Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Человек с Луны

ModernLib.Net / Детские / Миклухо-Маклай Николай / Человек с Луны - Чтение (стр. 20)
Автор: Миклухо-Маклай Николай
Жанр: Детские

 

 


      27 а в г у с т а. ...Я отправился на охоту, которая здесь, при незнакомстве птиц с огнестрельным оружием, очень незатруднительна; птицы, еще не наученные опытом, подпускают охотника на близкое расстояние, часто не улетают после выстрела, не обращая даже внимания на падение одной из них на землю. Я уронил нечаянно свой старый нож с ручкой в серебряной оправе и, хотя заметил потерю его скоро и вернулся к тому месту, где обронил его, не нашел его. Он был, вероятно, найден и присвоен одним из туземцев, сопровождавшим меня. Я предложил два, даже три, ножа тому, кто найдет потерянный, но никто не пришел, и мне пришлось заменить потерянный другим. Это был первый случай воровства, замеченный мною на этих островах. При возвращении в деревню капитан Б. сказал мне, что в то утро перебывало около коптилки очень много людей, вероятно, из других деревень, так как в большинстве своем физиономии были для него новыми. Все они осматривали европейские вещи с большим интересом и видели их, кажется, в первый раз.
      Я пожалел, что меня не было в деревне, потому что я пользуюсь всяким случаем для антропологических наблюдений, и отправился к своей хижине докончить начатый портрет одного из туземцев. Не успел я приняться за работу, как капитан Б. явился снова прочесть полученное им письмо от шкипера В. Последний писал, что с самого утра он замечал пироги, которые одна за другой направлялись к небольшой бухточке большого острова, недалеко от о. Андра, что в настоящее время там находится целая флотилия пирог с сотнями туземцев, что движения туземцев кажутся ему очень таинственными и подозрительными и что, по его мнению, нападение на нас, живущих на берегу, а может быть, и на шхуну очень вероятно. Ввиду этого он желает, чтобы мы непременно вернулись на шхуну и т. д. Капитан Б. был очень встревожен и, не зная, что предпринять, обратился поэтому ко мне с вопросом, что я стану делать. "Я останусь здесь, - отвечал я, - потому что страх шкипера В. мне кажется неосновательным". Капитан Б., с одной стороны, боялся ослушаться шкипера, с другой - ему не хотелось показаться трусом, почему он объявил мне, что, если шкипер настоит на перевозке людей на шхуну, он, разумеется, их отправит со всеми вещами, но сам останется со мною.
      Выслушав мое заключение, что мне никого ненужно и что ничего серьезного не произойдет, он отправился на шхуну переговорить со шкипером; я же - в хижину, чтобы отдохнуть и обдумать наше положение. Я положительно не верил, что жители Андры осмелятся напасть на нас, но отчасти допускал возможность такого глупого поступка со стороны жителей других деревень, союзников людей Андры. Не додумавшись ни до чего, я задремал; было уже темно в хижине, когда у дверей послышался в третий раз голос капитана Б., говорившего мне, что шкипер согласился оставить людей на берегу с условием, чтобы никто не спал ночью и все было готово к отражению нападения. Кроме бывших на берегу четырех ружей системы Шнейдер, он прислал еще два той же системы, несколько фальшфейеров для сигналов и т. д. Капитан Б. отправился совещаться со своими людьми; я же сел у моря подышать свежим вечерним воздухом и полюбоваться последними лучами солнца. Б. опять подошел ко мне, но уже с менее радостной физиономией, как за минут пять перед тем, и знаком предложил мне следовать за ним. Не было еще так темно, чтобы не видеть довольно ясно предметов.
      Хижины, как я уже сказал, стояли в деревне Андра группой и были обращены передними фасадами на довольно неправильную площадку. Несколько тропинок, четыре или пять, вели к ней, и все они были обыкновенно довольно открыты и заметны. Капитан Б. привел меня к одной из них; она была завалена высокою кучею колючего хвороста; подошли ко второй - то же; к третьей - то же. Только четвертая и пятая, ближайшие к берегу, оставались открытыми. Оба мы знали положительно, что никогда этого прежде не бывало. Для чего это было сделано? Когда и кем? Мы не знали. Эти баррикады показались мне странными, а в пылком воображении капитана Б. рисовалась целая картина атаки, засад и т. д. Я предложил ему не показывать и виду наблюдавшим за нами туземцам, что мы придаем большое значение этому обстоятельству. Капитан Б. сообщил мне, что распределил своих пятерых людей по вахтам: два человека по два часа, сам же не будет спать всю ночь. "Напрасно, - сказал я, - если что случится, то случится не вечером и не ночью, а под утро; к тому времени я буду к вашим услугам, а теперь я отправляюсь спать, чтобы приготовиться на всякий случай".
      Несмотря на виденные баррикады, мне все еще не верилось, что люди Андры рискнут на серьезное нападение. Я не стал пить чаю, который всегда действует на меня возбудительно и не дает мне спать. На всякий случай я вытащил свое ружье Шнейдера из чехла, зарядил его, вложил дюжину патронов в пояс и осмотрел патроны револьвера, которые оставляю иногда по неделям невынутыми в револьвере, потому что смотрю на этот инструмент как на нужный только в крайнем случае, а не как на игрушку для стреляния в цель ради забавы. Револьвер, нечаянно смоченный, оказался очень ржавым; пришлось разобрать его на части, вычистить их и смазать, а также вложить новые патроны. Кончив эту операцию, я был рад лечь, наконец, и не захотел встать, когда Кохем, которого я не видал весь день, явился и разложил небольшой костер в очаге...
      28 а в г у с т а. Я проспал отлично до 3 часов утра и, слыша голос Б. и людей Лифу на площадке, вышел к ним и нашел всех на ногах. Б. было как будто досадно, что я проспал напролет всю ночь, а он без толку бодрствовал. Позвав его в хижину, я предложил ему для подкрепления сил выпить чашку кофе, который при помощи экстракта кофе мог быть приготовлен очень скоро. Требовался единственно кипяток.
      "Теперь, - сказал я Б., когда мы напились кофе, - если туземцы затеяли что-нибудь против нас, то мы узнаем это весьма скоро. Прикажите людям Лифу быть наготове и исполнять наши приказания безотлагательно". Капитан Б. вышел распорядиться, а я стоял в раздумье, что предпринять лечь ли снова, писать ли дневник, или выйти на площадку. Вдруг послышались невдалеке отчетливые звуки мраля (деревянного барабана), как будто с пироги у берега, а затем на самой площадке возгласы жителей Андры: "усия, усия!" (неприятель, неприятель!). Схватив ружья и фальшфейер, я выскочил на площадку, где, к моему неудовольствию, заметил немало людей Андры. Мне почему-то подумалось, что эти люди останутся нейтральными до тех пор, пока исход схватки, которая теперь казалась неминуемой, не определится, что они с удовольствием бросятся доколоть и ограбить нас, когда главное дело будет сделано людьми, которых они называют "усия". В группе туземцев я заметил и Кохема. Мраль и говор издали послышались снова.
      Я подошел к Б. и людям Лифу, которые стояли, вооруженные ружьями, около потухающего костра.
      "Что теперь будем делать? - спросил Б. - Не зажечь ли фальшфейер?" (Это должно было быть сигналом, что мы находимся в опасности.) - "Оставьте шкипера В. спать, мы и без него управимся, а я вам сейчас скажу, что делать".
      В критические минуты мне иногда приходит какая-нибудь счастливая идея, исполнение которой приводит натянутое, иногда опасное положение к благоприятному исходу. Потухающий костер в этом случае дал мне эту идею. "Дайте мне факел, - обратился я к людям Лифу, - и бросайте в костер все, что найдете, что может гореть". Загорелся великолепный костер. Звуки мраля усиливались, и крики были слышны очень близко.
      Терять времени нельзя было.
      Я зажег факел и сказал громко, чтобы все меня слышали, вероятно, значительно коверкая туземный язык: "Усия идет, Маклаю и людям шхуны надо много огня, чтобы видеть, в кого стрелять. Кохем, скажи женщинам и детям выйти из хижин, потому что Маклай будет сейчас жечь их!" Б. и люди Лифу поняли мою мысль и стали вооружаться факелами; я же был готов поджечь ближайшую хижину. Мои решительные слова и возможность в несколько минут лишиться жилья и имущества очень озадачили Кохема и его земляков. Я заметил, что некоторые убежали, вероятно, предупредить усия; Кохем же и несколько других поспешили ко мне с уверениями, что усия еще далеко, что усия, вероятно, не придет, и просили не жечь хижин. "Если усия не придет, то хижин не будем жечь", - успокоил я некоторых, между тем как другие уже суетились, желая вынести разные драгоценности из своих хижин.
      Рассвело, и шлюпка с десятком людей отвалила от шхуны. Махинация Кохема и компании на этот раз не удалась...
      После эпизода, который я описал, мне показалось не особенно удобным оставаться в хижине Кохема, где я находился совершенно как бы в руках туземцев, которые доказали, что не заслуживают большого доверия. Недолго думая, я поставил свою палатку, которую на всякий случай привез с собою, на краю деревни, под большим деревом, где прежде подвешивал койку. Мое помещение при этом выиграло тем, что стало светлым; в хижине и днем при открытых дверях господствовал полумрак. Палатка представляла спальню; в ней находились сложенные все мои вещи; около нее я поставил складной стол и скамейку. Немного расчищенное место вокруг служило для принятия посетителей-туземцев. В палатке я только спал или отдыхал, но писать, есть и т. п. мне приходилось у стола, с трех сторон открытого для взоров любопытных; но я так привык не стесняться десятков глаз, следящих за каждым моим движением, что давно уже стал к этому совершенно равнодушен и нередко совершенно забывал о присутствии посторонних. Я приставил Качу, который по-прежнему был готов всегда услужить мне, - за что, разумеется, я со своей стороны отплачивал от времени до времени небольшими подарками, охранять мои вещи, когда я уходил куда-нибудь, в деревню, на охоту или когда купался...
      Несколько сильных ударов в мраль (деревянный барабан) в камале одной из ближайших групп хижин, несколько пронзительных криков и завываний женщин заставили нас всех оглянуться. Туземцы все разбежались. Мимо нас пробежала, крича и воя, пожилая женщина, вся измазанная небрежно черною краской (а может быть, просто углем). Пробежав около нас, она стала еще сильнее кричать и голосить и вдруг со всего размаха бросилась на землю и начала кататься по ней, Там, где она бросилась на песок, торчало несколько острых кораллов, так что она поранила себе тело до крови во многих местах... Подошедший Качу тихо сказал мне: "Панги римат" (Панги умер). Я понял тогда, что женщина эта должна быть одною из жен старого Панги. Я направился к хижине покойника. Меня никто не остановил, почему я влез в узкую дверь семейной хижины, где увидал следующую картину. Недалеко от двери, на земле, покрытой кадьяном*, лежал покойник, окруженный несколькими женщинами, тянувшими заунывную песню...
      _______________
      * К а д ь я н - циновка из листьев пандануса. Кадьян - название
      малайское.
      31 а в г у с т а. Утром большинство мужского населения острова стало собираться в поход на деревню Рембат. Эта экспедиция находилась в прямой связи со смертью Панги*. Ко мне и капитану Б. туземцы обратились с просьбой принять участие в предпринимаемой экспедиции. Мы, разумеется, отказались. Женщины снаряжали мужчин: таскали в пироги копья, провизию, воду и т. д. Отправилось одиннадцать пирог; в каждой было от семи до девяти человек.
      _______________
      * Туземцы большинства островов Меланезии не верят в естественную
      смерть, а считают ее следствием колдовства врагов умершего, почему
      смерть туземца сопровождается часто походом на одну из враждебных
      деревень, в которой, полагают, живет причинивший заговором смерть
      туземцу.
      Отправляясь на охоту, мне пришлось проходить около колодца, находившегося почти посредине островка и состоящего из ямы фута в 3 или 4 глубиной; вкус воды был солоноватый, хотя ее можно было пить без отвращения. Колодец содержался очень опрятно, был обыкновенно покрыт кадьяном, и недалеко от него на сучьях дерева висело несколько скорлуп кокосового ореха, служащих обыкновенно туземцам ковшами.
      У колодца можно было почти всегда встретить женщин и детей, приходящих за водой с самыми разнообразными сосудами*. Сегодня, проходя невдалеке, я был удивлен гамом нескольких десятков крикливых женских голосов. Я сперва хотел пройти, но остановился, заметив, что среди толпы женщин находились две, лежащие на земле, которых били, топтали ногами и т. д. Против этих несчастных двух было, как я уже заметил, несколько десятков женщин, из которых некоторые были вооружены палками почтенных размеров. Сопровождавший меня Качу объяснил мне, что это женщины из Рембат, именно той деревни, с которой жители Андры отправились воевать. Хотя мужья этих двух женщин были туземцы Андры, но это обстоятельство, кажется, не было достаточно в этом случае, чтобы избавить их от нападения остальных женщин. Это истязание показалось мне несправедливым, и я направился в середину свалки. Гам и побои продолжались, голос же мой был заглушен всеобщими криками, и мне необходимо было поэтому прибегнуть к энергичной мере, которая, я надеялся, произведет свое действие. Оба дула моего ружья были заряжены дробью. Я выстрелил вверх, над головами беснующихся баб. Все разом притихли, большинство разбежалось, но несколько особенно озлобленных старух не хотели выпустить своих жертв. Увидя полную раковину с водой, я схватил ее, подошел к самой разъяренной из мегер и плеснул все содержимое раковины ей прямо в лицо. Она, разумеется, не ожидала от меня такого успокоительного средства. Выпустив из рук дубинку, она с руганью убралась.
      _______________
      * Здесь можно было видеть сосуды из дерева, скорлупы кокосовых
      орехов, бамбука разной длины и разные раковины, глиняные горшки,
      непромокаемые корзины ("кур"), сосуды из пальмовых листьев и т. п.
      Крики в деревне заставили меня направиться туда. Экспедиция в Рембат вернулась, но без раненых или убитых, не ранив и не убив никого из противников. Все ограничилось воинственною комедией.
      Я посвятил сегодня несколько часов на приобретение коллекции первобытных туземных орудий, которые очень быстро вытесняются европейскими*. Первое место между этими орудиями каменного века занимает "реляй", или большой топор, - орудие действительно очень примитивное; оно состоит из деревянной палки (около 80 см длины), один конец которой гораздо толще другого. В этом толстом конце сбоку выдолблено углубление, в которое плотно вставляется отточенный кусок базальта или другой вулканической породы (чаще треугольной, редко продолговатой формы) или подходящим образом отломанный кусок раковины. Только один край куска раковины бывает отточен, остальная поверхность его остается без обделки. Эта первобытная форма топора встречается также на некоторых островах Микронезии и в Австралии. "Реляй-риин" (топор малый) походит на более распространенную форму каменных топоров островов Тихого океана. Ручка его имеет форму цифры 7; к верхнему колену ее прикреплена с помощью ротанга наполовину сточенная раковина. Эти топорики очень легки и могут служить только для легкой работы.
      _______________
      * Все эти вещи можно видеть в Музее Академии Наук, так как они
      составляют часть этнологической коллекции с островов Тихого океана,
      подаренной мною в прошлом году С.-Петербургской академии наук.
      Ножами служат куски обсидиана, вправленные в деревянные ручки, а чаще отточенные молодые раковины или продолговатые обрезки больших жемчужных раковин. Отточенные на камне края этих раковин могут быть сделаны очень острыми; ими режут веревки, клубни корнеплодных растений и т. д. Для резания мяса, однако, туземцы употребляют ножи из бамбука.
      Резьба на дереве (красивых ручек больших деревянных блюд, деревянной оправы обсидианового острия копий и т. е.), на бамбуке и на раковинах производится, главным образом, с помощью осколков кремня. Для полировки дерева (больших деревянных блюд, например) употребляются обломки разных раковин, а затем куски пемзы, которая по временам в значительном количестве приносится приливом к берегу. Осколки обсидиана служат для бритья, татуировки, разных хирургических операций.
      Туземцы охотно расставались со своими топорами, меняя их на железные топоры, ножи и даже обручное железо. Последнее они очень ценят потому, что куски его им нетрудно прикреплять к ручкам из небольших топоров (реляй-риин) вместо отточенных раковин.
      Обручное железо служит также жителям островков и береговых деревень большого острова удобным средством обмена при сношениях их с жителями материка.
      Между тем как большие реляй (топоры) почти что вышли уже из употребления, реляй-риин, с куском железа вместо раковины, и все остальные инструменты туземцев из раковин, кремня и обсидиана еще долго, а может быть и навсегда, останутся необходимыми предметами повседневного обихода жителей о-вов Адмиралтейства вследствие того, что последние не получат от европейцев ничего подходящего, что могло бы заменить их, и потому, что материалы для туземных орудий (жемчужная раковина, обсидиан и т. д.) находятся в таком количестве, что пока нет причины и думать, что в них может оказаться недостаток.
      Ножи, большие гвозди, топоры ценились туземцами гораздо более, чем бусы, красная бумажная материя и т. п. До сих пор еще, к большому удовольствию и большой выгоде шкиперов и тредоров, туземцы не открыли различия между железом и сталью. Я попытался объяснить разницу некоторым, но они, кажется, меня не поняли.
      Одиннадцать четырехугольных парусов туземных пирог показались в проливе между большим островом и островком Понем: то были пироги с островка Сорри. Все они окружили скоро шхуну, куда и я отправился. Там я узнал, что новоприбывшие приглашали шкипера отправиться к ним, обещая ему трепанга, жемчужных раковин, черепаховой скорлупы вдоволь. За последние дни туземцы Андры были слишком заняты собственными делами, так что добыча произведений рифов была незначительной. Шкипер решил поэтому уйти и предложил мне вернуться завтра же на шхуну.
      Я поспешил поэтому на островок, к себе в палатку. Множество из вновь прибывших жителей Сорри находились в деревне и приготовляли себе ужин. Лунная ночь была великолепна, и я долго просидел с туземцами на берегу моря, стараясь пополнить словарь диалекта Андры. При этом мне удалось записать также много слов диалекта островка Сорри, который неодинаков со здешним.
      Туземцам очень нравилось мое желание знать их язык, и они с удовольствием отвечали на мои вопросы.
      1 с е н т я б р я. ...На прощание Кохем и несколько других туземцев сочли своим долгом наделить меня и капитана Б. подарками. Мне были даны свинья и тридцать один кокосовый орех, Б. получил несколько больших рыб и дюжину кокосовых орехов. Дети - Качу, Аса и др. - все принесли мне по какому-нибудь небольшому подарку. Я также не поскупился и убежден, что они сохранят по мне добрую память. При последних лучах солнца, пользуясь задувшим береговым ветерком, трехмачтовая шхуна "Сади Ф. Кэллер" вышла за риф в открытое море{111}.
      Напечатано впервые в журнале "Северный вестник", 1887, No 12, 1888, No1
      И з п и с ь м а в е л и к о м у к н я з ю Н и к о л а ю М и х а й л о в и ч у (С и д н е й, и ю н ь 1881 г.). "...Самое лучшее, что "ученый" (т. е. такой, который д е й с т в и т е л ь н о смотрит на науку как на ц е л ь ж и з н и, а не как на средство) может сделать, это идти в п е р е д с в о е ю дорогою, н е обращая внимания на мнение толпы направо и налево! К сожалению, весьма многие из т. наз. "ученых" относятся к науке, как к дойной корове, которая обязана снабжать их ежедневным продовольствием, что делает из ученых - ремесленников и иногда даже просто шарлатанов. В таком случае научная истина - дело второстепенной важности для таких господ (а их, к сожалению, м н о г о), наука, приносящая им больше грошей, - самая привлекательная; им приходится ухаживать за толпою и ее вкусами!
      Ваше высочество замечает, далее, что я думаю найти на родине т е п л о е сочувствие по моем приезде. На это я отвечу без долгого размышления - нет. Уверен даже, что самый холодный прием - меня н е озадачит. Я знаю, что я сделал мое дело, насколько обстоятельства позволили и н а с к о л ь к о с и л х в а т а л о, делал это ради самой науки и д л я е е е д и н с т в е н н о, всякие сочувствия, похвалы или порицания, надежды одних или опасения других, не могли бы изменить программу, которую я поставил себе... Со временем, если не сейчас, компетентные люди найдут, что я не терял ни времени, ни случая...
      Мои путешествия 1874 - 5 - 6 годов (в Нов. Гвинее, в Малайском полуострове и снова в Нов. Гвинее) втянули меня в долг одному торговому дому в Батавии.
      Долг этот 9101 голланд. флоринов (около 5000 р.) дошел в прошлом году до суммы 13522 вследствие нарастания (по 9%) процентов! и постоянно р а с т е т, т. к. я н е и м е ю возможности уплатить его... Ни копейки из этих денег не пошло на личное дело или личную прихоть, а единственно на д е л о н а у к и и прогресса ее. Если я с радостью жертвовал личным комфортом и рисковал жизнью, я полагаю, что у ч е н о е общество может пожертвовать гроши, которые потребовались на достижения научных результатов!.. Считаю нужным прибавить, что до 3 декабря 1878 г., т. е. до дня, когда я получил письмо от друга Мещерского, я не подозревал ( N3 ) к р а й н е с т е с н е н н о е положение денежных обстоятельств моего семейства; до того времени я думал, что я в состоянии буду покрыть расход моих путешествий собственными средствами. Но семейные обстоятельства, постепенно запутывающиеся в продолжение 7 или 8 лет, кончились п о ч т и полною катастрофою, которая, разумеется, главным образом обрушилась на мою мать и сестру. Перспектива: что мне скоро представится необходимость добывать хлеб насущный, меня не особенно смущает. Я знаю по опыту, что умею обходиться без многого..."
      И з п и с ь м а б р а т у М и х а и л у (н а п у т и в Р о с с и ю, ф р е г а т "Г е р ц о г Э д и н б у р г с к и й", а п р е л ь 1882 г.). "...Скажи дорогой нашей матери, что хотя мои долги, может быть, и значительны, но что Миклухо-Маклай найдет возможность уплатить их со временем все и сполна и что ему не приходится стыдиться их, так как он ни одной копейки не истратил на собственные прихоти или на собственную личность, а истратил их для научной цели и с сознанием, что будет в состоянии уплатить их рано или поздно...
      Буду в Кронштадте, вероятно, в конце июля..."{112}.
      И з п и с ь м а е м у ж е (к р е й с е р "А з и я", А л е к с а н д р и я, и ю н ь 1882 г.). "Дорогой брат Михаил Николаевич!
      Вчера только письмо старого и верного друга моего, князя А. Мещерского, известило меня, что я не увижу более дорогой нашей Оли{113}. Эта весть была совершенно неожиданна, и я прочел ее с глубокою, глубокою грустью, которая тем сильнее, что, узнай я вовремя тяжелую, непосильную ношу, которую бедная Оля навалила себе на плечи, я бы б р о с и л в с е и, уверен, изменил бы положение дел. Не упрекаю пока брата Сергея{114}, не имея еще достаточно сведений о его поведении; о Владимире также п о к а молчу по той же причине. Ты был слишком молод, чтобы упрекать тебя, но все-таки мне горько, больно, что ни мать, ни ты не известили меня в о в р е м я. Ты поймешь, я убежден, что больно, очень больно считать себя о т ч а с т и, но, помимо воли, виновником ее смерти. Очень тяжело мне об этом думать. Итак, я не увижу Оли, но увижу мать и тебя!.. Мне с тобою будет м н о г о о чем поговорить. Брат Михаил Николаевич, говорю тебе один раз н а в с е г д а: не забывай, что я брат твой, на которого ты всегда можешь рассчитывать...
      Брат Мишук, пиши мне с о в е р ш е н н о откровенно без е к и в о к{115}, загадок и неясностей, называй все своим именем, как тебе дело, личность или предмет кажутся. На берегу Маклая я забыл о разных хитросплетениях общественной лжи, к тому же я и прежде никогда не прибегал к ним, и ты, брат, никогда не прибегай к ним, можно и следует обходиться без них...
      Ты мне не пишешь, какие языки ты знаешь. Если не знаешь - придется учиться, я тебе помогу".
      И з п и с ь м а в и ц е-п р е д с е д а т е л ю Р у с с к о г о г е о г р а ф и ч е с к о г о о б щ е с т в а П. П. С е м е н о в у (к р е й с е р "А з и я", А л е к с а н д р и я, и ю л ь 1882 г.). "...Я нахожусь в настоящее время на крейсере "Азия", на пути в Кронштадт, и надеюсь при моем возвращении в С.-Петербург... познакомить Императорское Русское географическое общество... с главными результатами моих 12-летних странствований, а также с планом предполагаемого издания моих путешествий. Здесь же я могу сообщить, что предполагаемое издание будет иметь характер с т р о г о н а у ч н ы й и будет распадаться на несколько отделов. Рядом с кратким историческим очерком (изложением обстановки и событий путешествия) будут следовать специально-научные отделы по антропологии, сравнительной анатомии, этнологии, метеорологии и т. п. Мое старание будет дать как можно более научных выводов и исследований в как можно более сжатой (но не сокращенной) форме. Во всяком случае, значительное число литографий, фотолитографий и политипажей необходимы, которые если и сделают издание несколько более дорогим, но придадут ему большее научное значение.
      Я предполагаю заняться приготовлением к печати моей работы в Сиднее вследствие следующих важных соображений: во-первых, после 11-летнего пребывания под тропиками мое здоровье положительно п р и н у ж д а е т меня избежать переселения в холодный климат...; во-вторых, основав в прошлом году в Сиднее Биологическую станцию и будучи почетным директором ее, я буду иметь в ней подходящее помещение для работы; в-третьих, Сидней, по своему географическому положению находясь вблизи поля моих исследований (о-вов Тихого океана), представляет... удобный центр, из которого... экскурсии на острова не представят большого затруднения и значительных издержек; в-четвертых, Сиднейская достаточно полная библиотека, а особенно богатые музеи локальной фауны (островов Тихого океана) будут весьма ценны при работе над изданием моих путешествий и исследований.
      Вследствие этих причин я окончательно решил избрать Сидней местом жительства на следующие два года...
      Изъявляя мою готовность с радостью приготовить мою окончательную рукопись для печати на русском языке, не могу умолчать, что изданием моих путешествий я имел в виду быть поставленным в возможность заплатить долги...
      Прося передать Совету Императорского Русского географического общества мою искреннюю благодарность, что оно не отвергло мое предложение, и как русский радуясь, что мне, вероятно, не придется прибегнуть к помощи иностранного ученого или издателя, имею честь быть с совершенным почтением..."
      И з п и с ь м а Ф. Р. О с т е н-С а к е н у (к о н ф и д е н ц и а л ь н о, к р е й с е р "А з и я", А л е к с а н д р и я, и ю л ь 1882 г.). "...Итак, 1-й вопрос: з а х о ч е т л и Г е о г р а ф и ч е с к о е о б щ е с т в о у п л а т и т ь м о й д о л г и д а т ь м н е в о з м о ж н о с т ь п р о ж и т ь г о д а д в а, н е д у м а я о д о б ы в а н и и х л е б а н а с у щ н о г о?
      Кроме работ, я готов дать Географическому обществу часть моих коллекций как материальную опору моих исследований и открытий.
      Я никогда не имел времени подумать о средствах к жизни на будущее время. Оказывается теперь, что мне н е н а ч т о ж и т ь. Приходится, значит, найти какие-либо средства к жизни! Планов у меня - не один, но все они стеснят очень мою н а у ч н у ю деятельность.
      2-й вопрос: м о ж н о л и м н е н а д е я т ь с я с о в р е м е н е м (п о о т п е ч а т а н и и р а б о т, н а п р и м е р) п о л у ч и т ь о т р у с с к о г о п р а в и т е л ь с т в а пожизненную пенсию (как оно дало г-ну Пржевальскому), чтобы мне н е п р и ш л о с ь б ы с л и ш к о м б е д с т в о в а т ь и л и з а н и м а т ь с я н е п о д х о д я щ и м д л я м е н я д е л о м: стать плантатором или чем-либо подобным.
      О ж и д а ю о т к р о в е н н ы й ответ на оба вопроса. Если он окажется н е г а т и в н ы м в обоих случаях, хотя он не будет приятным, однако же н е озадачит меня. Выпутаюсь как-нибудь!"
      И з п и с ь м а е м у ж е (б р о н е н о с н ы й к о р а б л ь "П е т р В е л и к и й". Ш е р б у р г. 15/27 а в г у с т а 1882 г.).
      "Ваше превосходительство, многоуважаемый
      Федор Романович?
      ...Скажу сперва, что телеграммы н и к а к о й из Петербурга в Александрии я н е получил, хотя крейсер "Азия" оставался там до 6/18-го июля 5 час. пополудни.
      Затем позвольте мне, многоуважаемый Федор Романович, сказать вам с п а с и б о! за ответ, который именно потому, что дает мне м а л о надежды, кажется мне н е у к л о н ч и в ы м, о чем я специально просил...
      Что ж, трудностей я н и к о г д а н е боялся и никогда на особый успех н е рассчитывал.
      Я считаю предложения мои Географическому обществу в е с ь м а у м е р е н н ы м и не отступлюсь от них.
      Для работы над изданием моего труда я считаю 2 года н е о б х о д и м ы м и, и при этом я н е м о г у заниматься чем другим.
      Если Географическое общество откажет - придется искать другого исхода, пожалуй, даже (что будет для меня весьма тяжело и горько) б р о с и т ь н а в р е м я науку и приняться з а п р а к т и ч е с к у ю, деньги дающую деятельность д о т е х п о р, пока не заработаю достаточно, чтобы стать независимым и не нуждаться в пособии никаких обществ или правительств.
      Как сказал, я не из трусливых перед трудностями и (хватило бы только здоровья!) пробьюсь как-нибудь и, пожалуй, н е без результатов, важных для многих.
      Спасибо еще раз за откровенный ответ от глубокоуважающего вас и преданного вам
      М.-М.".
      И з и н т е р в ь ю к о р р е с п о н д е н т у г а з е т ы "Н о в о с т и и Б и р ж е в а я г а з е т а" (С.-П е т е р б у р г, с е н т я б р ь 1882 г.). "Я слышал, что русская публика интересовалась и моею судьбою, и моими странствованиями... предпринятыми мною с научною целью. Вернувшись не более как на месяц в Россию, я счел нравственным долгом обратиться к посредничеству Географического общества, чтобы оно доставило мне возможность показать моим соотечественникам, что я сделал для науки за 12 лет моего путешествия, что не ради простой любознательности я покинул дорогую для меня Россию. Я желал быть чем-нибудь полезным и обществу, и науке, я выбрал для своих исследований страну малоизвестную, и пусть судит публика по моим чтениям - этим сокращенным конспектам моих будущих трудов, насколько интересны и новы для нее и для науки мои исследования и наблюдения. Поверьте, они нелегко давались мне..."

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25