«Дело Тухачевского».

Следствие и суд

Закрытый судебный процесс против участников военного заговора Тухачевского, Уборевича, Якира, Корка, Фельдмана, Эйдемана, Путны и Примакова начался в Москве в июне 1937 года. Как же проходил это процесс, имелись ли достаточные основания, чтобы оспаривать его итоги?

Собственно, впервые компрометирующие данные на Тухачевского, изобличающие его намерение установить военную диктатуру, были получены ГПУ еще в 1930 году при расследовании так называемого дела «Весна» против бывших царских офицеров. При этом дело «Весна» расследовалось ведомством Менжинского в инициативном порядке; Сталин же, узнав о его результатах, не допустил преследования Тухачевского. Некоторые авторы объясняют это решение Сталина желанием «диктатора поиграть с маршалом, как кошка с мышкой».

Сталину, естественно, было не настолько скучно, чтобы развлекаться подобным образом. На самом деле причина заключалась в том, что, обезглавив заговор, Сталин не уничтожил бы его, а разгромить всю подпольную сеть военных до 1937 года он не мог.

На свою неуязвимость рассчитывали и заговорщики, оставлявшие самого Тухачевского как бы в стороне от своей деятельности. Основная вербовочная работа, связь между заговорщиками и т. п. поддерживались помимо заместителя наркома. Даже в случае ареста отдельных участников ядро и руководство заговора должны были уцелеть. Возможность ареста самого Тухачевского без особо веских доказательств, на основании одних только туманных подозрений военными не допускалась. Однако Сталин нанес удар в самый центр заговора, арестовав его главу.

Едва это случилось, как военные поняли – их дело проиграно, и потому уже в день ареста многие из них подписали согласие дать подробные признательные показания. Странно в этой связи звучат заявления сторонников невиновности Тухачевского о том, что «на самых первых допросах, протоколы которых не составлялись вовсе или не сохранились, Тухачевский отказывался признать свою вину». Как же можно это утверждать, на каком основании, если протоколы не велись либо не сохранились?

Тем не менее чуть ли не общепринятой является версия о том, что «маршала жестоко пытали». То, что военных могли пытать в НКВД, не вызывает никакого сомнения, однако данных, подтверждающих это, как не было, так и нет. Еще при Хрущеве предпринимались попытки найти подобные свидетельства. Были придирчиво допрошены бывшие сотрудники НКВД, имевшие отношение к следствию по делу Тухачевского. Однако, несмотря на все усилия, подтверждения версии пыток не нашлось.

В хрущевских изысканиях речь шла о том, что следствие «давило», «издевалось», но как? Переодели арестованных в красноармейскую форму, кормили по тюремной раскладке, не стригли. Якир вышел от следователя без петлиц, с разорванным воротом, значит, наверное, били и т. п. В итоге при отсутствии подлинной информации Горбачеву пришлось выдать за свидетельство пыток Тухачевского некое бурое пятнышко, найденное на странице его следственного дела.

Между тем надо понимать, что вопрос-то состоял не в том, чтобы выбить признание на уровне «да» или «нет». Тот же Тухачевский дал подробные показания о характере своей вредительской деятельности применительно к особенностям военного строительства в СССР. Никакой полуграмотный энкавэдэшник ничего подобного придумать, естественно, не мог. Трудно представить, чтобы и Тухачевский все свои показания высосал из пальца.

Несколько часов давал показания и командир Красного казачества комкор В.М. Примаков, в частности, заявивший:

Я должен сказать последнюю правду о нашем заговоре. Ни в истории нашей революции, ни в истории других революций не было такого заговора, как наш, ни по целям, ни по составу, ни по тем средствам, которые заговор для себя выбрал. Из кого состоит этот заговор? Кого объединило фашистское знамя Троцкого? Оно объединило все контрреволюционные элементы, все, что было контрреволюционного в Красной Армии, собралось в одно место, под одно знамя, под фашистское знамя Троцкого. Какие средства выбрал себе этот заговор? Все средства: измена, предательство, поражение своей страны, вредительство, шпионаж, террор. Для какой цели? Для восстановления капитализма. Путь один – ломать диктатуру пролетариата и заменять фашистской диктатурой. Какие же силы собрал заговор для того, чтобы выполнить этот план? Я назвал следствию больше 70 человек – заговорщиков, которых я завербовал сам или знал по ходу заговора. Состав заговора из людей, у которых нет глубоких корней в нашей Советской стране, потому, что у каждого из них есть своя вторая родина. У каждого персонально есть семьи за границей. У Якира – родня в Бессарабии, у Путны и Уборевича – в Литве, Фельдман связан с Южной Америкой не меньше, чем с Одессой, Эйдеман связан с Прибалтикой.

Необходимо иметь в виду и то, что характер допроса в суде предполагал опять-таки не просто перепасовку по принципу «да и нет», а представлял собой длиннейшую и сложнейшую логическую последовательность вопросов. «Выучить» ответы на эти вопросы были не в состоянии не только красные командиры, но и крупнейшие интеллектуалы того времени. Давать подробные и полностью взаимосвязанные ответы можно было только на основе описания истинного положения вещей. Собственно, именно в изобличении подсудимых и заключался смысл допроса со стороны государственного обвинителя. Именно глубина и последовательность признаний, а отнюдь не их эмоциональность, являлись, собственно, доказательством.

Еще раз заметим, что обвиняемые с первого дня активно сотрудничали со следствием. Была ли необходимость пытать, например, Фельдмана, сказавшего в своем последнем слове: «Где же забота о живом человеке, если нас не помилуют?» А ведь комкор Фельдман был ближайшим личным другом Тухачевского, знавшим о маршале много такого, что вполне могло заинтересовать суд.

Говорят, что Сталин обезглавил армию. Но можно ли представить себе, чтобы в духе Примакова или Фельдмана высказывались Жуков или Рокоссовский? Когда Жукова клеймили на пленуме ЦК в 1957 году, он только молча скрипел зубами, хотя и не знал, чем кончится это судилище. Можно ли представить, чтобы Георгий Константинович каялся и изворачивался? Рокоссовского, кстати, в 1937 году действительно пытали – выбили зубы и сломали ребра, били по пальцам молотком, однако Константин Константинович не наговорил ни на себя, ни на других. Может быть, поэтому Жуков и Рокоссовский отстояли Москву и поставили на колени фашистский рейх?

Во время суда М.Н. Тухачевский сказал, что его привела к измене логика борьбы. Думается, что правильнее предположить, что привела его к этому логика карьеры, стремление к абсолютному максимализму личных достижений. В том, что Тухачевский вышел за рамки строгого исполнения чисто военных служебных обязанностей и вступил на путь политических интриг, не беда его, а, безусловно, вина. В этом свете представлять Тухачевского советским лейтенантом Шмидтом вряд ли обоснованно.

Укрепление дисциплины

Другой важнейшей целью, преследовавшейся при проведении чисток в Красной Армии, было укрепление воинской дисциплины. Сегодня широко известны многочисленные факты безобразно низкой дисциплины в армии, приводившей к человеческим жертвам, огромному материальному ущербу и, безусловно, чреватой в случае войны катастрофическими последствиями.

Вот только один пример. Прославленный советский летчик Георгий Байдуков, рассказывая о подготовке к перелету Москва – Северный полюс – Соединенные Штаты Америки летом 1937 года, вспоминал:

Наш самолет стоял в начале взлетной полосы, которая еще в 1934 году была построена специально для разбега АНТ-25…

Мы уже хорошо видели свою машину и вдруг заметили, что самолет И-5, планируя на посадку, шел прямо к нашему краснокрылому кораблю.

Не успели мы ахнуть, как истребитель зацепился колесами шасси за правое крыло АНТ-25 и, перевернувшись в воздухе через нос, упал вверх колесами на бетонную полосу. Чкалов остановил автомобиль, и мы бросились к месту происшествия. По иронии судьбы это оказался сам комдив Баженов, начальник Научно-испытательного института ВВС.

Обратите внимание, что случилось это за несколько дней до планируемого перелета Чкалова в США, явившегося прорывом СССР в компанию индустриальных сверхдержав и во многом способствовавшего пересмотру Соединенными Штатами внешнеполитической позиции по отношению к Советскому Союзу. Разумеется, Баженов знал, что сотни предприятий, конструкторских коллективов, партийных и советских органов, включая Политбюро ЦК, многие месяцы напряженно готовили этот перелет, и, тем не менее, комбриг из-за глупого бахвальства поставил все эти усилия под удар. Способны ли были в подобном случае помочь воспитательные меры? Боюсь, что без репрессивных решений, без строгого наказания обойтись было нельзя.

Конечно, чистка в армии прошла не без многочисленных уродливых явлений. Прежде всего, пользуясь всеобщей истерией, карьеристы и приспособленцы жадно рванулись к вожделенным командным должностям, сметая с них прежних начальников путем кляуз и оговоров. В результате целый ряд высоких постов в войсках заняли явно неспособные к командованию лица. Маршал Советского Союза И.Х. Баграмян вспоминал, как в 1940 году прибыл принимать оперативный отдел штаба 12-й армии Киевского особого военного округа.

Он (командующий армией. – Авт.) был выше среднего роста, держался прямо, горделиво откидывая назад красивую голову с густой черной шевелюрой. Во всем его облике чувствовалось какое-то особое изящество. Чистое, бледное лицо, тонкие смоляные дуги бровей, нос с небольшой горбинкой, ухоженные черные усики щеточкой…

Мне говорили, что Парусинов обладает острым умом, что он опытный командир, но иногда его подводит недостаточная военно-теоретическая подготовка. В Красной Армии Филипп Алексеевич служит со дня ее основания, постепенно дорос до должности помощника командира стрелковой дивизии. А в 1938 году началось его стремительное продвижение. Вот он уже командующий армией.

Баграмян описывает Парусинова с присущей ему деликатностью, подлинное же отношение Ивана Христофоровича, еще в 1923 году командовавшего полком, блестяще окончившего Академию Генерального штаба, к его новому командарму понятно. Обращает на себя внимание и слишком подробное описание внешности Парусинова, свидетельствующее о том, что все достоинства командарма ею лишь и исчерпывались.

Впрочем, благодаря здоровому в целом организму нашего общества и государства, здоровому кадровому составу армии случаи, подобные приведенному выше, были не так уж и часты. Правда, в качестве доказательства обратного либеральная печать то и дело приводит слова Ф. Гальдера, записавшего в дневнике в начале войны: «Русский офицерский корпус производит жалкое впечатление. России потребуется 20 лет, чтобы он достиг прежнего уровня». Но можно ли относиться серьезно к таким документам после того, как русские, в очередной раз, побили прусских? Да как побили!

Немало разговоров идет и о том, что наша армия в результате репрессий оказалась запуганной, а ее командный состав утратил уверенность и инициативу. Здесь, как говорится, каждый судит по себе – кого-то ведь можно из-за угла мешком напугать. Следуя этой логике, Рокоссовский должен был с началом войны, боясь расстрела, спрятаться в кустах, а комдив Баженов не показывать Чкалову (Чкалову!!!) свой характер, а описаться от одного вида АНТ-25.

Еще один пример. В 1940 году Сталин выступал перед выпускниками военных академий. За пару дней до этого, листая конспекты своего приемного сына Артема Сергеева, он обнаружил, что командиров-артиллеристов обучают на еще дореволюционной материальной части, давно снятой с вооружения. Когда Сталин упомянул об этом в ходе своего выступления, с места раздался голос начальника Артиллерийской академии: «Да сейчас это уже не так!» Сталин, разумеется, раздраженно возразил: «Я знаю, о чем говорю!» Это что же такое! Мало того, что Сталина перебивают, перебивают с места, так еще и обвиняют в некомпетентности, по сути, подвергая сомнению все его выступление! На государственной службе есть закон – исполнитель всегда знает ситуацию лучше начальника, но поправлять начальника даже один на один не имеет права. Любое уточнение должно подаваться со ссылкой на свежие данные, которые «мы не успели вам доложить», и т. п. Таким образом, неточность начальника принимается исполнителем как бы на себя, авторитет начальника не страдает.

Вы можете представить себе, чтобы во время, скажем, ежегодного Послания Федеральному собранию какой-либо депутат крикнул Путину (Медведеву): «Нет! Что за пургу вы нам метете!» Представили? Вот, собственно, и все, пожалуй, о репрессиях в РККА.

Общественная истерия – кто виноват и к чему она привела?

Между тем с расширением круга репрессий советское общество все больше охватывали невиданные прежде шпиономания и истерия. Этот массовый психоз имел в своей основе прежде всего объективные обстоятельства.

Начнем с того, что население СССР в недавнем прошлом пережило колоссальный стресс в связи с событиями Гражданской войны, периодом безвременья и разрухи. В результате коллективизации и индустриализации миллионы людей были стронуты с места, а население городов в значительной мере обновилось за счет выходцев из деревни. Вполне естественно, что эти люди, занявшие должности в органах управления, ЧК и на производстве, все еще оставались крайне подверженными предрассудкам.

Уровень культуры и образования у советского народа был чрезвычайно низок в целом. В условиях дефицита времени и средств образование носило узкоспециальный характер, который не позволял привить людям ни гуманистических ценностей, ни цельного, философского восприятия мира. Большинство советских граждан легко поддавались промыванию мозгов и, не имея возможности соотнести события в своей стране с мировой историей и культурой, мыслили всецело штампами официальной пропаганды. Конечно, существенную роль играл и тот факт, что Советский Союз объективно находился в окружении недружественных государств, сознание чего оказывало на психику советского человека постоянное давление.

Кто именно стронул и разогнал тот снежный ком оговоров, доносов и истерии, который в конце 1930-х годов угрожал безопасности практически любого гражданина СССР, сегодня сказать невозможно.

Известную долю ответственности несет за это Сталин, видимо, намеренно заострявший внимание общества на процессах против старых технических специалистов и троцкистов. В то же время надо указать, что сам Сталин, конечно, в истерику никогда не скатывался и от делового стиля старался не отходить. Вспомним его речи в июле 1941 года, в ноябре 1941 года или приказ № 227. Сколько внутренней боли слышится в этих документах, сколько страсти, но одновременно ни тени паники, ни нотки истерики. Даже карикатуру Сталин считал серьезным делом. Известен случай, когда он попросил художника-карикатуриста Бориса Ефимова не изображать японцев с кривыми зубами. В этом весь Сталин – не размениваться на мелочи, не сходить на личности, не устраивать психоза. К сожалению, личного примера Сталина здесь оказалось мало.

Виноват Сталин и в том, что в своем стремлении обеспечить морально-политическое единство народа зашел, возможно, слишком далеко. Именно с подачи высшего руководства страны любые отклонения от генеральной линии партии, любые колебания или участие во фракциях, пусть даже и в далеком прошлом, становились непосредственным поводом для подозрений, а нередко и преследования. Советский человек был принужден писать в анкетах совершенно дикую декларацию о том, что «никогда не имел отклонений и колебаний от линии партии».

Безусловно, большая роль в нагнетании страстей принадлежит и чекистам. Во-первых, именно они были заинтересованы в «рекламе» деятельности своего ведомства и максимальной огласке результатов работы ГПУ – НКВД. Во-вторых, чекисты, имея объективные трудности с доказательствами по делам о заговорах и шпионаже, всячески поощряли страсть подсудимых (вспомним «Московские процессы») к взаимным обвинениям и громким обличениям. Нет ничего удивительного в том, что Радек или Бухарин со скамьи подсудимых выступали столь же страстно, как с революционной трибуны, – проблема была в том, что народ, привыкший подсознательно прислушиваться к этим людям, принимал их высокий стиль за чистую монету, воспринимая его как буквальное руководство к действию.

Однако наибольшую и непосредственную ответственность за разжигание страстей, спаливших своим огнем не одну судьбу, несут журналисты. Это именно они бросились буквально соревноваться на тему того, кто напустит больше страху и изобразит врагов народа в более чудовищном свете.

Истоки такого поведения журналистов также кроются во временах Гражданской войны, когда и сформировалась советская школа журналистики. Гражданская война требовала от газетчиков, работавших в пропаганде, предельно ясных, даже тупых, лозунгов, максимально точных и агрессивных выпадов в адрес конкретного врага. Любой ценой зажечь индифферентные массы словом – вот в чем тогда состояла задача.

Среди советских журналистов было много талантливых публицистов, с блеском владевших этими приемами. Некоторым из них даже удалось в свое время окончить гимназии, однако настоящей культуры, настоящего кругозора, подлинной гуманистической традиции у подавляющего большинства из них не было. Вдумчиво и серьезно разбираться в сложных процессах, находить путь к сердцам людей не только посредством агрессивных лозунгов, но и здравых рассуждений они просто не умели.

Скажите, какое впечатление, какую реакцию могла вызвать у советских людей такая, например, статья в газете «Известия»:

Ночь. На заводах, на фабриках, на электростанциях, на шахтах метро, всюду, где бодрствуют ночные смены, люди полны ожиданием. Они уверены в том, что воля их будет выполнена, что приговор народа судьи услышали, что убийц, поджигателей, диверсантов постигнет жестокая кара. Но они ждут конца судебного заседания, чтобы снова и снова убедиться в том, что враг обезврежен и меч правосудия поразил его в самое сердце…

С большим удовлетворением встретили мы, рабочие завода Динамо, приговор суда. Этот приговор – воля миллионов, его писала вся страна. Судебный процесс вскрыл преступные связи Рыкова, Бухарина, Угланова с агентами фашизма, контрреволюционными троцкистами. Эта мразь также вела активную антисоветскую работу, помогала бандиту Троцкому и его хозяевам – германским и японским фашистам.

…получены сведения об огромной помощи, оказанной жертвам троцкистских диверсий фабрично-заводскими организациями. Так, Воскресенский химкомбинат выделил около 40000 рублей для выдачи единовременных пособий семьям 17 убитых рабочих. Семья убитого рабочего Н. Туктарова, например, получила 4000 рублей, семье убитой работницы Сакины Ярулиной выдано 3000 рублей и т. д….

Бессильная в своей злобе, жалкая кучка бандитов! Они убили пламенного трибуна революции Сергея Мироновича Кирова. Готовили покушение на нашего родного великого Сталина и его соратников. Убивали и калечили рабочих и красноармейцев.

Репортажи и отчеты о процессах словно писались по своеобразному справочнику Остапа Бендера, поражая идентичностью тональности, лексики и даже ритма. Все они до единого непременно содержали многочисленные бранные эпитеты. Даже поэт Лебедев-Кумач не удержался от их применения.

Да что там Лебедев-Кумач, если и народный поэт Казахстана Джамбул, творя в юрте свои традиционные стихи, умудрился каким-то образом уловить этот всеобщий стиль, выраженный им в отнюдь не бездарной по форме поэме «Ежов».

Впрочем, всех перещеголяла детская газета «Пионерская правда», которую, кстати, пионеры выписывали и читали в обязательном порядке. Здесь следует признать, что мы, по-видимому, не до конца справедливы к нашей современной массовой культуре по части ее нелояльности к детской психике, идеализируя в этом отношении прошлые времена. Так, «Пионерская правда» в течение нескольких месяцев 1937 года просто терроризировала читателей жуткими рассказами о шпионах и диверсантах. Можно не сомневаться, что статьи в «Пионерке» производили на детей неизгладимое впечатление и, конечно же, побуждали их втягиваться в ловлю шпионов и поиск врагов народа. Например, в декабре 1937 года детская газета писала:

Английские, польские, японские, французские, немецкие и другие разведки засылали к нам в тыл бесчисленное множество шпионов, диверсантов и провокаторов, готовили восстания, диверсии и убийства вождей. Они устраивали заговоры, вредили на шахтах, на заводах и в сельском хозяйстве.