4. Крутой разговор

В понедельник Антон Бирюков начал рабочий день с посещения конторы ПМК «Сельстрой». О смерти Александра Васильевича Головчанского, как выяснилось, здесь уже знал чуть ли не каждый сотрудник. Сохранить тайну столь серьезного происшествия в небольшом городке оказалось практически невозможным.

В роскошном кабинете с табличкой «Начальник ПМК» Бирюкова принял молодой полнолицый главный инженер, исполняющий обязанности руководителя организации. О своем бывшем начальнике он сразу заговорил в превосходной степени: «Прекраснейший человек был! Талантливейший строитель! Умел выполнять производственные задания в самых, казалось бы, безвыходных ситуациях. Бескорыстно внедрил в производство уйму всяческих рацпредложений. С подчиненными жил душа в душу, но трудовую дисциплину в коллективе держал на уровне. Его слово для рабочих было законом…»

Когда же Антон поинтересовался, на каких условиях работает в ПМК наемная бригада Хачика Алексаняна, главный инженер с внезапной озабоченностью принялся перебирать на столе бумаги, как будто хотел найти в них что-то позарез нужное.

– Откровенно говоря, к этой бригаде лично я не имею ни малейшего отношения, – неожиданно сказал он.

– Как же так? – возразил Бирюков. – Насколько известно, должностная инструкция предписывает главному инженеру командовать производством. Вы непосредственно отвечаете за расход фонда заработной платы и, следовательно, обязаны контролировать работу всех бригад.

– Жизнь часто не укладывается в рамки инструкций. У меня чрезвычайно большая нагрузка. Вдобавок, нынче с самой весны зашились на вводном животноводческом комплексе в совхозе «Победитель». Ну прямо не передохнуть… – Главный инженер наконец бросил перебирать бумаги. – Поэтому Александр Васильевич взял строительство дома, где занята бригада Алексаняна, под свой контроль. Не могу же я не доверять начальнику ПМК. Правильно?..

– Неужто даже об условиях, на каких нанята бригада, Головчанский вам не сказал?

– Ни слова не говорил.

– Странно…

– Как вам сказать… В строительных делах много странного.

– Вы не присутствовали в пятницу при разговоре Головчанского с представителем «Облсельстроя»?

– Нет, в пятницу я весь день находился в «Победителе»… Собственно, представитель еще не уехал от нас, пригласить?..

– Пригласите.

Главный инженер через секретаря передал распоряжение. Очень скоро в кабинет без стука вошел солидный высоколобый мужчина лет под пятьдесят.

– Глеб Гаврилович Русаков, начальник отдела труда и заработной платы областного управления, – представился он Антону. – Кстати, ваш земляк, уроженец села Заречного.

– Назар Гаврилович кем вам доводится? – чуть подумав, спросил Антон.

– Родным старшим братом. Знаете его?

– В прошлом году довелось познакомиться.

– Наверное, когда магазин в Заречном обворовали?

– Да.

– Рассказывал Назар, как по бездумью какого-то паренька чуть жизни не лишился. – Русаков передвинул поудобнее стул, спокойно уселся и, облокотясь на стол, сказал: – Понимаю, что не ради прошлогоднего случая меня пригласили. Чем могу быть полезен уголовному розыску?

– Расскажите, Глеб Гаврилович, о чем вы говорили с Головчанским в пятницу, – попросил Антон.

– Крутой разговор у нас состоялся… – Русаков потер ладонью подбородок и повернулся к главному инженеру. – Позови Окунева. Иван Иванович был свидетелем того разговора, может уточнить, если я что-то запамятовал.

– Окунев – начальник нашего отдела труда и зарплаты, – пояснил главный инженер и коротко бросил заглянувшей в кабинет белокурой секретарше: – Ивана Ивановича – срочно!

Сутулый Окунев появился на пороге кабинета бесшумно. Перед собою он держал, как щит, потертую кожаную папку. Тихо поздоровался и с виноватым видом, будто предчувствуя нахлобучку, сел поодаль от Русакова. Русаков сразу заговорил:

– Хотя и неловко вспоминать о мертвом с негативной стороны, но приходится… Очень крутой разговор состоялся у меня в пятницу с Головчанским. Соль вот в чем… ПМК строит для своих рабочих восьмиквартирный дом. Головчанский заключил договор с наемной бригадой, установив заработную плату в тридцать тысяч рублей. Мы знаем, что наемным бригадам часто переплачивают, но тридцать тысяч за восьмиквартирный дом это, извините меня, не лезет ни в какие ворота. Я приказал Головчанскому ликвидировать прежний договор с Алексаняном и пересчитать все по расценкам с аккордно-премиальной доплатой в сорок процентов, плюс премия за ввод, плюс премия по хозрасчету. Признаюсь, такие условия слишком щедрые, но и то… сумма зарплаты оказалась меньше двадцати пяти тысяч. Таким образом, более пяти тысяч рублей Головчанский хотел выплатить Алексаняну, мягко говоря, ни за что. Вот об этом я и сказал Головчанскому. Более того, спросил прямолинейно: «Не греешь ли ты, Александр Васильевич, на этом доме собственные руки?» Головчанский вспылил, но, когда я намекнул, что дело пахнет вмешательством ОБХСС и прокуратуры, стал оправдываться, как нашкодивший ребенок… – Русаков сурово глянул на Окунева: – Так, Иван Иванович, было?

Окунев угодливо кивнул:

– Все правильно, Глеб Гаврилыч.

– Разве Головчанский вправе был заключать договор на явно завышенную сумму? – спросил Антон.

Русаков указал пальцем на съежившегося Окунева:

– Вот кто первый должен был одернуть его!

Окунев виновато кашлянул:

– Я ведь объяснял, Глеб Гаврилыч, что когда Александр Василич приказал мне набрать Алексаняну тридцать тысяч по зарплате, я возражал: «Тридцать – много». Он не посчитался с моим возражением, сказал: «Дом по плану нынче не вводный. Надо вводить, чтобы поселить людей. Своими силами строить – пять лет проваландаемся, армяне же за сезон сделают. Когда введем дом – фонд зарплаты “Обсельстрой” добавит, никуда не денется».

– Почему о таком купеческом растранжиривании государственных средств не сообщил мне?! – повысил голос Русаков.

– Я ведь объяснял, Глеб Гаврилыч, что год до пенсии остался… Не рискнул напоследок вступать в конфликт с Александром Василичем.

– Прикажу полностью лишить тебя премиальных – забудешь про пенсию!

– Воля ваша…

– Моя воля – государственную копейку беречь! Кстати, и тебе следует этим заниматься, пока работаешь, а не о пенсии думать.

В разговор вклинился главный инженер:

– Не в собственный же карман хотел положить эти пять тысяч Головчанский…

Русакова словно укололи:

– Серьезно?! Ты, главный инженер, искренне веришь в то, что руководитель предприятия бескорыстно выкидывает псу под хвост такую кругленькую сумму?..

Полное лицо главного инженера порозовело:

– Алексаняну не жалко переплатить – строит добротно.

– Клуб в Березовке он строил в прошлом году?

– Кажется, он.

– Не кажется, а точно – он! Сколько там перерасходовали по зарплате?.. Забыл?.. Подскажу: пятнадцать тысяч! Я специально вчера и позавчера объехал с Окуневым все ваши стройки. Ой, лихо разбазариваете деньги! Ой, разбазариваете… – Русаков сокрушенно покачал головой. – И вот еще что я заметил. Алексанян у вас окопался крепко, третий год по весне, как грач, сюда прилетает из теплого края. И каждый объект у него с перерасходом зарплаты в пять, десять, пятнадцать тысяч. Представляешь, сколько он из ПМК дармовых денег высосал?..

– Не забывайте, Глеб Гаврилович, что Алексанян и материалы сам добывает, которых у нас нет, – робко проговорил главный инженер.

Русаков поморщился:

– Не ищи лазейки. Уж кому-кому, а мне не заливай про белого бычка. Нашли добытчика – Алексаняна! Этот добытчик, будет тебе известно, уже посадил одного нашего начальника ПМК на восемь лет с конфискацией имущества. Сам выкрутился, доказал на суде, что взятки у него вымогали. Теперь здесь золотую жилу откопал. Я не случайно восьмиквартирным домом заинтересовался. Как увидел в договоре фамилию «Алексанян», мигом сердце екнуло… – Русаков внезапно обратился к Антону: – Председатель березовского колхоза Игнат Матвеевич – ваш однофамилец или родня?

– Это мой отец.

– Да?.. Тем лучше – у него можете уточнить. Знаете, что Игнат Матвеевич мне рассказал? Мало того, что Головчанский переплатил Алексаняну пятнадцать тысяч по зарплате, он еще и у колхоза три с половиной тысячи выцыганил, вроде как поощрение наемной бригаде за досрочный ввод клуба в эксплуатацию. Впечатляющие цифры!.. – Русаков задумался и понизил голос: – С Головчанского теперь, как говорится, взятки гладки, но Алексаняна надо потрясти. Я, например, не удивлюсь, если окажется, что этот шабашник – основной виновник смерти Александра Васильевича. По-моему, чего-то они не поделили между собой.

– Ясно, Глеб Гаврилович, чего: зарплату ведь по дому при пересчете на пять тысяч урезали, – вставил Окунев.

– А сколько всего этот дом стоит? – спросил Антон.

– Сто пятнадцать тысяч.

Главный инженер посмотрел на часы:

– Ух, времечко куда ускакало! Извините, мне надо срочно ехать в «Победитель» – там областная комиссия на комплексе должна собраться…

– Поезжай, – устало сказал Русаков и перевел взгляд на Окунева: – Ты, Иван Иванович, тоже делом займись. К концу дня – кровь из носа – закончи подробную справку по вводным объектам. И запомни: без очковтирательства!..

Едва только главный инженер и Окунев вышли из кабинета, Русаков словно обмяк. Лицо его сделалось грустным. Тыльной стороной ладони он потер высокий выпуклый лоб, виновато глянул Антону в глаза и заговорил:

– Сгустил я краски, рассказывая о Головчанском. В целях профилактики хотел припугнуть главного инженера, чтобы не вздумал по традиции разбазаривать фонд зарплаты, да, кажется, увлекся…

– Хотелось бы, Глеб Гаврилович, знать истинное лицо Головчанского, без «профилактических целей», – заметил Антон.

– Понимаю…

Русаков вздохнул и заговорил без начальственного апломба: спокойно, рассудительно. И сразу в представлении Антона начал складываться иной образ бывшего начальника ПМК – деятельного, эрудированного и грамотного инженера, умеющего ладить с подчиненными. Вот только не нравилось Русакову, что в последние годы Александр Васильевич увлекся наемными бригадами, хотя особо предосудительного в этом как будто и не было. Строят такие бригады, как правило, быстро и добросовестно. Иными словами, переплачивая порою шабашникам в зарплате, ПМК выигрывает на досрочном вводе объектов в эксплуатацию, а это при современном размахе строительства – немаловажный положительный фактор.

– Выходит, наемные бригады – не столь уж плохое дело? – спросил Антон.

– В принципе – да. Шабашники часто нас выручают. Но и подводят тоже нередко, поскольку их деятельность, говоря спортивным языком, постоянно на грани фола. Тут и завышенные объемы, и приписки. Подобные факты порой приводят нечистоплотных на руку людишек к взяточничеству и хищениям.

– Это вы и имели в виду, когда говорили, будто Алексанян с Головчанским что-то не поделили?

– Сказать-то такое сказал, да вот пораскинул умом и засомневался. Признаюсь, в начальники ПМК Головчанский вышел по моей протекции. Я постоянно к нему приглядывался, сурово распекал за малейшие производственные грешки, но никогда не замечал за Александром Васильевичем корыстных нарушений. Не мог же он так маскироваться…

Антон решил досконально выяснить, как формируются и работают наемные бригады. Русаков прекрасно знал «систему шабашников». Сколачивает такое добровольное объединение пройдоха-бригадир, который умеет и выгодный договорчик заключить со строительной организацией и при необходимости различными плутовскими махинациями раздобыть для стройки недостающие материалы. Он же подбирает людей в бригаду. Берет обычно пять-шесть человек с высокой квалификацией, а остальных – случайно подвернувшихся, для черновой работы: землю копать, стройматериалы подносить, бетонный раствор приготовить и так далее и тому подобное.

– Словом, «бичи» делают самую грязную и малооплачиваемую работу, – с усмешкой сказал Русаков.

– Как им платят?

– Зарплата каждому из наемной бригады начисляется согласно тарифам и отработанному времени по табелю. Потом бригадир распределяет общую сумму между шабашниками в соответствии с предварительной договоренностью.

– Почему бы не выдавать им деньги в кассе? Каждому, персонально…

– После первой же подобной выдачи развалится вся бригада. Тут весь секрет заключается в чистоплотности бригадира. У нас есть стабильные наемные бригады, работающие добросовестно на протяжении многих лет, но попадают и хапуги типа Алексаняна.

Антон поинтересовался, когда и какую сумму получал последний раз в ПМК бригадир Алексанян. Приглашенная Русаковым кассир – худенькая, похожая на школьницу смуглянка – заявила, что на основании частично закрытого аккордного наряда в прошлую пятницу Алексаняну было выдано на бригаду пять тысяч рублей. По просьбе Антона она даже вспомнила, что большую часть этой суммы составляли сторублевые купюры, совершенно новенькие. В этот же день, по словам кассира, около трехсот пятидесяти рублей отпускных получил и Головчанский.

– Они вместе получали? – спросил Антон.

Кассир чуть задумалась:

– Нет. Александр Васильевич получил отпускные утром, как только я из банка приехала, а Хачик Алексанян – поздно вечером, перед самым концом рабочего дня.

Поблагодарив кассира за информацию, Бирюков заканчивал разговор с Русаковым наедине. После, так сказать, деловой части Антон поинтересовался у Глеба Гавриловича поведением Головчанского в быту и семейными отношениями. Русаков ничего определенного об этом не знал.

5. Хачик Алексанян нервничает

Он был из тех темпераментных южных мужчин, которые нередко добиваются успеха в жизни не столько умом, сколько неудержимой энергией и безрассудной смелостью. Густая шапка черных волос. Загоревшее горбоносое лицо. Плечи – косая сажень, талия – словно у гимнаста. Глаза – диковатые, со жгучим взглядом из-под густых широких бровей. Голос – резкий, гортанный, но почти без акцента.

По паспорту он значился Хачиком Геворковичем Алексаняном – тридцати лет от роду, однако выглядел несколько старше своего возраста. Уже с первых минут разговора Антон Бирюков понял, что с таким собеседником надо держаться настороже. Ответив на предварительные вопросы, Алексанян уставился Бирюкову в глаза и нагловато спросил:

– Кушать хочешь, начальник? Настоящий шашлык из молодого барашка, как на Кавказе, организую…

– Спасибо. Оставим кушанье до лучших времен.

– Теперь плохое время, да?..

Разговор состоялся возле строящегося дома, где работала наемная бригада. Антон огляделся. Увидел в стороне, под ветвистой старой березой, два пустых ящика, перевернутых кверху дном, и предложил Алексаняну сесть. Когда уселись, сказал:

– Время хорошее, но пришел я к вам не ради шашлыков. Давайте разберемся в ваших отношениях с Головчанским. Где и когда встречались с ним последний раз?

– Не помню, – быстро ответил Алексанян.

– Придется напомнить… – Бирюков сделал паузу. – В пятницу вечером были на даче Головчанского?

– Вся бригада там была.

– Из-за чего поссорились с Александром Васильевичем?

Алексанян улыбнулся:

– Ссориться с начальством – все равно, что тигра за хвост дергать: и удовольствия мало, и страшновато… Мы не ссорились.

– Но встречу эту помните?

– Помню.

– Почему сразу не вспомнили?

– Потому что забыл. – Алексанян опять уперся взглядом Антону в глаза. – Нет, ну давай шашлычок приготовим! Разве нельзя по-человечески поговорить?

Антон прищурился:

– Вы ведь, по существу, взятку мне предлагаете…

Алексанян расхохотался:

– Шутки не понимаешь, да?..

– Всякая шутка хороша ко времени и один раз. Сколько денег отдали Головчанскому в пятницу?

На лице Алексаняна промелькнула сначала растерянность, затем возмущение, но ответил он спокойно, будто речь шла о сущем пустяке:

– Три тысячи… – И, вроде полюбовавшись произведенным эффектом, с усмешкой добавил: – В долг попросил Головчанский, чтобы с девочками отдохнуть на юге.

– Не многовато ли для месячного отдыха?

– По русской пословице… хозяин – барин.

– Вам известно, что этого «барина» уже нет в живых?

– Жалко, конечно, человека.

– А деньги?..

– Чего деньги жалеть… – Алексанян указательным пальцем постучал себя по лбу. – Будет башка на плечах – будут деньги.

– А за какие «шутки на Кавказе башку отрывают»? – внезапно спросил Бирюков. Заметив в жгучих глазах Алексаняна мелькнувшее недоумение, быстро продолжил: – Дело, Хачик Геворкович, складывается печально: Головчанский умер, как принято говорить в народе, не своей смертью…

– Я убивал его, да?! – выкрикнул Алексанян.

– Вы оказались в числе подозреваемых. Если будете отделываться шутками и вилять в показаниях…

– Ну, пошутил я с Головчанским насчет башки. Понимаешь, да?.. Честно, пошутил… Зачем мне его башка? Я добросовестно зарабатываю свои деньги, вместе с бригадой кручусь белкой в колесе…

– И три тысячи швыряете ни за понюшку табака? Не верю, дорогой товарищ, что можно с такой легкостью разбрасывать заработанное трудом.

Алексанян промолчал. По его напряженному лицу было заметно, что он ищет убедительный ответ и не может найти.

– Поймите, Хачик Геворкович, стечением обстоятельств вы попали в очень сложную ситуацию, – сделав ударение на слове «очень», снова заговорил Бирюков. – Ведь, если уголовному розыску известно о вашем конфликте с Головчанским, значит, есть свидетели этого конфликта…

– Кто?

– Это не имеет значения.

Алексанян, заметно нервничая, прикурил дорогую сигарету, раз за разом сделал несколько затяжек. Потом исподлобья посмотрел на Бирюкова и сердито бросил:

– Три тысячи – доля Головчанского. Понимаешь, да?..

– Рассказывайте по порядку.

– Чего рассказывать?.. Договор заключил Головчанский со мной на тридцать тысяч, из них пять запросил себе, на лапу. В пятницу, видишь, какой-то начальник из областного «Сельстроя» приехал, урезал зарплату до двадцати пяти. Двадцать две тысячи надо выплатить рабочим. Остается всего три. Головчанский за них уцепился. Говорит: «Давай! Не отдашь – вообще рассчитаю по голым расценкам, без всяких премиальных. И ни один прокурор тебе не поможет, потому что прежний договор был завышен, незаконный». Я не баран, понимаю: по одним лишь расценкам, без премиальных, получится не больше восемнадцати тысяч. Еще четыре тысячи теряю… А у меня в бригаде Володя Сафарян и Асатур Хачатрян – каменщики шестого разряда, Миша Элоян – маляр-художник с высшим образованием, Рафик Вартанян – штукатур-плиточник по высшему разряду. Всем надо платить самую высокую тарифную ставку. Не смешная шутка получается: мне – бригадиру – на лимонад не остается. Понимаешь, да?..

– Проще говоря, вы с Головчанским по предварительному сговору украли из кассы ПМК деньги и разделили между собой похищенное…

– Почему украли?! Я законно у кассира по ведомости получил! Головчанский это подстроил! Для меня лучше потерять три тысячи, чем семь.

– Вот такие действия квалифицируются как хищение, а не взятка.

– Почему не взятка?! Головчанский вымогал у меня деньги! Понимаешь, вымогал!..

– Не надо, Хачик Геворкович, оправдываться. Я не собираюсь читать вам популярную лекцию о разнице между хищением и взяткой. Неужели опыт прошлого вас еще не научил? Вы ведь уже побывали в суде. Каким образом удалось тогда доказать свою невиновность?

Алексанян нервно затянулся сигаретой. Выпустив густое облако дыма, хмыкнул, помолчал:

– Тот начальник ПМК – большой дурак. Шашлык уважал, коньяку море мог выпить – только наливай! За столом болтал о деле, магнитофон слушал. Я беду чуял… Поэтому, когда надо, не ту клавишу магнитофона нажимал. Следователь магнитофонную запись послушал, судьи послушали – всем стало понятно, какие условия навязывал мне начальник перед заключением договора.

– Какие же там были условия?

– Он сразу мне заявил: «Хочешь получить выгодную работу – клади на бочку семь тысяч». Пришлось выложить из собственного кармана…

– Вот видите: там вы рассчитались из собственного кармана, а с Головчанским – из государственного…

– Какая разница?

– Большая. Разговор с Александром Васильевичем тоже на магнитофоне записан?

– Нет… Этот хитрый, собака, был. Один на один беседовал, без магнитофона.

В показаниях Алексаняна имелась доля несомненной истины: три тысячи сторублевыми купюрами перекочевали от Хачика к Головчанскому, конечно же, не без согласия последнего.

Выяснилась и причина, почему Головчанский не уехал в Новосибирск с вечерней электричкой. Оказывается, еще утром в пятницу он предупредил Алексаняна, чтобы тот принес деньги на вокзал. Алексанян обещал это сделать, но, когда узнал от бухгалтера, что прежний договор с ним расторгнут, решил деньги не отдавать и на вокзал не пошел. Видимо, не дождавшись до отправления электропоезда обещанных денег, Головчанский поставил чемодан в камеру хранения и заявился на дачу, чтобы «выяснить отношения» с бригадиром.

– Здесь вы и передали ему три тысячи? – спросил Бирюков Алексаняна.

– Здесь и передал.

– Свидетелей, понятно, не было?

– Головчанский не баран, чтобы при свидетелях такие куски брать.

– Сделку не «обмыли»?

– Предлагал он бутылку «Плиски» открыть. Только зачем мне это надо было, чтобы в лицо ему плюнуть, да?.. Собрал бригаду – ушел с дачи. Больше Головчанского не видел.

– Кстати, сколько бригада заработала на строительстве его дачного дворца?

Алексанян сплюнул:

– Дырку от калача заработали! Обещал полторы тысячи – теперь кушай с маслом то обещание.

Бирюкову оставалось сделать последнее – установить алиби Алексаняна, и он спросил:

– Где, Хачик Геворкович, провели ночь с пятницы на субботу?

– Где хотел, там провел… В гостинице, конечно, ночевал. Там мы живем, понимаешь, да?..

– Понимаю, – сказал Антон и попрощался.

Районная гостиница занимала двухэтажный небольшой особнячок. В пустующем вестибюле за полированным барьерчиком с табличкой «Дежурный администратор» седая старушка скучающе рассматривала иллюстрации в «Огоньке». Она обрадовалась неожиданному собеседнику и, когда Бирюков поинтересовался предыдущим ее дежурством, не задумываясь, ответила, что дежурила всю пятницу до девяти часов субботнего утра, поскольку, мол, сегодня понедельник, а дежурят администраторы в гостинице по суткам через двое суток отгульных.

– Строители у вас живут? – спросил Антон.

– Из армянев которые?.. – уточнила старушка. – Это давние наши постояльцы. Считай, третий год с мартовской оттепели до зимних заморозков здесь проживают.

– Ну и как они?

– Смирные, трудовые ребята. Занимают пятиместную комнату, расплачиваются всегда за месяц вперед. Не хулиганят, спиртные напитки не распивают, подружек не приводят. Они зарабатывать в Сибирь приезжают. Чуть свет забрезжит – уходят на стройку, возвертаются потемну. Дармовых денег, сынок, государство платить не станет, а зарабатывают армяне шибко даже хорошо. По четыреста-пятьсот рубликов ежемесячно семьям отправляют, да еще сотни по две на пропитание здесь остается.

– Алексаняна знаете? – опять спросил Антон.

– Фамилии-то у них на один манер, несподручно запоминаются, а по именам да в лицо каждого знаю. Примелькались уже за три года.

– Хачиком его зовут.

– Здоровый молодой мужчина? Знаю Хачика, за старшего у них.

– Не помните, с пятницы на субботу он ночевал в гостинице?

Старушка наморщила узенький лобик и неторопливо принялась перечислять:

– Асатур допоздна беседовал со мной про семейные дела, после спать отправился. Володя ходил в кино, возвернулся в гостиницу близко к одиннадцати. Рафик с Мишей, считай, до часу ночи за шахматами сидели. Хачик в пятницу вечером пришел с работы вместе со всеми, сердитым здорово был… Вскорости принарядился и… Нет, Хачик в гостинице в ту ночь не ночевал. Субботним утром раненько заявился, в самый ливень.

«Что и требовалось доказать», – невесело подумал Бирюков, а вслух спросил:

– Где он загулял до утра?

– Такой же вот вопрос ему задала, а Хачик… – Старушка внезапно осеклась… – Ой, чего-то я путаю…

– Что именно?

– Склероз проклятый… Это в другой раз Хачик не ночевал в гостинице, а с пятницы на субботу здесь был, здесь!..

– Вы, пожалуйста, не обманывайте меня, – попросил Бирюков.

– Зачем мне тебя обманывать…

Старушка отвела глаза в сторону и приложила сухонькую ладонь к седому виску, словно хотела стыдливо прикрыться от взгляда Бирюкова. Пришлось Антону проявить дипломатические способности, и он все-таки узнал, что Хачик убедительно просил старушку никому не говорить об его отсутствии в ту ночь, а она вот – по старческой забывчивости – ляпнула правду и теперь опасается, как бы Хачик не сделал ей чего плохого.

– Трезвым пришел? – спросил Антон.

– Хачика, сынок, в жизнь не определишь, когда тверезый, когда выпивши. Крепкий мужчина, такой ума не пропьет. – Старушка сокрушенно вздохнула. – Вот мой подвенечный супруг Григорий Ерофеич, земля ему пухом, противоположностью Хачику являлся. Глотнет, бывало, водочки на гривенник, а звону учинит на полный рубль. Ох, любил покуражиться в подпитом виде… Хачик – другая натура. Понятно, вспыльчивости в нем хоть отбавляй, но водочкой с пути его не собьешь…

– Так он и не сказал, где был в ту ночь?

– Нет, не сказал. Я-то, признаться, шибко и не допытывалась. Мужчина молодой – дело ясное…

– О нашем разговоре ему не рассказывайте.

– Упаси господи! Сам гляди, сынок, не проговорись Хачику, что проболталась перед тобой.

Размышляя, Бирюков вышел на тихую улочку. У ларька с вывеской «Прием стеклопосуды» невысокий старичок в железнодорожной фуражке выставлял из рюкзака на узкий прилавок перед окном пустые бутылки. Антон пригляделся и узнал Максима Марковича Пятенкова. Подошел к нему и поздоровался. Пятенков показал на выстроенные рядком по прилавку бутылки: