16

Бёрье Сверд стоит под дождем в саду возле своего дома в районе Торнхаген, на нем плащ василькового цвета. Малин видит из машины, как он поднимает руку и бросает палку между яблонями в сторону выкрашенной красной краской псарни. Две овчарки с красивым, лоснящимся от влаги мехом бросаются за палкой, играют, отнимая ее друг у друга и обнажая ряды острых зубов. Бёрье высок, кончики его навощенных усов опущены книзу.

Харри останавливает машину у ворот рядом с голубым больничным автомобилем. Бигль Йерри Петерссона вскакивает с заднего сиденья и молча смотрит на собак в саду. Бёрье видит Малин и Харри, кивает им в знак приветствия, но не трогается с места.

Маленький одноэтажный дом, выкрашенный в белый цвет, выглядит ухоженным. Жена Бёрье Анна следит за этим, хотя она настолько слаба, что уже не может дышать самостоятельно. Болезнь поразила нервные волокна в легких, теперь пятидесятилетняя Анна живет только благодаря аппарату искусственного дыхания.

Собаку Петерссона они оставляют в машине. Лишь только открывают калитку, как овчарки устремляются в их сторону, но не для того чтобы наброситься, а чтобы поприветствовать. Обнюхивают, лижут, а потом возвращаются обратно в сад, не обратив никакого внимания на бигля на заднем сиденье автомобиля.

Харри и Малин направляются к Бёрье и жмут его мокрую руку.

– Как вы? – интересуется Харри.

Бёрье качает головой, глядя в сторону дома.

– Никому не пожелаю того, через что она прошла.

– Так плохо? – спрашивает Малин.

– Сейчас о ней заботятся медсестры, они приезжают четыре раза в сутки. В остальное время мы выкручиваемся сами.

– Как ты думаешь, захочет ли она после их ухода повидаться с нами?

– Нет, – отвечает Бёрье. – Думаю, сейчас ей в тягость даже мое общество. Я вижу, у вас в машине собака. Вряд ли твоя, Форс.

Малин рассказывает обо всем, что случилось, и чья это собака; спрашивает Бёрье, не мог бы он приютить ее на некоторое время, пока не найдется какой-нибудь родственник Петерссона или кто-нибудь еще, кто захотел бы взять ее себе.

Бёрье улыбается. Улыбка медленно растекается по его лицу, словно разгоняя выражение усталости и скорби.

– Сука?

– Нет, кобель, – отвечает Харри.

– Ну, тогда все в порядке, – говорит Бёрье, направляясь к машине, а собака прыгает на заднем сиденье. Минуту спустя она уже стоит, словно навытяжку, рядом с Бёрье, а овчарки обнюхивают ее со всех сторон.

– Похоже, она чувствует себя здесь как дома, – замечает Малин. – Все оказалось просто.

– Работайте, я позабочусь о собаке. Как его зовут?

– Неизвестно, – отвечает Малин. – Может, будешь звать его Йерри?

– Это может сбить его с толку, – возражает Бёрье.

– Ну, мы поехали дальше, – говорит Харри.

Бёрье кивает.

– Спасибо, что заглянули.

– Удачи, – Малин поворачивается, чтобы уйти.

Звонок раздался в четверть третьего, когда Малин и Харри парковали машину на старой автобусной стоянке. Собственно говоря, от стоянки здесь осталось не так много, теперь это место парковки, окруженное домами самых разных эпох: уродливыми лачугами постройки шестидесятых годов с фасадами, обитыми листовым железом, ухоженными строениями рубежа XIX–XX веков со скелетообразными черными деревьями на заднем плане.

Сейчас они с Харри неподалеку от квартиры родителей Малин. В этих мокрых, сырых комнатах вот уже столько лет никто не живет, тем не менее квартира многого требует. Зачем же родители сохраняют ее? Чтобы мама могла говорить своим подругам на Тенерифе, что у них есть квартира в городе? «Их лица начинают стираться из моей памяти, – думает Малин, когда раздается второй сигнал. – Мамины узкие щеки и острый нос, папины морщинки вокруг глаз и удивительно гладкий лоб. Их молчаливая любовь, что-то вроде соглашения. Как у нас с Янне? Забытая любовь, оставленная где-то на задворках памяти, в комнате, которую мы так и не удосужились запереть».

Они думают, что цветы еще не засохли. Ни одного чертова цветка не осталось в живых. Чего же они хотели, если не были дома вот уже более двух лет?

Малин выуживает телефон в кармане куртки из гортекса. Слушает, как дождь стучит по крыше автомобиля, Харри ждет рядом.

На дисплее номер Туве. Что мне сказать ей? Будет ли она огорчена, напугана? Как поговорить с ней, чтобы Харри ничего не понял?

Он все равно поймет, потому что слишком хорошо меня знает.

– Привет, Туве, я знаю, что ты звонила.

В трубке тишина.

– Я знаю, вчера все закончилось так странно, я должна была перезвонить. Но у нас здесь кое-что случилось, пришлось поработать. Папы там нет?

«Я его ударила, я ударила его», – мысленно повторяет про себя Малин.

– Я в школе, – наконец отвечает дочь. Она не огорчена и не напугана, голос звучит почти сердито. – Если ты хочешь поговорить с папой, позвони ему.

– Разумеется, ты в школе. И я могу позвонить ему, если захочу поговорить. Но если ты сегодня вечером приедешь в город, мы вместе поужинаем, хорошо?

Туве вздыхает.

– Я поеду домой, к папе.

– Ну тогда поезжай к папе.

– Да.

Туве опять замолкает. Похоже, она хочет что-то спросить, но что?

– Делай как хочешь, Туве, – соглашается Малин и понимает, что именно этого ей сейчас не стоило говорить. Нужно было сказать что-нибудь вроде: все образуется, я заберу тебя из школы, я хочу крепко обнять тебя, я буду другой, как ты себя чувствуешь, любимая дочь?

– Как ты, мама?

– Как я?

– Ладно. Заканчиваем. Сейчас у меня урок.

– О’кей, пока. Созвонимся позже. Целую.

Дождь стучит по крыше.

Харри смотрит на нее с сочувствием. Он все знает. Почти.

– Ты опять живешь в городе? Я догадался, когда забирал тебя сегодня утром.

– Приятно было вернуться домой.

– Не будь так строга к себе, Малин. Мы всего лишь люди.

Туве заканчивает разговор и оглядывает своих одноклассников, носящихся взад-вперед по коридору школы «Фолькунгаскулан». Она смотрит на высокие потолки и арочные окна, через которые из внешнего, затопленного дождем мира проникает тусклый свет. Какими маленькими и беззащитными кажутся ученики на их фоне!

Ах, мама…

Конечно, она должна была перезвонить. А о возвращении домой, к нам, она, похоже, вообще не думает. И вот злоба снова разрастается у девочки под сердцем и становится невыносимой. Мама говорила коротко и деловито, было ясно, что она хочет объясниться как можно скорее, она даже не спросила, как я себя чувствую, зачем я вообще звонила. Просто она опять хочет пить свой проклятый спирт.

Я знаю, зачем я звонила.

Я хотела, чтобы она вернулась домой, чтобы мы стояли с ней на кухне, обнимались, и я смотрела на нее.

Хватит думать об этом, Туве.

С досады она бьет себя мобильником по голове.

Хватит об этом думать.

Метрах в двадцати от нее трое рослых парней окружили маленького толстого мальчика. Туве знает, кто он. Иракец, с трудом понимающий по-шведски, и этим троим нравится его донимать. Проклятые трусы!

Ей хочется подбежать к ним и сказать, чтобы прекратили. Но они такие большие, намного больше ее самой.

В голосе мамы слышалось разочарование, когда Туве сказала, что собирается к папе. А ведь она надеялась, что и мама тоже приедет туда, хотя в глубине души знала, что так не бывает в мире взрослых, что там все страшно запутано.

А теперь парни бьют мальчика, которого зовут Аббас.

Туве кладет ручку и записную книжку на пол перед своим шкафчиком и протискивается сквозь толпу школьников к трем хулиганам. Она толкает самого длинного из них кулаком в спину и кричит: «Нашли бы вы лучше кого-нибудь другого, более подходящего вам по росту!» Аббас плачет, Туве видит это, а удивленные глупые верзилы пятятся и в страхе глазеют на нее. «Исчезните!» – кричит она, а они смотрят на нее, как на опасное животное. И тут Туве понимает, чего именно испугались парни. Они, конечно, знают о том, что случилось в Финспонге, что она пережила, и это заставляет их питать к ней уважение.

«Трусы», – думает она, обнимая Аббаса. Он маленький и мягкий. Туве представляет на его месте свою маму, которой, чтобы утешиться, достаточно ее объятий и заверений в том, что все будет хорошо.

«Квартира Акселя Фогельшё поражает роскошью, если говорить языком агентов по недвижимости, – думает Малин. – Однако все это – лишь жалкий отблеск великолепия замка Скугсо».

Один вид панелей и лоснящихся толстых ковров с замысловатым восточным узором вызывает в ней новый приступ головной боли. Настоящие и дорогие, совсем не похожие на те, с аукционов, что лежали на полу в квартире ее родителей. Потертая кожа кресел мерцает в свете хрустальных люстр и канделябров.

Перед Форс в кожаном кресле сидит мужчина с почти докуренной сигаретой в правой руке.

«Ему около семидесяти, – замечает про себя Малин, – и он правша».

Старик – само достоинство. Форс пытается вести себя спокойно, а не напрягаться, занимая оборонительную позицию, как всегда, когда ей приходится иметь дело с людьми, стоящими выше ее на социальной лестнице. Ничего не изменилось. Возможно, социал-демократам и удалось создать некую видимость равенства в этой стране, но это лишь тонкая, прозрачная и фальшивая оболочка.

Над панелями в ряд висят портреты предков Акселя Фогельшё. Властные лица, орлиные взоры. Много военных. «Все здесь свидетельствует о том, что Аксель Фогельшё осознает свое превосходство над всеми нами, остальными. Или это только мое предубеждение?» – думает Малин.

И в Швеции начала третьего тысячелетия по-прежнему чувствуется сословное неравенство. Может, даже большее, чем когда бы то ни было, поскольку якобы существует политическая воля всех уравнять. Но чего стоят эти усилия, если у бедняка не прибавится денег?

Они повторяют, что у всех у нас одинаково голубая кровь, что всем нам одинаково хорошо. Так часто, что это звучит как истина. При этом люди с деньгами все богатеют, несмотря ни на какие кризисы.

«И все наше общество пронизано этой ложью, – думает Малин. – И поэтому у человека возникает чувство, что он обманут, отвержен, что им пренебрегают. Вот и я, вероятно, в глубине души тоже ощущаю, что меня топчут ногами, а я того не замечаю.

Я лишена права голоса от рождения. А тот, кого лишили возможности говорить или не желают слушать, может прибегнуть к насилию. Я видела такое тысячу раз».

Малин смотрит на портреты на стенах гостиной Акселя Фогельшё, а потом на самого графа, дородного и краснощекого, с самодовольной, высокомерной улыбкой на лице.

Есть деньги новых богачей, вроде Петерссона, и старых, вроде Фогельшё. В чем между ними разница, собственно говоря? И что значат наследственные привилегии в современном обществе?

– Было очень мило с вашей стороны согласиться встретиться с нами, – говорит Малин, устраиваясь в невероятно удобном кожаном кресле.

Аксель Фогельшё тушит свою сигарету, его улыбка непритворно радушна.

«Он желает нам только добра, – думает Форс. – И со всеми своими привилегиями может себе это позволить».

– Разумеется, я согласился. Я знаю, зачем вы здесь. Когда услышал по радио о Петерссоне, понял, что ваш визит только вопрос времени.

Харри сидит рядом с Малин. Он собран. Даже на него подействовала естественная уверенность в себе старого графа.

– Да, у нас есть основания полагать, что он был убит. Поэтому по вполне понятным причинам мы хотели бы кое о чем вас расспросить.

– К вашим услугам.

Аксель Фогельшё наклоняется вперед, словно для того, чтобы продемонстрировать свою заинтересованность.

– Во-первых, – начинает Малин, – что вы делали сегодня ночью и рано утром?

– Вчера вечером я был у своей дочери Катарины, мы пили чай. Около десяти я ушел домой.

– А потом?

– Был дома, если это можно так назвать.

– Кто-нибудь может это подтвердить?

– С тех пор как умерла моя жена, я живу один.

– Ходят слухи, – говорит Харри, – что ваша семья обанкротилась и именно поэтому вы были вынуждены продать Скугсо Петерссону.

– И кто же распускает эти слухи?

Взгляд Акселя Фогельшё озаряется внезапной злобой, которую он тут же берет под контроль. «Плохая идея утаивать то, что известно всем», – замечает про себя Малин.

– Этого я сказать не могу, – отвечает Харри на вопрос графа.

– Пустые сплетни, – продолжает Аксель. – То, что написано в «Коррен», – вздор. Мы продали замок, потому что пришло время, он уже сыграл свою роль нашего родового гнезда. Настала новая эпоха, и прежний стиль жизни отстал от времени. Фредрик работает в Эстгётабанке, Катарина интересуется искусством – они не хотят заниматься сельским хозяйством.

«Ты лжешь», – думает Малин и вдруг вспоминает недавний разговор с Туве. Ей становится не по себе оттого, что она так холодно говорила с дочерью, не смогла преодолеть себя и так и не сказала того, что действительно было нужно. Как ты могла, Форс? Как так можно?

– То есть все прошло спокойно? – переспрашивает она Фогельшё. – И никаких проблем?

Граф продолжает, не обращая внимания на ее вопрос:

– Я никогда не встречался с Петерссоном в связи с продажей Скугсо, этим делом занимались адвокаты. Но у меня сложилось впечатление, что он из тех нуворишей, которым непременно надо жить в замке. Вероятно, он и понятия не имел, сколько это требует усилий, даже если ты достаточно богат, чтобы нанимать рабочих.

– Сколько он заплатил?

– Этого я сказать не могу.

Аксель Фогельшё улыбается, и Малин пытается понять, передразнивает ли он Харри, повторяя его фразу.

– Не понимаю, какое значение может иметь эта сумма для вашего расследования?

Малин кивает. Если потребуется, размер суммы всегда можно будет установить.

– Вы переписали имущество на своего сына?

– Нет, владельцем замка оставался я.

– Должно быть, эта сделка далась вам нелегко? – спрашивает Малин. – Ведь в Скугсо столетиями жили ваши предки.

– Пришло время, инспектор Форс. Вот и все.

– А ваши дети? Они сильно переживали?

– Вовсе нет. Они всегда рады деньгам. Я пытался приучить их к замку, но у меня ничего не вышло.

– Приучить?

– Да, хотел, чтобы кто-нибудь из них занимался Скугсо. Но им это не интересно.

– Вам здесь хорошо? – интересуется Харри, оглядывая комнату.

– Да, вполне. Я переехал сюда после того, как продал поместье. Мне здесь настолько хорошо, что я предпочел бы, чтобы сейчас меня оставили в покое, если у вас больше нет ко мне вопросов.

– Какая у вас машина?

– У меня их две. Черный «Мерседес» и красная «Тойота».

– Пока все, – Харри поднимается. – Вы не знаете, где мы могли бы найти ваших детей?

– Полагаю, у вас есть их телефоны. Позвоните им. Я понятия не имею, где они могут быть.

В прихожей Малин обращает внимание на черные резиновые сапоги, испачканные мокрой, все еще не подсохшей землей.

– Вы были в лесу? – спрашивает она Акселя Фогельшё, провожающего их до дверей.

– Нет, внизу, в парке Общества садоводов. Там сейчас такая грязь…

Лишь только успевает захлопнуться входная дверь, как Аксель Фогельшё через буфет спешит на кухню, поднимает трубку и набирает номер, который ему не без труда удается вспомнить. Ждет ответа.

Он думает о тех указаниях, которые собирается дать. Все должно быть предельно ясно, чтобы дети поняли. «Беттина, – думает он, – я хотел бы, чтобы сейчас ты была здесь. Мы могли бы действовать вместе».

1

«Супер-восемь» – формат пленки для любительской киносъемки, распространенный в 70-е годы.

2

Программа «Миллион» (шв. Miljonprogrammet) – принята риксдагом в 1965 году в целях преодоления жилищного кризиса. Предусматривала строительство в короткий срок миллиона многоквартирных домов.

3

Регулярные проверки. Антибактериальная санобработка (англ.).

4

Тридцатилетняя война (1618–1648) – один из первых общеевропейских военных конфликтов. Началась как религиозное столкновение между протестантами и католиками Германии.

5

Густав II Адольф (1594–1632) – король Швеции (1611–1632). Участвовал в Тридцатилетней войне, был убит в битве при Лютцене 6 ноября 1632 г.

6

Ютландия – датско-германский полуостров, омываемый Балтийским и Северным морями.

7

Анчер, Исаак (1899–1992) – французский живописец.

8

Киркеби, Пер (род. 1938) – датский художник, скульптор, писатель и архитектор.

9

Лен – административно-территориальная единица Швеции.

10

«Барбур» (англ. Barbour) – известный британский бренд одежды.

11

«Прада» (итал. Prada) – известная итальянская модная частная компания, дом моды и модный бренд.

12

Гортэкс (Gore-tex) – «дышащий» материал, обладающий высокой водонепроницаемостью. Производится фирмой W. L. Gore&Associates. Применяется для изготовления специальной одежды.

13

Балтазар фон Платен (1766–1829) – шведский адмирал, инженер, построивший Гёта-канал близ Линчёпинга.

14

Североамериканская Национальная хоккейная лига.

15

Матс Сундин, Петер Форсберг – знаменитые шведские хоккеисты.

16

Ламбухов – район Линчёпинга.

17

Торп – арендованный участок земли.

18

«Железная дева» – орудие пытки, представлявшее собой сделанный из железа шкаф, изнутри утыканный гвоздями, в виде женщины, одетой в костюм горожанки XVI века.

19

«Агент оранж» (англ. Agent Orange) – синтетическая смесь, применявшаяся американцами во время войны во Вьетнаме для уничтожения растительности.

20

Стонгон – река в окрестностях Линчёпинга.

21

«Коррен» – газета «Эстергёта корреспондентен».

22

Слака – поселок близ Линчёпинга.

23

Онестад – район Линчёпинга.

24

Фалу – натуральная шведская краска, применяющаяся обычно при окраске деревянных построек. Состоит из пигмента, образованного в результате минерализации медного рудника в Фалуне (Швеция). Наиболее распространенный цвет – темно-красный.

25

Хюскварна – пригород города Йончёпинга. Известен своим металлургическим заводом, основанным еще в 1689 году и производящим самую разнообразную технику.

26

Валла – район Линчёпинга.

27

Центральные шведские экономические газеты.