Михаил Михеев
      ШКОЛЬНЫЙ УБОРЩИК
      ...Уборку школы он начинал поздно вечером.
      Днем приходилось работать в оранжерее, выполнять случайные поручения, чаще всего, когда нужно было что-либо тяжелое поднять или передвинуть. Дети к нему привыкли быстро, даже быстрее, чем ожидали преподаватели, но частенько на переменах вокруг него вдруг собиралась шумная толпа, и тут ему было труднее всего. Приходилось отвечать на неожиданные вопросы, а возникающая возле него ребячья суматоха окончательно сбивала с толку, и он не знал, как себя вести.
      Поэтому к перемене он старался попасть в кабинет директора: там, в углу, возле оконной портьеры он облюбовал удобное место, и даже штепсельная розетка была рядом. Так он и спасался от ребят, - в кабинет директора они не заглядывали без особой на то нужды.
      Когда занятия заканчивались, и школу покидал последний преподаватель, он выбирался из своего убежища, задвигал двери и блокировал входные автоматы. Если наступали сумерки, он включал оконные поляризаторы и зажигал свет. Поляризаторы затемняли стекла, и с улицы уже ничего не было видно.
      Затемнялся он от любопытных. Всегда находились случайные прохожие, которые, заметив его через стекло, желали поближе посмотреть, что он делает. Он был согласен, чтобы на него смотрели с улицы, но люди порой пытались проникнуть в школу, стучали в двери и мешали работать.
      С затемненными окнами было спокойнее.
      Затем он доставал из шкафа ручной пылесос, вешал его себе на спину. Выводил за поводок автомойщика АМ-110 - похожего на большого белого жука. Пока АМ-110, тихонько посапывая, ползал взад и вперед по коридору, оставляя за собой запах соснового аэрозоля и влажные полосы отмытого напольного пластика, он проходил с пылесосом по классам.
      Забытые на столах тетради и ручки он оставлял там, где они лежали. Обрывки бумаги, камешки, палочки и прочий мусор собирал в утилизатор. Непонятные ему предметы - а чего только ни приносили в класс дети - он складывал на столе преподавателя. Он работал методично, не спеша, как работает хорошо отлаженная машина, его не нужно было ни проверять, ни контролировать, он мог чего-то не сделать только по незнанию, но не по забывчивости или нерадивости - он вообще не знал этих понятий.
      Приволакивая, как всегда, поврежденную правую ногу, он спускался вниз в вестибюль, не держась за перила рукой, - теперь он уже не падал на лестнице... Он сводил вниз АМ-110, который по-собачьи шлепал по ступенькам своими коротенькими мягкими гусеницам, и запирал его в стенной шкаф. Потом шел в туалетную комнату, мыл руки под краном, сушил под феном и становился в свой уголок за портьеру в директорском кабинете... Он работал уборщиком уже несколько лет, но хорошо помнил все события, которые привели его в эту школу. Все случившееся надежно хранилось в его памяти.
      Но он никогда об этом не вспоминал...
      1
      Начальная школа - типовое здание в два этажа из пеносиликата и армированного стекла - стояла на самой окраине Космогородка, и шум стартующих кораблей доносился сюда приглушенно, к нему уже привыкли и дети, и преподаватели.
      Космопорт шефствовал над школой, и, конечно, она носила имя Юрия Гагарина, в ней работала секция ЮК - Юных Космотехников, и все ее учащиеся мечтали стать космонавтами.
      Директор школы Сергей Алешкин когда-то тоже мечтал стать космонавтом, и даже закончил специальный институт. Был участником станции <Луна-38>, потом летал на Венеру и вернулся со свирепой планеты оглохшим на одно ухо. Его жена Мей Джексон вместе с ним была на Луне. Метеоритик, пробивший плечо, оказался, к счастью, маленьким, Мей осталась жива. Но Комиссия и ей тоже запретила полеты в Космос.
      Тогда они и стали работниками начальной школы Космогородка.
      Все-таки здесь был Космопорт, можно было встретиться, поговорить с товарищами, проводить их в очередной полет. Можно было и самим при случае слетать на Посадочную станцию - двести километров над Космодромом - и оттуда еще раз взглянуть в - черное, страшное и незабываемое, небо далекого Космоса.
      Этим летом Алешкин и Мей отдыхали на Гавайях, купались в тихоокеанском прибое и вспоминали Джека Лондона. Потом Алешкин улетел домой, пообещав жене вернуться за ней в конце отпуска.
      До начала занятий оставалось ровно тридцать два дня. Но в школе для ребят, уже вернувшихся из летних поездок, работали две школьные секции.
      Секцией ЮК - Юных Космотехников - руководил Сергей Алешкин. Секцию ЮН - Юных Натуралистов - вела Евгения Всеволодовна.
      Если себя Алешкин не считал сколько-нибудь достойным приобретением для школы, то Евгения Всеволодовна, по его мнению, была весьма заметной величиной; известный биолог, доктор, член-корреспондент Академии, она в свое время заведовала Институтом бионики под Москвой.
      Для своих сорока восьми лет она выглядела молодо, если бы не ее пепельно-светлые волосы. Поседела она в один день, после аварии опытного реактора на антиводороде; от ее сына и его жены - инженеров-ядерщиков осталось только облачко раскаленного газа... и Евгения Всеволодовна забрала осиротевшую внучку Космику, переехала в Космогородок, устроилась преподавателем биологии в начальной школе, развела небольшую оранжерейку и стала воспитывать у детей любовь и уважение ко всему живому на Земле.
      Она так и сохранила недоверие к технике, хотя и понимала необходимость технизации. Она считала, что человечество сотворило себе злого бога из стали, алюминия и пластмасс. Еще совсем недавно победоносное шествие этого бога по Земле принесло столько вреда беззащитной Природе, что ее пришлось спасать от окончательного уничтожения строгими законами. За выполнением законов неусыпно следили специальные Инспекторы. Евгения Всеволодовна оставила за собой должность Инспектора и в свое время запретила Космопорту - Первому Космопорту страны! - строительство прямой автодороги к радиомаякам, так как трасса ее прошла бы через посадки гибридных кипарисов. Управление Космопорта обратилось с жалобой в Совет Республики, и тем не менее дорогу пришлось вести в обход кипарисовых насаждений. Начальник техслужбы Космопорта Бухов и сейчас еще холодно раскланивается с Евгенией Всеволодовной.
      Внучке Космике было шесть лет, она училась в первом классе. Она посещала секцию ЮК, ее любимой игрушкой была модель шагающего планетного вездехода...
      2
      Часто пишут: <Все началось с того...> Так и для Алешкина все началось с того, что Квазик Бухов принес в школу <черепашку>.
      Это была обычная <черепашка> - автомат для забора поверхностных проб на трудных планетах. Достать ее Квазику оказалось совсем несложно: как уже говорилось, отец его заведовал техслужбой Космопорта.
      Алешкин Бухова знал хорошо, они вместе летали на Венеру; знал и его жену, которая работала в единственном на весь городок ателье модельной синтетики. Жена Бухова была самой красивой женщиной в городке, а в ее жилах текла буйная кровь ее предков, каких-то восточных князей. Их Квазик учился в самом старшем, третьем классе и считал себя выдающейся личностью, хотя бы в секции ЮК.
      <Черепашка> была списана из-за неисправности в регуляторе двигателей. Бухов, ничтоже сумняшеся, отдал ее Квазику, на всякий случай вынув из <черепашки> предохранители, с обычной отцовской наивностью полагая, что сын не сумеет ее пустить без помощи Алешкина.
      Квазик прибыл на секцию с <черепашкой> под мышкой. Алешкин некстати задержался дома - его вызвала Мей по интервидео.
      Тогда Квазик решил заменить отсутствующего руководителя.
      <Черепашка> походила на половинку большого арбуза. У нее был панцирь из метапластика, под которым находились две гусеницы для движения, клешня для забора легких проб и цилиндрический алмазный бур для скалистого грунта. Кибернетическое устройство с несложной программой управляло ее движениями. Все это Квазик рассказал ребятам за пять минут. Те выслушали его со вниманием - сколь ни мало Квазик знал о <черепашке>, все же он знал больше, чем они.
      - А как же она двигается? - спросили его.
      Вот этого Квазик показать не мог. <Черепашка> лежала на полу, поблескивая панцирем, загадочная и неподвижная. Интерес к ней, а заодно и к лектору начал быстро угасать.
      - Жаль, что ты не сможешь ее запустить, - произнесла Космика роковые слова.
      Квазик самолюбиво насупился и достал отвертку.
      Он оказался более сообразительным, нежели о нем думал отец. Да еще ему и повезло: он сразу наткнулся на место, где в схеме должны были стоять предохранители. Все остальное уже не составляло проблемы, и <черепашка> зашевелила клешней.
      Квазик включил автоуправление, <черепашка> поползла по проходу, мягко шелестя гусеницами. Потом остановилась, затряслась, заскрежетала... и когда поползла дальше, на пластиковом полу все увидели круглое отверстие. <Черепашка> взяла первую пробу.
      Зрители восторженно загудели. Правда, кое-кто усомнился в благоразумии такого экспериментирования... но это же так интересно! <Черепашка> остановилась у ножки стола, попробовала отщипнуть от него клешней, а затем выдвинула свой алмазный бур. Посыпались опилки, и стол осел набок:
      - Ух ты! - восхитилась Космика.
      Мотор у <черепашки> загудел, набирая обороты. Она вдруг развернулась и ухватилась клешней за носок сандалии Космики.
      - Ой-ой! - закричала Космика. - Палец, палец!..
      Она дрыгнула ногой, <черепашка> сорвалась, ударилась о ножку стола, загудела еще сильнее и стремглав кинулась по проходу. Ребята быстренько забрались на столы. Квазик бросился было выключить разогнавшуюся <черепашку>, но та проскочила и выкатилась в коридор.
      Виктория Олеговна работала в школе уборщицей. Она, по мнения Алешкина, была второй достопримечательностью школы. Мало того что она оказалась отличной уборщицей, она была еще и кандидатом медицинских наук, лауреатом премии имени Пирогова, научным сотрудником лаборатории термозащиты. В школу она пришла для разгрузки, отдохнуть от напряженной научной работы, и в лаборатории с нетерпением ожидали ее возвращения.
      Она неторопливо шествовала по школьному коридору и несла в кабинет директора графин с холодным апельсиновым напитком.
      <Черепашка> выкатилась прямо ей под ноги.
      Виктория Олеговна оторопело остановилась, приглядываясь к непонятному существу, которое как-то по-собачьи принюхивалось к ее ногам и вдруг крепко поймало ее за каблук.
      Виктория Олеговна деликатно охнула, уронила на пол графин и схватилась за сердце.
      Трудно сказать, как бы дальше развивались события, но тут подоспели и Квазик, и Алешкин. Квазик выключил <черепешку>, Алешкин подхватил под руку обмякшую Викторию Олеговну. Ему нетрудно было восстановить ход событий, он посмотрел на Квазика выразительно и повел Викторию Олеговну в свой кабинет. Там усадил в кресло и достал таблетку валиброма.
      Когда Виктория Олеговна отдышалась, она вторично попросила освободить ее от хлопотливых обязанностей уборщицы.
      На этот раз Алешкин не стал ее уговаривать, хотя ему по-прежнему некем было ее заменить. Он только поблагодарил ее за помощь и сказал, что она может считать себя свободной с того дня, с которого пожелает Виктория Олеговна приготовилась было настаивать на своей просьбе и от неожиданности растерялась и расплакалась: как-никак ей было уже за шестьдесят. Она сказала, что ей здесь очень нравится, нравится и школа, и сам Алешкин, и дети такие милые... она готова бы работать и дальше, но у нее есть еще и лаборатория термозащиты, и научные исследования, и так далее...
      3
      Виктория Олеговна ушла.
      Школа осталась без уборщицы.
      Алешкин еще мог бы обойтись без преподавателя, мог заменить его уроки, пусть временно, телевизионной лекцией, - существовали школы вообще без преподавателей... Вот только без уборщицы он обойтись не мог.
      В школе должна быть чистота, как в хирургическом кабинете, - все это входило в начала воспитательной работы.
      Школе нужна была уборщица, но Алешкин не знал, где ее найти.
      Это уже стало проблемой не только в его школе, но и в стране. Никто не хотел заниматься таким скучным и нетворческим делом. Где только возможно, уборщиц заменили автоматы, появились автопылесобиратели, автополомойки, автомусоросборщики и прочие машины специального назначения. Под ступеньками лестниц появились автощетки, которые сметали с ног входящих уличную пыль. Но слишком сложен был интерьер, окружающий человека и на работе, и в быту, поэтому самые остроумные автоматы не везде могли заменить самую обычную живую уборщицу. А тем более в начальной школе.
      Роботы все еще очень дороги в изготовлении и применялись только для работы на трудных планетах. Специальное постановление запрещало использовать роботов для наземных работ.
      Без особых надежд Алешкин обратился с просьбой в Бюро Предложений. Подумал, кто из преподавателей хотя бы временно мог заняться столь ответственной и хлопотливой работой. Потом набрал номер на звуковизоре и увидел на экране массивное лицо Бухова с отекшими подглазьями - следами старых космических перегрузок.
      - Что? - сразу спросил Бухов. - Опять мой техник что-то натворил?
      Алешкин рассказал про <черепашку>.
      - Вон... - покрутил головой Бухов. - А ведь я еще у нее предохранители вытащил.
      - Значит, он их поставил.
      - Сообразил.
      - Он-то сообразил.
      - Ну вот, я и говорю, в технике он разбирается. А в остальном... Бухов сокрушенно покрутил головой.
      - Понимаю, - сказал Алешкин.
      - В мать, - подтвердил Бухов. - Ремнем бы, изредка.
      - Не положено. Архаизм.
      - Архаизм... Значит, навертела она там дырок? Ну я тебе ремонтника пришлю.
      - А я не об этом.
      - А еще что? - сразу встревожился Бухов.
      - Виктория Олеговна уходит.
      - Не отпускай.
      - Не могу. Сам знаешь... Вот остался без уборщицы.
      - Плохо.
      - Куда хуже. Как ты там без них обходишься?
      - Автоматов понаставил, где только можно.
      - А где не можно?
      - Сам убираю... Слушай, а не пойти ли мне в школу уборщицей? Без меня тут Космопорт обойдется как-нибудь.
      - Да без тебя-то обойдется, - поддел Алешкин. - Только мне ты не подойдешь.
      - Не справлюсь?
      - У меня же работать нужно. Это тебе не кнопки нажимать. А потом дети.
      - Да, профиль у меня не тот.
      Бухов некоторое время молча разглядывал насупившегося Алешкина.
      - Слушай, - вдруг сказал он. - Найду я тебе уборщицу. Да, серьезно, что ты на меня уставился. Не веришь?.. Завтра с Луны прилетает.
      - С луны?
      - С нее самой, с <Луны-50>...
      Тяжелое гудение оборвало разговор, изображение на экране исчезло за сплошными белыми полосами. Алешкин терпеливо ждал - со стартовой площадки поднимался корабль, он постепенно набирал скорость, звук ушел в зенит, постепенно затих, и Алешкин опять увидел лицо Бухова.
      - Значит, космонавт? - спросил Алешкин.
      - Ну, космонавт.
      - Так он же ко мне не пойдет.
      - Как это не пойдет? Скажу, и пойдет.
      - Ему отдыхать положено, два месяца.
      - А чего ему отдыхать.
      - Как чего? Не железный же он.
      - Не железный, это верно...
      Экран мигнул, еще раз мигнул. Бухов повернулся к селектору.
      - Слушай, меня тут <Сатурн> вызывает, ты извини, я отключусь. Ты приезжай завтра, <Селена> прибывает как всегда, в двадцать ноль-ноль. Бывай здоров.
      Алешкин выключил звуковизор. Подумал. - Потом попросил справочное Космопорта сообщить, кто работал на станции <Луна-50>. Ему назвали четыре незнакомые фамилии.
      4
      Потрепанный <Кентавр> Алешкина не торопясь катился по автостраде к Космопорту. Электромотор тянул плохо, аккумуляторы давно требовалось заменить, ходовая часть нуждалась в основательном осмотре: вообще машиной надо было заняться всерьез.
      - Сапожник без сапогов, - говорила Мей.
      - Без сапог, - поправлял Алешкин.
      На возню с <Кентавром> все не хватало времени. Можно попросить ремонтников Бухова, они сделают, но мешало самолюбие: что, разве он сам белоручка?
      Опускающееся солнце слепило глаза, Алешкин включил поляризаторы переднего стекла, и солнечный диск стал походить на раскаленную докрасна сковородку.
      Когда он подъехал к стоянке Космопорта, <Селена> уже совершила посадку, ее бело-голубой конус виднелся на поле, от него поднимался легкий дымок. Алешкин прошел к Бухову. Тот, как всегда, сидел за селектором. Увидев Алешкина, Бухов кивнул, продолжая разговор. Алешкин опустился в кресло, нащупал под рукой кнопки управления, опустил у кресла спинку, убавил упругости и расположился поудобнее.
      - Ну, вот и посылайте его сюда, - говорил Бухов. - Найдет дорогу, что он - маленький? Он же у меня был.
      Бухов отодвинулся от селектора.
      - Мой-то техник, - сказал он, - дома автощетку установил.
      - Не работает?
      - Еще как работает. Как заходишь, эта щетка кидается на тебя, словно дикая кошка. На непривычного человека, знаешь, действует... Я уж ее выключаю, а то соседи и заглянуть боятся.
      Алешкин услыхал, как за его спиной открылась дверь, кто-то вошел. Алешкин медленно поднялся с кресла.
      У дверей стоял ТУБ.
      Тот самый, Алешкин узнал бы его из сотни других, даже если бы не было номера на его плече. Оспины метеоритных ударов покрывали его плечи и массивную голову, и стоял он чуть завалившись на правую ногу, ту самую ногу, которую вывернул, когда вытаскивал танкетку, спасая жизнь ему, Алешкину, и Мей.
      - Старый знакомый? - сказал Бухов.
      Алешкин шагнул вперед. Он постеснялся Бухова, а ему захотелось даже обнять ТУБа, хотя это была всего-навсего машина, полмиллиарда микротранзисторов и две сотни моторов и рычагов.
      - Здравствуй, ТУБ!
      Он протянул руку, и ТУБ ответно поднял свою ручищу. Алешкин ощутил на пальцах тихое пожатие.
      Но сказать в ответ ТУБ ничего не мог, только хрипнул и замолчал.
      - Бедняга. Совсем голос потерял. Досталось ему там, за эти годы.
      - Досталось, - согласился Бухов. - Поработала машинка. Даже с Луны списали по негодности. Вон акт лежит. Пижоны, я смотрю, там, на <Луне-50>, возиться с ним не хотят. Подай им новенькое. А ему присмотр нужен.
      - Он ему еще и в мое время нужен был.
      - Вот я и говорю. Теперь ему куда, только на разборку. А с присмотром еще работал бы да работал.
      Вот тут Алешкин, наконец, понял Бухова.
      - Вот ты о чем... - протянул он. - А постановление?
      - А чего - постановление? Оно про исправные машины написано. А этот списанный. Можно считать, что его нет. А потом, ты мне скажи, будут у нас когда-нибудь на Земле роботы работать?
      - Будут, конечно.
      - Вот и считай, что мы начали первыми этот эксперимент. А акт я вот сюда положу, тут у меня ящик длинный. Давай забирай свою уборщицу, а то у меня вон с Марса грузовик на подходе.
      - Как его у меня еще Евгения Всеволодовна примет. Ты знаешь, какая она.
      - Ну, уж это твоя забота.
      - Мне бы инструмент кое-какой, проверить его. Тестеры там, микрощупы.
      - А я уж распорядился, мои. мальчишки все это в твой тарантас положили.
      ТУБ с трудом забрался на заднее сиденье <Кентавра>. Двери явно не были рассчитаны на его массивную фигуру и правая нога никак не перелезала через порог.
      Алешкин только вздохнул сочувственно и помог просунуть в машину поврежденную ногу.
      5
      С линией звука пришлось повозиться, но на второй день ТУБ уже смог вполне внятно отвечать на вопросы.
      - Хрипеть ты, конечно, будешь, - сказал ему Алешкин. - Подожди, не шевелись, я еще последний шуруп заверну... Тебе, если по-настоящему, говорители нужно новые, а у меня их нет. И нигде их нет. Только на заводе. А на завод нам с тобой показываться нельзя. Ну ничего, тебе не петь. И хромать будешь, тут тоже я ничего сделать не смогу. Но на ногах ты держишься неплохо. Да и биоблокировка у тебя работает, а это главное. Хотя, самое главное у тебя еще впереди... Дай-ка я еще стопор на колене подверну... вот так... А главное для тебя - это Евгения Всеволодовна, и она технику не любит. Женщина она, понял?..
      - ...понял... женщина... - неожиданно ответил ТУБ.
      - Вот как? - усомнился Алешкин. - Понял, что такое женщина. А что ты понял?
      По паузе он догадался, что ТУБ включил блок условных понятий.
      - Ну, ну, - подбодрил его Алешкин.
      - ...о женщины... ничтожество вам имя...
      - Вот это да, - опешил Алешкин. - Ай-да программисты! Слушай ты, этого Евгении Всеволодовне не скажи. Она хотя Шекспира, как я знаю, любит, но с такой цитатой ты вряд ли ей больше понравишься. Ох, боюсь я за тебя, ТУБ. Трудно тебе там будет. А мне все же хочется, чтобы ты ей понравился.
      - понял... нужно понравиться... - хрипнул ТУБ.
      - Вот именно. Тогда все будет хорошо. Давай-ка я тебя от копоти очищу.
      Пока Алешкин чистил и мыл ТУБа, наступил вечер. Но откладывать знакомство с Евгенией Всеволодовной у Алешкина уже не хватило терпения...
      - Садись в машину, - сказал он ТУБу.
      Космика собиралась ложиться спать. Она уже разделась и сидела на стуле, болтая ножками, дожидаясь, когда Евгения Всеволодовна приготовит ей постель.
      - Б'уш, - (так Космика сокращенно называла бабушку), - а у меня всегда такое брюхо будет?
      И Космика похлопала ладошками по голому животику.
      - Какое брюхо?
      - Ну живот, видишь, какой толстый. Никакой фигуры нет.
      - Какую еще тебе нужно фигуру?
      - Вот такую... - Космика показала в воздухе руками. - Как у нашей хореографички. Чтобы - красивая. Я хочу нравиться.
      - Ты мне и такая нравишься.
      - Ты - это не считается. Я хочу всем нравиться. Чтобы за мной ухаживали.
      Евгения Всеволодовна искоса взглянула на Космику.
      - Знаешь, посмотри-ка там, который час.
      Космика слезла со стула.
      - И смотреть нечего, - сказала она. - Сейчас ложусь.
      Она забралась под одеяло и закинула руки за голову. Некоторое время разглядывала потолок, потом зевнула.
      - Б'уш, ты мне опять гипнопедию на ночь включишь?
      - А что?
      - А не хочется. Надоела мне твоя гипнопедия.
      - Должна же ты знать иностранные языки. Французский ты выучила. Теперь нужно учить английский.
      - Не интересно во сне учить. Вот ложусь спать и не знаю, как по-английски стол или дверь. А утром просыпаюсь и уже знаю: <тейбл> или там <доо>. Скучно.
      Она повернулась на бок и положила под щеку ладошку.
      - Ладно уж, я сейчас засну, только ты сразу не включай. Может быть, я сон какой-нибудь интересный успею посмотреть.
      В оранжерее горел свет. Алешкин оставил ТУБа возле двери, а сам спустился вниз. На него пахнуло влажным теплым воздухом. Автощетки высунулись из-под ступенек и быстро обмели ему ботинки - Евгения Всеволодовна боялась не пыли, а посторонней цветочной пыльцы, которую случайно могут занести в теплицу на ногах.
      - Смотрите, какая прелесть! - сказала она.
      На невысокой подставке стоял большой цветочный горшок, из которого торчал зеленый шар, усыпанный длинными рубиновыми колючками.
      - Красавец, не правда ли?
      Алешкину пришлось согласиться.
      - Из Англии получила. Из ботанического сада. Гибридный кактус, не буду называть его по-латыни: и длинно, и все равно не поймете. Редкость в нашем мире. Скоро зацветет, видите. А цветет раз в пять лет... Но вы ко мне не затем, чтобы смотреть на кактус, конечно.
      - Да. И я не один.
      Евгения Всеволодовна повернулась к дверям, вздрогнула и даже отступила на шаг.
      - Мой бог! - сказала она.
      Конечно, это был тот же старый Шекспир... однако такое начало совсем не понравилось Алешкину.
      - Не пугайтесь, что вы, - сказал он. - Это же обыкновенный ТУБ.
      Широкоплечая прямоугольная фигура закрывала весь просвет дверей. Евгения Всеволодовна встречалась с ТУБами только по телевидению и никогда не относилась к ним серьезно, считая их чем-то вроде заводных кукол, почти игрушек для космонавтов. Она всегда была невнимательной к технике.
      - Я не боюсь, - сказала она. - Просто эта подделка под человека вызывает у меня неприятное впечатление.
      - Жаль. А мне так хотелось, чтобы эта, как вы назвали, подделка вам хоть чуточку понравилась.
      - Зачем, Алешкин?
      - Так, - уклонился Алешкин. - Нужно же вам привыкать когда-нибудь. Ведь это наши будущие помощники.
      - Я думаю, это произойдет не скоро.
      - Кто знает. Можно, я приглашу его сюда?
      - Он ничего не раздавит?
      - Нет. Он аккуратнее, чем я. ТУБ!
      - ...я слушаю... - хрипнул ТУБ.
      Евгения Всеволодовна чуть вздрогнула.
      - Подойди! - сказал Алешкин,
      ТУБ переступил порог, он Прихрамывал и волочил правую ногу, но спустился неторопливо и аккуратно.
      - Познакомься, ТУБ, это - Евгения Всеволодовна
      - ...здравствуйте... - сказал ТУБ.
      Он сделал еще шаг вперед и протянул руку. Алешкин смутился - ТУБ никогда не протягивал руку первым И потом только разглядел в пальцах ТУБа цветок
      - Что это, Алешкин?
      Пожалуй, Алешкин удивился цветку больше, чем Евгения Всеволодовна. А он-то считал, что знает пределы сообразительности ТУБа. Ай да программисты!
      - Он дарит вам цветок... и знаете, Евгения Всеволодовна, хотя, может быть, стыдно в этом признаться, но я здесь ни при чем. Это не инсценировка, поверьте. Я только сказал ему, что мне хотелось, чтобы он понравился одной женщине. Кто-то когда-то научил его этому, ну... что женщинам дарят цветы. И он сорвал этот цветок, очевидно, еще у меня дома. Клянусь Ганимедом, что это так.
      Евгения Всеволодовна взяла цветок. Она прикоснулась к пальцам ТУБа и удивилась - пальцы были теплые.
      - Спасибо! - сказала она. - Спасибо, ТУБ. Да, это цветок из вашего садика. Я сама давала семена Мей. Лилия, лилиум кандидум.
      И Алешкин с изумлением уставился на ТУБа. Ну и ну! Надо же...
      Решив, что ТУБ успел расположить к себе Евгению Всеволодовну, Алешкин подумывал, что пора начинать главный разговор...
      Она сама пошла ему навстречу.
      - А все же зачем вы его ко мне привели?
      - Вы не догадываетесь?
      Тогда она догадалась. Она только не могла в это поверить.
      - Вы сошли с ума, Алешкин. Вы забыли, что у нас дети.
      - Вот о них я только и думал все эти дни. Если бы не наши детки, я бы за него и не беспокоился. Да, да, я беспокоился только за него. Сам ТУБ безопасен, он никому не причинит вреда, он так сконструирован. У него две ступени биозащиты. Он никого не толкнет, не наступит на ногу и никого не обидит...
      - Вот как. Вы боитесь, что его могут обидеть дети. Неужели его можно обидеть?
      - Ну, в переносном смысле, конечно. Он предельно правдив и предельно доверчив - если можно применить эти слова к машине, которая сама не понимает их смысла. Эту доверчивость легко использовать ему во вред. Вот этого я и боюсь. Но, говоря от его имени, у него больше нет выбора. Он списанный.
      - Как списанный?
      - Очень просто, как негодный для дальнейшей эксплуатации. Это же не живое существо, а техническая поделка, и на него распространяются строгие технические законы. По этим законам он подлежит разборке и уничтожению, как некачественный механизм. Только мы и сможем... фу, чуть не сказал: спасти ему жизнь.
      Алешкин нашел верный ход. Евгения Всеволодовна задумчиво повертела в руках цветок, осыпавший ее пальцы желтой пыльцой.
      - Вам не следовало так говорить, Алешкин, - сказала она. - Это нечестный прием.
      - Что вы...
      - Хорошо, мы попробуем, - перебила она. - Я мало знаю... вернее, я совсем ничего не знаю о ТУБах, но на самом деле, - и она улыбнулась задумчиво, - нельзя же отправлять в разборку машину, которая умеет делать то, что забывают делать живые люди - дарить женщинам цветы... Ладно, ладно, не благодарите меня за вашего протеже. Лучше помогите унести вот этот кактус ко мне домой.
      - Возьми это, осторожно.
      - ...понял... осторожно...
      ТУБ поднял цветочный горшок своими ручищами и двинулся следом за Евгенией Всеволодовной, плавно перекатывая свои громадные губчатые подошвы. Она отворила ему дверь.
      - Сюда поставьте, пожалуйста, - попросила она.
      6
      Утром Евгению Всеволодовну разбудил дождь.
      Пришлось встать, закрыть распахнутые настежь окна. Дождь тут же прошел, но ложиться обратно в постель уже не было смысла.
      ТУБ стоял неподвижный у крыльца коттеджа, под навесом входных дверей, там, куда его вчера вечером поставил Алешкин. Евгения Всеволодовна выглянула в окно, она хотела сказать <Доброе утро!>, но потом решила, что это будет смешно, и пошла в ванную.
      Энергично растираясь после холодного душа массажным полотенцем, она вышла в комнату... и оторопело попятилась.
      В комнате, у порога стоял ТУБ.
      Синие огоньки его видеоэкранов были направлены на нее. ТУБ смотрел на нее!... Фу, какие глупости. Чего она испугалась? Ведь это же все равно, что стесняться автомата-пылесоса или стиральной машины.
      Рассуждения были верны, но все же она накинула купальный халат.
      ТУБ продолжал стоять у дверей.
      Почему он вошел в комнату? Без приглашения. Или испугался дождя?
      - Что тебе нужно? - спросила она сурово.
      ТУБ не ответил, и это ей совсем не понравилось.
      - Иди на свое место! - сказала она.
      ТУБ послушно шагнул к порогу, но опять остановился и, повернувшись, протянул руку.
      - ... живой... - хрипнул он.
      На громадной руке лежал мокрый комочек, покрытый слипшимися перышками. Это был птенец ласточки. Очевидно, ветром его выбросило из гнезда, и ТУБ нашел его на земле.
      Поначалу Евгения Всеволодовна не обнаружила у птенца признаков жизни, он был мокрый и застывший, но ТУБ оказался прав. Когда птенца высушили и согрели феном, он зашевелился и запикал. Родители тут же появились за окном. Евгения Всеволодовна, конечно, знала, где находится их гнездо, под навесом крыши, над директорским кабинетом. Но она не могла дотянуться до гнезда. Пришлось поручить это ТУБу. Он забрался на подоконник, и Евгения Всеволодовна, тревожась, как бы он не вывалился в ограду, придерживала его за ногу, хотя, вероятно, могла бы и не держать. ТУБ справился отлично и сам.