Глава 1

Участковый инспектор милиции Михаил Федорович Кротов понуро сидел за своим стареньким письменным столом в узком, как пенал, служебном кабинетике и сосредоточенно низал одну на другую канцелярские скрепки, горкой возвышавшиеся в старомодной стеклянной пепельнице. Одна стена «пенала», за спиной участкового, была увешана листовками с цветными знаками из Правил дорожного движения, на другой висел большой плакат с красноносым морщинистым пьяницей, обнимающим зеленую бутылку. Надпись на плакате предупреждала: «Алкоголь – враг здоровья!», а на лбу пьяницы белел наклеенный прямоугольник чистой бумаги. Тишину в кабинете нарушал лишь приглушенный перестук костяшек на счетах, доносящийся из колхозной бухгалтерии.

Участковый был малого роста, щуплый, однако летняя форменная рубашка с капитанскими погонами и черным галстуком сидела на нем ладно. Сухощавое, потемневшее от солнца лицо и коротко стриженные седые волосы с приглаженной на бок челкой подсказывали, что он из того поколения, на долю которого, как говорится, досталось горького до слез. Весной сорок первого призвали безусого колхозника Мишаньку Кротова на действительную службу в Красную армию и из небольшой сибирской деревеньки привезли к самому берегу Буга, где тогда проходила государственная граница. Не успели новобранцы освоить курс молодого бойца, как обрушилась на них смертоносная война. В какие только переплеты ни попадал пехотинец Кротов. Трижды вырывался из окружения. Был контужен, два раза ранен, но все-таки, видно, родился он под счастливой звездой и день Победы встретил не на каком-то там, скажем, второстепенном направлении, а в безоговорочно капитулировавшем Берлине.

Однако не о войне думал сейчас участковый – война, хотя и ноющая, но затянутая временем рана. Невеселые мысли Кротова были заняты текущей милицейской службой. Давно бы ему пора отправиться на заслуженный отдых. И годы уже перемахнули пенсионный рубеж, и служебного стажа с лихвой хватает, да вот начальник РОВД подполковник Гладышев который год тормозит отставку, шуточками отделывается. Мол, ты, Михаил Федорович, стал в нашем районе музейным экспонатом и вполне можешь побить всесоюзный рекорд милицейского долгожительства. Шутки шутками, а если говорить серьезно, то, видать, не все благополучно у подполковника с кадрами – не может он подыскать толкового сотрудника на село.

Собственно, милицейская служба не угнетала участкового инспектора. За сорок с лишним лет Кротов настолько втянулся в нее, что, откровенно сказать, даже не представляет сейчас, как можно жить без служебных забот. Это ведь только со стороны кажется, будто сельскому участковому живется беззаботно, словно коту в Масленицу. Забот хватает – преступления и в селах не редкость. Конечно, основная задача участкового – профилактическая работа по предупреждению преступности, но, чего скрывать, не до каждого ума профилактика доходит. Да и невозможно все предусмотреть заранее, предупредить каждую беду. ЧП – оно всегда как гром с ясного неба. Взять хотя бы последний пример. Вчера заведующая сельмагом Бронислава Паутова привезла из райпо больше сотни банок черносливного компота. Селяне мигом его расхватали. В Сибири сливы не растут, каждому охота полакомиться. И налакомились! К вечеру чуть не вся деревня завеселела. Попробуй, участковый, предусмотри такое безобразие, когда вся страна объявила пьянству бой, а кооперативная торговля, будто вредитель, направляет в село трехгодичной давности компот, от которого за рублевку – хоть песни пой. И какие меры теперь принять участковому к заведующей сельмагом, организовавшей коллективную «пьянку»? Либо привлечь Паутову к ответственности за нарушение правил торговли спиртными напитками, либо вообще не поймешь, что с ней, опытной торговкой, делать…

Неприятность, как и беда, в одиночку не ходит. Не успел Кротов сегодня с утра пораньше пристращать Паутову, к магазину подкатил на грузовике Толик Инюшкин и прямо-таки огорошил участкового – недалеко от Серебровки, возле Ерошкиной плотины, мелиораторы начали корчевать старые пни и разрыли человеческий скелет. Пришлось срочно мчаться с Толиком к Ерошкиной плотине. В развороченной бульдозером ямке и вправду среди пожелтевших костей таращил пустые глазницы натуральный людской череп. Поприглядывался участковый к нему и так и сяк, даже осторожно повернул срезанной талинкой с боку на бок, но ничего понять не смог: то ли это древнее захоронение с незапамятных времен, то ли концы какого-то нераскрытого преступления были зарыты в землю.

Наказав бригадиру Серебряковской бригады Гвоздареву – под личную ответственность! – сохранить в неприкосновенности место обнаружения, Кротов по телефону доложил подполковнику Гладышеву о загадочном скелете и теперь с часу на час ждал следственно-оперативную группу, которую незамедлительно обещал прислать начальник райотдела.

Участковый аккуратно уложил длинную цепочку нанизанных скрепок в пепельницу, тяжело вздохнул и уставился взглядом в распахнутое настежь окно. Деревня казалась вымершей. На редкость сухой и теплый для Сибири сентябрь увлек в поле всех работоспособных колхозников. Уборочная страда для крестьянина издавна – святое дело. Если бы не этот загадочный скелет, не сидел бы Кротов сейчас в своем кабинете. Не утерпел бы, чтобы не показать молодежи крестьянскую сноровку либо в ремонтной мастерской, либо на колхозной зерносушилке.

Привык участковый инспектор к крестьянскому труду. Личное подсобное хозяйство содержит в образцовом порядке – пример людям показывает. А как же не быть участковому на селе добрым примером и рачительным хозяином? Здесь каждый друг у друга на виду, будто на ладошке. Нельзя охранять правопорядок, будучи самому лодырем и разгильдяем.

Три больших старинных деревни составляют «околоток» Кротова. Березовка – здесь находится центральная усадьба колхоза, а стало быть, и служебный кабинет участкового; Серебровка, где живет Кротов, в трех километрах от Березовки, и Ярское – на противоположном берегу широкого и длинного озера, расплеснувшегося от самой околицы Березовки. Называется озеро Потеряевым. Летом в тихую погоду оно походит на громадное зеркало. В непогодь озерная вода чернеет, вся водная ширь покрывается пенистыми гребнями. Сминая прибрежные камыши, гонимые ветром волны с разбегу бухают в обрывистый берег. Только в одном месте, у околицы, водяные валы сердито шипят по отлогому скосу, зализывая на песке отпечатки ребячьих ног. После каждого такого буйства на берегу остаются желтые кувшинки с длинными измочаленными стеблями, осколки старинной глиняной посуды, пустые бутылки, а иной раз волны вымывают из песка проржавевшие винтовочные и снарядные гильзы – мрачные отголоски колчаковского бегства.

Раньше через Березовку и Ярское проходил оживленный почтовый тракт. В ту пору на озере была паромная переправа. Напрямую, через озеро, расстояние между этими селами – сущий пустяк, не больше двух километров, в объезд же – сорок с лишком получается. Вот и сокращали ямщики путь. Зимой по озерному льду дорогу торили, летом паром выручал. Рядом с паромной переправой, на взгорке, возвышался богатый трактир отставного штабс-капитана Гайдамакова. По рассказам стариков, отступающие колчаковцы спалили дотла двухэтажный трактирный дом, а паром разнесли вдребезги пушечным снарядом. При советской власти, когда на Кузбасс провели железную дорогу, старый тракт потерял свое значение. Восстанавливать паромную переправу не стало смысла, и теперь о ней напоминают лишь догнивающие у берега лиственичные столбы бывшего причала…

Размышления участкового прервал неожиданно вошедший в кабинет председатель колхоза Игнат Матвеевич Бирюков – гвардейского роста, но заметно сутуловатый и поседевший. Председатель, как и участковый, тоже имел право отдыхать на пенсии, однако в районном агропроме каждый раз, когда он подавал заявление, уговаривали «повременить еще годик». Не хотелось районному руководству терять одного из лучших председателей колхоза.

– Что там, Михаил Федорович, у Ерошкиной плотины?.. – присев у стола напротив участкового, хмуро спросил Бирюков.

Кротов развел руками:

– Трудно сказать, Игнат Матвеевич. Полагаю, старое захоронение, поскольку нераскрытых преступлений, связанных с убийством, за время моей сорокалетней службы здесь не числится. Без вести, сам знаешь, у нас тоже никто не терялся.

– А в соседнем районе?

– В таких случаях нас, участковых, извещают… – Кротов помолчал. – Думается мне, что зарыт покойничек в землю еще в ту пору, когда к Ерошкиной плотине со стороны Серебровки подступал лес.

Бирюков задумался:

– Так ведь это очень давно было.

– Можно подсчитать. Помнишь, в последнюю осень перед призывом в армию, мы с тобой уток у плотины стреляли? Хороший прудище тогда был. А с той стороны пруда, где разрыли кости, непролазная березовая чаща шумела. Дорога по просеке была из Серебровки в Березовку, через плотину. Так?..

– Так.

– А когда мы с фронта вернулись, от чащи одни пенечки остались. В военные годы селяне все березки на дрова спилили. И плотину, говорят, как ее в первую военную весну паводком прорвало, не восстанавливали. Теперь от плотины, считай, одно название осталось. Да и речушка обмелела так, что в ручей превратилась.

– Пожалуй, ты прав, – согласился Бирюков. – На нашей памяти никого там не хоронили. И вообще умерших своей смертью ни в поле, ни в лесу не зарывают. Для таких целей кладбища существуют.

– Это же предположение я и высказал подполковнику Гладышеву. Вот-вот опергруппа должна подъехать. Представителем от уголовного розыска, возможно, сам начальник отделения районного УГРО будет.

– Антон, что ли?

– Он самый. У нас один начальник угрозыска в районе – Антон Игнатьевич Бирюков. Предупреди Полину Владимировну, пусть на всякий случай стряпает пироги.

– Если там старая могила, зачем целую группу отвлекать на пустяковое дело?

– Как сказать, пустяковое… Лучше, знаешь, переборщить, чем после локти кусать. Приедет прокурор, посмотрит и решит, возбуждать уголовное дело или не затевать его за давностью времени.

– Ох, и перестраховщик ты на старости лет стал.

– Я и в молодости не принимал опрометчивых решений, – обидчиво проговорил участковый.

– Не сердись, шучу, – поднимаясь со стула, улыбнулся Бирюков и сразу посерьезнел: – Если Антон приедет с группой, скажи ему, чтобы в самом деле домой на пироги заглянул.

– Соскучился о сыне?

– Лично мне скучать некогда. Сейчас уеду в поле к подрядному звену, могу и не встретиться с ним. Полина заждалась. Ну, ладно… – взгляд председателя вдруг задержался на антиалкогольном плакате. – Где такую живописную картину раздобыл?

– На совещании в районном обществе трезвости вручили для разъяснительной работы среди населения.

– А зачем лоб алкашу бумажкой залепил?

– Да вот, понимаешь… Чтобы охватить плакатом побольше людей, повесил его на стене в коридоре. Полчаса не прошло – кто-то из доморощенных остряков нацарапал на лбу: «Кумбрык». Пришлось заклеить оскорбляющую надпись да перевесить плакат из коридора в кабинет.

Бирюков с улыбкой пригляделся к плакату. Морщинистое лицо алкоголика и впрямь смахивало на бывшего колхозного конюха, теперь пенсионера, Ивана Торчкова, прозванного односельчанами «Кумбрыком» за то, что он так выговаривал слово «комбриг», сокращенное от «командир бригады».

– А что?.. – внезапно развеселился председатель. – Алкаш в самом деле будто с нашего Торчкова срисован.

– Ты, Игнат Матвеевич, вроде одобряешь антиобщественный поступок? – осуждающе спросил Кротов.

– Не одобряю, но веселых людей люблю. С ними, Михаил Федорович, жить легче, чем с занудами, – председатель, похоже, с трудом удержался от смеха. – Расскажу забавный случай… Перед уходом Торчкова на пенсию пришло из района в нашу бухгалтерию предписание удержать с него тридцать рублей штрафа. Вызываю в контору: «Ты чего, Иван Васильевич, в райцентре натворил?» Захлопал он глазами: «Не знаю, Игнат Матвеич, какая вожжа под хвост попала, но погорел в районном ресторане, как швед под Полтавой». – «Перепил, что ли?» – «Не, зашел туда культурно позавтракать и тайком от официантки хотел ложкой выловить золотых рыбок из стеклянного ящика с водой». – «Зачем?!» – «Планировал запустить тех рыбешек в Потеряево озеро, чтоб расплодились на воле». С фантазией мужик, а?..

Участковый слегка улыбнулся:

– Да, выдумками Торчкова бог не обидел.

– Кстати, прихвати его к Ерошкиной плотине. Может, дельную мыслишку подбросит прокурору. Иван Васильевич хотя и не на много лет старше нас, однако из истории окрестных сел знает такое, что нам с тобой и во сне не снилось.

– Скажешь тоже! – словно испугался Кротов. – Торчкову дай волю – всей опергруппе головы задурит.

– А вы не давайте Ване увлекаться, почаще одергивайте, – председатель глянул на часы. – Ох ты, время золотое! Ну, ладно, Михаил Федорович, желаю успеха. Помчусь к подрядчикам, надо проверить, все ли там по уму-разуму идет…

И опять участковый остался один. Опять задумался. Теперь его мысли были о председателе колхоза. Участковый знал Бирюкова с детства. Как ни говори, росли в соседних селах: Кротов в Серебровке, Бирюков – в Березовке. Дружбу водили по охотничьим делам. Вместе воевали в Отечественную. И с войны разом вернулись. Районные власти мигом определили их на работу. Кротова уговорили пойти участковым для укрепления ослабшей за войну районной милиции, а Бирюкова – полного кавалера орденов солдатской Славы – рекомендовали председателем Березовского колхоза. Авторитетный нужен был человек, чтобы поправить дела в пошатнувшемся хозяйстве. Туговато пришлось Игнату Матвеевичу на первых порах председательствования. Категорически отказался он трубить победные рапорты в угоду районному начальству. Ну и конечно же нахватал синяков да шишек – увешивали его выговорами, как новогоднюю елочку игрушками. Разжаловать из председателей грозились. Однако, спустя несколько лет, притихли ретивые администраторы – ослабший за годы войны колхоз пошел в гору. Сначала рассчитался с задолженностью государству, затем и прибыль потекла в колхозную кассу. А когда сменилось районное руководство, вместо выговоров каждую пятилетку стали вручать Бирюкову государственные награды. И рядовых березовских колхозников теперь не обходят стороной ордена да медали.

Беспокойный человек Игнат Матвеевич, заботливый. Бывает, и пошумит, пыль до потолка поднимет, но принародно даже самого отпетого лодыря не оскорбит, не плюнет человеку в душу. Вспыльчивость передалась Игнату Матвеевичу, видимо, от отца, Матвея Васильевича. Вот геройский старик! В империалистическую все четыре Георгиевских креста заслужил, а в Гражданскую – орден Красного Знамени. Годов деду Матвею уже за девяносто, но держится еще так крепко, что ни одного колхозного собрания не пропускает. Сядет в первом ряду, расправит белую бородищу и не сводит глаз с каждого выступающего. Если заметит какой-то изъян в хозяйствовании, такой разгон устроит, что самые заядлые говоруны, вроде Ивана Торчкова, умолкают.

Задумавшись о Бирюковых, участковый конечно же не мог не вспомнить своего коллегу по милицейской службе – начальника отделения уголовного розыска РОВД Антона Игнатьевича Бирюкова. Вот у кого железная выдержка. Этот никогда не вспылит и не расшумится. Не один раз приходилось Кротову работать с ним, и всегда старый участковый поражался его сообразительности. У Антона Игнатьевича своя манера дознания. Он вроде и не допрашивает свидетеля или подозреваемого. Задушевно беседует о том, о сем, как будто даже, не относящемся к делу, но в конце концов результат оказывается в самую точку. Кротов знал Антошку Бирюкова, как говорится, с пеленок. Непоседливым, шустрым мальчуганом рос. Теперь же, к тридцати годам, в такого видного гвардейца вымахал, под стать папаше и деду Матвею. Звание майора милиции уже имеет. Полтора года назад за задержание особо опасного вооруженного преступника награжден орденом Красной Звезды. Одним словом, талант…

В конце села, со стороны Потеряева озера, показался стремительно мчащийся восьмиместный милицейский «уазик». Участковый торопливо надвинул на голову форменную фуражку, захлопнул на шпингалеты окно и, замкнув кабинет, чуть не бегом выскочил на крыльцо колхозной конторы.

Глава 2

Взвизгнув тормозами, машина остановилась у крыльца. Тотчас с противоположной от шофера стороны распахнулась дверца. Кротов шагнул к ней и четко откозырял.

– Здравствуй, Михаил Федорович, – протягивая участковому руку, сказал сидевший рядом с шофером пожилой районный прокурор, одетый в форменный костюм с золотистыми звездами и гербом в петлицах. – Докладывай, что за ЧП у тебя стряслось?

– Как такового, товарищ Белоносов, чрезвычайного происшествия нет, однако, полагаю, ваше присутствие необходимо, поскольку обнаружение останков человека – явление не обычное, – замысловато-казенной фразой ответил Кротов.

Прокурор обернулся к сидящим в машине участникам следственно-оперативной группы. Кроме широкоплечего рослого начальника уголовного розыска Антона Бирюкова, было их еще трое: моложавый следователь прокуратуры Петр Лимакин с университетским ромбиком на лацкане штатского пиджака, флегматичный с виду толстяк судебно-медицинский эксперт Борис Медников и смуглый до черноты эксперт-криминалист капитан милиции Семенов.

– Понятых здесь возьмем или в Серебровку заедем? – обращаясь вроде бы ко всем сразу, спросил прокурор.

– Зачем лишний крюк делать, – ответил Бирюков. – Надо кого-нибудь из пенсионеров отсюда прихватить.

Возле машины, словно из-под земли, вдруг появился морщинистый старичок в стоптанных сапогах и в пестрой, чуть не до колен рубашке навыпуск. Приподняв над всклокоченной головой серенькую кепчонку, он показал в безмятежной улыбке два ровных ряда вставных зубов и неожиданно громко для своего малого роста поздоровался:

– Здравия желаю, граждане-товарищи!

Участковый с удивлением уставился на старичка:

– Откуда ты взялся?..

Тот опять широко расплылся в улыбке:

– В сельмаг, Федорыч, за компотом пришел, а Бронька Паутова говорит, что головомойку от тебя получила и не торгует ныне сливянкой.

– Обрадовался! Знаешь, какой это компот?

– Не, не знаю. Вчерась я проворонил – телевизер глядел. Мужики подсказали, дескать, вкусная штука… – Увидев в машине Антона Бирюкова, старичок приветливо кивнул ему и, понизив голос, спросил Кротова: – Кажись, к Ерошкиной плотине навострились?..

– Тебе откуда про плотину известно? – снова удивился Кротов.

– Бронька в сельмаге трезвонит, будто Толик Инюшкин так ухайдакал бульдозером у плотины человека, что ни кожи, ни рожи – одни косточки остались.

– Ты чего мелешь, Иван?!

– Ей-богу, Федорыч, Бронислава с такой речью выступает. Щас Арсюха Инюшкин допытывается у нее, какую преступлению его сынок учудил.

Кротов повернулся к прокурору:

– Видите, товарищ Белоносов, каким образом на селе из мухи слона делают?..

– Придется этого товарища пригласить в понятые, чтобы не распространял по селу ложные слухи, – сказал прокурор и сразу спросил старичка: – Как ваша фамилия?

– Мое фамилие Торчков Иван Васильевич, пенсионер, – одним махом ответил тот.

– Вы, Иван Васильевич, согласны быть понятым?

– А в чем заключаются эти функции?

– Поприсутствуете при осмотре местности. Потом протокол подпишите.

– Землю копать не придется?

– Лично вам – нет.

– Тогда согласен. Умственную работу я люблю.

– Садитесь в машину.

На морщинистом лице Торчкова появилось замешательство:

– А нельзя для компании еще и Арсюху Инюшкина прихватить из сельмага? Он тоже на пенсии баклуши бьет.

– Позовите его.

Торчков, по-утиному переваливаясь, быстро сходил в магазин. Отец Толика Инюшкина, Арсентий Ефимович, годами был ровесником Торчкова, но комплекцию имел столь внушительную, что Торчков рядом с ним казался ребенком. Топорща гусарские усы, Инюшкин смурно подошел к машине. Поздоровался. Узнав от участкового, что Толик «виноват» лишь в том, что при завмаге Паутовой очень сбивчиво сообщил о загадочном обнаружении у Ерошкиной плотины, Арсений Ефимович повеселел и согласился в понятые. Когда все уселись в машину и шофер тронул с места, Антон Бирюков обратился к устроившемуся рядом с ним Торчкову:

– Как живется, Иван Васильевич?

– Чо, Игнатьич, мне теперь не жить, – жизнерадостно ответил тот. – С утра до вечера дурака валяю, а пенсионная сотняга регулярно каждый месяц в карман поступает.

– Хозяйство держите?

– Этим скучным делом у меня Матрена Прокопьевна заворачивает. Привыкла на ферме за колхозными коровами ухаживать, дак теперь, когда на пенсион оформилась, собственную буренку, будто дите малое, лелеет.

– Ну а лично вы чем занимаетесь?

– Он же сказал, что дурака валяет, – иронично усмехнувшись в усы, вставил Арсентий Ефимович.

Торчков косо глянул на Инюшкина:

– Помолчи, Арсюха, со своими подковырками. Если нечего сказать, не встревай в сурьезный разговор. Мы с Игнатьичем больше года не видались, дай нам спокойно покалякать. – И снова повернулся к Бирюкову. – Я, Игнатьич, теперь главным образом телевизер гляжу. Чтоб не отстать от времени, за перестройкой наблюдаю.

– И как она, перестройка, идет? – сдерживая улыбку, опять спросил Антон.

– Надо сказать, намечаются коренные перемены к лучшему. Самые что ни на есть злободневные проблемы без всякой утайки ребром ставят. Высоких тузов, которые тайком сопротивляются новым методам работы, за грудки берут. К примеру, сегодня утром показывали увлекательную беседу с крупным начальником из хлебобулочной промышленности. Вот досталось бюрократу на орехи! Повертелся он ужом. Особенно наседал один подковыристый очкарик. Мол, как же это, уважаемый товарищ, получается, что при нашем развитом хозяйстве итальянские макароны всеж-таки длиннее наших? Крепко бюрократ стушевался, но тут же выдал ответ в том смысле, что, дескать, зато наши – толще итальянских…

Бирюкову показалось, будто «уазик» встряхнулся от дружного смеха. Даже насупленный участковый Кротов и тот смущенно хохотнул. Торчков удивленно закрутил головой:

– Вы чо, мужики?.. На полном сурьезе говорю…

– Ты, Ваня, и на серьезе такое ляпнешь – хоть стой, хоть падай, – сквозь смех проговорил Инюшкин.

– А ты, Арсюха, только бы и ржал, как жеребец, – огрызнулся Торчков и обиженно уставился в боковое стекло.