ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

— Здравствуй, Тася, здравствуй, Настенька, — скороговоркой поздоровался с родственницами жены Анатолий Максимович Резник.

Когда он вышел к ужину, приехав с работы пораньше, то застал обеих родственниц уже поглощающими пищу. Он досадливо обругал себя, что забыл про приезд дам с Украины, и специально торопился домой, чтобы побыть с женой. Ведь за последние месяцы, когда готовилось слияние двух компаний, он почти не видел её. И, в кои-то веки решив оправдаться ранним возвращением домой, встретил Настеньку и Тасю — племянницу и сестру Любы.

Почему он не любил ни ту, ни другую, он уже точно не помнил. Просто где-то в голове отложилось, что был какой-то негативный случай, связанный с этими женщинами. А вот какой… Но теперь ассоциативная память услужливо напоминала ему, что этих дам он только терпит.

Резник положил льняную салфетку на колени, и позволил прислуге обслужить себя. Ирина, работающая в его доме много лет, положила ему в тарелку кусок нежно-розовой, с хрустящей корочкой, свинины, и придвинула поближе тарелку с греческим салатом. С некоторых пор Анатолий Максимович стал замечать, что у него появляется брюшко, поэтому ему пришлось отказаться от гарниров и десертов. Он заметил, что перед упитанными родственницами стоят тарелки, полные всякой снеди — женщины активно поглощали пирожки с мясом, свинину, бутерброды с красной и чёрной икрой, калорийный салат из копчёной курицы с ананасами, и многое другое, что в изобилии стояло на столе.

— Ну, как доехали? — обратился он к здоровой, похожей на гренадёра Тасе. Над верхней губой у неё торчали жёсткие усики.

— Та мы летели, на самолёте, — с непередаваемым хохляцким говором ответила та. — На поезде долго и муторно… Та вы кушайте, кушайте…

Резник принялся за еду. Такое чувство, будто это он в гостях у них, а не они сидят за его столом. Это фрикативное «г» его просто убивало. Он вовсе не был против украинцев, и обычно никогда не раздражался, слыша чужую речь. Но только не в этом случае. Отчего — то и Тася, и Настенька так выговаривали букву «г», что казалось, будто они говорят её в последний раз в своей жизни — слишком громко, с надрывом, словно издеваясь над ним.

— Мы не на долго, — начала Настенька, умильно глядя на него маленькими поросячьими глазками, — на три чи четыре мисяца…

Резник чуть не поперхнулся маслиной из салата. Целый квартал — разве это считается недолго? И вообще, почему эту дебелую, с рыхлым телом перезревшую девицу называют Настенькой? По мнению Анатолия Максимовича, имя Настенька подходит хрупкой, очаровательной девушке с большими глазами, а не этому свиноподобному существу с вытравленными перекисью, жёсткими волосами.

Ей бы тоже не помешало сесть на диету, для такой молодой особы, только что закончившей школу, она непомерно толста. Но ей, кажется, было наплевать на это. Девица с удовольствием уписывала вкуснейшие, калорийные пирожки с печенью трески, и в ус не дула. Хотя нет, в ус не дула её мамаша, у Настеньки усов не было…

Резник хохотнул. Люба, питавшаяся преимущественно салатами из овощей, подозрительно взглянула на него. Он отвёл взгляд и, стараясь быть гостеприимным, снова спросил:

— А в какой институт ты будешь поступать?

— В институт? — удивилась Настя. — Та ни, в колледж…

Резник удивлённо поднял взгляд на жену, и та, опустив глаза, поспешно стала ковырять вилкой в своей тарелке. Вот, значит, как… Люба утверждала, что умная, закончившая школу с золотой медалью Настенька будет поступать в институт, а она, значит, решила не тратить пять лет, и пойти учиться в колледж. Который, собственно, можно считать обычным ПТУ.

— А что, на Украине колледжей мало? — не вытерпел он.

Ведь если институт — то московский, понятное дело, престижнее. Но уж училище — извините, подвиньтесь, их и в бывшей социалистической республике хватает!

— Злой ты какой, Толя, — выговорила Тася. — Тоби жалко, что ли? Хай живе девка…Не объист…

— Хай, — согласился он. — Мени ни жалко, повирь…Хай ист, скильки влезет…

На него напало безудержное веселье. Тася приехала на Украину лет пятнадцать назад, и не могла разговаривать на чистом украинском языке, отчего коверкала слова, путая их и смешивая украинский язык с русским. Анатолий Максимович прекрасно понимал всю эту кухню: созревшую девицу, сделавшую как минимум три аборта, мать решила сбыть с рук. И, так как они живут в какой-то станице, где нет других учебных заведений, кроме школы, Настеньку надо везти в город. Значит, Тасе придётся платить за её обучение, содержать её на это время, кормить, одевать, оплачивать квартиру. Но самое главное — следить за распутной девкой. А, притащив её в Москву, хитрюга сразу убивает всех зайцев: девка будет под присмотром, это раз, во-вторых, ни за что платить не надо, и в-третьих, глядишь, она подцепит себе московского кавалера, и останется жить в Москве.

Конечно, Резник понимал материнские чаяния, но ему было что возразить. Что касается содержания — без проблем, он не жадный. Сколько понадобится Насте на период обучения — он даст. И не станет жалеть денег на вещи и, естественно, питание для неё. Но, что касается присмотра… Пардон, кто же будет этим заниматься? Он с утра до ночи на работе, да и не нанимался нянькой, Люба тоже занята в своём благотворительном фонде. И жениха для Настеньки они подыскивать не будут — в их кругу общения сплошь нефтяники да газовики, политики, да ещё, пожалуй, несколько семей из мира искусства. Вряд ли кто-то из высокопоставленных чиновников согласится женить сына на этой девушке. Так что с кавалерами ей придётся разбираться самой. И это самое опасное. Бедовая девка влетит в какую-нибудь неприятную историю, как пить даст, влетит. А ему вовсе не хочется разбираться с её женихами. Лишние проблемы ему ни к чему.

— А Павлушко когда прииде? — ласково пропела Настенька.

Резник сглотнул. Неужели она метит на его сына? Но ведь они двоюродные брат и сестра. А у нас — не Европа, среди кузенов не принято жениться. И слава Богу!

— Мы сами ждём со дня на день, — радушно ответила Любовь Андреевна и подложила племяннице щедрую порцию свинины.

— Та ну шо вы, я же не лошадь, стильки не зъим, — жеманно протянула Настенька.

— Зъишь, зъишь, — пробормотала Тася, — чоловик — не свинья, усё зъист!

Они с дочкой громко расхохотались, сверкая одинаковыми золотыми зубами. Резник вздохнул и отодвинул тарелку. У него начисто пропал аппетит.

Малик рвал и метал. Сейчас ему как никогда нужна была дочь, ему требовалось посоветоваться с ней немедленно. Но, как назло, её мобильный телефон был отключён, и, по всей видимости, она не собиралась возвращаться из Англии. Загуляла она там, что ли, до такой степени, что забыла позвонить отцу? Перед её отъездом Малик договорился и с матерью Камиллой Аскеровной, и с Жанной, о том, что они будут созваниваться каждый день. Отдых отдыхом, но Жанне нельзя отключаться от работы надолго.

Малик настолько привык полагаться на дочь в своих делах, что не решался обойтись без неё и принять важное решение. А принять его требовалось немедленно. На одном из подконтрольных ему рынков случилось ЧП. Пятеро азербайджанцев избили трёх курсантов военного института. Те, конечно, сами виноваты, в драку полезли первые, но в силу численного неравенства их увезла «Скорая помощь». Вернее, увезла двоих. Третий курсант, в рваном кителе, с разбитым лицом, доковылял до расположения своего батальона, и оповестил своих криком «Чурки наших бьют».

Это случилось вчера, и Малику об этом никто не доложил. Видимо, сочли мелочью.

Зато сегодня, примерно в обед, к рынку подъехали «Икарусы», оттуда, как горох, посыпались курсанты — порядка четырёхсот человек, не меньше, и принялись крушить рынок и избивать торговцев. Малику уже доложили, что армейское братство, потрясённое вчерашними событиями, сегодня, с самого утра отправило гонцов в автопарк, где они заказали два автобуса — гармошки. Отсидели первую пару на лекциях, и во главе с сержантами выдвинулись в автобусах на рынок. По всем правилам военного искусства оцепили рынок и начали натуральную зачистку.

Взволнованный Тофик, смотрящий рынка, родной племянник, позвонил ему с места событий. Малик, разумеется, не поехал сам, а послал своего человека проверить. Человек вернулся и чётко объяснил, что рынок не сможет функционировать в нормальном режиме по меньшей мере пару недель. А это колоссальные убытки! Продукты испорчены, лотки с фруктами перевёрнуты, торговцы избиты — многие до травматичного состояния. Большая часть торговцев попала в больницу: курсанты били их намотанными на руку ремнями с бляхами, основным оружием военнослужащих.

Торговцы и охранники пытались откупиться и совали парням пачки денег. Но те со смехом бросали их в воздух, словно конфетти. В арьергарде курсантов шли мародёры — пенсионерки. Они, пользуясь моментом, хватали продукты, уцелевшие под натиском и сапогами курсантов, и набивали ими полные сумки, радуясь сложившейся ситуации и неожиданной халяве. Торговцы пытались бежать, но рынок находится возле дороги с интенсивным движением, что делало попытки торговцев практически невозможными. Курсанты догоняли их, сбивали с ног и били сапогами. Один из торговцев пытался спрятаться на крыше собственной палатки, но был атакован курсантами, которые с помощью ремней сделали своеобразное лассо и сбросили его с крыши на землю.

Но и это ещё не всё! Разгорячённые курсанты, почувствовавшие запах крови, уселись в автобусы и поехали к другому рынку, находящемуся в нескольких километрах от этого.

Они успели разбить стёкла в маленькой гостинице на территории рынка, тоже принадлежащей Малику, когда приехал ОМОН и СОБР. Курсанты были блокированы отрядами, с помощью проведённых переговоров они пришли к общему консенсусу — так, кажется, говорят русские, и наконец убрались с территории Малика. Самое неприятное, что никто и не подумал наказать курсантов: бойцы отрядов ОМОНа и СОБРа тоже в своём роде армейцы, так что у них с курсантами возникло полное взаимопонимание. Как же, ведь они выступали против чурок!

Спасибо Рафату, он отреагировал оперативно. Это не Тофик, щёголь и Казанова, любимчик девушек, член КВН-овской бригады «Парни из Баку». Тьфу ты, какой бригады, команды… Малик покачал головой. Зря Шахид поставил Тофика смотрящим на этот рынок. Не тянет он, красавчик, совсем не тянет. Жаль, конечно, ведь родной племянник, своя кровь. Но Рафат — тоже племянник, оба они сыновья брата, Шахида. Но Рафат — умный, жестокий, сообразительный, ловкий, весь в Шахида. А Тофик — прямо, тьфу, размазня. Но нужно что-то решать, причём срочно. Нужно раз и навсегда положить конец подобным мероприятиям. Это очень сильно подрывает положение азербайджанцев — и финансовое в том числе. Обидно, что, если бы рынок контролировали русские, то курсанты не стали бы затевать подобную расправу. У русских с русскими всё решается иначе. Придёт человек от курсантов к русскому смотрящему, они посидят, выпьют водки, и договорятся между собой спокойно — без кровопролития и огромного ущерба. Смотрящий даст курсанту денег — на лечение для пострадавших, и отвезёт в их военное училище машину с продуктами. На этом и кончатся их разногласия. И он, Малик, тоже сделал бы так, кабы к нему обратились сначала. Но не обратились ведь…

Русские хотят войны, они не любят жителей Кавказских республик. И почему, спрашивается, особенно если учесть, что азербайджанцы — вторая по численности национальность в Москве, после русских? В столице их около полутора миллионов, так давно пора бы привыкнуть и жить, не трогая друг друга. Так нет же, русские постоянно унижают азеров, стремятся показать тем, что они — люди второго сорта. А это очень плохо, потому что даже правительство России приняло азербайджанцев и их культуру. Открыты азербайджанские школы, существуют азербайджанские культурно — развлекательные центры, а ансамбль « Соловьи Азербайджана», наверное, знают почти все русские! А чего стоит Кара Караев! Этот великий композитор не только был ректором консерватории им. Чайковского, но и руководителем Союза композиторов, несмотря на азербайджанское происхождение!

Так уж повелось, что азербайджанцы контролируют многие овощные рынки и оптовые базы Москвы. Ну и что, надо же и им как-то жить! И у них свои семьи, которые надо кормить! Кроме того, русские, особенно москвичи, не хотят работать, пачкать свои руки на рынках. Русские ленивы и недальновидны, они не видят возможности заработать деньги, хотя те валяются у них под ногами. И, раз они не собирают денежный урожай, почему не собрать его азербайджанцам? Кто же будет торговать, кто будет поставлять овощи и фрукты? Без азербайджанцев не обойтись. Не они — так другая бы нация торговала! Так почему русские так агрессивно настроены против азербайджанцев? Малик покачал головой.

Он жил в столице около семнадцати лет, но каждый год исправно ездил в родную Ленкорань — на мартовский новруз — байрам, праздник прихода весны. Это один из главных и любимых азербайджанских праздников, наряду с Новым годом и религиозным Рамазаном. В советское время новруз байрам праздновался неофициально, так как советская власть запрещала это делать и даже подвергала наказанию ослушавшихся мусульман. Но даже тогда в каждой азербайджанской семье отмечали этот праздник, подтверждая многовековые традиции. А уж сейчас, при нынешней демократии и свободе, было бы вовсе глупо сидеть в эти праздничные дни в Москве, тогда как родственники, оставшиеся в Ленкорани, готовятся к празднику за месяц и насыщают его различными обрядовыми действиями.

Малик отдыхал, общался с многочисленной роднёй, слушал звуки, издаваемые народными инструментами — сазом, таром, кеманчой, ел гутаб и плов, пил айран и чай из необычных национальных стаканов армуду — серебряных, по форме похожих на фигуру женщину, с тонкой талией.

Именно она не пропускает поднимающийся со дна поток теплой части жидкости. Этот поток как бы отражается и при этом получает дополнительную энергию, благодаря которой снова возвращается на дно. Но при этом небольшая часть, поступившей со дна охладевшей жидкости проходит через тонкую «талию» в верхнюю часть стакана. Это очень удобно для того, кто пьет чай, потому что в продолжении чаепития чай в стаканах армуду охлаждается не сразу. При этом не теряются вкусовые качества чая — он выпивается свежим, ведь ёмкость этих стаканов небольшая.

Малик загрустил, вспомнив и стаканы, и народные музыкальные инструменты, и недавнюю, мартовскую, поездку. И Жанна тоже ездила с ним… Их принимали по-королевски. Ну а как иначе, если Малик много — много лет отсылает деньги родственникам в Азербайджан! И как без этого — то! Иначе они не выживут, а родственников — много, и все они хотят есть, одеваться, учиться… После этих поездок он привозил в Москву круги свежайшего домашнего нежного сыра из овечьего молока, молодого барашка, которого забивали не только в день приезда почётного гостя, но и ему «на дорожку», и сладости. Конечно, в Москве можно купить и мясо, и сладкое, и сыр. Но ведь вкус не сравнить! Разве можно назвать рахат — лукумом то, что продаётся в московских супермаркетах? А пахлава и шакер — чурек? Это же просто смех! Малик загружался халвой и бамией вперёд на пару месяцев. А потом из Ленкорани приезжал курьер с дарами, и так было всегда. И будет всегда. Малик Гусейнов — большой авторитет, и не только в родном городе, но и в Москве, которая стала его вторым домом. Но он так грустит о родине, что даже свой дом — в двух километрах от МКАД — построил в духе национальных традиций, из камня…

Малик сбросил с себя ценный груз воспоминаний. Надо дело делать, а потом расслабляться. А он в последние годы только и делал, что расслаблялся, взвалив основной груз принятия решений на дочь. Жанка — несмотря на то, что, когда отец ввёл её в курс дел, ей было шестнадцать, очень быстро втянулась. Малик довольно покачал головой — он готовит её для того, чтобы переложить впоследствии свои проблемы на её плечи.

Ну, положим, вот умрёт он. Кто останется главой Семьи? Брат, Шахид? Он слишком беспощадный и бескомпромиссный, надо гибче быть. Тем более что имя его на русский переводится как «мученик», а он совсем не такой! Злой и жадный Шахид, думает только о себе. А это грех, даже в Коране написано. Малик чтит Коран и молится Аллаху, несмотря на то, что много лет живёт в окружении христиан. Шахид тоже молится, но это не необходимость его души. Он и сам словно правоверный, а не мусульманин… И люди слушать его не будут, он не знает, что у Малика для каждого из его помощников есть своеобразная палка для битья. И, пока эта палка крепка, Рафаэль, Вагиф, Юнус, Камал отлично работают. Но у Шахида этой палки не будет.

Рафат, племянник? Он такой же, как отец. Будет вокруг него слишком много крови.

Тофик, второй племянник? Нет, ему лишь бы окружить себя девочками да по ночным клубам шастать, деньги прожигать. Блистать на сцене, кидать в толпу восхищённых зрителей дурацкие шуточки, да поражать всех окружающих бестолковыми розыгрышами. При этом парень думает только о причёске и одежде — модная ли ещё куртка, можно ли её носить в этом году. Совсем как женщина!

Конечно, много ещё вокруг него народу, но по азербайджанским традициям твоё место в общине, в Семье, должен занять не чужой — близкий родственник!

А в основном все родственники Малика — в родной Ленкорани. Как-то так само получилось. И оставить после себя ему некого, кроме Жанны, доченьки единственной и любимой. Он не хотел отдавать нажитое чужому роду, пусть и землякам. В интересах дела не хотел.

Надо срочно решать с этими курсантами, и решать в их пользу. Иначе землякам с других рынков не будет покоя, и не простят они Малика, если он не сможет уладить этот вопрос. Вот почему Малик хотел переговорить с Жанной, узнать, что бы она сделала на его месте. И уж, конечно, вовсе не потому, что сам не знал, как поступить. Он готовил Жанну на своё место, и должен был знать, как она поступит в той или иной ситуации — чтобы быть спокойным, или показать ей, что она не права. Это очень тяжёлое, ответственное дело — ставить дочь во главе Семьи. Даже нонсенс — женщина управляет всей организацией: наркокурьерами, торговцами с рынков, угонщиками машин, рядовыми бойцами!

Но Малик так хотел. А, когда он хотел, то умел добиваться поставленной цели. В конце концов, они не в Баку и не в Ленкорани, где женщина не имеет права голоса. Жанна — европеизированная девушка, хоть и не родилась в Москве. Малик привёз Жанну сюда, когда той и четырёх лет не было!

А в Москве можно всё! Тем более что дочь даст сто очков вперёд всем претендентам на сладкое место руководителя группировки!

Малик подумал с минуту, потом набрал номер мобильного телефона Рафата, и произнёс три предложения. Проблема с курсантами была решена.

Мила сидела с дядей Сашей Кравчуком и его любовником, известным певцом Стасиком, в ресторане «Царская охота». Они потребляли белужью икру на тостах, рябчиков в ананасах и суп из стерляди со сливками. Мила, по обыкновению, пила водку, которая очень хорошо шла под супчик с икоркой, а педики потягивали коктейль «Космополитен».

Трогательно шепелявый Стасик страстно поглядывал на Кравчука, и поглаживал его коленку под столом. Они встречались второй месяц, и были поглощены друг другом. Мила едва сдерживала смех, глядя на их умильные рожицы. От Стасика одуряюще несло парфюмом, сладким Гуччи. Он был одет в чёрную прозрачную рубашку от Готье, не скрывающую хилого тельца с едва заметной рыжеватой редкой порослью на впалой груди, и блестящие брюки с люрексом. Милу всегда интересовал вопрос, намеренно ли голубые одеваются так, чтобы и дураку сразу становилась ясна их ориентация, или это получается случайно. Но она не решилась задать подобный вопрос Стасику — по крайней мере, не сейчас.

— Ой, посмотри, — Кравчук легонько стукнул любовника по руке, — явилась, блин… Нацепила «Прада», а они, между прочим, из прошлогодней коллекции…

Мила повернула голову и увидела худосочную певицу Анну Щедрину в сопровождении телохранителя. Та, тряхнув жидкими обесцвеченными волосами, гордо прошествовала к столику. Телохранитель, этакий бульдозер, встал неподалёку и повернул бычью шею в их сторону.

Щедрина, сняв очки «Прада», что-то защебетала подскочившему официанту. Мила с завистью наблюдала за ней. Подумать только, ни рожи, ни кожи, одни кости выпирают из тех мест, где у женщин обычно наблюдаются округлости. А ведь поди ж ты — звезда эстрады! А голосок её ещё хуже, чем у Милы, между прочим. Но вот достаются ей хорошие песни, потенциальные хиты, и Щедрина на их волне выплывает. А вообще-то, всё дело в любовнике. У Анны бойфренд не кто иной, как известный всей России бизнесмен. Он-то и финансирует её проекты, отслюнявливает ей баксы в любом количестве. Чего бы так не жить! А вот Миле что-то со спонсорами не везёт. Наоборот, на её жизненном пути одни альфонсы и негодяи, взять того же Валеру…

Мила отогнала ненужные воспоминания и старательно нацепила улыбку на тщательно намакияженное лицо. Сегодня у них не просто дружеская встреча, а, деловая, можно сказать, решающая. Она должна понравиться Стасику — ну, насколько женщина может понравиться гомику. Мила планировала спеть с ним дуэтом. Стасик очень популярен, и на его славе выплывет и Мила. Ей бы только начать с чего-нибудь…

За соседним столиком две юные модели, пощипывая овощной салатик — один на двоих — громко и призывно хихикали. Мила насмотрелась на таких девочек вдоволь! Приезжают из глубинки, думая, что столица, вернее, модельные агентства — резиновые, и могут принять всех желающих. А, когда выясняется, что это совсем не так, возвращаться в свою провинцию им неохота, и они начинают большую охоту на мужчин. Потому что другого источника дохода у них нет и быть не может. Вот, девочки скинулись на самый дешёвый салатик из дорогущего меню «Царской охоты», чтобы столик совсем уж не пустовал, и выжидают дичь.