Глава 1

Больше всего на свете Иван Пучков ненавидел дрянную звукоизоляцию своего старенького панельного дома и соседку Таньку Степанову – одна проблема логически вытекала из другой, а из квартиры Таньки, располагавшейся прямо над квартирой Ивана, помимо почти еженощных богомерзких воплей и криков, периодически извергались потоки грязной воды из вечно неисправной канализации.

Иван Пучков неоднократно грозил Таньке судебным разбирательством и физической расправой, но пока не смог осуществить ни одной своей угрозы, поскольку был робок, хил и немолод – по этой, кстати, причине от Ивана на протяжении последних десяти лет ушли одна за другой три жены, и ему, уже три года жившему в полном одиночестве, и вовсе невыносимо было слышать грохот разгульных попоек и страстные стоны распутной Таньки, каждый вечер приводившей к себе гостей.

И в это летнее утро, когда солнце начало жарить вовсю уже с девяти часов, Иван Пучков встал с постели с разламывающейся от боли головой, потому что не спал всю ночь из-за очередной Танькиной гулянки.

Он подтянул сползающие семейные трусы и, морщась, подошел к окну. На работу идти уже не имело смысла – Пучков работал старшим мастером в ювелирной мастерской, а такими безобразно трясущимися из-за бессонной ночи руками он теперь и ложки не удержит, не то что ювелирные инструменты.

Наверху опять что-то грохнуло. Пучков поморщился и задрал голову к потолку, испещренному следами от древка швабры, с помощью которой Иван обычно пытался усовестить свою соседку.

Швабра стояла тут же – прислоненная к стене.

Пучков потянулся к ней, когда прямо над ним глухо прозвенел женский смех, а потом снова – уже в десятый, наверное, раз за сегодняшнюю ночь – ритмично закряхтела кровать.

А через несколько секунд стал слышен визгливый Танькин голос, восторженно выкрикивавший такие скабрезности, что Пучков, привыкший за долгие годы неприятного соседства ко многому, опустил руки и покраснел.

– Ладно, – проговорил он, потирая лоб дрожащей рукой, – я тебе покажу. Вот только отвалит твой ухажер сегодняшний, я тебе устрою Варфоломеевскую ночь. То есть утро стрелецкой казни. Вот эту швабру возьму и выбью из тебя всю дурь.

Иван Пучков терпеливо дождался, пока в квартире Татьяны затихнет очередная оргия. Потом он услышал грохот хлопнувшей входной металлической двери и привычно определил:

– Танькина. Значит, ушел ее ухажер.

Он самодовольно усмехнулся, натянул на свои худые, покрытые рыжим пухом ноги старые треники, затем надел свитер из толстой верблюжьей шерсти – чтобы хилые плечи казались мощнее – и взял в руки любимую швабру. Перед тем как выйти из квартиры, он подошел к зеркалу, грозно нахмурился и взмахнул шваброй, как древний воин двуручным мечом, оскалился и зарычал.

Вполне довольный впечатлением, которое сам на себя произвел, Пучков передернул покрытыми толстым свитером плечами и вышел за дверь.

«Хватит, – думал он, шагая через две ступеньки по лестнице наверх, – хватит. Сколько можно терпеть эти пьянки и этот немыслимый разврат! Ее только раз отутюжить шваброй – она шелковой станет. В ментовку ведь жаловаться не побежит? А если ухажерам что-нибудь скажет своим, так я у себя в квартире закроюсь. А если они ломиться будут – пожалуйста, дверь железная. Взвод омоновцев ломать будет – не сломает. А ментов я и сам вызову в случае чего».

И Пучков даже захихикал, представляя, как пьяные Танькины ухажеры ломятся в его дверь, в предвкушении расправы не подозревая, что за их спинами уже стоит наряд бравых милиционеров. А потом всю компанию – и Таньку тоже – волокут в ментовский воронок, а позади, неспешно беседуя с каким-нибудь суровым седоусым майором, идет сам Пучков, готовясь давать какие угодно показания только для того, чтобы Таньку и всех ее барбосов упекли как можно дальше.

Перед самой дверью в квартиру паскудной Таньки Пучков остановился, покрепче сжал в руках верную швабру и, набравшись храбрости для последнего и решительного шага, стукнул ногой, обутой в давно прохудившийся домашний тапочек, по двери.

И прислушался.

Несколько секунд не было слышно ничего, потом за дверью скрипнула кровать, и зашлепали по полу прихожей босые ноги.

«Неодетая, – мелькнула мысль в голове у Пучкова. – Только с постели встала. А что, если?..»

Тут мысли Ивана приняли совсем неожиданное направление, но, когда дверь отворилась, направление мыслей снова изменилось, а когда Пучков хорошенько разглядел того, кто стоял перед ним на пороге квартиры, он с изумлением обнаружил, что какие бы то ни было мысли из его головы испарились вовсе.

– Тебе чего? – осведомился открывший дверь, с интересом разглядывая тщедушного Ивана.

– Ничего… – промямлил Пучков и попятился, опуская швабру, как знаменосец сдающегося в плен войска опускает победный штандарт.

– Тогда зачем приперся?

Иван не нашелся, что ответить, и только судорожно сглотнул. Он никак не мог предположить, что стукнувшая минуту назад дверь Танькиной квартиры предвещала вовсе не уход очередного ухажера беспутной соседки. Это сама Танька, судя по всему, ушла, а вот ее кавалер остался.

Это он открыл дверь и снисходительно разглядывал теперь Пучкова. Боевой пыл Ивана исчез, будто его и не было. Конечно, что такой доходяга, как Пучков, мог сказать мужчине, оказавшемуся в Танькиной квартире? Особенно если учесть, что мужчина этот был высок и широкоплеч; простыня, обернутая вокруг его худых бедер, скрывала ноги, несомненно, стройные и сильные, но оставляла на обозрение Пучкова мускулистый торс, свидетельствующий о том, что силенок у незнакомца имеется в достатке. Кроме того, на плечах мужчины скалились черные звери, в миг безумной ярости запечатленные неведомым тату-мастером, череп мужчины был выбрит до синевы, физиономия покрыта жесткой черной щетиной, через несколько дней грозившей перерасти в густую бороду, а широкий и крепкий лоб незнакомца пересекал страшный багровый шрам.

«Вот это бандюга, – ошарашенно подумал Пучков, – что же мне теперь делать? Как мне отвалить отсюда? А вдруг Танька уже нажаловалась на меня? А вдруг он вспомнит, что я стучал сегодня ночью шваброй в потолок».

– Мужик! – лениво позвал завернутый в простыню бандюга. – Ты чего, уснул? Постучал и молчишь. Чего приперся-то?

– Подъезд, – неожиданно для себя вякнул Пучков, – подъезд убираем.

И продемонстрировал свою швабру.

Незнакомец поскреб сильными пальцами татуированное плечо.

– А в дверь зачем стучаться? – спросил он.

– Платить за уборку, – вякнул Пучков.

– Сколько?

– Пять.

– Баксов? – осклабился незнакомец.

– Рублей.

– Погоди.

Незнакомец неторопливо отвернулся к туалетному столику, стоящему в прихожей, а когда с купюрой в руке повернулся к Пучкову, никого на лестничной площадке уже не было.

Незнакомец пожал плечами и закрыл дверь.

Иван Пучков пулей слетел на свой этаж и только там позволил себе перевести дыхание.

– Ни за что на свете не пойду больше к Таньке, – прошептал он, дрожащими руками отпирая собственную дверь, – своя жизнь дороже. Надо же, какая зверская рожа у этого мужика. А все-таки ловко я вывернулся.

Он посмотрел на свою швабру и нервно захихикал.

Незнакомец со зверской рожей запер за незваным гостем дверь и вернулся в комнату. По дороге он поддел босой ногой интимно белеющие на полу женские трусики и запустил их в угол. Потом глянул на часы и присвистнул.

Ему пора было уходить.

Он сбросил простыню на вспученную, словно застывшее молочное море, кровать и быстро начал одеваться.

«Не буду Таньку дожидаться, – думал он, натягивая на себя кожаные штаны, – и так с ней много времени потерял. Дел в этом городе у меня много – не для того я сюда приехал, чтобы с девками кувыркаться. Хотя это было неплохо».

Вспомнив о бурно проведенной ночи, незнакомец хмыкнул. Впрочем, снова бросив взгляд на часы, он тут же стер со своего лица улыбку, проворно влез в черную майку из плотной ткани, прошел в прихожую, сунул ноги в ботинки и надел длинную, но легкую кожаную куртку.

Немного помедлил, оглядывая себя в зеркале, затем, припомнив, очевидно, что-то еще, он достал из кармана крупную денежную купюру и оставил ее на туалетном столике.

«Хватит, – подумал он, – для Таньки вполне достаточно».

Потом он достал из кармана сотовый телефон и набрал номер.

– Алло, – проговорил он, когда его собеседник на том конце провода поднял трубку. – Я от Рустама. Того, что приехал из Алма-Аты.

Больше он не произнес ни слова. Пару минут он слушал то, что говорил его собеседник, потом кивнул своему отражению в зеркале и отключил телефон.

А через несколько секунд человек, назвавший имя Рустама, покинул квартиру Таньки, с которой познакомился вчера вечером на железнодорожном вокзале, и скрылся в неизвестном направлении.

Вор в законе Седой скончался неожиданно. Хотя Седому шел уже седьмой десяток, такой внезапной кончины не ожидал никто. И его заявление, сделанное им на очередном воровском сходняке относительно того, кто займет его место в случае смерти, сочли старческим чудачеством, хотя никто поспорить не посмел.

А кандидатуру, которую назвал Седой, обсудили и решили утвердить. Через неделю после сходняка Седой умер.

Кто-то говорил, что старый вор предчувствовал свою смерть, а кто-то – нашлись и такие – утверждал, что смерть Седого была вовсе не от старости, тут постарался тот, чье имя Седой назвал на сходняке.

Среди этих людей были ближайшие сподвижники Седого: двое гориллоподобных парней, довольно молодых, но вполне компетентных в делах, которыми ведал Седой, Петя Злой и Филин.

Именно для них заявление Седого на сходняке прозвучало громом с небес. Они-то считали себя наследниками старого вора, а появление неожиданного кандидата повергло их в шок.

Тем более что этого кандидата они знали близко – пришлось им познакомиться с ним больше года назад при очень серьезных обстоятельствах.

Да, дело было год назад. И дело было в том…

Дело было в том, что у Седого была дочь. Конечно, по воровским понятиям коронованный вор в законе не может иметь семью и, следовательно, законную дочь. Лиля была дочерью Седого, и тот скрывал ее как от своих братков, так и от ментов – и любил, как символ спокойного и мирного существования, к которому подсознательно стремился, потому что был уже немолод и звериным миром утомлен.

Все вокруг считали, что Лилька – просто девушка Седого. Сожительница, так сказать. Никто, кроме самого Седого и Лильки, не знал, что она на самом деле дочь ему. Знал еще один человек, но тот бы не сказал ни за что и никому. Имя этого человека было Семен, и он погиб в той самой заварушке год назад, из которой только Петя Злой и Филин выбрались живыми.

Теперь об этой заварушке в криминальном мире России ходят легенды, а начиналась она, как начинаются дрянные детективы. В один прекрасный день Лилю похитили. Кто? Зачем? Вряд ли стали бы похищать ее, если б считали просто сожительницей Седого. Кто-то наверняка знал, что она – его дочь. Но кто? Откуда кто мог знать про это? Это ведь было строжайшим секретом! Все, кто мог хоть о чем-то подозревать, давно в земле гнили.

Разве что сама Лилька проболталась? Но нет, она была девушкой серьезной – не болтала зря. Понимала, что, если откроется ее близкое родство с Седым, жизнь ее будет в очень большой опасности. У Седого врагов много, да и мусора с фээсбэшниками не дремлют – так и ждут, чтобы Седого захомутать. И захомутали бы, если б нашли, к чему придраться. А Седой – битый волк, его на фуфло не возьмешь…

И кто знает, как все это дело повернулось бы, если б на этой большой игровой доске не появилась новая фигура – сначала в роли пешки, но дошагавшая до самого финала и превратившаяся в фигуру значительной величины, решившую в конце концов исход всей истории.

Его звали Николай Щукин. Он был.

Щукин не имел определенной воровской специализации – он не был исключительно карманником, хотя мог легко залезть в карман; он не был медвежатником, хотя мог шутя взломать любой сейф; мог в крайнем случае и на гоп-стоп пойти, если обстоятельства складывались соответствующим образом, хотя ни в коей мере не был похож на гопника. Да и мало ли чем мог промышлять Николай Владимирович Щукин…

Главное, что он был своего рода художником, как рыба свободно себя чувствовал в мутной водичке аферистских дел и запутанных махинаций – и никогда не повторялся ни в своих удачных делах, ни в своих ошибках, поэтому прокалывался очень редко, считая неудачников, не вылезающих из тюрем, людьми тупоумными и лишенными фантазии и азарта, изобретательности и холодного расчета, смелости и способности вовремя остановиться и отойти в тень – словом, тех самых качеств, которые и сделали Николая Владимировича Щукина тем, кем он был.

Это было больше года назад. После одного из своих громких и удачных дел в Москве Щукин – по понятным причинам – покидает центр России и оседает в одном из провинциальных городков между Санкт-Петербургом и границей с Эстонией. Городок был Щукину прекрасно знаком – он не раз уже здесь бывал, – поэтому Щукин, как только прибыл, отметился в лучшем ресторане города и после этого отправился к знакомой женщине, встреченной им в ресторане, у которой и остался ночевать.

А вот утро следующего дня выдается для Щукина на редкость отвратительное – проснувшись, Щукин констатирует, что, во-первых, накануне слишком много принял на грудь, а во-вторых, хозяйка квартиры, лежащая рядом с ним в постели, мертва, по всей видимости, отравлена.

Мигом оценив ситуацию, Щукин собирает свои вещи, уничтожает следы своего пребывания в квартире и уходит. Похмеляясь на вокзале, Щукин размышляет о странном происшествии и приходит к выводу, что женщина могла скончаться вследствие несчастного случая, однако не исключает и такую возможность, что его – Щукина – подставили. Кто и зачем это сделал – он не имеет ни малейшего понятия и решает, что лучший выход из создавшейся ситуации – поскорее уехать, хотя бы на время, чтобы на него не вышли менты.

Но просто так уехать ему не удается. Милицейский патруль непонятно почему проявляет к нему особый интерес. Щукин бежит, оставляя на вокзальной скамейке свои вещи и в руках ментов свои документы, естественно, фальшивые, потому что работать и отдыхать под своей настоящей фамилией Щукин давно отвык.

Удрученный очередным неожиданным поворотом событий, Щукин сидит в грязной кафешке на окраине города, пьет кофе, собираясь рвануть на попутке куда-нибудь подальше отсюда, денег у него почти нет – вместе с документами и вещами остались на вокзале. К нему подходит мужчина, оказавшийся знакомым Щукина по последней отсидке, угощает и очень радуется встрече, говоря при этом, что давно искал надежного человека для одного рискованного дельца. Щукин не соглашается на дельце, потому что подобное стечение обстоятельств и общий расклад ему не очень нравятся – Щукин вспоминает этого своего знакомца по зоне как довольно паскудного человека, про которого даже ходили слухи, что он откололся от «честных воров» и переметнулся к «сукам».

Знакомец – толстенький маленький мужичок, действительно довольно паскудного вида, по фамилии Лажечников, а по кличке Ляжечка – эти слухи с негодованием отвергает и говорит Щукину, что если тот передумает, то он будет ждать его в таком-то месте на трассе в такой-то машине. Щукин расстается с Ляжечкой и выбирается на трассу в поисках попутки, где натыкается на ментов, которые, как окончательно убеждается Щукин, ищут именно его.

После небольшой, но яростной стычки Щукин спасается от ментов бегством, и ему ничего не остается, как прыгнуть в машину Ляжечки, тем самым приняв его предложение. Щукин, конечно, еще не догадывается о том, что Ляжечка, узнав о приезде Щукина в провинциальный городок и зная о щукинской щепетильности в выборе дел и подельников, планирует и встречу Щукина с женщиной, и убийство последней, и гонки с ментами.

А дельце, предложенное Ляжечкой Щукину, заключается в следующем: переправить из городка в Санкт-Петербург, а потом из Санкт-Петербурга в Швецию на пароме SILYA LINE похищенную с целью выкупа дочь чрезвычайно состоятельного столичного бизнесмена. Ляжечка передает Щукину новые поддельные документы, деньги на расходы, оружие, автомобиль и саму девушку, то ли находящуюся под воздействием наркотиков, то ли сильно запуганную – во всяком случае, Щукину не удается выжать из заложницы ни одного вразумительного слова.

Щукин перевозит девушку (ее зовут, как легко можно догадаться, Лиля) в Санкт-Петербург – по дороге его машина подвергается нападению каких-то отморозков, от которых Щукин успешно отбивается.

В Питере со Щукиным связывается Ляжечка и передает ему билеты на паром и кое-какие инструкции. Щукин рассказывает Ляжечке о нападении, тот в ответ сетует на конкурирующих сволочей-беспредельщиков, от которых честным ворам в последнее время нет никакого спасения. Ляжечка под благовидным предлогом уединяется с Лилей, Щукин наблюдает за ними и видит, что Ляжечка сделал Лиле укол, и окончательно убеждается, что девушку держат в постоянном наркотическом трансе.

Ляжечка оставляет Щукина и Лилю на ночь одних – утром на паром. В эту ночь на квартиру, где ночуют Щукин и Лиля, снова нападают. Щукину удается бежать, прихватив с собой Лилю, – за ними начинается погоня, завершающаяся на окраинном пустыре Питера. На этом пустыре Щукин отстреливается от нападающих и внезапно узнает одного из отморозков – это один его давний знакомый, никакой не отморозок, а «честный» бродяга Семен. Семен смертельно ранен и многого сказать Щукину не успевает, но последний из сказанного понимает, что Ляжечка его бессовестно обманывает и Лиля – дочь вовсе не бизнесмена, а вора в законе, хорошего знакомого и почти друга Щукина – Седого, о чем сама Лиля по причине постоянной невменяемости ничего сказать не может.

Щукин в давнем и неоплаченном долгу перед Седым еще по зоне, к тому же он зол на Ляжечку, водящему его за нос, поэтому решает играть по своим правилам.

Тут-то Щукин и понимает полный расклад. В похищении Лили замешаны спецслужбы, которые очень хотят добраться до Седого, но никак не могут – и ничего не придумали лучше, как похитить его дочь. Естественно, ни один уважающий себя вор на такую подлость не пойдет, а пойдет такой человек, как Ляжечка, который сам рисковать не хочет, а подставляет вместо себя Щукина. Щукин догадывается, кстати, что и предыдущее его дело было слишком уж неправдоподобно удачным – и если до этого он списывал удивительное стечение обстоятельств, с помощью которого поймал большой куш, на собственное везение, то теперь понял, что его просто-напросто «пасли» спецслужбы, давая возможность сделать дело и гужануться, а уж после этого собирались развести и взять втемную, поскольку понимали, что такой вариант лучше другого варианта – прихватить Щукина в Москве и поставить его перед выбором: свобода или служба федералам. Щукин обязательно отказался бы ссучиться и играть против Седого.

Щукин, получив полный расклад, решает разработать план, при удачном осуществлении которого Лиля возвращается к своему отцу, спецслужбы остаются с носом, Ляжечка оказывается в полном дерьме, а сам Щукин – подальше отсюда.

План успешно разрабатывается, Седому отправляется весточка, чтобы он отозвал своих людей, а сам Шукин возвращается к Ляжечке, с которым пьет, уверяя его в дружеских чувствах и в необходимости предоставить Щукину оплату за услуги не по окончании дела, а сейчас – по принципу «деньги сердце согреют». Ляжечка соглашается передать деньги, когда Щукин будет на пароме, понимая, что с парома Щукина вместе с бабками и Лилей под белы руки снимут агенты спецслужб. Щукин вычисляет агента, с которым общается Ляжечка, хитро отшивает этого агента, а Ляжечку, одурманенного препаратом, предназначенным для Лили, с подложенным чемоданом, в котором находятся якобы деньги, и с подставной девицей-проституткой сажает на паром, но не в Швецию, а в Финляндию. Щукин с Лилей незаметно уходят, а Ляжечку берут, но не в Финляндии, а на морвокзале, считая, что он решил сбежать от чекистов с Лилей и деньгами, – и только потом разбираются, что их «кинули». Кидаются за Щукиным, а того и след простыл.

Тут бы и делу конец, но выясняется, что Лиля не просто пешка в большой игре, а она сама, продавшись спецслужбам, подставила отца в надежде получить деньги, но получила от подлых чекистов только одурманивающий препарат и Ляжечку.

Теперь, когда Щукин ее спас, она в обмен на свою свободу сдает его спецслужбам, а сама с чемоданом, полным денег, пытается скрыться. Но Щукин, которого на поезде в наручниках перевозят в Москву, ускользает от агентов и, верно рассудив, что чекисты не дураки и никуда девчонку не отпустят, находит ее в том же поезде и возвращает-таки отцу для примерного наказания.

Лиля возвращена Седому, а дальше о судьбе ее ничего не известно. Да и самих свидетелей происшествия осталось немного – только Петя Злой и Филин, которых Седой посылал в Питер и которым посчастливилось вернуться живыми после того, как они столкнулись с Щукиным, считавшим их тогда противниками, способными помешать его делу.

Щукин и был тем самым человеком, чье имя Седой назвал на воровском сходняке. Именно Щукин по завещанию Седого должен был занять место старого вора в случае смерти последнего.

Нетрудно понять, почему Седой сделал этот выбор, – Николай Щукин ведь доказал свою преданность воровским понятиям и проявил в такой сложной ситуации должную силу духа, приняв нужную сторону. Понятно также и отношение Пети Злого и Филина к человеку, который едва не угробил их. Они больше всего на свете не хотели, чтобы Щукин занял место Седого и стал их предводителем.

Ради того, чтобы этого не случилось, они готовы были пойти на все.

Глава 2

Маленькая и юркая красная спортивная иномарка, словно специально предназначенная для того, чтобы лавировать в автомобильных пробках большого города, остановилась на пристани. Оттуда вышли двое крепких парней с одинаковыми бритыми затылками. Они закурили, присев на капот иномарки.

– Дерьмо, – лаконично выразился один из парней.

– Ага, – поддакнул другой, насупив густые кустистые брови, из-за которых он и получил свое прозвище – Филин.

Они помолчали некоторое время, наблюдая за белыми барашками морских волн, разбивающихся о камни мола.

– Итак, – после паузы начал Филин, – воровской сходняк свое мнение выразил.

– Выразил, – сказал его собеседник – Петя Злой. – Начали чехлить херню какую-то – мол, воля Седого священная, то-се. Какое, на хрен – священная? Старик без памяти был уже, наверное, когда заявление свое идиотское делал. Я, честно говоря, думал, что он пошутил тогда – на сходняке, когда сказал, что в случае его смерти всем заправлять будет Щукин. Этот Щукин враз нам тут наведет порядки. Помнишь, что он учинил тогда в Питере?

Филин кивнул.

– Помню, – злобно выговорил он, – как не помнить. Две пули в меня всадил. Я едва жив остался. Если бы не Семен, который мне вовремя перевязку сделал, точно кони бы двинул.

– А я – тем более, – сказал Петя.

– И теперь этот урод нами командовать будет? – оскалился Филин. – И воровской общак держать? Да он на второй же день свалит с бабками.

– Точно, – сказал Петя Злой, – я уже навел справки. Щукин – тот еще жук. В его биографии уже был такой случай.

– Какой? – насторожился Филин.

– Он общак раз снял, – объяснил Петя, – снял пацановский общак у одной команды и свалил. Щукин же – одиночка. Он понятия помнит, но следовать им не будет, если это не в его пользу работает. Сейчас, когда воры ему весточку послали, он, конечно, объявится, прикинется овечкой – мол, только понятия я и признаю, а потом улучит момент – и ага! А кто крайними останется?

– Мы и останемся, – мрачно подтвердил Филин. – А что, пацаны на сходняке не знали о его прошлом?

– Знали, – сказал Петя, – знали, конечно. Базлали, что это по молодости было. Короче, никак тот случай не повлиял на их решение. Щукин сядет на место Седого, и все. Так сказали. Воля умершего. Ну, Седой… Вот уж никогда не думал, что он нам такую свинью подложит. Я его пытался убедить, чтобы он кандидатуру Щукина снял, да где там! Я бы, наверное, в конце концов убедил его, но не успел. Седой уже кони двинул – через неделю после того, как заявление сделал на сходняке. Он что, и правда свою смерть чуял? Чего он дуба-то врезал? Здоровый был мужик. Хоть и старый.

– Врачи говорили – сердечная недостаточность, – напомнил Филин.

Петя Злой фыркнул.

– Помнишь тамбовского стукача? – спросил он у своего собеседника.

– Сережка Чек?

– Ага. Мы его по всей стране вытаптывали, а он скрывался. Нашли только через полгода – оказывается, он у своих ментов попросил защиты. А они его и упекли в СИЗО. Мол, будет там под присмотром. Ни хрена. Как только Седой узнал, что Чек в СИЗО парится по левому делу, он тут же с кем надо переговорил, и все – готово дело. Чеку ночью гвоздь в ухо вбили, а ментовские врачи в тюряге заключение составили – сердечная недостаточность.

– Ага, – фыркнул Филин, – а что им еще оставалось? Дело заводить? Они прекрасно знали, кто Чека завалил. Только никогда бы это не доказали. На хрена им лишний глухарь? Подожди, – осекся он вдруг, – ты что хочешь сказать, что Седой не сам кони двинул? Что его убили?

Петя пожал плечами.

– Я ничего не хочу сказать, – проговорил он, – факты сами за себя говорят. Седой назначил Щукина своим заместителем на случай смерти и через неделю помер. Кто мог желать его смерти?

– Щукин, – уверенно сказал Филин.

– Точно.

– Но ведь Щукина не было в этом городе. Он вообще хрен его знает где был. Как он мог? И потом, ты же сам врача вызывал, когда Седого нашел в кровати мертвым. Врач сказал – сердечная недостаточность.

– Врача могли подкупить, – предположил Петя Злой. – Даже наверняка подкупили. Я же вызывал «Скорую». То-то она приехала так подозрительно быстро. Минут через десять.

Филин некоторое время напряженно размышлял.

– Значит, ты думаешь, Щукин все-таки успел за неделю разузнать, что Седой назначил его своим преемником, приехать в наш город и замочить Седого так, чтобы никто ни о чем не догадался? Подкупил врача и все такое. А зачем ему валить Седого, если он знал, что ему и так все достанется?

Петя Злой внимательно посмотрел на Филина.

– Ты что? – выговорил он. – Дурак или притворяешься? Щукин ведь знал, что никто особенно не обрадуется, когда он тут главным будет. Ну и все могло измениться. Седого могли переубедить, и он мог изменить свое решение. Понимаешь? Щукин просто испугался, что фарт уйдет. Вот и решил замочить Седого. На всякий случай. Чтобы наверняка.

– И верно.

Филин раскрыл рот и покачал головой.

– И что нам теперь делать? – спросил у него Петя Злой.

Филин подумал немного.

– Надо искать Щукина, – сказал он. – Искать и валить. Как можно скорее. Если сходняк коронует его быстрее, чем мы успеем это сделать, тогда все будет сложнее. Он первым нас завалит. Он небось тоже не забыл эту питерскую историю. Только вот где его искать?.. Понял! – вдруг закричал он.

– Что ты понял? – осведомился Петя Злой.

– Где нам искать Щукина. Надо в первую очередь найти того врача, который Седого осматривал. И тогда – если твои предположения оправдаются – врач нам даст ниточку, по которой мы Щукина найдем. А?

Однако Петя Злой восторга Филина не разделил.

– Гениально, – усмехнулся он. – Ты прямо как Шерлок, бля, Холмс. Думаешь, я сам не дотумкал? Я уже разыскал того самого врача.

– И что? – кровожадно спросил Филин. – Где он?

– Там же, где и Седой, – ответил Петя. – В могиле. То есть не в могиле, а завтра похоронят.

– К-как это? – опешил Филин. – Почему похоронят?

– Потому что врач умер.

– К-как умер?

– Машиной его сбило, – объяснил Петя Злой. – Несчастный случай. Позавчера. Я как раз хотел с этим врачом побазарить, а его машиной сбило. Не странно, а? Может, это вовсе и не несчастный случай был? А как с Седым? Кто-то врачу помог под машину попасть?

Филин покрутил головой.

– Ничего не понимаю, – прошептал он. – Значит, все, что ты говорил, – правда?

– А ты как думал?

– Ну, я думал, если это не подтверждено, может быть, это неправда, Щукин в смерти Седого невиновен.

Петя Злой усмехнулся.

– Но теперь я вижу, что Щукин тут руку приложил, – убежденно проговорил Филин. – Точно. Его почерк. Его самого никто не видел, и никаких следов не осталось… Вот сука! Точно, он Седого завалил – и врача этого под машину толкнул. Я просто жопой чую!

– Чувствительная у тебя жопа, – одобрительно усмехнулся Петя.

– Тогда что же нам делать? – спросил Филин, закуривая новую сигарету. – Где искать этого урода – Щукина?

– Я не знаю, где, – мрачно проговорил Петя, – но я знаю – как?

– Как? – жадно спросил Филин.

– Вот послушай, – сказал Петя Злой.

Ничего не было слышно пока о человеке, из-за которого гудел весь курортный город, где и происходили эти события. А между тем не лишним было бы узнать немного о том, кто такой этот Николай Щукин.

Родители Щукина выросли и сформировались в советскую эпоху – со всеми вытекающими отсюда последствиями. Однако Николай почти с самого рождения уяснил, что какие бы то ни было идеалы – коммунистические или демократические – просто-напросто удобная ширма для удовлетворения собственных потребностей. Тогда зачем лицемерить и прикрываться какими-то высшими задачами, если ставишь перед собой задачу прямую и совершенно конкретную – обеспечить себе сносное существование.

Такой сугубо практический подход к жизни органично переплетался в системе мироощущения Щукина с буйным полетом его фантазии и непреодолимой тягой к острым ощущениям.

После школы Николай пытался поступить в институт, но провалился, и ему не оставалось ничего другого, как пойти в армию. Он не ставил себе задачи каким-то образом откосить, решив, что институтские знания может заменить опыт, который наверняка появится у него после прохождения армейской службы.

И оказался прав.

Благодаря прекрасным физическим данным Николай получил направление в разведроту одной из частей внутренних войск. Там его обучили искусству маскировки – всевозможным способам изменять свою внешность, взрывным работам, различным методам проникновения в закрытые помещения, стрельбе и мастерству рукопашного боя. Всему, чему его научили в армии, Щукин незамедлительно нашел применение на гражданке – он побывал в шкуре братка, работая на своего приятеля детства, который в то время успешно занимался рэкетом. Но через некоторое время Николай решил, что жизнь братвы не для него, и вышел из дела, прихватив с собой всю общаковскую кассу.

Конечно, после этого инцидента Щукину пришлось вести преимущественно кочевой образ жизни, мотаясь по стране, заводя новые знакомства и подыскивая новые жертвы, но, как оказалось, это было то, чего он все годы желал. Как раз с этого периода началась, собственно, его деловая биография.

Только вот спустя год с того момента, как Николай Щукин стал вольной птицей, с ним произошло то, после чего он навсегда потерял веру в любовь и свободу – на три года, – зато приобрел полезные связи в блатном мире, кучу бесценного жизненного опыта и бесконечно циничное отношение к окружающей его действительности.

Щукин давно избавился от чувства сострадания к ближнему, жалости к убогим, утратил способность к самопожертвованию и прочей высокопарной ерунде. Он считает подобные чувства уделом слабых и умственно ущербных людей, неспособных на серьезный поступок. Им не движут никакие моральные принципы. Он считает правильным только то, что доставляет ему удовольствие и идет ему на пользу.

Однако у Николая все же существуют кое-какие представления о чести. Щукин никогда не лишит старуху последнего пятака на хлеб. Зато может оставить без средств к существованию семью состоятельного человека, перешедшего ему дорогу. Он никогда не убьет человека без веской причины. Зато может зверски изувечить кого-нибудь, кто мешает ему жить.

Щукин даже пройдет мимо девушки, к которой пристает хулиган, посчитав, что она сама в этом виновата (как, кстати говоря, и бывает в большинстве случаев). Но ту же самую девушку он может, не раздумывая, вытащить из объятого пламенем дома. Просто потому, что ей еще рано умирать.

Вообще Николай – человек настроения. Если ему плохо, то он запросто набьет морду тому, кто «не так» на него посмотрит. А в хорошем расположении духа может полчаса извиняться перед каким-нибудь лохом за то, что наступил ему на ногу.

И Щукин – одиночка.

У него есть масса приятелей, но нет ни одного настоящего друга, хотя много тех, ради кого он согласен рисковать своей жизнью – и Седой был из числа таких людей.

Щукин легко обзаводится подружками, но ни к одной из них не испытывает глубоких чувств, если не считать одного случая из ранней юности, о котором сам Николай предпочитает не вспоминать.

Даже на дело Щукин всегда идет в одиночку, считая, что лучшее прикрытие – это точный расчет.

Щукин – хороший психолог от природы. Он очень тонко понимает, что нужно его собеседнику, и поэтому может легко расположить к себе любого человека. Так же легко он, пользуясь доверием к себе, получает от людей любую информацию, используя их в своих целях. Причем делает это так, что они и не подозревают, что их поимел Щукин.

Он очень скрытен и недоверчив. Именно поэтому никто из его знакомых не догадывается об истинном роде деятельности Щукина, считая его бизнесменом средней руки. Некоторые, конечно, что-то подозревают, но никто всерьез не считает его преступником.

Вырос Николай обычным парнем. Немного хулиганистым и достаточно сообразительным, чтобы уметь избежать наказания.

После службы Николаю удалось все-таки поступить в экономический институт. Но Щукин быстро понял, что образование без наличия капитала не сделает его богатым. А если есть деньги, то жить красиво можно и без высшего образования.

А если добавить, что Щукину всегда претила работа «от звонка до звонка», то ничего удивительного в том, что он бросил институт, не было. Но вот чем ему заняться дальше, Николай не знал, не подозревал тогда еще, что всего через несколько лет превратится в настоящего русского вора-профессионала, способного обставить сотрудников любой уголовки.

А нашел себя Николай случайно. Еще во время учебы он ломал голову, как разбогатеть, а когда, бросив институт, без цели мотался по улицам своего родного города, не зная, куда приложить кипящую в нем творческую энергию, встретился случайно со своим приятелем детства.

Этого приятеля Щукин и узнал-то не сразу, да и узнать в раскачанном братке замурзанного щербатого парнишку было довольно сложно, только шрам на лбу от нечаянно угодившей туда шайбы указывал на сходство.

Этот приятель, услышав, что Щукин прошел подготовку в разведроте внутренних войск, пригласил его к себе – заниматься делом по тем временам довольно прибыльным и почти совсем безопасным – рэкетом.

Новая деятельность Щукина увлекла, но ненадолго, ведь Николай превыше всего ценил личную независимость и очень быстро понял, что жизнь братка – не для него. Щукин решил порвать с группировкой, в которой состоял, и сделал это с максимальной выгодой для себя – в один прекрасный день исчез, а вместе с ним пропала бандитская касса.

Щукин прекрасно понимал, что в родном городе ему оставаться уже нельзя, поэтому с легкостью принял тяжелое для многих других людей бремя кочевой жизни, мотаясь по необъятным просторам нашей родины, заводя новые знакомства и подыскивая себе очередные жертвы.

Именно на этот период времени и выпадает для Щукина, наверное, главное в его жизни испытание, пройдя которое он с полной уверенностью утверждает: «Не бывает любви».

Спустя всего несколько месяцев после того, как организованная преступная группировка, в которой в качестве «бычка» состоял Щукин, лишилась своего общака, Николай знакомится с девушкой Аллой – удивительнейшим, по его мнению, созданием – и влюбляется в нее с такой силой и страстью, с какой может любить человек сильный, решительный и необузданный.

Алла отвечает Щукину взаимностью и как-то в порыве откровенности рассказывает ему, что ее отец – бывший партийный функционер, а ныне крупный деятель нового бизнеса – постоянно издевается над ней и ее матерью.

Щукин решает наказать папашу, но наказать по-своему – обанкротить его фирмы, лишить бизнесмена нажитого состояния, а вырученные деньги передать возлюбленной и ее матери.

В скором времени план Щукина осуществляется, но Алла – то ли по глупости, то ли еще по какой причине – с потрохами продает Щукина отцу. Дальнейшие действия папаши логичны и предсказуемы, в результате этих действий Щукин оказывается на нарах следственного изолятора, а после короткого предварительного следствия – на скамье подсудимых, где и получает приговор: наказание в виде лишения свободы сроком на пять лет, с отбыванием заключения в колонии общего режима.

Вот с этого момента, а точнее – с самого первого часа, проведенного им в тюремной камере, Щукин напрочь лишается веры в любовь.

Но нет худа без добра. Погоревав немного, Щукин начинает активно осваиваться в новой для него среде, и очень скоро благодаря отличному знанию людской психологии, прекрасным физическим данным и способности никогда не теряться и не падать духом Николай обрастает знакомствами с авторитетами блатного мира – знакомствами, очень пригодившимися ему, когда через три года его выпускают по амнистии.

А с возвращением на волю для Щукина начинается совсем другая жизнь, в которой он – сам себе тактик и стратег – берется за любое дело, сулящее более или менее значительные барыши.

Таков был человек, которого стремились во что бы то ни стало разыскать Петя Злой и Филин.

– Короче, так, – сказал Петя. – Что мы предпримем для того, чтобы найти Щукина?

– Что? – поинтересовался Филин.

– Ты про Рустама слыхал что-нибудь?

– Про какого это? – наморщил лоб Филин.

– Из Алма-Аты. Казах.

Филин внимательно посмотрел на Петю, и глаза его округлились.

– Слыхал, – прошептал Филин. – И что? Ты хочешь заказать Щукина этому Рустаму? Он же зверюга – Рустам! Про него рассказывают, что он просто ненормальный. Как это называется – садист. Мочит всех направо и налево, а его никто даже и в лицо не знает. Заказы через целую сеть посредников передавать надо. Ты что! С этим отморозком только такие же отморозки, как он сам, связываются.

– А кто еще подпишется Щукина валить? – прищурившись, поинтересовался Петя. – Он же без пяти минут – коронованный вор в законе. За него любой сходняк по всей стране впишется. А Рустаму на все понятия – насрать. Ему лишь бы бабки заплатили.

Филин подумал немного и помотал головой.

– Очко у меня играет, – признался он. – Я вообще чурок недолюбливаю, а тут такой садюга, как этот Рустам. Чурки, они же совсем другие. Говорят одно, а думают другое. Где гарантия, что Рустаму Щукин бабок больше не предложит? Или что-нибудь Рустаму не понравится, он на нас и попрет. А я слыхал…

– Да плевать мне на то, что ты слыхал! – потеряв наконец терпение, заорал Петя. – Про Казахстанского Рустама столько слухов, и все они такие страшные, что можно подумать, он сам их и сочиняет. Чтобы цену себе набить. Ты сам-то со Щукиным сталкивался? Вот именно! Щукина голыми руками не возьмешь! А и Рустама вокруг пальца обвести никто не сможет. Так что, если хочешь от Щукина избавиться, то нужен настоящий отморозок и зверюга. Рустам!

Филин растерянно пожал плечами.

– А ты что? – поинтересовался Петя. – Знаешь другой какой-то способ от Щукина избавиться?

Филин подумал и снова пожал плечами.

– И когда же ты будешь с Рустамом связываться? – хмуро спросил он у своего компаньона.

– А я уже связался, – закуривая новую сигарету, сообщил Петя.

– Как это? – выпучил глаза Филин.

– А так. Чтобы времени не терять.

– А со мной советоваться не надо?

– Надо, – сказал Петя и поглядел прямо в глаза Филину. – Я же с тобой сейчас только посоветовался.

– Ага, после того, как все сам решил и сделал!

– Так это и был единственный выход! – выплюнув только что закуренную сигарету, воскликнул Петя Злой. – Я же тебе все доказал минуту назад. Ты сам признал, что лучший способ избавиться от Щукина – заказать его Рустаму. Так или не так?

– Так, – сникая, проворчал Филин. – И все-таки мы же компаньоны с тобой.

– Компаньоны, – подтвердил Петя. – Только я немного быстрее соображаю.

Филин фыркнул и ничего на это не сказал. Несколько минут они молчали. Потом Филин передернул плечами и проговорил негромко.

– Все-таки последнее дело – с Казахстанским Рустамом связываться. Что, у нас в России киллеров, что ли, мало?

Докурив по последней сигарете, компаньоны вернулись в машину. Филин сел за руль и, скосив глаза, уставился на отражение в боковом зеркале заднего обзора.

– А очко у меня играет, – снова сказал он. – Это же сам Рустам! Про которого легенды ходят. Самый жестокий и отмороженный киллер в стране. А может быть, и во всем мире… Слушай!

Он вдруг резко повернулся к Пете.

– Чего?

– Слушай, – продолжал Филин. – А как ты думаешь, история про его девку – это правда? Или легенда?

Петя вздрогнул.

– Не знаю, – сказал он. – Наверное, все-таки выдумали. Не может же такое на самом деле быть.

Рустам Жоресович Хантыбеков, хотя и принадлежал к криминальной прослойке общества, клички никакой не имел. По той простой причине, что никогда никакого наказания в местах лишения свободы он не отбывал, а людей, осмелившихся дать Рустаму Жоресовичу какое-либо прозвище, не было, потому что настолько храбрых людей вообще на свете не бывает.

Рустама Жоресовича Хантыбекова называли просто – по национальной принадлежности – Рустам Казахстанский.

Наверное, персонажа, подобного Рустаму Казахстанскому, в истории отечественной криминалистики еще не было. В курилках каждого ментовского отделения по всей стране можно было услышать слухи и легенды о неуловимом киллере, одно имя которого наводило парализующий страх на банкиров, зарвавшихся авторитетов и других потенциальных жертв, однако ни в одном из отчетов никакой Рустам Казахстанский, тем более Рустам Жоресович Хантыбеков, не фигурировал. Легенды тем не менее рассказывались, слухи множились, но никаких конкретных сведений о Рустаме не появлялось, хотя версий бродило множество.

Например, в Саратовском городском отделе внутренних дел говорили о том, что Рустама Казахстанского как такового нет и не было никогда на свете, а есть банда, работающая под этим именем и распространяющая пакостные слухи. Среди работников пензенской милиции бытовало мнение, что под Рустамом Казахстанским скрывается ловкий и хитрый сотрудник ФСБ, который по указке свыше ликвидирует всех ненужных властям банкиров, олигархов и тому подобную сволочь. Среди столичных же милиционеров особенно широко был распространен слух о том, что Рустам Казахстанский – на самом деле женщина, маскирующаяся под мужчину-садиста, чтобы удобнее было внедрять в жизнь собственные фашистко-феминистические идеи.

Короче говоря, среди представителей власти страны никто особенно в Рустама Жоресовича не верил, а тем не менее он был.

Он был человеком и в самом деле очень жестоким, но не садистом, как считали его те, кто о нем слышал, а первобытно-жестоким – жестокость была его естественной и характерной приметой, как, допустим, родимое пятно или дурной характер. Он имел собственное мнение относительно человеческих отношений и мира, в котором жил, но это его мнение не совпадало с общепринятым.

Чего стоила, например, та самая история с его девкой Гульнарой, гражданской женой. Что бы сделал рядовой человек, застукав свою подругу с другим? Кто-то устроил бы скандал с требованием развода и последующего раздела имущества, кто-то – Петя Злой, например, или тот же Филин – просто пристукнул бы на месте и жену-изменщицу, и незадачливого ее любовника, а потом сжег бы трупы и развеял бы прах.

То, что сделал Рустам, попав в такую тривиально-анекдотическую ситуацию, не укладывалось ни в какие принятые человеческим сообществом рамки.

Перво-наперво – никого Рустам убивать не стал, по крайней мере на месте. Он просто стащил с кровати и Гульнару, и ее ухажера, взял их под мышки и отнес во двор – к своей машине. Рустам жил в частном доме на самой окраине Алма-Аты, к тому же все происходило поздним вечером – никто ничего не заметил. Более того – ни Гульнара, ни ее любовник не смели даже пикнуть: Гульнара потому, что знала нрав своего возлюбленного, а любовник потому, что был перепуган громадной, почти нечеловеческой силой Рустама.

Без труда погрузив парочку в багажник, Рустам сел за руль и выехал за черту города. Неизвестно, что было дальше, но через месяц с небольшим в пригороде Алма-Аты местные милиционеры отловили полусумасшедшего человека, который абсолютно голый брел по степи, всхлипывая и подвывая от безумного страха, навсегда поселившегося на самом дне его одурманенного сознания. Сказать несчастный безумец почти ничего не мог, мог только указать направление той безвестной степной землянки, в подполе которой, среди четырех сочащихся водой стен, он прожил последний месяц, питаясь исключительно телом своей случайной подруги, к которой как-то неосторожно зашел.

Землянку нашли, нашли и подпол, крышка которого была взломана изнутри. Милиционера, заглянувшего в подпол землянки, куда привел наряд безумец, долго отливали водой, потому что губительным для человеческого рассудка было только посмотреть на деревянную бочку, в которой в правильно и тщательно приготовленном рассоле плавали куски молодого женского тела вперемешку с лавровым листом и крохотными горошинками черного перца.

Безумец клялся, что убийца – не он, и повторял имя – Рустам, Рустам. Стали искать, но по указанному сумасшедшим адресу ничего не обнаружили. Никакого Рустама не было. То есть, конечно, в том районе города проживал не один человек по имени Рустам, но не тот самый.

Впрочем, того самого, может быть, и вовсе не было на свете. Может быть, сумасшедший выдумал его, пытаясь оправдать себя в том чудовищном убийстве. Но именно с той истории и начались слухи о жестоком киллере Рустаме Казахстанском, которого не видел никто, а про людей, обращавшихся к нему за помощью, – только слышали.

– Слушай, – спросил Петю Злого Филин, когда юркая красная иномарка уже сновала по улицам южного курортного города, – а как ты на этого Рустама вышел-то?

– А помнишь барыг из Казахстана? – в свою очередь, поинтересовался Петя. – У которых мы брали дурь? Ну, с полгода назад. Так вот, один из них в нашем городе обосновался несколько лет назад. Через него все операции проводятся. Ему Седой, покойник, еще давал разрешение на торговлю – когда-то давно. Ну, старый такой казах.

– Амир? – наморщившись, проговорил Филин.

– Точно, – кивком подтвердил Петя Злой. – Он. У него прямой канал – из Казахстана. Дурь паленая, но дешевая. Ладно, не о том речь. Просто тот Амир когда-то базарил Седому по большому секрету, что с Рустамом связать может. Седой его, конечно, послал, а потом как-то мне проговорился. Я тогда и не думал, что мне эти сведения пригодятся. А теперь вот я Амиру сказал, а он обещал послать весточку Рустаму. Как он это сделает, он не говорил. Сказал, Рустам со мной сам свяжется.

Филин вздрогнул.

– Как это?

– Не знаю я, – пожал плечами Петя, – только часа два назад мне звонил один человек. Сказал, что от Рустама. И назначил встречу.

– Встречу?

– На нее мы сейчас и едем, – закончил Петя. – Кстати, здесь налево поверни, потом прямо. Мимо парка «Ривьера», знаешь?

Филин ничего не ответил, потому что на минуту потерял дар речи.

– Долго он там будет торчать? Спать хочется, сил нет… – пожаловался грузный мужчина в длинной кожаной куртке, накинутой, но не вдетой в рукава – ночь была достаточно прохладной.

– Спать хочется – иди в машину и спи, – предложил ему меланхоличный детина в спортивном костюме. Он что-то жевал – с хрустом перемалывал массивными челюстями, словно каменными жерновами.

– Ага – в машину… – проворчал грузный, – Шеф выйдет – даст мне прикурить… Один раз уже так было – ждал его с презентации да прикорнул в вестибюле на кресле. А меня какой-то мудак из газеты сфотографировал. Так шеф меня чуть не убил… Сказал: еще раз такое повторится – вылетишь на хрен из охраны. А того мудака с фотоаппаратом из редакции на следующий день поперли. Молодой еще был… корреспондент, блин. Не показали ему своевременно – чьих охранников можно фотографировать, чьих нельзя… И статьи, конечно, никакой не было.

– А в какую газету твою фотку хотели поместить? – поинтересовался детина и сплюнул себе под ноги черную тягучую слюну.

– В какую… У нас тут одна газета – «Степные новости». Я слышал – статью хотели назвать: «Что видел во сне охранник мэра нашего города?»

– Хреновое название, – заметил детина.

– И я говорю…

Они еще немного помялись на пятачке перед подъездом. Грузный мужчина снова зевнул.

– Нет, спать-то как хочется… Три часа ночи уже.

– Иди и поспи! – разозлился детина и снова сплюнул черную слюну. – Я тебя разбужу.

– Меня не добудишься, – вздохнул грузный, – я как усну, так все… Хоть из пушки стреляй. Мне жена иной раз говорит с утра…

– Тихо! – скомандовал детина и выплюнул изо рта большой черный комок, с хлюпаньем шлепнувшийся на асфальт. – Свет включился. Через полчаса уже и появится… Наш родной и любимый мэр города Степного… Домой его отвезем, борова жирного, и все. Можно отдыхать.

– Два часа пластался, – заметил грузный, – что-то он Светку не балует. Я его к Наташке возил, он ее всю ночь дрючил. А я всю ночь в машине просидел, боялся заснуть. Чуть с ума не сошел к утру…

– Да… – протянул детина, разворачивая бумажный пакет, – собачья наша работа… Возить шефа по бабам. И не дай бог кому слово ляпнешь… Тут же на улицу вылетишь. Да он еще и посадить может.

Детина тремя пальцами достал из пакета темный, резко пахнущий комочек и отправил его в рот. И тут же звучно зачавкал.

– Как ты это дерьмо жевать можешь? – неприязненно поинтересовался грузный.

– А что? Жевательный табак. Я в детстве куриной слепотой болел – у меня глаза слабые. А табак, говорят, помогает.

Грузный неопределенно хмыкнул и задрал голову к единственному во всем пятиэтажном доме светящемуся окну – там маячили размытые силуэты.

– Одевается… – пробормотал грузный, – к жене поедет. Эх, а еще – мэр города…

– Да название одно – что мэр, – проговорил детина, – город-то наш… Два дома, три сарая.

Они надолго замолчали.

– Сейчас домой приеду, – заговорил грузный, – завалюсь на целые сутки. Хорошо, что завтра выходной.

– А я посплю немного и к вечеру в баню пойду, – заявил детина, – потом чекушку-другую раздавим с пацанами. Посиди-им… Ты чего?

Грузный, резко отвернувшийся от него, напряженно всматривался во тьму.

– Чего ты? – повторил детина.

– Да мне показалось… собака, что ли, шмыгнула в подъезд…

– Собака? Я ничего не видел.

– Да и я-то… краем глаза успел заметить, – признался грузный.

– Может, показалось спросонья?

– Может… – неуверенно проговорил грузный, – а может, и не показалось…

– Надо пойти проверить, – высказался детина. – Шеф уже сейчас выйдет, а собака… Если она есть там… напугает его до смерти, он нас тогда вообще прибьет… Надо проверить.

– Надо, – вздохнув, согласился грузный, но с места не двинулся.

Детина посмотрел на него, тот пожал плечами и снова проговорил:

– Может, и не было никакой собаки. Скорее всего – не было. Мне показалось.

Видно было, что очень ему не хотелось слоняться по темному подъезду и искать… неизвестно что.

– У тебя фонарик есть? – спросил детина.

– Нет. Зажигалка…

– Давай!

Грузный поискал в карманах, достал дорогую «Zippo» и передал ему.

– Не очень-то бензин там трать, – предупредил он, – заправлять загребешься – фирменного бензина в городе хрен найдешь… И смотри не потеряй. Она подарочная – мне жена на юбилей подарила…

– Сейчас вообще сам пойдешь, толстая сволочь! – снова рассердился на него детина. – Зануда чертов. Что мне – в темноте теперь шарить там? И так ни хрена не вижу… Почти во всех домах какие-то бляди лампочки повыкручивали – с патронами вместе…

Грузный хотел было обидеться, но передумал.

– Ладно, Витек, – сказал он, – чего там…

Витек сплюнул табачную жвачку и вошел в подъезд. Тихо было так, что он слышал, как скрипит пыль под его ногами. Он щелкнул зажигалкой, поднял ее над головой и, щуря глаза, при колеблющемся свете осмотрелся.

Узкая лестница уходила вниз – в подвал. Широкая вела вверх – на второй этаж.

Не опуская зажигалки, Витек прошел на несколько пролетов вверх и остановился.

Прислушался – ничего не было слышно.

«Да нет тут никого, – подумал он, – если бы собака была, то слышно было бы… А может быть, это человек какой-нибудь прошмыгнул? Киллер? Хочет мэра нашего города завалить…»

Витек беззвучно усмехнулся.

– Кому он нужен, – пробормотал он, – это там – в центре – киллеры… А у нас, в глуши степной, еще не все значение этого слова знают… Правда, последнее время слух идет, что мэр что-то с казахскими бандосами не поделил. Казахстан-то рядом – наш город почти на границе. И чего он там не поделил? Наверное, ерунду какую-нибудь. А нам приходится всюду с ним таскаться – охранять. Теперь шеф никуда без охраны: даже к бабам.