– Я верю, что эта работа дает мне силы. Она наполняет мою жизнь смыслом, чего точно не случилось бы, будь я сотрудником какой-нибудь корпорации-монстра. Моим друзьям это нравится. Они считают, что их работа дает им все. Я же отвечаю им, что моя работа спасает жизни людей.

Он ценил меня как члена своей команды за то, что я могла работать в «неотложке». А еще он знал, что я могла бы найти себе работу в городе, более денежную, но отказалась. Но мне и не требовалось многого. Я работала, чтобы покрыть расходы на обучение. Сюда же входили расходы на покупку компакт-дисков и одежды, а также оплата мобильного телефона (счета действительно были огромными).

В кампусе мы сталкивались совсем с другими случаями, чем те, которые я помнила со времени работы в Калифорнии: множественные переломы и ушибы (пьяные малолетки свалились с памятника, куда взобрались, чтобы сделать какой-то дурацкий снимок); случай менингита, к счастью, без страшных последствий; аборт в общежитии, когда в результате внутреннего кровотечения девушка потеряла одну треть крови; попытки самоубийства (причиной большинства из них были либо неудовлетворительные оценки, либо несчастная любовь).

– Я не знаю, почему у них не хватает терпения немного подождать, – заметила я Яну. – Не понимаю, почему они не желают уповать на лучшее, что в конце концов укажет выход из тупика?

Ян знал, что произошло со мной.

– Они просто не знают, есть ли смысл надеяться, Ронни, – ответил он мне с присущей ему меланхолией. – У тебя есть твоя вера. Так странно: здесь, среди студентов, которых по праву считают интеллектуальными сливками общества, так часто встречаются случаи эмоциональной безысходности. Это означает, что хорошо работающие мозги не обязательно гарантируют их обладателю счастье. Временами я даже готов поверить в обратное. Горе от ума.

Впервые я ощутила себя смущенной, ведь мое воспитание исключало описанный Яном исход. Если бы не принятые в нашей семье правила, я тоже могла бы пойти по пути саморазрушения, ибо мой психологический портрет – эмоциональная, импульсивная и упрямая – был таков, что я входила в группу риска.

Помню один случай. Наверное, мне не следует говорить о «случае» – многие проходят именно такой путь отчуждения. Она была красавицей-латиноамериканкой, уже почти закончила обучение, как вдруг провалила очень важный тест по профильному предмету – органической химии. Один тест. Это означало, что ей придется заново прослушать курс, причем учиться и весной, и летом. Стояла весна. Каштаны в цвету, природа ликует. Девушке надо было продержаться совсем чуть-чуть. Но вместо этого она взяла шприц, наполнила его воздухом и... Она знала, куда колоть, чтобы все было «наверняка». Я подумала: «Отец Небесный, помоги нам грешным. Эта девушка использовала инструмент, поддерживающий жизнь, для того чтобы покончить со своей собственной». Она написала в предсмертной записке: «Мои родители работали долго и упорно, чтобы я могла поступить в Гарвард, Я их подвела. Мама, папа, Люсинда, Луи, ваша старшая сестра любит вас сильнее всего на свете». Я закрываю глаза и вижу перед собой ее спокойное лицо, ее посиневшую кожу, роскошную копну черных волос, вижу безупречный порядок в комнате, где отдельной стопкой сложены книги с пометкой «вернуть в библиотеку». У девочки из нашей команды, которая столкнулась с таким впервые, началась истерика. Я не знала, как на все это реагировать.

Были и случаи автокатастроф, но все они, как правило, заканчивались без серьезных последствий.

За три года я столкнулась только с одним летальным исходом. Старый профессор права, которому было за восемьдесят, умер во время лекции. Студенты шутили, что он умер от скуки. Я посчитала эти шутки жестокими и неуместными. Конечно, это не трагедия, когда умирает старый человек, но и не повод для шуток. Миссис Сассинелли однажды сказала, что у католиков принято молиться Святой Деве, чтобы она даровала мирную смерть. Тетерь я поняла истинный смысл этой просьбы. Если! смерть настигает тебя за любимым занятием, это можно считать) благословением.

Благословением было и то, что в Кембридже была община мормонов. Там были прекрасные парни и девушки, очень мне симпатичные, но все же это было не так, как дома. В любом случае я не хотела ограничиваться общением только с мормонам».

У меня были и другие друзья.

Именно поэтому я выбрала Бостон, хотя могла рассчитывать на стипендию и в университете Чикаго, и в Бригхем Янге. Я чувствовала себя увереннее, зная, что Клэр неподалеку. Она была в Нью-Йорке. Серена решила тоже поступать в Бостонскую консерваторию на факультет искусствоведения.

И Мико был здесь. В медицинском институте.

Мы остались друзьями. Я надеялась... Он был для меня как большой брат, водил меня на рынок, пару раз в месяц мы выбирались вместе пообедать, обычно в суши-баре. Он стал для меня очень близким другом, человеком, которому я готова была рассказать все. После окончания первого курса я даже уезжала с ним и Сереной на несколько недель на Кейп. Позже Серена сказала, что достаточно было одного взгляда на нас, чтобы все понять, но Мико до меня даже пальцем не дотронулся.

Он был без ума от Дианы.

Мико познакомился с парнем, с которым я встречалась. Его звали Эрик Локк. Он учился на экономическом факультете. Мико назвал Эрика головой при костюме. Я же сказала, что считаю его Диану Ламберт телом, приставленным к голове. Конечно, такие разговоры не стоило принимать всерьез. Папа называл это «игрой в открытую».

Случались вечера, когда ни Эрика, ни Дианы не было. Тогда мы с Мико сидели вместе и болтали. Однажды мы проболтали так до самого рассвета, наблюдая, как бурлит вода между скалами. У нас никогда не было настоящего свидания. Но позже стало ясно, что в хижине возле ручья Дракона произошло что-то важное. Нам не требовались слова, чтобы понять это. И это важное росло и ширилось в наших сердцах. Мы даже за руки не держались, но ощущали себя единым целым. Однажды поздно вечером Мико начал бросать в мое окно камушки. Когда я спустилась, он сказал:

– Мне вдруг очень захотелось домой, поэтому я решил, что мне не помешает поговорить с «девчонкой из соседнего дома». И мы снова проговорили всю ночь, пока небо не подернулось серой дымкой. Мы говорили о том, что грядет интернатура. Он хотел отправиться на Северо-Западное побережье, в Вашингтон или в Орегон.

– Только представь себе перелет в далекое место, где твоей помощи ждут дети, и именно от тебя зависит их спасение, их своевременная госпитализация. Это было бы здорово. Я знаю, что лечение ангины или избавление человека от боли в спине только кажется легким делом.

Я понимала, о чем он говорит, потому что полностью разделяла его взгляды.

Мико рассказал мне о том, что провел половину жизни неподалеку от Бостона, поэтому хотел увидеть другое побережье океана. И это тоже я могла понять. После таких длинных ночей я обычно просыпалась с головной болью, ощущая себя так, будто меня огрели по голове бейсбольной битой. Но моя успеваемость от этого не страдала.

Следующей весной он получил распределение в клинику Харборвью, которую выбрал сам. Мне он сообщил об этом первой. Я была очень счастлива за Мико, но при этом ощущала себя самой несчастной, потому что год, который мне оставался до окончания вуза, я проведу без него.

Я прочла себе штук сто лекций, убеждая себя в том, что я, Ронни Свои, не должна переживать по поводу таких вещей. «Ты ведь все равно никуда не ходишь, ни с кем не гуляешь, – говорила я себе. – Все закончилось отлично и лучшего друга тебе не найти». Но тут же в голову мне закрадывалась мысль о том, что я могла бы подать документы в Вашингтонский медицинский институт. Раньше я не рассматривала такой вариант, считая, что должна отправиться в Йелль. Йелль! Да бросьте! Мико и Ронни – просто друзья. Ну, не совсем друзья. Никто из нас не стал поддаваться искушению, никто не стал потакать своим чувствам – мы решительно их отмели по миллиону разных причин. Затем однажды вечером Мико крикнул, чтобы я открыла окно в комнате.

– У меня тут есть камушек, я хочу, чтобы ты поймала его! Помнишь? Ты ведь всегда была девочкой с руками баскетболистки!

Тот камушек, который упал мне прямо в руки, оказался бриллиантовым кольцом в платиновой оправе. Я сбежала вниз по ступенькам и прыгнула в объятия Мико.

– Думаю, что дело можно считать решенным, – проговорил он.

– Как романтично, – вздохнула я, после того как мы поцеловались. Я чувствовала, как мы оба словно освободились от груза. – Мне это напомнило то, как я впервые поймала окуня. Нет, наверное, тогда это было более романтично.

– Ронни, – сказал он, вытаскивая шпильки из моих волос, и они рассыпались по моим плечам, лаская его руки. – Ты ведь прекрасно знала, что парни никогда не забывают свою первую рыжеволосую любовь.

– Ага, значит, мы просто говорим о страсти, – прошептала я, целуя его снова и снова.

– Кто говорит о страсти? Я влюблен в девчонку из соседнего дома.

Он страшно разозлился, когда я бросила его и помчалась наверх, чтобы поскорее позвонить Клэр. Мне было всего двадцать лет.

Спустя два года мы поженились в храме у нас дома, потом полетели в Кейп, где провели медовый месяц, и я снова отправилась на занятия. Моя свекровь уставила все комнаты белыми розами и жасмином. Я закрываю глаза, и в моей памяти всплывает дурманящий аромат тех дней. Спустя годы я могу восстановить малейшие детали, только коснувшись плеча спящего Мико. Над нашей кроватью висит одна черно-белая фотография: я в свадебном платье моей бабушки и Мико в сером костюме. Мы смотрим друг на друга и смеемся, как будто только что выиграли олимпийскую медаль. Именно так мы себя и чувствовали.

Время до окончания учебы казалось мне ужасающе долгим. Мико заставлял меня переживать жизнь во всей ее полноте, и тех уикендов, которые мы проводили вместе, было мало. Иногда я боялась отправляться на встречу с ним, которая сулила две бессонные ночи. Я начинала скучать по нему еще до того, как садилась на самолет. Мы как будто были женаты, но и не женаты одновременно. Когда мои родители учились в университете, они переживали совсем другую историю. Однажды, когда ко мне приехала мама, я спросила у нее, что она думала о нашем с Мико будущем. Она сказала, что надеялась на то, что мы будем вместе. Я была искренне удивлена.

– Но ведь он тогда был католиком.

– Любовь выше границ, – ответила она. – Я молилась о том, чтобы она направила вас на путь истинный. Я очень хотела, чтобы тебе было даровано счастье, ведь ты не знала его, когда была ребенком.

Она обняла меня, и я прильнула к ее плечу.

– Ронни, все пройдет со временем. Ты преодолеешь все печали, все трудности, потому что ты самый целеустремленный человек в мире.

Естественно, я подала документы в Вашингтонский медицинский институт. Я так молилась, словно от этого зависела моя жизнь. Меня приняли. Получив подтверждение, я послала Мико на работу красный и серебряный шары в виде сердца. Все подумали, что у него день рождения. Позже, вечером, разговаривая со мной по телефону, он сказал, что напряжение, которое он испытывал, исчезло без следа.

Мы нашли квартиру, которая представляла собой одну большую комнату. Это был переоборудованный чердак с многочисленными нишами в стенах для кухонных шкафчиков. Спальня немного напоминала спальню в доме миссис Дезмонд. Хотя эту квартиру трудно было назвать роскошной, открывавшийся из окна вид делал ее именно такой. Мы задрапировали углы, так что получились дополнительные ниши, которые мы приспособили под шкафы. Вся комната была уставлена полками с книгами. Мы выкрасили книжные стойки так, чтобы они гармонировали с голубой стеной. Потом купили стеклянную мебель, чтобы создать большее световое пространство. Одна стена была голубой, на ней висели фотографии, сделанные моим отцом. Это были снимки цветов и горных лугов. На одну полку мы поставили молочно-белую вазу, изготовленную моей мамой. Узкое горлышко вазы было украшено витиеватым рисунком. Мама подарила ее нам на свадьбу. Кухня была настолько маленькой, что я не смогла бы вытянуть руки в стороны, если бы стала в центре. Но пространство словно расширялось, когда к нам приходили друзья и включали нашу мощную стереосистему на полную громкость. Ванная была в таком же стиле, который я помнила по Сан-Диего. Я погружалась в ванну так, что из воды торчал только кончик моего носа. К концу дня у меня гудели ноги от усталости, особенно после того как стало ясно, что у нас с Мико скоро будет ребенок. Эту беременность трудно было назвать запланированной, но мы и не особенно предохранялись, положившись на судьбу. Чужое осуждение нас не касалось, и, о чудо! Наш союз был благословенным, как и наша свадьба.

Доктор Сассинелли предложил купить нам дом или хотя бы оплачивать аренду большой квартиры с тремя спальнями. Но мы хотели взять все заботы на себя, ведь родители Мико оплатили нашу учебу. Мы просто задрапировали еще один угол, благодаря чему получилась еще одна крошечная комната. На стенах мы нарисовали лиловые и желтые горошинки. И стали ждать появления младенца, с которым, как все думали, мы повременим. Родители хотели, чтобы я взяла на год академический отпуск по уходу за ребенком, но я видела, что другие женщины успевают и следить за малышами, и учиться. Значит, и я могла бы. Так и получилось, хотя временами мне казалось, что я погружаюсь в мокрый песок.

Ни мои, ни его родители не смогли прибыть к рождению внучки, потому что малышка решила удивить нас, появившись на свет на несколько недель раньше положенного. Честно говоря, мы проявили себя эгоистами и порадовались этому. Я ощутила первые схватки, когда мы были в кино, но мы дождались конца фильма и только после этого отправились в Харборвью.

Мико был страшно горд тем, что его ребенок родился в «его» клинике, где к нам обоим обращались не иначе как «доктор Сассинелли». Я хотела, чтобы вызвали акушерку, но Мико был незаменим. При схватках рекомендуется «визуализировать» какие-нибудь прекрасные виды, чтобы не поддаться искушению вцепиться кому-то в лицо. Никто не сумел бы помочь мне лучше, чем парень, знавший меня всю жизнь, не так ли? Он знал родные мне места, он знал мое сердце. Когда боль усиливалась, он просто крепче сжимал мою руку, пересказывая историю нашего первого поцелуя, когда я упала с Джейд и поранила руку. Он вспоминал вечер в той крепости, когда мы впервые поняли, что влюблены. Он сказал, что научит нашего ребенка кататься на лыжах и плавать, а еще ездить на велосипеде и на лошади. Он даже заставил меня рассмеяться, сообщив, что уже купил сидр, чтобы отпраздновать рождение будущего ребенка со своей не признающей алкоголя женой. Итальянец по происхождению, Мико умел быть нежным и деликатным. Он умел очаровывать и пользовался большим успехом у пациенток, особенно у пожилых леди. Он умел создать комфортную обстановку для каждого. Я всегда знала, что под маской беспечности в нем скрываются сильные и глубокие эмоции. В тот вечер, когда наша девочка появилась на свет, мы были в палате одни, не считая доктора и медсестры. Мико сначала смеялся, а потом стал рыдать, как маленький мальчик. Тот момент открыл нам какой-то особый путь к сердцам друг друга. Наш брак словно вышел на новый уровень. Мы стали близки, как никогда. Я знаю, что все это звучит высокопарно и банально, но ведь в жизни не часто случаются моменты, когда человеку дано переживать такие мощные по накалу страстей чувства.

С того вечера в мою палату начали присылать букеты. Они прибывали в режиме «нон-стоп»: от Клэр, от родителей, от моей подруги Эммы и ее мужа, от моих кузин. Коллеги Мико заскакивали каждый час, чтобы хлопнуть его по спине и сказать, что малышка его копия (это было неправдой). Время, которое оставалось у нас для сна, мы провели вместе на тесной кровати, с дочкой между нами. Уже через день мы отправились домой. Может, это была просто игра гормонов, но я ощущала себя особой королевских кровей, когда лежала на кровати. На следующее утро прибыла мама. Она настаивала, что должна помочь мне. Мама делала мои любимые десерты. Я с удовольствием принимала ее заботу, потому что только она могла приготовить такой суп-пюре с кукурузной мукой. Я чувствовала себя даже не принцессой – царевной. Наверное, все молодые мамы в момент счастья испытывают такие же чувства. Мы были счастливы. Мы до сих пор счастливы.

Я не знала, что буду столь осыпана милостями, ведь моя душа долгое время умирала от боли. Но не думаю, что я стала от этого Хуже. Я никогда не узнаю, могла ли я испытать большее счастье, не произойди в моей жизни той ужасной трагедии. Это моя судьба, и ее не перепишешь заново, я знаю точно. В моей работе приходится сталкиваться с такими вещами, от которых другая, например моя кузина Бриджет, убежала бы с громким криком. Конечно, я всегда буду ощущать себя счастливой «вопреки». Так сложилось. Но, слава Богу, я жила с мужчиной, которому не понадобится все это объяснять, потому что ему это известно.