Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Чужая вина

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Монк Карин / Чужая вина - Чтение (стр. 10)
Автор: Монк Карин
Жанр: Исторические любовные романы

 

 


— Конечно, нет.

— Тогда что заставило ее вести себя столь якобы нетипичным для нее образом?

Хейдон с беспокойством наблюдал, как Женевьева пытается найти единственно верный ответ. Если она признается, что попала в отчаянную финансовую ситуацию и дети старались ей помочь, суд немедленно пожелает убедиться в ее возможности содержать стольких подопечных. Но, если она ответит, что не знает, почему Шарлотта участвовала в нападении на мистера Инграма, это подтвердит предположение, что в девочке есть нечто изначально порочное, особенно учитывая то, что о ней хорошо заботились и обеспечивали всем необходимым.

— Шарлотта считала, что она помогает мне… — неуверенно начала Женевьева.

— Воруя?

— Она ничего не украла…

— Ну-ну, миссис Блейк, не будем играть словами. Обвиняемая находилась среди шайки воров, которые похитили драгоценности из магазина мистера Инграма, нанеся при этом магазину ущерб в размере нескольких сотен фунтов. Тот факт, что во время ареста при ней не оказалось украденных вещей, едва ли имеет значение. Вы говорите, что она таким образом пыталась помочь вам?

Женевьева медлила с ответом.

— Я так думаю, — сказала она наконец.

— Понятно. Прошу прощения, миссис Блейк, если этот вопрос покажется вам дерзким, но, мне кажется, суду следует знать, не переживаете ли вы определенный финансовый кризис.

— Я в состоянии содержать моих подопечных, — спокойно заверила его Женевьева.

— Тогда вы должны признать, что у обвиняемой не было никакой нужды грабить магазин мистера Инграма, и, следовательно, она действовала, побуждаемая собственными порочными инстинктами, которые вы, несмотря на все ваши старания, не смогли обуздать, — заключил прокурор.

— Это неправда!

— У меня больше нет вопросов, ваша честь.

— Но то, что он говорит, ложь!.. — не могла успокоиться Женевьева.

— Миссис Блейк, вы уже дали показания, — прервал шериф. — Можете вернуться на свое место.

Женевьева заставила себя сдержаться и не вспылить, не устроить истерику. Она не хотела, чтобы Шарлотта решила, будто все пропало. А девочка, разумеется, так бы и подумала, если бы увидела, как Женевьева кричит или плачет в зале суда. Ободряюще улыбнувшись Шарлотте, она медленно направилась к своему месту рядом с Хейдоном.

Шериф изучал лежащие перед ним бумаги не более минуты, прежде чем вынести вердикт.

— Поскольку не может быть никаких сомнений в участии подсудимой в вышеупомянутой краже, я признаю ее виновной в совершенном преступлении. Остается определить меру наказания. Кажется неоспоримым, что, несмотря на все усилия миссис Блейк направить ее на путь добра и законопослушания, обвиняемая не смогла преодолеть врожденную тягу к воровству. Следовательно, для ее же блага и с целью дать ей возможность исправиться я приговариваю Шарлотту Макколлам к шестидесяти дням тюремного заключения и четырем годам пребывания в исправительной школе в Глазго.

— Нет! — крикнула Женевьева. — Вы должны меня выслушать…

— Уведите обвиняемую, чтобы мы могли заняться следующим делом, — сказал шериф, отодвигая документы. Ему не терпелось выпить чаю.

Шарлотта смотрела на Женевьеву. В ее огромных карих глазах застыл страх.

— Женевьева…

— Все в порядке, Шарлотта, — отозвалась Женевьева, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, хотя ее также охватил ужас. — Все будет хорошо.

Шарлотта молча кивнула. В этом жесте ощущались любовь, печаль и отвага.

Повернувшись, она позволила увести себя. Женевьева, вцепившись в руку Хейдона, с тоской смотрела ей вслед.

Глава 9

Начальник тюрьмы Томпсон с удивлением оторвал взгляд от тарелки с копченой лососиной, когда к нему в столовую вошел Хейдон.

— Простите, что прерываю ваш завтрак, мадам, — извинился Хейдон, отвесив изящный поклон супруге Томпсона, — но дело слишком серьезное и не терпит отлагательств. Надеюсь, вы примете мои искренние извинения за то, что я лишу мистера Томпсона вашего очаровательного общества в столь ранний час.

Дженет Томпсон была маленькой толстой женщиной. Она походила на дыню с головой и коротенькими ножками. Лицо ее выражало постоянное неодобрение, вошедшее в привычку этой добродетельной матроны. В качестве жены начальника тюрьмы она находила достаточно поводов смотреть на окружающих свысока, и только глубокие религиозные убеждения позволяли ей испытывать какую-то надежду на будущее человечества в целом. Как особа прагматичная, миссис Томпсон давно научилась воспринимать отсутствие внешней привлекательности, свой брачный союз и жизнь в тюрьме как ниспосланные богом испытания, за которые она будет соответственным образом вознаграждена в ином мире.

Ее строгие моральные устои не означали, однако, неуязвимости для лести, тем более исходящей из уст такого красивого мужчины.

— Очень рада с вами познакомиться, мистер Блейк, — промурлыкала она, когда Хейдон коснулся губами ее пухлой руки.

— Это удовольствие взаимно, мадам, — заверил ее Хейдон.

— Я очень сожалею о том, что произошло с подопечной вашей супруги, — продолжала миссис Томпсон, придав лицу огорченное выражение. — Я разговаривала с Шарлоттой после ее возвращения в нашу тюрьму и нашла ее по-прежнему славной девочкой. Хотя нравственный уровень ее отца просто ужасен. Проведя почти всю жизнь вблизи от тех, кто сбился с пути истинного, я поняла, что проявление милосердия не способно обуздать наследственные дурные инстинкты. «Праведные будут благоденствовать вечно, а дети грешников будут отвергнуты». Хотя усилия вашей жены достойны всяческих похвал.

— Благодарю вас. — Хейдон едва удержался от совета держать свои теории о врожденных дурных инстинктах при себе. — Мы с женой твердо верим, что детям изначально свойственны только хорошие качества, и до сих пор не были разочарованы. К чести вашего супруга, он проявил мудрость и сострадание, предоставив этих бедных детей заботам моей жены, не ища при этом иной награды, кроме облегчения их участи. Должно быть, прекрасно делить жизнь с таким бескорыстным человеком. — В голосе Хейдона звучали нотки презрения, впрочем, полностью ускользнувшие от внимания миссис Томпсон.

— В самом деле, — согласилась она, довольная тем, что такой хорошо воспитанный и, очевидно, высокоморальный джентльмен одобряет поведение ее супруга. — Конечно, мы с мужем далеко не богаты, мистер Блейк, но бог возложил на нас трудную задачу пытаться помочь этим бедным грешникам найти путь к праведности. «Веруйте в господа и творите добро — тогда вы будете обитать на земле в довольстве. Ищите радость в господе, и он дарует вам то, что желают сердца ваши». Наше величайшее достояние — работа, которую выполняет мой муж, и заслуженное нами уважение.

— Восхитительная философия, — одобрил Хейдон. — Остается лишь надеяться, что не произойдет ничего такого, что сведет на нет эго уважение. Нет ничего хуже, чем видеть, как плоды ваших трудов идут насмарку.

Миссис Томпсон позволила себе озадаченно улыбнуться.

— Что вы имеете в виду, сэр?

— Я уверен, что мистер Блейк всего лишь размышляет вслух на отвлеченные темы, — поспешно вмешался начальник тюрьмы. — Не так ли, мистер Блейк?

— У вас здесь имеются недурные вещицы, мистер Томпсон, — заметил Хейдон, не отвечая на вопрос. Он посмотрел на великолепные золотые часы, стоящие на каминной полке. — Превосходное антикварное изделие — кажется, швейцарское. По-моему, это начало восемнадцатого столетия. Фамильная ценность?

— Конечно, нет, — ответила миссис Томпсон. — Скажу вам с гордостью, что и я, и мой муж весьма скромного происхождения. Эти часы муж купил в прошлом году, когда мы ездили в Эдинбург.

Хейдон поднял брови.

— Как интересно!

Томпсон отодвинул тарелку с лососиной.

— Надеюсь, ты извинишь нас, дорогая? Ведь мистер Блейк сказал, что хочет обсудить со мной какое-то важное дело.

— Обещаю не задерживать вашего супруга надолго. — Хейдон галантно помог миссис Томпсон подняться со стула. — Будучи новобрачным, я хорошо понимаю, как мучительно тянется время в отсутствие очаровательной жены.

Миссис Томпсон покраснела, словно юная девушка.

— Надеюсь, вы доставите нам удовольствие, посетив нас вновь. Желаю вам доброго дня, сэр.

— Возьмите пальто и шляпу, — распорядился Хейдон, как только они остались вдвоем. — Мы отправляемся к шерифу Троттеру.

Начальник тюрьмы затеребил бороду.

— Зачем?

— Вы поддержите мою просьбу о пересмотре его вчерашнего решения отправить мою одиннадцатилетнюю дочь в тюрьму и исправительную школу. Вы заверите шерифа, что за все время вашей работы у вас никогда не было более образцовой заключенной. Вы скажете, что испытываете особый интерес к делу Шарлотты, так как знаете ее лично, с тех пор как она впервые попала к вам в тюрьму год назад, и изумлены огромными положительными изменениями, происшедшими с девочкой после того, как поручили ее нежным заботам моей жены. Далее вы добавите, что Шарлотта — образец скромности и послушания и что, учитывая эти качества в сочетании с плачевным состоянием ее здоровья, вы не можете со спокойной совестью смотреть на возвращение девочки в тюрьму. Вы признаетесь, что там холодно, сыро и грязно и что Шарлотта рискует заболеть и, может быть, даже погибнуть, проведя в камере хотя бы еще одну ночь. Заодно объясните, что если она умрет, то его, а не вас будут считать ответственным за это.

Томпсон уставился на него, выпучив глаза.

— Я не могу этого сделать! — возмущенно сказал он.

— Можете и сделаете, — свирепым тоном отозвался Хейдон. — А если к концу нашего разговора с шерифом вам не удастся убедить его изменить приговор и вернуть Шарлотту под опеку семьи, я отправлюсь прямиком в редакцию газеты и заявлю им о необходимости немедленного и тщательного расследования положения в тюрьме. Я расскажу об издевательствах над заключенными, о том, что надзиратель Симс избивает их, о тухлой воде, о пище, от которой отказались бы собаки, завшивленной тюремной одежде и одеялах. Уверяю вас, я найду, что рассказать им. Знаете, я довольно красноречив и весьма убедителен, особенно если затронуты мои интересы.

— Вам никто не поверит, — упорствовал мистер Томпсон, впрочем, уверенность его была значительно поколеблена.

— У меня имеется отчет из первых рук. Джек всего пару недель назад пребывал в вашей зловонной клоаке и рассказал нам о ней все со всеми ужасающими подробностями.

— У меня самая современная тюрьма, — Томпсон не желал сдаваться. — Да будет вам известно, что она содержится в соответствии с рекомендациями инспектора по тюрьмам Шотландии!

— Тогда вы не станете возражать, если газета сегодня же проведет расследование, включая тщательный анализ финансовых документов. — Хейдон взял со стола изящный серебряный нож и стал вертеть его в руках. — Думаю, жителей Инверэри может заинтересовать размер вашего жалованья и то, каким образом вы можете позволить себе приобретение столь дорогих вещей. У моей жены имеются на этот счет любопытные предположения, и я сочту себя обязанным поделиться ими с шерифом Троттером и тюремным советом, если Шарлотта к концу дня не вернется домой.

Томпсон побледнел.

— Если вы только позволите мне взять пальто, мистер Блейк, я буду счастлив выразить шерифу Троттеру мое сугубо положительное мнение о вашей дочери. Тюрьма едва в состоянии содержать заключенных, уже находящихся в ее стенах, и, безусловно, не является подходящим местом для юной леди слабого здоровья. — Он положил салфетку возле тарелки с лососиной и поднялся.

Хейдон удовлетворенно кивнул.


Женевьева отложила перо и прикрыла рукой глаза.

Плачем ничего не добьешься, напомнила она себе, зато можно все потерять, позволив себе тратить драгоценное время на то, чтобы сидеть и проливать слезы. В сотый раз вытерев глаза мокрым носовым платком, Женевьева окунула перо в чернильницу, намереваясь закончить письмо королеве Виктории, в котором она умоляла ее, как женщину и мать, проявить милосердие к Шарлотте. Женевьева уже написала взволнованные послания шерифу Троттеру и премьер-министру, виконту Палмерстону. Она понимала всю ничтожность шансов, что ее величество когда-либо прочтет ее письмо, но собиралась писать ей ежедневно. Когда-нибудь кому-то из министров или секретарей придется привлечь внимание королевы к этому делу. Любая мать пришла бы в ужас, узнав, что ребенка отправили в тюрьму за незначительное преступление. А может быть, королева считает, что дети из низших сословий, вступающие в конфликт с законом, причина всех бед этого мира и лучше держать их в мрачных тюрьмах, дабы все остальные могли спокойно заниматься своими делами?

Предательские слезы ручьем хлынули из глаз, превращая текст послания в неразборчивые чернильные пятна.

В дверь постучали.

— Пожалуйста, уйдите. — Женевьева постаралась, чтобы в голосе у нее не звучали истерические нотки. Дети зависели от ее выдержки и уверенности — она не могла предстать перед ними в таком состоянии.

— Мне нужно поговорить с вами, Женевьева, — голос Хейдона был настойчивым. — Это очень важно.

Женевьева судорожно глотнула и приложила к глазам скомканный платок. Она не хотела видеть ни Хейдона, ни кого-либо другого. Почему они не могут этого понять? Весь день Юнис, Дорин и Оливер стучали к ней в дверь, приносили подносы и умоляли спуститься и поесть. Как она может выпить даже стакан воды, зная, что Шарлотту кормят в камере всякой гадостью? Женевьева не хотела ни с кем разговаривать. Никто не мог ничего сказать или сделать, чтобы облегчить терзающую ее душевную боль.

— Пожалуйста, уйдите, — повторила она.

— Боюсь, что это невозможно, Женевьева. Откройте дверь.

— Я плохо себя чувствую. Оставьте меня в покое. Последовала пауза. И вдруг дверь начала открываться. Без ее разрешения?! Ну уж нет.

Женевьева резко повернулась, намереваясь крикнуть, чтобы Хейдон убирался прочь. Неужели он такой жестокий и бесчувственный, что не может выполнить простую просьбу и позволить ей страдать в одиночестве?

Внезапно она увидела в дверном проеме Шарлотту. Девочка неуверенно улыбалась, словно не зная, будет ли рада Женевьева ее возвращению.

С громким криком Женевьева бросилась к Шарлотте и прижала ее к себе, целуя щеки, лоб, волосы, словно желая убедиться, что бедняжка цела и невредима. Джейми, Аннабелл, Грейс и Саймон — все разом радостно вопили, выбежав из укрытия в коридоре.

— Сюрприз, Женевьева!

— Разве ты не рада теперь, что Хейдон все-таки открыл дверь?

— Ты ведь говорила нам, что Шарлотта вернется, и вот она дома!

— Может, дашь ей снять пальто и шляпу?

— Почему ты плачешь?

Зарывшись лицом в волосы Шарлотты, Женевьева громко всхлипывала. Дети недоуменно наблюдали за ней, не понимая ее горя в тот момент, когда следовало радоваться. Только Шарлотта все поняла — она тоже заплакала, и звуки их рыданий одержали верх над бурным весельем остальных детей, которое они предвкушали, прячась на лестнице.

— Пошли, ребята, — сказала Юнис, вытирая глаза краем передника. — Пускай мисс Женевьева и Шарлотта побудут немного вдвоем.

Дорин громко высморкалась.

— В кухне вас ждут вкусные лепешки.

— А может, вам лучше прогуляться? — неуверенно предложил Оливер.

— Нет. — Женевьева покачала головой. — Я хочу, чтобы мои дети были со мной.

Она раскрыла объятия, и дети подбежали к ней и Шарлотте. Женевьева обнимала и целовала их всех, обещая себе, что больше никогда не выпустит никого из поля зрения.

Только когда Оливер закрыл дверь, она внезапно осознала, что Джека нет среди них и Хейдон тоже молча ускользнул, странным образом заставив ее ощущать пустоту в своем шумном многочисленном семействе.


Ночь простерла над домом бархатные крылья. Женевьева поднялась наверх, держа в руках свечу. Дети мирно спали в своих кроватях, и то же самое, судя по храпу, приветствовавшему ее на третьем этаже, относилось к Оливеру, Юнис и Дорин. Женевьева остановилась у двери спальни Хейдона и прислушалась, ежась в холодном ночном воздухе. Она ничего не услышала и не знала, радоваться этому или нет. Если бы он храпел, она могла бы спуститься в свою комнату, решив, что поговорит с ним в другой раз, но молчание казалось ей оглушительным, как раскаты грома. Женевьева не сомневалась, что Хейдон не спит и знает, что она стоит за дверью. Поколебавшись, она постучала.

Дверь сразу же открылась. Хейдон предстал перед ней обнаженным по пояс. Плед был небрежно обмотан вокруг его бедер. Мерцающее пламя свечи и тени зимней ночи играли на его мускулистых плечах и груди. Хейдон молча смотрел на Женевьеву — его лицо не выражало удивления, как будто он ожидал ее прихода.

При виде Хейдона смелость покинула Женевьеву. С трудом удержавшись от желания уйти, она плотнее закуталась в мягкую шерстяную шаль, проскользнула в комнату и поставила свечу на столик у кровати.

В углу стоял платяной шкаф с неплотно закрытой дверцей. Дорин все время просила Оливера починить ее, но у него никак руки не доходили. В шкафу аккуратно висели костюмы и рубашки. Юнис и Дорин постарались снабдить Хейдона подобающим гардеробом.

В другом углу удобно расположился низкий умывальник, явно нуждающийся в покраске. Надтреснутый кувшин и таз были аляповато разрисованы крупными красными розами. Одним словом, комната была вполне во вкусе Дорин, но Хейдону, должно быть, здесь тесновато. Маркиз Рэдмонд, несомненно, привык к простору и роскоши, а здесь ему приходилось спать в комнате служанки, где не было даже стула. Женевьева поежилась от холода, камин в комнате отсутствовал.

— Вы дрожите, — заметил Хейдон, беря с кровати еще один плед.

Женевьева затаила дыхание, когда его руки коснулись ее плеч. Шерсть пледа хранила тепло тела Хейдона, и она поняла, что перед самым ее приходом он лежал обнаженным, укрывшись как раз этим пледом. Ощущение казалось шокирующе интимным, но в то же время успокаивающим. Не делая попытки сбросить плед, Женевьева отступила в дальний угол, где почувствовала себя в относительной безопасности. Она сама не знала, кого больше боится — Хейдона или самое себя.

Хейдон не мог представить, что побудило Женевьеву явиться к нему среди ночи. На ней были лишь тонкая ночная рубашка и шаль. Что-то ее беспокоило. Он знал, как она страдала последние несколько дней, и, хотя Шарлотта вернулась целой и невредимой, волнение еще не улеглось. Хейдон поклялся себе, что будет держаться от Женевьевы на подобающем расстоянии, но каждый клочок его кожи помнил об их страстном поцелуе. Ему хотелось сорвать с нее рубашку и покрыть поцелуями все ее тело. Он корил себя за столь низкие желания, но избавиться от них не мог.

— Никто еще никогда не поддержал меня, — еле слышно произнесла Женевьева, словно собственный голос причинял ей боль.

Хейдон ничего не сказал.

Она судорожно глотнула, пытаясь найти нужные слова.

— Целые восемь лет я в одиночку боролась за свою семью, стараясь накормить и одеть их, дать им образование и заставить почувствовать, что они любимы и достойны любви. — Ее голос дрогнул. — И всюду меня подстерегали ловушки.

Хейдон мог легко вообразить эти ловушки. Постоянная угроза детских болезней, нескончаемые поиски денег, презрение окружающих.

— Думаю, большинство здешних жителей всегда хотели, чтобы я потерпела неудачу, — с горечью продолжала Женевьева. — Конечно, они не высказывали вслух столь немилосердные мысли, но не сомневались, что меня ждет поражение. Все были уверены, что, учитывая происхождение моих детей, их порочные наклонности неизбежно одержат верх. Вот почему все были рады отправить Шарлотту назад в тюрьму. Ведь сбывались их предсказания! Они же говорили, и они оказались правы. Большинство жителей Инверэри, безусловно, верили, что девочка это заслужила и ее, безусловно, лучше и безопаснее запереть вместе с такими же порочными и неисправимыми натурами. Но вы этому не поверили. — Она смотрела на Хейдона так, словно видела его впервые. — Вы ведь могли погибнуть. Стоило Томпсону, надзирателю Симсу или какому-нибудь клерку в зале суда узнать вас, и вы бы снова оказались в тюрьме, а вечером — на виселице.

Ее взгляд, казалось, стремился проникнуть сквозь внешнее спокойствие Хейдона, узнать, каков он на самом деле. Женевьева натянула плед, чтобы сильнее ощутить его запах.

— Почему? — чуть слышно прошептала она.

На этот простой вопрос ответить было нелегко. Хейдон не был уверен, что сам толком понимает свои действия. Он знал только то, что не мог вынести мысли о пребывании Шарлотты в тюрьме хотя бы еще один день. Если бы начальник и шериф не освободили девочку, Хейдон отправился бы в тюрьму и выкрал ее, не задумываясь о последствиях. Он очень привязался к Шарлотте. Он хотел ее защитить, но знал, что это не единственная причина его поступка. Решающую роль сыграла память о его бедной дочери Эммалайн. Но Хейдон не мог признаться в этом Женевьеве. Она казалась настолько чистой и бескорыстной, что наверняка почувствовала бы к нему презрение, узнав, как он был труслив и эгоистичен.

Женевьева молча смотрела на него. Хейдону стало не по себе под этим пристальным взглядом. Он понимал, что девушка может испытывать вполне естественное любопытство или даже считать, что имеет право знать о нем все. В конце концов она рисковала собой и своей семьей, чтобы защитить его. Но ему не хотелось, чтобы его постыдные тайны вытаскивали на свет божий. Хейдон стремился выглядеть в ее глазах, конечно, не безгрешным, что было и невозможно, но по крайней мере способным на поступки, вызванные желанием помочь другим. Помимо этого существовало лишь одно объяснение его действий. Невероятно простое и в то же время такое сложное, что он едва осмеливался признаваться в нем даже самому себе. Но сейчас Хейдон внезапно почувствовал, что больше не в силах это скрывать, каким бы мрачным и безысходным ни было его прошлое, настоящее и будущее.

— Я сделал это ради вас, Женевьева.

Ее глаза расширились. «Конечно, — думала она, — сейчас он добавит, что поступил так из чувства долга, искупая все те тревоги и беспокойства, которые мне пришлось пережить ради него, и что теперь мы в расчете».

Но он ничего не сказал.

Именно это молчание и сокрушило ту стену, которую Женевьева так тщательно воздвигла вокруг своего сердца. Человек вроде Чарлза пустился бы в нескончаемые разглагольствования о том, какими теперь должны стать их отношения. Он бы ожидал своего рода воздаяния — разумеется, не денежного. Такого долга благодарности ей бы не удалось выплатить до конца дней, как бы она ни старалась. Но Хейдон просто молчал, и это странным образом делало его неуязвимым. Казалось, будто он открыл перед ней самую потайную часть своей души и теперь ждал, будет ли она обращаться с ней бережно или же безжалостно растопчет.

Женевьеву охватило непреодолимое желание. Она хотела объятий, поцелуев и ласк Хейдона. Она внезапно ощутила холодный воздух, от которого не спасала тонкая ночная рубашка, кажущиеся ледяными половицы под босыми ногами. Восемь лет Женевьева провела среди детей и взрослых, которые нуждались в ней, ожидая, что она научит их быть сильными и научит защищаться от окружающего мира, словно вознамерившегося стереть их в порошок. Но только теперь, заглянув в сердце Хейдона, Женевьева поняла, насколько она сама одинока и беззащитна.

Подбежав к Хейдону, Женевьева обняла его и прижалась губами к его губам.

Со стоном Хейдон обхватил руками ее хрупкую фигурку. Плед, обмотанный вокруг бедер, соскользнул на пол. Шаль и плед Женевьевы отправились следом. Лишь прозрачная ночная рубашка прикрывала ее тело. Хейдон попытался расстегнуть ее, но страсть сделала его пальцы неловкими. Маленькие пуговички наотрез отказывались подчиняться. Рыча от нетерпения, он разорвал ткань, и рубашка, шурша, заскользила вниз по шелковистой коже Женевьевы.

Подняв девушку на руки, Хейдон положил ее на узкую кровать, покрывая поцелуями ее тело, лаская ее молочно-белую кожу. Он напоминал себе, что она девственница и ему следует быть осторожным, но, чувствуя, как ее ногти впиваются ему в плечи, а ноги переплетаются с его ногами, понял, что не в состоянии больше медлить.

Женевьева застонала, когда Хейдон овладел ею, но продолжала прижимать его к себе. Он проникал в нее все глубже, возбуждаемый шелковыми прядями ее золотистых волос, жарким летним ароматом кожи, поистине скульптурной красотой груди, бедер и ног.

Теперь Хейдон понял, что ему не нужна никакая другая женщина, кроме Женевьевы, но им никогда не быть вместе. Он убил человека, потерял имя и не может жить здесь, не подвергая опасности ее и детей, которым она себя посвятила.

Даже если ему удастся вновь стать маркизом Рэдмондом, он все равно так эгоистичен, что никогда не будет достоин подобной женщины. Эта мысль вызывала мучительную боль. Если бы он знал о существовании Женевьевы, то, возможно, вел бы совсем иную жизнь, воздерживаясь от пьянства, азартных игр и распутства, не плодя детей, на которых не имел прав и которых не мог уберечь.

Хейдон пытался продлить счастливые мгновенья, но, чувствуя, как Женевьева извивается под ним, впиваясь ему в спину ногтями, слыша, как она отвечает полными страсти стонами на каждое его движение, он не мог больше оттягивать последний рывок…

Потом они долго лежали, боясь шевельнуться, чтобы не разрушить хрупкую связь. Но голос рассудка зазвучал вновь. О чем он только думал? Он уже произвел на свет одного никому не нужного ребенка и сейчас, вполне возможно, зачал другого. Хейдон, разумеется, не вел монашеской жизни после бурной связи с Кассандрой, но со времени смерти Эммалайн поклялся никогда не быть столь беспечным и два года следовал этому правилу. Однако сейчас он не смог заставить себя вовремя оторваться от Женевьевы.

Встав с кровати, Хейдон поднял плед, обернул его вокруг бедер, потом подошел к окну и мрачно уставился в ночную тьму, проклиная собственную глупость.

— Боже мой, Женевьева, — тихо произнес он. — Мне жаль…

Женевьеву охватил стыд. Закутавшись в плед и скрыв свое тело от взгляда Хейдона, она подняла ночную рубашку, повернулась и стала одеваться. Сегодня она показала себя во всей красе, думала Женевьева, дрожа от унижения, — распутной шлюхой. Она отдалась Хейдону, не думая о последствиях. Он не был ее мужем и никогда им не будет. Хейдон осужден за убийство, бежал из тюрьмы и покинет ее дом при первой же возможности. Даже если со временем ему удастся восстановить свои права в качестве маркиза Рэдмонда, то разве он вернется, чтобы жениться на такой женщине? Ни один мужчина, занимающий достойное положение, будучи при этом в здравом уме, не женится на бедной женщине не первой молодости, воспитывающей пять малолетних воров и незаконнорожденного сына служанки.

Женевьева хотела что-нибудь сказать, но никакие слова не могли выразить ее чувств. Хейдон сожалел о случившемся. Он сам об этом сказал. Она явилась к нему в комнату среди ночи в одной рубашке и шали. Ей хотелось поговорить с Хейдоном, понять, что вынудило его идти на такой колоссальный риск ради Шарлотты. Женевьева чувствовала необходимость сорвать покровы тайны, окутывающие человека, которого окружающие считали ее мужем. Но ведь это была не единственная причина! Страстный поцелуй несколько дней тому назад в гостиной пробудил в ней неведомые чувства. Да, она снова хотела испытать те же ощущения, несмотря на все старания запереть свое желание где-нибудь в темном уголке души. Женевьева мечтала о ласках и поцелуях Хейдона, жаждала, чтобы он наполнил ее тело своей силой…

Она подбежала к двери, открыла ее и вышла в темный и холодный коридор, оставив позади комнату, где только что вспыхнуло и угасло яркое пламя страсти.


— … Потом он вышел из тюрьмы вместе с девочкой и вернулся в дом миссис Блейк около четырех. — Мистер Тиммонс потер досаждавший ему прыщ на носу и закрыл блокнот, давая понять, что его отчет закончен. — Я оставался на улице до одиннадцати ночи, прежде чем прийти сюда. Ни мистер Блейк, ни кто-либо другой больше из дома не выходили.

Винсент Рэмзи, граф Босуэлл, задумчиво барабанил наманикюренными пальцами по крышке маленького столика. Потом он встал, вынул из кармана конверт и протянул его посетителю.

— Благодарю вас, мистер Тиммонс. Я свяжусь с вами, если мне снова понадобятся ваши услуги.

Мистер Тиммонс разинул рот при виде толстой пачки банкнотов в конверте.

— Спасибо, мистер Райт, — горячо поблагодарил он, изумленный щедростью таинственного нанимателя. — Рад быть вам полезным! Если нужно сделать что-нибудь еще — может быть, завтра снова понаблюдать за домом мистера Блейка…

Винсент открыл дверь комнаты, которую снимал в отеле, дабы льстивый маленький человечек поскорее исчез с глаз долой. Он презирал тех, кто зарабатывает на жизнь, шпионя за другими, а мистера Тиммонса не любил особенно. Одно его присутствие здесь означало вторжение в частную жизнь Винсента. Граф хорошо ему заплатил, надеясь, что тот будет помалкивать, но он был не настолько глуп, чтобы считать, будто таким образом надежно обеспечил конфиденциальность.

— Пока это все. — Пускай этот слизняк думает, что его услуги еще могут пригодиться, возможно, тогда он постарается держать язык за зубами. — Доброй ночи. — Винсент закрыл дверь, оставив мистера Тиммонса в коридоре с конвертом в руке.

Налив себе стакан безвкусного шерри, граф сделал глоток и поморщился. Он не привык пить дешевые вина, но, поселившись в Инверэри, стремился не привлекать к себе излишнего внимания. Ради этого пришлось отказаться от пристрастия к изысканным напиткам и остановиться в убогом маленьком отеле под именем мистера Элберта Райта, бизнесмена из Глазго. Якобы он направлялся на север изучать, как вырабатывают древесный уголь на холмах у берегов Тейнуилта. Винсент одевался скромно, старался не попадаться на глаза прислуге, за исключением тех моментов, когда ему подавали еду в номере или в ужасающем ресторане с грязным ковром и потрескавшейся посудой, который он считал необходимым изредка посещать. Его целью было выглядеть тихим, вежливым и абсолютно непримечательным человеком, которого забываешь, как только он уходит. Во время пребывания в Инверэри Винсент желал оставаться незамеченным настолько, чтобы никто не мог о нем вспомнить. Разумеется, за исключением пропавшего маркиза Рэдмонда.

Получив известие, что Хейдону удалось отбиться от нападавших, нанятых графом с целью убить его, Винсент пришел в ярость. Но в конце концов он утешился мыслью, что казнь через повешение — более подходящий конец для этого распутного негодяя.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17