– Смеешься? Дубака резать под брезентом! Остановились в поселке. Баня, кино крутят индийское, казашки молодые… Большой поселок.
(Андрюха, ты ведь знаешь меня как никто другой. Ты можешь растолковать мне, что не так с моей жизнью? Где, в чем, когда умудрился я сделать такую ошибку, что вот теперь намертво стиснут, словно приготовлен к трепанации черепа, и ни черта не осталось – ни злости, ни любви, ни стремления вырваться, и самый ход времени обдирает меня, как наждак, – а Бог сторожит и за все это приведет на суд, а я понятия не имею, в каком направлении выкарабкиваться?..)
Он повесил куртку в прихожей. По полу, за ремень, приволок оттуда свою сумку и объявил:
– Полбанки «Кубанки». Годится?
На зеленой пробке-бескозырке я прочитал: г. Мозырь.
Беларусь.
– Столица Кубани, – сказал я. – Где ты ее брал?
– Здесь, на вокзале. Да я проверил.
– Она же запечатана…
Андрюха перевернул бутылку горлышком вниз.
– Видишь пузырики?
– И что?
– Стало быть, не вода.
Я поднялся и вымыл две чашки. Показал: пакет с рисом – на антресоли. И масло, если не найдет здесь. Руки-ноги подчинялись неплохо, но скорее по закону, нежели по благодати.
– А мясца? – спросил Андрюха.
Я развел руками:
– Извини…
Тогда он поковырялся в сумке еще и достал большую банку китайской тушенки. Засыпал рис в кастрюлю.
– Все, поехали! – Мы чокнулись. – За встречу!
Водка, разумеется, была дрянная, сивушная. Но почти сразу мне стало легче.
– За встречу и с Новым годом! – добавил Андрюха.
Пару недель тому назад уже приходила с шампанским моя дама сердца, и соседи наверху до утра плясали. Я подумал, что сейчас – это какая-то шутка, соль которой понятна в неизвестном мне контексте. Андрюха, однако, потребовал включить радио, поскольку вторую намеревался выпить непременно под куранты. И на мое недоумение: с какой стати? – терпеливо разъяснил: сегодня – тринадцатое. Тринадцатое января. Новый год. Старый.
Я поведал ему, что приключилось с моим «Альпинистом».
Мы были похожи с Андрюхой: ростом, типом лица, неуклюжестью. За годы нашей дружбы нам не раз случалось совершать синхронно и независимо одинаковые оплошности: скажем, сидя за одним столом, опрокидывать на себя стаканы с вином или чашки с чаем. Он отличался пристрастием к костюмам и галстукам, опрятной формой бороды и наличием на носу несильных очков в элегантной оправе. Еще рядом счастливых качеств. Он любил вещи, и вещи отвечали ему взаимностью: хорошо служили и попадали в руки всегда к месту. Когда я отваживался дарить женщинам не конвертик с деньгами, а что-нибудь по своему выбору, то сначала обыкновенно вдвое переплачивал, а потом выслушивал едва замаскированные упреки в невнимании к их стилю и чуть ли не купеческом чванстве: они предпочли бы подарок пусть не столь дорогой, но в пандан не моим, а собственным представлениям о себе. А он уже утром носил в кармане именно такое колечко, какое любимая девушка вечером опишет как предмет своей мечты. Со временем это накрепко приросло к его образу, и специально обыгрывать подходящие ситуации, что прежде доставляло ему великое удовольствие, он все чаще попросту забывал.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.