«Я пишу эти строки тебе, потомок! Не знаю, умеет ли ваша наука датировать документы. Если нет – подождите, такие методы обязательно появятся в будущем. И будущем не столь далеком. Какая-нибудь тысяча лет после моей смерти, и появятся. Тысяча лет – миг на фоне истории. Могут возникнуть и раньше. Но это в том случае, если наша экспедиция оказалась удачной. И мы сумели сделать, что хотели. А нашим потомкам посчастливилось не растерять полученное.

А пока ты можешь просто прочитать мои записи. Не поверишь – хотя бы сохрани их для будущего. Когда-нибудь каракули старика сильно помогут историкам. Или, наоборот, окончательно запутают. Не знаю. И знать не хочу. Это будет уже ваша жизнь, а не наша. И не моя.

Я слишком стар, чтобы видеть будущее. Да и в молодости не умел. И никто из наших не умел. Мы не предсказывали события, мы поворачивали историю, куда нужно нам, а не «исторической неизбежности».

Кстати, советую сначала убедиться в древности рукописи. Убедиться до того, как продолжишь читать дальше. Иначе ты не поверишь. Боюсь, и узнав истинный возраст, не поверишь. В таком случае прошу об одном – не выбрасывай, а передай тем, кто сможет проверить. Проверить и поверить. Надеюсь, что-то из наших вещей сбереглось до ваших дней, и археологи уже сломали сотни копий, пытаясь объяснить необъяснимое. Попробую немного облегчить задачу. Всегда был добр к ученому люду.

Время неумолимо. И бежит, без устали наматывая путь часовой стрелки… Без малого девяносто прожитых лет за спиной. И одиночество. Нет, я живу не один. Мои внуки и правнуки многочисленны, сильны, уважаемы и являются одной из опор великокняжеского престола. Так что я не отшельник и не затворник. Я – последний из русинов. Последний из тех пятидесяти двух человек, что в лето 6447-е от сотворения мира пришли на земли вятичей.

Ваши историки, подозреваю, не раз в пылу полемики доходили почти до поножовщины, выясняя, кто мы и откуда взялись. Ученые – люди горячие. Зря они это. Нож в печень – не аргумент. Если в переносном смысле. В прямом, наоборот, самый лучший. Так было всегда. И в наше время тоже. В оба наших времени.

Интересно, сколько экспедиций искало древнюю страну, из которой пришли князь Ярослав и воевода Серый со соратники. Ты, читающий эти записи, достучись до высоких кабинетов, скажи им, чтобы перестали разбазаривать силы и средства. Не стоит мелким бреднем проходить север Урала и просторы Сибири. Хотя у вас эти земли могут зваться другими именами. Неважно, где бы ни искали, ничего не найдут. То, что ищут, находится не там и не тогда. Главное – не тогда. Все началось в далеком тысяча девятьсот девяносто первом году от рождения Христа. Да, потомок, я не оговорился. Мы считали года не от Сотворения Мира и не от Взятия Царьграда. Мы вели счет времени от рождения Христа. Если не знаешь, кто это – больше наша слава. Мы сумели и это. Впрочем, неважно. Важнее, что все началось через тысячу пятьдесят два года после нашего появления в Кордно. Или перед? Никогда не мог добиться чеканной четкости фраз и определений…»

Кордно, лето 782 от взятия Царьграда, травень

Высокий крепкий мужчина оторвался от чтения старинной книги. Закрыл том, затянутый в потрепанную кожу. Уперся взглядом в левый верхний угол горницы. В клуб паутины, раз за разом пропускающий мимо себя веник и ставший изрядным пылесборником. Усмехнулся, мотнул давно не стриженной головой. Как относиться к этому документу? Рукопись хранится в роду с незапамятных времен. По крайней мере именно так дед говорил. И нет никаких оснований подозревать его в дурацком розыгрыше. Не тот человек. Но…

Хочется подозревать, и ничего с этим не поделаешь. Слишком все явно указывает на шутку. Глупую и непродуманную. Многое, очень многое не укладывается в единую картину. Язык совсем не архаичен. Очень близок к нынешней разговорной речи, хотя заметны и различия. Отдельные слова просто непонятны. Похоже на заимствования из других языков. Неизвестных, между прочим, языков. Или так «удачно» подобравшиеся слова из забытых говоров? И написание букв чуждое. Сейчас пишут иначе. И раньше тоже писали не так. Но все понятно, стоит лишь приложить немного усердия. А вот содержание…

Читавший не увлекался фантастикой. Тем более стародавней, вышедшей из-под пера неведомого автора за много лет до его рождения. Но привыкший к аналитическому мышлению ум отказывался воспринимать книгу как художественное произведение. Слишком много мелочей, которые просто невозможно выдумать. И из мелочей выстраивалось такое…

«Ладно, – подумал Буривой Володимиров Лютый, старший волхв[1] Скрытной Управы Великого Князя, – прочитаем, проверим подлинность. А там и решим, что делать. Вот же удружил дед напоследок. Можно подумать, у меня мало работы. И паутину надо бы убрать. Не терем, а свинарник!»

«Не знаю точно, как все это начиналось. Кто решал и о чем думали. Не знаю. Не доводили до нашего сведения. Не тот уровень допуска, как не раз говорил воевода Серый.

Краткий курс нашей истории и политическую карту мира я к рукописи приложил. Записал все, что сумело задержать рваное решето моей памяти. Надеюсь, не зря изводил измученный старческим слабоумием мозг. Информация сохранится. Что написано пером, не выжжешь и «Шмелем». Это уже не воеводы любимая присказка, а инструктора по прозвищу Буденный. Вот и проверим очередное его утверждение. Листы укреплены специальным составом, да и не бумага это, что-то высокотехнологичное. Буденный на моей памяти не ошибся ни разу. Не умел, наверное.

Да, если что-то останется туманным и неясным – прости, потомок. Мы были слишком малы, чтобы до последней крупинки знать и понимать, что с нами делают. Сироты, в большинстве своем. Четыре-пять лет от роду. Знали мало и понимали лишь кое-что. Но слушать умели. Как и замечать мелочи, вычленяя важное.

Нас собрали, подготовили, продумали до последнего кольчужного колечка все детали. Мы не видели организаторов. Не знали имен. Разве что сильно позже. И далеко не всех. Впрочем, нетрудно догадаться, кем они были… Потомок, прошу тебя. Если над тобой чистое небо – помни о них. О последних солдатах погибшей страны».

Москва, год 1991 от рождества Христова, май

Майское солнце ярким светом заливало улицы Москвы. Лето только пришло в столицу, но уже вовсю заявило о вступлении в свои права, заставило москвичей и гостей столицы сменить форму одежды. Стройные девичьи фигурки в легких открытых платьях притягивали взоры, заставляя забыть о делах, плюнуть на опостылевшую работу и бежать туда, на улицу, где лето и праздник…

Но в кабинет на третьем этаже ничем не выделяющегося здания в одном из старых кварталов города лето не проникало. Впрочем, и зима мало касалась здешних обитателей. Препятствием служили вовсе не тройные стекла или тяжелые шторы, принимающие в себя жар лета и холод зимы. Не было штор. И окон не было. Ни одного. Кабинет находился в самом центре этажа. И вовсе не по прихоти проектировщика. И к НИИ «Гипротрансмаш», чья вывеска красовалась на облупившейся краске фасада, хозяин кабинета не имел ни малейшего отношения. Хотя, если брать во внимание только внешний вид, вполне мог сойти за начальника лаборатории или главного инженера проекта: недорогой опрятный костюм, ничем не примечательное лицо, задумчивый взгляд серых глаз.

Впрочем, определение было не так далеко от истины. Генерал-лейтенант Кубенин техническими проектами, действительно, занимался. Правда, немного другими проектами, далекими и от «транса», и от «маша». И уж тем более от «гипро».

Сейчас он сидел за столом, прихлебывал чай, придерживая ложечку, и временами поглядывал на гостя, профессора Артюхина. Ученый своим двухметровым ростом, размахом плеч и рельефной мускулатурой, которую даже не пыталась скрыть «ковбойка», очень выбивался из привычного образа кабинетного затворника. А перебитый нос и пара малозаметных шрамов на лице заставили бы знающих людей понимающе хмыкнуть. Мужику полтинник чуть ли не завтра, но не так много молодых найдется, кто с профессором пободаться решит. На фоне невысокого, поджарого, словно гончая, генерала Артюхин смотрелся особенно внушительно.

Впрочем, беседа шла в научном учреждении, и содержание ее вполне соответствовало месту, разве что периодически перепрыгивая на политику. Хотя за несуществующими окнами почти все разговоры шли именно о политике. Время такое.

– С учетом того, что сейчас творится в стране, – говорил генерал, – рассмотрение вопроса сугубо в кругу нашей конторы было не правильным, а очень правильным. А сегодня о секретности придется думать еще серьезней. Власть может в любой момент смениться. Думаю, развал страны – дело времени. И тут же «власовцы» полезут с прочими «бандеровцами».

– Считаешь, референдум сохранению не поможет? – грустно усмехнулся ученый.

– А ты?

Артюхин усмехнулся еще раз. Кубенин продолжил:

– Очень сомневаюсь. Танки на площади помогли бы. Или Наполеон с артдивизионом, не боящийся рубануть картечью. Танки будут. И пушки будут. Наполеона не будет. Язов мог бы, но не решится. Он мужик умный, но не хочет второй Гражданской войны. Дальше пойдет только хуже. Болтуны у власти, желание большинства населения богато жить и не работать, полный коллапс экономики. А следом уничтожение армии и силового аппарата. Целостность России сохранить, надеюсь, удастся. Всякие Сибирские республики – похмельный бред отдельных придурков, не умнее баек о введении ооновских войск. Но все остальное – безнадежно. Прибалты радостно убегут, среднеазиаты вернутся в ранний феодализм. Не столь радостно, но не могут они без плетки жить. Наш отдел скорее всего тоже медной посудой прихлопнется. И дураку понятно, что такое развитие событий нас совершенно не устраивает. Но противопоставить ему ничего не можем. Единственный вариант – залить страну кровью. Чего я тоже не хочу. И тут твоя авантюра выходит на первый план. По сути – единственный шанс.

– Угу. Только до ближайшей «точки» шестнадцать лет, – Артюхин совершенно не по-профессорски цыкнул зубом. – А это срок, как ни крути. Их еще продержаться надо! Особенно, как сам говоришь, если «контору» накроют тазиком и кувалдой сверху треснут. Для звона. И не забывай, не просто продержаться надо, работы непочатый край. А идейность и вера в свою нужность ресурсы заменяет плохо. Отвратительно заменяет, если между нами.

– Не замполитствуй, – поморщился Кубенин. – Мы тут тоже не ширинкой щи хлебаем. Провели «пионерлагерь» как зону для особо опасных. Притом якобы для бывших «оборотней в погонах». Местечко подобрали соответствующее. Чуть ли не десяток пересадок, если из столицы. Или вертолетом. А зимой – только на белых медведях. Ни один «демократ» не согласится столько задницу квадратить. Подобное заведение быстро не прикроют. Сажать «гуманисты» будут куда больше, чем сейчас, так что сокращений пенитенциарных заведений ждать не приходится. А если и начнут урезать, то с больших зон, они средств побольше жрут. И на твое место уж точно никто не позарится.

– Угу, – буркнул Артюхин, явно не разделявший энтузиазм собеседника, – плохо ты наших «кривозащитников» знаешь. В любую дыру пролезут. Да и быть такого не может, чтобы все проверки мимо шли!

– Батенька, – снова скривился генерал. – Не учите папу любить маму. Все вам не так, геноссе прохффесор. Не будет ни проверок, ни зэков. И по бумагам все чисто будет. Если все пойдет даже по минимальному сценарию, то заводы бесследно пропадать будут. С авианесущими крейсерами в придачу. А ты все паникуешь. Любой ученый должен быть немного сумасшедшим! И бояться только куратора!

– Ладно, – согласился профессор, – все равно по прикрытиям лучшие спецы у тебя. Там хоть какая-то инфраструктура есть? Или по вашему чекистскому обычаю, землянка в три наката посреди заснеженного поля, да и ту самому рыть надо?

– Землянка в три наката существует только в песнях. Это тебе не блиндаж. Юрки Веремеева на тебя нет, шкура гражданская, – Кубенин улыбался и тихонько барабанил пальцами по столу незнакомый Артюхину ритм. Судя по всему – марш. – «Огонька» перечитал на ночь? Про кровавых последышей Лаврентия Палыча? Нормальная там инфраструктура. Своя электростанция. Теплицы. У жилых помещений стены в метр толщиной, сортиры теплые. С кафелем и финскими унитазами. А чего не хватает – завезем. Не так много надо. Икры не обещаю – сами наловите. По существу вопросы какие остались? Персонал, насколько знаю, подобрали?

– В основном, да. Хотя кое-какие пробелы еще есть. Тут твои осведомители правы, – не сумел удержаться от подколки профессор. – В первую очередь подобрали детей. Беда с другой стороны подкралась. С главным педагогом проблемы. Нужен директор «пионерлагеря с соответствующим уклоном».

– Ты будешь удивлен, Коль, – ответил генерал, – но кровавая гэбня умеет не только интеллигентов баржами топить. Вот, посмотри.

Кубенин наклонился, пошуршал в ящике стола и протянул собеседнику увесистую папку сантиметров двадцать толщиной. Артюхин взвесил ее на ладони и скептически глянул на собеседника.

– Тут не один час читать надо. Может, вкратце обрадуешь? Тезисно, так сказать.

– Можно и вкратце, – не стал противиться генерал. – Наш будущий директор «детского сада особого назначения», старший лейтенант Волошин Сергей Иванович. Шестьдесят пятого года рождения. Что отец, что мать – наши «штатники». Погибли при исполнении, как раз парню пять лет было. Воспитывался… ну, ты понимаешь, где. Под погоном с восемьдесят восьмого, хотя разовые задания выполнял и раньше. Парень помешан на «холодняке». Притом не только ножи, но в сферу интересов входит и длинное. Мастер спорта по современному пятиборью и стрельбе из лука. Кандидат в мастера по лыжам и спортивному ориентированию. И еще кое-что по мелочи. Ну как?

– Заманчиво. Не жалко такого кадра отдавать?

– Жалко. Но придется. Любая жадность имеет рамки. А у Волошина сын, четыре года. Оставлять не с кем. С собой таскать не будешь. А бабушек-дедушек нет. Не сложилось. А у тебя – можно. Даже желательно.

– А жена? – тут же уточнил, почуявший недоговоренность Артюхин.

– А вот тут второй момент. Нет жены. Погибла. Вернее, убили. С полгода назад. Может слышал, была такая ОПГ: «филевские»?

– Помню такую, в газетах даже писали.

– Забудь. Нет ее больше. Захватили бабу красивую на улице. Увезли и покуражились по полной. Это и была Серегина жена. Менты даже искать отказались, сам знаешь, как они теперь работают. Серега сам нашел.

– Несмотря на приказ? – недоверчиво крутанул головой профессор.

– А не было приказа. Не отдавал я его. Можешь даже считать, что не посмел. Шума большого после того не было, милиции намекнули, что надо было раньше рвение проявлять. Да и сам знаешь, что в МВД творится. Но Серега засвечен, немало найдется людей, что прикинут хвост к носу. И сделают соответствующие выводы. А поскольку сейчас время смутное, то вытащить историю могут в любой момент. Или подсказать тем, кто будет рыть. Так что ему лучше с концами исчезнуть. Вместе с сыном. Думаю, даже несчастный случай организуем.

– Он адекватен?

– Вполне. Можно подумать, ты в такой ситуации повел бы себя иначе. А, профессор?

– Пожалуй, нет, – согласился Артюхин. – Точно так же, разве у твоего парня возможностей больше. И умений.

– Не прибедняйся. Изучи дело подробно, там много интересного есть. И про возможности, и про умения.

– Ладно, просмотрю. Про личные впечатления не спрашиваю: раз рекомендуешь, значит, не сомневаешься.

– Не сомневаюсь. А что не спрашиваешь, зря. В деле не все есть. Самое главное: Волошин своих не бросает. Никогда. Старая школа. У него прадед еще с Феликсом Эдмундовичем ЧК поднимал. Когда закончится проект, пацанам будет лет по двадцать. А старлею только сорок два.

– Думаешь, пойдет с ними? Тогда, минимум, майору!

– Уверен. Причем сам пойдет, не по приказу. А насчет званий, сам присвоишь. За шестнадцать лет дослужится. Читай, выносить дело из кабинета не дам.

Артюхин покрутил головой и углубился в чтение, переворачивая листы, слюнявя палец. Не отучили в детстве от дурацкой привычки…

Кордно, лето 782 от взятия Царьграда, травень

– Ярослав? Здрав будь, дружище!

– И тебе хворями не одолету бысть, волхв. О своих летописях интересуешься?

– А то!

– Готово все. Держи, – начальник управы знатцев, ехидно усмехаясь, выложил на стол внушительную стопку бересовых листов.

Буривой оценил толщину стопки, задумчиво почесал затылок:

– А если в трех словах?

– Можно и в трех, что уж! Русь, русские, князь, – не скрываясь, засмеялся знатец. – А если без смеху, а всерьез, то слушай меня сюда, говорить буду здесь. Все, что ты принес, – очень древнее. Времен князя Игоря. Или Рюрика. Но есть много непонятого. Материал, на котором сделаны записи, нам неизвестен. Это береса[2], но состав несколько отличается от современного. Хотя уровень изготовления – современный. Понимаешь, в чем бред? Эту бересу могли сделать только через семьсот лет после написания! То есть соответствует содержанию. В заключениях все есть. Мой ученый люд, пока твою книгу изучал, чуть друг друга не поубивал. Правда там про поножовщину написана, ой правда.

Буривой быстро пробежал глазами по выдернутому наугад листку, тут же утонул в мудреных терминах и засунул бересу обратно.

– Сам-то хоть прочитал? Или, как обычно, на младших по званию и выслуге лет скинул?

– Прочитал, обижаешь! Люблю фантастику. Где ты раздобыл это чудо?

– Не поверишь. Дед вручил перед смертью. Хранится в нашем роду чуть ли не со времен основателя. И не знаю, как относиться. Деду верю, но…

– Да, твой дед не был любителем розыгрышей. Откроешь расследование? Да, чуть не забыл. Там самая нижняя – запрос на открытие дела… Чтобы ты в документах утонул, сволочь! – старое дело, еще годов десять назад произошедшее, до сих пор служило любимой темой, когда требовалось почесать языки.

– Сам такой. Кто винен, что Любаве скрытни[3] более нравятся, нежели знатцы[4]? А что насчет дела, так считай, уже. Для обоснования твоего изыска хватит.

– Кто бы сомневался, мы, чай, не тевтоны дикие. У нас все по запросу сугубо. Без запроса даже до ветра не сходишь! – недовольно буркнул Ярослав.

– И тебе Даждьбог в помощь!

Вернувшись в свою служебную горницу, Лютый выложил на стол пустую папку с типографской надписью «Дело №____», вписал номер и подшил свежее, только написанное постановление на расследование и документы, выданные знатцами. Изучение странной рукописи, испокон веку хранившейся в роду Лютых, приобрело официальный статус.

«Я плохо помню жизнь до Проекта. Родителей мы не знали. В наших делах записано, что мать умерла родами, не выдержав нас троих. Странно, в те годы медицина достигла приличного уровня, и подобная смерть была редкостью. Возможно, нам просто не повезло. Отец отказался от детей, не решившись взвалить на себя такую обузу. Нам была уготована жизнь бездомных сирот, если бы не прадед. Как он в семьдесят с лишним решился взяться за воспитание троих младенцев? Как удалось добиться разрешения? Загадка, ответа на которую я не знаю. Но дед сумел, подарив нам четыре года нормальной жизни до своего инфаркта. Очень важных года, первых в нашей жизни.

Моя память сохранила образ крепкого сухонького старика с неизменной доброй улыбкой на губах. Его биографию я узнал незадолго до Выхода. Фронтовик старой и страшной войны, мы знали ее как Великую Отечественную, а вам лучше не знать вовсе, дед трижды терял семью. Родителей и братьев во времена лихолетья. Жену, двух сыновей и невестку в автокатастрофе. И внучку. Из-за нас, правнуков. Или врачей. Прадед не разбирался и не искал виноватых. Наверное, он знал, что осталось недолго, и спешил подготовить несмышленышей к жизни в жестоком окружающем мире. Мы постоянно куда-то бежали, где-то прыгали, лазали по каким-то развалинам, стучали кулаками по мешкам… Прадед всегда был рядом. Пока изношенное сердце выдерживало заданный детям темп. Всего четыре года.

Не знаю, что было бы, попади мы в детдом сразу после рождения. Наверное, очень тяжело. Дети слишком жестоки, чтобы щадить друг друга, и только очень сильные способны выжить в этой стае. Но мы попали туда четырехлетними. Втроем. И после школы прадеда. Нас немедленно решили проверить на прочность. Их было больше. Они были старше. Но не умели ни драться, ни, что еще важнее, терпеть боль. И поле боя осталось за нами. Достаточно убедительно, с тех пор не лезли. А нам никто не был нужен. Мы хотели назад, к деду. И, не желая принимать факт его смерти, все крепче и крепче держались друг за друга.

Собственно, та первая драка – единственное четкое воспоминание о детдоме. Кроме того момента, как нас забрали в Проект. Тогда нас впервые попробовали разлучить…»

Подмосковье, год 1991 от рождества Христова, июль

Старенький «пазик», нещадно пыля и подпрыгивая на ухабах, пробирался по дороге, которую и проселочной назвать не поднималась рука. Так, направление, на котором деревья не так густо растут. Волошин нехорошими словами поминал про себя матерей строителей и районного начальства. Могли бы и получше тропку проложить. К детдому ведь идет, а не к садовому товариществу учителей и медработников. За каким хреном его вообще засунули в такую глушь? Ясно, что никто из нормальных преподавателей сюда не поедет. Особенно если учесть размер педагогических зарплат. Разве что совсем бездари и неучи. Вот и поналезло всякое охвостье… Неудивительно, что там творится такой бардак…

Да и ладно. Пусть Министерство образования думает. Его задача совсем другая, уже почти выполненная. Полтора десятка детей трясутся в салоне автобуса. Почти всех собрал. Остальные или уже на месте, или подвезут в течение ближайших дней. Самолет сегодня ночью. Дальнейшие сборы осуществляться будут уже без него. Его дело теперь – с детьми работать. И сын рядом. Хоть и погибли мы с ним официальным образом. Неутешные сотрудники провели опознание Волошина Сергея Ивановича. С чем Андреева Сергея Петровича несколько позднее и поздравили…

Сергей покосился вглубь салона. На задних сиденьях плотной кучкой сидела причина, по которой бедному автобусику приходится кряхтеть полумертвым мотором на этой «терке». Близнецы Холаневы. Два брата и сестра.

Пока забрал, чуть директрису не убил. Никогда на женщин руку не поднимал, а тут прямо взъелся. Да и сама виновата. Не стоит детей бандитами называть. И воспитатели должны быть приятными людьми с добрыми глазами, а не громилами нерусской наружности… И с малыми общаться уметь.

Сергей же мигом договорился с близнятами, хоть и не педагог ни разу. Просто по-человечески спросил, из-за чего сыр-бор разгорелся. По-человечески! Ключевое слово.

А если ты вместо нормального разговора предпочитаешь применять силу, то не удивляйся, если в твою голову прилетает цветочный горшок. Хоть и брошенный слабой детской ручкой, зато большой и из окна второго этажа.

Да и не такие уж слабые у Холаневых ручки. Швабра в руках малой внушала уважение. Особенно ребрам «воспитателя».

Сергей вдруг понял, что улыбается. Тот, кто выполнял первоначальный отбор, в детях не ошибся. Четырехлетки вчистую переиграли взрослого мужика. Да, втроем. Да, максимально использовав эффект неожиданности. Но ведь переиграли. А насчет неожиданности – это ведь еще догадаться надо. И слаженность действий какая! Но главное даже не слаженность. Главное – решимость, с которой дети бросились в совершенно безнадежную схватку. Очень нужны люди, которые друг за друга готовы до конца. Так, как эти мелкие… Либо втроем едем, либо втроем остаемся. И не прошибить. К любым подвигам готовы. Второй раунд вряд ли закончился бы в их пользу, а все равно…

Впрочем, второго раунда Сергей не допустил. Наорал на воспитателей, поговорил с детьми, разобрался в ситуации и принял волевое решение. Нагорит, конечно, от генерала, не было девчонок в плане. Плевать, Холаневу он не отдаст. Нелегкая ожидается у малышки жизнь. Но здесь и такой не было бы.

Так что пусть та лярва сама разбирается, как ей документы проводить. По морде видно – справится. Та еще «пергидрольная барышня», в роновских интригах искушена по самое не хочу.

А школа у малышни видна, не отнять. Ай да прадед! Умели в Красной Армии бойцов готовить…

«Никто не объяснял, зачем нас забрали в Проект. Но там было гораздо лучше, чем в детдоме. Постоянные тренировки напоминали старую жизнь. Да! Нам поменяли имена. Сестра из Наташки стала Нежданой, Борька – Бурым и только я остался Мстишей. Впрочем, не исключено, что и меня звали как-то иначе. По странному выверту психологии детские имена брата и сестры запомнились, а собственное – нет. Неважно. Нас учили постоянно. Гоняли без остановки. Благо, наш родной полигон был виден из окон, а организовать «борт» в пустыню проблемы не составляло. И прикрывали очень хорошо, несмотря ни на что. Учили бегать, плавать, ходить под парусом и на веслах. Драться с оружием и без, стрелять из лука и арбалета, ездить на лошади…

Позже в программу обучения ввели огнестрел. Мы ходили по тайге, тундре и горам зимой и летом. Тренировки воспринимались с радостью, они напоминали о прошлом, о прадеде, учившем жить именно так.

Еще нас обучали самым странным вещам. Совсем ненужным на первый взгляд. Например, находить по сотням мелких признаков залежи руды. Плавить металл, перековывать крицы в мечи и лопатки плугов… Сеять рожь, пшеницу и клевер. Выращивать картофель из семян. Лечить давно побежденные болезни, зашивать раны и делать операции. Всевозможным наукам. Не только математике и физике. Даже забытая в остальном мире риторика нашла себе место в учебной программе. И языкам. Не английскому, столь любимому в те годы, а странным, экзотическим. Старославянскому, латыни, греческому, древнегерманскому, китайскому и арабскому, грузинскому и армянскому, сербскому и венгерскому. Военной тактике и стратегии. Всего не перечислишь. Нашим сверстникам такое и не снилось. Даже в Оксфордах и МГУ.

И истории. С основным упором на древнюю. До двенадцатого века включительно. Мы не знали, что такое свободное время. У нас не было обычных игр и художественных книг. Мы играли в тренировки и читали учебники вместо художественных книг. Хотя нет, вру, были и художественные. Не детские сказки, а тщательно отобранные произведения, призванные воспитывать, а не развлекать.

Насколько я могу оценить с высоты прожитых лет, на нас работала Система. И каждый шаг был очень хорошо организован и продуман.

А потом нас стали учить смерти. Приучать к виду крови, хлещущей из распоротого мечом тела. Нашим мечом.

В «Дубраву» привозили преступников. И мы их убивали. Не ради убийства. Они не были связаны. Им давали оружие. Копья, топоры, иногда – мечи. И обещали свободу и чистый паспорт в случае победы. Тати плохо владели таким оружием. Но разница в возрасте, опыте и привычке убивать уравнивала шансы. Так им казалось. Почти все выходили на бой с довольной улыбкой. Кое-кто с улыбкой и умирал.

Удивительно, но повезло лишь одному. Глупая случайность, блик солнца в глаза, скользкая трава, и плотницкий топор крушит детские ребра. Лишь один из нас погиб в схватке. Гораздо больше потерь было из-за собственной глупости. Отравления, укусы, забывчивость или невнимательность. Наверное, наши воспитатели точно оценивали подготовку подопечных, прежде чем выставлять на бой.

Сначала детей было много. Со временем становилось все меньше. Кого-то, как я понял значительно позже, не выдерживающих темпа, увозили. Кто-то ломался.

Через шестнадцать лет нас осталось пятьдесят человек. Но уже не тех детей, что когда-то привезли на базу. Пятьдесят крепких двадцатилетних парней, блестяще подготовленных, лучших из лучших. И Неждана, сестренка, выдержавшая безумную гонку наравне с нами.

И тогда нас собрали, чтобы объяснить, ради чего все это делалось. И вторично попытались разлучить нашу тройку…»

Сибирь, объект «Дубрава», год 2007 от Рождества Христова, март

Общие собрания в «Дубраве» были редкостью. Даже не редкостью. Вообще их не было никогда. Конференц-зал простаивал большую часть времени, стараниями завхоза постоянно заполняясь непонятными ящиками и коробками. Разве что редкие занятия по риторике здесь проводили, чтобы воспитанники получили практику выступлений в больших помещениях. Да и не каждое занятие. Куда чаще выносили в лес и на поля, невзирая на дождь и снег. Обычно после марш-броска. Совмещали приятное с полезным.

Еще в конференц-зале одно время собирались группы перед зимними выходами. Удобно разложить барахло на большой площади, чтобы аккуратно все пересчитать и ничего не забыть. Но в последние годы перестали. За ненадобностью. Все, кто что-то забывал, уже давно отсеялись.

А вот сегодня созвали всех, даже дежурных из состава «курсантов» поснимали с постов. Из-за такой неожиданности собрались аж за полчаса до назначенного срока. Отроки маленько пошумели, перебрасываясь шуточками да подначивая Неждану. Это как положено. Никому не удалось к девке прислониться, но каждый надеялся пробиться к ее сердцу удачной остротой. Девушка в долгу не оставалась, а язычок у нее был куда острее мужских…

Наконец, появились командиры. Легкий гомон в горнице плавно перешел в шепот и вскоре затих. Начальство явилось все: воевода Серый, профессор Николай Васильевич и генерал Кубенин. Профессора на базе видели редко, он все больше мотался по городам и весям, утрясая внешние проблемы. Генерал и вовсе появлялся раз в три-четыре месяца. Смотрел на тренировки дружинников, улыбался в усы или недовольно качал головой и уезжал, перекинувшись парой слов с воеводой и профессором. А сейчас вот пришел на собрание. Было с чего погомонить, но привычка к дисциплине пересилила: замолчали.

А поднятая рука воеводы заставила закрыть рты даже самых отъявленных болтунов.

– Ну что ж, мои дорогие воспитанники, – начал речь профессор, – обучение ваше подошло к концу. Осталось только назвать причину столь своеобразной подготовки. – Николай Васильевич мелко засмеялся. – Я знаю, что ваши светлые головы выдвинули не один десяток версий. Кое-кто подобрался очень близко!

– А я тебе что говорил? – плохо скрываемым басом прошептал кто-то на задних рядах, склонившись к собеседнику.

– Тихо! – рявкнул Серый.

Зал выжидательно замер, словно перед броском. Никто не думал, конечно, что подобное обучение проводилось исключительно по прихоти заведующего учебным процессом. Уж больно специфические навыки давались в «Дубраве». Естественно, предположения строили все. В основном, во время выматывающих кроссов, когда ноги работают, руки ритм отбивают, а голове заняться нечем. Но ничего путного придумать не смогли. Где в двадцать первом веке могут потребоваться навыки владения, к примеру, мечом и луком? Разве что в черной-черной Африке. Да и то, там сейчас больше на «калашников» полагаются. А из холодного оружия применяют только разделочные ножи…

Профессор тем временем продолжал.

– Так вот, готовили вас специально под одно-единственное задание. Скоро мы сможем открыть портал в прошлое. Если точнее, в десятый век. Вы пойдете туда. Единой дружиной. С заданием – предотвратить феодальную раздробленность Руси. Историю тех лет каждый из вас знает получше краснодипломников любого истфака. Кучу ситуаций отыгрывали. И не один раз.

Профессор сделал паузу и отхлебнул воды из стакана.

– Нефигово поигрались, – выдохнул Заслав, двухметрового роста парень, входивший в лучшую «рукопашную» тройку.

– Ага, поигрались, – отреагировал профессор улыбкой. И повторил: – Предотвратить феодальную раздробленность. Как – решите на месте. Возможности наши, к сожалению, ограничены, попадете в год девятьсот тридцать девятый от рождества Христова, за шесть лет до смерти князя Игоря. И за два года до его неудачного похода на Византию. Впрочем, историю вы, повторюсь, знаете. Насколько ее вообще можно знать. Дело в другом. Обратной дороги нет. А потому каждый имеет право на отказ. Найдем, куда пристроить.

Николай Васильевич замолчал, обвел взглядом притихший зал. Тишину можно было потрогать рукой.

– Сколько вам времени нужно на размышления? – спросил генерал, кашлянув в кулак.

– Кто идет? – тут же поднялся, проскрипев неаккуратно отодвинутым стулом Мстислав, один из близнецов, вечных заводил, проказников, а заодно и братьев неугомонной Нежданы.

– Я иду, – ответил воевода. – Куда я от вас денусь. Ну и вы, кому не страшно головой вперед в прорубь махануть.

– Я с тобой, – тут же отозвался Вашко, – что ж я отца брошу, что ли?

– И мы, пожалуй, пойдем, раз на нас надеются, – хором высказались близнецы, все трое. Не уловить звонкий голосок Нежданы было невозможно.

Зал взорвался, отозвавшись общим одобрением. Отказников не было…

Серый улыбнулся про себя. Другого результата и не ожидал. Успел изучить воспитанников за шестнадцать лет. Из списков вычеркивали не только не справляющихся с нагрузками. Старались отделить и тех, кто мог испугаться, подвести, а то и предать, польстившись сиюминутной выгодой. Бочкой варенья и ящиком печенья…

– То есть все готовы? – подытожил генерал, в отличие от воеводы не скрывающий довольной улыбки. – Прекрасно! Верил в вас, ребята. Значит, идет воевода Серый и пятьдесят дружинников…

– Пятьдесят один, – поправили Кубенина.

– По списку пятьдесят человек, – удивился генерал, снова опустив глаза в документ, который, впрочем, при желании мог бы воспроизвести по памяти. Но порядок должон быть, – и одна девушка, – уточнил он. – Но посылать девчонку… – Кубенин мотнул головой, всем видом показывая свое, мягко говоря, отрицательное отношение. – Там мясорубка. Хуже любой «горячей точки». Наташа остается.

– Товарищ генерал, – снова встал Мстислав, – отпустите сестру. Ей без нас не жизнь. Да и нам без нее – тоска смертная. Не подведет она. И в подготовке никому не уступает. Вы же знаете.

Дружинники одобрительно зашумели. Неждану любили. Опекали немного, то да. Впрочем, исключительно как знак внимания, не нуждалась девушка в опеке.

– Вам что, совсем не жалко ее? – подключился профессор. – В столкновения латной конницы? Под хазарские сабли? Под греческий огонь? Девчонку?! Наталья, ну сама подумай!

Неждана поднялась со стула и пошла вперед, к президиуму. Упрямо наклонив голову и начиная слегка раскачиваться, словно «заводясь» перед схваткой.

– Во-первых, я давно уже не Наталья, – разнесся по залу язвительный голосок, когда девушка остановилась возле начальства. – Наташка надзирателей в детдоме шваброй охаживала. А я уже шестнадцать лет как Неждана. Сейчас без швабры обойдусь.

– Ножом запорешь? – усмехнулся генерал. – Как свиней?

– Зачем? – совершенно искренне удивилась Неждана. – И так справлюсь. Пальчиками, к примеру, через глазки мозги тупые достану. И пальцы оближу, – и скорчила свою самую, как ей казалось, страшную физиономию.

Зал хохотнул.

– А облизывать зачем? – поинтересовался Кубенин.

– Чтобы остальные боялись, – разъяснила девушка. – Психологическое воздействие на противника. Но дело не в этом. Вот вы за меня беспокоитесь, Николай Васильевич? А скажите, что будет со мной в большом мире? «Дубраву» ведь прикроют. Вот, например, хулиганы в подворотне нападут?

– И что, не отобьешься? – усмехнулся Кубенин. – Или побрезгуешь пальцы облизывать?

– Отобьюсь, товарищ генерал, – нежно пропела Неждана. – И не побрезгую. А вы меня от тюрьмы спасете? За убийство ведь сажают!

– Так не убивай!

– А вы нас учили как раз убивать… Да и потом, за переломы тоже сажают, – девушка мило улыбнулась. – Нет, я верю, и от срока отмажете, и в обиду не дадите. Но ведь я красивая, ко мне часто приставать будут… Зачем вам это? А если не спасете, то чем в тюрьму, так лучше в прошлое… Или моя задача – всех преступниц по тюрьмам перебить? – Неждана замолчала, выжидающе глядя на начальство.

Начальство молчало. Воевода посмеивался в усы. Кубенин уже по ходу речи был уверен, что сейчас начнет ржать и дружина, но… Парни не смеялись. Не только близнецы, вся дружина смотрела на него. Они все на стороне вздорной девчонки. И готовы отказаться выполнять приказ ради своего единства. Черт, развели тут демократию.

– Но и это не все, товарищ генерал, – продолжала Неждана после затянувшейся паузы. – Представьте, что потребуется соблазнить князя Игоря? Или Святослава того же? Не Заслава же к нему посылать, медведя нашего перекормленного? У князя от такой любовницы все на полшестого упадет и в жизни не поднимется. А то и удар хватанет!

– Да и я себя не пойму! – заворчал Заслав, тут же начав оглядываться в поисках шутников, не упускавших любой возможности позубоскалить над здоровенным, но простоватым парнем.

– Ты хоть пробовала князей соблазнять, Роксолана доморощенная? – спросил воевода, в упор глядя на и не думающую стесняться девушку.

– Так Заслав тоже не пробовал, – парировала Неждана, – а все одно мне с князем сподручней будет. Да и насчет тренировки… Пятьдесят парней есть, и времени вагон с маленькой тележкой. Надо, так потренируюсь!

– Неждана, кончай балаган! – прищурился Серый.

– Можно и без балагана, товарищ воевода, – девушка вытянулась по стойке «смирно». – Аргументы следующие: к жизни во внешнем мире я не приспособлена. Буду постоянно вляпываться в дурацкие ситуации с непредсказуемым исходом. Это раз. Второе. Все зачеты по подготовке я сдала по мужским нормам. То есть шансы на выживание в том мире имею такие же, как ребята. Третье. Иногда в делах разведки женщина может быть полезней мужчины. И плюс дополнительный меч. То есть шансы экспедиции на успех повышаются.

– Какой к херам собачьим лишний меч?! – возмутился Кубенин. – Против толкового мужика ты и секунды не протянешь. Не равняй тех бойцов с нашими неумехами. Серый, ты чего думаешь? – повернулся генерал к воеводе, не замечая ропота зала, возмущенного «неумехами». Что поделаешь, каждый присутствующий считал себя минимум на голову выше тогдашних воинов…

– Я еще вчера сказал, – откликнулся воевода. – Если помните, товарищ генерал…

– Помню, – поморщился Кубенин. – Сам ты, Волошин, дурак, вот что сказать хочу, если такую гадюку берешь под личную ответственность. А вы, товарищ поляница, – обратился генерал к девушке, – еще разок нормативы сдадите. На моих глазах. Тоже мне, заслуженный мастер спорта по бою на швабрах…

– И зачем это было нужно, товарищ генерал? – вопрос прозвучал жестко. Даже сердито. Совсем не так должен спрашивать подчиненный у начальства. Тем более самого высокого начальства. Но в конторе человек, идущий старшим на задание, имел право на такой тон. Особенно, когда задание не предусматривает возврата. – Вчера же все решили. Или за ночь наука победила, и все будет иначе?

– Не победила, – ответил генерал, – но… Понимаешь, воевода, баба есть баба! Вот пусть под угрозой половой дискриминации упрется и поработает над собой.

– Перед смертью не надышишься, – проворчал профессор. – Шестнадцать лет тренировалась, полгода ничего не изменят.

– Ничего. Хоть малость, а прибавит. Может, эта малость ей жизнь спасет. Или другому кому.

– Так вы не собирались ее оставлять? – уточнил Волошин.

– Нет, конечно! – усмехнулся Кубенин. – Сам знаешь, что здесь будет. Точнее, не будет…

– Все-таки, не будет?

– Скорее всего, – пробурчал Артюхин.

– Так может… – начал Сергей.

– Не может, – жестко прервал подчиненного генерал. – Не может…

Кордно, маломисто[5] Хотенево, лето 782 от взятия Царьграда, травень

Самобег[6] Буривой оставил дома. Мелькнула мысль проехаться, но лишь мимоходом. Ему еще не приходилось бывать в Хотенево после прокладки ветки подземки[7]. Хотелось глянуть на новые станции глазами пешехода, а не пялясь сквозь слюду[8].

Как оказалось, все верно рассудил. Столичная подземка не зря славилась на весь мир своими дворцами. Свежепостроенная ветка не подкачала, жаль только, что из окон поезда много не разглядишь. Хорошо удалось рассмотреть только конечную станцию «Хотенево», тезку маломиста столицы. Выдержанная в бело-зеленых цветах, со стремительными линиями построек станция впечатляла.

Увы, даже на такую малость никак нельзя было потратить достаточно времени.

Само маломисто мало чем отличалось от других окраин Кордно. Типичные городские окраины, как и везде. Те же многоповерховые[9] избени[10], построенные упрощенным образом, без традиционной резьбы и прочих излишеств, просторные улицы, приземистые коробки стоянок самобегов… Глазу не за что зацепиться. Скучное место. Да и доводилось старшему волхву побывать здесь ранее. И не один раз.

Нужный избень все же выделялся из общего ряда. Тоже верховка[11], но не обычная коробка, за два месяца склепанная из железобетонных плит, а красивое, не лишенное некоторой вычурности здание из красного кирпича, обнесенное кованой узорчатой решеткой высотой в косую сажень.

В последние годы властные мужи, а также розмыслы, знатцы и искусники[12] предпочитали жить на окраинах, а не в загрязненном городскими газами центре. Пошло вот такое всеобъемлющее поветрие. Вот и росли в удаленных маломистах белокостные[13] избени, горницы[14] в которых стоили дороже, чем возле Кремля.

Буривой назвал номер горницы улыбчивому стражнику[15] у ворот. Тот, улыбаясь, но все же держа гостя в прицеле внимательного взгляда, набрал сочетание на замке входной двери. Та широко распахнулась. Старший волхв кивком поблагодарил стражника и по широкой лестнице взлетел на третий этаж. Подъемники[16] особой любви не внушали. Да и если лестница есть, лучше по ней забежать. А то в дружинный зал[17] заглядывать редко удается, того гляди, пузо начнет через пояс свешиваться. Это в тридцать-то годков…

Звонок соловьиной трелью взбудоражил покой обитателя горницы на четвертом поверхе[18]. Судя по лицу, обитатель сей изволил почивать. За полдень-то… Но при виде гостя недовольная гримаса мигом пропала, словно и не было ее, тут же сменившись на искреннюю улыбку:

– Буренька! Исполать тебе! Не забываешь старика! Не стой в дверях, не стой, заходи!

– И тебе здоровья, стрый[19]! – ответил волхв, проходя в горницу. – Как ты?

– Да ничего, милостью Велеса здоров. Хотя не тот, что в былые годы…

Старик, не прекращая разговор, накрывал на стол, с юношеской скоростью бегая по обширной кухне. Маленький электрический самовар, стилизованный под старину, чайные чашечки, вазочки с вареньем… Собеседники устроились поудобнее. Отставили чашки прохолонуть малость, чтобы кипятком глотки не обжигать. В последнее время снова многим полюбился тайский чай, сильно потеснивший традиционные взвары и сбитни.

– А ты ведь, Буренька, не просто так старика вспомнил, – с улыбкой посмотрев на братыча[20], произнес хозяин, когда уже перекинулись обычными словесами про сколько лет сколько зим, да про погоду, вкупе с новейшими событиями в мире… – Не стесняйся, переходи к делу.

– И то верно, Ждан Ярославич, – тут же посерьезнел волхв, – совет нужен. Как раз по твоей страсти потаенной.

– Не такая уж она и потаенная, – хихикнул знатец, – если даже Скрытная Управа про то наслышана. А вот что в мире перевернулось, что вы в дела старые нос сунуть решили? Бед нынешних мало?

– Как видишь, мало, – сухо ответил Буривой. Не любил он намеков, что Управа мышей не ловит. Но все же сумел сдержаться и продолжил, улыбнувшись: – Вот скажи мне, стрый, кто из розмыслов лучше всех про русинов знает? Тех, из которых князь Ярослав Кордновский будет?

– Смешной, ты, братыч, честное слово, – старик не задумался ни на миг. – Да никто про них особо не знает. А вообще, – лукавая усмешка тронула старческие губы. – Пожалуй, я самым знающим считаюсь, и то многое не расскажу. А что именно вдруг занозой стало?

– Все, дядюшка, буквально все. И не занозой, а целым бревном застряло под ногтем, – Буривой снова посерьезнел. – Кто они, откуда взялись, как на Русь попали. А особливо – всяческие загадки и непонятности, с ними связанные.

Розмысл задумался. Взял уже остывшую чашку, сделал пару мелких глоточков, снова отставил. Задумался, скрестив пальцы под подбородком. Волхв терпеливо ждал. Ждан Ярославов вдруг резко тряхнул седой головой и снова вернулся в Явь из Нави, куда унесся мыслями…

– Да уж, загадок хватает. Многие ученые мужи над тем голову ломали. Не одну свитницу[21] до потолка наполнить можно. Столько отроков розмыслами стали, над сиими вопросами размышляя…

– А если вкратце? И не от рождения Рода.

– Если вкратце надо, то книгу Вукову читай. Там все и изложено. Вкратце, и повесть не от Рода, – Ждан Ярославов обиженно отвернулся и, глядя в окно, нараспев прочитал: – «Пришли во третьем годе до взятия Царьградова в земли вятичские, люди незнамые, крови славянской, себя русинами прозывающие, и было их числом в полста отроков да Неждана-поляница, да воевода Серый. И принесли весть злую, о враге страшном, татарами рекомом, да оружие доброе принесли. И были они вои великие, все как один…»

Розмысл повернулся к выжидающе замершему волхву и продолжил, уже не чеканным слогом древних летописов, а вполне обычным:

– А далее, очень резкое, можно сказать молниеносное, проникновение русинов во властные структуры окрестных племенных союзов, стремительное объединение славян, взлет технологического развития до нереальных высот. Закономерное падение Хазарского каганата, и не столь закономерное, но столь же быстрое, Империи Ромеев. Возникает Великая Русь. И снова-таки молниеносно становится первой среди государств Европы, да и Средней Азии. А еще через пару десятилетий простирает свое влияние аж до Тая! Только это ты и без меня знаешь. Вроде как в Управе зачаткам истории учат.

– Зачаткам-то учат, но вот про загадки молчать предпочитают. А они есть, нутром чую.

– Верно. Есть. Не подводит тебя нутро твое. Сплошные загадки, ежели как сродственнику говорить. Для начала – откуда те русины взялись? Скорее всего пришли с северо-востока. По крайней мере сами так утверждали. Да и путь их как раз из тех мест пролегать должен. Но, если отсюда размышлять, то поселения должны оставаться или какие другие следы вещественной культуры. А их нет. Совсем.

– Может, не нашли? По бересам всем проводили, что мол, выехали копать, а сами по селам да вескам самогонку хлестали? – хоть в мелочи, но Буривой постарался ответить на подколки дяди.

– Ну да! – старик на подколку предпочел внимания не обращать. – Пять веков самогонку хлещем. С скрытноуправцев пример берем, коим сам Вукомил завещал. Вот и затоптали все следы напрочь. Не смешно, братыч, совсем не смешно. Тайгу мелкой сетью прочесали и не нашли? Ни строений, ни развалин, ни захоронений. Даже вшивого зимника, и то нет! А то, что есть, все туземцами сооружено и до уровня русинского недотягивают. Ни одного упоминания в исторических документах до минус второго года. Ни у арабов, ни у ромеев, ни у тайцев. И в славянских источниках пусто.

– Ну, Тай-то далеко! – Варенье из морошки следует черпать большой серебряной ложкой. И повторять несколько раз. Пока Ждан отвлекся-то, соловьем распелся… Но варенье подъедать надо, а ушки на макушке держать.

– Если верить книге Велеса, то легендарные блискавицы были закуплены «весом за смарагды-камни за морем-окияном в Тай-стране».

– Далеко, да не за морем…

– Ох, Буривой, Буривой… – розмысл налил себе еще чая и улыбнулся. – Ты морошку ешь, да думать головой не забывай. «За морем-окияном» – не более чем присказка тех времен, означающая «очень далеко». Полнейшее подобие – «за тридевять земель» и тому подобные тридесятые царства. И «в стране Тай», между прочим, тоже. Так что мог быть и Тай. Вот только тайские источники это не подтверждают. А потому делать выводы, что русины имели какие-либо торговые или воинские связи с Таем – мягко говоря, неразумно. Это как сову на глобус натягивать. Вроде бы и налезла, но кругом крылья и хвосты топорщатся. А еще многозарядные самострелы имеются, на кои любители «Тайской» теории так кивать любят… Да, на Руси оружие это появилось именно с русинами. И кроме Руси они найдены только в Тае. Но! Все «тайцы» забывают, что хоть самострелы и подобны русинским, но настолько проще… – Ждан не договорил, только пренебрежительно махнув рукой.

– Так может, наоборот, тайцы их у русинов взяли? – хорошо задавать глупые вопросы, когда знаешь правильный ответ…

– Не взяли, дознатчик[22] ты мой, не взяли. Идея параллельно развивалась. Только у русинов настолько быстрее. А мечи? А брони? Их мало до нас дошло, но там уровень… У русинов было настоящее производство. С заводами, великолепным инженерным корпусом… И огромной загадкой… Потому что никаких следов!

Почти четверть часа собеседники молчали. Только крохотными глотками потягивали чай да воздавали должное варенью, исчезавшему со скоростью лежалого снега посреди летней жары.

– А еще загадки? – спросил Буривой, когда взвар уже начал выплескиваться из ушей.

– Еще загадок хочешь, братыч? Да легко!

Розмысл встал, прошелся по комнате, безошибочно вытащил что-то из ящика шкафа и протянул волхву небольшой кусок металла.

– Это что, по-твоему?

Буривой повертел бесформенную чушку в руках.

– Скажу, что металл. В этом точно не ошибусь. А предположений выдвигать не буду. Подозреваю, что сяду в лужу.

– Есть вероятность, – улыбнулся Ждан. – Но в основном ты прав. Именно металл. В начале первого века металлургия вятичей делает скачок вперед. Буквально прыгает выше головы в несколько раз. Резко увеличивается количество выплавляемого металла и повышается качество. Появляются настоящие доменные печи, а не примитивные варницы, как до этого! Вятичи начинают изготавливать сталь! Не нынешнюю инструментальную, но сталь! Про мечи-кладенцы слышал?

– А то! В каждой детской сказке вспоминают!

– Детской, – Ждан хотел стукнуть по столу от накатившего раздражения, но сдержался. Не виноват ведь брата сын, что получился настолько необразованный. – Меч кладенцом звали потому, что крицу под него на пятнадцать лет в болото закладывали. Пока примеси не отржавеют и не останется одно железо чистое! Представь, насколько процесс тормозился? И вдруг, буквально через пару лет, вятичи выплавляют сталь и в промышленном масштабе делают мечи, на порядок превосходящие все, что было до тех пор!

– Ну, прямо так уж и в промышленном? – усомнился скрытень. – Есть у нас поговорка насчет того, что врет, мол, как очевидец. Так может, и знатцам такую в обиход взять?

– Очевидцы ваши врут по слабоумию. А сталь врать не умеет! Если и преувеличиваю, то не сильно. В Царьградском походе вся дружина вятичей была вооружена именно новым типом мечей. А во Фряжском других уже просто не было! То есть за пять лет вятичи непонятным образом наковали мечей на всю славянскую армию. А наконечники их стрел пробивали доспех любого супротивника, как бересу. Навылет!!!

Старик сделал паузу, глотнул остывшего чая.

– И ладно бы только металл! А сельское хозяйство?! Переход от двуполья к многополью в течение жизни одного поколения? Минуя трехполье! Понимаешь, это невозможно из-за озарения одиночки. Надо иметь знания! Глубокое земледельческое образование. И не у одного человека, а у сотен! Не могло такого быть у вятичей. И у русинов – тоже. На то время нигде в мире таких знаний не было. А письменность. Ты в курсе, что глаголица резко меняется именно в начале новой эры? Из сорока с лишним букв остается тридцать три! Правила значительно упрощаются. Причем упрощения и изменения настолько продуманы, что дошли до наших дней. И это происходит за десять-двадцать лет! Опять жизнь одного поколения! Резкий подъем образования. В тридцатые-сороковые годы славяне грамотны поголовно! Это когда среди арабов и италиков читать умели единицы! И у ромеев до их падения было не лучше! О франках и остальных кельтах я уж и не говорю. И, как следствие, огромное количество письменных источников. Пишут все и на чем угодно! На оружии чуть ли не былины целиком вычеканивают! Жаль только, они больше запутывают, чем объясняют…

Лютый внимательно слушал. Борясь с желанием рассказать то, что прочитал. И чему поверил полностью. Он слишком хорошо знал стрыя, чтобы прерывать в середине мысли.

– Понимаешь, наша историческая школа считает, что к новой эре русичи созрели для объединения. Все союзы племен очень быстро сливаются в единый народ, и в итоге возникает сильнейшая держава… Так вот, это не так. К нулевым годам славяне сохранили множество пережитков племенного строя. Случались серьезные конфликты между союзами, между племенами внутри союзов, даже между родами одного племени. До поголовного вырезания доходило. Да, они могли объединяться для военного похода или отражения угрозы, как было при Рюрике и раннем Игоре. Походы воеводы Олега – яркое подтверждение. Так же, как и то, что в минус седьмом году вятичи вышли из-под руки киевского князя, и дело чудом не дошло до войны.

Волхв налил себе еще чая, продолжая слушать.

– Для того, чтобы объединиться, – продолжал розмысл, – славянским племенам требовалось еще лет триста. Это если придерживаться стандартных периодов исторического развития, кои мы можем наблюдать в остальных случаях. И серьезная внешняя угроза. Опаснее хазар и ромеев. Угрозы не было. Былинные татары, о которых рассказали русины, – несерьезно. И ни три, ни даже одно столетие не прошло. Буквально – одно-два десятилетия. И вятичи, поляне, древляне, кривичи, радимичи, ильменцы, даже меря и печенеги – одно государство. Чтобы примучить древлян, Рюрику и Игорю потребовалось почти шестьдесят лет. И то порой взбрыкивали. А тут огромное количество племен добровольно объединяется, резко меняет образ жизни и мчится в светлое будущее семиверстными скачками. Причем не с самого начала, а с определенной точки. Понимаешь, братыч, не бывает так. Столь стремительный взлет славян должен быть обусловлен серьезными причинами. Кто-то упорно работал на такой итог. Кто-то очень умный и очень сильный. Заранее знающий все волчьи ямы, ждущие страну на пути. Ямы обходили, засыпали, перепрыгивали… И этот неизвестный кто-то – русины. Понимаешь, выскочили полсотни из ларца – одинаковы с лица и погнали историю туда, куда хотели. Гнали до самой своей смерти. И так разогнали, что она уже больше семи столетий остановиться не может. А вот чего они хотели… Можешь считать меня фантастом, не ты первый…

– Что, называют? – поинтересовался Буривой.

– Не то слово, – грустно ответил розмысл. – Засмеяли, нормановеды ящеровы! Считают, что русины пришли из свеев! Понимаешь! Из свеев, через мерю! И это при том, что свеи в то время не мылись и плавали на гребных судах с прямым парусом! И эти полудурки утверждают, что именно свеи построили на Руси державу. Зодчие, прах их Мара побери! Да если бы не русичи, то свеи до сих пор, кроме своей селедки, ничего и не видели бы!

– А почему неизвестно? – скрытник решил вернуть разговор в прежнее русло. – Сам же говоришь, рукописей много сохранилось.

– Так там три четверти – художественные книги. Из них больше половины – фантастика. Кстати, сами эти слова появились именно в те годы. «Художественная» еще ладно, из готского к нам забрело. Но «фантастика» имеет греческие корни! Откуда у славян это слово, когда у греков и понятия такого не было? От то-то! Так что разобраться, где правда, а где вымысел, почти невозможно…

Старик махнул рукой. Волхву стало его жалко. Дело было не в том, что Ждан Ярославов приходился родным дядей по отцу. Знатец всю жизнь посвятил истории. И своим умом дошел до того, о чем Бурислав читал совсем недавно в переданной по наследству рукописи. Но дать розмыслу прочитать рукопись он не имел права. По крайней мере до того, как удастся оформить разрешение на привлечение Ждана Лютого к делу в качестве эксперта…

«Переброс прошел штатно. Если, конечно, можно применить определение «штатно» к мероприятию, проводящемуся в первый и последний раз в истории. Ворота в прошлое открылись, как планировали и куда планировали. Мелкие накладки с перепутанным днем и ночью не считаются. Могли ведь и небо с землей местами поменяться. Непроверенные технологии, в конце концов.

После полугодовой суматохи «планомерных сборов» и «небольшой проверки готовности» последних дней ночная темнота за квадратом «ворот» воспринялась как настолько маловажная мелочь, что и не разглядишь сразу. Щелчок замкнутого рубильника, и мы пошли. Никаких светящихся арок и зеркал порталов. «Ворота» совпадали с воротами. Точнее, с калиткой рядом с ними, которую профессор обмотал своей хитроумной проволокой. Калитка, к счастью, была достаточно широкой, навьюченный конь проходил. А вот телеги пришлось собирать уже на месте прибытия. А так, одна тайга за забором сменилась другой, и не будь луны, можно было подумать, что не шагаем в другое время, а выходим в очередной тренировочный рейд. Профессор предупреждал, что при открытии должен подняться ветер, но в день «Икс» на базе и без того свистело так, что и не поймешь, сильнее стало дуть али наоборот.

Времени на прохождение отводилось аж пятнадцать минут. Успели даже с запасом. Уходили не оглядываясь. Ни к чему.

Определиться с местонахождением не составляло труда. А вот с датой – сложнее. Эпоху идентифицировали, выслав под утро разведку к веске, что раскинулась десятком дворов всего в паре верст от места высадки. Полежали в кустиках, дождались солнышка, на местных поглядели. Прикинули, что век примерно наш, плюс минус. Но вот насчет точности… Языка брать не стали. Не хватало еще осложнять отношения с местными. Да и вряд ли кто из «лесовиков» мог знать точную дату. Это потом уже – единый календарь и поголовная грамотность. А те могли и вовсе себя единственными людьми под небом считать. Были такие, не в тех местах, врать не буду, но были.

В любом случае тот век, не тот – назад не вернешься, профессору свое веское «пфе» не скажешь. Вот и пошли мы на северо-запад, прикинувшись проезжими гостями. Купцами, в смысле. Ежели слово такое не забыли.

Из нашей купеческой легенды белые нитки торчали, словно из ежика иголки. Не бывало таких купцов. Любая железка на нас в этих временах стоила целое состояние. Но сразу открывать истинную личину Серый запретил. Мало ли как воспримет местный князек дружину в полста конников. Да еще и такую, что у каждого бойца меч дороже всего его княжества стоит?

А купцы, пусть и необычные, всего лишь купцы. Давно в пути – отсюда и все странности поведения. Могут и не додуматься до правильных выводов.

Увы, наших предков мы явно недооценили. Засада была организована достаточно умело. По меркам десятого века, конечно. Если бы поджидавшие не шуршали ветками так, что за километр уши закладывало, и не воняли на всю округу перегаром, у них даже могло что-то выгореть. И вроде лесной народ, с охотой знаком… Но то ли зверь вовсе непуганый, то ли слишком понадеялись на двойное численное превосходство и вконец расслабились. Не знаю. А докапываться не хотелось.

Местный руководитель был больше охотником, чем военачальником, а уж про настоящую диверсионную подготовку скорее всего даже не слышал. Так что о его планах мы узнали за версту, если не больше. И меры соответствующие приняли. В общем, ни хрена путного у «засадчиков» не вышло. Гора собственных трупов не считается.

Зато выяснились и текущая дата, и геополитический расклад в окрестных лесах и степях. Заодно подивились на рожу предводителя мерян. Надо было видеть, с каким удовольствием воевода его прикончил…»

Земли меря, лето 6447 от Сотворения мира, травень

Караван остановился, не доехав до засады пары сотен саженей. Встали на большой поляне, собираясь то ли трапезовать, то ли и вовсе на ночлег укладываться. И сколько их ждать? Мешко даже хотел скомандовать дружине начинать сечу, но пришлые споро установили возы в круг подобием гуляй-города, и князь передумал.

Мешко Меченый громко называл себя князем, а свое войско – дружиной. Но вся его громкость была напускной. Мешко дураком не был. И понимал, что вся его «дружина» против настоящих воинов не продержится и части[23]… А пришлые смотрелись бойцами.

Опасные. Именно так хотелось Меченому описать первое впечатление. Крепкие, поджарые, без лишней груды мыщц на костяке, без дурного мяса, что больше в тягость, чем в пользу. Сжатые готовой к броску змеей. Ядовитой змеей, надо уточнить. Но не той, что кидается при первом намеке на угрозу, а той, что всем видом своим говорит – бойся меня, самозваный князь, бойся!

Все воины были разные. Кто темный, подобно хазарину, кто волосами как спелая пшеница… У кого глаза косят прищуром степных лучников, а у кого распахнуты, словно в вечном удивлении.

И все были одинаковыми, несмотря на разность. Чем – внятно Меченый сказать не мог. Слов недоставало. Но вот проступало сквозь всю разность что-то общее. Словно у мечей, вышедших из-под молота одного и того же коваля. Неуловимое сходство. Выражение ли глаз, манера стоять, двигаться…

А еще оружие. Хорошее оружие. И никак себя не убедить, что караванщики держат его лишь перед девками красоваться.

Ну то ладно. Мешко – князь, а не волхв и не дознатчик. А еще точнее, правитель захолустной вески, промышляющий между делом на большой дороге. Ему больше пристало не катать в голове темную гальку боязливых мыслей, а прикидывать, как коней таких добрых в свой табун угнать. Да за сколько золота такой меч купец возьмет. Тот, что приезжает посланцем другого купца, который в граде Киеве сидит. Тот, киевский, обещает много, но и делает немало…

А повезет, так даже треть богатства этого ухватить и до княжеского кремля рукой подать. Настоящего кремля. Из камня ложенного, а не лозой обнесенного… «Великий князь народа меря Мешко Меченый!» Эх, хорошо звучит! А ежели так пойдет, то и родимое пятно на рано облысевшей голове в цвет станет. Имя его прославится так, что все позабудут, что «Меченый» в обидку дано. Бояться будут! А там и на Киев пойти можно… Но сперва надо взять тот скарб бесценный, что рядом сейчас. Так близко, только руку протяни…

Рано руку тянуть. У скарба хозяева есть. И воины они добрые. Руку, по-глупому протянутую, по самую шею обрубят. Харалугом. Мешко не медведь, чтобы на рогатину брюхом лезть. Он видеть умеет и слышать. Вот и не будет наскоком брать, на стены возов карабкаться. Он полежит, подождет. И возьмет свое, когда луки дружины сделают должное.

Гостей-то с полсотни будет. Да и если считать со смердами и возницами. Или меньше? Вроде разведчики говорили о полусотне!

Мешко поерзал, пытаясь уползти с сучка, неведомым образом вдруг оказавшегося под брюхом, снова присмотрелся к кругу возов. Вроде как меньше люда вокруг них стало. Куда остальные делись? Все на виду, не могли утечь незаметно. Забеспокоившийся Меченый начал пересчитывать людей, но проклятые пришельцы мурашами сновали туда-сюда, сбивая мерянина со счета. В третий раз, сбившись в начале седьмого десятка, князь плюнул: ошибся, конечно, и не раз. Но коли семь десятков по счету вышло, то все пять на месте. Просто тех, кто в возах, не видно. Ну и боги с ними. Как поедут, все на виду будут. Все под стрелы подставятся.

«Князь» расслабился, выгоняя лишнюю тревогу из тела и раздумий. Тихо прошептал, не поворачиваясь:

– Йохал! Скажи всем, ждать будем!

Охотник, что по праву был десницей, бесшумно исчез, лишь ворухнув напоследок листвой. Мешко устроился поудобнее и продолжил наблюдение за поляной.

Прошло немало времени, а пришлецы не проявляли желания продолжить путь, так и продолжая свое коловращение… Юмол с ними, если не двинутся с места, то ночью…

Додумать Меченый не успел. Тихо зашелестели ветви за спиной.

– Йохал, ты? – успел выдохнуть князь.

Крепкие руки прижали к земле, ткнув лицом в траву. Веревочная петля захлестнула горло. Тут же натуго замотали руки. Мешко попытался крикнуть, но в открывшийся рот забили тряпку. Добро чистую, а не ношеную портянку…

– Взял старшего! – тихо буркнул нападавший.

Несколько вздохов было тихо. А потом…

Мешко пнули в бок, вздернули на ноги и, не хоронясь, потащили на поляну, к возам. Кроме князя, «купцы» вели еще с десяток его людей. Связанных, подобно Меченому. А остальные где?

Пленных подтащили к здоровенному мужику лет сорока, небрежно уронили тому под ноги.

– Вот, воевода, – доложил один из тащивших. Не по-вятичски. По-русски. Почти так купец киевский говорил… – Остальных кончили. Многовато их, задолбались в корень.

Убили? Всех? Неприятный холодок пробежал по хребтине, отдавшись испариной на лбу… Он же сотню привел с двумя десятками! Да, пусть воины не самые лучшие, но охотники же все! К ним не подобраться, как к глухарю токующему! Но подобрались. Как?!

– А вот этот у них за старшего, пожалуй! – продолжал дружинник, снова ткнув носком узкого сапога Меченому под ребра. – Одет побогаче. И морда наглая.

Воевода наклонился над пленником, и, даже не начав разговора, обеими ладонями хлопнул тому по ушам. И уже потом, когда Меченый сумел проморгаться от навернувшихся от боли слез, спросил:

– Звать как?

– Мешко, – произнес тот, решив не артачиться зря. Уж больно нехорошо смотрел купец на его голову, – князь Мешко Меченый.

– Кня-а-азь, – протянул воевода, суровым взглядом тут же пресек смешки сгрудившихся рядом дружинников. Именно дружинников, не бывает у купцов воевод… – Нет, дорогой мой, любимый человек! Брешешь ты, как пес шелудивый. Князья на дорогах грабежом не промышляют. Из тебя князь, как президент Советского Союза. Такое же непотребство сплошной полосой. Если расскажешь то, что посчитаю важным, умрешь легко и быстро. Если нет…

– Что тебе рассказать? – спросил Мешко, собрав остатки решимости. Слишком уж сильно от воеводы дышало Навью. Льдом, спрятанным в бойницы глаз, царапая испуганно бьющееся сердце.

– Все.

Меченый говорил долго, ничего не скрывая. Отвечал на вопросы, не удивляясь тому, что воевода, так и оставшийся безымянным, спрашивает то, что знает каждый чуть ли не от рождения. Отвечал, не пытаясь скрыть или запутать чужеземцев. Какой смысл, если рядом допрашивают его людей, и большинство из них не будет врать. А так…

Воевода не обманул. Несостоявшийся Великий Князь даже не услышал, как свистнул клинок.

Серый вытер меч об одежду убитого, вбросил в ножны и произнес, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Удивительно похож. Даже речь. Язык, считай, другой, а интонации те же. И имя…

Кордно, лето 782 от взятия Царьграда, разноцвет

– Лютый! – голос воеводы в разговорнике гремел так, что его, наверное, можно было услышать далеко за пределами службицы Буривоя. – Стрелой ко мне!

Выяснять, чем так недоволен старший, волхв не стал. Бесполезно и бессмысленно. Все равно лишь обругает. А через пять частей само прояснится. Да и не по чину задавать лишние вопросы. Вместо этого поправил и так идеально сидящую кашулю[24], задумчиво окинул взглядом стрелки на портах и, прихватив папку с краткими обзорами по ведомым делам, двинулся к начальству. Борясь по пути с желанием присесть на какой-нибудь из диванчиков, в избытке разбросанных по коридору, и заснуть. Утро вечера, говорят, мудренее… Но времени терять не стоило. Воевода терпеть не мог неопрятности во всем, от одежды до скорости выполнения приказов.

У дверей служебной горницы воеводы скрытень остановился, еще раз проверил, как сидит одежда, и уверенно шагнул внутрь.

– Старший волхв Лютый по распоряжению твоему прибыл, воевода! – доложил он, вскинув правый кулак к сердцу.

– Прибыл, говоришь? – похоже, за короткое время, прошедшее с момента разговора, воевода успел немного остыть. Но только немного. – Тогда расскажи, что за удню[25] ты мне принес? Это что? – хозяин кабинета протянул подчиненному запрос о подтверждении открытия расследования. – Заняться нечем?

Воевода Пинегин самодуром не был. Да, вспыльчив Богдан Завидов не в меру, но и отходчив. А скрытник был от Рода, то не отнять. И доводы выслушивал обязательно. Когда выкричится, раз уж вспылил сгоряча, тогда и выслушает, лишь только пережди. А потому волхв стоял, с некоторым переигрыванием пожирая начальство глазами.

Наконец Пинегин выдохся.

– Ну, объясняй, – буркнул напоследок, – вижу, что не согласен.

– Не согласен, воевода, – подтвердил Лютый. – Перед смертью дед рукопись передал. Или летопись, не знаю, как правильно. Книга передавалась в роду по мужской линии.

– Ты бы еще от Рода начал! – опять вспылил Богдан. – Читал я твою бересу! С чего взял, что эта книга не сказка, что детям перед сном читают?

– Древность летописи знатцы наши подтвердили. И со Жданом Лютым общался. Книгу не показывал, так и лежит дома. Розмысл сам почти додумался до того, что там написано.

– И что? – Пинегин распотрошил в пепельничке соломину[26] и утрамбовывал начинкой короткую трубку-носогрейку.

– Для дальнейшего расследования необходим доступ к воинским знатницам[27]. У нас нет таких устройств.

– Какие, к Ящеру, знатницы? У тебя на руках сочинение древнего писаки, который пива обпился. И мнение твоего стрыя, которого коллеги иначе, чем фантастом, и не называют. Ты хоть про это в курсе?

– В курсе, но… – смутился Лютый.

– Что «но»? С чем разрешение на воинские знатницы просить? И какое отношение это дело имеет к нам? Ты мне тут глазами не хлопай. Не отрок ведь, чтобы нашкодить и в кусты. – Воевода, наконец, высек искру из огнива и закурил трубку, выдохнув первое колечко дыма. Пинегин был приверженцем старых способов и для курения приемлил лишь живой огонь.

– То, что написано в книге, может оказаться правдой, – вот и время пришло козыри на стол класть…

– Это что-то меняет? – дымные кольца шли одно за другим, рассеиваясь под потолком, под замедленными движениями лопастей воздухомешалки[28]. Ей тоже было жарко.

Лютый потянул тугой воротник:

– Очень многое меняет. Если путешествие во времени осуществимо, значит, есть возможность править историю. А это, безусловно, наше дело. Не хочется мне, воевода, проснуться в том мире, который в летописи прописан. Неуютно мне там будет. Да и любому русичу, – нервно хохотнул волхв.

Пинегин задумался.

– Пожалуй, да. С нежданной стороны зашел, молодец. Но уж больно бредово смотрится. Вероятность-то сам прикидываешь?

– Вероятность меньше, чем пыпырка у комара, – согласился Лютый. – Но если она есть? Обязаны проверить. Если прозеваем, в том наша будет вина. Моя да твоя.

– Не могу я с таким наверх пойти, – покрутил головой воевода, отложив трубку. – Но проверить должны, в том ты прав. А что тебе от знатцев воинских требуется?

– Возраст установить некоторых предметов, – обрадованно ответил Лютый, не скрывая радости. Получилось ведь! – Включая холодное оружие. И назначение. Могут и наши, но лучше вояки.

– Не доверяешь Ярославу?

– Доверяю. Книгу он проверял, – отверг несправедливый упрек Буривой. – Но тут именно вой нужен. Они…

– А саму книгу им не дашь? – вопросил Богдан Завидов.

– Не, перебьются. А то начитаются на ночь, потом до зари не заснут.

– Это правильно, – одобрил воевода. – В общем, так. Дознание твое я продлить дозволяю, на старом порядке. По розмыслам ты ходить и так можешь. Запрос, что на дружинных знатцев отправлять будешь, отпиши как по делу татей нохчских. У тех дикарей любое оружие к месту будет. На это дозволения письмового не даю, понимать должен.

Буривой кивнул. Как не понять, воевода чист останется, даже если по-худому пойдет. Правильно все. Иначе и быть не может.

– А как наберешь резонов в достатке, то там и посмотрим, давать делу ход, али вопрос того не стоит. Понял?

– А то ж, – ответил Буривой, на большее и не рассчитывавший, – разреши идти, воевода?

– Иди уж…

«Меря… Интересные ребята. Мы представляли их дикарями-охотниками. Отчасти так и было. Но только отчасти. Среди меря встречались и земледельцы, и скотоводы-кочевники. Большой союз родственных племен. И каждое жило как больше по душе. Ну или как мерянские боги подскажут. Резкий парень Мешко был единственным воинственным вождем в округе. Хотя, может, дело в том, что мы на ноль помножили всю его дружину без потерь, напрочь отбив желание аборигенов даже косо смотреть в нашу сторону. В те времена такие намеки понимали не хуже, чем в наши.

Но их деревеньки мы старались обходить стороной. Во избежание, как говорится. И дело не в том, что могут по ночи попытаться шомполами в ухи перетыкать. Незнание местными микробиологии науку эту не отменяло. Мы, конечно, ничем не болели лет по пятнадцать уже. Но мало ли какой вирус мог «безбилетником» приехать. А до Черной Смерти еще четыреста годков. Решили в этом вопросе прогресс пинками не ускорять. Хотя могли без проблем в любую деревню заехать, все равно раньше или позже придется, не век же по лесам мыкаться.

Местные все белые, европеоиды, глаза разве что черные преимущественно. Так и мы не «арийцы», кого только не водилось. Настоящий монгол даже был.

В конце концов в один из городков заехать пришлось. Местный князек с многообещающим прозвищем Кучка приглашал уж больно настойчиво. Выехал поперек дороги с хлебом-солью, культурненько, без малейшего хамства попросил зайти в гости. Ярый начал даже прикидывать, не срубить ли того Кучку. Уж больно он лебезил. Прямо без мыла норовил в это самое заползти. Но Серый решил не отказывать. Кучка смотрел словно побитый пес – жалобно и просительно. Воевода еще смеялся, мол, цыган медведя по пути потерял. Да и интересно было проверить кое-какие гипотезы. И на город взглянуть стоило.

Ведь если данное поселение зовется Москва, расположено примерно, где должна Москва стоять, а рядышком течет безымянная река, впадающая в Оку, то скорее всего, это Москва и есть. А то, что еще двести лет в летописях ни одного упоминания – дело десятое. Как и то, что данное поселение и на приличное село-то с трудом тянуло. Правда, стены имелись. Деревянные. Немного ниже, чем «этажерка» полосы препятствий нашей базы.

Кучка слово сдержал, не хамил, не возмущался, на пиру травить не пытался, а утром, не чинясь, отпустил дальше. Мы тоже сильно не шумели. Попировали, посмотрели на крепостицу, еще и не мечтающую стать Кремлем, и двинулись себе, недоумевая, с чего вдруг князь оказал такой почет проезжим купцам. Загадкой осталось и через годы, когда Москва, как и вся окрестная земля, присоединилась к Вятичскому Княжеству. Видать, хороший нюх у князя был. Жаль, от смерти скорой на зимней охоте не спас. А то спросили бы обязательно.

Впрочем, все интересно было, но не особо. Впереди лежали земли вятичей, первых славян на нашем пути. Вот там и застряли. Вятичи ждали хазарского набега…»

Кордно, лето 6447 от Сотворения мира, травень

На княжеском подворье последние дни не протолкнуться. А как иначе, если стекались в Кордно воинские отряды от всех племен, дабы единой силой дать отпор хазарским находникам, вновь вспомнившим о временах, когда вынуждены были вятичи платить дань Итилю. Похоже, прослышали хазары, что вынесли старейшие киевской дружине хлеб из еловых опилок, и задумали вернуть к рукам прежних данников.

Сегодня пришлось вятичам пожалеть о гордости. Не так уж и велика была киевская доля, что наложил Олег-воевода на лесных жителей. Зато о хазарах и помыслить никто не мог. А теперь? Не зря князь Игорь, когда сообщили ему про кордновское самоуправство, не стал ратиться с соседями. Только пожал плечами, да и произнес: «Не хотите защиты моей – неволить не буду. Не стоит ваша дань крови моих гридей. Но придет беда – подмоги не ждите! Вот мое слово, и с него не сойду!»

Посмеялись тогда… А вот и она, беда. Пяти лет не прошло, как хазары идут силой превеликой. Гонцов к киевлянам все же послали. Оно, конечно, может и отказать Игорь, в своем праве князь, если слово нарушать не будет. Но вдруг решит подмогнуть? Все же Кордно Киеву не враг. Есть кровь промеж вятичами и киевлянами, но даже не ручеек. И тем более не море, что между ними и хазарами плещется багряными волнами. Степняки ведь и полянам враги, и радимичам. Разгромить общего недруга для всех благо. Но уверенности в подмоге от тех, кого не так давно обидели без причины, мало было.

Оставалось на свои силы надеяться. А сил тех, хоть и немало числом, да неизвестно, хватит на супротивника или нет. У хазар в набеги ходят вои бывалые, умелые. А в вятичском войске большинство – ополчение родовое. Конного войска – горсть. Потому и непонятно было, чем закончится схватка, для того и собирались все силы в столице, готовясь выступить навстречу супостату. Соглашаться на хазарскую дань вятичи не собирались. Слишком уж страшны были эти поборы.

Вставали прибывшие отряды не в княжеском тереме, а на старых полях за городом, предпочитая простор городской скученности, но и на подворье постоянно отирались все кому не лень. И княжеская дружина, то уж как полагается. Ей здесь самое место.

Вои верили в удачу ратную, а потому хорошего настроения не теряли. Друг друга подначивали постоянно, нередко проверяя в шуточных поединках крепость не языка, но воинских ухваток. Людей смотрели, себя показывали, а заодно и подмечали новое, что завсегда пригодится в сече.

Сегодня в детинце новое развлечение – обоз купеческий. Торговые гости, которые ходили на многие версты, своим появлением вятичей радовали редко. Да, считай, никогда и не радовали. Нету у местных товара, заради которого стоило сквозь леса продираться. Основные торговые пути лежат южнее, по хазарским степям, где опасность издалека видна. Или западнее, вдоль Днепра-реки, через Киев Великий.

А вот эти взяли да пожаловали. Не ко времени. Да и вообще… Странные купцы, совсем не похожие на торговых гостей. Пришли не из дальних арабских земель, пройдя через хазар, не от полян, не с варяжского севера и даже не из Булгара, откуда как раз приходили караваны самых бедовых торговцев. С северо-востока пришли, из Меряни, где стоящего товара отродясь не водилось. Кто оттуда мог заявиться? Сами меряне и могли. То есть пара телег, груженных меховой рухлядью да лесными ягодами, и десяток охранников. И зачем, спрашивается? У вятичей и самих куницы с белками чуть ли не по головам бегают. И шкуры каждый муж добывать может. Нету смысла с таким товаром торговать ездить.

Но ведь пришли, и немалым обозом пришли. С десяток крепких добротных возов, да таких, кои и бывалые люди ни разу не видели. Добрые полсотни охраны, молодцы как на подбор, один к одному. Справа воинская у охраны отличная. И хоть видно, что в деле бывавшая, однако новая и года не прослужившая. И у всех одинаковая. Опытному глазу сразу видно: не обычная купеческая охрана и не наемники. Добрые воины, дружина чья-то, не иначе. Такие с купцами редко ходят. Хотя жизнь – такая штука, что порой как выкинет чего, и сидишь, лоб щупаешь, от шуток боговых оклематься пытаешься. Так что всякое бывает.

Вот коней боевых никто в возы запрягать не станет. А эти запрягли. А почему? Просто все. Нет у них других коней. И в возах, и под седлом, идут из одного табуна скакуны. Да красавцы, что не зазорно киевскому князю в подарок послать, чтобы ромеи обзавидовались. И под ярмом? Каждый как половина Кордно в золоте выйдет! Что же за товар притащили, если такое позволяют? И какой товар взять рассчитывают?

И еще один вопрос. Как таких Мешко Меченый пропустил, вождь мерянский? Неужто отбить не пытался? Быть такого не может! Откупиться от Мешко невозможно. Меря откуп берет. А ночью набег устраивает. Каждый знает. Да и не будет Меченый разговоры разговаривать. За него обычно из засады луки да самострелы гостей привечают. Но ведь прошли. Как?

Кстати, а где купцы-то? Охрана вся на виду. Ладные молодцы, но молодые все. Лишь один постарше, он, что ли, купец будет? Больше на воеводу похож…

Буревой, присев на завалинке у стены, внимательно наблюдал за купцами, стараясь рожу держать попроще и особого интересу не выдать. Сорвал былинку, отряхнул от пыли, чтобы на зубах не скрипела… Старший из гостей, на пару с одним из молодых, даже не отряхнув дорожную пыль, отправился к князю. Остальные неспешно расположились вокруг возов. Кто наверх взгромоздился, кто рядом прикорнул. Никто в окрестную суету, схожую более с рыночной, не сунулся.

Взгляд опытного воина скользил по внешне расслабленным телам. Нет, не отдыхают. Охранники напоминали согнутую ветку, в любой момент готовую распрямиться и ударить неосторожного путника, вышибив тому глаз.

Ой, как весело-то… Крепкие ребята. Но не крепче же его! Недаром равного Буревою среди вятичей нет! Да что среди вятичей, самого Вышату, знаменитого киевского поединщика, в двух из трех потешных боев победил. А ведь тогда вятич еще в силу не вошел, всего семнадцать зим было. Сойдись они сейчас, тяжело Вышате придется. В землю по уши войдет. Если примет земля полянского наглеца.

Буревой подошел поближе, выплюнул изжеванную травинку, с шумом прочистил нос, «украсив» соплей ближайший куст, и громко спросил:

– Эй, гости торговые, издалека путь держите?

Охранники не ответили. Только развернулись к любопытному. Нехорошо так развернулись. По-волчьи, всем телом. Так же по-волчьи, как по команде улыбнулись уголками губ. И все молча. Только самый младший отрок звонким, еще не сломавшимся голосом сообщил:

– Отсюда не видно! Ежель только сраку на дерево взгромоздишь, да и то вряд ли.

– Это ты не видишь, бо глаза слабые, – хмыкнул Буревой, – а мы многое разглядеть умеем, на березу не громоздясь.

– И что же твои неслабые очи разглядели в лесной чаще? – вопросил отрок, откровенно скалясь во все зубы.

– Да хоть то рассмотрели, как вы от Мешко Меченого по малинникам прятались.

Ближние охранники все так же молча пялились на наглеца. Но Буревой заметил отблески смеха в глазах двух парней, схожих друг с другом, как две капли воды.

– Это которого Мешко? – уперев руки в бока, переспросил отрок. – У которого на башке пятно родимое с ладонь размером? И который себя князем мнил?

– Он самый, – подтвердил Буревой, – неужто знаком? А я уж измыслить решил, что вы ползком его обходили да запахом от портов отпугнули…

– А ты по тем местам только так и ходишь, как послушать? – не преминул съязвить собеседник.

– Так всяко бывает, – миролюбиво усмехнулся кметь. – Раз на раз не приходится. Иногда и на брюхе проползти надо. Да и возы столь богатые я по тем местам отроду не таскал, Меченый от меня только засапожник в глотку получит. А с вас можно взять хорошо…

– Просто прийти и взять? – удивленно захлопал глазами, с вовсе не приличествующими воину длинными ресницами отрок. – Даже хозяев не спросить?

– Ага! Не умеет Мешко спрашивать. Неведомо ему вежество.

– Надо же! Повезло нам. Не до того было мерянскому князю, – мальчишка притворно вздохнул. – Занят он был.

– И чем же?

От более развернутого вопроса Буревой удержался, почувствовав подвох. И не получалось у волкоподобных близнецов прятать улыбки. Очень старались, но не выходило.

– На похоронах был, – тем же печальным голосом продолжал мелкий.

И замолчал, явно провоцируя на вопрос: «Чьих». Но вятич уже разгадал игру. И сильно удивился догадке: не столько Меченый силен был, сколько осторожен. Нападал, лишь имея больше воев, да и то из засады. А уж сам в сечу никогда не лез. Наемники его точно бы не взяли. Интересные купчики…

– Неужто на своих? – вслух удивился Буревой. – Допился-таки Мешко до смертушки?

– Угу. Кровьюшки собственной, – тем же тоном озвучил малец. – Железкой подавился. Да и Мара с ним, не он первый, не он последний. Ежели еще кто попробовать захочет, мы гостя попотчевать всегда готовы…

– Ух ты, какие мы смелые… Нашему теляти…

Отрок встрепенулся, в глазах запрыгали веселые огоньки.

– Попробовать желаешь?

– А ты не легковат будешь? – засмеялся воин. – Не боишься, что раздавлю ненароком?

– Ничего, не раздавишь. Я ведь и в сторонку отойти могу, а большой шкаф громче падает.

Слово «шкаф» Буревой не понял, но смысл уловил верно. И понял, что загнал сам себя в ловушку. Не сходиться же в потешном поединке с мальчишкой?! Если только поймать за шиворот, перекинуть через колено, выпростать ремешок из портов, да выпороть со всем старанием. А что, неплохо будет. Но додумать не успел. Вмешался один из близнецов.

– Давай, богатырь! Может, окоротишь малость. А то совсем с сестрой сладу не стало!

Вот теперь Буревоя проняло. Да так, что уши захотели пунцовым вспыхнуть. Девку разглядеть не сумел, лапоть! Пригляделся получше, задерживая взгляд, где у девок топорщиться должно… Ой, дурак… Ну ниче, все можно вывернуть, хоть к добру, хоть к худу…

– Не, поляница, драться я с тобой не стану…

– А что так, – девчонка искоса стрельнула в брата блискавицей взгляда. Так бы и испепелила, чтобы не влезал без спросу. – Спужался?

– Не-а, не спужался. Меня девками пужать – только жабов на болоте смешить, – Буревой отступил чуть в сторону, прикидывая, как бы увернуться, ежели дурной бабе моча в голову стукнет. Она-то, хоть и поляница, но в первую очередь – баба, а те дуры, не потому что дуры, а потому что бабы… – Но Мокошь не простит, ежели пока ты меня бить будешь, случайно по пузу попаду. Оно ж тебе рожать еще!

– Тю, напугал, – засмеялась девчонка, – и как хазары не догадались на вас девок послать? Вятичи с ними драться боятся!

– С хазарскими не боимся, оне мордами на хазарских коней схожи. И черны больно да волосаты, – не согласился кметь. – А вот с тобой – опасаюсь. О чем и говорю, всему миру на услыханье, себя – на поруганье.

Тут уже заржали не только смешливые братья, но и остальная охрана прыснула. Местный явно сумел переломить отношение к себе в правильную сторону.

– И за что ж такая честь? – полным яда голосом поинтересовалась девчонка.

– Так они же хазарчат рожают, ко всему прочему их за одно это прибить не жалко. А ты, – Буревой подмигнул собеседнице, – глядишь, и мне сына родишь!

– Размечтался! – фыркнула девка. – Сына ему родить! Такое заслужить надо! И то, может и дочка получиться!

Вятич картинно почесал в затылке и решительно рубанул ладонью:

– Уговорила, языкастая! Если будет такая дочка, как ты, то я согласен! Пошли на сеновал, красивая, копенку разметаем, не будем время зря терять!

Девка замешкалась, подбирая подходящий ответ, но ее опередил зычный голос со стороны терема:

– Что, Неждана, уели тебя? Ну хоть разок! – говорил самый старший «купец», стоящий на крыльце рядом с князем. – Кончай бардак, – теперь он обращался ко всей своей команде, – вариант Бэ!

«Охранники» немедля пришли в движение.

– Буревой, – окликнул князь, – разговор есть, жених ты наш!

Богатырь снова махнул рукой, бросил Неждане: «Ты уж меня дождись, девица, я скоро» – и двинулся к терему.

В горнице прохладно, не сравнить с липкостью потной жары за толстыми стенами. Ходота прошел через горницу и резко повернулся к кметю, остановившемуся возле двери.

– Что скажешь?

– Язык для них родной. Так что, племени нашего, славянского. Но не из ближних: кривичи, словене и поляне иначе разговаривают. И купцы из них, как из меня, точь-в-точь. Хвалятся, что Меченого убили…

– Это уже знаю, – прервал князь доклад. – Старший – воевода, Серый звать. Младший, что ко мне ходил – Ярый, князь их. Русинами себя кличут, никогда не слышал такого именования. Говорят, на их землю враг лютый пришел, побил их, вот они на закат пошли, вроде как отсюда предки их род ведут. Чуть ли не от Руса выводят.

– Они и вправду мерю побили? – задал вопрос более важный, чем выяснение, кто кому сродственник.

– Говорят, что побили. И вроде как даже все живые остались. Не очень верится, – князь тоже не любил отвлеченных разговоров, предпочитая более приземленные.

Буревой вздохнул.

– Хорошо, если так. А я вот сглупил малость, третьего дня доглядчику своему не поверил. Зря, выходит. Он до того во вранье замечен не был… – Буревою надоело стоять в проходе, и он уселся на ближайшую лавку, застеленную расшитым покрывалом. – Так говорил, что незнаемые люди Меченого с дружиной перекололи как подсвинков, ни одного из своих не потеряв. Получается, правда… Но это ж как биться надо уметь, чтобы сотню «лесовиков» покрошить и ни одной стрелы не поймать? – последний вопрос Буревой задавал не князю. Так, чтобы вслух загадку произнести, ответа не прося.

– Не знаю, – посуровел князь. – Не в том суть. Помощь предлагают. Если примем как своих, против хазар с нами выйдут. И товар знатный дают. Мечи с топорами. Брони панцирные. Да наконечников с ножами… Что думаешь?

– Нечего тут думать, княже, сам понимать должен. Нам сейчас любая помощь в жилу. А проверить и после можно. Если живые останемся. И если хазаровей разгоним. Мое слово такое: хватаемся руками-ногами и держим, не пущая.

Князь прошелся по горнице. Истертый ковер звуки совершенно не глушил. И Буревою был слышен каждый скрип рассохшихся без должного ухода досок. Властитель земли вятской мыслями о высоком занят, а ключник, похоже, подворовывает, собака. Ничо, разберемся с хазарами, и его за мягкое место ухватим калеными щипцами.

– Вот и я так решил. Полсотни клинков лишними не станут. А если что… Но и ты своих озадачь. Зря, что ли, такие деньжищи на содержание отваливаем? Пусть харч отрабатывают.

– Что ж ты, княже, жадный такой стал? Аль подводили мы тебя когда? Ты ж мигни только, так мы любого супостата одолеем, живота свого не жалеючи! Ну же, князь, мигай, что ли!!!

Князь так и вытаращился на своего верного соратника.

– Все, прекращаю, – Буревой тут же перестал валять дурака. – Все равно мне гудошников в лицедействе не обыграть. Так что прости, княже, за шутку неуместную. А насчет моих, так не сомневайся. Мальцы поспрашивают, мужи поглядят, старики подумают, я тебе – слово, а ты мне – два… Так и решим, кто такие да с какой стороны жабры.

– Решим, – эхом отозвался князь. – Только пусть лучше роют, что за русины такие.

– Отроем до самого донышка, не беспокойся, – уверенно пообещал Буревой. – Сам говоришь, что казну проедаем, пора и отрабатывать. Да и мне никак нельзя осоромиться. А то выгонишь с места хлебного да денежного. Тогда-то и загнусь преждевременно от тоски. Ты вот о чем подумай, князь. Неждана эта меня не зря на поединок вызывала. Считала, справится. Чуешь? Ежели и ошибалась, не в том дело. Девка всерьез думает, что дружинника побьет. Девка! А мужи тогда силою каковы? А коней ты их видел? А мечи?

– Ты к чему это? – не выдержал князь. – Бойцы хорошие? Так это хазарам бояться надо, не нам. И мечи видел.

– Не, не про то я, – вздохнул Буревой. Который не только первым бойцом среди вятичей был, но и тайным сыском княжеским ведал. – Что за враг такой, если их побить сумел? Да так, что только полсотни ушло? Не идет ли с восхода беда такая, что затмит и хазар, и ромеев? Вот о чем думать надо и нам, и Игорю с Вукомилом.

Кордно, лето 782 от взятия Царьграда, разноцвет

Лютый пристроил самобег на краю площади Воинов и набрал номер.

– Исполать тебе, Голуб Мстиславов! Лютый внимания твоего просит.

– И тебе, волхв, хворью не одолету быти! – прогудел бас в трубке. – Чем обязан? С какими вестями, добрыми аль как обычно?

Когда Скворец начинал изъясняться подобным стилем, это было верным знаком хорошего настроения. В ином случае речь воевод-розмысла[29] состояла бы из кратких междометий и пространных ругательных характеристик. Лютый рисковал: один из лучших специалистов по военной истории, воевод-розмысл Большой воинской Гридницы[30] очень недолюбливал сыскарей и запросто мог послать волхва куда подальше. Причины столь явной нелюбви терялись где-то в далеком отрочестве. То ли подругу у парубка увели, то ли сам увел да по мордам огреб. Туману напустили с избытком. Да и не было особой охоты в прошлом ковыряться. У Лютого другой ключик нашелся. Была у Голуба пара слабых мест: любопытство и огромная любовь к своей профессии.

– Времени драгоценного твоего злобно выкрасть хочу. Еще и наглости преисполнюсь, да не по вопросам службы. Вот так не по чину охамею!

– Даже так? – удивился Скворец. – У скрытней, что подобно татям во темноте ночной скользят, дабы невинных горожан умучить, бывают и не рабочие вопросы?

– Вопросы всякие бывают. И не рабочие в том числе. Меня интересуют события вокруг нулевого года.

– Во как? Интересное время. Ладно, подъезжай через час, поговорим.

– Благодарствую.

Буривой сунул в карман разговорник и включил мигалку на самобеге. Чтобы успеть к назначенному времени, стоило поторопиться.

Машина с гнусавым завыванием понеслась по улицам, разбрызгивая по сторонам зелено-красные отблески мигалки.

Розмысл встретил неласково:

– Ну, рассказывай, волхв.

Приставку «старший» к званию Лютого Скворец пропускал умышленно. Вряд ли такой знаток не разбирался в чинах Скрытной Управы. И звание гостя знал прекрасно. Впрочем, Буривой решил не обращать на это внимания.

– Меня интересуют русины, Голуб Мстиславов.

– Вот как? И что конкретно?

– В первую очередь странности, – в который раз за этот месяц повторил Лютый.

– Ну, это ты не по адресу, Буривой Володимиров, – развел руками розмысл. – Я ведь военную историю изучаю. А во все века описывали лишь заметное – бои крупные да битвы. А русинов маловато было, чтобы самостоятельной силой выступать и в знаменитых битвах сам на сам рубиться. Они вместе с вятичами да полянами воевали. Еще считается, что в «малой войне» ведущими были. Где кого зарезать натихую, где кого в мешке выкрасть… Но сам понимать должен, о таких делах предпочитают забывать после доклада.

– Понимаю. И что, вообще никаких зацепок?

– Ну почему же никаких? Есть их у меня. Кстати, одна из главных странностей, связанных с русинами, – татары.

– Что странного? – постарался как можно искренне спросить Лютый. – Вроде бы они как раз и бежали на земли вятичей после проигранной войны с татарами?

– Ага! Только ты этих татар видел? Или следы какие остались? Более весомые, чем легенды?

– Как на духу – не знаю. Но я на этом деле пуд соли не съел, золотник, не более.

– Те, кто соли той горы подъели, тоже не видели, – «утешил» Скворец. – И слышали не более тебя. О татарах известно еще меньше, чем о русинах. Кочевало племя с таким именем в степях севернее Тая. После Тайского похода Святослава Игоревича кочевать перестало. Кончилось. Не по зубам было тем татарам в походы за Большой Камень ходить. Кто русинов побил да за что – то неведомо. А кто сами русины – большой вопрос. Точнее, существовали они точно. Но после прихода к вятичам. До этого никак не проявлялись… А после похода Святослава татар уже не было…

Монголия, лето 6480 от Сотворения мира / 31 от взятия Царьграда, серпень

Князь был доволен. Каждый видел. По усмешке радостной. Да по тому, что кончик чуба ярится по ветру, а не грызется острыми, волчьими зубами. И было отчего довольным быть. Битва закончилась полным разгромом врага. Последнее войско местных степняков, кое могло оказаться для русичей хоть немного опаснее комара, удалось загнать в безымянную долину. И победить. Нет, разгромить до полного изничтожения. Засыпать стрелами, ударить могучим тараном копий и саблями по спинам поставить точку в этой войне. Последнюю точку. Большую, кровью налитую…

Великий Князь, еще не остывший после сечи, залпом выхлебал поданный кубок и обратился к спутнику, могучему мужчине, увы, уже не первой молодости.

– Что, Мстислав, добился своего?

Кубок, взятый в добычу, полетел под копыта. Не ради наживы пришли. Нечего обоз нагружать.

– Да, князь. Татар больше нет. Угроза отведена, – в серых, цвета «зимнего харалуга» глазах не прочитать ничего. Ни радости, ни усталости. Словно неживой у него воевода…

– Что ты темнишь? Какая угроза? – вскипел князь. Рубка, всего час назад ушедшая в прошлое, еще не вымылась из крови, горяча и будоража. – Убеждаешь, что эти дикие степняки могли бы уничтожить Русь? Не смеши! Парой тысяч бойцов за месяц вычистили степь так, что даже на приплод не осталось… Вот только… Как удержать земли, если добираться сюда больше года! А здесь ни городов, ни другой опоры! Ты всегда оказывался прав, многомудрый воевода, так что же ты молчишь сейчас?

Воевода и впрямь молчал. Молчал и смотрел на князя. Не насмешливо – понимающе. И Святослав понемногу начал успокаиваться. Как происходило всегда. Ведь Мстислав не ошибался. А если вдруг и казалось, что воевода ошибся, через время выяснялось, что русин был единственно верным среди всех советников…

– Поселения южнее. В империях Ляо и Сун. Можно захватить часть их городов, а можно построить свои здесь. Но бессмысленно. Южане плодятся быстрее джунгарских хомяков, мы просто растворимся в них солью в воде. А так, они будут постоянно грызться между собой. Со временем прижмем. Но оставлять желтололицых без присмотра не стоит. А кочевников – вообще нельзя. Тоже плодовиты, как зайцы. Появится сильный и умелый вождь и соберет под одно крыло. Тогда победа над ними не будет легкой. Из этих степей пришли печенеги и мадьяры. А еще раньше гунны. Помнишь о них, князь?

– Ты повторяешься, воевода. Или думаешь, что слова, сказанные тысячу раз, вернее продолбят дырку в моей голове? Я не хуже тебя знаю, что угрозу надо давить в зародыше. Но слишком быстро мы присоединяем новые земли. Сможем ли мы проглотить еще и этот кусок?

– Не сможем, – опустил седую голову воевода. – И не будем. На ближайшую сотню лет местная степь неопасна. Пусть грызет сама себя. А там посмотрим, если кто поднимется, вернемся… А Ляо пока подождут.

– Князь! – выросший словно из-под земли гридень, склонившись в подобии поклона, протянул Святославу невеликий кожаный чехол со свисающей, тяжелой даже на вид печатью. – Вести из южного дозора. Тайцы идут. В трех днях пути.

– Ну и что скажет мудрый русин? – Святослав резко повернулся к воеводе. Массивная рубиновая серьга качнулась в ухе. – Ляо подождут?

– Подождут. Особенно когда и этих кровью умоем.

– Нет. Ни к чему откладывать на завтра то, что можно покорить сегодня. Кажется, так говорит твоя сестра? Мы пойдем в страну Тай. А Ляо попадется нам на пути или Мяо, это уже заботы их богов!

Кордно, лето 782 от взятия Царьграда, разноцвет

– А после прихода к вятичам? Неужто никаких странностей не было? Может, не в самих русинах, а в действиях войск, в которые они вливались?

Скворец бродил по кабинету, подходил к шкафам, кончиками пальцев касаясь потрескавшихся книжных переплетов. И на первый взгляд вопроса даже не расслышал. Но когда Лютый открыл рот, желая повторить, вдруг продолжил:

– Были и в действиях странности. Чистая фантастика. Давай-ка, старший волхв, попьем тайского сбора да поговорим. С чувством, с толком, с расстановкой…

Горничная розмысла принесла самовар, так и пышущий жаром, пускающий начищенными боками солнечных зайчиков, собеседники наполнили кружки, и Скворец продолжил:

– Первый бой, в котором отмечено участие русинов, – отражение хазарского набега. Вероятность победы – нулевая. Да, вятичей немного больше, нежели хазар. Но ополчение выходило против регулярного войска. Киевская дружина подошла к шапочному разбору. Да и киевлян было не столько, чтобы можно было говорить об обязательной победе. Втрое меньше, чем хазар. Но вятичи разбили хазар наголову даже без киевлян.

– И как? – вроде бы известные с детства события в изложении Скворца воспринимались по-другому. Возраст ли тому виной, прочитанная ли книга…

– Применили очень странную по тем временам тактику. Даже не странную, а необычную. Во-первых, боестолкновение началось на границе леса и степи, – распалясь, Скворец и думать позабыл о приличествующей розмыслам манере речи и начал пересыпать рассказ чисто воинскими терминами. – Засада в лесу была бы понятна, там частично уменьшается преимущество хазар в выучке. Степняки в ограниченном пространстве леса теряют многие преимущества. Бой в степи, на поляне – обычная по тем временам тактика. А тут – граница, ни то ни се. Чуть ли не в подлеске прихватили. Вторая часть Переяславских плясок – массированное применение ловушек на поле боя. Волчьи ямы, чеснок, растяжки, обычные заточенные колья. Да, применялись и до этого. Но чтобы в таком количестве… – Скворец прикрыл глаза, – «и поле бранное вятский народ оружный усеял хитрощами воинскими, кожну пядь колами истыкав». Даже летописи не прошли мимо такого количества. Значит, действительно много было. Войдя в лес, спешенные хазары попали в зону сплошных ловушек. И в это же время начинают практически в упор расстреливать конных. Понимаешь, хазары вне леса как на ладони. А обстреливают их из укрытий. Примерные действия хазар? Отступить за пределы досягаемости вятских луков, засыпать ближайшие кусты стрелами и дождаться, пока пехтура сделает свою работу. Но!..

Выставленный палец Скворца притягивал внимание. И не столько тем, что торчал перед самым носом Лютого, сколько тем, что весь был в чернильных пятнах.

– Вятичи перестреляли чертову уйму народа. Общепринятое мнение историков о Лесном Побоище – хазары тупо ломятся в лес. Но этого не может быть. Не стоит принижать врага. Просто в этом бою впервые луки вятичей били дальше хазарских. И, пока степняки пытались отступить, их расстреливали на выбор. Ну а там, как обычно. Сперва командир, потом заместитель, потом десятники, потом самые ретивые из рядового состава. И все. Подразделения нет, есть стадо. Неуправляемое и норовящее разбежаться. Вот тебе и вопрос. Какой?

Лютый, не сообразив, к чему клонит Скворец, лишь пожал плечами и постарался придать лицу задумчивый вид.

– Правильно! Откуда у вятичей такие луки? И умение ими пользоваться.

– Со вторым – не вопрос. Если из лука стреляешь, то что сложного выстрелить из немного другого?

– А ты пробовал? – хитро прищурился Скворец. – Это тебе не из ваших громыхаек на стрельбище по банкам мазать. Тут совершенно другой уровень сложности. Вот и загадка под нумером раз. Теперь вторая, чтобы мозги зашевелились. Спешенные хазары в лесу остались все. Их просто вырезали.

На этот раз Лютый промолчал, продолжая выжидательно смотреть на собеседника. Тот улыбнулся.

– Понимаешь, так не могло повернуться ни при каких раскладах. У хазар имелись дружинные бойцы. Они не только в степи были сильнее вятичей. Во всем были сильнее на голову. И тех трех сотен, что вошли в лес, хватало для победы с головой. Но не победили. Наоборот. Объяснение этому только одно: в лесу, кроме ополченцев, бились и дружинные вои. И должно быть их, самое малое, в два раза меньше супротивников. Это если вводить в формулы коэффициенты знания местности и лучшей приспособленности для действий именно в лесу.

– А если в те формулы ввести полсотни дружинников, но превосходивших изначальный уровень на две головы? Что по подготовке, что по оружию?

– На две головы?

– «Стрибоговы дети»[31] против народной охраны, – подсказал волхв.

– Справились бы, – на мгновение задумавшись, произнес розмысл.

– Голуб Мстиславов, – спросил Лютый, – а представь, что у тебя есть полсотни богатырей, притом настоящих, былинных? И ополчение. Как бы ты встретил хазар? На месте вятичей?

На этот раз воевода думал долго. Потом поднял голову:

– Богатыри в твоих прикидках, надо полагать – русины? С многозарядными самострелами и мечами-кладенцами? Да, пожалуй, именно так и построил бы бой. Но надо было продумать каждую мелочь. Бой построен, именно построен, по нынешним меркам, не по стародавним! Так просто не принято было.

– А еще были в этом бою странности? – продолжил допытываться настырный волхв.

– Еще две. Из хазар ушла едва ли двадцатая часть. Считается, что, обратившись в бегство, они нарвались на киевлян. Вот только киевляне не были конницей в нынешнем понимании. Ездящая пехота. Ведь Игорь послал на подмогу древлянские дружины, а те такие же лесовики, как и вятичи. Хазары должны были спастись только за счет лучших коней. Тем более Светлен подходил сбоку, и уйти от него было не сложно. Не ушли. Их догнали. Понимаешь, Буривой, лесовики в скачке догнали степняков! На своих лесовозах! Которых в лесу особо-то и не разведешь. И порубили! Но и это не самый большой бред!

– А самый большой?

– Смерть огланкура. После которой хазары побежали. Хазарский штаб стоял чуть не в версте от леса, но огланкур получил стрелу в висок. Конечно, по привычному воинскому обычаю себя принижать, а противника в докладах превозносить, подозреваю, что версту надо делить вдвое. Но все равно, лесовики никогда не стреляли на такие расстояния. Современные луки и то так далеко не стреляют. А тем более с такой точностью. Ко всему прочему, Буревой, что не только твой почти тезка, но и один из основателей вашей Управы, был известен как боец. Меч, булава, копье, бой безорудным… Но не лучник. Совсем. Тем не менее огланкура достал. Или же был назначен тем, кто хазарина ссадил. Кто ж тогда тот стрелок и чем был вооружен? Хватит тебе загадок?

Лютый усмехнулся.

– Можно и еще. Я не жадный, я предусмотрительный.

Скворец посмотрел на окно разговорника, грустно пиликнувшего первые ноты «Прощания славянки».

– Будут загадки, старший волхв, но не сегодня. Время, время, время… Давай чуть позже, по созвону? Добро?

Лютый, понимающе улыбнувшись, кивнул. Воевод-розмысл Скворец пожал на прощание руку волхву Тайной Управы. Впервые в жизни он сделал это искренне.

«Как Серому и Ярику удалось убедить Ходоту действовать по нашему плану, не знаю. Он был для вятичей слишком. Слишком во всем. И нарушение воинских обычаев вспомнили, и лишнюю работу, мол, не в обычае дружинном заступами махать. Балбесы. Ведро пота бережет каплю крови. Только пот со спины или жопы, а кровь – из горла.

Ну и традиции, которые поперек чуть не встали. Надо или сидеть в глухой обороне, или выходить в чистое поле, выпускать вперед поединщика, а потом лицо в лицо, глаза в глаза, группа крови на рукаве, честь превыше всего…

Победа превыше всего! Но этому наш мир учил. Долго и больно. А тут рыцарство оставалось еще. Пусть даже европейские рыцари еще в шкурах бегают и друг друга каменными топорами по голове стучат.

Выходить в чисто поле в тех условиях – проще самим повеситься. Легкая конница хазар перестреляла бы русскую пехоту, не приходя в непосредственное соприкосновение, как это не раз бывало. И не только со славянами, кстати. Да, наша стрелковка расклад бы изменила неплохо. Но что такое полсотни в столкновении тысяч? А уход в стратегическую оборону выливался в полную потерю инициативы. И в десятки сожженных весок. Про потерю всего урожая и говорить не хочу. Эта пакость подразумевалась.

Не знаю, то ли князь проникся доводами, то ли других вариантов не видел, но предложение Серого принял. Войска фактически перешли в подчинение нашего импровизированного Генштаба, на заседаниях которого Ходота почти ни во что не вмешивался, исполняя функции если не свадебного генерала, то максимум советника по ополченцам. И хазары вляпались в расставленную ловушку всеми тысячами копыт своих коней.

Не имея ни малейшего представления, что их ждут, огланкур Песах тем не менее не полез в чащобу без проверки. Спешил часть бойцов и загнал в лес. Судя по оперативности – спешивались сотни «драгунского» образца. Мотопехота той эпохи. Приехали, слезли, коноводы лошадей увели, и ножками, ножками…

Дали «драгунам» втянуться, рассредоточиться, строй рассыпать. А потом в два кулака шарахнули. И по пехоте, и по кавалерии. Залповые станковые арбалеты оказались большой неожиданностью. Предупрежденные вятичи лишь несколько прибалдели от эффекта, а вот хазары удивились. Настолько сильно, что парни успели перезарядиться и жахнуть второй раз. И третий… По плотной массе, да с такой плотностью стрельбы… А параллельно ливень стрел. Наши издалека сыпят, а при контратаках и местные подключаются. Луки у них хоть и слабоваты, но на своих дистанциях работают – мое почтение. К деревьям хрен подойдешь, скорее в подлеске сдохнешь…»

Южная граница Земли вятичской, лето 6447 от Сотворения мира, разноцвет

Вот нравилось слово «застрельщики», и все. Была в нем непонятная глубина фонетичного строя и прочих грамматических изысков. Сергей терминов знал достаточно. Сказывались прошлые знакомства с парой студенток-филологес. Знакомство плотное донельзя. Плотнее не бывает. Вот и нахватался. Акмеизм, катахреза, эпиграфика, минет… Фу, блин, это не оттуда. Херня какая в голову лезет. Ну то и правильно. «О чем думает солдат, глядя на полковое знамя? – О бабах. Он о них всегда думает!» Очень верная поговорка. Знающий человек сочинил. Филолог, зуб на выдирание даю.

Местные девки, конечно, студенток не в пример неопытнее и о многих постельных делах даже не помышляют. Но нравились больше. Цельные они. Вот правильное слово, безо всяких контаминаций и прочего мусора. Сказала – сделала. Понравился – на сеновал потащила. Нет – погнала, а то и вилы горе-ухажеру в пузо сунула. А нужда припрет – и хазару череп колуном раскроила. А СПИДов с сифилисами и в помине нет. Любви, правда, тоже нет… Но что сделаешь. Любовь, она одна на всю жизнь. А организм требует. В сорок с мелочью в монахи неохота уходить. Да и ближайшие монахи за тыщи верст…

Вот что за фигня такая в голову вечно лезет? Защитные свойства организма психику берегут, что ли? Дык на фиг солдату вся психофизика? И предбоевой мандраж не нужен правильному солдату.

Ему нужен автомат Калашникова. А лучше – пулемет. И бесконечная лента. С неперегревающимся стволом. Чтобы порезать к херам собачьим всех этих долбаных «застрельщиков» и прочий авангард с разведкой. Одной очередью. Выстрелов намного.

С такого расстояния пуля пробъет даже миланьезу, не говоря уже о редких среди «халатников» панцирях с кольчугами. Стеганая ткань вообще плохо спасает от попадания в упор. А потом и за остальных примемся, что сгрудились неопрятным стадом на склоне холма. Вот же странные люди-человеки. На убой «махру» сколько лет отправляют, а что в рукопашке надежная защита нужна не меньше, чем конному, до степных не доходит…

Только сам же и вбивал ребятам про минимализацию аисторизмов и прочих анахронизмов. Мол, не стоит прогресс вперед паровоза толкать. Он железный. Паровоз, в смысле. Надо применять только в совершенно безнадежных ситуациях, когда иначе просто никак. Типа из эсвэдэшек генералов отстреливать посреди вражеского лагеря можно, но только если другого выхода нет и никто не видит. И не забыть потом дырки от пуль замаскировать.

Иначе предки, увидев и на шкуре почуяв прелести огнестрела, начнут оперативно копировать. И в пример конкистадоров приводил. Их опыт с индейцами Юкатана и прочей Америки. А про то, что никакие златокузнецы в жизни штамповку не осилят, – забыть! Сегодня не осилят, а завтра… Эх, взять бы тысяч по пять патронов россыпью и одиночными, если экономить хочется…

Ну ничего. Солдат Советской армии должен стойко переносить тяготы и лишения воинской службы…

Спешенные кочевники втянулись в лес… Конники тоже все ближе и ближе. Наглые сволочи, уверенные в своей неуязвимости. Зря. Вятичские луки до них не достанут. Но то вятичские… А у нас на всех припасено. Еще десять метров, девять, восемь, семь…

Копыта первого конька, поблескивающего каплями влаги на нестриженой гриве, переступили невидимую черту, подытоживающую короткую и нескладную жизнь всадника. Стукнули тетивы самострелов, и болты, наполнив воздух басовитым гудением, выбили из седла первых хазар, чуть ли не навылет пробивая впалые груди вечно недоедающих кочевников.

Следом, с практически незаметным опозданием, шарахнули лучники, каждым залпом выбивая десяток за десятком.

Схватиться за ворот и вращать, пока ошалевшие хазары не включились, не поняли, что происходит. Падают в желоба болты, с щелчком входят в фиксаторы тетивы. Миг на разбор целей, наводка и еще один залп, уносящий в края Вечной Охоты истошно визжащих степняков, бросающих луки и хватающихся кто за дрянную саблю, кто за дубинку и кидающихся в самоубийственную атаку… Снова вращать. Быстрее, быстрее… Еще залп!

А теперь откатить телеги вглубь, на заранее присмотренные и подготовленные полянки, где можно драться десятком на сотню. Где вовсю расстреливают пеший авангард.

И обратно, туда, где, наверное, влетают в лес конные хазары. Нет, не влетают. Степняки, при всех минусах, тугодумами не были. Потеряв стольких бойцов в самом начале, сообразили, что нашла коса на камень и между деревьев шанса выжить не оставят никому. А может, просто не выдержали плотного огня. Удила рвали нежные лошадиные губы, в попытке отвернуть коней обратно, от ощетинившейся смертью ловушки…

«В лесу вообще все прекрасно складывалось. Полсотни самострелов-магазинок, да вятичи, чьи луки делались специально для лесной охоты! Откуда полсотни, если большинство наших расстреливали конницу? Так самострел – не лук, научить крепкого парня – не самая большая проблема. Вот и поднатаскали отроков помладше да кое-кого из землепашцев. А теперь эта «гвардия» лупила в хазарские спины, как в копеечку. Враги падали, даже не увидев, откуда пришла смерть. Болты и стрелы выкашивали их десятками. Была неплохая вероятность перестрелять «драгун» без поножовщины. К тому и шло.

Если бы не Ходота… Что заставило князя во главе пары десятков личной «гвардии» рвануть в ближний бой на без малого сотню степняков, так и осталось загадкой. Вроде казался мужиком умным, но… То ли показалось, что неминуем прорыв в тыл, то ли еще какая-то мерзость. А может, взыграла благородная кровь, вот и переоценил силы. Поблазнилось князю, что раскатают его дружинники спешенных, как медведь муравейник. Увы, хазары оказались вовсе не похожими на муравьев. И результат получился вполне предсказуемый. Дружинники за каждую свою жизнь брали четыре-пять вражеских. Но гибли сами.

К тому моменту, когда подоспела подмога, на ногах оставался лишь один человек, отбивающийся здоровенным дрыном от десятка противников. Да и подмога, честно говоря, была не самая многочисленная…»

Южная граница Земли вятичской, лето 6447 от Сотворения мира, разноцвет

Эх, княже, княже… Ведь дело говорили пришлецы: не надо бросаться на хазар сломя голову! Отходить да заманивать под стрелы. Но не выдержала кровь богатырская трусости, пусть и мнимой, бросила вперед на толпу врагов, растерявших в лесу строй. Решил, что сметут хазарских пешцев отборные гридни. И нельзя сказать, что не прав был. Всю поляну тушами вражескими завалили. Только и сами лежат вперемешку с хазарами. Все два десятка малой дружины тут, да и сам князь Ходота. И не проверишь, жив ли кто, нет. Потому как наседают вороги, пытаясь свалить последнего вятичского воя. Не так их и много осталось, но для одного перебор будет, даже если ты сильнее Вышаты Киевского. Тем паче меч твой, двуручник фряжский, на вес золота купленный, валяется сломанный, а в руках лишь лесина, вовремя легшая под руку…

Буревой отбивался, успевая отражать удары, сыпавшиеся со всех сторон. Пока успевая. Потихоньку утекала кровь из задетой скользящим ударом руки, а вместе с кровью уходили и силы. Если бы хазары не так распалились, отскочили бы, да из луков в упор. Словно ежика. Но ретивая взыграла – как же, десятком одного взять не могут. Раненого, да не с мечом, а с дубиной в руках…

Лесина с хриплым свистом разорвала воздух, хрупнула кость, голова брызнула красно-серым…. Так, а ты, сволота, куда лезешь, думаешь, что меня размахом унесло?! Руки унесло – ноги есть… Все, последний ты в роду. Мудя лопнули, аж сквозь сапог почуял.

Но и сам, похоже, отбегался. Трое закруживают, остальные отходят. Стрелы на тетивах…

Буревой не услышал ничего. То ли в запале боя, то ли стук запалившегося сердца слишком уж долбил в ушах. Но вдруг начали валиться лучники с торчащими из пробитых глазниц короткими стрелами, а потом в самую гущу рубки влетела давешняя девка, сразу двумя мечами полосуя во все стороны. Хоть мечи и короткие, клинки вершков в двадцать от силы… Ох, не зря смеялась пришлая дивчина над Буревоем! И слава богам, что уберегли от позора! Знала девка воинское дело, и знала отлично.

Степняки не успели еще заметить новую беду, как двое свалились в вытоптанную траву. А когда заметили да отвлеклись, лесина Буревоя нашла грудь очередного хазарина. Ребра громко хрустнули от молодецкого удара… И дубина рассыпалась, болезная. На три части развалилась, пережив свой срок. В руках остался обломок в локтя полтора длиной…

А хазар трое еще! Деревяху в лицо врагу, руку с саблей на излом до хруста, и кулаком в распяленный в крике рот…

И все. Закончилась схватка. Пока разбирался с одним, неистовая поляница вихрем закружила оставшихся, задурила головы сверканием клинков… Лежат оба рядком, ногами дергают, кровь с грязью мешая.

Девка довольно ухмыльнулась, наклонившись, обтерла клинки о полы грязного халата, швырнула в заспинные ножны. Именно швырнула, небрежным слепым движением, словно мечи сами знали, куда лететь. Подхватила самострел, брошенный перед схваткой, вставила коробочку со стрелами, прихлопнув по донцу. Взглядом прищуренных глаз поймала Буревоя, пытавшегося отдышаться:

– Ранен?

– Пустяк… Князь… Может, жив еще…

Не послушала, вытащила откуда-то маленький сверток холстины невиданной:

– Руку!

Так сказала, что не посмел отказаться. Протянул, скривившись от боли, накатившей волной от резкого движения. Девка задрала рукав, увидев рану, прицокнула языком, что твоя белка… Перевязала быстро, умело, видно, не впервой.

– Ищи князя. Я посторожу, – и улыбка по губам змеится. Не девка – чистая гадюка…

И опять послушал. Заворожила, что ли? Впрочем, дело говорит, чего бы и не послушать? Ходоту быстро нашел. И не терял ведь, можно сказать. Только зря находил. Не живут с такими ранами. Эх, княже, княже… Дурень ты, князь, и сказать больше нечего. Что же делать-то теперь…

А девица уже рядом. Вздохнула, глядючи на беду, и забормотала себе под нос.

– Серый – Неждане. Орлик – йок. Работаем, пока не в курсе.

Раздался какой-то хрип, сменившийся голосом. Очень искаженным. Буревой даже оглянулся с подозрением на трупы хазар – не ожил ли кто?

– Кто знает? – сумел разобрать волхв в треске и писке.

– Буревой. Один, – ответила Неждана. И очень недобро взглянула на волхва. Как на подсвинка за миг до того, как входит тонкое жало под левую ногу, к сердцу.

– Пусть молчит. Минут двадцать. Потом – пофиг.

– Эс-ка, – бросила девка странное слово и повернулась к Буревою. – Стоим здесь и молчим. Ваши узнают – разбегутся. Не с руки будет.

Кивнул, вслух ничего не сказав. Не мог говорить, мешал комок в горле. Эх, княже, сколько лет вместе… Сколько пережито…

Хрустнули ветки под неосторожными шагами. Буревой заполошно оглянулся, ухватил ближайшую хазарскую саблю. Сталь – неплоха, но коротковата, и рукоять не под его лапу медвежью. Ну ничего. В пузо сунуть и такой достаточно будет…

1

Старший волхв – звание, примерно соответствующее майору.

2

Береса – бумага.

3

Скрытни – обиходное название «кровавых гэбинов». Скрытная Управа – ведомство, отвечающее за государственную безопасность.

4

Знатцы – специалисты, занимающиеся практической исследовательской деятельностью. В отличие от теоретиков – розмыслов.

5

Маломисто – микрорайон.

6

Самобег – автомобиль.

7

Подземка – метро.

8

Слюда – стекло.

9

Многоповерховые – многоэтажные.

10

Избень – многоквартирный дом. В отличие от терема (большой одноквартирный дом, коттедж) или избы (значение примерно совпадает с нашим). Слово «дом» тоже в ходу, но чаще употребляется в значении «место, где живу» (Напр. «Пойду домой», «У меня дома».).

11

Верховка – высотка, многоэтажка (разговорное).

12

Искусники – люди искусства (композиторы, художники, писатели и пр.).

13

Белокостные – элитные.

14

Горница – в данном случае означает квартиру в многоквартирном доме. Вообще слово имеет много значений. Например, может обозначать комнату. Служебная горница (или службица) – кабинет.

15

Стражник – охранник. Любой, в том числе частный.

16

Подъемник – лифт.

17

Дружинный зал – спортивный зал.

18

Поверх – этаж.

19

Стрый – брат отца.

20

Братыч – сын брата.

21

Свитница – библиотека.

22

Дознатчик – следователь.

23

Часть – единица времени у славян и в мире Буривоя. 1/144 часа. В сутках 16 часов.

24

Кашуля – куртка, рубаха.

25

Удня – ругательство, образованное от слова «уд». Означает то же, что и аналогичное образование от нашего слова в том же значении. Но не является матерным. Мата в нашем понимании просто не существует.

26

Соломина – здесь: папироса.

27

Знатница – здесь: лаборатория. Также может обозначать учебное заведение.

28

Воздухомешалка – вентилятор.

29

Воевод-розмысл – звание военных ученых. Соответствует воеводе в строевых званиях. В этом мире военные научные организации существуют практически во всех областях знания, параллельно с гражданскими. Конкретно Скворец – военный историк.

30

Большая воинская Гридница – Военный институт Кордно. Совмещает функции научного и учебного заведения.

31

«Стрибоговы дети» – самый «спецназистый» из «спецназов» Великого Княжества.