Саму свадьбу он объединил с торжественными жертвоприношениями олимпийским богам, примешав ко всему и религиозный оттенок, а также еще решил устроить роскошные состязания в честь муз, чем привлек еще больше гостей. «Так большое число людей собрались вместе со всех сторон на праздник, игры и бракосочетание, которые отмечались в Эгах в Македонии» (Диодор). Получается так: не хочешь на свадьбу – приезжай и почти богов, если безбожник – гуляй на свадьбе, а если ни туда ни сюда, то иди и насладись состязаниями. Все авторы подчеркивают огромное количество народа, съехавшегося в Эги, эти торжества должны были стать своеобразным триумфом Филиппа. Македонский царь гулять любил и умел, и поэтому можно представить, что творилось в древней македонской столице. На следующее утро были назначены игры, и еще не отошедшие от обильных возлияний гости затемно потянулись в театр, где должны были проходить состязания. Торжественное шествие в честь открытия началось с восходом солнца, и вновь Филипп решил всех поразить своим размахом. И здесь Диодор приводит один интересный момент, на который стоит обратить внимание. «Наряду со всякого рода выставленными богатствами Филипп включил в процессию статуи двенадцати богов, выполненных с большим искусством и блестяще украшенных, вызванных показать богатство и привести зрителя в трепет, а вместе с ними была пронесена тринадцатая статуя самого Филиппа, изображающая его богом, так что царь самолично возвел себя на престол среди двенадцати богов». Ничего не напоминает? Правильно, его сын тоже объявит себя богом, только произойдет это не в Греции, где на такое деяние посмотрели бы довольно косо, а в Египте, там подобные действия в порядке вещей. Значит, можно сказать и так, что, объявляя себя богом, Александр новатором в этом не был, лавры первооткрывателя и здесь принадлежали его отцу. Другое дело, что македонский царевич это заметил и сумел оценить по достоинству, в дальнейшем взяв на вооружение. А вот что планировал дальше со своей божественностью делать Филипп, так и осталось неизвестным, ибо побыть богом ему было суждено совсем немного времени.

Царь Македонии, решив показать собравшимся, что среди своего народа ему ничего не страшно и бояться некого, отсылает свою охрану и идет в театр один. И по пути получает удар мечом, от которого умирает. Вот как это выглядит у Юстина: «Не было недостатка и в великолепных зрелищах; Филипп отправился посмотреть на них без телохранителей, между двумя Александрами, сыном и зятем. Воспользовавшись этим, молодой человек из македонской знати, по имени Павсаний, ни в ком не возбуждавший подозрений, стал в узком проходе и заколол Филиппа, когда тот шел мимо него». А теперь посмотрим, что у Диодора: «Когда Филипп направил своих присутствующих друзей идти впереди него в театр, в то время как охранники держались на расстоянии, он, увидев, что царь остался один, бросился на него, вонзил кинжал под ребро и вытянул его из мертвеца, а затем побежал к лошадям у ворот, которых он приготовил для своего бегства». Какой вывод можно сделать из источников? А такой, что в момент убийства Филипп оказался совершенно один, охрану он сам не взял, а вот идти по узкому проходу, между сыном и зятем, как он шел до этого, стало невозможно, и те прошли вперед. Стоявший в проходе Павсаний, судя по всему, подозрений абсолютно никаких не вызывал, и его появление там воспринималось как само собой разумеющееся. Но вот что занятно – в погоню за убийцей бросились телохранители наследника, а не Филиппа, которые поспешили к нему. Но царь был уже мертв, а вот друзья Александра догнали убийцу и прикончили на месте, истыкав копьями – а ведь могли бы и взять живым, у Диодора четко написано, что Павсаний зацепился за виноградную лозу и упал. И судя по всему, убили там, где видеть не могли – виноградные лозы ни в театре, ни на главных улицах городов не растут.

Так кто же был этот Павсаний – одиночка или же за ним кто-то стоял? Ищи того, кому это выгодно, вот первое правило при раскрытии преступлений. Но тут-то как раз оно и не поможет, ибо смерть Филиппа была выгодна очень многим. Во-первых, Александру и Олимпиаде, во-вторых, персам, в-третьих, тем же грекам, и, наконец, даже князьям из горной Македонии – ну и как тут определить, кому нужнее? Какую выгоду каждый из них получал в случае смерти царя, и так ясно, поэтому посмотрим, а какой же интерес был у Павсания убивать Филиппа. Диодор сообщает, что «Македонец Павсаний происходил из знатного рода из Орестиды». Это само по себе примечательно, ибо наводит на мысль о связях с князьями горной Македонии и их причастности к убийству. А вот что по этому поводу сообщает Юстин: «Павсаний этот еще в ранней юности подвергся насилию со стороны Аттала (того самого, дядюшки царицы Клеопатры), причем этот и без того позорный поступок тот сделал еще более гнусным: приведя Павсания на пир и напоив его допьяна неразбавленным вином, Аттал сделал его жертвой не только своей похоти, но и предоставил его и остальным своим сотрапезникам, словно Павсаний был продажным распутником, так что Павсаний стал посмешищем в глазах своих сверстников. Тяжко оскорбленный, Павсаний несколько раз обращался с жалобами к Филиппу. Павсанию отводили глаза ложными обещаниями, да еще и подшучивали над ним, а врагу его – он видел – дали почетную должность военачальника; поэтому он обратил свой гнев против Филиппа и, не будучи в состоянии отомстить обидчику, отмстил несправедливому судье». Но тут возникает вопрос – а что, собственно, мешало ему добраться до Аттала? Подкараулить македонского полководца гораздо проще, чем убить царя, ведь Аттал, надо думать, околачивался во дворце постоянно, и пока его не отправили в Азию с корпусом, был вполне доступен для мести. Но нет, Павсаний предпочитает надоедать Филиппу, а сам не делает ничего, а потом вдруг решает убить македонского царя, хотя до этого вполне мог и обидчика. Интересные подробности сообщает Диодор: «Павсаний тем не менее неумолимо вынашивал свой гнев и жаждал отомстить за себя, а не только тому, кто совершил несправедливость, но и тому, кто отказался отомстить за него. В этом замысле его особенно поощрял софист Гермократ. Он был его учеником, и когда он спросил в ходе своего учения, как можно стать самым известным, софист ответил, что надо убить того, кто совершил великие дела, и сколь же долго как будут помнить его, столь же долго будут помнить и его убийцу». Но в этом разговоре с софистом и слова нет о мести, здесь скорее Павсанию лавры Герострата покоя не дают! А вот почему его поощрял Гермократ и на кого сей софист работал, узнать было бы очень интересно. Можно предположить, что сначала Павсанию и в голову не приходило убивать царя, должен же он был понимать, что теперь Аттал Филиппу – родственник, и вряд ли будет наказан. Значит, кто-то должен был подсказать, объяснить и направить на путь истинный. И этот кто-то мог быть кто угодно – хотя бы и тот же Гермократ или некто другой.

И здесь хотелось бы обратить внимание на то, имел Александр отношение к убийству или нет. «Думали также, что Павсаний был подослан Олимпиадой, матерью Александра, да и сам Александр не был, по-видимому, не осведомлен о том, что замышляется убийство его отца… Александр же опасался встретить соперника в лице брата, рожденного мачехой» (Юстин). Но вот что хотелось бы заметить: на момент убийства Александр – единственный законный наследник Филиппа, которого любят в армии и знает народ, слабоумный Арридей в счет не идет. Родится у Филиппа и Клеопатры новый сын или нет – написано вилами на воде, и случись что с царем после того, как он избавится от Александра, Македония останется без правителя со всеми вытекающими отсюда последствиями. А Филипп все это прекрасно понимал и вряд ли вынашивал планы отстранения старшего сына от власти, недаром он с ним помирился накануне. А возможно даже, и был у них разговор о престолонаследии, и отцу удалось убедить сына в том, что ничего плохого он ему не желает. Сейчас трудно сказать что-то определенное, но, на мой взгляд, в данной ситуации Александр чувствовал себя при македонском дворе достаточно уверенно, отношения с Филиппом стали более-менее налаживаться, и вряд ли бы он пошел сейчас на убийство отца. А вот мать царевича – совсем другое дело.

Гордая и властная царица, жрица древнего культа Кабиров, чувствовала себя униженной и прекрасно понимала, что та роль, которую раньше при македонском дворе играла она, теперь будет принадлежать другой. И ситуация может измениться только в том случае, если царем станет сын, а главный виновник ее позора отправится к Аиду. «Олимпиада не менее страдала от того, что ее отвергли и предпочли ей Клеопатру, чем Павсаний, – от своего позора» (Юстин). Получается что-то по принципу – вот и встретились два одиночества. Но тот же Юстин указывает, что оскорбленная царица искала и другие пути мести своему неверному мужу: «Олимпиада со своей стороны побуждала своего брата Александра, царя Эпира, к войне с Филиппом и достигла бы цели, если бы Филипп не сделал Александра своим зятем, выдав за него дочь». Ну, тут трудно говорить, начал бы Эпирец войну с Филиппом или нет – ведь троном он, в конечном итоге, был обязан именно ему, да и не Эпиру было воевать с Македонией – весовые категории разные. Александр Эпирский был реалистом и ввергать свой народ в войну из-за оскорбленных чувств сестры вряд ли бы стал – времена Троянской войны канули в Лету. Так что вполне возможно, что, не найдя понимания у брата, Олимпиада и решила привлечь к делу Павсания. Да и поведение ее после смерти мужа наводит на определенные размышления: «Когда же она, услыхав об убийстве царя, поспешила на похороны под предлогом исполнения последнего долга, то она в ту же ночь возложила на голову висевшего на кресте Павсания золотой венец. Никто, кроме нее, не мог отважиться на это, раз после Филиппа остался сын. Спустя немного дней она сожгла снятый с креста труп убийцы над останками своего мужа и приказала насыпать холм на том же месте; она позаботилась и о том, чтобы ежегодно приносились умершему жертвы согласно верованиям народа» (Юстин). Но если посмотреть на это с другой стороны и допустить, что к убийству она отношения не имеет, то и тогда ее поведение будет понятным: одним ударом меча Павсаний вернул ей прежнее положение, сделав царем ее сына. Как она должна относиться к человеку, который покарал того, кто ее страшно оскорбил и унизил? Олимпиада наглядно показывала всем свое торжество, ей просто необходимо было, чтобы все видели, что боги на ее стороне. «Наконец, она посвятила Аполлону меч, которым был заколот царь, от имени Мирталы; это имя Олимпиада носила в младенчестве. Все это она делала настолько открыто, как будто она боялась, что преступление, совершенное ею, будет приписано не ей» (Юстин). А чего и кого ей, собственно, было бояться, ведь царем стал ее любимый и ненаглядный сынок, и из ее действий складывается такое впечатление, что на мнение окружающих ей было глубоко наплевать, главное – она снова царица!

Еще раз обращу внимание на то, что Павсаний был родом из Орестиды, которая, как и Линкестида, раньше управлялась родовыми князьями. И не случайно первыми, на кого пало подозрение, были именно представители высшей македонской аристократии из этих в прошлом независимых княжеств. И, наконец, у Арриана мы находим момент, где Александр, отвечая на письмо Царя царей, прямо называет персов виновниками смерти отца: «Отец мой умер от руки заговорщиков, которых сплотили вы, о чем хвастаетесь всем в своих письмах». Что ж, такая версия тоже имеет право быть, персидское золото могло подкупить как македонских аристократов, так и греческих демократов. И потому, подводя итог всему изложенному, можно сделать такой вывод – мы никогда не узнаем, кто же направил руку Павсания и был главным вдохновителем убийства. А строить всякие версии и предположения, выдавая их за истину в последней инстанции, мне просто не хочется, этого добра и в других книгах хватает, кому интересно, могут почитать.

После смерти Филиппа при македонском дворе произошла самая настоящая резня. Первым делом Олимпиада расправилась со своей ненавистной молодой соперницей: сначала на глазах Клеопатры убили ее дочь, а затем повесили и ее саму. Царица лично присутствовала при этом убийстве, утоляя свою жажду мести, и впоследствии из-за этого произошла ее ссора с Александром – молодой царь был возмущен таким неоправданным зверством. Зато сам он со своими врагами расправился не менее жестоко. Самыми первыми по подозрению в убийстве были схвачены два князя области Линкестиды – Геромен и Аррабей, их казнили перед могильным курганом Филиппа как главных подозреваемых. А вот третий их брат, Александр, повел себя совершенно неожиданно – в полном вооружении он явился к сыну Олимпиады и одним из первых признал его царем. Александр это запомнил и в дальнейшем при каждом удобном случае продвигал Линкестийца наверх – тот быстро дослужился до командира фессалийской конницы, а пост этот в армии был один из важнейших. Но скорее всего не сам потомок гордых и независимых князей до подобного решения дошел, а надоумил его любимый тесть – ближайший соратник Филиппа, Антипатр. И потому до поры до времени Александру Линкестийцу жаловаться на жизнь не приходилось. А вот следующей жертвой молодого царя стал его брат по отцу – Каран, другого же брата, Арридея, рожденного от танцовщицы и страдавшего слабоумием, Александр пощадил, не видя в нем опасного конкурента. Зато его двоюродный брат Аминта, сын царя Пердикки III, тоже не избежал печальной участи, конкурентов по царскому приказу резали одного за другим. Хотя если мы оглянемся назад, то увидим, что и Филипп, взойдя на трон, делал то же самое – таковы были кровавые традиции македонского двора. В этих сложных обстоятельствах Александр действует очень быстро – не успела высохнуть кровь на каменных плитах царского дворца, как по его приказу собирается народное собрание – и новый царь обращается к народу. Судя по всему, смысл его речи свелся к тому, что царь новый, но политический курс останется прежним, ему просто необходимо успокоить народ и избежать возможных волнений. Молодой человек прекрасно помнит, что он македонец только наполовину, понимает, что борьба за власть в самом разгаре и любая ошибка может стоить ему жизни. Главное здесь – расположить к себе македонцев, и это ему блестяще удается: «Македонян он освободил от всех государственных повинностей, кроме военной службы; этим поступком он заслужил такое расположение со стороны всех окружающих, что стали говорить: на престоле сменился человек, но доблесть царская осталась неизменной» (Юстин).

Но главной проблемой для молодого царя оказался Аттал, дядя погибшей молодой царицы. И опасен он был не сам по себе, а тем, что под его командованием были войска, среди которых он пользовался популярностью. Да и какую позицию займет Парменион, пока было непонятно, старый полководец демонстрировать свою лояльность не спешил. Поэтому, понимая, что Азиатский корпус при желании может очень сильно осложнить ему жизнь, Александр принял меры – и один из его друзей, Гекатей, отправился с отборным отрядом в Малую Азию, имея приказ доставить Аттала в Македонию живым или мертвым. Живым не получилось, но и так обошлось, а Пармениону, судя по всему, удалось успокоить взбудораженные войска и доказать свою преданность новому режиму. Вряд ли такая операция прошла бы успешно без его участия, в дальнейшем Парменион всегда пользовался полным доверием своего царя, но – до определенного момента. В конечном итоге Александр власть захватил и удержал – хотя вряд ли такое было бы возможно без поддержки армии и помощи Антипатра, одного из полководцев Филиппа. Антипатр поставил на молодого царевича – и выиграл, получив от последнего почет и уважение. И теперь и македонцы, и окружающие народы замерли в ожидании – чего, собственно, ждать от нового царя и каковы будут его дальнейшие действия. А кое-кто всерьез задумался – а не воспользоваться ли македонской смутой, чтобы сбросить тяжелую руку ее правителей?

К западу от города Фессалоники расположена деревня Вергина, в древности Эги, знаменитая тем, что там находятся гробницы македонских царей, и Филиппа II в частности. Когда они были раскопаны в 1974 г., то оказалось, что они не только хорошо сохранились, но и были не разграблены. Кроме Филиппа там захоронена Олимпиада, его внук, сын Александра Великого, а также жена Завоевателя, Роксана. В настоящее время под погребальным курганом находится великолепный музей, где выставлены вещи, найденные в гробницах. А вот примерно в 2 км от Вергины, в местечке под названием Палатица, находится то, что осталось от дворца македонских царей. И совсем рядом расположен театр, тот самый, куда смело вошел македонский царь Филипп II и где принял смерть от меча своего телохранителя.