Современная электронная библиотека ModernLib.Net

69

ModernLib.Net / Современная проза / Мураками Рю / 69 - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 2)
Автор: Мураками Рю
Жанр: Современная проза

 

 


Мне было трудно понять, как она могла променять занятия каллиграфией и увлечение Гессе на члены черных солдат. Когда я слышал эти вшивые антивоенные зонги во славу «Комитета за мир во Вьетнаме», мне хотелось убежать, но я чувствовал себя усталым и не знал, куда пойти. Тихо ворча по поводу исполнителей фолк-зонгов, я заметил, что рядом стоит девушка, которая нюхает из пластикового пакета растворитель для красок. «Тебе не нравится фолк?» – спросила меня РАСТВОРИТЕЛЬНИЦА. «Не нравится», – ответил я. «Меня зовут Ай-тян», – сказала растворительница с несколько недовольным лицом. Мы беседовали с ней о «Железной бабочке», «Динамите» и «Procol Harum». И вдруг Ай-тян, глаза у которой заблестели, потянула меня за руку, заставила встать и потащила за собой. Ай-тян сказала, что была парикмахершей и мечтала поехать в Америку, чтобы увидеть «Grateful Dead», но, получая квитанции о зарплате, она поняла, что никогда не сможет накопить денег на поездку в Америку, и вместо этого стала уличной шлюшкой. В кафе мы выпили по крем-соде, в рок-кафе послушали песни «Doors», в столовой универсама съели по порции тэмпура и удон, чтобы убить время. Потом мы пошли на дискотеку, но нас туда не пустили, сказав, что таким бродяжкам, как я и Ай-тян, вход туда закрыт. Ай-тян сказала, что мы можем заняться этим у нее дома. Я решил, что несколько неуклюжая любительница рока, нюхательница растворителя будет идеальной, чтобы лишить меня невинности. Если бы я связался, скажем, с девчонкой из Английского театрального клуба в Северной школе, она, вероятно, сразу захотела бы меня на себе женить; барсучиха же была слишком отталкивающей. Дом Ай-тян находился на самой окраине в районе Котай. Это был настоящий дом, который мне показался немного странным, и оттуда сразу выскочила ее мама. По лицу у нее текли слезы, и она начала причитать о школе, о детях, которые ее бросают, о паршивой работе социальных служащих, о фирме папы, о соседях, о самоубийствах. Ай-тян не обращала внимания на крики матушки и хотела затащить меня внутрь, но тут в дверях вдруг появился огромный парень и так злобно уставился на меня, что я попятился. Парень вырвал у Ай-тян пластиковый пакет и ударил ее по щеке. Потом он злобно крикнул мне: «Убирайся отсюда!» Я последовал его совету и свалил. «Извини», – сказала Ай-тян, пожимая мне руку на прощанье.

После этого мне уже не хотелось оставаться в Хаката. Через Кумамото я отправился в Кагосима, сел на корабль и поплыл на острова Амами-Осима. Я все еще оставался девственником. Хуже всего было то, что через две недели, когда я решил вернуться в школу, оказалось, что марафон еще не проводился, поскольку был отложен из-за дождей.

Поэтому в свои семнадцать лет я оставался безупречно девственным. Но был один семнадцатилетний парень, который с легкостью общался

с девушками. Это был Фукусима Киёси, басист из рок-ансамбля «Coelacanth», где я был ударником. Мы звали его Фуку-тян. Хотя ему было только семнадцать, выглядел он как зрелый парень, и при этом крепко сложенный. В течение полугода мы оба были с ним в команде по регби; Клуб регбистов находился рядом с Клубом легкоатлетов. Во втором классе был учащийся, известный тем, что победил на префектурных соревнованиях в забеге на стометровку. Однажды мы с Фуку-тян повстречали его перед клубом «Battaille». Так как Фуку-тян выглядел на двадцать лет, спринтер, считая его старше себя, склонился и поприветствовал его. Фуку-тян это показалось забавным, и он сказал: «Ну как, бегаешь все быстрее?» – «Да, стометровку за десять и четыре десятых», – вытянувшись по струнке, ответил спринтер. Мы потом долго хохотали, но впоследствии, когда выяснилось, что мы были из младшего класса, он и другие старшеклассники из Клубов регби и легкой атлетики здорово поколотили Фуку-тян. Фуку-тян был славным парнем, когда я спрашивал его, как ему удается клеить девиц, он всякий раз отвечал: – ПРОСТО ГУБУ СЛИШКОМ НЕ РАСКАТЫВАЙ.

Для раскрутки нашего музыкального фестиваля я решил предварительно снять фильм. К нам присоединился Адама и удивил меня тем, что добыл восьмимиллиметровую видеокамеру «Bell & Howell». Он опросил учащихся младших классов, нет ли у кого-нибудь из них восьмимиллиметровой камеры, и с помощью Сирокуси Юд-зи одного из них угрозами заставил отдать ее. Следующим шагом было подыскать ведущую актрису. Я настоял на том, что это может быть только Мацуи Кадзуко. Адама и Ивасэ хором заявили, что это не удастся. Мацуи Кадзуко, известная под кличкой «Леди Джейн», была красоткой, известной и в других школах города, и к тому же членом престижного Английского театрального клуба.

LADY JANE

Производство видеофильмов вошло в моду после того, как учащиеся одной токийской повышенной школы утерли нос всем ветеранам авангардного кино и завоевали гран-при на Кино-бьеннале. Все считали создание фильмов делом ЛЕГКИМ и при этом самым прогрессивным видом искусства. Как это ни странно, ни я, ни Ивасэ, ни Адама не видели ни одного из самодеятельных подпольных фильмов, но сами мечтали снять такой. Это напоминало ожидание французами во времена фашистской оккупации высадки американских солдат, которых до того никогда не видели.

– Хорошо, так и поступим. Согласны? – сказал я. – Мы не будем придерживаться импровизационной манеры Годара. Мы напишем сценарий и сделаем его мутноватым в стиле Кеннета Анджера, а работа камеры будет как у Йонаса Мекаса.

Адама и Ивасэ слушали и согласно кивали, хотя на самом деле никто из нас не знал, какой именно фильм мы собираемся снимать. Подобно девочкам, просто желающим влюбиться, мы также – просто хотели сделать какой-нибудь фильм.

Прекрасным днем в конце апреля мы с Адама с бьющимися сердцами отправились посмотреть репетиции в Английском театральном клубе. Красавицы, составляющие гордость Северной школы, собрались для исполнения пьесы Шекспира, рассчитывая получить первое место на театральном конкурсе Кюсю.

У входа в аудиторию уже собралась толпа учащихся мужского пола. Большинство принадлежало к фракции «умеренных», а в самом центре толпы стоял Сирокуси Юдзи, с расстегнутым воротником, в широких штанах и сандалиях из змеиной кожи.

С первого года учебы в нашей школе Сирокуси Юдзи был влюблен в Мацуи Кадзуко. Почему парни такого бандитского вида всегда влюбляются в первых красавиц? Но, следует отдать должное Мацуи Кадзуко, она не отвечала ему взаимностью.

Заметив нас, Сирокуси махнул рукой:

– Что ты здесь делаешь, Кэн-ян?

– Да, знаешь ли, решил немного подучить английский, – солгал я.

Сирокуси вдруг стал серьезным и сказал:

– Врешь!

Почему эти бандитские типы всегда безошибочно угадывают, если нормальный парень врет?

– Кого ты здесь хочешь увидеть? Юми? Масако? Миэко? Саико?

В Английском театральном клубе действительно имелось несколько известных красоток. Мы с Ивасэ и Адама переглянулись. И тут до Сирокуси дошло.

– Помолчи... Надеюсь, не мою малышку Кадзуко?

– Именно ее, но не ради того, о чем ты подумал.

Как только я произнес эти слова, Сирокуси выхватил из кармана нож и уколол меня в бедро. Заорав: «Врешь!», он схватил меня за ворот.

– Если протянешь лапы к Кадзуко, у тебя все равно ничего не выйдет, Кэн-ян, – угрожающе сказал Сирокуси, но когда Адама велел ему прекратить, он отпустил меня и начал улыбаться, повторяя: «Только шутка, шутка».

Адама объяснил ему, в чем дело.

– Ты ошибаешься, Юдзи. Кэн собирается снимать фильм. Помнишь ту восьмимиллиметровую камеру, которую мы получили от пацана? Она для фильма и была нужна.

– Фильм? Ну и что? Какое это имеет отношение к Кадзуко?

– Дело в том, что мы хотим пригласить Мацуи Кадзуко на главную роль, – вторгся внезапно я на СТАНДАРТНОМ ЯПОНСКОМ.

– Юдзи, впервые за всю историю существования Северной школы ее ученик снимает фильм. По-твоему, кто еще может быть ведущей актрисой? Если нам не удастся уговорить Мацуи Кадзуко, кто тогда будет играть главную роль? – миролюбиво сказал Адама.

Лицо Сирокуси вдруг просветлело.

– Да, вы правы. Кто еще, кроме Кадзуко...

– Согласен? Если Кэн не увидит ее, как он сможет составить о ней правильное мнение?

После этих слов Адама Сирокуси несколько раз кивнул, взял меня за руку и сказал:

– Я все понял. Но постарайтесь снимать ее так, чтобы она выглядела не хуже Асаока Рурико.

Он пробрался сквозь толпу, пихая собравшихся в спины, чтобы освободить для нас проход. Сирокуси воодушевила идея, что Кадзуко станет звездой нашего фильма. Он громко распинался о том, что ведущим певцом будет Иси-хара Юдзиро, Мацуи Кадзуко будет исполнять роль водителя автобуса, выросшей в детдоме, а ему самому хотелось бы сыграть крутого. Наблюдая за всем этим, Адама прошептал мне на ухо: «Кэн, так не пойдет! Я уверен, что, если Мацуи Кадзуко увидит состав участников, она откажется сниматься». Если бы Кадзуко увидела нас в этот момент с Сирокуси, тупо повторяющим: «Кино, кино, кино, кино...», она бы нас прокляла вместе с Сирокуси. Адама прекрасно это понимал. Почему-то она на дух не переносила Сирокуси.

– Кэн, почему бы тебе самому не пойти и не проверить? Вероятно, Кадзуко сейчас в комнате за сценой.

– О чем ты говоришь? Там же будут одни девчонки!

– Ты все еще в Клубе журналистики?

– Да.

– Не можешь сказать, что пришел для сбора материала для публикации?

Тогда я один отправился в святая святых, где находились красотки Английского театрального клуба.

Когда я оглянулся, то увидел, что все в аудитории жестами поддерживают меня. Некоторые махали ученическими фуражками с криками: «Давай, Кэн!» Тем временем Адама пытался успокоить Сирокуси, который порывался пойти за мной следом.

В комнате стоял запах цветов. Хотелось запеть «Daisy Chain» группы «Tigers». Цветущие девушки среди цветочных ароматов упражнялись в English. Я не знал, с чего начать: «Э-э», «Извините» или «Добрый день», – но чувствовал, что это с самого начала будет проигрышем. Я пытался подобрать подходящие слова, но в голову ничего не приходило. Когда я уже собирался выдать что-нибудь по-английски, появился преподаватель Ёсиока, курирующий Английский театральный клуб. Неприятный тип средних лет с напомаженными волосами, гордившийся тем, что он всегда носит английский костюм.

– В чем дело? – спросил он, подразумевая: что ты осмеливаешься делать в этой комнате, в святая святых?

– Я из Клуба журналистики. Меня зовут...

– Кажется, Ядзаки? Я тебя знаю. Разве я не преподавал в вашем классе грамматику?

– Совершенно верно.

– Как ты можешь говорить «совершенно верно», если тебя никогда не было на занятиях?

«Влип!» – подумал я. Никак не мог предположить, что здесь появится этот учитель и начнет разговаривать таким тоном. Мое положение было более чем уязвимым. Сколь бы мерзким он ни был, но я знал, что он никогда не ударит ученика, и спокойно прогуливал почти все его занятия. Я пропустил и зачетный экзамен после первого семестра. Он пристально смотрел на меня сквозь очки в черной оправе.

– Ну, и зачем ты сюда явился? Не рассчитывай, что сможешь поступить в Английский театральный клуб.

Из комнаты донеся звонкий смех. Красавицы слышали наш разговор. Теперь я уже не мог отступать.

– Я пришел собрать материал для статьи.

– Какой еще материал?

– О ВОЙНЕ ВО ВЬЕТНАМЕ.

– Мне про это ничего не известно. Знаешь, как положено это делать? Вначале ты получаешь разрешение у куратора Клуба журналистики, потом учитель беседует со мной, и если я соглашаюсь, то даю согласие. Сам ты ничего не можешь предпринимать.

Не только в Токио, но и на Кюсю журналистские клубы при старших классах превратились в источники смуты. Членам других клубов не разрешалось поддерживать с ними отношения. Школьное начальство больше всего боялось, что ученики могут создать свою организацию. Дошло до того, что даже собранные и подготовленные материалы мы были обязаны отдавать на проверку нашему куратору. Устраивать свои собрания нам вообще запрещалось. Совет учащихся одобрил такую систему. Дирекция использовала послушный совет учащихся, чтобы создать видимость, что ученики имеют право самостоятельно принимать решения.

В сущности, такой могла бы быть тюрьма или колония под контролем военных властей. Блевать от этого тянуло.

– На самом деле, я пришел сюда не для сбора материала.

– Тогда зачем же?

– Мне нужно кое с кем поговорить.

– Помилуй! Ты разве не видишь, как мы все заняты? Ни у кого нет даже минуты свободной!

Из комнаты, где девочки разбирали текст английской пьесы, донеслось хихиканье. Половина из них не обращала на нас с Ёсиока никакого внимания, другая же половина с интересом наблюдала за происходящим. Мацуи Кадзуко пристально смотрела на нас, прижав карандаш к щеке. Глаза у нее были, как у олененка Бемби. Ради таких глаз мужчина готов идти в бой.

– Как это глупо, – щелкнув языком, сказал я.

– Что значит «глупо»? – удивился Ёсиока.

– Ваш Шекспир – глупость. Сэнсэй, ведь во Вьетнаме ежедневно гибнет несколько тысяч людей, а у вас – Шекспир.

– Что?

– Посмотрите в окно на эту гавань. Ежедневно из нее выплывают американские военные суда, чтобы убивать людей.

Ёсиока растерялся. Провинциальные учителя не знают, как вести себя с радикальными учениками. Обычный учитель просто влепил бы затрещину, но этот был не таков.

– Я сообщу об этом учителю, курирующему Клуб журналистики.

– Сэнсэй, а вам нравится война?

– О чем ты говоришь?

Ёсиока пережил войну и, вероятно, сильно настрадался. Он изменился в лице. Упоминание о войне очень удобно: всегда выручает в спорах с преподавателями. Учителя не могут возражать, поскольку им положено говорить, что война была злом. Поэтому они стараются избегать этой темы.

– Уходи, Ядзаки, мы очень заняты.

– Так вы против войны?

Ёсиока был любителем искусств, не слишком крепкого телосложения, – не знаю служил ли он в регулярной армии. Если он и был в армии, то наверняка все над ним там издевались.

– Если вы против войны, то будет трусостью не выступить против нее.

– Но какая между этим связь?

– Большая. Американцы используют наши базы, чтобы убивать людей.

– Вас не должен волновать этот вопрос.

– А кого он должен волновать?

– Ядзаки, ты поступишь в университет, поступишь на работу, женишься, заведешь детей, станешь взрослым – тогда об этом и выскажешься.

Болван! О чем я ВЫСКАЖУСЬ?

– Значит, нельзя быть против войны, пока ты не стал взрослым? А разве в войну дети не умирали? Разве старшеклассники не умирали?

Лицо Ёсиока побагровело. В это время мимо проходил тренер Клуба легкой атлетики Кавасаки, а с ним – Аихара из Клуба дзюдо. Я их не заметил. Я говорил, что не выступать против каких-то действий равнозначно их одобрению, а как же может преподаватель одобрять убийство людей? Я стоял лицом к Ёсиока и обвинял его, и в этот момент Аихара схватил меня за волосы и, трижды ударив по лицу, бросил на пол. «Ядзаки-и-и-и-и!» – прокричал Аихара. Он был тупым выпускником националистического колледжа. Но при этом он был тем парнем с деформированными ушами, который однажды победил в общенациональных соревнованиях по дзюдо в среднем весе. «Вста-а-а-а-нь!» – закричал он. «Зачем нужно было сбивать меня с ног, чтобы потом требовать подняться?» – пронеслось у меня в голове. Но, под впечатлением от деформированных ушей и расплющенного носа, я с трудом поднялся. «Засранец, как ты смеешь так разговаривать с преподавателем?» – Он снова влепил мне пощечину. Ладони у него были настолько толстыми и твердыми, что удар был не хуже, чем кулаком. «Такие, как Ядзаки, только ртом хорошо работают. От марафона он уклонился, но языком шевелит бойко», – это уже шутил Кавасаки. У меня на глаза навернулись слезы: зачем ему понадобилось в такой момент еще припоминать марафон? Кадзуко за всем этим наблюдала, и я понимал, что, если заплачу, все будет кончено. Я не заплакал. Аихара ухмылялся. Он был выпускником такого паршивого колледжа, что ему доставляло истинное удовольствие лупить учеников вроде меня. Сирокуси Юдзи и его приятелям тоже часто доставалось от Аихары. Во время занятий дзюдо он зажимал их в замок, бил по яйцам, бросал о стену, таскал за уши или сбивал ударом ноги. Однако тренер он был действительно хороший. Снова схватив за волосы, он потащил меня в преподавательскую. Сирокуси, Адама, и Ивасэ ошеломленно провожали нас взглядами. «Только не говорите мне... не говорите, что он собирался напасть на Кадзуко...»

В преподавательской меня на целый час поставили в угол. Самое неприятное было то, что каждый учитель, проходя мимо, спрашивал, в чем я провинился, и я снова и снова должен был все объяснять. Куратор Клуба журналистики и декан факультета были вынуждены извиняться перед Ёсиока, Кавасаки и Аихара. Два преподавателя краснели из-за меня.

А мне так и не удалось поговорить с Мацуи Кадзуко.

К Адама пришел парнишка, у которого мы позаимствовали восьмимиллиметровую камеру. Его звали Масугаки Тацуо. Мы с Адама смеялись над таким неприличным именем, как Масугаки, но он оказался парнем решительным. Он входил в политическую группировку, возглавляемую Нарусима и Отаки, и пришел с заявлением, что не одолжит камеру, если она не будет использована для целей политической борьбы. Адама пытался его убедить, что если темой нашего фильма не будет непосредственно политическая борьба, то можно будет отразить ее другими способами, например в символистских сценах в духе Годара. Но Масугаки сказал, что эти вопросы мы должны обсудить с руководителями группы, Нарусима и Отаки, после чего удалился.

– Доброе утро! – раздался звонкий голос.

Я шел в школу, остановился на склоне холма перед самым зданием и, обернувшись, увидел, что там стоит олененок Бемби – Мацуи Кадзуко. По телу у меня пробежала дрожь.

– А, доброе утро, – ответил я с улыбкой, обнял ее за плечи и погладил по волосам. У меня не было слов.

– Ядзаки-сан, вы на автобусе? – спросила она, интересуясь, как я добираюсь до школы.

– Нет, пешком. А ты?

– Автобусом.

– Они же битком набиты.

– Да. Но я привыкла.

– Кстати, кто дал тебе кличку «Леди Джейн»?

– Один старшеклассник.

– Это из песни «Роллингов»?

– Ага. Я когда-то любила эту песню.

– Хорошая мелодия. Тебе нравятся «Роллинги»?

– Я не слишком хорошо их знаю. Мне больше нравятся Боб Дилан и «Beatles». Но больше всего я люблю Саймона и Гарфанкела.

– Неужели? Мне они тоже нравятся.

– Ядзаки-сан, а у вас нет их пластинок?

– Конечно есть. «Wednesday Morning 3 а. т.», «Parsely, Sage, Rosemary & Thyme» и еще «Homeward Bound».

– A «Bookends» нет?

– Есть.

– А нельзя ее одолжить?

– О чем речь!

– Как здорово! На этой пластинке мне больше всего нравится песня «At the Zoo». Классная мелодия, правда?

– Да, высший класс.

Я уже прикидывал, где достать пластинку «Bookends». Нужно найти денег и непременно купить ее сегодня. Если не хватит, попросить у Адама и Ивасэ. Они должны согласиться: это же для нашей ведущей актрисы.

– Ядзаки-сан, вы все время об этом думаете?

– О чем?

– О том, о чем вы накануне говорили с учителем Ёсиока.

– А-а, о Вьетнаме?

– Да.

– Не то чтобы думаю постоянно, но это всегда меня преследует. Например, в новостях.

– А вы много читаете?

– Да.

– Не могли бы вы дать мне почитать что-нибудь интересное?

Мне хотелось, чтобы этот холм перед школой тянулся вечно. Мне хотелось продолжать говорить и говорить с Кадзуко. Я впервые ощутил, как подскакивает сердце, когда идешь рядом с красивой девушкой.

– Вы, конечно, видели по телевизору, как студенты устраивают демонстрации и возводят баррикады? Мне это кажется совершенно иным миром, но в то лее время я чувствую, что их понимаю.

– Неужели?

– Вы сказали, что Шекспир – глупость. Я тоже так считаю.

– Неужели?

– Таких людей, как Саймон и Гарфанкел понимаешь без труда. А с Шекспиром так не получается.

Мы уже подошли к школе. Я пообещал ей одолжить пластинку «Bookends», мы сказали на прощанье «Гуд бай» и расстались. Даже после расставания у меня было такое ощущение, что я иду по цветочному лугу.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.

  • Страницы:
    1, 2