще развеселил журналист, освещавший ход службы. Угораздило его ляпнуть – «коллектив монастыря». Вспомнился мне по этому поводу анекдот о том, что можно вывезти девушку из деревни, но… нельзя вывести советский союз из журналиста.

Сам-то я не видал, но мне товарищ рассказывал, а ему доверять можно – у него дальнозоркость. Ехал он как-то из Санкт-Петербурга в Москву. Вечером они с попутчиками по купе так напились чаю, что проснулся он ночью от страшной жажды. Выглянул в окно – а там какой-то Нижний Волочек или Верхний. Темно – ни зги не видать. Только фонарь всем телом раскачивается под порывами вьюги. Под фонарем палатка или ларек. А на палатке или ларьке написано – «Шауверма». И тут мой товарищ понял – граница! По бордюру или поребрику брела полусонная ворона или галка, держа в клюве то ли кусок батона, то ли булки хлеба. Из темноты справа вдруг показался пограничник – худой, в потертом пальто, очках и с огромным томом Достоевского под мышкой. Кто показался из темноты слева, товарищ заметить не успел, поскольку был разбужен стуком в дверь купе и толстым голосом проводника: – Просыпаемся, просыпаемся! Подъезжаем к Маскве! Ма-сква… Масква… Меняем питерские деньги на московские по курсу три к одному…

Зашел на Северный рынок в рассуждении купить мяса и водки овощей для приготовления борща. В одном из ларьков, на верхней полке, были красиво, амфитеатром, расставлены бутылки с уксусом и постным маслом. Слева – уксус, а справа – масло. В центре, между бутылками, стоял белый фарфоровый бюстик Иисуса Христа. Его терновый венец был синим, с золотой каемкой. Под бюстом на табуретке сидела усталая продавщица с постным, даже уксусным выражением лица и меланхолически жевала огромный бутерброд со свиной грудинкой.

– Такие дела… – со свистящим вздохом сказал сухой и сучковатый старик, пожевал тонкими, синеватыми губами и поставил точку, стукнув палкой по утоптанной земле перед скамейкой.

– Да уж, – отвечала ему древняя, морщинистая, похожая на шарпея старуха с трясущейся головою и розовым телефоном на груди. – Можно бы и хуже, но не во что. С другой стороны – доживи мы до его лет – еще неизвестно, как бы сами запели.

Она докурила, покашляла раза два или три колокольным басом, и они со стариком стали точно альпинисты в связке подниматься со скамейки – сначала старуха, а потом, держась за ее руку, старик.

Утром часа два шел снег. Конечно, еще не май месяц, но до него осталось-то всего полторы недели! И это в столице, где хоть как-то присматривают за порядком. Какую-нибудь Вологду и вовсе снегом занесло. Как прикажете такое понимать? А предсказателям этим, в телевизоре, хоть бы хны. Кто-то же должен ответить за такую погоду. Не можете тепло и солнце – компенсируйте чем-нибудь другим. Ну деньгами или продуктами от них не дождешься, конечно. Сейчас раскинут на пальцах общак бюджет свой, и выйдет, что мы им еще должны. Но можно же подойти к этому делу творчески, с выдумкой. Вот взять за девок ихних, которые погоду объявляют. Понабрали, конечно, красивых, что и говорить, – только смотреть. Ведь чего проще – чем хуже погода, тем интереснее она раздета. Ежели на улице солнце и тепло – так и разговору нет. Пусть хоть в ватнике выйдет. И без нее согреемся. Но если дождь или снег – уж вынь да положь. Ну не то, чтобы все сразу и вынь – меру знать надо, но чтоб хоть на градус, а теплее. Затянулись, к примеру, дожди, и пасмурно так, что хочется не хочется совсем – декольте глубже. Морозы не ослабевают – юбка короче. А уж если поморозило рассаду, высаженную в грунт… И ни копейки на это из бюджета не нужно. И людям приятно, что о них заботятся. Пенсионеры ободрятся. Хоть и маленькая, но существенная прибавка к пенсии. И вообще у многих потребительская корзина станет разноцветнее. Не хлебом, как говорится, и не яйцами. Но кто ж там, наверху, о нас думает…

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.