Действительно, бессилие высокомерно, когда чувствует поддержку властей.

Предложение Васифа Талыбова мне показалось случайным.

Он, глава Нахичеванского края, приглашал в экспедицию «Ной—2005». Звучало заманчиво, но скучновато: это все равно что отправляться искать следы ковра-самолета или сапог-скороходов. Да найдешь ли их в Азербайджане, если следы Ноя давно нашли в Армении?

Имя пророка в моем сознании, как у большинства людей, было связано с Араратом, где якобы обнаружены остатки судна, один фрагмент даже хранится среди реликвий Армянской церкви. Горячие головы, кажется, убедили общественность в том, что Ной чуть ли не армянин…

Лезть в политику мне не хотелось, и я отказался.

Но, поразмыслив, изменил свое мнение. Легенда легендой, а очень уж живуча она, значит, что-то в ней есть.

Ясно, легенда о потопе, вошедшая в Библию и Коран, несет в себе очень важную, скрытую и недоступную нам информацию. Ее исток забыт, но образы сохранились – значит, их, как буквы на странице книги Времени, можно прочитать!

Мой интерес к теме рос, потому что знал: так, по символам и легендам, ученые Индии и других бывших колоний пробивались к истокам истории своих стран. На Востоке к древним мифам у ученых самое серьезное отношение. Мифология – это реальное звено науки, она помогает понять то, что вроде исчезло, по крайней мере основательно забыто, но веками хранится в народной памяти. Порой неосознанно.

Она, в отличие от мифотворчества, есть тот самый трамплин, с которого начинается полет мысли. Или – точка опоры, способная при умело подобранном рычаге перевернуть мир незнания… Выходит, легенда – это образ Времени, его лик.

Действительно, лишь ребенок поверит в натуралистическую реальность ее сюжета. Там все значительно глубже… Говоря о всемирном потопе и плавании Ноя, ученый, дорожащий своей репутацией, должен сначала подумать о земных вещах, например, откуда было взяться воде, чтобы залить всю сушу? И куда потом делась та вода? Как Ной собирал «каждой твари по паре» и чем кормил их, если корм и все твари были под водой?

Это вопросы физико-географического свойства, на чудо при ответах надеяться не приходится. Но есть и другие.

Например, как фрагмент ковчега Ноя попал в реликвии Армянской церкви?.. Разные вопросы, они рождаются сами собой, когда ты увлекаешься темой… Словом, я почувствовал, что не могу не принять предложение нахичеванского лидера, но с одним условием – без политики. Мне обещали карт-бланш.

Оказывается, к прочтению легенды о всемирном потопе я шел много лет, и нахичеванцы почувствовали это после знакомства с моими книгами раньше меня самого, оттого приглашали в экспедицию, которую организовали местное отделение Национальной Академии наук Азербайджана и Нахичеванский Государственный университет. Словом, отступать было некуда, и я поехал покупать билет на самолет.

Три часа лету – и я там.

Первые шаги Великого переселения

…Город Нахичевань удивительный, буквально дышит историей, это бросается в глаза, он пропитан прошлым, а имя Ноя здесь на слуху, но его запрещали замечать. Такова была установка Москвы, которая почти два века, с 1813 года, определяла научную мысль Азербайджана и других российских окраин.

Достаточно сказать, что название города с тюркского языка переводится как «пристанище Ноя» или «место, где объявился Ной», топониму, по самой-самой скромной мерке, более двух с половиной тысяч лет, а люди обжили это место того раньше – три с половиной тысячи лет назад, что уже уникально само по себе.

До советских времен здесь была могила Ноя, целый пантеон, который за века посетили миллионы паломников, но его взорвали, когда Москва боролась «с пережитками прошлого» – людьми и памятниками. Нахичеванский край тогда объявили режимным районом, приехать сюда мог не каждый. Только по специальным пропускам.

Теперь о могиле говорят лишь картины, уцелевшие после коммунистического террора, сами люди плохо помнят о ней, потому что воспитано поколение, для которого история – это предмет школьной программы. Или – объект политики. Не более… Могила была около старого города, рядом с оборонительной стеной. Сейчас там непроходимые заросли кустарника и глыбы взорванного пантеона.

Сюда не приходят люди, лишь птицы прилетают сюда.

А о Нахичевани (Нуксуане) упоминал древнегреческий ученый Клавдий Птолемей, упоминал как о земле Ноя, или Нуха, так принято на Востоке произносить имя пророка. По преданию, он остался жить здесь, открыл соляные копи, которые поныне несут славу городу.

О пророке говорят название окрестной горы – Гора Ноя и селение Ной, где в курганах похоронены его потомки. Есть там гора Гямигая (Гора-Ковчег), к которой, по легенде, «пристало» судно Ноя… Все эти сведения очень и очень интересные, но о них дальше Нахичевани не знают. Кто-то десятилетиями игнорировал их, утверждая свою точку зрения на легенду о Ное.

Однако времена меняются: Азербайджан стал независимым, ему правда о себе самом важнее, чем экономическое процветание, ибо сегодня просыпается память народа, рождается дух молодого государства, входящего в мировое сообщество. Свободные люди должны иметь правдивую биографию, а не ту, что придумала им Москва. Таково условие независимости.

История, и не только в Азербайджане, а на всем постсоветском пространстве, наконец-то стала идеологическим ресурсом, который дороже нефти, дороже всего золота мира, потому что он и есть свобода. Для одних это свобода от имперского прошлого, для других – от имперского мышления.

Демократия при всех ее достоинствах и недостатках разрешила людям вслух говорить правду о себе, своих предках. Этим я объясняю возросший сегодня интерес к прошлому. Народы вспоминают себя! Значит, у них есть будущее, потому что рано или поздно проснется гордость за предков, за свою страну, в общество придет новая мораль – созидательная, уже не батрацкая…

Не стану описывать впечатления, которые оставил Нахичеванский край, то особый разговор, надо выждать, чтобы улеглись чувства, рожденные экспедицией. Впечатления, как вино, должны настояться, к ним важно, не торопясь, возвращаться вновь и дополнять-дополнять, пробуя на вкус… Когда-нибудь напишу книгу о Нахичевани, если будет на то воля Неба.

Красивая здесь земля, неизведанная. И люди достойные.

Пока лишь отмечу: после вялого московского лета местная жара не сразу пришлась по душе, равно как и весь ход экспедиции – надо было втягиваться в походную жизнь, знакомиться с коллегами, а это с возрастом дается все труднее. Мешают городские привычки и убеждения, которые с годами лишь крепнут в каждом из нас.

Увы, привычки делают нас такими, какие мы есть – себе врагами… Иногда бы смолчать, а не получается. Заводишься с пол-оборота и закипаешь по пустякам.

Ведь кто-то в экспедиции по примеру армянских археологов нацелился искать материальные находки, а их близко быть не должно. Это, видимо, и заводило меня. Найти обломки ковчега даже теоретически нельзя, за тысячелетия они истлели бы в прах, если и были наяву… Все равно что встретить в лесу живого мамонта.

Пришлось рассказывать историю о том, как фрагмент ковчега стал реликвией Армянской церкви, как попал туда. Его «обрел» монах, который вопреки запрету пытался подняться на гору Арарат, измучился, но не поднялся. Тогда ему явился ангел, который принес доску от обшивки судна, якобы лежащего на вершине… Вот, собственно, и вся научная подоплека события. О ней упоминал и Гильом де Рубрук, западный путешественник, монах-францисканец, побывавший в тех краях.

История нехитрая, но абсолютно неправдоподобная, с какой стороны ни смотри, однако с этой истории начались другие, тоже тесно связанные с Араратом. Это и громко разрекламированные «научные» экспедиции, и шумные статьи в прессе, и превращение Ноя в объект коммерции.

Но… никто не подумал о том, что ангел не мог оторвать доску от судна и принести ее, потому что ангел – бесплотное, бестелесное существо, призванное служить Богу, нести Его волю стихиям и людям. В том назначение ангелов! Так учит мифология, и опровергнуть ее постулаты трудно.

Если ангел совершает что-то иное, физическое, например, отрывает доску от остова судна, он сразу же становится материальным и превращается в беса – врага Бога и людей. Это тоже аксиома.

Я предложил коллегам ответить на вопрос, что есть что в истории обретения иных церковных реликвий, мягко напомнив: мы, в отличие от других экспедиций, едем искать не следы потопа, не остов мифического ковчега, Ной интересен нам в первую очередь как страница тюркской истории.

Именно тюркской, потому что легенда о потопе родилась на Древнем Алтае, оттуда пришла она в мир. Сначала в Северную Индию, потом на Средний и Ближний Восток.

Об алтайских ее корнях сообщают даже записки русских священников С. Ландышева и В. Вербицкого, которые в XIX веке вели насильственную христианизацию населения Алтая. Можно лишь догадываться, каково было их удивление, когда они услышали в глухом краю от «диких» аборигенов о всемирном потопе, о сотворении планеты, о вечной душе человека, о небесных ангелах.

То был мир тюрка, который жил с теми образами почти три тысячи лет!

Алтайцы уверенно пересказывали иные сюжеты Библии и Корана, то есть книг, которых не знали, но пересказывали, потому что исповедовали веру, предшествовавшую христианству, исламу и другим религиям. То была философия Древнего Алтая, с нее люди планеты начали познание Бога Небесного.

Вера в Тенгри – Вечное Синее Небо, так называлась она.

Мы пока немного знаем о ней, хотя есть работы ученых, в том числе западных. К сожалению, тенгрианство – не пустая страница науки, а запретная. Христианское и мусульманское духовенство принимают ее в штыки, желая скрыть исток всех религий.

В книге В. И. Вербицкого «Алтайские инородцы» я встретил пересказ, возможно, самого раннего текста легенды о потопе. Впрочем, о том говорят легенды Древней Индии, куда в 1-м тысячелетии до новой эры пришли тюркские орды, начавшие свое Великое переселение…

Выходит, маршрут Ноя – это пути миграции древних тюрков, их культуры? – осторожно подумал я.

Признаюсь, сам вздрогнул от неожиданной мысли, но позже убедился – легенда о всемирном потопе связана именно с Великим переселением народов и распространением религии Тенгри. То есть с верой в Бога Небесного, поэтому она и вошла в священные книги едва ли не всех народов Евразии.

Ной (у алтайцев – Намо) первым принял Единобожие, или стал тюрком, отсюда бессмертие его деяния, отмеченное легендой. А память – это музыка жизни, ее нельзя придумать и нельзя забыть. Она существует вне нашего сознания. Существует в легендах, поэтических образах, в живописном искусстве, то есть в наследии предков.

Показательно, «тюрк» при Ное был не этническим термином, скорее духовным, переводился как «душа, наполненная Небом». Знаком Неба был равносторонний крест – «тэре». Видимо, отсюда и шло само имя, смысл которого очень глубок[1].

Именования народов по вере потом бывали не раз: жителей Халифата (египтян, сирийцев, ливийцев и других), принявших ислам, называли одним словом – «арабы». Оно стало этническим именем народов Ближнего Востока. Так и слово «тюрк» стало именем народов Древнего Алтая, принявших веру в Тенгри.

Вера – это условие очень хрупкое, невидимое, его важно почувствовать и принять сердцем, чтобы отличать оттенки событий. В них, в оттенках, с моей точки зрения, лучше различим смысл легенды о всемирном потопе. А ярче он виден как раз в алтайском варианте и в истории Алтая.

Повторяю, в древних тюрках видели не племена и народы, а носителей веры в Бога Единого. Тех, кто верил в Тенгри. И это надо принять. Тогда станет понятно антропологическое разнообразие, которое отличало разноликий тюркский мир. Это – десятки народов, внешне не всегда похожих. И в том было величие тюркского мира, который духом собирал людей. Притягивал к себе.

На Алтае посвящение в веру Тенгри сопровождал обряд ары-алкын – погружение в воду, он не забыт. Крещение водой перешло в христианство, омовение присутствует у мусульман, которые, как и христиане, в Средневековье по-своему развили каноны религии Тенгри у себя в исламе.

Как видим, ничто не проходит бесследно. Культура не исчезает, лишь развивается, получая новые формы и новые традиции.

Омовение планеты, которая принимала веру в Бога Единого, символизирует потоп. Это – литературный образ, наполненный очень глубоким философским смыслом, понять который без знания тюркской истории невозможно… Планета погрузилась в воду по воле Неба и вышла из воды очищенной, просветленной.

Если не планета, то сам человек, его сознание.

О том же говорит название горы Арарат – по-тюркски Агры даг (или Арыг даг). В нем память об обряде ары-алкын (арыг-алкын). На древнетюркском языке «арыг» значило «чистый», «святой», «праведный». Не поэтому ли столько внимания к этой горе и к Кавказу в народном эпосе тюрков?

Кавказ – не единственное место на планете, где «побывал» Ной. И доказательства тому, разумеется, не только в топонимике и народном эпосе.

Спор о ковчеге и о горе, к которой он пристал, начался, наверное, при жизни Ноя, такие уж мы, тюрки, любители споров и опровержений… Южные алтайцы указывали мне на гору со сходным названием близ реки Чемала, где якобы уцелели обломки ковчега. Северные алтайцы утверждали, вовсе нет, ковчег у них, на снежной вершине Улудаг, там видели (разумеется, очами воображения!) огромные гвозди от него.

У казахов своя версия события, у хакасов – своя… Что сказать? Картина знакома. Как в Закавказье. Не зная сути, мы любим поспорить. И чтобы спор был до хрипоты. До драки… К примеру, пассажиры ковчега, чем не повод для спора?

Начнем?.. Для кого-то это животные, для меня – тотемы, ведь каждый наш род имел защитника в образе животного или птицы. Из алтайского варианта легенды следует именно это: на палубу Ной вошел «со своим семейством и друзьями», потом пришли животные и птицы. Но какие? Те, что красовались на тотемных знаменах.

Не было слонов, белых медведей, бегемотов, были «свои» звери и птицы, которых знал Алтай. Представители его фауны… Чем не тема исследования для зоолога и историка?[2]

Конечно, и это я понимаю, принятие веры – шаг рискованный, сродни плаванию в бушующем океане, когда не знаешь, к какому берегу принесет. Не всем риск был по душе. Первым отказался от Бога Небесного род ворона, Ной выпустил эту птицу с ковчега, и та полетела клевать падаль. Потом ковчег покинули ворона и сорока, и они вернулись к прежней жизни.

Голубь первым показал Ною преданность. Видимо, поэтому до сих пор он в почете у тюрков, ибо Ной велел ему: «Ты мой верный слуга, благословляю тебя до скончания века жить вместе с моими потомками»… Никогда прежде я не понимал, почему от стаи летящих голубей оживает небо, почему радость щемит сердце. Оказывается, всему есть причины, даже радости, при которой оживает память.

Вот она, улыбка спящей памяти, напоминающая о далеком прошлом и о предках.

Еще деталь, которую тоже нельзя не отметить: после легендарного «плавания», то есть после обряда ары-алкын, Ной (Намо) сменил имя, его стали звать Яячи-хан, или Хан-Творец. И сыновья его сменили языческие имена. Соозун-уулу стал Таулье, Сар-уулу – Шаулье, а Балыке – Тирле. У них были теперь тюркские имена и тюркская вера, с них начались первые наши тухумы и орды!

Тут интересно и то, что, по преданию, Всевышний благословил только двух сынов Ноя и сказал: «От вас произойдет народ благоразумный, книжники и пророки, цари и ханы, а Соозун-уулу я возьму к себе на небо».

По той же легенде, от Сар-уулу произошли цари. Бог, обратившись к Сар-уулу, говорит: «Я пошлю вам царя с неба, он будет царем царей, сила его будет велика, никто его не одолеет… Он не будет воевать против царей. Все народы без войны покорятся ему». Обратите внимание на сказанное, в нем очень глубокий смысл!

В этих словах, по-моему, весь ход Великого переселения и распространения веры в Бога Небесного, а главное – в них показаны истоки царской власти, о которой мы отдельно поговорим: разговор о власти не может быть торопливым.

…А не могилы ли потомков Ноя в Нахичевани, у селения Ной? Те царские курганы, расположенные в строгом порядке, что видел я? Однажды они привлекли к себе ученых. Место там таинственное и очень опасное. В нем явно что-то есть.

Когда археологи начали работы, средь бела дня на небе блеснула молния, от горы отделилась тучка, и началась страшнейшая гроза, заставившая ученых бросить все и в страхе бежать. Молнии били прямо в раскоп. Лишь по счастливой случайности никто не пострадал.

Подобное случилось и на Алтае: когда археологи вскрыли царский курган, тоже появились страшные молнии на чистом небе, они целили в людей. Тогда были жертвы… Не потому ли древние тюрки не беспокоили сон ушедших в мир иной? Знали тайну, о которой мы даже не догадываемся.

Много новых штрихов получил тюркский быт, много традиций началось тогда. Ной, например, велел отмечать сорок дней после смерти человека, потому что сорок дней продолжалось «плавание» самого Ноя.

Таково время пути в мир иной!

Люди должны были очищать жилище, к постели умершего привязывали петуха. С тех пор петухов приносят в жертву и редко употребляют в пищу… Или – прежде бытовало поверье, что умерший уводит с собой скот в страну мертвых. Чтобы впредь не случалось той беды, Ной повелел приносить весной в жертву ему белую овцу. Причем приносить на высокой горе, обратившись к востоку…

С принятием ислама эта традиция не забылась, но приняла иной, удобный исламу подтекст.

На палубе поднебесного ковчега

Маршрут нашей экспедиции, как стрела, был нацелен на гору Гямигая. Самую высокую гору на Малом Кавказе, ее высота около четырех тысяч метров, здесь следы древних тюрков в Закавказье. Здесь надо искать знаки их присутствия.

Правда, та гора находится на границе Азербайджана с Арменией, что требует должной осторожности. В нынешней военной обстановке там надо быть начеку все время. Наша экспедиция была не так проста, как это покажется: мало подняться на гору, найти реликвии, важно не стать мишенью снайпера, укрывшегося на противоположном склоне. Все-таки прифронтовая зона.

К Гямигая и «пристал» ковчег Ноя. Это древнее поверье не противоречит здравому смыслу, наоборот, следует ему. На горе есть камни, на которых сохранились высеченные рисунки той поры, они стали предметом исследования ученых недавно, в советские времена их «не замечали», а сюжеты говорят за себя.

Правда, чтобы понять их, требуется побывать на Алтае, в Хакасии, а еще лучше в Якутии, там точно такие петроглифы.

Однако я выделил не их, а вишапы, большие каменные изваяния фантастических рыб, змей и драконов, которые встретил не на горе, а в самой Нахичевани. Вот это бесспорные доказательства. Такие скульптуры археологи встречают в местах обитания древних тюрков, много их на Алтае, в Хакасии, на территории современной Монголии.

Они как отпечаток пальца, как узор на роговице глаза. Неповторимы.

Эти уникальные знаки грубоватой наружности наши предки называли «башапа», что в переводе на современный язык означает «начало». Вернее, «отец начала», «отец истока» или «отец всего» (отсюда – «вишап»). То – знак раздела земель.

Кроме вишапов, встречаются отдельные изображения баранов. Баран у тюрка был символом достатка и благополучия, наш предок одомашнил это животное и заставил служить себе. На боках каменных баранов легко различить тотемные знаки – тамги, они разные и одинаковые, будто сделаны одной рукой, по единым правилам.

Другие народы не отмечали земли такими скульптурами, у них не было баранов и инструмента, чтобы сотворить это чудо из гранита.

Однако кавказские вишапы отличаются от алтайских, не формой, нет, историей. Их появление на Среднем Востоке (куда относят и Закавказье) связано с царем Ажи-Дахаком, это он велел создать те скульптуры, когда делил новую землю, открытую Ноем!

Отсюда еще один легендарный образ на рисунках Гямигая – образ Дракона, Змея. Он и на вишапах, и на скалах. Едва ли не каждый пятый рисунок посвящен ему.

Раз в семь лет здесь, на вершине, проходил сабантуй, собирались люди, которым покровительствовал иноземный царь, являвшийся сюда в образе Дракона (Змея), так утверждает легенда… А известно, на Древнем Алтае Змея считали праотцем людей, ему отдавали почет и уважение: он – знак родного очага, знак Родины.

Первые правители Нахичевани считали себя потомками Ажи-Дахака, возводили к нему родословные и потом передавали из поколения в поколение рассказы о службе предков при дворе этого великого царя-змея… Не исключено, легендарный образ имел земной прототип – царя Кира Великого, основателя Персии. Не отсюда ли традиция украшать посох владыки двумя змейками?.. Все может быть.

К сожалению, нахичеванцы забыли о своем славном прошлом. С ужасом слушал я рассказ, как некие умники-ученые пустили слух, будто внутри вишапа спрятано золото. Нашлись умельцы, которые стали искать и разбивать уникальнейшие памятники в поисках легкой добычи. Кому выгодна эта ложь? Судить не мне, однако так теряли мы прошлое в болоте собственного невежества.

Когда люди не помнят себя, их легко спровоцировать на любую нелепость или подлость. Этим и пользовались враги тюркского мира при молчаливом согласии ученых.

Вот почему в горах не встретить вишапа. Он – редкость.

Власти Нахичевани специально придумали в центре города музей под открытым небом, чтобы спасти эти бесценные реликвии от современных варваров. Другого способа нет. Уцелевшие скульптуры свозили из удаленных уголков края. Слава Всевышнему, хоть что-то уцелело.

…В гору Гямигая мы поднимались на вездеходе, поднимались, сколько позволила дорога, у альпийских лугов она кончалась. Мы поставили лагерь и дальше шли пешком, вдыхая ароматы летнего высокогорья. Природа здесь сурова и очень чиста, лето приходит на три-четыре недели, даже в июле может выпасть снег. Собственно, снег тут всегда, по распадкам не тает в самый жаркий день.

И море цветов, буйство будоражащих запахов. Волшебное высокогорье, чарующая красота, которую невозможно забыть. Предки во всем ценили красоту и простор.

Я понял это, когда увидел базальтовые глыбы, они хранили послания – наскальные рисунки, таинственные петроглифы. Признаюсь, вздрогнул от счастья, вдруг упавшего на меня. Перед нами лежало Время, прочерченное в камне. Через него можно переступить, но его нельзя не заметить.

Конечно, не первый раз видел подобное, такие рисунки хранят скалы Алтая, Хакасии, Якутии, Казахстана. И перед каждым из них я стоял завороженный, как ребенок, спокойным в древних галереях искусства оставаться трудно… Не могу унять сердце.

Художники, которые поднялись на Гямигая на две с половиной тысячи лет раньше нас, изобразили оленей, горных козлов, змей, сцены охоты, сцены быта, оставили пока не вполне понятные ритуальные символы. Около полутора тысяч рисунков исследовано азербайджанскими учеными, о том выпущены статьи и монографии, работа проделана большая.

Правда, я не встретил даже намека на два простых вопроса, которые нельзя не задать, побывав на Гямигая. Первый – почему художники поднимались именно сюда, а не куда-то еще, чем влекли их эти камни? И второй – как, каким инструментом создавали древнее искусство?

Вопросы не простые, хотя и звучат просто.

Бытующее мнение о городе или крепости на Гямигая лишено смысла. О каком городе речь, если сюда нет дорог? Если зима здесь десять месяцев в году? Если внизу богатая, щедрая для проживания долина? Мнение о городе, по-моему, высказали люди, слабо знакомые с реальной жизнью. Получился типичный стереотип советской науки – утверждение без доказательств.

К сожалению, он поныне присутствует в Азербайджане: ученые из Баку по старой привычке озираются на Москву и не видят разницы между петроглифами на Гямигая и в Гобустане. Хотя они разные по стилю: Гямигая – тюркское искусство, Гобустан – нет, скорее первобытное… Словами здесь объяснять что-либо трудно, живопись надо видеть воочию, чувствовать и понимать.

Но у Азербайджана нет собственной исторической концепции, ему ли знать? Ему ли видеть? Да, прошлое окружает его, но не всем оно доступно… Молчит азербайджанская наука.

А ведь тюрки выбирали для своих «галерей» высокие горы сознательно – там человек ближе к Небу, к Тенгри. Сюда приходили в особые минуты. Приходили в белых одеждах, по завету Ноя несли жертву, поминали сородичей, ушедших в мир иной, помогали им или, наоборот, просили их о помощи.

То была площадка общения двух миров – прошлого и настоящего.

По преданию, душа тюрка после смерти не умирает, а превращается в снежинку, она опускается на вершину горы ждать Высшего Суда. Отсюда белый цвет траура, который был у наших предков, – то цвет чистоты и памяти.

На вершину горы люди шли с сокровенным: просить Всевышнего отпустить грехи усопшему и не быть слишком строгим. Потом складывали из камней обо, или гурий. Два-три камушка ставили один на другой. На всякий случай, как напоминание о просьбе и о себе. Они говорили, «до погребения никого нельзя считать счастливым».

На вершине хоронили праведников, совершивших подвиг во имя Тенгри.

Экспедиция убедила меня, Гямигая – это место паломничества. Святое место. Да, она напоминает корабль, но – корабль памяти. Чтобы увидеть его, требуется чистая душа. И немалое воображение… Когда я посмотрел ночью на гору с ее вершины, в полнолуние, то был сражен строгостью пейзажа, вдруг открывшегося в серебряном свете.

Внизу сплошные клубы тумана, они, словно волны в океане, закрыли все вокруг, а над ними гора, как корабль-призрак, и бескрайнее звездное небо. Ничего больше нет. Фантастическое зрелище, в центре которого вечность и ты на палубе поднебесного судна.

Конечно, паломникам гора казалась причаленным судном, потому что в прошлом из нее выступали три скалы – мощные базальтовые столбы, точно как на Оби (Оба), на Енисее (Анасу), на Лене (Илин) и в других местах Древнего Алтая.

К скалам, напоминающим Родину, Ной и «причалил» ковчег.

Потом землетрясение разрушило «причал», оставив груду обломков, ровной грядой сползающих вниз, и камни, опять же знак памяти, привлекли к себе древних художников. Лишь на черных базальтах встречаются древние рисунки. Эти камни очень тяжелые, кажутся натертыми маслом или лаком, они отличаются от всех других, что есть на склоне. По оценкам геологов, в них очень много железа и цветных металлов.

Первые рисунки были явно на неразрушенных скалах. Но их пока не нашли…

И ответ на второй мой «простой» вопрос таит нюансы историй, где читается Время. И он связан с приходом на Кавказ тюркской культуры, которую, кроме веры в Бога Единого, отличало железо. Ведь Ной был из рода кузнецов, это он первым сделал плуг и железный серп, о чем тоже сообщила легенда. И не случайно.

Орудия труда наших предков были из железа, в то время как остальной мир довольствовался медью и бронзой. Железо всюду считали редкостью, ценили выше золота, а у нас оно было обычным рабочим металлом.

Сомневающимся советую взять медный гвоздь и вырезать им на базальтовой скале букву. Любую. Царапины не получится – медь мягче базальта. Значит, древних художников отличал не только вкус, но и стальные долота, молотки. Иначе их искусство было бы просто-напросто невозможно.

Сталь, булат – след новой культуры, или прихода Ноя. Тогда Закавказье стало «пристанищем вишапов». Здесь, по-моему, все четко: в середине 1-го тысячелетия до новой эры археологи фиксируют массовое появление железных изделий, полученных по алтайской технологии. Почему? Нет ответа. Да и не могло его быть.

В советские времена не задавали вопросов, связанных с историей тюрков! Сейчас другие времена, но в азербайджанской науке ничего не изменилось, она не может скрыть растерянности и беспомощности от свободы, вдруг обрушившейся на нее. Впрочем, та же беда отличает «независимую» науку других постсоветских стран. Не привыкли к свободе! Идей не прибавилось, свежих взглядов – тоже. Вот и топчутся на месте, между вчера и сегодня, не думая о завтрашнем дне.

Отлично понимаю, мои выводы в очередной раз вызовут протест ученых старой школы. Уже слышу их негодование. Что ж? Будем спорить, чтобы сообща идти к Истине, от которой нас так долго уводили… Но, что бы ни говорили, а умение плавить железную руду древние тюрки связывали именно с верой в Тенгри, металлурги у них пользовались тем же уважением, что и священнослужители.

Не будем забывать хотя бы об этом.

Еще один знак ноевых перемен – храмы, и они штрих Великого переселения народов, штрих Древнего Алтая. Восьмигранные стены, шатровые купола стали частью культурного пейзажа Нахичевани. Прежде в храмах справляли тенгрианский обряд, но после принятия ислама к ним пристроили мечети: соседство старого и нового не противоречило друг другу, ислам же развивает идею Бога Единого.

Это я видел в реставрируемом религиозном комплексе около крепости Алинджа. Да и в самой Нахичевани. Древняя религия тюрков не забыта.

А первый храм здесь создал Всевышний – пещеру Асхабу-Каф, ей, видимо, и были посвящены строки 18-й суры Корана. Символично, знаком светского знания в суре выступает вишап – рыба (аят 60 (61)), правда, не каменная[3]. Напомню, по-тюркски «вишап» (башапа) означает «отец истока». О поиске истока идет речь в суре.