Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Новосёлы

ModernLib.Net / Детские приключения / Мисько Павел Андреевич / Новосёлы - Чтение (стр. 8)
Автор: Мисько Павел Андреевич
Жанр: Детские приключения

 

 


Женя пожикал фонариком.

– Здесь! Вот он! – крикнуло несколько голосов.

Жора медленно вращался под крышей гаража на рубахе, как паук-крестовик на паутине. Жмурился от света, морщил лицо.

– Никак… Вот, видите… – разводил он в стороны руки и ноги, словно плавал в невесомости.

Висел он справа, над пустым местом, а «ЗИЛ» стоял слева. Женя светил фонариком, все смотрели на Жору, забыв, что надо снимать.


Людей набилось полный гараж. И мы все были здесь. Вася пробрался к Жоре, пощекотал его за голый живот.

– Ма-а-амочки! – дёрнулся Жора и вылез из рубашки, как лиса из шкуры в «Приключениях Мюнхаузена». Только не совсем – голова и руки как в мешке, ноги болтаются над самой землёй. Хрипит!

И тогда Олег Максимович подхватил его, приподнял, отцепил сверху от обломка доски. И шлёп, шлёп сына по тому месту, по которому Жора шлёпал Васю.

– Марш домой! Потом с тобой поговорим…

Жорин папа поднял обломок доски, поднёс к глазам. И понюхал, и ногтем ковырнул, и пальцем постучал.

– Подсунули Дервоеду товар… Не просто гнилушки – гриб съел.

Все начали рассматривать обломки, и каждому Женя светил – жикал. Двумя руками уже нажимал, устала одна.

– За это ведь под суд можно пойти! – потряс куском доски дядя Коля. – Всё заражённое грибом сжигается на месте, а вокруг протравление делают.

– На другие деревянные гаражи перекинется, – сказал Левон Иванович.

А потом говорили, перебивая друг друга, не узнать кто:

– Дервоеду никто не продавал эти доски! Сам набрал этого хлама.

– А почему рабочие, которые гараж строили, ничего не сказали?

– Говорили! И слушать не стал. «Не суйте нос, куда не просят!» – ответил.

– Прогнал их и копейки за работу не заплатил! Другие достраивали!

– Ка-а-ак это – не заплатил? – появился запыхавшийся Иван Иванович, растолкал людей в стороны. – Как это – сам досок набрал? Всё по закону куплено!

Он пробирался в гараж всё глубже, а сзади его ловила за пижаму, чтоб задержать, тётя Клима.

– Отойди! – крикнул на неё и кулаками потряс. – И вы марш отсюда! Вы мне ещё ответите за самоуправство! Это взлом, а может, ещё и с кражей! Я жаловаться буду!

– Это мы будем жаловаться! Заразу разносите по всему городу! – горячился дядя Коля.

– А вам что до этого? Ваш гараж из жести, подожги – гореть не будет!

– Товарищи, будьте свидетелями, где я беру этот кусок! Отдам на экспертизу! – поднял вверх обломок доски Николай Николаевич.

– Очистите помещение! – размахивал руками Иван Иванович, а по стенам гаража прыгали длинные, изломанные тени. – Вы мне отремонтируете и дверь, и крышу!..

– Постыдились бы… А еще интеллигентный человек! – тихо говорил Ивану Ивановичу дядя Левон и болезненно морщил лицо. – Тут несчастье чуть не случилось, а вы…

Ему было стыдно за Дервоеда.

Женя перестал нажимать на «жучок», и в гараже стало темно.

Тётя Клима стояла у входа в гараж и вытирала платочком глаза:

– «Интеллигент»… Ещё какой «интеллигент»… Во всём свете такого не сыщешь.

Тёте Климе поглаживала плечо, утешала, как маленькую, моя бабушка. Повернула тётю Климу спиной к гаражу, повела домой.

– Перемелется… Перемелется, мука будет… – говорила она профессорше.

– Мука, а не мука… Уже есть!

Жорин папа выпрямил на камне пробой, прибил его киркой на то же самое место дверей. И пошёл домой…

За ним и все начали расходиться.

– Да, да… По домам! – говорил им вслед Левон Иванович. – Завтра доделаем с утра. Остальных позовём, а то отсиживаются по квартирам!

Мы отнесли в одну яму всё, что не успели посадить. Женя-большой и Галка присыпали корни землёй. Чтоб не подсохли за ночь.

Так и не знаю я, удался субботник или нет. Испортили настроение Жора с Васей. А может, Иван Иванович? И не скажешь даже, кто больше виноват…


Я СТЕРЕГУ СМЕРТЬ

Такого чудесного утра ещё никогда не было. Солнце! Тишина! А воздух! Праздничный какой-то, тепло, свежо, и вкусно пахнет из каждой форточки. А ведь всего-навсего воскресенье…

В нашем сквере – самом настоящем уже, с деревьями и кустами! – расхаживает Левон Иванович, на плече у него висит плоский ящик. Тот самый этюдник…

Левон Иванович трогает ладонью верхушки посаженных кустов, как будто гладит по головкам малышей, и посматривает на небо:

– Красота-то такая! Эх, и денёк сегодня будет – на славу!

– Доброе утро, Левон Иванович! – кричу я и поднимаю руку.

– Доброе, доброе… Салют! Любишь спать, молодой человек… А я такой рассвет на Немане писал – голова кружится. Представляешь – клубится туман… Солнце над самой водой тлеет, как жар… Вода вот-вот загорится, блеск её ещё приглушённый… Верхушки леса на том берегу плавают в тумане…

Женя Гаркавый в майке и трусиках «бежит на месте» на балконе.

– Виват! – кричит мне не по-нашему, машет рукой.

Только Галка даже не кивнула мне. Прохаживалась по скверику, опустив голову, ни на кого не смотрела. Снежок сам гулял, бегал от деревца к деревцу и каждое обнюхивал. Знакомился с новосёлами! Не смотрела Галка и на балкон, хотя Женя начал подпрыгивать с детской скакалкой, выделывать ногами всякие штуки.

Потом мама крикнула мне в форточку: «Завтракать!» – и я ушёл.

А вышел опять, когда во дворе уже было много взрослых и все мои друзья-товарищи. Успел, наверно, пройтись по квартирам Левон Иванович или кого-то из мальчишек послал, и позвали всех жильцов. Незнакомых пришло много: сестра Галки – студентка, отец Серёжи, который поехал в командировку из старого дома, а вернулся теперь в новый. Из чьей-то квартиры появился демобилизованный моряк почти в полной форме, только бескозырки не было, из чьей-то – две взрослые девушки. Хохотушки: что ни скажет бывший моряк, а они рассыпаются: «Их-ха-ха! Ох-хо-хо!»

И ещё, наверно, не все жители, потому что в нашем доме сорок квартир. Что за люди в них живут? Не скоро узнаешь…

И папа мой вышел на воскресник с Мариной, и Павлушина мать с Генкой. Многие выходили во второй раз.

Павлушина мама о чём-то разговаривала с дядей Левоном. Может, не получались штанишки без штанин для Ваньки-куклы? С ними стоял ещё какой-то высокий дядька с папкой под мышкой.

Всё было почти как вчера. Только работали не так поспешно, больше шутили и смеялись.

Посадили всё, подчистили, и дядька с папкой попросил нас пробежаться по квартирам, позвать остальных людей – на собрание. Общее собрание жильцов дома номер четыре по улице Мира. Показалось ещё несколько незнакомых дядей и тётей, Жорин и Васин папы, дядя Коля, тётя Клима…

Домком выбрали – домовой комитет. Избрали Левона Ивановича, Жориного папу и незнакомую тётю из другого подъезда. И все уже хотели расходиться из скверика, но дядя с папкой сказал:

– Обождите, товарищи… Один документик передали из горсовета. Надо обсудить его. Жалоба на жителей вашего дома…

И прочитал тот «документик». Что некоторые жители нашего дома занимаются самоуправством. Что Левон Иванович Старевский с приятелями попортили весь двор – нарыли ям, навыворачивали наверх камней, несмотря на то, что государство уже расходовало столько средств на благоустройство. Что некоторые развели собак и кошек и те гадят на лестнице, нападают на мирных граждан, кусают и рвут одежду. А может, они бешеные?

И тут все зашумели, заговорили:

– Знаем, кто писал!

– А почему его самого нет? В глаза людям стыдно смотреть!

– Жена его здесь!

– Не читайте дальше! И так всё ясно!

– Читайте, читайте! А о гараже там нет, о взломе?

– Не успел еще о гараже!

– Тише, товарищи! Я прочитаю подпись: «Профессор Иван Иванович Дервоед, персональный пенсионер областного значения».

– Знаем такого!

– А разве плохо, что мы сквер разбили? Лучше пыль глотать? Лучше пусть бурьян растет?

– Учёный называется! А с людьми не научился жить.

– Сжечь его гараж! Заразу разносит по городу!

Когда все накричались, дядя Коля рассказал человеку с папкой о вчерашнем случае в Дервоедовом гараже, о том, что взял обломок доски для экспертизы. И начальник с папкой пообещал, что примут меры к заразному гаражу.

А в конце тетя Клима выступила:

– Стыдно мне… Стыдно, люди добрые… Одно скажу: никакой он не профессор. Это он важности на себя напускает, жестянку к двери приколотил. Обыкновенным преподавателем работал… Выдумал себе какую-то болезнь, чтоб на пенсию раньше уйти. Замучил всех в институте своими жалобами… Студентов не учил, а калечил…

И пошла домой. Медленно так, вогнув голову.

Даже жалко стало тётю Климу.

Люди поговорили ещё о том о сём и разошлись. Только дядя Левон, Жорин папа и незнакомая тётя – избранный домком – стояли возле дядьки с папкой и договаривались, что домкому делать, чтоб всем жилось хорошо и дружно.

А потом по дворам проехал грузовик и сбросил возле соседнего длинного дома четыре песочницы, а возле нашего – две. Не сбросил – Жорин папа и мой папа сняли. Сняли и просто так поставили, потому что места ещё им окончательно не выбрали и не было песка. Генка с Мариной сразу залезли в одну поиграть.

Из дому вышел Женя Гаркавый. В руке – свёрнутое полотенце.

– Кто со мной на гавань? Сполоснёмся немного…

Я, Вася и Жора подбежали первыми. И Павлуша отпросился у мамы. А Жора крикнул папе:

– Я спиннинг побегу возьму!

Жорин папа кивнул: «Ладно…»

И вот мы идём, а Жора держит под мышкой спиннинг и на ходу надувает волейбольную камеру. Надул и дал нести Серёже.

Большая камера стала, как воздушный шар. Серёжа засунул её спереди под рубаху. Переваливается с ноги на ногу, как утка. От смеха лопнешь, на него глядя…

Гавань мы знали уже. Это там, где от Немана отходит заливчик. Приходили туда с дядей Левоном, когда тот собирался писать этюд. А Женя туда каждый день бегает – или утром, или вечером.

– Я буду купаться, пока и снег не выпадет, – говорит Женя дорогой. – Организм привыкнет, и зимой буду окунаться. Прорубь сделаю во льду…

– Го, удивил! – сказал Жора. – Мой папа читал, на каких-то горах живут снежные люди. Дикие… И спят на снегу голые, и едят снег. У них вместо костей лёд.

Мы захохотали над Жориной выдумкой.

– Брехня! – сказал Женя Гаркавый. – Посылали туда экспедицию. Никакого снежного человека или хотя бы обезьяны не нашли.

– Провалиться!.. – хотел дать клятву Жора, но передумал.

– Вот я читал – чистая правда, – сказал Женя. – В Африке есть такое племя, что огня не боится. По раскалённым углям ходят босиком – и хоть бы что. Проверяли – никакого следа на подошвах не остаётся.

– У-ю-юй! – не выдержал я. – Вот если б наши пожарники такими были. Залез бы в огонь и туши спокойненько.

– А ещё есть йоги в Индии. Не племя, а такая группа людей, каста, по-ихнему. Они могут битое стекло глотать и лезвия безопасной бритвы, могут сами себе руки или ноги кинжалами пробивать, и даже кровь не капает. А захотят – могут и не дышать. Одного в гробу закопали на полдня. Откопали, открыли крышку…

Женя обернулся назад, остановился. И мы стали, посмотрели назад. Далеко уже последние домики пригорода. И там, где кончалась улица и начиналась обыкновенная полевая дорога, шла Галка со Снежком…

Женя хмыкнул, повернулся к ней спиной. И так прибавил шагу, что мы побежали за ним, чтоб не отстать.

Серёжа не видел из-за «живота» дороги. Споткнулся – гоп на пузо. Серёжу подбросило, а голова перевесила – клюнул носом в землю. Мы – хохотать, а он ещё нарочно – гоп! гоп! Но уже смешно не было.

Женя раздевался на ходу. Вышли на берег, а Гаркавый уже в одних плавках. Красивые плавки: тёмно-зелёные, около резинки – белые и красные полоски. И булавка зачем-то пристёгнута…

– Ну и что этот ёган? – спросил Павлуша.

– Какой ёган? – удивился Женя.

– Ну, тот, которого живьём закопали.

– А-а… йог, а не ёган. Ничего! Хлопнул глазами, поднялся… Потяну-у-у-улся… Вот так… – Женя развёл руки в стороны и вверх, присел несколько раз, придерживаясь за коленки. – И в воду!

Женя подпрыгнул, выгнулся дугой – бултых! Разошлись большие круги…

Вынырнул он возле другого берега залива, круто развернулся и поплыл к старой барже.

Я попробовал рукой воду – ледяная! Вот тебе и солнце…

– Тёплая! – пощупал Вася.

– Тёплая, тёплая! – подтвердили Жора и Серёжа и начали раздеваться.

Разделся и я до трусиков – хоть позагораю. А Павлуша сбросил только рубашку и майку, остался в штанах.

Серёжа-храбрец глубже, чем до колен, не лез. Нащупывал ногами и руками ракушки-перламутровки, выбрасывал на берег. А Вася то и дело нырял и брызгал на нас. Вынырнет, раскроет рот, вытаращит глаза. А трусы на коленях! Отцовские, наверно, большие, как штаны. Вася поддёрнет их, сложит ладошки ковшиком перед носом и опять – бултых! Серёжа, наконец, осмелел – переплыл на ту сторону заливчика и назад. Потом проплыл туда-сюда и Жора. Вылезли, трясутся, как черти. Взяли спиннинг и втроём побежали подальше – забросить.

А Вася всё нырял…

– Ого-го! – крикнул Женя с баржи и запрыгал на одной ноге, выливая из ушей воду: бум! бум! бум! Железная баржа гудела под ним, как барабан. Это он нам кричал или Галке? Наверно, нам, потому что Галка как шла прямо в лесок, так и исчезла в ельничке.

Я хотел побежать к Жене, залезть на баржу, заглянуть внутрь. Интересно, что там в ней?

Но Вася как раз проделывал цирковой номер, и я помедлил. Засунул Жорину волейбольную камеру себе в трусы, как Серёжа под рубаху. Попробовал нырнуть – кувырк, как утка хвостом кверху. Не ныряется… Ещё раз – кувырк! Пятки сверкнули в воздухе, Васю бросило через голову, перевернуло кверху животом. Поднялся – кхы! кхы! Чуть не захлебнулся…

– Эй, малявки! – крикнул Гаркавый с баржи. – Давайте на берег. И пробежечку на сто метров, а то воспаление лёгких схватите.

– Сейчас! Последненький разок! – крикнул Вася. Вынул из трусов камеру, швырнул её на берег.

Это был его рекордный нырок. Если б ещё полминуты, то стал бы йогом. Или утонул.

Наконец вода вспучилась, показалась Васина спина… Голова… Руки только не показывались, что-то оттягивало их вниз, под воду, сгибало Васю. Один раз это нечто таинственное показалось из воды – длинное, грязное.

– Помоги, Жека… Металлолом будет!

Я побрёл к Васе медленно, чтоб не замочить трусов. А Вася покачивал на руках находку под водой и плевался, кашлял.


Взялись в четыре руки…

Бр-р, какое колючее, скользкое и противное это железо! Будто слиплась в кучу одна ржавчина. Немного смахивает на отпиленную верхушку ракеты.

Положили на песок, сполоснули с рук грязь и ржавчину. И вдруг я понял: снаряд! Честное октябрятское… В кино такие видел, только блестящие и гладкие…

– Снаряд!!! – завопил я во всё горло. – Снаряд вытащили из реки!

Первыми прибежали Жора, Павлуша и Серёжа. «Ты виноват!» – «Нет, ты больше!» – нападали они друг на дружку: на катушке спиннинга висела огромная «борода».

Прибежал с баржи Женя Гаркавый, разметал нас в стороны. У Васи выхватил из рук камень, накрутил ему ухо: Вася уже намеревался тюкнуть камнем по снаряду.

– Вон ту горку видите? – указал Женя на ельник. – Бегом за неё и залягте!

Мы отошли метров на пять всего. Никто даже не присел.

Женя осмотрел снаряд.

– Взрыватель есть… Всё ржавчина разъела, может сам по себе взорваться, хоть и не тронешь. Где нашли, покажите то место!

Мы подбежали к нему, закричали наперебой.

– Тихо! Один кто-нибудь… Вася!

Вася взял камешек и бросил его в воду.

– Вон там…

– Не подходите близко к снаряду, не касайтесь. Женька, посторожи…

Гаркавый развернул полотенце, вынул большущие очки с резиной вокруг стёкол. Надел – очки закрыли половину лица.

– Ещё раз предупреждаю: с места не двигаться. Со смертью не шутят!

Женя побрёл к тому месту, где Вася нашёл снаряд. Чуть выше колен! Сунул лицо с очками в воду, поводил вправо, влево, ступил шаг вперёд… Поднял голову, вдохнул воздуха.

– Жалко, нет маски с трубкой… – И опять голову под воду. Шагнул ещё вперёд, ещё шаг, ещё…

Много раз он то выпрямлялся, то опускал лицо в воду. И плавал вокруг того места, не поднимая головы, и ногами щупал.

Мы не сводили с Жени глаз, следили за каждым его движением и тряслись без удержу. Пока что больше от холода, а не от страха.

– Нету… А я подумал, целый склад тут. – Женя вышел на берег, снял очки. Вздохнул устало, присел.

И мы уселись вокруг снаряда, медленно, осторожно. Даже дышать боялись. Получилось кольцо, а в том кольце, на метр-полтора от каждого, лежала ржавая, в щербинах смерть.

– Видите, не скелет с косой, как в сказках рисуют… А грохнет – косточек не соберёшь. Миллиметров сто двадцать, гаубичный, наверно…

Это для нас было непонятно.

Мы смотрели на снаряд как заворожённые, а лица наши вытягивались…

– Ну, что теперь с ним делать? – спросил Женя сам у себя. – Позвонить… В военкомат позвонить… Пусть сапёров пришлют. Побегу на деревообрабатывающий комбинат, позвоню…

Гаркавый вскочил и стал, подпрыгивая на одной ноге, натягивать штаны. Одну только штанину надел и опять снял.

– Нет, не то… Боюсь вас одних оставлять… А прогнать домой – другой дурак найдётся, который ковырнёт. Лучше мы его похороним. А ну, кыш за ту горку!

Теперь мы послушались, отбежали в ельник. На самом высоком месте зигзагом шла канавка. Заросла уже деревцами, но можно было догадаться, что эта была траншея. Мы попадали в неё, залегли. Как на войне…

И тут выбежал из ельника Снежок. Прямо на нас! Забегал от одного к другому, из разинутого рта болтается розовый язычок. Но мы не обрадовались Снежку. Мы думали про Женю: что он намерен делать?

– В войну играете? – вышла из зарослей и Галка.

– Тише, ложись! – прикрикнул на неё Жора. – Женя будет снаряд разминировать.

Галка не легла, а наоборот – стала как столб и тянет вверх шею, тянет… Как будто растёт сама.

Женя вытащил из брюк ремень… Подошёл к снаряду, наклонился… Нет, не похоже, чтоб собирался разминировать!

Он подсунул конец ремня под снаряд и… лёг на него или возле него животом. И не подымается, что-то потихоньку делает…

– Не надо, Женечка! – рванулась с места Галка. – Миленький, славненький… Не надо, не трогай! Не надо…

Женя поднимался с земли медленно, сначала опёрся на руки и колени. Снаряд висел под ним, привязанный ремнём к груди и животу. Стал на ноги – и снаряд показался нам каким-то страшным чудовищем, которое присосалось к нему.

– Тяжёлый, зараза… – сказал Женя тихо.

Галка ступила к нему ещё на один шаг.

– Женечка, не надо…

Женя скорчил жалостливую мину:

– Ма-а-ама, я хочу домой…

Над Галкой смеялся. А у меня от его смеха будто за шиворот снегу насыпали.

Подбежал к Жене Снежок, положил передние лапы ему на бедро. Гаркавый погладил его по голове, потрепал за ушами. Рука гладила, пальцы трогали ухо, а сам Женя стоит, не шелохнётся.

И вот повернул к реке, вошёл в воду… Не в смирный, неглубокий заливчик-рукав, а в Неман. Шёл медленно, правой-левой… правой-левой… Уже снаряд спрятался под воду, вода до подбородка заняла… И тогда Женя поплыл.

Выбрасывал руки вперёд спокойно и мерно: раз-два, раз-два… Даже брызги не взлетали. А течение относило его в сторону все дальше и дальше. А мы повскакивали со своих мест, пошли берегом. Нам хотелось быть ближе к нему в эти минуты. Как будто мы могли ему чем-нибудь помочь!..

Внутри у меня опустело, я весь был какой-то невесомый, напряжён, как натянутая струна. Брёл и не чувствовал под собою земли. А что как ахнет тот снаряд, взметнётся над рекой водяной столб?!

Вдруг Женя перестал грести и… медленно ушёл под воду.

Галка сунула в рот пальцы, словно хотела их откусить. Мы замерли на месте…

А Женьки нет и нет… Показалось, целый час не было.

И вдруг его голова выскочила из воды, как поплавок. Женя фыркнул и весело прокричал:

– Ух, и холодильник на дне! Криницы, наверно, бьют!

Он поплыл к берегу наискосок, без снаряда течение сносило его сильнее. Мы подпрыгивали, мы плясали на берегу: «Ура! Ура!» Я кувыркнулся через голову, посмотрел опять на Неман. А Галка вдруг как закричит:

– Ой, Женечка!..

Гаркавый беспорядочно взмахивал руками. Крикнул, закашлявшись:

– Спокойно, дети!.. – и опять исчез под водой.

– Судорога скрутила… – Галка застучала кулачком о кулак, закусила губу, не стыдясь слёз.

Не было Жени, может, столько, сколько в первый раз. А может, и больше. Мы уже хныкали и скулили…

Вдруг Женя вынырнул, мотнул головой, чтоб отбросить назад с глаз волосы… Провёл по лбу рукой и поплыл сажёнками – быстро, изо всех сил. Пока он боролся с течением, Галка сбегала за полотенцем. Прибежала назад тогда, когда Женя, сильно хромая, выбирался из воды.

Вышел и упал на песок лицом вниз.

Мы стояли вокруг него и смотрели, как ходуном ходит спина Женьки, как бьёт его страшный, судорожный кашель. Из икры в двух местах сочилась кровь.

Наконец Женя отдышался и медленно перевернулся, сел. Вытер ладонью кровь и начал колотить кулаком по икре, щипать её, массировать. Губы его были плотно сжаты, брови сдвинуты к переносице…

Растирал он ногу, а Галка вытирала ему спину, плечи и улыбалась сквозь слезы. И только тогда забрал Женя полотенце, когда Галка намерилась вытереть ему лицо, нос.

– Хорошо, что булавка была… – сказал Женя и вздохнул, снял с пояса ремень. – Со снарядом справился, а тут… Загнуться от какой-то паршивой судороги! Сколько на том свете будешь, столько и краснеть придётся. А вообще-то дикая, адская боль…

– Ты не краснеешь, а синеешь. От холода дойдёшь! – ласково говорила Галка, и губы её дрожали.

– Ну-у-у?! На ста-а-а-арт… Марш!!

И мы помчались к одежде – кто быстрее. Сзади тявкал от радости и пытался схватить кого-нибудь за пятку Снежок.

И мне тоже хотелось кричать от радости, что в нашем доме живёт Женя Гаркавый. Что там какие-то йоги! Да и те, кто не боится огня. Далеко им до Жени…

И пусть не хвастается Галка своим подвигом. Подумаешь, пролезла в форточку! Женя сто раз залез бы, если бы у него тогда были кеды на ногах.

И я когда-нибудь заберусь. Вот подрасту немного, станут длиннее ноги – и залезу.


КОМБИНАТ «МЫ САМИ С УСАМИ»

Воскресенье называется выходной, день отдыха. Но именно по воскресеньям я занят как никогда. Так и папа говорит, и мама, и бабушка.

Только пришёл с Немана, отругали и загнали за стол обедать. Только пообедал – «Учи уроки!» А уроки не лезут в голову, лезет пластилин. Нет у меня столько, сколько говорил дядя Левон.

За те пять рублей никто меня больше не ругал. Мама с папой только переглянулись и вздохнули. «Хороший нам урок!» – сказал папа и спрятался в кабинет-спальню.

Была у Марины начатая коробка. Выпросил, сказал, что взамен куплю две или всё, что захочет. Когда вырасту, конечно… Был у меня и свой пластилин, для уроков труда. Добавил и его. Маринина, да моя, да новая пачка – три! Это уже не пустые руки.

– А в шкафчике смотрел? – сказала мама. – Там ещё прошлогоднего целый склад.

Про шкафчик-то я и забыл!

Это скорее был не шкафчик, а какой-то бабушкин комод. Вынесли его за ненадобностью из кухни в ванную, и в нём сейчас хранится всякая всячина. Наверху комода стоят два бака для белья. Внутри шкафчика на нижней полке – склад материалов для стирки: мыло, пасты, порошки. Стоят банки с краской, валяются тюбики гуталина. На верхнюю полку кладётся то, что надо стирать. В левом ящике банка с гвоздями, всякие инструменты, нужные и ненужные железки. В правом ящике тоже свалка: мотки проволоки и шпагата, куски наждачной бумаги, смола, мел. Здесь я нашёл и разноцветные комки пластилина – запылённые, с налипшим мусором. Весь пластилин побросал в целлофановый мешочек. Пусть! Пригодится!

Где, интересно, дневник? Как бы его не забыть…

Дверь квартиры Левона Ивановича нам открыл… Вася!

Увидели его и сразу фыркнули: голова повязана набекрень не то чалмой, не то пиратской косынкой, ноги путаются в длинном фартуке.

– Эх, вы! Я уже два часа работаю с дядей Левоном, – объявил он с гордостью. – Сколько мы здесь переделали всего! Я Жучка буду играть! – и Вася исчез в ванной.

Вася – Жучок? Ну и пусть, подумаешь… Только почему дядя нам ещё не сказал, кто кого будет играть? И почему сегодня так невкусно пахнет в его квартире?

– Салют, «артековцы!» – вышел в коридор Левон Иванович. – Э-э, а руки, руки! Подержать надо, мы же договорились!

Каждый из нас быстренько поднял правую руку. И когда он нам откроет тайну: зачем задирать вверх руки?

– Пластилин – на кухню, дневники – мне. Лишнюю одежду снять, рукава подвернуть, если не хотите до майки раздеваться! – командовал дядя Левон. Он и сегодня был в пижамных шароварах и в майке. – Та-ак… Та-ак… Павлуша у нас молодец! – посмотрел он первый дневник. – У Серёжи дневника ещё нет… А у вас двоих даже смотреть неинтересно… Ставлю на голосование: допускать их к работе или нет?

– Левон Иванович! Дядя Левон!.. – загорячились мы с Жорой. – Провалиться на этом месте! Честное октябрятское! Исправим!

– Мне хочется вам верить и не хочется… Ну, хорошо, будем считать, что эти двойки-тройки у вас случайные.

– Случайные! Честное слово! – клялся с нами и Серёжа.

Послышались шаги-грохот.

– Вот что мы с дядей Левоном смастерили! – вышел к нам на каких-то деревяшках Вася. – Это чтоб ровным с вами быть…

Ходули – не ходули, обувь – не обувь: на ногах скамеечки сантиметров по десять высотой. И ремешок дужкой прибит – ступню держит.

– Дай и мне! И мне дай походить! – подскочили мы к нему.

– Отставить! – по-военному скомандовал дядя Левон. – Забавляться нам некогда. Вася, чаще помешивай клей… И прибей полоски войлока под котурны, чтоб не так грохали.

– Котурны называются, во как! – сказал Вася и исчез в ванной. Вскоре оттуда послышалось: бух! бух! бух!

А ещё мы увидели готовую ширму для театра кукол. Стояла она в уголке за диваном. Из тех реек-планок, что принёс Левон Иванович из комбината, сколочены длинные четырёхугольные рамки, выше нашего роста. Рамки обтянуты серой тканью и соединены между собой петлями.

– Идите сюда! – позвал дядя Левон из кухни. – Я придумал, как сделать, чтоб меньше пластилина пошло.

Пол на кухне, стол в углу, две табуретки – всё было прикрыто газетами.

Левон Иванович показал нам две большие продолговатые картофелины, они были насажены на палки и утыканы обломанными коротенькими спичками, как ёжик иголками.

– Вот… Покроете сверху пластилином, а потом уже формуйте носы, уши, губы, брови. Таньку и Ваньку будут лепить Павлуша и Женя, вот по этим рисункам. Потом по вашим скульптурам будем отливать гипсовую форму.

– А нам что делать? – спросил плачущим голосом Серёжа, Жора тоже обиженно прижмурил глаза.

– Работы хватит всем. Вот, бери газеты, рви на мелкие кусочки и бросай в ящик. Будем делать папье-маше.

«Папье-маше? Что это ещё такое?»

Серёжа неохотно взялся за газету.

– А ты, Георгий, покрой пластилином вот эти чурбачки – по ним вылепим Эрпидам головы и туловища. Гипсовых форм не будем отливать.

Жора с каким-то презрением взял деревянный кубик и сбитую из куска доски и обрезков «шестиугольную призму» – туловище Эрпида, повертел в руках.

– Веселее, «артековцы», веселее! – торопил дядя Левон.

Умница Левон Иванович… Быстро разобрался, кто на что способен. Вася – клеевар и сапожник… Во, стучит в ванной, подбивает войлоком котурны… Пошёл к нему дядя Левон: не расколотил бы там чего. А с Серёжиной работой и Генка справился бы… Нет, Серёже можно было бы и поважнее что-нибудь поручить. Жора – обыкновенный штукатур: разве трудно облепить пластилином какие-то чурбаки? А вот мы с Павлушей – скульпторы. Это не клей варить! Здесь нужно смотреть да смотреть! Здесь талант нужен!

Я, Павлуша и Жора – у стола, в углу кухни. Лепим стоя. «Все скульпторы стоя работают», – сказал Левон Иванович. Серёжа забрался в уголок между плитой и раковиной умывальника, уселся на пол. Ноги бедного не держат! Чуть повернётся или подымется – трах головой об умывальник!

– Берегись! – послышался голос Левона Ивановича.

Вася вышагивал перед нами на котурнах, открывал двери. Он нёс пучок коротких лучинок. А дядя держал перед собой кастрюльку. Вошли – и сразу стало тесно на кухне. Кастрюлю дядя поставил на плиту, открыл пошире форточку.

– Ну, комбинат «Мы сами с усами», клей готов. Вася, помоги Серёже рвать газеты… А что у вас? – Дядя взял мою картофельно-пластилиновую булаву. – Не приглаживай раньше времени, старайся схватить общие черты. У Ваньки какая приметная особенность, что бросается в глаза?

– Х-ха, уши!

– Правильно, уши торчат. Их отдельно лепи, потом приставишь… А у Таньки пухлые щёчки и губы, уши маленькие… Вместо глаз пока просто углубления делайте. Смачивайте немножко пальцы водой, чтоб пластилин не прилипал.

Дядя взял у Жоры кубик, обмазанный пластилином. Подравнял бока, заострил кромки.

– Ну, вот… Серёже поручим вылепить из папье-маше голову Эрпида-один.

– Мне! Я хочу! – побросали мы свою работу.

– Отставить! – скомандовал опять Левон Иванович. – Если так будете суетиться, бросаться от одного к другому, ничего в жизни не достигнете. Над вами будут смеяться, как над неудачниками. А попробовать – все попробуем, не беспокойтесь. А теперь пусть Серёжа, у него получится лучше, – говорил дядя Левон, и Серёжа надувался от важности. – Сначала в воду макай кусочки газеты, один слой на воде сделаем. А потом уже на клее. Слоев десять… – Левон Иванович плеснул в тарелку воды, макнул кусочек газеты – хлоп на кубик! Второй рядышком – хлоп! Третий… Четвёртый…

Нам не хотелось уже лепить Таньку и Ваньку. Мы смотрели, как покрывается кубик панцирем из серой мокрой газеты. Вздохнули и только опять принялись за Ваньку и Таньку, Вася как захохочет! Смотрим: трясёт Серёжа растопыренными пальцами, а за них с сотню бумажек нацепилось! Стал ртом ловить их, срывать – к носу, губам, щекам приклеились. «Ха-ха-ха!» – покатываемся мы со смеху. «Хо-хо-хо» – помогает нам басом дядя Левон. А Серёжа – ф-фу! ф-ф-фу-у! – не может сдуть бумажки. Они щекочут ему нос, шевелятся. Как чихнёт на всю кухню!


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10