Предисловие

Я – либерал. То есть умный и порядочный человек. А эта книга – антилиберальная. И тем не менее я утверждаю, что ее будет полезно прочитать всем – и тем, кто расстреливал, и тем, кого расстреливали. Я говорю о расстреле парламента, если вы еще не догадались. Дело в том, что автор этой книги затевал вместе с Чубайсом приватизацию, но потом перекинулся на другую сторону баррикад и в октябре 1993 года оказался в Белом доме. Так бывает. Начинал с развала Советской власти, а потом оказался в стане красных. И потому книга получилась с эффектом красных глаз.

Автор считает приватизацию советского наследия, произошедшую у нас в 1990-е годы, разграблением государства в интересах кучки олигархов. И считает так небезосновательно. В книге действительно приводятся факты, которые у кого-то могут вызвать приступ праведного гнева и скрежет зубовный. Что ж, автору можно верить – он стоял у истоков того, что многие называют Большим Хапком. И ответственность за который возлагают на Чубайса.

Но это всего лишь поверхностный небеспристрастный взгляд современника, не более. А судить Анатолия Чубайса по меркам современности – столь же глупо, как судить Христа за погром, учиненный в Храме. У Христа была сверхзадача. Была она и у Чубайса. И в этом смысле Чубайс – Христос капиталистической церкви, ибо видел великую цель.

Я не люблю СССР. Чубайс же СССР просто ненавидел. Он сам признавался: «Я ненавижу советскую власть. Более того, я мало что в жизни ненавижу так, как советскую власть. И особенно ее позднюю стадию. В моей жизни ничего омерзительнее, чем поздняя советская власть, не случалось».

Чубайс прав! А потому его сверхзадачей было уничтожение самих корней этой ужасной власти, а именно – уничтожение государственной собственности на средства производства и замена ее классом собственников. И эта невероятная по сложности задача, которая никогда в истории человечества не решалась, была решена. Ну, а шероховатости, которыми сопровождалась операция, не идут ни в какое сравнение с масштабностью самой операции. Пенять на мелкие несправедливости при строительстве великой справедливости – все равно, что ругаться на хирурга за то, что вместе с гнилой тканью он отсек немного здоровой. Отсек, потому что иначе было нельзя.

Соответственно, я рекомендую вам читать эту книгу словно бы из далекого светлого будущего, с высоты – то есть без эмоций, как вы сейчас читаете о войне 1812 года. В результате победили, и ладно.

А Чубайсу в этой стране еще будет поставлен памятник…

Александр Никонов, писатель.

Не знаю, как начать эту книгу.

«Приватизация – это процесс уничтожения российской промышленности и науки, осуществленный в интересах другой страны» – суховато как-то.

«Здравствуйте, дети. Я хочу вам рассказать сказку про то, как злые дяди отобрали у нас заводики и фабрички, а потом их пропили и уничтожили» – веселее, но слишком уж несерьезно.

Попробую начать с конца. Вспомним, какие заводы были в 70-80-х годах в вашем городе и какие существуют сейчас.

В моем родном Питере уничтожено огромное количество небольших, средних и больших фабрик и заводов. Давайте их помянем.

Завод «Вулкан». Я в детстве жил рядом с оградой этого завода. Это старое судостроительное предприятие. Сейчас на его месте – жилая застройка. Недавно приезжал в свой старый дом, в свой старый двор. Старая ограда сломана, и вместо заводских цехов – недостроенные жилые дома. Грустно.

В Питере уничтожено много судостроительных заводов. Разорены заводы, строившие небольшие суда, – «Редан», «Петрозавод». На месте, где был «Редан», сейчас жилая застройка. Место «Петрозавода» просто уникально – отсюда начинался Петербург. «Петрозавод» построен Петром I на месте старой шведской крепости Ниеншанц. Люди жили здесь задолго до основания Петербурга – пять-семь тысяч лет назад. Сейчас там, в месте слияния Охты и Невы, «Газпром» пытался построить свой небоскреб.

Прогуляемся от завода «Вулкан» вдоль Невы. Петровский остров. На месте уникального в свое время пивзавода «Красная Бавария» – развалины. Рядом – судостроительный завод «Алмаз», хозяева которого, купившие предприятие ради земли, на которой он расположен, пытаются выселить производство с этого места, чтобы создать там очередной бизнес-проект. С другой стороны Невы на западной части Петроградской стороны – одни развалины. Прогуляйтесь по Большой Зелениной улице, по соседним улочкам этой рабочей окраины Петроградской стороны. Заводы и заводики – все уничтожается. Кстати, вы знаете, почему эта улица называется Большой Зелениной? От слова «зелье», «огненное зелье» – это порох. Тут при Петре были пороховые заводы, которые потом перенесли подальше, на реку Охту.

Пройдем дальше по Петроградской стороне. Напротив Петровского острова – предприятие ГИПХ – Государственный институт прикладной химии. Им в свое время управлял Борис Гидаспов – руководитель Ленинградского обкома КПСС времен перестройки. ГИПХ – это достаточно вредное опытное производство: химия, радионуклиды.

Земля в центре города, на которой он расположен, буквально на вес золота. Сейчас на его месте предполагается реализовать проект «Европейская набережная», которым руководит банк ВТБ, тесно связанный с руководством города. А институт? А институт переводят умирать за пределы Питера.

С другой стороны Петроградского острова – тоже одни воспоминания. Завод «Полиграфмаш» на набережной реки Карповки едва дышит. Половина его территории распродана и сдана в аренду, оставшаяся часть завода с трудом сводит концы с концами. Полиграфические машины завод давно уже не делает, осталось только оборонное производство. Вдоль Петровской набережной заводов теперь почти нет. В основном там сейчас бизнес-центры – административные или заводские здания хорошо для них подходят. А раньше это была промышленная зона. На месте завода «Вибратор» (угол Петровской набережной и улицы Куйбышева) тоже сплошь бизнес-центры. Печальна и поучительна судьба другого предприятия в этой части Петроградской стороны – «Красногвардейца». Старейшее и крупнейшее в России предприятие по выпуску медицинской техники, не менявшее профиль с момента основания, ведет начало от инструментальной избы «на Аптекарском острову», которая была основана еще по указу Петра I. Предприятие выпускало медицинское оборудование и приборы для всего бывшего Советского Союза. Но закупки были в свое время централизованы, и фактически основным заказчиком все 1990-е годы был госзаказ. Кому-то это предприятие приглянулось своим месторасположением (берег Невы, трасса). И дальше было сделано очень просто – за определенные деньги в Москве предприятие лишили госзаказа, оно вынуждено было обращаться в банки за кредитами, ну а потом – долги, банкротство и т. п. Сейчас предприятие ютится в одном из корпусов, а в основном корпусе на набережной – бизнес-центр, на первом этаже – салоны продаж иностранных автомобилей.

Этот список можно продолжать и продолжать. О судьбе еще нескольких предприятий расскажу чуть позже.

И так происходило в масштабах всей страны.

Глава I. Как это все начиналось

А теперь перенесемся в 1980-е годы, точнее, в 1989 год. Только что закончились выборы в Верховный Совет СССР и началась предвыборная кампания по избранию депутатов в Верховный Совет РСФСР и в Ленсовет. В Ленинграде – митинги на улицах, люди начали говорить друг с другом. В ДК имени Ленсовета в одном помещении собирается клуб «Перестройка» (один из организаторов клуба – Петр Филиппов), в другом – группа «Законодательная инициатива» (добровольная помощь союзным депутатам, в основном Юрию Болдыреву, в написании и редактировании «правильных» демократических законов). Из этих комнат потом выйдут депутаты, чиновники, политики и министры.

В общем, было уже понятно, что будет что-то новое. Горбачев, съезд, депутаты, гласность… Но немногие догадывались, что новое наступит очень быстро. Многие в 1989–1990 годах, как только был принят закон о въезде и выезде, рванули выезжать. Кто самый хитрый – успел в Америку. Остальные, кто не успел – подались в Израиль. А я вот остался в России делать революцию, которая оказалась контрреволюцией. И закончилась расстрелом демократии в 1993 году. Но об этом позже.

Народ ходил на митинги, на демонстрации: «Долой КПСС!», «Долой 6-ю статью!». А я все спрашивал всех, кого можно было спросить: «Ребята, вы завтра будете во власти, что вы делать-то будете?» Никто не мог мне толком ответить. Я тогда не знал, что некоторые люди уже примерно представляли себе, что они будут делать, когда придут к власти.

После победы демократов на выборах в Ленсовет в 1990 году три месяца депутаты Ленсовета не могли выбрать председателя. И только дополнительные выборы по одному из округов, в которых победил Анатолий Собчак – на тот момент уже знаменитый союзный депутат, – позволили Ленсовету самоорганизоваться. 400 депутатов – это все-таки многовато. Нынешних 50 мало для пятимиллионного города. А вот тех было слишком много. Депутаты Ленсовета образовали большое количество депутатских комиссий и комитетов. В том числе комиссию по экономической реформе. Текущими вопросами она не занималась, была задача – осуществить реформу на городском уровне. Депутаты в комиссии собрались разные: новые бизнесмены из кооператоров и центров научно-технического творчества молодежи (НТТМ), начинающие политики, рабочие, экономисты. В один прекрасный день я прочитал в газете, кажется, в «Смене» или в «Невском времени», объявление о конкурсе на концепцию создания свободной экономической зоны, который проводился этой комиссией. Я раньше почти ничего не знал о свободных экономических зонах, но заинтересовался. Две недели, не поднимая головы и не разгибая спины, просидел в Публичной библиотеке на Невском проспекте. В условиях конкурса было требование разработать одну концепцию на 5 листах (имелось в виду на 5 печатных листах по 16 страниц – на 80 страницах). Я написал 5(!) концепций, но почему-то решил, что нужно изложить все на 5 страницах. В общем, после сокращений мой труд уместился на 7 страницах. С этим я и пришел в депутатскую комиссию.

Заместитель председателя комиссии Анатолий Карташов прочитал мои концепции. Я смущенно объяснил, что не выполнил условия конкурса и что 5 страниц у меня не получилось. Он сказал, что наоборот – получилось слишком кратко, что нужно было 5 печатных листов по 16 страниц каждый, а не 5 страниц, но именно краткость сейчас и нужна. «Подожди, – говорит, – сейчас придет председатель комиссии». Я дождался. В помещение комиссии вошел, точнее, влетел, молодой лысеющий обаятельный человек. Он удивительно быстро прочитал мои листки. «Ого! Очень интересно. Ты кто?» – спросил он меня. «Человек, – ответил я. – Инженер». Он улыбнулся: «Ты в августе что делаешь?» – «Ничего не делаю, у меня отпуск, еще не решил». – «Отлично! На дачу хочешь?» – «Какую дачу?» – «Правительственную». – «А что там делать надо будет?» – «Отдыхать и работать».

Так я попал в команду Чубайса. Председателя комиссии по экономической реформе звали Сергей Александрович Васильев, в будущем – заместитель министра экономики России, руководитель Центра экономических реформ при правительстве России, сенатор. А тогда – просто кандидат экономических наук из ФИНЭКа и правая рука Анатолия Чубайса.

Собственно говоря, там, на правительственной даче Ленсовета на Каменном острове, окончательно сформировалась так называемая команда Чубайса. Тогда это были молодые преподаватели из ФИНЭКа, Инжекона и с экономфака Ленинградского университета. Позднее они стали вице-премьерами и министрами правительства России, руководителями Минфина и Центробанка, Госкомимущества и ФКЦБ – Федеральной комиссии по ценным бумагам. Именно эти тогда еще очень молодые люди совершили общественный переворот, то изменение общественного строя, последствия которого мы все ощущаем сейчас на собственной шкуре: переход от общественной собственности к дикому, несправедливому олигархическому капитализму. «Хотели, как лучше, а получилось как всегда». А может быть, некоторые и не хотели, как лучше.

Что же касается меня, то я чист перед своею совестью и перед Россией. В отличие от всех этих людей, я ни дня не проработал чиновником в органах власти, в 1991 году сразу пошел работать в негосударственные структуры – развивать рынок ценных бумаг, создавать его инфраструктуру. Чтобы акции могли покупать и продавать все желающие. А когда в 1992 году я понял, что приватизация по Чубайсу – это приватизировать лишь ради того, чтобы приватизировать, чтобы ослабить государство, не допустить возврата к социализму, когда я понял, что приватизация по Чубайсу – это быстро-быстро, за бесценок, без реальной оценки предприятия, без продажи его акций по частям на бирже, а целиком и непонятно, в чьи руки, иногда – в руки бандитов, иногда – в руки иностранных конкурентов, тогда я попытался максимально ослабить и сгладить отрицательные последствия той дикой приватизации. Фактически я перешел на другую сторону баррикад и в 1993 году был экспертом Верховного Совета России, расстрелянного путчистами Ельцина. Я делал тогда все, что мог, чтобы остановить приватизацию в том виде, чтобы ослабить ее последствия для предприятий, для директоров, для рабочих. Наш экспертный центр «Модернизация» сотрудничал с Ассоциацией промышленных предприятий Санкт-Петербурга, в которую входили руководители всех крупных предприятий города. Они еще не знали тогда, что почти все они окажутся за бортом жизни, а их предприятия будут захвачены, скуплены и «раздербанены».

За ускоренной распродажей 1992 года последовали неплатежи, нефинансирование бюджетом, долги и залоговые аукционы. После чего большая часть промышленности России была захвачена или уничтожена.

Вернемся в 1990 год. За месяц работы на правительственной даче наша рабочая группа (официальное название – Рабочая группа по разработке концепции ленинградской зоны свободного предпринимательства (АЗСП)) в авральном порядке создала, сформулировала и отредактировала итоговый документ – собственно эту концепцию. В более напряженном мозговом штурме мне в жизни участвовать не доводилось. Я там, на даче, фактически жил – приходил рано утром, уходил поздно вечером. Примерно так же работали депутаты Ленсовета Сергей Васильев, Анатолий Карташов, Петр Лансков и Леонид Пайдиев. Многие работали дома и участвовали в вечерних обсуждениях. Помню, как на дачу приезжал Дмитрий Васильев (будущий председатель ФКЦБ), который не участвовал в разработке концепции, и спрашивал нас с Петром Лансковым, что мы там написали. Документ в итоге получился весьма своеобразный. В его финансовом разделе, который писали такие уважаемые ныне люди, как Сергей Игнатьев, Алексей Кудрин и Дмитрий Панкин, например, было предложение о введении собственной региональной (то есть городской) валюты. Предлагалось в пределах городской черты создать полностью обособленные свободные таможенные зоны за колючей проволокой. В общем, как в книге «Золотой теленок» – «объявить Черноморск вольным городом». Ну да ладно, грехи молодости. Я участвовал в разработке и редактировал разделы о приватизации и о структурной реформе, там таких ляпов и таких смелых предложений не было. Мы сформулировали основные положения и принципы, достаточно точные на тот момент: мелкие предприятия – приватизировать через аренду с выкупом, преимущество при выкупе предоставлять трудовым коллективам; крупные предприятия – через преобразования в акционерные общества и с индивидуальным подходом, постепенно, через фондовый рынок. Причем все это можно было осуществить в рамках действующего тогда законодательства СССР – законов о предприятии, об аренде, об акционерных обществах. Никто тогда не мог предположить, что в 1991 году возникнет новое государство – Российская Федерация, а в 1992 году заработает «конвейер смерти», уничтоживший тысячи российских предприятий.

Подписывать концепцию (то есть фактически план региональной экономической реформы) на дачу приезжал лично тогдашний председатель Ленсовета Анатолий Собчак. По дороге произошел забавный, но показательный инцидент. Собчак должен был приехать, кажется, часов в семь вечера. Сидим, ждем. Семь часов минуло, восемь, еще полчаса прошло – нет. Уже стемнело, фонари на улице не горели, снаружи почти ничего не видно. Кто-то позвонил в приемную – там удивились: «А он разве не у вас?» В общем, начались поиски. Собчак появился еще через полчаса. Что произошло? Это же был Каменный остров, кругом – правительственные, военные и министерские дачи. На правительственных дачах нет ни вывесок, ни табличек с адресами. Забор, вход, ограда, вход. Дач много – руководства армии, флота, КГБ, несколько правительственных, а если ошибся адресом, спросить не у кого – люди тут не живут. Отдыхающие из домов отдыха ничего не знают, а охрана дач, кроме своих объектов, ничего не знает и на вопросы отвечать не обязана. А водитель у Собчака был новый – водителя Ленсовета, который раньше возил начальство на дачи, Собчак уволил, взял своего, которому доверял, но тот раньше на дачах не бывал и место не знал. Мобильных телефонов, напомню, в СССР тогда еще не было. Навигаторов тоже. Еще один штрих к портрету Собчака – с ним вместе на дачу приехал только один человек – его тогдашний помощник Юрий Шутов, от знакомства с которым Собчак потом открещивался всю свою оставшуюся жизнь.

После подписания Собчаком концепция ЛЗСП была вынесена на голосование Ленсовета. Анатолий Чубайс и Сергей Васильев начали ее рекламировать и презентовать в научных экономических кругах и иностранным инвесторам, а Ленсовет создал под эту реформу новый исполнительный орган – Комитет по экономической реформе (КЭР), который и возглавил Анатолий Чубайс. Почти все, кто писал концепцию ЛЗСП, стали работать в КЭРе. Очень скоро Борис Львин уедет работать в структуры МВФ, Григорий Глазков будет работать в представительстве Европейского банка реконструкции и развития (ЕБРР) по России. Постоянно проводились различные семинары по обмену опытом, лекции – приезжал Милтон Фридман, отец монетаризма, какие-то важные поляки. Еженедельно – общее заседание КЭРа по текущим делам. Помню, на этих мероприятиях Борис Львин сидел и складывал из листов бумаги различные фигурки. Все остальные приходили с бумагами, папками, что-то помечали и записывали. Что меня поразило на всю оставшуюся жизнь – это механизм оперативного мышления Чубайса. Я больше не встречал людей с таким высочайшим уровнем точности и скорости принятия оперативного решения. Если Чубайс чего-то не понимал или не знал, он сразу же начинал выяснять этот вопрос до конца, пока не получал всю информацию, необходимую для принятия решения. Но когда у него была вся информация и полное понимание картины, решение принималось стремительно и очень точно. То, что тогда говорил нам на этих семинарах или заседаниях Чубайс, было потом реализовано в масштабе России.

«Целью приватизации является в первую очередь создание класса собственников». Это тогда уже говорил нам Чубайс. Не рост благосостояния общества, не общая эффективность производства, не благо для страны. Цель была чисто политической – уничтожение социалистической собственности и фактически социальных достижений социализма. Но вместо класса собственников Чубайс создал не социальный класс, не социальную прослойку, а кучку олигархов, владеющих всей собственностью России. Обучающих своих детей за рубежом. Вкладывающих награбленные у народа деньги за рубеж. Проживающих за рубежом.

Я эту фразу – про цель приватизации, тогда не понял полностью. И не придал ей особого значения. Только в 1992 году я вспомнил, что говорил в 1990 году Чубайс, и понял смысл его концепции приватизации.

Еще один характерный штрих к коллективному портрету команды Чубайса – почти все (скажем так, почти все, кроме меня и Леонида Пайдиева) молились, как на икону, на Пиночета и на поляков – на польскую приватизацию. Помню, при подготовке документа, который пережил всех мэров и всех депутатов – «Методики оценки стоимости имущества и определения уровня арендной платы за нежилые помещения», – я переводил какую-то польскую методику оценки стоимости имущества – страниц 50. Что интересно, поляки считали четыре стоимости: стоимость продажи – рыночную текущую стоимость действующего предприятия, отталкиваясь от капитализации прибыли; сравнительную стоимость – по аналогии с действующими предприятиями; продажную ликвидационную стоимость – стоимость продажи активов при ликвидации минус долги и продажную сравнительную – на основании продаж аналогичных предприятий. Технически польская методика была почти идеальной. Но что есть в Польше сейчас? Национальные виды промышленности – тяжелая промышленность, судостроение, угледобывающая промышленность практически ликвидированы. Польская банковская система фактически вся принадлежит иностранцам. Треть работоспособного населения Польши сейчас уезжает на заработки в Европу. Фактически Польша как страна полностью потеряла экономический и политический суверенитет. Польская политика полностью подчиняется интересам США. Таковы грустные итоги приватизации в Польше. Кстати, сейчас многие в странах Восточной Европы заново осмысливают события начала 1990-х годов – немцы в ФРГ голосуют за коммунистов, а чехи, которые ранее были несгибаемыми противниками социализма и очень способствовали уничтожению СССР (радио «Свобода» и «Свободная Европа», передовые части американских войск и штаб-квартиры американских спецслужб находятся в Чехии), так вот теперь эти чехи выходят на улицы с протестом против капитализма и с ностальгическими призывами к социализму. Стадо поняло, что оно пришло на бойню. Но поздновато. Что же касается любви к Пиночету, в ней еще тогда открыто признавались и Борис Львин, и Андрей Илларионов. Я и в те годы не понимал и сейчас не понимаю, как можно считать себя либералом и демократом и одновременно любить кровавого диктатора, убившего и изгнавшего сотни тысяч чилийцев, диктатора, превратившего стадионы в концлагеря? И, кстати, построившего крайне неэффективную асоциальную дикокапиталистическую экономику. Неисповедимы думы в головах «демократов».

Приватизацией в Комитете по экономической реформе занималось два отдела – отдел приватизации, в котором работали Дмитрий Васильев, Петр Лансков и я как внештатный эксперт, фактически бесплатно и на энтузиазме (я не ушел со своей основной работы), и отдел структурной реформы, который возглавлял Михаил Маневич и в котором работали всего два сотрудника, один из них – Алексей Миллер – занимался небольшими предприятиями в сфере сервиса и туризма. Что там было структурно реформировать в туризме, я не знаю, но эта работа привела Алексея Миллера после расформирования Комитета по экономической реформе в Комитет по внешним связям мэрии Санкт-Петербурга, который возглавлял тогда мало еще кому известный Владимир Путин. Его значение для Собчака стало понятно позже, когда во время отпусков Собчак «оставлял город» не на «главных» вице-мэров по экономике или по финансам, а на малозаметного поначалу вице-мэра, возглавлявшего относительно небольшой и малозначимый комитет.

В общем, организованный в короткое время Комитет по экономической реформе начал одновременно создавать и разрабатывать огромное количество документов – проектов союзных и российских законов, нормативных актов Ленсовета. И готовить создание структур для осуществления собственно приватизации. Помню наши постоянные конфликты с юристами Ленсовета и исполкома Ленсовета – Игорем Соболевским и Дмитрием Козаком. Мы писали новые законы, которые противоречили старым.

В результате была сформулирована концепция проведения приватизации через две структуры: административную – Комитет по управлению государственным имуществом (КУГИ), который должен был осуществлять оперативное управление госсобственностью (федеральной, муниципальной), принимать программы приватизации, разрабатывать нормативные акты, и государственно-коммерческую – Фонд имущества, задача которого – продавать государственное имущество. Гладко было на бумаге… Но гораздо проще было все это делать через один орган, отдел по продаже государственного имущества в рамках КУГИ. Хотели так избежать коррупции и заинтересовать сотрудников, занимавшихся продажами. Два государственных органа – это два начальника, каждый со своими амбициями. Первый руководитель Фонда имущества Санкт-Петербурга Александр Утевский был очень сильным и независимым руководителем, и его твердая позиция противостояния КУГИ, которое тоже возглавляли не самые последние и не самые мягкие люди – Кох, Маневич и Беляев, запомнилась всем. Многие хитрые предприниматели тогда ловили рыбку в мутной воде противостояния Фонда имущества и КУГИ.

Надо заметить, что изначально идея создания органа, который должен заниматься оперативным управлением государственной собственностью была абсолютно правильной. Еще в царской России было министерство, не помню сейчас его точное название, типа министерства казенных имуществ или министерства государственных имуществ. Но цели, которые были поставлены перед Мингосимуществом и КУГИ, были изначально неправильны – создавался орган по управлению объектами, который должен одновременно эти объекты продавать, то есть уменьшать свое влияние. Ни один административный орган не будет так делать. Любой орган, отдел, управление, министерство стремится расширить сферу своего влияния и управления. Только в начале своей деятельности Мингосимущества под влиянием своих «революционных» руководителей занимался уменьшением количества госсобственности. Сейчас же задача его совершенно другая. Но все, что можно было продать, уже продано, и сейчас в руках Мингосимущества и КУГИ – жалкие крохи бывшей общенародной собственности.

Среди всех руководителей Мингосимущества в 1990-х годах был лишь один, который правильно понял задачу его министерства и пытался остановить быструю приватизацию и заняться нормальным учетом госсобственности и ее управлением в государственных интересах. Это был Владимир Полеванов, сменивший на этом посту Анатолия Чубайса, ушедшего на пост главы Администрации президента Ельцина. Полеванов пробыл на этой должности недолго – два с половиной месяца в конце 1994 года. Команда Чубайса, точнее, сам Чубайс его изгнал оттуда за то, что Полеванов остановил приватизацию и обнародовал потери, которые понесло от нее государство. Этого ему не простили – он был быстро снят с должности. А потом начались печально известные залоговые аукционы.

Вот что написано о Полеванове в «Википедии»:

Но я забежал вперед. Зимой 1990–1991 годов состоялась еще одна интересная и принципиальная встреча. К нам в Комитет по экономической реформе приехал Григорий Явлинский – тогда заместитель председателя Правительства СССР. По должности он был «старше» Чубайса. Сидим мы, молодые революционеры, желающие все отнять и все поделить, размахивая шашками. За окном – ясный зимний день, Исаакиевская площадь, яркое зимнее солнце. А тут нам Явлинский рассказывает, что основные задачи власти на зиму 1990–1991 годов – это не допустить голода и убирать улицы. Про голод я тогда просто не понял. Сейчас я понимаю, что Явлинский знал ситуацию по всей стране и она была, судя по всему, очень тяжелой. Уборка улиц – это показатель порядка власти. В 1990 году у власти был как бы переходный период – коммунисты уже не работали, а новая власть еще не сформировалась. И была проблема функционирования всей государственной машины в целом. Плюс саботажные действия Ельцина и его пособников в российском правительстве, а также руководителей стран Прибалтики, взявших курс на сепаратизм и уничтожение СССР. Помню тогда у Чубайса с Явлинским возник спор: Чубайс говорил только про реформу (что конкретно он говорил тогда, я не запомнил, что-то про темпы реформы и ее необратимость), а вот слова Явлинского про голод и порядок запомнились.

Как черту того времени хочу рассказать одну смешную историю. В августе 1990 года к нам на государственную дачу пару раз приезжал Альфред Рейнгольдович Кох, которого друзья звали просто Рейнгольдычем. Он тогда возглавлял исполком Сестрорецкого совета народных депутатов. Во второй раз, когда он к нам приехал, он с порога начал так: «Мужики, вы будете смеяться, но у меня шалаш сожгли». Шалаш – это памятник-музей В. И. Ленину в Разливе, где он вместе с Зиновьевым скрывался от Временного правительства летом 1917 года. Там есть каменный дом в форме шалаша и собственно шалаш из травы. Антикоммунистически настроенные жители Сестрорецка или Разлива этот шалаш из травы и сожгли. «И что ты будешь делать?» – спросили мы Коха. «А у меня запасной стог сена есть, я уже шалаш восстановил». Тут мы буквально легли от смеха. Запасной стог сена для шалаша – это сильно. Как выяснилось, такой порядок был заведен еще при советской власти. История имела продолжение. Когда Кох снова приехал к нам в гости уже в Комитет по экономической реформе зимой 1990–1991 годов, он опять произнес эту фразу. «Мужики, вы будете смеяться, но у меня опять шалаш сожгли». «И что теперь?» – спросили мы. «А все. Зима. Запасного сена у меня больше нет, теперь – до лета».

Надо заметить, что Альфред Рейнгольдович Кох – человек, в общем-то, уникальный. Он проводил приватизацию железной рукой и с холодным сердцем. Он и только он мог цинично отвечать на вопросы журналистов типа: «Что вы делаете?» – «Родину продаем». Когда российским властям понадобились люди для смены управления телеканала НТВ, для этого дела они выбрали именно Альфреда Коха, у которого были очень плохие отношения с Гусинским.

Сейчас Альфред Рейнгольдович не при делах, целыми днями сидит в «Фейсбуке».

Говорит Альфред Кох – прямая речь, наши дни, его блог на сайте радио «Эхо Москвы»[4]:

Это и есть идеология приватизаторов – разрушение российского государства, которое русский народ создавал веками.

Осенью 1990 года в городе началась реальная «малая приватизация». Дмитрий Васильев начал проводить через Фонд имущества программу «100 магазинов». Идея была простая – приватизация малых предприятий – магазинов, кафе, ресторанов – через аренду или аренду с выкупом при преимущественном праве трудовых коллективов. Пик этой программы пришелся на начало 1991 года. И тут возникли трудности. Программа реализовывалась в соответствии с союзным законом «Об аренде». Исходные данные для участия в программе – статус предприятия при, скажем так, советской власти. В КЭР приносили документы о собственности или о праве на аренду аж 1920-1930-х годов. И вот когда началась приватизация кафе и ресторанов, стали выясняться интересные вещи. Грубо говоря, большая часть кафе в городе в советское время были не самостоятельными предприятиями, а филиалами или отделами ресторанов. И при советской власти помещения, занимаемыми ресторанами и кафе, им не принадлежали, а были оформлены договора аренды. Основными арендаторами были рестораны, а кафе были как бы на субаренде. И когда началась приватизация, рестораны не захотели отпускать свои кафе в самостоятельное плавание по жизни. Статус субаренды в законе «Об аренде» был прописан плохо, а заявки на приватизацию приходили и от ресторана, и от его филиала – кафе, и тут – трудовой коллектив, и там – трудовой коллектив, и тут за трудовым коллективом бандиты, и там – бандиты. И что делать молодым сотрудникам КЭРа? Я понял тогда, что для того, чтобы заниматься непосредственно приватизацией, нужны железные нервы и что это не для меня. И выбрал для себя другую дорогу – я начал работать во вновь создаваемой инфраструктуре рынка акций, рынка ценных бумаг – бирже. Но связи со своими новыми коллегами из команды Чубайса не прерывал, наивно считая, что приватизация пойдет через биржу, как полагается, мелкими пакетами после подготовки предприятия к продаже. Что создаваемая всеми государственная собственность достанется всем людям. Как же я ошибался тогда!

Что было сделано правильно – нами был разработан, а Ленсоветом принят документ о порядке распоряжения нежилым фондом. Документ в общем-то революционный. Не откажусь его процитировать.

Стиль, конечно, революционный, но предельно четкий, а содержание – исключительно жесткое. Теперь документы такого типа состоят из 50 страниц с большим количеством исключений для предприятий «своих» людей. А тогда писали предельно кратко, четко, не давая ни малейшей возможности увильнуть от выполнения требований документа.

Многие документы сейчас устарели, а вот «Методика оценки стоимости имущества и определения уровня арендной платы за нежилые помещения», разработанная тогда нашим отделом приватизации, существует до сих пор. В ней были заложены правильные принципы оценки. Не каждый документ такого рода проживает 20 лет.

Ход реформ в России и в Ленинграде – Санкт-Петербурге в 1991 году был нарушен в августе того же года. ГКЧП, «Лебединое озеро», пресс-конференция…

Реакция биржевых брокеров на телевизионную картинку днем 19 августа была подавленной. Все стояли и смотрели в телевизор. Руководство биржи получило распоряжение об ограничении работы ксерокса, которое бросилось выполнять. В общем, на бирже мне делать было нечего, и я поехал в Ленсовет. Сначала мы все собрались в помещении Комитета по экономической реформе и не очень понимали, чем нужно заниматься. Помню, были какие-то проблемы с ксероксом и им занимались Иван Колосов и, кажется, Борис Львин. Я пошел по переходу Мариинского дворца в Ленсовет. Там было веселее, в кабинете Александра Беляева – председателя Ленсовета – собрался импровизированный штаб. Собчака не было, и обороной города занимался Беляев. Я нашел своих знакомых из «законодательной инициативы», они были в команде Болдырева. Юрий Болдырев и еще несколько союзных и российских депутатов, которые собрались в одной из комнат Ленсовета, составили письмо-обращение о срочном созыве Съезда народных депутатов СССР. Нужно было обзвонить по списку союзных и российских депутатов, чтобы они присоединились к письму Болдырева. Мне выпало звонить композитору Андрею Петрову. Это было примерно в 11 часов вечера, и я его разбудил. Он меня выслушал и сказал, что если там есть подпись Болдырева, он готов подписаться тоже, не читая. Одной девушке из нашей группы довелось звонить Борису Гидаспову. Он спал, и девушку попросили перезвонить утром. Помню, что тогда это нас потрясло. Кстати, некоторые союзные и российские депутаты тогда приехали в Мариинский дворец – поддержать и помочь.

Около 12 часов ночи стало известно, что из Пскова в сторону города движутся танки. Об этом шептались даже журналисты. Из кабинета Беляева люди по вертушкам стали звонить в ГАИ и на железную дорогу – отслеживать движение. Примерно в это же время в Мариинский дворец приехал Собчак. К нему в кабинет почти никто не заходил, тогда как к Беляеву входили десятки людей. Помню, что в кабинет Собчака надолго – на несколько часов – зашел Александр Утевский. Это потом Собчак в своей книге напишет, что именно он был спасителем города.

Через полчаса Собчак созвал пресс-конференцию. Среди журналистов я заметил Льва Гольдштейна с радио «Эхо Москвы» и Веру Камшу, тусовавшуюся тогда все время в Мариинском дворце, а ныне – автора книг в жанре фэнтези. Были там и представители всех телевизионных каналов. Все они уже знали, что к городу движутся танки, но ни один из них не задал Собчаку вопрос про танки. Наверное, чтобы не волновать ленинградцев. Собчак тоже ничего не сказал.

После пресс-конференции все вернулись в кабинет Беляева. Появился Аркадий Крамарев – глава ГУВД. Начали думать, как остановить танки. Предлагались разные способы вплоть до того, что перекрыть въезды в город со стороны Киевского и Московского шоссе – они проходят под железнодорожной насыпью и там довольно легко можно было все перегородить. Думали, как включить городскую трансляционную сеть, предназначенную для оповещения жителей города в чрезвычайных ситуациях. Помню, искали телефон какого-то майора, от которого все это зависело. Последний раз радиотрансляцию в городе во внепраздничные дни включали в блокаду. Начали собираться группы добровольцев на своих машинах, чтобы попытаться уговорить и как-то остановить военных. В одной из таких последних групп, уехавших уже под утро, были Михаил Маневич и Михаил Киселев. Около пяти утра пришла информация, что танки свернули с Киевского шоссе в военный городок на въезде в город. Все, кто оставался в кабинете Беляева, начали устраиваться там спать. Я вместе с депутатом Ленсовета Андреем Крыловым оставался «на посту» в предбаннике кабинетов Беляева и Собчака до самого утра.

Все последующие события в городе 20 и 21 августа – баррикады, митинг, выступление Собчака – это все был цирк на публику, реальная опасность городу уже не угрожала. На самом деле город был спасен раньше Александром Беляевым, а не Анатолием Собчаком. Но об этом мало кто знает.

После событий 19 августа все закрутилось и завертелось гораздо быстрее. До зимы 1991–1992 годов был решен вопрос об уничтожении СССР, и ельцинская власть приступила к программе своих реформ. Весной 1992 года основные документы программы приватизации были готовы – и началось их лоббирование для принятия Верховным Советом теперь уже РСФСР – Российской Федерации. Лоббированием занимались питерские депутаты российского Верховного Совета Михаил Дмитриев, Петр Филиппов, Михаил Киселев. Именно о них сказал тогда председатель Верховного Совета РФ Руслан Хасбулатов: «У нас в Верховном Совете экономикой занимаются только Петька Филиппов да Мишка Киселев». Фраза запомнилась. С Петром Филипповым произошла смешная история – после событий 19 августа он куда-то пропал на несколько недель. Мне один депутат Ленсовета потом рассказал, что 19 августа Филиппов сбрил свою знаменитую бороду, наверное, чтобы не нашли гэкачеписты. Ну а потом, наверное, ждал, пока отрастет. Возвращаясь к законодательству о приватизации – в общем, у Филиппова и Киселева с лоббированием не очень-то получалось. К тому же у Петра Филиппова была несколько другая программа приватизации – с большей долей акций трудовым коллективам – калька с американской программы ЕСОП (ESOP).

И тогда Чубайс придумал хитрый трюк. В августе 1992 года, не дожидаясь решения Верховного Совета, он начинает программу приватизации указом Ельцина. Верховный Совет тогда был на каникулах, и у него не хватило желания экстренно собраться, чтобы отменить указ Ельцина (у Верховного Совета тогда еще было такое право). А потом, когда депутаты вернулись из отпусков, было поздно – указ вступил в законную силу. И когда осенью 1992 года заработал конвейер приватизации предприятий, остановить его было уже нельзя. Хасбулатов и Верховный Совет ничего сделать уже не могли. Кстати, именно эти волевые действия Ельцина и Чубайса стали одной из причин противостояния Верховного Совета и Бориса Ельцина.

Глава II. Будни приватизации

Идея приватизации была очень хитрой. Нужно было создать впечатление справедливости у всего народа. Поэтому одновременно проводилась приватизация квартир, в которых люди жили, фактически снимая их у советского государства – собственника (помните, были ордера, дававшие право вселения в квартиру?). Мою семью это не коснулось – мы жили в квартире ЖСК, которую родители построили и выкупили сами, это была их собственность. А потом населению говорили – не добивайтесь отмены результатов приватизации предприятий, благодаря той же самой приватизации вы получили ваши квартиры. Этот хитрый пропагандистский трюк позволил сделать приватизацию необратимой, по крайней мере на короткий исторический период времени. Кроме приватизации квартир население привязали к идее приватизации с помощью ваучеров. Официально ваучеры ваучерами (это американское слово, обозначающее талон на еду для малоимущих, ваучерами сейчас обеспечивается в США примерно 30 млн. человек) никто не называл, в документах фигурировали слова «приватизационный чек». Декларировалось, что каждый получит свою долю бывшей госсобственности. Но тут народ обманули. Ваучеры были розданы единовременно, ваучерные аукционы, на которых можно было получить какие-либо акции предприятий, продолжались недолго – примерно полтора года. Это означает, что «на всех» поделили только те предприятия, которые были выставлены на аукционы в это время, до 1994 года. А остальные предприятия впоследствии продавали уже не за ваучеры. Сейчас трудно сосчитать, какую долю от общей собственности не выставили «для всех», но то, что это была не самая значительная доля, понять легко – все крупные, стратегические, инфраструктурные, градообразующие предприятия были приватизированы, розданы знакомым банкирам, переданы бесплатно «хорошим» людям потом, после 1994 года, за небольшие деньги или бесплатно.

Это было сделано то ли в спешке, то ли сознательно. Ограничения могли быть наложены только в рамках антимонопольного законодательства. Что это означало в реальности? Крупные американские банки и частные компании, обладавшие финансовыми ресурсами в сотни миллионов долларов, оказывались в равных юридических условиях с молодыми российскими предпринимателями, с безденежными трудовыми коллективами и с простыми людьми. Естественно, у богатых иностранцев возникало конкурентное преимущество – они были более богатыми. Они платили брокерам большие комиссионные, они давали им крупные заказы, и российские брокеры вовсю старались для иностранцев. Именно руками российских брокеров были скуплены для иностранцев многие ключевые российские предприятия. Если говорить о Санкт-Петербурге, то это предприятие «Ленбытхим» – производитель стиральных порошков для всего Советского Союза. Его захватила немецкая фирма «Хенкель». Кирпичи и стройматериалы для всего региона производятся на комбинате «Победа-Кнауф». Комбинат, названный в честь Победы над Германией, был захвачен немцами. Есть в этом какая-то ирония. Немецкий концерн «Сименс» пытался восстановить историческую справедливость и вернуть себе дореволюционные заводы «Сименс-Гальске» и «Сименс-Шуккерт». Один из этих заводов – крупнейшее в России предприятие «Электросила». Вот случай из моей консультационной работы. В состав предприятия «Красный треугольник» в свое время входил институт, не помню точное название, что-то вроде Института резиновой промышленности. Одна крупная инвестиционная компания скупила у работников института контрольный пакет акций в интересах большой американской фирмы. Интерес к акциям института объяснялся тем, что ему принадлежит хорошее здание, у трассы, рядом с метро, с наличием парковки. Заместитель директора института – доктор технических наук, лауреат государственных премий – рассказал мне, что американцы с помощью крупной петербургской инвестиционной компании скупили контрольный пакет акций его предприятия и сейчас он не знает, что делать. У государства оставалась так называемая «Золотая акция», но это ему не может помочь. Покупатели хотят провести собрание акционеров, чтобы сменить руководство института и продать принадлежащее ему основное здание. После чего сделать из него бизнесцентр. Институту после этого нужно будет прекращать свою работу – другого подходящего помещения у него не было. Проблема была в том, что часть научной продукции института была государственным секретом особой важности – бесшумным резиновым покрытием для атомных подводных лодок – оружием первого удара, оружием, обеспечивающим стратегический ядерный паритет. И теперь все это может попасть к американцам – потенциальному противнику России. В общем, я посоветовал ему продолжать писать письма во все московские инстанции, что он делал и раньше, а также судиться с покупателями акций, искать зацепки, тянуть время и попытаться найти других государственных и негосударственных, но обязательно российских инвесторов. Искать защиту в органах власти. Порекомендовал ему хорошего юриста, который затянул дело в судах, потом подтянулись государственные органы – в общем, институт удалось сохранить. А вот институт «Гипростекло» на Полтавской улице у Староневского проспекта, как называют это место жители города, был почти уничтожен – новые владельцы решили крупные здания института по Харьковской и Полтавской улицам продать двум банкам. Счастья покупателям здания – «Межкомбанку» и Национальному резервному банку это тоже не принесло. И какой бы банк (а точнее, филиал московского банка) потом ни садился бы в это здание – он разорялся. Возможно, это как-то связано – банк, купивший это здание, потратил тогда громадную по тем временам сумму – 6 млн. долларов на ремонт. Другое здание института приобрел «Промстройбанк», который впоследствии был куплен «Внешторгбанком».

Кстати, эта схема – скупить за копейки ваучеры у сотрудников предприятия, а потом перепродать контрольный пакет акций конечному богатому покупателю, имела громадную доходность. Предприимчивые люди быстро увеличили свое состояние. Абсолютный рекорд, о котором я слышал в Питере уже в двухтысячных годах, – это когда за участок земли (бывшее предприятие) на Охте, купленный за 1 млн. долларов, потом давали чуть ли не 50.

Все это связано с громадной изначальной недооценкой российских предприятий. Где-то в середине приватизационного «конвейера», когда стало понятно, что предприятия сильно, в разы недооценены и что народ на ваучеры получает копейки вместо доли от реальной стоимости предприятий, среди руководителей процесса приватизации обсуждалось, надо ли что-то менять и переоценивать или оставить все как есть. Я слышал разговоры о том, что Чубайс тогда сказал, что изменить это технически будет трудно – надо будет проводить поправки к закону через Верховный Совет, да и к тому же у народа нет денег на приобретение акций по их реальной, а не по изначально заниженной стоимости. Понятие «справедливость» для этих людей не существовало и не существует.

Надо заметить, что поскольку сотрудники приватизируемых предприятий получали льготы, это означало некоторую дискриминацию всех остальных – пенсионеров, бюджетников, врачей, учителей, военных, милиционеров, работников государственных предприятий, не подлежащих приватизации. Это было достаточно большой проблемой в начале приватизации при разработке ее концепции и идеологии. Как объяснить народу, что изначально несправедливый дележ ранее общественной, общей собственности, от которого будут отстранены пенсионеры, то есть те, кто эту собственность в основном и создавал, приватизаторам было непонятно. Простая схема раздавать ваучеры пропорционально стажу была отвергнута, уж не знаю, по каким соображениям.

Ваучеры раздавали народу через Сбербанк, а там, где не было отделений Сбербанка, – через военные и другие банки. Все это потом продавалось обычно крупными пакетами по 5-10 тыс. штук на нашей бирже. Такого количества разных печатей я больше ни у одного банка, ни у одного предприятия не видел. Были печати круглые, овальные, прямоугольные, треугольные и пятиугольные (печати военного банка). В общем, только шестиконечных звезд для полного комплекта не было. Цена ваучера в 1992–1993 годах при продаже его за наличные деньги колебалась в диапазоне цен от одной до двух бутылок водки. И только в конце ваучерной приватизации цена поднялась до трех-пяти бутылок, а под конец давали до десяти бутылок водки. В рублях, разумеется. В сельской местности ваучеры (как впоследствии и земельные паи) брокеры и юридические фирмы скупали за водку. Фраза Чубайса о том, что на ваучер впоследствии можно будет купить две автомашины «Волга», не подтвердилась. Но те, кто купили тогда за ваучеры акции «Газпрома», сейчас смогли бы получить примерно 500 долларов за акции, полученные на один ваучер.

Были и смешные случаи. Так, в условиях чековых акуционов не было прописано минимальное количество ваучеров. Принесли люди на аукцион 30 тыс. ваучеров или 3 ваучера – он должен был считаться состоявшимся. Мои знакомые на один чековый аукцион по продаже акций одного небольшого завода на Петроградской стороне принесли аж 8 штук ваучеров. Больше заявок не было, Фонд имущества сначала принял решение о положительных итогах аукциона. Это означало, что завод уходит за эти самые 8 ваучеров. Руководству фонда, наверное, стало жалко, что завод ушел за 8 ваучеров, и решение о признании аукциона действительным было им отменено. Мои знакомые пару лет судились с Фондом имущества, но безрезультатно. Юристы КУГИ, которых тогда возглавлял, кстати, Герман Греф, сказали мне потом, что в нормативных актах, касающихся приватизации, было заложено громадное количество юридических моментов, позволяющих отменить итоги любого чекового аукциона или признать действительным. Этакая лазейка для произвола и принятия решений в пользу нужных лиц.

1

http://www.dazzle.ru/antifascism/pur-12.shtml.

2

http://www.dazzle.ru/antifascism/pur-12.shtml.

3

http://ru.wikipedia.org/wiki/ri0AeBaH0B, _Владимир_Павлович

4

http://www.echo.msk.ru/blog/kokh/815670-echo/.

5

http://www.dazzle.ru/antifascism/pur-12.shtml.