Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Древнерусская игра (№1) - Много шума из никогда

ModernLib.Net / Фэнтези / Миронов Арсений / Много шума из никогда - Чтение (стр. 31)
Автор: Миронов Арсений
Жанр: Фэнтези
Серия: Древнерусская игра

 

 


Данила поднял глаза к потолку – и верно, в самом углу на желтых выскобленных досках дальней стены темнел крошечный лик Спасителя. Данька вздрогнул – Его взгляд был по-прежнему родным и привычным, словно не было никаких обвалов в прошлое.

– Вот посмотри, что со Скарашевым волшебством делается! – Михайло протянул руку под самый нос и немного разжал ладонь: на самом дне в толстых складках кожи отвратительно закопошилось нечто полупрозрачное и холодно-шуршащее желеобразными размякшими крыльцами: странная стрекоза. – Это Скараш ко мне сыщиков прислал! Только они сразу сонные делаются, тают как воск от лица огня… А ты говоришь – волшебство. Вранье да вымысел. В глаза не много пыли надобно – а из Скараша так песок и летит! Да и Свищ этот не лучше. Не зря люди говорят: не все бьет, что гремит – бывает, просто в животе болит. Моя-то жинка не им чета. Баба – она и черта перехитрит!

– А другую бабу перехитрит? – тихо спросил Данила. И сразу ему стало тоскливо и жутко: он увидел, как испугался Потык. Михайло замер с приоткрытым ртом – в похолодевших пальцах огрызок огурца.

– Смеяна? – только и сумел прошептать он. – Смеяна тоже в починке? Господи Боже, она знает мою Лебедушку в лицо…

Недолго помолчав, Потык сглотнул остатки меда в чарке и отвернулся. Этот русобородый гигант явно не умел теперь скрывать своих чувств: как детеныш спрятал лицо в побелевшие ладони, страшно стиснул виски корявыми пальцами. И вдруг – рывком вскочил, тряхнул волосами и сурово глянул Даньке в лицо:

– Ну… вот что я тебе скажу, добрый гостюшко! Пора нам и по душам поговорить, о делах наших богатырских… – Сдернул с гвоздя чистую рубаху, коротким движением окунулся в просторный подол, вынырнул головой из воротника – глаза злые, горючие! Круто подпоясался толстым кушаком, быстро закатал рукава на повыше мышечных бугров на плече: – Хватит разговоры смаковать, пора и напрямик объясниться. Говори, почто явился, удалой молодец! Сказывай, да не криви языком.

– Молчишь? – Потык подступил на шаг, выпятив колесом грудь в стонущей от напряжения рубашке. – У нас на веку такое правило: коли богатырь с богатырем на дороге сходятся – либо битве быть, либо честному братанию! Иначе не разойтись мужикам. Так вот: меня звать Михайло Иванов сын Потык, богатырь из Ростка-города. Ты, я вижу, тоже человек воинский… Говори, как знакомиться будем: по лихому удальству либо по любви? Сейчас враз и решим, как испокон веку промеж богатырей решалось!

Господи, что это было? Данька и не заметил, откуда сверкнул Потыку в руки широкий исцарапанный меч с блестящими клеймами по лезвию! Будто сверху, из-под крыши выдернула его Михайлина рука.

– По удальству либо по любви?! Сказывай, не тяни душу! – Тихо поводя перед собой горячим клинком, Михайло плавно, по-звериному скользнул ближе, на подступ. – Если биться будем, хватай свой меч! Ну – решайся, Данила-богатырь!

– А чего мне решать? – Данька пожал, плечами, демонстративно не выпуская из пальцев огуречную пупочку. – У меня и меча при себе нет. Так что по удальству не получится, извини… Придется, видно, брататься.

– Ты словами не шути, Данька! – Потык замер, настороженно вытянув вперед бычью жилистую шею: – Коли надо – я тебе и меч, и доспех сыщу! А если брататься – тогда на всю жизнь, до могилы! За брата на смерть ходят… Дороже брата только жинка да батюшка с матушкой…

– На смерть? – Данька криво прищурился и отправил огурец в рот. – Это любопытно. Я понимаю: тебе сейчас нужна моя помощь. И наверное, я с удовольствием помогу тебе против Смеяны. Но ведь… ты за меня тоже на смерть пойдешь, когда надо будет?

– Как есть пойду. Как не раз уже вставал за старшего брата моего названого – он во Престоле-городе живет, а имя ему Добрыня Злат Пояс. Теперь, выходит, будет нас трое братьев. И знай: твоя правда. Нужна мне теперь родная рука – жену из беды вызволить.

– Не боишься со мной брататься, Михайло? Если я злой человек? Незнакомый – из другого времени совсем!

– А ну не балуй! – Потык побагровел и нервно дернул тяжелым клинком: – Не болтай впустую! Говори наконец, кто таков: брат или супостат!

…Широким жестом, с видимым удовольствием отбросил меч в угол, как ненужную игрушку. Едва удерживая в бороде улыбку, косолапо шагнул вперед и охватил лапами за плечи. Трижды ткнулись друг другу губами в небритые щеки. Здорово, братишка… ну вот и с Богом, и познакомились. Давай, что ли – еще по одной, за добрую встречку?


XIV

Не целуй ты меня, красной девушки,

У меня уста поганые,

И веры ведь буду я не вашей,

Не ваша-та вера – поганая.

Сказание о богатыре Михайле Потъке

Словно молодая торпеда Данила ворвался головой в прохладную, уже знакомую озерную воду – изогнулся в облаке пузырчатой мути, широко распахнул руки и сдавил, толкнул под себя податливую зеленую глубину, на одном дыхании просквозив у самого дна несколько долгих саженей… Что за ясное солнце в здешней воде… видны даже тени каменьев на дне, и нежные следы полозящих ил улиток, и мутные хищные полосы, туши длинных рыбин, шарахающихся прочь от шумного человечьего тела. Данила не прятался в воде, он выбивал в небо брызги и после каждого подводного толчка по грудь вылетал из испуганной волны. Лихой, небывалый баттерфляй – впервые на Руси!

Уже ни о чем не думал, беспокоясь лишь о ритме дыхания – благословенная прямолинейность в голове, в душе, в каждом движении тела! Он теперь только чувствовал – холод, удар в грудь, блеск и жар в воздухе, опять глубокий холод, глубокий выдох, веский удар сердца, снова безумный рывок вверх… Чувствовал, что хочет уехать – в Ростко вместе с Потыком – поначалу пожить у брата, потом отстроить себе невиданный терем по-старому, без дурацких удобств, приглядеть здоровую девку покрасивее… Выдох, немое скольжение по дну, воздуха полная грудь… Может быть, построить кузню, попробовать расшифровать гравировку на медном браслете – кстати, забрать его у Метанки… Но сначала – Смеяна, и Скараш, и Свищ. Вретень и Одинок-хан, злобное осиное гнездо. Хорошо, если б успеть в починок раньше Михайлиной жинки. Коли нет – крови не миновать.

Напротив узкого песчаного острова он повернул под берег, поглядывая на вьющуюся по-над водой тропинку. До этой границы Потыкову Лебедушку проводил Потап. Дальше, по словам брата, начинались владения Потапкиного дядьки, косолапого старосты Сильвестра, – он должен был последить за женщиной до околицы Малкова починка. Жаль, что Михайло вынужден дожидаться в избушке греческого гостя Колокира – вдвоем бы сподручнее выбить из хутора коганый отряд! Просто пустить в дело тяжелые железки. А так придется хитрить… Данила дернул головой в воде: да не впервые.

Когда из-за косы вынырнул низкий берег с дымками над рядком соломенных крыш, Даньке стало тошно: эх, вовсе не возвращаться бы туда! Стиснув зубы, подплыл к дощатому настилу – оброненная Бустей корзина на месте, а внутри под смятым желтым сарафаном Данькина кольчуга и сапоги. Вздохнув пару раз, натянул на мокрое тело, уже поотвыкшее на радостях от доспеха. Ладно, зверье коганое… пришло время играть с острыми предметами.

– Должно быть, ты провалился к демонам в преисподнюю, Данэил! – сухо звякнул раздраженный голос, и Данька поднял голову, чтобы улыбнуться Свищу. Тот восседал на своем стуле, склонив набок влажный блестящий череп и поглаживая железные перья жуткой птице на плече. Нехорошо оскалился: – Скараш сказал – ты убежал за девкой. Где она?

– Я бросил тело в реку. – Данька медленно тронулся по тропке вверх. – Больше крика, чем удовольствия.

– Глупец… Славяне это ненавидят! – Свищ болезненно поморщился. – Если узнают – слух разнесут до самого Престола. Но главное – ты отлучился без моего дозволения. Еще раз сделай так – и навек перестанешь бегать за девками. Я тебя вылечу быстро! А теперь ступай в дом! Помоги Скарашу и Смеяне – они допрашивают жену славянского богатыря.

– Допрашивают?! – Данила покачнулся – от неожиданной радости едва не оступился, коротко взмахнул руками: – Как ее нашли? Откуда известно, что его жена?

– Сама пришла – к хозяевам в гости, под видом нищей странницы. Смеяна узнала ее в лицо. Оказывается, это Лебедь, племянница калинского хана Костяка. Чертова кошка хитра, как сарацинский джинн, – у нее пока не выведали ни слова про мужа. – Свищ презрительно пошевелил в воздухе пальцами – снова Данила разглядел на руке черный перстень, похожий на уснувшую муху. – Ступай и очаруй ее, Данэил… Пусть кошачий язык развяжется для тебя. А не справишься – что ж… на помощь приду я, твой добрый повелитель. Покажу, как добыть правду из женского сердца.

«Когда-нибудь тебе оторвут твою лысую голову», – холодно подумал Данька, шагая на порог дома. Внутри по-прежнему темно… Странная картина: две женщины спокойно сидят у стола, одна из них нежно гладит другую по тонкой щеке, теребит пряди темных волос у виска. Как будто и не допрос это – в углу застыла тень Скараша с отеческой полуулыбкой на узком лице. И Смеяна так нежно говорит что-то, едва касаясь кончиками пальцев смуглой кожи на восточном лице собеседницы… Густые ресницы второй женщины опущены, на высоких, неуловимо монголоидных скулах легкий румянец… похоже на тихий, сердечный разговор двух сестер. Только вот густой запах в комнате слишком знаком Даниле. Гнилая сладость, липкий эфир… «Аймаун беш». «Вино честных людей».

Он подошел ближе – так и есть: тонкие руки смуглой гостьи заведены за спину, кожаными ремешками притянуты к спинке лавки. На губах белесый налет засохшего меда, маленький нос и щеки блестят от пыльцы наркотической петунии – видно, немало дурманящего меда Смеяна насильно залила ей в онемевшее горло, мягко раздвигая дрожащие зубы краем металлической чаши… А чудо как хороша Михайлина жена, поразился Данька: высокая и грациозная, несмотря на нищенское рванье, под ворохом серых тряпок скрывающее гибкий стан ханской племянницы. Длинная шея царицы центавров. Маленькая точеная грудь. Но главное – неистово-черные азиатские глаза в узком аккуратном разрезе век, в ночном шорохе ресниц. Только сейчас эти глаза уже не видят ничего, кроме золотистых змеек и лазоревых искр в зеленом стекле вокруг…

– Мы бьемся над ней давно, – зашептал в ухо Скараш, касаясь колючим плечом и щекоча Данькину шею влажной бородой. – Эта калинская красавица умело борется с петуниевым хмелем… Все время пытается заснуть и болтает сквозь сон какую-то бессмыслицу! Потратил на нее одиннадцать унций петуниевой пыли – тщетно.

– Лебедушка… сестрица моя… – мягко зашептала Смеяна, уже касаясь губами лебединой шеи пленницы. – Ну где же, где ты потеряла своего милого, суженого своего Мишеньку? Давай поищем его… Куда он мог пойти, наш милый Потык? Куда он спрятался от нас?

Она опустилась на пол перед сидящей Лебедью, обняла ее руками за бедра и по-кошачьи потерлась щека о щеку: их волосы смешались, черные на черном, соперничая в своем полуночном блеске – вьющиеся и легкие у Смеяны, прямые и тяжелые у Лебеди. Данька вздрогнул: он почти залюбовался этим невиданным зрелищем изощреннейшего из допросов! Лебедь тихо простонала, облизывая бледным языком бесчувственные, засахарившиеся губы – и вдруг слабо дернулась на стуле: изо рта у нее пузырьками выступила прозрачная пена… Господи, они замучат ее, содрогнулся Данька – и быстро обернул к Скарашу спокойное лицо:

– Я оставил девчонку в живых. Бустя… она очень ласковая и послушная. В овраге за сараем… Хочешь застать ее теплой – поспеши.

Скараш благодарно смежил веки, неторопливо разгладил бороду. Осторожно обогнув стол, вышел в двери, прочь процокал каблуками по крыльцу.

«До оврага – пять минут, обратно – еще две. Всего семь», – пронеслось в голове, и Данила начал действовать. Просто отошел в темный угол к заставленному окну. Достал из-за сапожного голенища маленький ножик с костяной ручкой, спрятал в ладони правой руки, лезвием в рукав. Пальцами левой нащупал за пазухой легкий ворох золотых да серебряных браслетов – волшебные бубенчики полуденицы Метанки, приворотное зелье маленькой медовой феи. Покосился на затянутую в кожаный доспех узкую спину прекрасной воительницы Смеяны, склонившейся над связанной пленницей. И слегка встряхнул в руке заблестевшую мягкими искрами звонкую кудель цепочек да золотой паутины, усеянной веселой сотней крошечных колокольчиков. Словно в раздумье, приложил к запястью мягкую, как пучок женских волос, связку браслетов. Закрепил единственной застежкой, продев жальце серебряного крючка в ушко золотой петли.

Он стоял спиной, отвернувшись к оконной раме, упираясь кулаками в подоконник и ощущая в правом кулаке жесткую рукоять ножа. Стоял спиной – поэтому не видел, как Смеяна обернула бледное лицо. Как оттолкнула прочь полусонную Лебедушку, тихо поднялась на ноги, роняя на пол с распрямившихся колен черную леопардовую шкуру. Данила и сам ужаснулся очевидному могуществу чарующих бубенцов – когда прохладные узкие ладони легли ему сзади на плечи, он обернулся. Встретив его взгляд, Смеяна как будто пошевелила плечами – и расслабленный кожаный корсет, шумящая серебряными кольцами кольчуга оставили ее тело, выпустили из нежных объятий узенькие плечи, смуглую сочную грудь и мягкий, ранимый живот – с шорохом скатились до бедер и чудом задержались там, провисая складками на боевой перевязи кинжалов. Данила увидел, как быстро растворяются искры в зрачках, как гаснет ее взгляд в потемневших дымчатых глазах, как очевидно набухают веки, губы и темные соски – почувствовал: от Смеяны, словно от красивой кошки, пахнет свежим молоком, золотыми рыбками и теплой шерстью.

– Только тебя хочу, – спокойно сказала она незнакомым полудетским голосом, обнимая его и протискиваясь между ним и подоконником, прижимая острые груди к Данькиной рубашке. – Тебя, и тебя, и тебя…

– Смеяна… Я ждал тринадцать лет. Как я мечтал добиться твоей любви! – Данька почувствовал: плотно прогибается под пальцами гладкая, почти скользкая кожа у нее на талии, чуть выше поясницы. Костяная ручка ножа в ладони повлажнела от пота. Всего одно движение – вот сюда, где между двумя его пальцами дрожит впадинка меж ребер…

– Нет, не лги мне, любимый! – Она тряхнула головой, и взгляд потерялся в темноте нахлынувших волос. – Не думай, что я поверила тебе. У того Данэила были совсем другие глаза – чернее, чем вода в колодце! У тебя глаза светлые, как мед… Ты – никакой не Данэил, но это даже хорошо… Потому что я хочу только тебя, мой таинственный воин.

Данькина рука сама по себе двинулась вверх, путаясь в шелковой темноте волос – нож развернулся в пальцах, жестко заострился лезвием наружу…

И тут ее лицо исказилось – в глаза полыхнуло ужасом! – с неожиданной силой вцепилась Даньке в рубаху: дернула вниз, пригибаясь вместе с ним к подоконнику! В тот же миг воздух над Данькиной головой раскроила горячая волна: неведомый смертоносный заряд с ревом, задевая и выдергивая волосы, пронесся на бреющем и – пушечным ядром ударил в затворенное окно, мгновенно разбрызгивая его тучей колючих древесных осколков!

– Беги, милый! Это ворон – он убьет тебя! – взвизгнула над ухом женщина, острым обнаженным локтем толкнула в ребра.

Оторвав от подоконника в кровь разбитое лицо, Данька шарахнулся по стене вбок, загребая локтями по доскам: только теперь он увидел на пороге комнаты то, что Смеяна заметила как раз вовремя – поджарая фигура Свища! Голый по пояс, уже обезумевший и страшный, он замер в дверном проеме – длинная ревнивая десница выброшена перед собой, зависла в воздухе, черный перстень горит на кулаке и даже звенит, как разбуженное насекомое, посверкивая синими искрами… только стального ворона нет на плече – потому что ворон в воздухе, он совсем рядом: высадив на улицу оконную раму, разворачивается над крышей для повторного захода на цель!

Уже в прыжке Данила заметил, как Свищ сгибает руку в локте, выворачивая кулак тыльной стороной наружу, – словно подтягивая кого-то на невидимой железной струне… Рывком оттолкнувшись от пола, Данила прыгнул через широкий стол, перекатился по столешнице к дальней стене – но длинная длань движется быстрее, она настигает, и вражий кулак снова направлен прямо Даньке в голову! Ревущий звук в небе над домом все ближе, усиливаясь с каждой секундой, грозно обрастает раздраженно-звенящими, воющими обертонами… И вот словно вспышка вверху – разлетается в щепы потолок, и с высоты в облаке пылающей от трения соломы, в блистающей короне распахнутых крыл обрушивается воздушный убийца: прямо на голову, как атакующий сокол! Данила отчетливо видит желтые от нагретого воздуха когти, уже поднимает локоть, прикрывая зачем-то глаза…

Но железный ворон соскальзывает с невидимой нити. Данила осознал это мгновенно – слепо дернулась плоская голова, разом ослабли крылья: тупо вильнув в полуметре от распростертого Даньки, безумная птица сорвалась в косую петлю и с размаху врезалась об пол – мгновенно пробивая его и скрываясь внизу в туче пыли, встающей из подпола… Собрав силы для нового прыжка, Данила глянул туда, где стоял Свищ, – и не узнал врага. Увидел почерневшее, перекошенное лицо с вылезшими из глазниц очами: Свищ уже не выискивал взглядом метущуюся по полу жертву. Он смотрел на свою руку с черным перстнем на пальце. Нет, не туда, где из жалкого уродливого обрубка черно-красным разноцветным потоком хлестала кровь. Ниже, на грязные половицы – туда, слабо шевеля пальцами и медленно замирая, покатилась под лавку его отрубленная кисть.

Через мгновение последовал и второй удар: прогнувшись в прыжке и чуть не по пояс скрывшись в облаке взметнувшихся волос, Смеяна уже в воздухе развернула небольшую боевую секиру и ударила обухом по бритому затылку. Лицо Свища мгновенно залило жидкой темной волной из-под сорванного скальпа – некоторое время он еще удерживался на ногах, медленно разворачиваясь по инерции удара. Наконец долговязое тело обрушилось с порога оземь – на спину, вяло хлопнув по доскам искалеченным обрубком десницы.

Опустив долу обагренную, похожую на томагавк секиру, Смеяна не спеша отвела свободной рукой от лица темные волосы, и вновь на Данилу глянули ослепшие от похоти серые глаза:

– Вот видишь, любимый… я хочу только тебя.

Она не успела даже сделать шаг навстречу – вновь нервно покосилась на дверь и отпрыгнула к стене за косяком, пряча томагавк за спину. Да, теперь Данила тоже мог слышать уже знакомый перестук каблуков по ступенькам крыльца – взбешенный Скараш возвращался с прогулки к оврагу.

– Данэил, это непростительная и наглая… Ах, богиня Кибала! Что это?! – По-юношески стройная фигура волшебника замерла на пороге – вытянув шею, маг согнулся над телом поверженного Свища. – Что… что произошло?! Данэил, как это…

Безжалостный удар пришелся сбоку в левую часть холеного лица. Бородка Скараша разом окрасилась в алый цвет, и Даньке показалось, что голова волшебника разлетелась на мелкие частицы, – по крайней мере что-то маленькое искрой сверкнуло к потолку и, падая вниз, дробно застучало, запрыгало по столешнице… Данила не видел, как упал Скараш – он глядел туда, где по столу катился небольшой белый шарик в розовых прожилках… покрутился на самом краю и упал на пол, напоследок глянув прямо на Даньку выпуклым и спокойным карим зрачком.

– Это стеклянный глаз Скараша, – со смехом сказала женщина с боевым топором в руке, наступая на прыгучий шарик подошвой сапога. – Теперь, я надеюсь, он не будет подглядывать за нами. Наконец мы остались вдвоем, любимый.

Ее губы были сладкие, как кровь.

Они не успели разорвать первого поцелуя, когда Смеяна выпустила из пальцев рукоять секиры и вновь пошевелилась, избавляясь от грубого воинского одеяния, тяготившего ее нежные бедра, – не раскрывая глаз, она лишь переступила ногами, высвободив узкие лодыжки из вороха кожи и кольчужной стали. Цепкие пальцы, скользнув по Данькиным плечам, поймали его за запястье левой руки, потянули вниз:

– Хочешь взять мое сердце? – простонала Смеяна, клонясь отяжелевшей головой Даниле на грудь. – Я подскажу, где его искать… Поищи получше – и забирай себе.

Данька мягко высвободил руку – на запястье вполголоса звякнули волшебные бубенцы. Смеяна вздрогнула, словно от электрической волны, еще тесней прижалась грудью и коленями – у Данилы тихо закружилась голова от вязкого женского запаха, обжигающего ноздри.

– Эти твои обручи на запястье… я так люблю их. Отдай мне твои обручи, любимый! Тогда я буду обручена с тобой… хочешь?

Вдруг слегка отпрянула, наморщила бледный лобик. Взгляд обострился:

– Обручи… Где я видела серебряные обручи?.. Это значит – свадьба, это восточный закон замужества…

Тихо застонала Лебедь – испугалась чего-то в наркотическом петуниевом сне и содрогнулась, не в силах оторвать от лавки связанные руки. Смеяна быстро обернула голову, пристально посмотрела на пленницу.

– Подожди, милый, пусти меня! – Легко вырвалась и, мелькнув тугими полнолуниями ягодиц, бросилась к спящей Лебедушке…

Данька стиснул в руке нож, шагнул вослед.

– Обручи! Смотри: обручи! – Смеяна быстро ухватила подол нищенского платья пленницы и быстро задрала его до колен – на каждой из тонких щиколоток мутно заблестели веские округлые браслеты черненого серебра, неумело замазанные глиной. – Это свадебный знак! Это значит, что Потык обручился с женой по калинскому обычаю тороканских идолов! Ха-ха-ха! Ангелы небесные, как я могла упустить из виду!

– Смеяна, любимая! Оставь это спящее ничтожество, посмотри на меня! – Данила поспешно приблизился.

– Нет, ты не понимаешь! – тихо улыбнулась она, обвила руками шею и быстро зашептала, игриво уклоняясь от поцелуя: – Я расскажу тебе, глупый. По калинскому обычаю супруги обязаны лечь в одну могилу, в один день! Они скованы воедино чарами свадебных обручей, которые жрецы закрепляют на ногах молодых. Если в бою погибает супруг, жену бросают на погребальный костер. Когда умирает жена – особенно такая знатная, как племянница хана, – ее мужа зарывают в землю вместе с телом суженой… Да-да! Как только мы убьем жену Потыка, чары заставят его самого явиться сюда за телом своей женщины – чтобы отнести его в общую могилу и самому лечь рядом… Таковы законы Калина – им обязан подчиниться всякий, берущий в жены тамошнюю деву. Теперь ты видишь: Михайло Потык – у нас в руках! Мы нашли его без помощи Свища и Скараша! Мы возьмем себе все деньги, обещанные Окулой!

– Да будет так, милая Смеяна! Только позже. – Данька властной рукой собрал в кулак ее волосы на затылке и приблизил кошачью мордочку к губам. – Сначала… я заберу твою любовь!

Смеяна подставила жадный вишневый рот, закинула голову, жмурясь от сладостной боли в стиснутых волосах. Данька исподволь расслабил кулак, провел рукой по смуглым узеньким плечам, замечая, как под пальцами чувственной волной туго холодеет кожа – ах! кошка опять вырвалась: вильнув бедрами, бросилась прочь – только черный ветер мягких волос плеснул его по лицу. Снова подскочила к опоенной пленнице, быстро занесла маленькую ручку и – коротко, наотмашь ударила спящую по болезненно припухшим щекам:

– Проснись, сестрица Лебедь! – Смеяна игриво оглянулась на опешившего Даньку – во взгляде острые искры лукавого разврата, щеки нехорошо раскраснелись. Снова вцепилась в нищенское тряпье, пытаясь растормошить: – Ну же, проснись, Лебедушка! Посмотри на нас, позавидуй!

Данька подскочил, жестко обнял сзади – руки легли на хохочущую грудь. Смеяна обернула красное сморщенное лицо, смеющийся влажный рот:

– Хочу… хочу, чтобы она видела! – В почерневших глазах блеснуло упрямое пламя. – Пусть увидит, как ты любишь меня! Ну же, скорее…

– Что за выдумки, милая! – пробормотал Данька, тиская в кулаке маленький нож. «Немедля. Сейчас. Прикончить врага…» Но – нет, уже нельзя оторвать глаз от тонкой прогнувшейся спины и скользких бедер, от нежных колен… Господи, что она делает? Сумасшедшая кошка…

– Мы будем… играть все вместе! – Пьяные глаза блудливо блеснули сквозь струи разметавшейся прически. Смеяна мягко опустилась на колени перед связанной женщиной. – Я так хочу. Иди к нам, любимый!

– Нет. Оставь ее. – Данька отвел взгляд. – Мне нужна только твоя любовь, Смеяна! Лишь ты одна… больше никто на свете.

– Ты прав, милый! – Гибкие колени вмиг разогнулись, и кошка уже на ногах, в безумных глазах хмельные слезы торжества. – Ты не хочешь, чтобы она видела? Хорошо! – Смеяна прыгнула в сторону, быстро наклонилась и подхватила что-то с пола: – Я сделаю, как ты пожелаешь! У нашей любви не будет свидетелей – только трупы!

Маленькая боевая секира мелькнула в воздухе. Она летела, раскручиваясь медленно и даже красиво, – стальное лезвие в кровавых разводах дважды блеснуло Даниле в глаза. Возможно, он мог прыгнуть вперед и перехватить летящий топор. Мог просто закрыть собой полусонное тело измученной женщины, привязанной к лавке.

Какое-то время Данила ничего не видел – или просто не понимал того, что навязывало ему зрение. В голове почему-то не замирал ноющий звук, похожий на свист рассекающей воздух стали, – еще несколько секунд подряд Даньке казалось, что секира до сих пор летит. Потом он как-то сразу, очень ясно увидел перед собой обнаженную женщину – ее тело было странно двуцветным. Вверх от пояса – черным от разметавшихся волос. Ниже пояса – красным, густо усеянным непонятными брызгами. Женщина была живая. Ее лицо искривилось, и Данька услышал знакомый полудетский, кошачий голос:

– Надо же… она была беременна! Ну ничего, милый: у нас тоже будет ребенок. Я воспитаю сына великим и грозным воителем…

Данила ничего не ответил: он только взмахнул руками, словно защищаясь от кошмарного видения. Просто дернул рукой – бездумно и подсознательно.

Прекрасная воительница Смеяна не закончила своей речи. Маленький и удивительно острый ножичек с костяной ручкой навсегда застрял у нее в горле.

XV

На ту пору было, на то времячко

Прилетел тут голубь на окошечко,

Начал по окошечку похаживать,

Человечьим языком поговаривать:

– Молодой Михайло Потык, сын Иванович!

Ты играешь, молодец, прохлаждаешься,

А твоя молода жена Лебедушка преставилась.

Сказание о богатыре Михайле Потъке

Земля была мягкой, и деревья едва держались корнями. Они гнулись и роптали, когда Данила цеплялся за нежные ветки, упирался ладонями в гулкие стволы, задевал плечами стонущие сосны. По лесу идти труднее, чем плыть, – напрасно он выполз из воды на жесткий берег: тяжелый папоротниковый лес уже почти смыкался над головой, захлестывая сверху черно-зеленой паутиной; увязая чуть не по колено в сырую землю, Данила пытался двигаться быстрее, по широкой петле удаляясь в чащу все дальше от страшного починка на озерном берегу, от стынущих трупов на дощатом забрызганном полу. Там, по-прежнему привязанное к лавке, остывало мертвое тело Михайлиной жены – Данила не смог приблизиться, он увидел только: потемневшая ручка топора торчит из груди… Замершие черные глаза смотрели почти ласково – словно и не был Данила виноват.

Дядька Сильвестр нашел его под старой липой за ручьем – недолго пролежал Данила без памяти, обрушившись навзничь, горячим лицом в сухую пыль мертвого муравейника. Он пришел в себя от очередного сильного толчка – сквозь чернильные разводы тошнотворной мути увидел перед глазами слипшийся от грязи седой загривок косолапого старосты, дотащившего его на горбе до самой избушки Потыка. Здесь Даньку мягко уложили спиной в траву, и теплый край чарки коснулся его губ: он судорожно глотнул и закашлялся, едва не захлебнувшись медом – желтое пятно, светлевшее над ним на голубом небесном фоне, приблизилось и прояснилось. Данила увидел перепуганное личико Бусти. Девчонка склонилась ниже – развившийся светлый локон опустился и защекотал у виска – быстро затараторила, шмыгая острым носиком и вытирая тоненькие слезные дорожки на щеках:

– Дядько, проснись! Ой, да что же делать… помоги скорей! Я одна боюсь!

Как смешно у нее прыгает подбородок, медленно подумал Данила. А мордочка вся мокрая – на губах должно быть солоно от слез.

– Дядька Потык заболел! Он разум потерял… Я его боюсь, он кричит страшно так! Медведю повелел себя к дереву привязать… А теперь плачет и ругается! Дядька Данилушка… ну же, пожалуйста, проснись, миленький!

Медовый глоток жарко-золотистым сгустком прошел по горлу вниз, насухо выжигая слезы, оставляя долгий терпкий след на языке… Данька с усилием подтянул ноги, вцепился в дрожащее Бустино плечо, приподнял голову и увидел страшного человека, привязанного к дереву цепями – совсем рядом, в дюжине шагов. Человек глухо кричал – почти ревел, слепо мотая головой: вьющиеся волосы прилипли ко лбу, кудрявая борода намокла от пота и слез. А толстая цепь намотана вкруг тела в десятки оборотов, она прижимает и вдавливает спиной в шероховатый древесный столб – корявые звенья впились в грудь и медленно рвут белую рубаху на плечах… Сбоку дерева не черная тень – гигантский медведь с обезумевшими глазами вцепился в свободный конец цепи обеими лапами – уперся в землю и тянет на себя, не выпускает рвущегося пленника на свободу!

– Пусти… Потап, проклятая тварь, – пусти меня! Я должен, должен уйти! – услышал Данила и почти сразу встретился глазами с привязанным человеком. У брата были чужие глаза – тупая сосредоточенность мерцала в глубине серого взгляда, какая-то вязкая и тягостная решимость.

– Данила! И ты здесь, братишка… – Потык побледнел; пошевелился и тряхнул головой, словно припоминая… Даньке показалось: на миг болезнь отступила, выронила на свободу Михайлино сердце – и названый брат заговорил прежним голосом: – Почто голову повесил? Да уж знаю, знаю… Не уберег ты мою жинку… Не сумел. Впрямь долбил Данила – да вкось пошло долбило… Ха-ха!

Он снова поник крупной головой на сцепленную грудь – и вдруг рванулся вперед – так, что в предсмертном ужасе затрещала сосна – бурого Потапа дернуло цепью, сбило с ног.

– Сволочь! Гад подземный, не упас мою Лебедушку! Гад… змей похотливый – а еще братом назвался! А-а-а, пусти! Пусти, косолапая свинья, – я убью его, придавлю!

Данька слабо махнул рукой, уцепился за мягкие ветки. Покачнулся и закрыл ладонью лицо. Снова показалось – секира до сих пор летит перед глазами, медленно вращаясь и отблескивая полумесяцем лезвия… Он захотел повернуться прочь, быстро побежать и упасть с обрыва в милое, мягкое озеро – чтобы больше не дышать. Не слышать странного ноющего звука – скольжения заточенной стали сквозь воздух.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36