Ей было восемнадцать, впервые в Сомервилле, и были каникулы.
      В первый раз, насколько он припоминал, его кто-то любил. Она безраздельно любила его, а он ее. Сперва ее страсть и забота обескураживали Глогера, внушали ему подозрение, так как он не верил, что кто-то может чувствовать такую любовь к нему. Постепенно он поверил в это и полюбил сам в ответ. Находясь в разлуке, они писали друг другу неуклюжие любовные стихи.
      - Ты такой хороший, Карл, - говорила она. - Ты можешь сделать для мира что-то чудесное.
      Он смеялся.
      - Единственный талант, который у меня есть, - это жалость к себе.
      - Стремление к самопознанию - вот что это.
      Он пытался развеять ее идеалистические представления, но только убедил в собственной скромности.
      - Ты как... как Персиваль... - сказала она ему однажды ночью, и он громко рассмеялся. Но, увидев, что причинил этим боль, поцеловал ее в лоб.
      - Не глупи, Ева.
      - Это правда, Карл. Ты ищешь священную чашу Грааля, и ты найдешь ее.
      Впечатленный ее верой, он подумал, не права ли она. Может, у него есть предназначение? Она заставила его почувствовать себя героем, он наслаждался ее обожанием.
      Карл провел для Фридмена небольшое исследование и заработал этим достаточно денег, чтобы купить ей маленький серебряный анк (священный крест, символизировавший в древнем Египте жизнь). Она была восхищена подарком, так как питала в то время особый интерес к египтянам.
      Но Глогер не долго довольствовался радостью ее любви. Он хотел проверить эту любовь, убедиться в ней. Она стал напиваться по вечерам, рассказывал ей грязные истории, затевал в пивных драки, в которых делал очевидным, что слишком труслив, чтобы продолжать их.
      И она стала отдаляться от него.
      - Ты заставляешь меня нервничать, - объясняла она печально.
      - В чем дело? Ты не можешь любить меня ради меня самого? Ты знаешь, что это мне нравится. Я не Персиваль.
      - Ты опускаешься, Карл.
      - Я только пытаюсь показать, каков я на самом деле.
      - Но на самом деле ты не такой. Ты милый, хороший... добрый...
      - Я - жалеющий себя неудачник. Бери или уходи.
      Она ушла. Вернулась домой к родителям. Глогер написал ей письмо и не получил ответа. Тогда он приехал к ней, но родители сказали, что ее нет дома.
      Несколько месяцев его переполняло ужасное чувство потери, смятения. Зачем он намеренно разрушил их отношения? Потому что он хотел, чтобы она приняла его таким, какой он есть, а не каким она воображала его. Но вдруг она была права? Не отверг ли он возможность стать чем-то лучшим? На этот вопрос Глогер ответить не мог.
      Один из учеников Крестителя пришел за ним часом позднее и повел в дом на другой стороне долины.
      В доме было только две комнаты, одна - для еды, другая - для сна.
      Иоанн поджидал его в обеденной комнате со скудной утварью, жестом пригласив сесть на хлопковую циновку с противоположной стороны низкого стола, на котором стояла пища.
      Глогер сел и скрестил ноги. Иоанн улыбнулся и рукой указал на стол.
      - Начинай.
      Мед и саранча оказались слишком сладкими, но это было приятным разнообразием после ячменя и козьего молока.
      Иоанн Креститель ел с видимым удовольствием. Уже стемнело, и комната была освещена лампой - фитиль, плавающий в чашке с маслом. Снаружи доносилось глухое бормотание, стоны и вскрики молящихся.
      Глогер макнул саранчу в чашку с медом.
      - Зачем ты хотел видеть меня, Иоанн?
      - Потому что пришло время.
      - Время для чего? Ты хочешь поднять народ Иудеи на восстание против римлян?
      Крестителя встревожил прямой вопрос.
      - Если на то будет воля Адоная, - сказал он, не поднимая глаз от чашки с медом.
      - Римляне знают об этом?
      - Не думаю, Эммануил. Но Ирод-кровосмеситель, без сомнения, рассказал им, что я призываю против неправедных.
      - Но римляне не арестовали тебя.
      - Пилат не посмеет из-за петиции, посланной императору Тиберию.
      - Что за петиция?
      - Ее подписали Ирод и фарисеи*, когда прокуратор Пилат убрал щиты с обетами в Иерусалиме и хотел осквернить Храм. Тиберий одернул Пилата, и с тех пор, хотя он и ненавидит евреев, прокуратор более осторожен в обращении с ними.
      - Скажи мне, Иоанн, ты знаешь, сколько времени Тиберий правит в Риме? - Раньше у Глогера не было возможности задать этот вопрос.
      - Четырнадцать лет.
      Это был 28 год нашей эры - чуть меньше года осталось до даты, на которой сходятся ученые, когда обсуждают вопрос датировки распятия. А его машина времени разбита!
      Сейчас Иоанн Креститель готовит вооруженное восстание против оккупировавших Иудею римлян, но, если верить Евангелию, он скоро будет обезглавлен по приказу Ирода. Так что никакого крупного восстания в это время не произошло.
      Даже те, кто считал, что приход Иисуса с апостолами в Иерусалим и захват Храма являются действиями вооруженных повстанцев, не нашли письменных подтверждений, что это восстание возглавлял Иоанн.
      Ему снова пришла мысль, что он может предупредить Иоанна. Но поверит ли Креститель? Скорее всего, нет. Глогеру Креститель нравился. Этот человек являлся закаленным революционером, годами планировавшим восстание против римлян и неустанно увеличивавшим число своих последователей, чтобы попытка оказалась успешной.
      Иоанн очень напоминал Глогеру партизанского вожака времен Второй Мировой войны. Он обладал такой же жестокостью и пониманием реальности своей позиции. Он знал, что будет иметь всего одну попытку сокрушить когорты, оккупировавшие страну. Если восстание затянется, у Рима будет достаточно времени, что послать дополнительные войска в Иерусалим.
      - Как ты считаешь, когда Адонай намерен уничтожить неправедных при твоем посредничестве? - тактично спросил Глогер.
      Иоанн взглянул на него с некоторым удивлением.
      - Пасха. Это время, когда народ наиболее взбудоражен и настроен против чужеземцев, - сказал он.
      - Когда следующая Пасха?
      - Через несколько месяцев.
      Глогер некоторое время ел в молчании, затем посмотрел прямо в глаза Крестителю.
      - Я играю какую-то роль в твоем плане, не так ли? - спросил он.
      Иоанн посмотрел на пол.
      - Ты был послан Адонаем помочь нам выполнить его волю.
      - Как я могу помочь тебе?
      - Ты - маг.
      - Я не умею делать чудеса.
      Иоанн вытер мед со своей бороды.
      - Я не могу поверить в это, Эммануил. Ты появился здесь чудесным образом. Ессеи не знали, дьявол ты или посланец Адоная.
      - Ни то и ни другое.
      - Почему ты сбиваешь меня с толку, Эммануил? Я знаю, что ты посланец Адоная. Ты - тот знак, который ждали ессеи. Время почти наступило. Царство небесное скоро восстанет на земле. Идем с нами. Скажи людям, что ты говоришь голосом Адоная. Покажи великие чудеса.
      - Твоя власть слабеет, не так ли? - Глогер пристально посмотрел на Иоанна. - Ты нуждаешься во мне, чтобы укрепить надежды повстанцев?
      - Ты говоришь, как римлянин, без всяких околичностей.
      Иоанн поднялся, рассердившись.
      Очевидно, подобно ессеям, с которыми жил, Иоанн Креститель предпочитал менее прямые способы выражения мыслей. На то были веские причины, так как эти люди все время боялись предательства. Даже записи ессеев были зашифрованы. Невинно выглядевшее слово или фраза означали на самом деле совершенно другое.
      - Прости, Иоанн. Но скажи мне, прав ли я? - тихо проговорил Глогер.
      - Разве ты не маг, прибывший неизвестно откуда в той колеснице? Креститель махнул рукой и пожал плечами. - Мои люди видели твой приход! Они видели, как в воздухе появилась сверкающая сфера, треснула и позволила тебе выйти из нее. Это ли не чудо? Одежда, которая была на тебе - разве это обычная одежда? Талисманы внутри колесницы - разве они не говорят о могущественном волшебстве? Пророк сказал, что мессия придет из Египта, и звать его Эммануил. Так записано в книге Мики! Разве все это не правда?
      - По большей части, да. Но есть объяснение... - он замолчал, не сумев придумать перевод слову "рациональное". - Я - обычный человек, как и ты. У меня нет власти делать чудеса! Я только человек!
      Иоанн злобно нахмурился.
      - Значит, ты отказываешь нам в помощи?
      - Я благодарен тебе и ессеям. Вы спасли мою жизнь. Если я могу отплатить чем-нибудь...
      Иоанн решительно кивнул головой.
      - Ты можешь отплатить, Эммануил.
      - Как?
      - Стать великим магом, который мне нужен. Позволь мне предъявить тебя тем, кто стал нетерпелив и сомневается в воле Адоная. Позволь мне рассказать, как ты появился здесь. Затем ты должен сказать, что все происходит по воле Адоная, и что они должны быть готовы исполнить ее.
      Иоанн пристально посмотрел на Глогера.
      - Согласен, Эммануил?
      - Иоанн, нет ли способа, которым я мог бы помочь тебе, не обманывая ни тебя, ни себя, ни этих людей?..
      Иоанн задумчиво посмотрел на него.
      - Возможно, ты не осознаешь своего предназначения... - сказал он. Почему бы и нет? В самом деле, если бы ты стал что-то требовать, я еще сильнее подозревал бы тебя. Эммануил, ты можешь поверить мне на слово, ты - тот, о котором говорило пророчество.
      Глогер почувствовал себя побежденным. Как он мог спорить с верой? Может, он действительно тот человек, которого они ждали? Предположим, был некто, одаренный даром предвидения... О, это чепуха! Хотя, что он мог теперь сделать?
      - Иоанн, тебе очень нужно знамение... Но, предположим, появится настоящий волшебник...
      - Он уже появился. Это ты. Я молился, и я знаю.
      Как же объяснить Иоанну, что только отчаянная необходимость в помощи убедила его? Глогер вздохнул.
      - Эммануил, ты поможешь народу Иудеи?
      Глогера передернуло.
      - Дай подумать, Иоанн. Мне нужен отдых. Приходи утром, и тогда я отвечу тебе.
      С некоторым удивлением он понял, что роли их поменялись. Теперь, вместо того, чтобы стараться сохранить расположение Крестителя, Глогер повернул дело так, что Креститель стремился завоевать его расположение.
      Когда Глогер вернулся к себе в пещеру, то не смог сдержать широкую улыбку. Как, оказывается, просто получить власть. Но как использовать эту власть? Действительно ли у него есть предназначение? Сможет ли он изменить историю и стать ответственным за помощь евреям в изгнании римлян?
      6
      - Быть евреем - значит быть бессмертным, - говорил ему Фридмен через несколько дней после того, как Ева вернулась к своим родителям. - Быть евреем - значит иметь предназначение, даже если это предназначение просто выжить...
      Фридмен был высоким массивным человеком с бледным полным лицом, циничным взглядом и почти совершенно лысый. Он любил плотные костюмы из зеленого твида. К Карлу Фридмен относился исключительно великодушно и, казалось, почти ничего не ожидал в ответ - разве только иногда составить аудиторию.
      - Быть евреем - значит быть мучеником. Выпей еще наливки. - Он пересек кабинет и налил для Карла еще в большой стакан. - Вот где ты ошибался в ней, мой мальчик. Ты не смог выдержать успеха.
      - Не думаю, что это правда, Джерард. Я хотел, чтобы она принимала меня таким, какой я есть...
      - Ты хотел, чтобы она принимала тебя таким, каким ты видел себя, а не таким, каким видела она. Кто прав в этом случае? Ты видишь себя мучеником, не так ли? Какая жалость! Такая хорошенькая девушка! Ты мог бы передать ее мне вместо того, чтобы напрочь отпугнуть.
      - О, не надо, Джерард. Я любил ее!
      - Себя ты любил больше.
      - А кто нет?
      - Многие люди не любят себя совсем. Ты любишь себя, и это твое достоинство.
      - Ты делаешь из меня Нарцисса.
      - Ты не такой красивый, не обманывайся.
      - В любом случае не думаю, что это как-то связано с тем, что я еврей. Ты и твое поколение всегда придают большое значение национальности. Вы как бы требуете компенсацию за то, что происходило при Гитлере.
      - Возможно.
      - Как бы там ни было, я не настоящий еврей. Меня не воспитывали в еврейской вере.
      - С твоей-то матерью, и ты не был воспитан, как еврей?! Может быть, ты не ходил в синагогу, сынок, но ты многое получил другими путями...
      - О, Джерард, ты не ответил мне, уводишь в сторону. Я все время думаю, как вернуть ее назад.
      - Забудь о ней. Найди себе хорошенькую еврейскую девушку. Я советую тебе. Она поймет. Когда все сказано и сделано, Карл, эти нордические типы не годятся для того, что ты хочешь...
      - Боже! Я не знал, что ты расист!
      - Я только реалист...
      - Я уже это слышал.
      - Хорошо, если ты хочешь неприятностей...
      - Может быть, хочу.
      Отец...
      Наполненные болью глаза.
      Отец...
      Двигающиеся без слов губы.
      Тяжелый деревянный крест, барахтающийся в болоте, а с холма наблюдает изящный серебряный крест.
      Черт... НЕТ!
      Не должен спрашивать...
      Только хотел... НЕТ!
      ПОМОГИ МНЕ!
      Нет.
      - В официальной религии нет ничего хорошего, - говорил ему в пивной Джонни, недоучившийся приятель Джерарда. - Она просто не соответствует времени. Ты должен найти ответ в себе. Медитация!
      У Джонни было худое, вечно обеспокоенное лицо. По словам Джерарда он учился на третьем курсе, и очень плохо.
      - От религии ты берешь только утешение, отвергая ответственность, сказал Фридмен, сидящий у стойки бара как раз позади Джонни.
      Карл засмеялся.
      Джонни повернулся к Джерарду.
      - Это типично, не так ли? Ты не знаешь, о чем говоришь. Ответственность? Я не пацифист, готовый умереть за свои убеждения. Это больше, чем сделал бы ты.
      - У меня нет никаких убеждений...
      - Точно!
      Карл снова засмеялся.
      - Я буду пассивно сопротивляться любому человеку в этой пивной!
      - О, заткнись! Я нашел то, что не найдет ни один из вас.
      - Это, кажется, пошло тебе на пользу, - грубо сказал Карл, сразу же пожалел об этом и положил руку на плечо Джонни, но юноша скинул ее и ушел из бара.
      Карл очень расстроился.
      - Не тревожься о Джонни, - сказал Джерард. - Он всегда попадается на чью-либо удочку.
      - Я не об этом. Он прав. Он имеет что-то, во что верит. Я не могу найти ничего.
      - Так спокойнее.
      - Я не знаю, как ты можешь говорить о спокойствии при твоем мрачном интересе к ведьмам и тому подобному.
      - У каждого свои проблемы, - сказал Джерард. - Выпей еще.
      Карл нахмурился.
      - Я напал на Джонни только потому, что он смутил меня, выставив на посмешище.
      - У каждого свои проблемы. Выпей еще.
      - Хорошо.
      Я пойман. Тону. Не могу быть самим собой. Сделан тем, что хотели другие. Неужели это судьба каждого человека? Не были ли великие индивидуалисты созданиями своих друзей, которые хотели иметь великих индивидуалистов в качестве друзей?
      Великие индивидуалисты должны быть одиноки, чтобы люди считали их неуязвимыми. Под конец их уже не воспринимают людьми. Обращаются как с символом вещи, которой уже не существует. Они должны быть одинокими.
      Никому не нужными.
      Всегда есть какая-то причины быть одиноким.
      Никому не нужным...
      - Мама... я хочу...
      - Кому есть дело до того, что ты хочешь? Отсутствовать почти год! Не писать. Как насчет того, что хочу я? Где ты был? Я могла умереть...
      - Постарайся понять меня...
      - Зачем? Ты когда-нибудь пытался понять меня?
      - Да, я пытался...
      - Черта с два! Чего ты хочешь на этот раз?
      - Я хочу...
      - Разве я не говорила, доктор сказал мне...
      Одинок...
      Мне нужно...
      Я хочу...
      - Ты ничего не получишь в этом мире, чего не заработал. И не всегда получишь даже то, что заработал.
      Пьяный Глогер облокотился о стойку бара и слушал низкорослого краснолицего мужчину.
      - Есть масса людей, не получающих того, что они заслуживают, - сказал бармен и засмеялся.
      - Я имею в виду, что... - продолжал краснолицый мужчина медленно.
      - Почему бы тебе не заткнуться? - сказал Карл.
      - О, заткнитесь вы оба! - сказал бармен.
      Любимая...
      Изящная, нежная, милая.
      Любовь...
      - Твоя беда, Карл, - говорил Джерард, когда они шли к ресторану, где Джерард хотел угостить ленчем Карла, - в том, что ты все еще веришь в романтичную любовь. Погляди на меня. У меня полный набор недостатков... на которые ты любишь иногда указывать так непочтительно. Я становлюсь ужасно грубым, наблюдая черную мессу и тому подобное. Но я не бегаю, потроша девственниц, - частично потому, что это противозаконно. А против вас, романтичных извращенцев, нет закона, чтобы остановить. Я не могу заниматься любовью, если на ней не надето нижнее белье с черными кружевами, а ты не можешь сделать это, если не поклоняешься вечной любви, и она не поклоняется в ответ, и все ужасно запутывается. Ты причиняешь себе и бедным девушкам, которых используешь, страшный вред! Это отвратительно!
      - Сегодня ты более циничен, чем обычно, Джерард.
      - Нет, ни капельки. Я говорю абсолютно искренне... Я ни к кому не чувствовал привязанности за всю свою жизнь! Романтичная любовь! В самом деле, против нее должен быть закон. Отвратительно! Катастрофично! Посмотри, что случилось с Ромео и Джульеттой! Здесь предупреждение всем нам.
      - О, Джерард...
      - Почему ты не можешь просто спать с ней и наслаждаться? Остановись на этом. Считай это само собой разумеющимся! Не развращай при этом бедную девушку.
      - Обычно они сами хотят этого.
      - Ты прав, милый мальчик.
      - Ты совсем не веришь в любовь, Джерард?
      - Мой дорогой Карл, если бы я верил в какую-нибудь любовь, разве я стал бы тебя предостерегать?
      Карл улыбнулся.
      - Ты очень добр, Джерард...
      - О, господи! не надо, Карл, пожалуйста! Если ты еще раз посмотришь на меня таким образом, я не буду кормить тебя дорогим ленчем, и это вполне серьезно.
      Карл вздохнул. Единственный человек, который выказывал по отношению к нему какое-то корыстное расположение, был единственным, кто открыто говорил об этом. В самом деле, смешно.
      Я хочу...
      Мне нужно...
      Я хочу...
      - Моника, во мне чего-то не хватает...
      - Чего именно?
      - Ну, скорее, это отсутствие отсутствия, если ты понимаешь, что я имею в виду.
      - О, ради Бога...
      - Ты впечатлительный, - говорила ему Ева.
      - Нет, я говорил тебе, я жалею себя. Это похоже на впечатлительность?
      - О, Карл, ты не делаешь себе никакого послабления?
      - Послабления? Я не заслуживаю его.
      - Что ты ищешь, Карл? - спросил Джерард за ленчем.
      - Не знаю. Возможно, Чашу Грааля. Еве казалось, что я найду ее.
      - Почему бы и нет? В наши дни она стоила бы целое состояние! Не взять ли нам еще бутылочку?
      - Ты знаешь, Джерард, я не мученик. Я не святой, не герой, не бездельник какой-нибудь. Я - просто я сам. Почему люди не могут принимать меня таким?
      - Карл, мне ты нравишься именно такой.
      - Зачем ты опекаешь меня? Я нравлюсь тебе запутавшимся - ты это имеешь в виду?
      - Может быть, ты прав. Еще бутылочку?
      - Хорошо.
      Джерард предложил платить, чтобы Глогер мог изучать психологию.
      - Я делаю это только потому, что боюсь, что с тобой что-нибудь случится. Ты даже можешь примкнуть к Католической церкви!
      Он слушал курс целый год, а потом бросил ходить на занятия. Все, что он хотел - это изучать Джанга, а они настаивали, чтобы он учился и другим дисциплинам, большую часть которых нашел совершенно неинтересными.
      Боже?
      Боже?
      Боже?
      Нет ответа.
      С Джерардом он был внимательным, серьезным и разумным.
      С Джонни он был снисходителен, насмешлив.
      С некоторыми он был спокоен. С некоторыми - шумным. В компании глупцов он был счастлив, как глупец. В компании тех, кем восхищался, был доволен, если казался проницательным.
      - Почему я разный с разными людьми, Джерард? Я не знаю, кто я на самом деле. Который из этих людей - я, Джерард? Что неправильно во мне?
      - Может быть, ты слишком стараешься понравиться, Карл.
      7
      Он снова встретил Монику летом 1962 года, вскоре после того, как бросил занятия. В то время он брался за любую работу, и его психика была очень неустойчивой.
      Моника оказалась очень кстати - искусный проводник в умственной темноте, готовой поглотить его.
      Оба они жили недалеко от Голландского парка и встретились там однажды в воскресенье у пруда с золотыми рыбками в декоративном палисаднике.
      Они ходили в парк почти каждое воскресенье. К тому времени он был полностью одержим странным христианским мистицизмом Джанга.
      Она, всегда презиравшая Джанга, вскоре стала обхаивать перед Карлом все идеи этого учения.
      Хотя Моника и не полностью убедила Карла, ей удалось сбить его с толку.
      Прошло шесть месяцев прежде, чем они легли в постель.
      Он проснулся и увидел Иоанна, склонившегося над ним. На бородатом лице Крестителя было выражение нетерпеливого ожидания.
      - Ну, Эммануил?
      Карл почесал собственную бороду и кивнул.
      - Хорошо, Иоанн, я помогу вам ради тебя, потому что ты спас мне жизнь и стал моим другом. Но взамен ты пошлешь людей притащить мою колесницу сюда, и как можно быстрее. Я хочу посмотреть, нельзя ли ее починить.
      - Я сделаю это.
      - Не питай слишком большую надежду на мою силу, Иоанн...
      - Я абсолютно верю в нее...
      - Надеюсь, ты не будешь разочарован.
      - Не буду. - Иоанн положил ладонь на плечо Глогера. - Ты должен крестить меня, показать всем, что Адонай с нами.
      Глогера все еще тревожила вера Крестителя в его власть, но ему больше нечего было сказать. Если другие разделяют веру Крестителя, тогда, возможно, он сможет что-нибудь сделать.
      Глогер снова стал оживленным, как и предыдущим вечером, и на его лице непроизвольно появилась широкая улыбка.
      Креститель засмеялся, сперва неуверенно, но затем все более непринужденно.
      Глогер тоже засмеялся. Он не мог остановиться, часто прерываясь, чтобы захватить ртом побольше воздуха.
      Совершенно невозможно представить себе, что он оказался тем человеком, который вместе с Иоанном Крестителем подготовит путь для Христа. Тем не менее, Христос еще не появился. Возможно, догадался Глогер, дело происходит за год до распятия.
      И Слово стало плотью, и обитало с нами, полное
      благодати и истины; и мы видели славу Его, славу, как
      Единорожденного от Отца. Иоанн свидетельствует о Нем,
      и, восклицая, говорит: Сей был тот, о котором я
      сказал, что идущий за мною стал впереди меня, потому
      что был прежде меня.
      От Иоанна, гл. 1: 14-15.
      Было слишком жарко.
      Они сидели под навесом кафетерия, наблюдая за проходящим в отдалении матчем в крикет.
      Неподалеку от них на траве сидели две девушки и парень. Вся компания пила апельсиновый сок из пластмассовых чашек. У одной из девушек на коленях лежала гитара, и она, поставив чашку на землю, начала играть, запев высоким нежным голосом народную песню.
      Карл попытался прислушаться к словам. В колледже ему привили вкус к традиционной народной музыке.
      - Христианство мертво, - Моника отхлебнула чаю. - Религия умирает. Бог был убит в 1945 году.
      - Еще возможно возрождение, - сказал он.
      - Будем надеяться, что нет. Религия - это создание страха. Знание уничтожает страх. Без страха религия не может выжить.
      - Ты думаешь, в наши дни нет страха?
      - Это не тот страх, Карл.
      - Ты никогда не задумывалась над идеей Христа? - спросил он, изменив тактику. - Что это значит для христиан?
      - Идея трактора означает столько же для марксиста, - ответила Моника.
      - Но что появилось первым? Идея или подлинный Христос?
      Она пожала плечами.
      - Подлинный, если это имеет значение. Иисус был еврейским смутьяном, организовавшим восстание против римлян. За это его распяли. Это все, что мы знаем, что нам нужно знать.
      - Великая религия не могла начаться так просто.
      - Когда люди нуждаются в ней, они создадут великую религию из самого невероятного начала.
      - Об этом я и говорю, Моника, - он энергично махнул рукой, и она слегка отодвинулась. - Идея предшествовала подлинному Христу.
      - О, Карл, не продолжай. Подлинный Иисус предшествовал идее о Христе.
      Мимо прошла пара, бросив любопытствующие взгляды на спорящих.
      Моника заметила это и замолчала.
      - Почему ты так стремишься ниспровергнуть религию, насмехаешься над Джангом? - спросил он.
      Моника поднялась, и Глогер встал тоже, но она покачала головой.
      - Я иду домой, Карл. Ты оставайся здесь. Увидимся через несколько дней.
      Он смотрел, как она шла по широкой дорожке к воротам парка. Возможно, ее компания устраивает меня потому, подумал Карл, что она готова спорить так же страстно, как и я. Или, во всяком случае, почти так же.
      Упыри.
      Мы с ней одного поля ягоды.
      На следующий день, вернувшись домой с работы, он обнаружил письмо.
      Моника, должно быть, написала его после того, как они расстались в кафе, и отправила в тот же день. Он открыл конверт и стал читать.
      "Дорогой Карл!
      Беседа, как видно, не оказывает на тебя большого воздействия, и тебе это известно. Как будто ты слушаешь тон голоса, ритм слов, не слыша того, что тебе стараются объяснить. Ты немного похож на чуткое животное, которое не может понять, что ему говорят, но может различить, в хорошем или плохом настроении находится человек, разговаривающий с ним. Поэтому я пишу тебе пытаюсь донести до тебя свои мысли. Ты реагируешь слишком эмоционально, когда мы вместе..."
      Он улыбнулся. Одной из причин, по которым ему доставляло такое удовольствие общаться с ней, было то, что от Моники можно было ожидать активной реакции.
      "...Ты делаешь ошибку, рассматривая Христа и христианство как нечто, развивавшееся в течение немногих лет, от смерти Иисуса до времени написания Евангелия. Но христианство не было чем-то новым. Христианство просто стадия в процессе встречи, взаимного оплодотворения и трансформации западной логики и восточного мистицизма. Взгляни, как религия сама изменилась в течение столетий, интерпретировав себя, чтобы соответствовать изменчивым временам. Христианство - просто новое название для конгломерата старых мифов и философий. Все, что делает Евангелие, это пересказывает старый миф о Солнце и фальсифицирует некоторые идеи римлян и греков.
      Даже во втором столетии еврейские ученые отмечали, какой смесью является Евангелие!
      Они подчеркивали сильное сходство между различными мифами о Солнце и мифом о Христе. Чудес не было - их изобрели позднее, заняв у разных источников.
      Вспомни тех старых викторианских схоластов, которые утверждали, что Платон, в действительности, был христианином, потому что предвидел христианскую мысль!
      Христианство стало проводником идей, находившихся в обращении за столетия до Христа. Разве был Марк Аврелий христианином? Он писал в традициях западной философии. Именно поэтому христианство привилось в Европе, а не на Востоке!
      Ты должен бы стать теологом со своими наклонностями, а не пытаться быть психологом. То же самое относится и к твоему другу Джангу.
      Постарайся очистить голову от всей этой мрачной чепухи, и твоя жизнь станет намного проще.
      Твоя Моника."
      Он скомкал письмо и отбросил его в сторону. Позже ему захотелось перечитать его, но он устоял перед соблазном.
      Машина времени показалась Глогеру незнакомой.
      Возможно, он настолько привык к примитивной жизни ессеев, что треснувший шар выглядел для него так же странно, как и для них.
      Глогер нажал кнопку, которая должна была управлять снаружи входным шлюзом, но ничего не произошло.
      Он забрался внутрь сквозь трещину. Вся жидкость исчезла, он знал это. Без ее амортизирующих свойств любые путешествия сквозь время, видимо, просто убьют его.
      Иоанн Креститель сунул голову внутрь машины, будто боясь, что Глогер попытается бежать в своей колеснице.
      Глогер улыбнулся ему.
      - Не тревожься, Иоанн.
      Моторы не работали, и даже если бы он снял с них кожухи, его технических знаний не хватало, чтобы их починить. Ни один из приборов не работал. Машина времени была мертва.
      Понимание ситуации поразило его шоком. Вероятно, он уже никогда снова не увидит двадцатое столетие, не расскажет, чему был свидетелем здесь.
      Слезу выступили у него на глазах, и, спотыкаясь, он выбрался из машины, оттолкнув Иоанна в сторону.
      - Ты что, Эммануил?
      - Что мне здесь надо? Что мне здесь надо?! - закричал Глогер по-английски, и слова получились нечеткими. Они тоже показались ему незнакомыми. Что происходит с ним?
      Он подумал было, не иллюзия ли все это - вроде затянувшегося сна. Идея машины времени казалась ему теперь совершенно абсурдной, невозможной.
      - О, Господи, - простонал он, - что происходит?!
      Снова ощущение, что все покинули его, овладело им.
      8
      Где я?
      Кто я?
      Что я?
      Где я?
      - Время и личность, - любил говорить с энтузиазмом Хеддингтон, - две большие тайны. Углы, кривые, мягкая и жесткая перспективы. Что мы видим? Что мы такое? Чем мы можем быть или были? Все это - искривления и повороты времени. Я презираю теории, настаивающие на рассмотрении времени, как четвертого измерения, описывающие его в пространственных эпитетах. Неудивительно, что они ни к чему не привели. Время не имеет ничего общего с пространством - оно связано с психикой. О! Никто не понимает. Даже вы!
      Члены группы считали его немного чокнутым.
      - Я - единственный, - сказал он серьезно и спокойно, - кто действительно понимает природу времени...
      - К слову... - сказала твердо миссис Рита Блейн, - я думаю, что подошло время чая, не так ли?
      Остальные с энтузиазмом согласились. Миссис Рита Блейн была немного нетактична. Хеддингтон обиженно встал и ушел.
      - Ну и пусть, - сказала она, - ну и хорошо...
      Но остальные остались недовольны ею. Хеддингтон, в конце концов, был хорошо известен и придавал группе определенный престиж.