Ходорковский бросил вызов Путину?

Вторжение Ходорковского в большую политику может разрушить основы российской политической системы.

Слияние, а на самом деле фактическое поглощение ЮКОСом «Сибнефти», стало основным событием этой недели. В результате одна из крупнейших мировых нефтяных компаний получит российскую прописку. Однако для России это событие имеет в первую очередь не экономическое, а политическое значение. Председатель правления ЮКОСа Михаил Ходорковский, который возглавит новую структуру, получит беспрецедентное влияние на экономику страны и политику российского правительства. По оценкам экспертов, все последние действия г-на Ходорковского направлены на «реализацию собственной политической стратегии». По сути, нефтяной магнат приступил к формированию широкой оппозиции курсу, проводимому администрацией президента Владимира Путина. Глава ЮКОСа намерен сплотить вокруг себя большую часть российской экономической и политической элиты. В результате, по мнению экспертов, столкновение путинской команды и команды Ходорковского неизбежно, что приведет к дестабилизации ситуации в стране. Однако одна из главных опасностей состоит даже не в этом. Методы, с помощью которых Ходорковский выстраивает оппозицию, могут привести к разрушению российской политической системы.

На этой неделе председатель правления ЮКОСа Михаил Ходорковский и президент «Сибнефти» Евгений Швидлер объявили о слиянии двух компаний. Новую структуру «ЮкосСибнефть» возглавит г-н Ходорковский. «ЮкосСибнефть» станет первой в мире компанией по объемам доказанных запасов и четвертой по объемам добычи нефти, немногим уступая лишь ВР, ExxonMobil и Royal/Dutch Shell. «По сути, речь идет не о слиянии, а о поглощении ЮКОСом «Сибнефти», – сказал RBC-daily руководитель спецпроектов Института социальных систем МГУ Дмитрий Бадовский. Однако все же, по мнению экспертов, для России появление нефтяного гиганта имеет в первую очередь не экономическое, а политическое значение.

Политические притязания Михаила Ходорковского уже ни для кого не являются секретом. «Глава ЮКОСа уже перерос экономику», – сказал RBC-daily аналитик одного из московских инвестиционных банков. «Все его последние действия направлены на реализацию собственной политической стратегии, а его конечная цель – занятие высокого государственного поста», – считает г-н Бадовский. Став главой одной из крупнейших мировых компаний, г-н Ходорковский сосредотачивает в своих руках и гигантский политический ресурс. «Формируются мощные экономические структуры, усиливающие не только лоббистский потенциал, но и системное влияние на позицию правительства. Любые шаги и действия столь мощной компании будут оказывать существенное воздействие на позицию правительства, бюджет и региональную политику», – рассказывает Дмитрий Бадовский. Вместе ЮКОС и «Сибнефть» в прошлом году добыли 103,2 млн. тонн нефти, что составляет чуть меньше трети всего нефтяного производства страны. Соответственно, от позиции г-на Ходорковского будет во многом зависеть наполнение бюджета.

Однако дело не только в непомерно возросших финансовых возможностях новой структуры. Фактически Михаил Ходорковский выходит на международную арену с имиджем лидера российского бизнеса и главы одной из крупнейших в мире транснациональных корпораций. «В качестве главы транснациональной корпорации Ходорковский намеренно дистанцируется от позиции официальных властей и начнет выступать в глазах Запада в качестве «независимой фигуры», – говорит г-н Бадовский. «Не исключено, что в скором времени на Западе начнется мощная PR-кампания Ходорковского, которая по своим масштабам значительно превзойдет довольно успешную кампанию по формированию имиджа ЮКОСа, начавшуюся в 2001 году», – сказал RBC-daily менеджер одной из московских консалтинговых фирм.

Лояльность западных элит, возможно, необходима Михаилу Ходорковскому для поддержки его политических начинаний внутри России. По сути, глава ЮКОСа уже приступил к формированию широкой оппозиции курсу президента Путина. «Основной политический смысл действий Ходорковского – обращение с идеей, что курс на успокоение и стабилизацию, декларируемый Путиным, себя исчерпал», – рассказывает г-н Бадовский. Судя по всему, председатель правления ЮКОСа творчески переосмыслил идею Бориса Березовского – сформировать единую лево-правую оппозицию. «Главным итогом выборов в Думу, – рассказывает Дмитрий Бадовский, – станет формирование неформальных политических структур, контуры которых не будут совпадать с партийным представительством». По его словам, «процент голосов, поданный за ту или иную партию, будет фактически вторичным признаком, а важно будет, сколько людей в Думе у Путина, Ходорковского и других». Однако, власти сделают все возможное, чтобы не допустить подобного развития событий. Как сказал RBC-daily вице-президент Центра системных исследований Юрий Бялый, власти «будут пытаться так или иначе торпедировать» олигархический альянс.

Михаил Чернов. RBC-daily. 25.04.2003

Как Путин преследовал Ходорковского

Михаил Касьянов впервые предал огласке подробности своего разговора за закрытыми дверями с Путиным, в котором тогдашний президент, если верить Касьянову, признался в политических мотивах судебного преследования Ходорковского.

В письменных показаниях, переданных в Европейский суд по правам человека, где рассматривается иск Ходорковского, Касьянов пересказал, как Путин в июле 2003 года объяснял нараставшее давление государства на Ходорковского и ЮКОС: «Он [Путин] сказал мне, что Ходорковский (…) без его согласия финансировал компартию». В том же разговоре в своем кабинете в Кремле Путин сказал Касьянову, что «Яблоко» и «Союз правых сил» Ходорковский финансировал в соответствии с распоряжениями Кремля. «Больше он ничего не сказал», – добавил Касьянов.

Пресс-секретарь Путина Дмитрий Песков отказался прокомментировать эти утверждения. Возможно, заявление Касьянова увеличит весомость двух исков к российскому правительству в Страсбурге – Ходорковского, утверждающего, что его арест имеет политическую подоплеку, и акционеров ЮКОСа, заявляющих, что российское государство, обанкротив компанию, лишило их имущества.

Кэтрин Бел тон. 21 июля 2009 г. Financial Times

Чем вы так раздражены, Владимир Владимирович?

Незадолго до своего ареста Михаил Ходорковский дал интервью томской телерадиокомпании ТВ-2

– Итак, вчера вы были на допросе в прокуратуре. Я знаю, что вы отказываетесь говорить о том, какие вопросы вам задавали, и что вообще происходило во время самого допроса. Но можете одним словом определить, с каким ощущением вы туда шли? Это что было – страх, обида, злость, глубокое раскаяние?

– Вы знаете, я, естественно, человек достаточно информированный и предполагал, зачем меня туда приглашают. Как я уже говорил, я считаю, что все, что сейчас происходит, происходит, по моему мнению, за пределами правового поля. То есть по форме все законно, а по сути, конечно, на мой взгляд, – совершенно нет. Поэтому я был готов к тому, что будет вежливая попытка представить законными в общем-то незаконные действия.

– С каким настроением вы туда все-таки шли?

– Я же родился, как и все мои сверстники, в советской стране. И в общем-то 70-е годы ни для кого из нас не новость. Если в данном случае в лице правоохранительных органов мы видим такую тень попытки создать ощущение 70-х, то мое поколение к этому, в общем, готово.

– То есть шли туда, будучи готовым. Как давно вы к этому подготовились? Ведь для многих события вокруг ЮКОСа стали неожиданностью. В то же время, я вспоминаю, что последние два-три месяца в разных интернет-изданиях были тревожные прогнозы. Мол, Ходорковский нарывается – слишком активен экономически, слишком много разных политических заявлений, и все это плохо для него кончится. Насколько серьезно вы к этим прогнозам относились и как давно вы подготовились к тому, что происходит сегодня?

– Знаете, несомненно, когда мы принимали решение о слиянии ЮКОСа с «Сибнефтью», я отдавал себе отчет, что это серьезная экономическая структура вполне мирового уровня. Она не может не вызвать определенной борьбы за себя между различными группировками, не как самоцель, естественно, а как один из факторов в последующей борьбе за власть. Честно говоря, я просто думал, что прошедшие 15 лет приведут к тому, что формы этой борьбы значительно более цивилизуются. Но, как видите, в этом прогнозе я несколько ошибся.

– Вас как-то предупреждали? Говорят, что в таких крупных компаниях, как ваша, и во власти, и в правоохранительных структурах есть свои люди, которые хотя бы предупреждают. Были какие-то «звоночки», предупреждения: не делай этого, а не то, мол?..

– Еще раз хочу сказать, что здесь вопрос не в том, что мы что-то делали или делаем такое, что можно, например, не делать. Вопрос в том, что само наше независимое существование является вызовом. Мы самая крупная в стране компания, и мы независимая компания. И понимаем, что это неприятно, особенно людям, мыслящим в стилистике старых взглядов. Но даже они на сегодняшний день понимают, что собственно компанию трогать нельзя.

– Вы подчеркиваете, что все эти события связаны с претензиями к конкретным людям. Но все-таки четыре уголовных дела одновременно, во всех фигурирует ЮКОС. Такие акции, понятно, готовятся заранее и не бывают случайными. Вы все время говорите: мы кого-то раздражаем и т. д. Давайте все-таки определяться, кто автор этого сценария, кого вы так разозлили?

– Я не хочу здесь делать какие-то предположения, тем более обвинять конкретных людей. Как я уже говорил, мое мнение, что мы имеем дело с начавшейся борьбой за власть между различными крыльями в ближайшем окружении Владимира Владимировича Путина. Это начало борьбы за власть, которая должна будет завершиться после выборов в марте. На сегодняшний день совершенно очевидно, по крайней мере, для меня, хотя я непрофессиональный политолог, что Путин победит и получит второй срок. Но при этом кто будет составлять второй эшелон команды, это, конечно, на сегодняшний день вопрос.

– А можно определиться: какие группировки борются, кто за вас и кто против? С кем дружите, против кого и кто все-таки сейчас «наехал»? Что это за группировка около Путина?

– Еще раз: я не могу называть вам конкретные фамилии. А вы можете делать свои предположения. Я вам в этом отношении вполне доверяю. Более того, для меня это не являлось и не является каким-то удивительным событием. Что меня удивило и насторожило, так это то, что люди считают возможным действовать такими методами. Вы говорите, четыре дела. Да, четыре конкретных дела, сформированных так, что каждое из них направлено против конкретного человека из нашей группы. Когда я говорю группа, это не ЮКОС, а именно группа владельцев, партнеров, товарищей и т. д.

– …Так или иначе – людей, связанных с ЮКОСом.

– Людей, связанных с ЮКОСом, акционеров и т. д. Это не попытка удара по компании. Это попытка удара по тем людям, которые принимают конкретные решения.

– Я очень хорошо понимаю, что вы должны быть сейчас осторожны в словах и оценках, но, тем не менее, видно же, что сейчас в Кремле две основные группировки. Это так называемая прошлая семья – осколки, остатки ельцинской эпохи – и правоохранительная группировка, в основном питерская. Вас, как я подозреваю, не любят последние?

– Я не смогу комментировать.

– Хорошо. И все-таки, как вам кажется, чем вы раздражаете больше: своей экономической активностью, то есть что таким последним раздражителем стало, например, слияние ЮКОСа с «Сибнефтью», эти последние громкие экономические акции или, может быть, наоборот, активность политическая?

– Вы знаете, не надо преувеличивать реальное влияние нашей политической активности. Все-таки, являясь достаточно весомой экономической структурой и существенным фактором, представляющим Россию на международной экономической арене, в области политики мы, естественно, не являемся столь существенной силой, как многие пытаются показать. Потому что в России экономические структуры, в общем-то, никогда не обладали даже такой политической властью, политическим влиянием, которым аналогичные структуры обладают, например, в США.

– Может быть, боялись, как это все будет развиваться дальше – сегодня обладают, а завтра нет?

– Вы знаете, я думаю, что, если у людей есть такое мышление, которое позволяет им задумываться хотя бы на пять лет вперед, они не будут делать то, что они делают.

– Так, значит, больше напугала экономическая мощь растущей корпорации?

– Я думаю, что не экономическая мощь как таковая, а как один из факторов завтрашней или начинающейся сегодня борьбы за завтрашнюю власть. Мы в этой борьбе не один из субъектов, а один из объектов: стул, стол, компания ЮКОС.

– Хорошо, вы не единственный объект, есть несколько олигархов – хотя, я знаю, вы не очень любите это слово, пусть будет «крупные предприниматели», – есть несколько крупных предпринимателей. И вот сейчас, в ситуации этого «наезда», возможна ли какая-то солидарность? Вы можете объединиться, как-то этому противостоять? Или вы все разрозненны, у вас слишком много противоречий?

– Когда говорят про класс олигархов, это у меня всегда вызывает удивление, потому что это, собственно говоря, пять-шесть человек, у каждого свои интересы. В том действе, которое сегодня разворачивается, есть несколько проблем, которые будут общими для всех экономических субъектов в России, в том числе и для каждого конкретного гражданина.

– Проще говоря, на всех «наедут», рано или поздно?

– Во всяком случае, у всех создастся определенный уровень неуверенности. Я вам приведу пример. Скажем, в 1994 году вы купили квартиру и заплатили за нее какие-то деньги другому человеку, а потом, как вы знаете, масштаб цен существенно изменился, и сегодня эта квартира стоит по-другому. И в принципе, перенеся сегодняшнее законодательство на то время, вас вполне можно обвинить в мошенничестве, вас или любого другого человека, было бы только желание. В этом опасность, что неурегулированное законодательство того периода сейчас пытаются использовать для того, чтобы создать какие-то обвинения.

– Кстати, об этом прошлом. Я действительно квартиру купила в те годы. А вы никогда не скрывали и откровенно говорите, что в тех условиях делали свой капитал так, как его делали все. И если действительно покопаться в прошлом любого из крупных предпринимателей, там можно найти, за что уцепиться, что сейчас раскручивать. Как вы считаете, если государство, власть сейчас действительно хочет, чтобы бизнес развивался, что оно должно сделать? Объявить амнистию и сказать, что мы прошлые дела вообще не вспоминаем и начинаем с чистого листа? Ведь многим людям, которых привлекает сейчас прокуратура, вспоминают дела давно минувших дней.

– Я бы на вашем месте себя не успокаивал. Потому что я хочу вам напомнить претензии к вашим коллегам на федеральных программах. Они как раз базировались на кредитах, полученных на квартиру, в свое время. И здесь не важно, что вы покупали: квартиру или компанию. Важно, есть ли смысл оказывать на вас давление или нет. Если же говорить о том, каким образом можно было бы разрешить эту проблему, то эта проблема была неким образом разрешена в 2000 году, когда президент, собрав крупный бизнес, сказал, что мы ставим барьер: то, что было до 2000 года – достояние истории, а теперь, после 2000 года, давайте жить по другим законам. А если кто не хочет по ним жить, значит, будем разбираться. Я думаю, что именно такая общественная договоренность и позволила обществу достаточно стабильно развиваться на протяжении трех лет.

– Это означает, что президент эту договоренность обозначил, но она, в общем, не соблюдается сейчас?

– Я бы не брал на себя ответственность утверждать это, я бы сказал так: есть силы, которые эту договоренность стремятся не признавать.

– Вы исключаете или хотите исключить политическую подоплеку у этих событий. Многие говорят, что причиной стало финансирование вами правых партий – СПС, «Яблоко», а некоторые деятели ЮКОСа, наоборот, финансируют левых, о чем тоже совершенно открыто говорилось. Говорят, что причиной раздражения на ЮКОС стали заявления о вашей грядущей политической активности вообще. Вы совершенно исключаете, что кто-то мог испугаться этого?

– Совершенно исключаю. Потому что вы превосходно понимаете, что события марта 2004 года предрешены. Роль наша в Госдуме следующая, мы надеемся, будет такой же, как и в этой ГД. Мы являемся существенными лоббистами по экономическим вопросам, но мы не участвуем в решении чисто политических вопросов. То, что касается 2007 года, это так далеко, что те люди, которых это волнует, и являются заведомо людьми думающими, с которыми легко находить общий язык.

– Такого не было, когда вы объявляли, что будете финансировать, никто не звонил, не говорил: лучше этого не делайте, хуже будет? Такого не было?

– Я не буду комментировать эту проблему. Но должен вам откровенно сказать, что, конечно, как предприниматель я не стал бы ссориться с президентом страны или, так сказать, с его администрацией, если бы не было сказано, что та или иная форма не чисто коммерческой деятельности является неприемлемой для политического руководства. Понимаете, каждый должен играть на своем поле. Экономические субъекты – на своем, политические – на своем. Если человек хочет перейти с одного поля на другое, то он должен сначала перейти, а потом уже занимать позиции.

– Это, кстати, очень интересно. Вы серьезно оцениваете и просчитываете. Противостоять власти вы, во всяком случае, были не намерены, понимали, что проиграете в этом противостоянии?

– Абсолютно. Я же на рынке работаю 15 лет. И если бы мое призвание было быть диссидентом, то, наверное, я бы сейчас занимался этим, а не бизнесом.

– А какие у вас вообще взаимоотношения с Владимиром Владимировичем, потому что я, да и многие обратили внимание, что во время встречи крупных бизнесменов, назывался РСПП, он очень болезненно отреагировал на ваш вопрос о коррупции в верхах, и многим показалось, что он очень резко вам ответил. Вы до или после с ним лично общались, выясняли отношения? Чем вы так раздражены, Владимир Владимирович?

– И до, и после, и неоднократно. Более того, я должен сказать, что стилистика общения по экономическим вопросам, которая сложилась между крупным бизнесом и президентом, является достаточно откровенной и доверительной. И мы общаемся часто достаточно жестко, достаточно на повышенных тонах, отстаивая свои позиции. При этом, естественно, понимая, что окончательное решение остается за президентом. Но ничто мне не мешает отстаивать свою позицию до конца. И Владимир Владимирович в этом отношении как раз не является человеком, который относится к этому как-то негативно. В то же время такой выборочный показ по в значительной мере, конечно, контролируемым СМИ, с таким акцентом на ссору президента с олигархом был для меня таким немножко удивляющим сигналом, свидетельствующим о том, что кто-то хочет подготовить атаку. Нет, не поссорить. Поссорить на этой базе невозможно, потому что мы поговорили, еще раз, потом поговорили на другие темы. В этом не было ничего необычного. Просто одни встречи показываются, другие встречи не показываются.

– Понимая необходимость отвечать на вопросы осторожно и взвешенно, но вы говорите о каких-то группировках вокруг президента. Но вы же, наверное, понимаете, что такие дела сейчас без санкции президента, во всяком случае, без его какого-то кивка, согласия не начинаются. Может быть, вам просто хочется в то, что он здесь ни при чем?

– Понимаете, во-первых, стилистика работы нашего президента, на мой взгляд, заключается в том, что он старается не вмешиваться в происходящие процессы. Более того, при всем прочем непростом характере, Владимир Владимирович является человеком достаточно откровенным в таких вопросах. И если у него есть претензии, он их прямо высказывает. А мы уж стараемся, чтобы эти претензии не разрастались.

– Хорошо. Вообще о будущем крупного бизнеса. Вот ваш коллега Абрамович на этой неделе прикупил английский клуб «Челси». Понятно, что каждый волен вкладывать деньги куда хочет, и понятно, что олигарх за олигарха не в ответе. Но, тем не менее, вам не кажется, что такой экзотический способ вкладывать деньги не способствуют улучшению имиджа российского олигарха в глазах соотечественников. И в этой ситуации наезды на олигархов – шаг опасный и для вас тоже.

– Во-первых, я не хочу комментировать вложения других коллег. Единственное, что я могу сказать, что, конечно, такая сделка, как покупка футбольного клуба не могла быть подготовлена ни за один день, ни за один месяц. И то, что она завершилась именно в этот момент, это, конечно, абсолютная случайность.

– Как вам кажется, общественное мнение в России сейчас каково? В этой ситуации, когда у ЮКОСа проблемы, у Ходорковского проблемы, большинство в России сейчас сочувствуют или большинство думает: так и надо, этим олигархам.

– Я ничуть не сомневаюсь, что большинство думает «а так и надо этим олигархам». К сожалению, это во многом менталитет нашего народа. Я только единственное, на что надеюсь, что у людей есть определенный здравый смысл в голове. И они понимают, что, если неправовая атака на олигарха завершается успехом, то уж не олигархи-то совсем не застрахованы.

– Есть такое выражение «телефоны замолчали». Понятно, что они у вас сейчас, с одной стороны, раскалены, все хотят интервью, наверное, и понятно, что вы координируете действия внутри компании, но, может быть, не звонит тот, кто мог бы позвонить. Вот, писали, например, что на встрече в американском посольстве последнем вы были одиноки. Что многие представители политической, экономической элиты уже боялись к вам подойти. Это преувеличение или уже есть такая атмосфера отчуждения?

– Слава богу, пока в обществе еще нет этого страха. И конечно, мне бы не хотелось, чтобы этот страх появился. Нет, общение идет нормальным образом. Все коллеги, которые в Москве, звонят, общаются, я встречаюсь с членами правительства, вопрос поднимался на заседании правительства РФ. В общем, да, мне приходится сейчас, может быть, чаще ездить в Кремль, чем я привык, не только в Генпрокуратуре. Но я не чувствую того, что люди опасаются. Я чувствую, что люди удивлены и озабочены тем, что такое стало возможно. И надо сказать, что это чувство я разделяю.

– Вы так и не назвали, кто эти люди, которые стоят за всей этой ситуацией. Мы говорим, что кто-то там в окружении Кремля и т. д., путинская группировка, ну, ладно. Ваш прогноз, что теперь будет, вот выборы президентские, что случится, до них определится ситуация или после, ваш прогноз, вы же наверняка пытаетесь прогнозировать, что дальше?

– Я готов к тому, что процесс будет идти по достаточно жесткой форме достаточно продолжительное время. Мы компания прозрачная, и как люди тоже достаточно прозрачные и выдержали очень много проверок. Конечно, неправовым образом любого человека можно и обвинить, и осудить. И мы все превосходно знаем, как это происходит, как это бывает. Но я считаю, что у нас достаточно сил и возможностей для защиты правовой, политической. Считаю, что в обществе достаточно сил, которые не заинтересованы в том, чтобы люди в погонах сочли, что у них сегодня появился карт-бланш. Потому что, если для олигарха нужен генерал или генерал-полковник, то это означает, что для обычного человека будет достаточно лейтенанта.

– Я так понимаю, что выйти в политику у вас на долгое время охоту отбили, и вы понимаете, что сейчас туда лучше не соваться. Но, тем не менее, вообще ведь ходили слухи о возможной национализации ЮКОСа. Если по-простому и по-честному, сейчас не возникло мысли уехать отсюда?

– Во-первых, я никогда не говорил, что я собираюсь уйти в политику.

– Были такие разговоры, что к 40 годам бизнес надоел, а куда еще уходить, если не в политику.

– Нет, был разговор, что в 45 я завершу свою работу в бизнесе, во всяком случае, каждодневную работу, найду, чем заниматься другим. А уж то, что это будет политика, это как раз рассуждения журналистов. Я хочу привести пример, что мой партнер Невзлин закончил заниматься бизнесом и ушел сейчас, избрался ректором РГГУ.

– Да, недалеко ушел от прокуратуры.

– Поэтому есть общественная деятельность, есть просто жизнь, которой у меня, как и у многих людей моего поколения, не было. В то же время я не могу сказать, что меня напугали или от чего-то отвратили. Если бы меня напугали, если бы я был настолько психологически слаб, если бы я не верил в то, что в нашей стране можно построить нормальное общество при моей жизни, я бы, конечно, уехал. Я верю.

ТВ-2, Томск, 07.07.2003

Не отчаивайтесь!

Последнее слово Михаила Ходорковского на суде

Несмотря на очевидное отсутствие доказательств моей вины и многочисленные свидетельства моей непричастности к каким бы то ни было преступлениям, суд решил отправить меня в лагерь.

Я не намерен резко критиковать уважаемую судью Ирину Колесникову. Я представляю, какому давлению со стороны инициаторов «дела Ходорковского» она подвергалась, когда готовила приговор. Десятки чиновников и просто корыстных посредников готовы были отнести в суд любые деньги, лишь бы меня отправили в Сибирь.

Проблема, в конце концов, не в Колесниковой. А в том, что судебная власть в России окончательно превратилась в бессловесный придаток, тупое орудие исполнительной власти. И даже не только и не столько власти – а нескольких околокриминальных экономических группировок. Сегодня миллионы наших сограждан увидели, что, несмотря на заявление высшего руководства страны об укреплении правосудия, надеяться пока не на что. Это – стыд, позор и беда нашего государства.

Я не признаю себя виновным и считаю свою невиновность доказанной. Поэтому я буду обжаловать вынесенный мне сегодня приговор. Для меня принципиально важно добиться правды и справедливости на Родине.

Мне известно, что судьба приговора по моему уголовному делу решалось в Кремле. Одни представители президентского окружения настаивали на том, что только оправдательный приговор вернет власти доверие общества, другие – что меня надо «упечь» надолго, чтобы лишить воли к жизни, свободе и борьбе.

Я хочу сказать спасибо – первым и обратить внимание вторых, что они не победили. Им не суждено понять, что свобода – внутреннее состояние человека. Именно мои недоброжелатели, которым по ночам снится обуреваемый жаждой мести Ходорковский, обречены всю оставшуюся жизнь трястись над украденными активами ЮКОСа. Это они глубоко несвободны и свободными никогда уже не будут. Их жалкое существование – вот подлинная тюрьма.

Я же имею полное право говорить все, что думаю, и поступать так, как считаю нужным, не согласуя свои планы с какими-либо кураторами. И потому мое жизненное пространство отныне – территория свободы. Узники же – те, кто остаются рабами Системы, кто вынужден унижаться, лгать, подличать для сохранения своих доходов и сомнительного положения в этом неприличном обществе.

Я буду заниматься общественной деятельностью, планирую создать несколько благотворительных организаций, в частности, фонд поддержки русской поэзии, русской философии, а также Союз помощи российским заключенным. Я остаюсь активным участником программ «Открытой России». В ближайшее время я проведу заочную пресс-конференцию, на которой расскажу о первоочередных шагах. Это будет первый в постсоветской истории опыт пресс-конференции из тюрьмы. У меня больше нет значительных собственных средств, зато есть много желающих дать деньги на мои программы под мое имя.

Я хочу сказать большое спасибо всем тем, кто собрался сегодня здесь в помещении и у здания суда, всем, кто поддерживал меня на протяжении минувших полутора лет. Вы порядочные и отважные люди России. Ответственно заявляю, что вы всегда можете на меня рассчитывать. Хоть у меня не осталось больших денег, вместе мы с вами способны на многое.

Я отдельно хочу сказать слова благодарности тем десяткам тысяч простых жителей России, самых разных регионов нашей страны, кто поддержал меня своими письмами. Находясь в тюрьме, я еще раз получил возможность убедиться, что русский народ – никакое не быдло, как то утверждают некоторые околовластные идеологи. А народ справедливости и благородства.

Я буду работать вместе с теми, кто хочет и может открыто говорить о стране, о народе, о нашем общем настоящем и будущем. Я буду бороться за свободу – свою, Платона Лебедева, других моих друзей, всей России. И особенно – следующих поколений, тех, кому будет принадлежать наша страна всего через несколько лет. Для них моя судьба должна стать уроком и примером.

Спасибо моей семье. Она была и остается моей опорой сейчас и навсегда. Пусть через много лет, но я выйду из-за колючей проволоки и вернусь домой. Я уверен в этом, как ни в чем другом не был уверен.

Пусть мне уготованы годы тюрьмы – я все равно испытываю огромное облегчение. В моей судьбе теперь нет ничего лишнего, случайного, наносного, никаких жирных пятен. Будущее видится мне светлым, а воздух завтрашней России – чистым.

Я потерял место в олигархической тусовке. Но приобрел огромное число верных и преданных друзей. Я вернул себе ощущение моей страны. Я теперь вместе с моим народом – терпеть и побеждать мы будем вместе.

Не отчаивайтесь. Правда всегда побеждает – раньше или позже.

Прокурор, судья и палач Ходорковского – Путин

Леонид Невзлин назвал приговор Мещанского суда Михаилу Ходорковскому и Платону Лебедеву «плохо срежиссированной постановкой», за которой, по его мнению, стоит президент России Владимир Путин.

Такое заявление Леонид Невзлин сделал на пресс-конференции, состоявшейся в отеле Sheraton City Tower в Рамат-Гане, сообщает израильское информагентство «Курсор».

Невзлин считает, что «суд всего лишь оформил приговор», который был заранее подготовлен в Кремле «для запугивания бизнеса в России и для того, чтобы дать урок всем политическим противникам Путина».

«Путин – прокурор, судья и палач в одном лице. Все, что было запланировано, было сделано. После ареста (Ходорковского) представитель прокуратуры сказал: Ходорковский будет сидеть 10 лет, к сожалению, больше мы дать не можем. Я считаю, что они хотят его уничтожить. Убить», – заявил Невзлин.

«Путин сегодня себя приговорил. Сейчас за этой чрезмерной жестокостью в отношении моих друзей люди поднимают голову, которые не хотят жить при таком режиме. Чем власти могут объяснить такую чрезмерную жестокость?!» – сказал Невзлин.

«Любые обвинения в налоговых преступлениях абсурдны, и любой суд отверг бы их, они абсурдны даже по объему денежных средств, который изымается из ЮКОСа. – сказал он, – Путин сейчас показывает, что все его идеологические противники будут наказаны примерным образом, и никто не смеет вмешиваться в политику, финансируя либеральные движения».

Леонид Невзлин подчеркнул, что судебный процесс против ЮКОСа фактически обеспечил беспрепятственную победу Владимира Путина на президентских выборах в 2004 году.

«А теперь он должен обеспечить победу Путина или его преемника в 2008 году», – заявил он, добавив, что Михаил Ходорковский «мог представлять реальную угрозу политическому будущему нынешнего президента России».

vip.lenta.ru, 23.05.2005

Самое тяжелое впечатление от случившегося – то, как проходил суд

Разговор писателя Григория Чхартишвили (Б. Акунин) с Михаилом Ходорковским 3 октября 2008 г. Опубликовано в октябрьском номере журнала «Esquire»

Когда редакция предложила мне взять интервью у любого человека, который был бы мне интересен, я сразу сказал: «Интересней всего мне было бы поговорить с Михаилом Ходорковским». Мне не дает покоя судьба бывшего самого богатого человека России. И вовсе не потому, что он самый богатый. Всякий раз, когда кто-то пробует заступиться за Ходорковского и его товарищей, обязательно раздается упрек: мол, у нас в стране много людей, которых держат за решеткой несправедливо. О них не пишут в газетах, их не опекает команда высококлассных адвокатов. Что ж вы, господа, так разнервничались именно из-за этого олигарха?

Объясняю, почему я так разнервничался. Именно на деле ЮКОСа мы потеряли независимость суда – институт, без которого не может существовать демократическое общество. Значит, к этой точке и нужно вернуться. Если восстановить справедливость и законность в деле Ходорковского, это поможет и всем остальным жертвам нашей охромевшей Фемиды.

По понятным причинам диалог проходил в эпистолярной форме…

Григорий Чхартишвили

Григорий Чхартишвили. Михаил Борисович, я отношусь к числу тех, кому Ваша судьба не дает покоя. И нас таких довольно много. Однако общаетесь Вы с нами редко. Если и появляется интервью, то в какой-нибудь Financial Times. Почему? Неужели привлечь внимание мировой общественности для Вас важнее, чем быть услышанным на родине?

Михаил Ходорковский. Для реального диалога нужен понимающий, заинтересованный собеседник. Таких из наших журналистов «не случилось». Почему? Может, не хотят издатели, может – самоцензура… Вот когда совершенно неожиданно для меня мне позволили дать интервью Financial Times (за что секретарь суда, по-моему, пострадала), в зале сидели и представители двух наших изданий – интересные ребята, мы с ними обсуждали интересовавшие их вопросы, в том числе перспективы Читинской области (один из журналистов представлял читинскую газету). Говорили долго, нам дали почти два часа. Financial Times опубликовала все, что я сказал их журналисту (видимо, из соображений этики он ничего, что я говорил нашим, не взял). Наши журналисты отмолчались. Издания же с удовольствием перепечатали материал Financial Times. Понятно, почему так, но я никогда бы не пошел на то, чтобы дать интервью Financial Times и отказать присутствующим нашим… Что же касается режима – да, пока я был в лагере, после каждой статьи меня сажали в ШИЗО. Может, так совпадало. Но на это мне наплевать. Отбоялся. Правда, после Financial Times этого не произошло. Возможно, поумнели? Или времена изменились? Ну это я от избытка оптимизма.

Г. Ч. Самое тяжелое впечатление от случившегося – то, как проходил суд. Вот давайте и начнем с суда и судей. Мне кажется, что в России сегодня наступила эпоха личной ответственности человека за свои поступки. Выбор – участвовать в подлости или нет – есть у каждого. Во времена Большого Террора судья и прокурор штамповали обвинительные приговоры из страха за собственную жизнь. Во времена Брежнева, отказавшись осудить диссидента, они рисковали бы сами угодить в тюрьму или психушку. Сейчас речь идет всего лишь о карьере. Можно снять мантию и уйти в адвокатуру. А значит, выбор не столь уж драматичен, и никаких оправданий для подлости нет. Дело ЮКОСа – самая стыдная страница в истории постсоветского суда. Оно, безусловно, попадет в учебники истории. Попадут не только имена осужденных, но и имена «первых учеников» из судейско-прокурорского цеха, как это случилось с незабвенной судьей Савельевой, шельмовавшей тунеядца Иосифа Бродского. Что вы думаете об исполнителях, которые вели следствие, представляли обвинение, выносили приговор? Я был на Вашем процессе, на процессе Алексаняна и все вглядывался в их лица. Что у них там внутри происходит? Для меня загадка, почему они не думают о том, что пройдет не так много времени и собственные дети будут их стесняться? Что это за люди такие специальные, как они устроены?

М. Х. Когда говорят о том, как изменилась Россия с советских времен, я вспоминаю суд. Глупо будет звучать, но суд стал для меня возможностью увидеть и переоценить моих коллег, моих сограждан. Вы хотите услышать о прокуроре Шохине, о судье Колесниковой? Это мелкие чиновники, которых никогда не поставили бы в такой процесс, если бы против них не было убойного компромата. Про Колесникову написала «Новая Газета», она «висела» на жалобе, лежавшей без ответа в Генеральной прокуратуре в течение всего процесса. По аналогичной жалобе ее коллеги получили по 12 лет (квартирный вопрос). Не мне судить, насколько это правда, но, думаю, Колесниковой лучше меня было известно, что правда в такой ситуации значения не имеет. Что касается Шохина, то и его проблемы понятны. То, что он решил не выступать против начальства, а творчески врать в суде (о чем я там заявлял), к сожалению, это неизбежное следствие системы круговой поруки, в которой он существует. Сейчас ее пытаются чуть-чуть разрушить, и внутри прокуратуры много людей, кто хотел бы быть независимым и может таковым быть благодаря своему образованию, востребованности, отсутствию компромата. Много, но не все. Сегодняшняя номенклатура базируется на наличии компромата, т. е. возможности уничтожить «взбрыкнувшего». Хорошо ли это? Да, конечно, отвратительно. Идет продвижение вверх самых «запачканных», проецирующих «вниз» и в общество свои искаженные моральные принципы. Но что о них говорить? Жалкие, несчастные люди, которым будет в старости страшно умирать. Меня в суде поразило другое. Обвинение допросило более полутора тысяч человек. Многих с угрозами сделать обвиняемыми (некоторых сделали). Отобрали для суда чуть больше 80. И эти люди, которые вполне обоснованно опасались за свою судьбу, не взяли грех на душу. Никто, я подчеркиваю, никто не дал показаний против нас с Платоном. А некоторые даже решились выступить в нашу защиту. Это свидетели обвинения, отобранные из тех, кто мог считать себя нами обиженными. Не могу не вспомнить бывшего директора «Апатита» Анатолия Позднякова, бывшего губернатора Мурманской области Евгения Комарова, да многих, десятки людей, которые, находясь под сильнейшим давлением, отказались идти против совести. К слову, среди них были и сотрудники прокуратуры, которые отказались врать по приказу своего начальства (не знаю, стоит ли напоминать сейчас их фамилии). Мы все-таки живем в совсем другой стране. Да, сволочей еще хватает, но граждан, настоящих граждан уже больше, и идет дальнейший процесс превращения толпы в сообщество граждан. Величайшая ошибка Путина в том, что он, вольно или невольно, притормозил этот процесс, процесс становления гражданского общества. Сейчас есть надежды на возобновление этого процесса, что делает меня счастливым. Может, мои слова и глупо звучат.

Г. Ч. А почему вы вообще согласились участвовать в суде, в этой заведомой профанации правосудия? Не правильнее ли было с самого начала объявить: «Делайте со мной что хотите, я в объективность вашего суда не верю и подыгрывать вам не собираюсь»? Или у Вас были какие-то иллюзии?

М. Х. Будете смеяться, я оказался достаточно наивным человеком. То есть у меня не было сомнений, что прокуратура сможет долго держать меня в тюрьме, но я почти до конца не верил, что суд сможет вынести обвинительный приговор без доказательств и, главное, вопреки очевидным фактам, да еще в открытом процессе. Я считал, что суд – это все-таки суд, он, может, и будет подыгрывать обвинителям, но он не может прямо нарушать закон… Оказалось, еще как может. Нет, сначала все было достаточно прилично, но в начале 2005 г. кого-то куда-то вызвали, и здесь я понял – с этими говорить не о чем. Но осталась общественность, инвесторы, мои коллеги, сотрудники компании, и я был обязан им объяснить, что они работали не в преступной группе, а в нормальной компании, которая попала в жернова не просто по политическим мотивам, а, главное, по обвинению в преступлениях, которых не было. И, судя по тому, что всех сотрудников ЮКОСа с удовольствием берут на работу и у нас, и за рубежом, – мне это удалось.

Г. Ч. Отмотаем время назад. К моменту, когда власть приняла окончательное решение: сажать. За минувшие годы с кем я только не говорил на эту тему. Всех занимало и до сих пор занимает, в чем была истинная причина личной войны Путина против вас. Версии мне доводилось выслушивать самые разные. Примечательно, что никто, ни один человек из тех, с кем я это обсуждал, не воспринимал всерьез версию официальную: ЮКОС-де незаконно захватывал чужую собственность, злостно уклонялся от налогов, за это их всех, негодяев, и посадили. Во-первых, сам ЮКОС был зацапан у всех на глазах, безо всякого стеснения. Во-вторых, многие слышали, что ЮКОС платил налогов в казну больше, чем платит сегодня слопавшая его «Роснефть», притом что нефть за это время раза в четыре подорожала. «Ходорковского посадили не за это» – таков был общий глас. Я сейчас перечислю вам бытующие версии, а Вы скажете, какая из них ближе к истине.

Максимально близкая к официальной теория случившегося (назовем ее версия 1) выглядит примерно так.

Все олигархи 1990-х нажили богатство неправедным путем. Они получили доступ к недрам от государства и поэтому должны были соблюдать определенные конвенции в отношениях с властью. Ходорковский же, накопив миллиарды, эту негласную договоренность нарушил и повел себя как независимая общественно-политическая сила. Его пример могли подхватить другие миллиардеры, и Россия вновь оказалась бы в смутной поре «семибанкирщины». Да, Путин применил к Ходорковскому незаконные и нечестные методы, но иначе поступить было нельзя. Олигархов требовалось припугнуть и приструнить.

Версию 2, романтическую, мне поведала одна Прекрасно Осведомленная Дама. Якобы на встрече Путина с олигархами вы один посмели явиться без галстука, в водолазке, и Гарант, очень чувствительный к знакам внешнего почтения, будто бы сказал: «К Бушу он, поди, галстук бы надел». И затаил смертельную обиду. Та же дама сказала: «И вообще Он терпеть не может высоких мужчин». (Последнее – явная чушь. Тогда уж надо сажать Михаила Прохорова.)

Версия 3 (поведана мне одним Государственным Человеком). Компетентные органы доложили президенту, что Ходорковский планирует инвестировать миллиарды в «оранжевый» сценарий. Ради общественного спокойствия президент принял тяжкое, но единственно верное решение. Версия 4 – моя собственная. Легко могу себе представить, что 40-летний человек, когда-то поставивший перед собой честолюбивую задачу стать самым успешным предпринимателем новой российской экономики, в какой-то момент вдруг осознал, что, грубо говоря, «не в деньгах счастье». Ну стал я самым богатым, а что дальше? Сил много, полжизни еще впереди, и хочется сделать нечто по-настоящему масштабное: например, помочь России наконец стать цивилизованной, конкурентоспособной страной.

И этот напор кого-то здорово встревожил. Какая из версий ближе к истине? Что на самом деле произошло?

М. Х. Изначально, вероятно, власть просто хотела иметь компромат на влиятельные бизнес-группы, но потом появились более радикальные планы. Надо сказать, разговор с президентом о правилах игры имел место. Во время этого разговора (в 2000 г.) Путин сказал, что он ожидает, что крупнейшие компании не будут использоваться для решения политических задач. И мы все (я в том числе) заявили, что поддерживаем эту позицию. Бизнес-структуры должны быть вне политики, т. к. от них зависит обеспечение населения критически важными товарами и услугами. Надо заметить, это обязательство ЮКОС выполнял до конца, хотя Генеральная прокуратура сделала все, чтобы сорвать поставки (включая арест производственного имущества и счетов). Речь о том, чтобы предприниматели не участвовали в политике в личном качестве или через лоббирование, никогда не шла.

Собственно, до 2003 г. и администрация президента, и правительство знали от нас самих, кому мы помогаем, какие вопросы лоббируем. Все изменилось в 2003 г. Можно строить догадки, почему – то ли из-за приближения выборов, то ли из-за информационной политики близких «к телу» представителей силового крыла, то ли просто завершилось киплинговское «водяное перемирие». Так или иначе, тренд изменился резко и безо всяких предварительных обсуждений. Надо откровенно сказать, что к этому моменту и в моей позиции произошли определенные изменения, которые накапливались в течение 2001–2002 гг. Главное, что логика развития международного бизнеса потребовала раскрыть инвесторам всю конфиденциальную финансовую информацию, потребовала максимальной предсказуемости бизнес-среды, т. е. законодательного закрепления всех важнейших аспектов деятельности компаний.

В общем, современный бизнес потребовал современных общественных отношений, и мы стали их последовательно добиваться. Не «вообще», а касательно нашей конкретной отрасли. Нам удалось протолкнуть в закон о трубопроводном транспорте – так называемый «равный доступ к трубе», т. е. квоты, которые раньше «творчески» ежеквартально утверждались чиновниками, получили четкое законодательное закрепление. Мы смогли провести законодательное закрепление шкалы таможенных пошлин – это было еще одно место «массового кормления» – и еще несколько аналогичных антикоррупционных поправок в законодательство. Причем поправки проводились не «кулуарно», а через открытые парламентские слушания. Однажды на открытом совещании у премьер-министра Михаила Касьянова мне даже пришлось предложить четырем министрам конкретно раскрыть механизм их интереса в сохранении прежних порядков. Они публично отказались, и возражения были сняты. То есть, хочу сказать, драка была настоящая. Конечно, методы, по сравнению с сегодняшними, были вегетарианские, но недовольных хватало. Однако на место одних коррупционеров тут же пытались встать другие.

Я понял, что без политической поддержки на самом верху ничего не получится. И вопрос о коррупции было решено поставить у президента. Тему поддержали Волошин и, будете удивлены, Медведев, который, будучи тогда заместителем главы администрации президента, готовил поступки и намерения на совещании с Союзом предпринимателей и промышленников. Видимо, вопрос назрел не только у РСПП. Совещание получилось громкое. Это было 19 февраля 2003 г. Тогда я говорил о гигантском коррупционном рынке в стране – 30 млрд. долларов, то есть 10 % ВВП. (Между прочим, в начале 2008 г. заместитель генерального прокурора называет цифру 240 млрд. долларов – то есть уже 20 % ВВП.) Вскоре после этого, в марте, начался «наезд». И тут уж всякое лыко пошло в строку. Например, крупные компании всегда помогали на выборах депутатам от своих территорий, партиям (и по обязательной разнарядке, и на свое усмотрение). Я, вследствие процесса раскрытия информации в компании, решил прекратить непубличную поддержку, сделать ее открытой и персональной. То есть не «втихую», а публично поддержал СПС и «Яблоко», и не из денег компании, а из своих, личных, предварительно заплатив налоги. Причем некоторые другие мои коллеги так же открыто поддержали тех, кто им политически был ближе. Это вполне цивилизованная практика, и вначале многие чиновники ее сочли правильной. Однако после февраля 2003-го было дано другое истолкование – «подготовка к захвату власти».

Г. Ч. Кем дано? Персонально кем? Понятно, что это не могло произойти без санкции Путина, но кто был инициатором? Какой там у них под ковром был расклад сил?

М. Х. Была довольно большая группа людей в Кремле, считавших преследование ЮКОСа ошибкой. Они пытались что-то сделать, но оказались не поняты. В конце лета ситуация стала совсем напряженной. Я понимал, что идет очень серьезное противостояние в Кремле между реально существующими, а совсем не выдуманными группировками за влияние во время второго срока президентства Путина. Состав этих группировок постоянно меняется, и их можно только условно называть силовой и либеральной, но видение развития страны у них сильно различается. Одни, условно называемые либералами, видят цель в построении достаточно демократического, открытого общества. Я бы их, скорее, отнес к «сторонникам игры по правилам», хотя и это будет не точно. Они, конечно, тоже видят себя во власти, но готовы бороться за эту власть политическими методами. Это люди успешные и поэтому готовые к реальной конкуренции. Для них деньги бывают средством, но никогда – целью госслужбы, т. к. они убеждены, и справедливо, что всегда легко заработают больше, чем им нужно.

Другая группировка – «силовики», опять же точнее – «адепты игры без правил». Таких действительно много в силовых органах, но отнюдь не большинство. Да и в «несиловых» кругах их много. Это люди неуверенные, компенсирующие доступом к насилию свою неуверенность. Именно из-за неуверенности в своих перспективах власть, а еще больше – деньги для них определенный фетиш. Неуверенность в собственной конкурентоспособности порождает и использование антидемократических, силовых методов политической и бизнес-борьбы. Неуверенность в собственных силах, неверие в свой народ порождает и стремление «изолироваться» от внешнего мира, не допустить людей к реальному волеизъявлению и т. д.

Все это было ясно уже в 2002 г., и я с открытыми глазами поднялся «из окопа» тогда, на февральском совещании у президента. Летом еще не было очевидно, что мы проиграем, но то, что кризис близок, и то, что барьеров у наших оппонентов нет, было понятно. Не знаю, стоит ли называть фамилии, но «та сторона» – это Сечин и куча чиновников «второго эшелона» (т. е. поддерживающих его не только из убеждений, но и в надежде на служебное продвижение или из-за имеющегося на них компромата). Это и Заостровцев, и Бирюков, и многие другие. К слову, Устинов и Патрушев до последнего момента держали нейтралитет. Это правда. На «этой» стороне, очевидно, были Волошин, Медведев, Касьянов, Чубайс, Илларионов, Дворкович, даже Греф – до определенного момента.

Г. Ч. Наверняка был рубеж, на котором вы поняли, что они не остановятся перед арестом. Делались ли вам намеки, что вам лучше уносить ноги? Почему вы не уехали? Был ли какой-то явственный порог, какая-то точка невозврата, когда вы решили: пусть сажают, не уеду.

М. Х. Я мог уехать, но после ареста Платона счел это предательством. В конце лета съездил, попрощался на всякий случай со своими коллегами, которые уже были за рубежом, и вернулся в Россию.

Г. Ч. И в связи с этим вопрос, который очень не хочется задавать. Но он волнует многих, поэтому все-таки спрошу. Были минуты, когда вы пожалели, что не уехали?

М. Х. А здесь – шизофрения. Одна моя половина жалела еще тогда, когда уезжала, что должен буду вернуться, и жалеет об этом каждый день, проходящий вдали от семьи, от дома. А другая половина – она отвечает за чувство долга, мыслит в категориях порядочности и предательства и не дает существовать спокойно. Может, критерии у меня дурацкие. Может, надо быть гибче. Даже наверное. Но мне уже 45, и они как-то сформировались. Переступить через себя, наверное, смог бы, а вот как жить, переступив, – не знаю. Так что честных ответов два. Да, жалею каждый день. Нет, не жалею, потому что, уехав, не смог бы жить.

Г. Ч. Расскажите, пожалуйста, про это подробней. Это очень важно. С коллегами за рубежом Вы, стало быть, попрощались. А с семьей? Я здесь вторгаюсь на территорию, где посторонним делать нечего, но это вопрос, которому посвящена половина моих книжек. У настоящего мужчины есть две зоны ответственности: Большой Мир (дело, которое он делает; идея или вера, которой служит; общество, страна, искусство – неважно что) и Малый Мир (семья, близкие). Самый тяжкий конфликт, который здесь может возникнуть, – необходимость сделать выбор между первым и вторым. Немыслимо предать Большой Мир, потому что, как вы очень точно сказали, станет невозможно жить. Но ведь тогда приносишь в жертву Малый Мир, без которого жизнь утрачивает всякую радость. Бьешь по людям, которые тебе дороже всего остального человечества, вместе взятого. Один мой знакомый по вашему поводу сказал:

«Детям лучше гордиться отсутствующим отцом, чем стыдиться присутствующего». Так-то оно так, но жуть берет. И, главное, где найти силы, чтобы решиться?

М. Х. Мы с женой вместе больше 20 лет и прошли через очень многое. Я не знаю, сколько раз она со мной мысленно прощалась, но, по крайней мере, дважды – во время событий 1991 и 1993 гг., я, уходя, чтобы защищать свой Большой Мир, так, как я его понимал, оставлял ей винтовку и патроны, чтобы она могла защитить наш Малый. Это в прямом смысле, не иносказательно. Знаю, она бы стреляла до конца. Хотя это очень трудно сегодня представить. А, может, и нетрудно… Жену я спросил: «Может, уедешь от греха?» Ведь уже и обыски были у соседей, и к Насте в школу приходили. Она сказала «нет». Родители? Для них честь всегда была дороже жизни. Своей – точно, а, возможно, и моей. Так что здесь у меня сомнений не было. Многие из моих коллег решили уехать, и это тоже было правильно – зачем плодить заложников? И вот после маршрута Израиль – США – Англия я вернулся в Россию. Сейчас иные говорят, что я понадеялся на чьи-то гарантии. Это не так. Все мои друзья и знакомые предлагали остаться там, получить гражданство США, но с пониманием отнеслись к моему решению вернуться. Думаю, если бы я остался, они бы мне, конечно, помогли решить все проблемы, но, боюсь, что уважать бы перестали. Очень надеюсь, что и мои дети, с детского сада хорошо знающие, что «папа в тюрьме», вырастут, понимая, почему было нельзя по-другому. Жена обещает, что она сможет им это объяснить.

К октябрю 2003 года стало ясно – мы проиграли этот раунд. Масштабы и формы мести оппонентов, конечно, нами недооценивались. Никто не думал, что будет разрушена компания, что полностью подавят судебную систему, что заткнут независимые СМИ. Все это было довольно трудно себе представить. Но что я буду в тюрьме, что у меня компанию отберут, это я понимал и тогда. И здесь, поскольку решение не уезжать уже было принято, я решил первый раз в жизни поехать по регионам с лекцией, которую неоднократно до этого читал на мероприятиях «Открытой России». Лекция о демократии. Я успел проехать семь или восемь регионов по пять-шесть выступлений в каждом. Призывал голосовать за СПС и «Яблоко». В основном выступления проходили в больших студенческих аудиториях по 500–700 человек. Будете, вероятно, удивлены, но проходили с успехом. И, самое интересное, – меня пригласили выступить в воинскую часть, там было училище. Думал – вынесут. Но нет, около трех часов выступал, отвечал на вопросы. Воспринимали хорошо. Возможно, выступление в военном училище стало последней каплей. Сразу после этого в офис пришла повестка на допрос…

Потом был форум правозащитников и полет в Иркутск для очередного выступления. Полет, откуда я вернулся на спецсамолете ФСБ под конвоем. Не люблю рвать нервы и драматизировать ситуацию. Жена и родители, конечно, смотрели телевизор, но мы не обсуждали, «что будет». Незачем. Все всё понимали и делали, что должно. Это был очередной бой, из которого я мог не вернуться. И до сих пор не вернулся. Мои понимали, что будет тяжело, но, конечно, на практике вышло еще тяжелее. Клевета каждый день по всем телеканалам. Разрушен весь круг общения. Первая встреча через решетку… В общем, весь 2004 год я просто молился, чтобы они выдержали. Если бы еще в семье сломалось, было бы совсем мерзко. Вообще, до тюрьмы я до конца этого не понимал, а теперь понял. Если бы с моими что-нибудь случилось, я бы наделал глупостей. Но они не сломались. Может, еще и из-за огромной поддержки хороших людей, из-за отношения, которое проявили к детям и в школе, и в детском саду, из-за писем, из-за незнакомых людей на улице. Все-таки я люблю мою страну, мою Москву. Вроде огромный безразличный муравейник, а сколько душевности… Знаете, я внутренне был уверен в людях, и они оказались даже лучше, чем я думал. А семья… Конечно, все непросто, ноя очень счастлив, что они есть. Помните песню: «Мне было довольно, что от гвоздя остался маленький след». Так вот – у меня не след от гвоздя. Мои всегда со мной. И еще. Более 20 лет назад я расстался с первой женой. Сын уже большой, окончил университет, работает. И он, и она, и ее мама пишут все эти годы, поддерживают меня, моих родителей. Все-таки мне везет на хороших людей.

Г. Ч. В декабре 2004 г. вы писали: «И я уже осознал, что собственность, а особенно крупная собственность, сама по себе отнюдь не делает человека свободным. Будучи совладельцем ЮКОСа, мне приходилось тратить огромные силы на защиту этой собственности. И приходилось ограничивать себя во всем, что могло бы этой собственности повредить. И вот я перешел в другое качество. Я становлюсь обычным человеком (с экономической точки зрения – представителем обеспеченной части среднего класса), для которого главное – не обладание, а бытие. Борьба не за имущество, а за самого себя, за право быть самим собой». Знаете, из ваших ответов у меня складывается ощущение, что, сидя в тюрьме, вы чувствуете себя гораздо свободней, чем «узники» Кремля и Белого дома, которые связаны по рукам и ногам, всего боятся, прячут от публики свои доходы. Вы уникальный человек: сначала больше всех заработали, потом больше всех потеряли и вроде бы об этом не жалеете. Это так?

М. Х. Я с детства хотел стать директором завода. Не космонавтом, не военным, а директором. И эта мечта прошла со мной всю школу, институт, с этой мечтой я вышел в «большой мир». Прошло совсем мало времени, и мечта реализовалась. Центр научно-технического творчества молодежи, банк, недолгая работа в правительстве, потом – приватизация. Приватизация для меня означала не деньги, а возможность исполнить мечту. Детскую мечту. «Ависма», «Апатит» и вот – ЮКОС. Гигантское предприятие, к встрече с которым я готовился всю предыдущую жизнь. Оно потребовало всего моего образования, всего накопленного опыта. Работал запоем, по 14 часов, не вылезал из командировок, объезжал трудовые коллективы на гигантской территории в сотни тысяч квадратных километров.

Деньги… что такое деньги? Когда я работал в банке в 1993 г., у меня их было больше, чем в 1999 г. в ЮКОСе, и уж гораздо больше, чем мне было нужно для личных потребностей. Вы не представляете, какой это восторг, когда проекты с бумаги переходят в металл, в тысячи целеустремленно движущихся машин, в гигантские сооружения, в ожившую мечту…

А потом приходит усталость, и ты осознаешь весь груз обрушившейся на тебя ответственности – за чьи-то надежды, за сотни тысяч судеб, за неизбежные несчастья, которые не смог предотвратить. И здесь понимаешь: это уже не ты воплощаешь свою мечту в жизнь, а ожившая мечта хватает твою судьбу в свои руки. Ты говоришь то, что должен, твое время распланировано на месяцы и годы, ты общаешься с теми, кто нужен «воплощенной мечте». Ты ее раб. Оглядываешься вокруг и видишь: мечта сама по себе, а жизнь идет параллельно, и то, что тебе казалось важным, не просто неважно, но и мешает чему-то гораздо более важному, что ты мог бы, да что там мог бы – должен был сделать!

Первый раз меня «тряхнуло» после дефолта, когда я понял: строю на песке. Главное – не железо, а люди, причем не наш, пусть многотысячный, коллектив, а вся страна. Но тогда особенно задумываться было некогда, нужно было спасать ситуацию, бороться за выживание компании. Знаете, очень помогли люди, коллеги. Вы можете себе представить: курс упал, рубль обесценился, но и со сбытом проблема – новые цены на бензин, никто еще не платит. Что делать? Я выступаю перед представителями трудовых коллективов (несколько сот человек) и прошу проголосовать за сокращение зарплаты. И люди голосуют, едут по своим коллективам убеждать, что это правильно. Я еду тоже – на «вахты», туда, где должно было быть всего сложнее. А рабочие соглашаются. Понимают! Может, это стало той каплей, которая помогла компании выжить. А потом, в 2000 г., когда все стало хорошо, неуютные мысли опять вернулись. Так началась «Открытая Россия» – организация, созданная для того, чтобы помогать тем, кто нуждается в помощи.

В 2002 г. я объявил на совете директоров, что до 2008 г. уйду из компании. Раньше – трудно, но дольше этого срока я не останусь рабом воплощенной мною мечты. Деньги, положение – все это важно, когда то, что ты делаешь, не расходится с твоим внутренним пониманием правильности. Когда же расходится – возникает ощущение несвободы. Но вырваться на свободу мешает сила привычки. Так и становишься рабом вещей, системы, положения, собственности. Убежден: единственно правильный поступок – бросить все это и идти дальше. Мы с женой, когда ощущали, что «тонем в вещах», просто брали самое необходимое и переезжали. У нас не было своей квартиры, постоянного дома, но мы были счастливы своей независимостью. И, надеюсь, детей удалось воспитать так же. Я верю: самое важное и нужное человек несет в своей душе. Пять лет тюрьмы – тоже постоянные переезды, многочисленные ограничения. С собой мало что потащишь. Жалко бросать накопленные книги, терять записи. Но они со мной, в голове. Остальное – ерунда. В этом смысле тюрьма делает человека свободным.

Г. Ч. Теперь хочу коснуться другого вашего высказывания, которое вызвало много вопросов. «Теперь только Вера», – написали Вы, высказываясь на тему морали и справедливости. «Проблема сегодняшней российской либеральной общественности в том, что главный аргумент за либеральные ценности лежит в плоскости Веры: «человек рожден со стремлением к свободе и счастью», а русские либералы – неверующие по историческим причинам, не воспринимают аргумент Веры всерьез». Что вы имели в виду? Это слишком существенное заявление, чтобы оставаться недостаточно внятным.

М. Х. Почему демократия лучше диктатуры? Почему свобода лучше несвободы? Почему плохо врать и совершать подлости? Почему надо любить ближнего? Почему надо защищать Родину, спасать другого человека, жертвуя своей жизнью? Ведь «потом» ничего не будет! А может, будет? Что такое мораль? Откуда она взялась? В ней нет логики. Логику можно придумать и под такую мораль, и под сякую. Подлецы часто успешнее приличных людей, но вот счастливее ли? Если бы были счастливее, то мы жили бы среди сплошных подлецов. В мире торжествовали бы сила и подлость. А ведь это совсем не так. Сила проигрывает мужеству, подлость – честности, ненависть – любви. Не сразу, но всегда, в конце концов. И мир становится лучше. Почему? Нам, нашей цивилизации, 2 тысячи лет, человечеству – миллионы. Мы такие, какие мы есть. Общество, которое будет ближе к тому, что человек есть на самом деле, будет счастливее и успешнее. Наука постепенно открывает человека, но познаваем ли человек, или он, как мир, бесконечен? Не знаю. Знаю, что пока мы – тайна для логики и науки. Но в конце учебника есть ответ. Откуда? Не знаю. Опыт показывает – ответ верный. Я верю – человек внутренне стремится к свободе, к любви, к правде, и только на этом пути он может быть счастлив. Где доказательства? Их у меня нет. То есть я могу порассуждать, но это будет демагогией. Есть сто «за» и сто «против».

Так каким будет человек, освобожденный от внешнего давления? Алчным зверем или венцом творения? Если зверем, то надо строить клетки-государства, чтобы помешать людям уничтожить самих себя. Если венцом творения, тогда ничто созданное человеком (государство, корпорация, общество) не сможет быть выше созданного Богом человека. Я верю в человека. Это и есть Вера с большой буквы. Простите за определенную несвязность мыслей. Тема такая, что решил просто изложить свои эмоции.

Г. Ч. Вера с большой буквы? А еще Вы писали в одной из статей: «Благодарен Богу, что, в отличие от моих гонителей, я понял, что зарабатывание больших денег – далеко не единственный (и, возможно, далеко не главный) смысл трудов человеческих». Означает ли это, что в тюрьме вы обратились к религии?

М. Х. Я, в общем, и до тюрьмы был не совсем атеистом. Бог, фатум, судьба, предназначение – мы почти все верим во что-то, что выше нас. Да и странно было бы не верить, живя в огромном, непознанном мире, сами себя толком не зная, считать, что все вокруг – продукт случайного стечения обстоятельств. Можно верить, что Бога нет, можно верить, что он есть. Вера доказательств не требует, как известно. Но если Бога нет, а вся наша жизнь – это секунда на пути из праха в прах, то зачем все? Зачем наши мечты, стремления, страдания? Зачем знать? Зачем любить? Зачем жить, в конце концов? Я не могу поверить, что все просто так. Не могу и не хочу. Мне небезразлично, что будет после меня, потому что я тоже буду. Потому что кто-то был до меня и будет после. И это не бессмысленно. Это не просто так. Мы живем не для того, чтобы только загрязнять воду и воздух. Мы все существуем для чего-то большего. Для чего – не знаю и никогда не узнаю. Каждый из нас в отдельности – для счастья. А все вместе? Я верю, что есть Великая Цель у человечества, которую мне не дано постичь. Люди назвали эту цель Богом. Когда мы ей служим – мы счастливы, когда уходим в сторону – нас встречает Пустота. Пустота, которую не может заполнить ничто материальное. Она делает жизнь пустой, а смерть страшной.

Г. Ч. Находясь в заключении, вы опубликовали несколько статей, некоторые из которых вызвали род переполоха среди людей, считавших вас своим единомышленником. Прежде чем перейти к этой теме, хочу спросить вот о чем. Вы уже объяснили, почему так редко даете интервью. А статьи – это другое? Они пишутся из-за отсутствия собеседника или же монологический режим общения Вам все же ближе диалогического?

М. Х. Знаете, я никогда не увлекался писательством. Читать любил, но писать… За меня сочинения-то в школе чаще любимые девочки изготавливали. Разговаривать с людьми, выступать – да, это была часть моей обычной работы руководителя крупной организации. Общение с прессой, выступления перед трудовыми коллективами, перед инвесторами. Их за год не десятки – сотни. Когда стал заниматься общественной деятельностью – еще добавилось. Надо сказать, что перед любой аудиторией я всегда чувствовал себя абсолютно комфортно. Вру – митинги никогда не любил. Я должен видеть глаза в последнем ряду – иначе теряю контакт с аудиторией. И вот тюрьма, общение с сокамерниками и адвокатами. Никаких проблем, но их интересуют только очень специфические вопросы, которые лично меня волнуют мало, как это ни смешно. С этими людьми я вынужден говорить не о том, что интересно мне, а о том, что нужно им. В случае адвокатов – пускай, нужно мне, но с узкоюридической точки зрения. Вот поэтому я начал писать. Постепенно научился выражать свои мысли на бумаге. Это хуже, чем выступать вживую перед аудиторией. Но лучше, чем ничего. Когда я начинаю писать, то не знаю, что получится – текст идет сам собой. Не имея собеседника, я разговариваю с собой, спорю с собой, поясняю себе. Такая «творческая шизофрения»…

Собственность и свобода

…Я – вослед многим и многим узникам, известным и безвестным, – должен сказать спасибо тюрьме. Она подарила мне месяцы напряженного созерцания, время для переосмысления многих сторон жизни.

И я уже осознал, что собственность, а особенно крупная собственность, сама по себе отнюдь не делает человека свободным. Будучи совладельцем ЮКОСа, мне приходилось тратить огромные силы на защиту этой собственности. И приходилось ограничивать себя во всем, что могло бы этой собственности повредить.

Я многое запрещал себе говорить, потому что открытый текст мог нанести ущерб именно этой собственности. Приходилось на многое закрывать глаза, со многим мириться – ради собственности, ее сохранения и приумножения. Не только я управлял собственностью – она управляла мною.

Поэтому мне хотелось бы особенно предупредить сегодняшнюю молодежь, которая вскоре войдет во власть: не завидуйте крупным собственникам.

Не думайте, что их жизнь легка и удобна. Собственность открывает новые возможности, но она же ведет к закрепощению творческих сил человека, размыванию его личности как таковой. В этом проявляется жестокая тирания – тирания собственности.

И вот я перешел в другое качество. Я становлюсь обычным человеком (с экономической точки зрения – представителем обеспеченной части среднего класса), для которого главное – не обладание, а бытие. Борьба не за имущество, а за самого себя, за право быть самим собой.