Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Oh, Boy!

ModernLib.Net / Современная проза / Мюрай Мари-Од / Oh, Boy! - Чтение (Ознакомительный отрывок) (Весь текст)
Автор: Мюрай Мари-Од
Жанр: Современная проза

 

 


Мари-Од Мюрай

Oh, Boy!

Юмор – это декларация достоинства, утверждение превосходства человека над тем, что с ним случается.

Роман Гари Даниэль Бюиссанс

Глава первая,

в которой дети Морлеван узнают, что оказались на попечении у государства

В Париже, на улице Меркер, в доме 12, два года проживала семья Морлеван. В первый год – трое детей и двое взрослых. Во второй год – трое детей и один взрослый. А с этого утра – только трое детей. Симеон, Моргана и Венеция – четырнадцати, восьми и пяти лет.

– Дадим клятву, – предложила Моргана. – Что нас никто не разлучит. А, Симеон?

Венеция подняла руку, готовая клясться. Но Симеон, старший из Морлеванов, так и сидел на ковре, прислонясь к стенке, весь уйдя в свои мысли. У него оставалось только… взгляд на часы… только четверть часа, чтобы спасти положение. Сотрудница социальной службы вот-вот должна была вернуться. Она обещала Симеону «окончательное решение». Пока что ей на ум приходили только временные: няня Венеции, соседка снизу, консьержка из дома напротив. Но все эти доброжелательницы слишком боялись, что на них полностью спихнут трех сирот. Итог: они сидели в своей квартире и ждали «социаленную сотрудницу», как называла ее Венеция.

– Она отправит нас в приют, – предрек Симеон.

Потому что у них не было никакой родни – ни бабушек, ни дедушек, ни дядьев, ни теток, даже крестных не было. Семья Морлеван состояла теперь из трех детей, и все. Венеция вопросительно взглянула на сестру.

– Приют, – объяснила Моргана, – это такая гостиница для детей, у которых нет родителей.

– А, ну ладно, – сказала Венеция.

Со вчерашнего дня они были детьми-у-которых-нет-родителей. Венеция приняла это как данность. Людям ведь незачем было ее обманывать. И в то же время все это ровно ничего не значило. Мама, может, и умерла, но в понедельник она должна отвести Венецию на танцы, потому что дама, которая ведет занятия, не любит, когда пропускают.

Симеон взглянул на часы: десять минут. У него осталось десять минут. Чуть выше ремешка часов он увидел красное пятно, которое появилось вчера и расползалось по руке. Он одернул рукав.

– Папа не умер, он ушел, – задумчиво сказал Симеон. – Они будут пытаться найти его.

Но его уже искали, чтобы заставить платить алименты. И все, что тогда удалось узнать, это что он уже был женат в ранней молодости и бросил жену, и…

– Есть! – вскричал Симеон, щелкнув худыми пальцами.

Вот оно, решение. Он нашел! Женщина, на которой был женат их отец? Нет, конечно. Это все равно что консьержка или няня Венеции. Едва ей подкинут под дверь трех сирот, она тут же займет позицию временного решения. Нет, окончательное решение – это дети от того брака.

– У нас… у нас с ними один… один отец. Мы… мы одной… одной крови.

Симеон говорил заторможенно, ошеломленный своим открытием. У них есть родственники. Да, они никогда не видели этих людей, он сам впервые о них вспомнил.… Но они носят ту же фамилию.

– Морлеваны! Они тоже Морлеваны, как мы. Мы не единственные, кто носит эту дурацкую фамилию! – горячился Симеон.

Пять минут. Через пять минут надо будет убедительно изложить свои соображения социальной сотруднице. Симеон сжал кулаки. Венеция спросила:

– Так мы клянемся или нет?

– Клянемся, – сказал брат. – Слушайте, девочки. На свете есть еще Морлеваны кроме нас, не знаю сколько. Наши сводные братья и сестры. Они родились раньше нас. Они уже взрослые, понимаете? Нас должны отдать им на воспитание.

Венеция зажмурилась и представила, как откуда ни возьмись встают стеной юноши со шпагами наголо: гвардия Морлеванов. Более реалистически мыслящий Симеон уже задавался вопросом, обязаны ли по закону старшие братья и сестры брать на себя заботу об осиротевших младших. Мальчик выбросил вперед кулак и произнес со всей серьезностью:

– Морлеван или смерть.

Моргана поставила на его кулак свой, а Венеция завершила пирамиду, повторив:

– Морлеван или смерть, – и добавила: – Что это у тебя на руке?

Рукав опять задрался. Симеон одернул его, буркнув:

– Ничего. Стукнулся.

Они услышали, как хлопнула входная дверь. Это была Бенедикт Оро, сотрудница социальной службы.

– Ну вот, дети, – сказала она, еле переводя дух после обивания всевозможных порогов, – у меня есть для вас решение!

– У нас тоже, – ответил Симеон.

– Ага, у нас целый полк братьев! – подтвердила Венеция, выписывая воображаемой шпагой знак Зорро – Z.

Моргана внесла ясность:

– Только сводные, от первого брака папы. Но это все равно считается. У меня в школе средняя оценка 9,5, а у Лексаны 9. Я ее обгоняю по баллам.

Видя недоумение социальной сотрудницы, Моргана постаралась объяснить доходчивее:

– Моя подружка Лексана, она китаянка. У нее ненастоящие родители, потому что она приемная дочь. Но она считает, это лучше чем ничего. Так и сводные братья – это лучше чем вообще никаких.

«У них стресс», – подумала Бенедикт, которой необходимо было придерживаться привычных понятий.

– Так вот, – сказала она, – я нашла вам место в приюте Фоли-Мерикур. Это очень удобно, потому что вы сможете оттуда ходить в вашу прежнюю школу и…

– Вы не поняли, – перебил ее Симеон.

– Ну да, мы хотим к нашим братьям! – пискнула Венеция (она явно отдавала предпочтение мужчинам).

– Или мы покончим с собой, – добавила Моргана, просто делясь информацией.

Эта последняя фраза встревожила Бенедикт. Детям Морлеван не сказали всей правды, чтобы не травмировать их еще больше. Им сказали, что их мать погибла вследствие несчастного случая, упав с лестницы. На самом деле она выпила жидкость для чистки ванн. Потом, не вынеся начавшихся болей, выбежала из квартиры, чтобы позвать на помощь. И упала с лестницы. Это было самоубийство.

– Послушайте, дети…

– Нет, это вы послушайте, – перебил Симеон. – У нас есть родственники, и их надо известить. У отца до нас уже были дети.

Симеон не знал ни сколько их, ни какого они пола. Он этим никогда не интересовался. Только однажды у матери в какую-то горькую минуту сорвалось: «Гад бесстыжий! Не первый раз уже детей бросает!»

– Морлеван не такая уж распространенная фамилия. Их, наверное, можно найти, – настаивал Симеон.

Бенедикт неопределенно повела головой, что не означало ни да, ни нет.

– Пока что я провожу вас в приют. Это прежде всего.

– Нет, – сказал Симеон. – Прежде всего надо выяснить, передаются ли дети-сироты на попечение сводных братьев или сестер, если те достигли совершеннолетия. Вы не могли бы достать мне Гражданский кодекс?

Бенедикт смотрела на Симеона и не могла вымолвить ни слова. У нее был опыт работы с подростками. Ни один на ее памяти так не разговаривал.

– Я особо одаренный, – пояснил Симеон чуть ли не извиняющимся тоном.


Г-н Мерио, директор приюта Фоли-Мерикур, сначала отказывался принять братство Морлеван. В его заведении содержались только мальчики с двенадцати до восемнадцати лет. Он мог взять Симеона, но без сестер.

– У них стресс, – уговаривала директора Бенедикт. – Если их разлучить, это будет глубочайшая психологическая травма. Я буду искать им приемную семью, но пока…

Она говорила и осматривалась, чтобы составить мнение о здешних условиях. За ее спиной подростки играли в настольный футбол, слышались традиционные: «Блин!» и «Ща я тебя сделаю!»

– Дети Морлеван жили практически в изоляции, – гнула свое Бенедикт. – Им будет очень полезно оказаться среди сверстников.

– Пять и восемь лет, – заметил г-н Мерио, все еще не убежденный, – нельзя сказать, что это дети подросткового возраста!

Бенедикт решила пойти с другой карты и бить на жалость:

– Их положение действительно трагично. Отец исчез в неизвестном направлении, а мать впала в депрессию и вот на днях покончила с собой, выпив «Сортирного Крота».

Директор болезненно поморщился. Угрозы и оскорбления на заднем плане стихли. Там прислушивались.

– Ладно, приводите, – сдался г-н Мерио. – Постараюсь вам помочь.

Моргане и Венеции в виде исключения выделили крохотную комнатушку в приюте Фоли-Мерикур. Можно было подумать, что ради них опустошили чулан для метел. Единственное окно выходило на глухой дворик, где из прохудившейся трубы лила вода, раздражающе барабаня об асфальт. Брата поселили по сравнению с ними роскошно – в светлой просторной комнате. К сожалению, Симеону приходилось делить ее с товарищем – сверстником по имени Тони. Каждый вечер Тони присоединялся к остальным в игровой комнате, и Симеон благославлял того, кто изобрел настольный футбол. Только тогда Симеон мог достать учебники, которые прятал на самом дне своего чемодана. Он усвоил уже давно – с яслей, если точно, – что в его же интересах скрывать от сверстников свои способности.

«Могут быть освобождены от опекунских обязанностей те, для кого возраст, болезнь, территориальная удаленность, исключительные обстоятельства профессионального или семейного характера делают такую нагрузку чрезмерно затруднительной…»

Сидя на полу спиной к стене, Симеон взвешивал каждое слово Гражданского кодекса, который взял в библиотеке своего лицея. Получалось, что по закону трудно отказаться от опеки над несовершеннолетнем сиротой, если приходишься ему дедушкой или бабушкой. Насчет братьев и сестер ничего определенного не говорилось. А тем более насчет сводных. В дверь заскреблись, отрывая Симеона от чтения. Сестры прошмыгнули к нему в комнату.

– Ну как? – почтительно осведомилась Моргана.

– Продвигаюсь, – ответил Симеон, захлопывая Гражданский кодекс. – Потом надо будет порыться в Уголовном кодексе, выяснить, сколько лет мне могут дать за убийство Кролика.

Кроликом прозвали Тони из-за длинных передних зубов.

– Вам-то хорошо, – сказал Симеон. – Вы на ночь остаетесь вместе.

Он видел их кровати, стоящие впритык. Как бы ему хотелось спать там же, хотя бы у них в ногах, вместе с плюшевыми игрушками.

– Да-а, только Моргана не так хорошо рассказывает сказки, как мама, – пожаловалась Венеция.

Тихий ангел пролетел над детьми Морлеван. Немой ангел горя.

– Ну ладно, – подвел черту Симеон. Голос у него был немного хриплый. – Во вторник у нас встреча с судьей.

– За что нас судить? – возмутилась Венеция. – Мама же не из-за нас убилась на лестнице!

Симеон кивнул средней сестре:

– Объясни ей.

– Это не такой судья, который наказывает, – начала Моргана. – Это чтобы решить, куда нас отправят после приюта…

– Объяснишь потом, – оборвал Симеон, указывая на дверь. – Мне надо еще поразмыслить.

Девочки послушно вышли. Размышления Симеона – это святое. Мальчик взглянул на часы. Было 21:15. Красное пятно повыше часов понемногу синело. На другой руке тоже появилось такое. Он не хотел об этом думать.

– 21:15, – сказал он вслух, чтобы сосредоточиться на чем-нибудь другом.

В 21:30 вернется Кролик. Значит, остается сколько? Четверть часа. Четверть часа, чтобы поплакать.

«Все это, – думал Симеон, глуша всхлипывания подушкой, – все это вопрос са-мо-дис-ци-пли-ны».

Объятия ночи сомкнулись над ним.

– Мама, – вздохнул он, засыпая.


На следующее утро Симеон столкнулся в коридоре с двумя парнями из старших классов, которых знал только в лицо. Они преградили ему путь.

– Это правда – то, что Кролик рассказывал про твою мать вчера в игровой?

Симеон оценивал положение. В коридоре больше никого. Этих двое, и они на голову выше его. Нельзя было ни отступать, ни нарываться.

– Не знаю, о чем вы говорите, – ответил он самым бесстрастным тоном.

– Что твоя мать покончила с собой, хлебнув «Сортирного Крота».

Боль пронзила худое тело Симеона. Ему стали, наконец, понятны эти взгляды – смесь ужаса и жалости, – которыми его провожали, эти шепотки, стихавшие, когда он входил в комнату. Он изобразил улыбку, давая себе время собраться, и ответил:

– Вранье! Это был «Блеск».

Приют Фоли-Мерикур был скопищем подростковых бед. Но такое – такое впечатляло. Парни притихли и прижались к стенкам, пропуская Симеона. Он вошел в столовую и сразу заметил, что сестры, уже сидевшие за завтраком, только что плакали.

– Что случилось? – спросил он, усаживаясь перед своей кружкой.

– Это все Кролик, – сказала Моргана. – Он говорит, что мама умерла, потому что вып… что выпи… выпила…

Она разрыдалась и не смогла договорить. Симеон повернулся к младшей, и та сообщила шепотом, словно какой-то позорный секрет:

– Потому что выпила «Сортирного Крота».

Симеон снова натянуто улыбнулся, давая себе время собраться. Такой у него был прием, чтобы подготовить ответ, когда его захватывали врасплох.

– Вранье, – уверенно сказал он. – У нас дома никогда не держали «Сортирного Крота».

– А, ну ладно, – облегченно вздохнула Венеция, совершенно успокоенная.

Глава вторая,

в которой дети Морлеван ждут волхва

Судья по делам несовершеннолетних, г-жа Лоранс Дешан, была энергичная миловидная женщина, склонная к полноте, и работала на черном шоколаде. Плитки шоколада «Нестле», 52 % какао, горького и сладкого, твердого и мягкого, всегда лежали у нее в ящике стола. Досье детей Морлеван выглядело таким сухим и бесплодным, что г-жа судья решила позволить себе два кусочка самого твердого, самого черного шоколада. Она откусила прямо от плитки, оставив на ней след своих крепких зубов.

В дверь постучали.

– Входите! – отозвалась она немного смущенно.

Г-жа судья поспешно задвинула ящик и вытерла мизинцем уголки губ. У нее была навязчивая мысль – как бы кто-нибудь не увидел у нее шоколадных усов и не узнал про ее тайную слабость. В кабинет вошла Бенедикт Оро, молодая сотрудница социальной службы. Они с судьей работали вместе недавно и плохо знали друг друга.

– Садитесь, – сказала Лоранс. Рот у нее еще был набит шоколадом, и она постаралась компенсировать это величественным видом.

Оробевшая Бенедикт присела на краешек стула.

– Я пригласила вас по поводу детей Морлеван, – сказала судья. – Прежде всего, хорошо ли им в том приюте, куда вы их поместили?

За сухой официальностью тона Бенедикт почудился упрек. Она уставилась на судью, пытаясь сообразить, что ответить. «У меня шоколадные усы», – сделала ошибочный вывод Лоранс и потерла уголки губ с видом скорбного раздумья.

– Какова их реакция?

– Ну, я.… У них стресс, – сказала Бенедикт, цепляясь за свою излюбленную формулировку.

– Разумеется. Старший… Мальчик, кажется?

– Да. Симеон.

– Четырнадцать лет, если не ошибаюсь?

– Да.

– Замкнутый или скорее агрессивный?

– Н-н-нет, – замялась Бенедикт, которая, по правде говоря, не знала что и думать об этом мальчике.

– Он хоть разговаривает? – допытывалась судья. – Он в шоке?

– Вообще-то… вообще-то нет.

Судья раздраженно листала досье.

– Невероятно! – сказала она. – Как в пустыне живут! Ни родных, ни друзей. Никого. Социальный вакуум! Не представляю, как тут назначать опекуна или организовывать семейный совет.

– Есть приходящая няня Венеции. Она готова заботиться о девочке, пока ей не подыщут приемную семью.

– Н-да, – вздохнула Лоранс Дешан. – Жаль было бы разлучать брата и сестер. Мальчику четырнадцать? Он… в четвертом,[1] так?

– В выпускном, – пролепетала социальная сотрудница.

– Нет. Не в четырнадцать же лет, – отрезала судья, точно иначе и быть не может.

И озадаченно нахмурилась, потому что наткнулась в досье на строчку: «Симеон Морлеван, 14 лет, выпускной класс „S“ в частном лицее Св. Клотильды».

– Да он же феномен! – воскликнула Лоранс.

– Это уж будьте уверены! – поспешила облегчить душу социальная сотрудница, которой с Симеоном всегда было не по себе. – Он не похож на нормальных детей. И вообще, считает себя особо одаренным.

– Так оно и есть, – заметила Лоранс.

Дело Морлеванов неожиданно становилось захватывающим. В руках судьи – судьба юного дарования. Симеон Морлеван, само имя звучало интригующе. Романтично. Прекрасный нелюдимый отрок… Лоранс таила в себе неутолимую потребность любить, которую шоколад не мог полностью компенсировать. Окружить заботой одаренного мальчика, помочь ему обрести душевное равновесие, найти свой путь… Она дала волю этим мыслям, или смутным мечтам, повторяя про себя: «Симеон Морлеван».

– Вы что-то сказали? – встрепенулась она.

Пока судья витала в мечтах, социальная сотрудница, оказывается, что-то говорила.

– Да насчет этих сводных братьев или сестер…

– Каких сводных братьев? – удивилась Лоранс.

– По-видимому, есть еще какие-то Морлеваны. Отец уже был раньше женат, и от этого брака должны быть дети.

– В досье ничего подобного не указано.

– Это только со слов мальчика.

Бенедикт не забыла, как покоробили ее манеры Симеона, когда он обратился к ней с этим заявлением.

– Если эти Морлеваны существуют, – сказала судья, – это очень важно. Фамилия, безусловно, редкая. Надо бы посмотреть…

Без лишних слов Лоранс повернулась на своем вертящемся стуле к компьютеру. Она быстро открыла базу данных адресной службы и набрала в строке поиска: «Морлеван Париж 75». На экране появилось два адреса. Один принадлежал д-ру Жозиане Морлеван, другой – некоему Бартельми Морлевану. Судья сохранила оба адреса, потом на всякий случай задала поиск фамилии Морлеван по всей Франции. Но больше никого не нашла.

Лоранс заглянула в свой ежедневник. Так, встреча с детьми Морлеван назначена на вторник следующей недели, а сейчас уже пятница. Ей надо было провести свое маленькое расследование по-быстрому. Д-р Жозиана Морлеван проживала недалеко от офиса судьи. Вот с нее завтра же и надо будет начать.


В субботу утром Лоранс стояла у подъезда фешенебельного дома в районе парка Монсури. Д-р Морлеван оказалась офтальмологом. Дама не первой молодости, Дородная, как не без удовольствия отметила судья, торжественно отворила дверь.

– Вам назначено?

– Нет. Я – г-жа Лоранс Дешан, судья по делам несовершеннолетних.

Лоранс знала, что ее должность никаких определенных ассоциаций у людей не вызывает, но обычно бывает достаточно слова «судья», чтобы собеседник струхнул. В самом деле, секретарша д-ра Морлеван прижала руку к пышной груди, словно желая проверить, как бьется сердце.

– Что случилось? – выдохнула она.

– Ничего страшного, – ответила судья, вспомнила о сиротах и добавила: – Во всяком случае, ничего страшного для д-ра Морлеван. Я хотела бы поговорить с ней о ее отце, г-не Жорже Морлеване.

– Да он же ей не отец! – воскликнула дама. – Моя дочь… Д-р Морлеван – моя дочь…

Судья кивнула в знак того, что поняла.

– Мой бывший муж признал ее и дал ей свою фамилию. Вот и все.

Итак, Жозиана Морлеван была внебрачным ребенком, которого Жорж Морлеван усыновил. Никакие кровные узы не связывали ее с тремя маленькими Морлеванами.

– Жорж, наверное, умер? – спросила дама, и в глубине ее зрачков загорелся огонек.

Судья улыбнулась, спеша развеять иллюзию.

– Речь идет не о наследстве, мадам. Или, если угодно, о наследстве, которое непросто принять. Г-н Морлеван оставил трех несовершеннолетних детей, которых кто-то должен растить.

Дама отпрянула назад, словно с потолка что-то рухнуло, чуть не раздавив ее.

– О! Да ведь я же вам сказала, не так ли? Моя дочь не родня Жоржу Морлевану. Она ему никто. И я тоже.

Голос у нее стал пронзительным, почти визгливым. Лоранс почувствовала, как в ней закипает ярость. Хорошо, что Симеон, одаренный ребенок, не связан узами родства с этой мегерой!

– Она носит его фамилию, – сказала тем не менее Лоранс. – Я хотела бы, чтобы ваша дочь пришла ко мне в офис во вторник, 13 декабря, в одиннадцать часов. Возможно, она проявит большую заинтересованность, чем вы.

Уже на улице Лоранс с неудовольствием сообразила, что забыла задать единственный все еще актуальный вопрос: был ли Бартельми Морлеван тоже незаконным ребенком, которому Жорж Морлеван дал свою фамилию? Если это так, дети Морлеван могут распрощаться с последней надеждой обрести семью. Они окажутся на попечении государства, обреченные мотаться по приютам и интернатам в ожидании очень маловероятного усыновления.


Бартельми Морлеван жил в квартале Марэ, на шестом этаже без лифта. Это открытие, сделанное у подножия крутой лестницы, так расстроило судью, что она тут же полезла к себе в сумку. Одним движением пальцев – крак! – отломила кусочек шоколадки и воровато сунула его в рот. Поскольку впереди у Лоранс было целых пять этажей, она решила не жевать шоколад, а рассасывать. Это было такое наслаждение – позволить шоколадной массе таять на языке, обволакивать небо и десны; но и такая пытка – не позволять себе впиться зубами в твердую сердцевину кусочка. Но нет, нельзя. Размякший квадратик перекатывался во рту, так и не смятый зубами. На пятом этаже Лоранс не выдержала и смолотила все, что осталось от кусочка.

– Г-н Бартельми Морлеван?

В приоткрытую дверь выглядывал молодой человек, весь в веснушках и довольно противный.

– Не. Я Лео.

– Лоранс Дешан, судья по делам несовершеннолетних. Мне надо поговорить с г-ном Морлеваном.

– Нет его. А че надо?

Парень говорил нарочито невнятно, комкая слова.

– Это по поводу его отца, Жоржа Морлевана.

Молодой человек, который стоял, томно изогнувшись, правым бедром вперед, резко переменил позу, выставив на этот раз левое, и крикнул:

– Барт ч'хать х'тел н' ев'о папашу!

– Возможно, – сказала Лоранс. – Но решать это не вам. Я хочу видеть г-на Морлевана у себя во вторник, тринадцатого, в одиннадцать часов. Вот моя карточка. Вы не забудете? Во вторник, явка обязательна. Закон есть закон.

Парень не сказал, что ему «ч'хать» на этот закон, но взгляд его, стрелявший куда угодно, только не в глаза молодой женщине, говорил это за него.

Лоранс вернулась домой с ощущением, что зря потратила утро. Кто же добровольно возьмет на себя заботу о трех сиротах? Потом повторила про себя имя одаренного мальчика: «Симеон Морлеван», и улыбнулась. Она сама о нем позаботится.


Но в планы Симеона это не входило. Взяв в оборот социальную сотрудницу, мальчик узнал все, что она выяснила о других Морлеванах по своим каналам. В понедельник вечером в комнате девочек он держал с сестрами совет – они называли это «пау-вау». В лучших традициях индейских племен все трое завернулись в одеяла и, сидя по-турецки на полу, приступили к обсуждению. Раньше, когда дети еще жили дома, они пускали во время пау-вау по кругу зажженную трубку. Жорж, их отец, считал, что это очень забавно. Он поощрял все их чудачества. «До чего ж ты безответственный», – говорила мама. Она говорила это так часто, что в конце концов он подтвердил ее правоту. Взял и ушел.

– Слушайте, девочки, – говорил Симеон, сидя по-турецки и драпируясь в одеяло. – Вот в каком мы положении. На свете есть еще двое Морлеванов.

– Мальчики или девочки? – спросила Венеция, для которой этот вопрос был самым важным.

– Одна из них женщина, она офтальмолог.

Венеция даже не успела попросить у сестры объяснений. Моргана тут же, как будто она была Симеонова копия с субтитрами, сказала:

– Доктор, который лечит глаза.

– Ее зовут Жозиана. Вообще-то она не настоящая Морлеван. У нее та же фамилия, что у нас, потому что папа ее признал.

– Где признал? – спросила Венеция.

Симеон кивнул сестре. Моргана лишь на миг задумалась.

– Это значит, он ее взял в приемные дочки. Как Лексану, мою школьную подружку.

– А, ну ладно, – покладисто кивнула сестренка.

– Другой – настоящий Морлеван. Он наш сводный брат. Он работает в антикварном магазине.

Говорить «продавцом» Симеону не хотелось. Продавец – значит ничтожество, безмозглый тип. Зато лучшее он приберег под конец:

– Его зовут Бартельми.

– Ух ты! – вскричали сестры.

– Прямо как волхва, – восхитилась Венеция.

Моргана и Симеон с улыбкой переглянулись. Оба знали, что сестренка перепутала с Бальтазаром. Но образ старшего брата, который приедет на верблюде, им тоже понравился. Долгая пауза была насыщена магией. При всем своем уме, Симеон даже предположить не мог, что старший брат, может быть, «ч'хал» на них…


Г-жа судья, ожидая во вторник утром всех Морлеванов, не тешила себя подобными иллюзиями. Перед встречей они с социальной сотрудницей уточняли последние детали.

– Г-же Жозиане Морлеван тридцать семь лет, – докладывала Бенедикт Оро. – На самом деле ее фамилия должна быть Пон. Ей было пять лет, когда Жорж Морлеван удочерил ее. Да и теперь она не должна бы зваться Морлеван.

– Почему? – удивилась Лоранс.

– Она уже три года замужем за неким г-ном Танпье. Просто не захотела менять фамилию из-за врачебной практики.

Безусловно, связь офтальмолога с детьми Морлеван была очень косвенной.

– Жаль, – вздохнула судья. – Врач из престижного района, идеальный был бы вариант.

Женщины обменялись улыбками. Обе они, каждая по-своему, принимали близко к сердцу дело Морлеванов, и это их сближало.

– Бартельми Морлеван – тому всего двадцать шесть, – вернулась к своему докладу Бенедикт.

– Вы его видели?

– Нет. Ни его, ни офтальмолога. Вот он действительно сын Жоржа Морлевана, но отца никогда не видел.

– Сводный брат, – задумчиво протянула судья.

Можно ли взвалить на молодого парня такой неподъемный груз – ответственность за трех детей? И должна ли она, судья, грозить ему законными карами, если он откажется иметь дело с братом и сестрами?

– Да, войдите!

Лоранс глянула на часы. Было только 10:50.

– Г-жа Жозиана Морлеван, – объявила секретарша, приоткрыв дверь.

– Ну-ну, – пробормотала себе под нос судья. – Значит, врач из престижного района.

Социальная сотрудница вытянулась в струнку на своем стуле. Лицо у нее сделалось напряженным от любопытства. Положение детей Морлеван было таким отчаянным, что поневоле хотелось, чтобы появился Зорро. В данном случае Зорро был в строгом английском костюме светло-серого цвета и пуловере от Родье.

– Добрый день. Г-жа Дешан? С вашего разрешения, должна сказать, что сегодняшний вызов поставил меня в крайне неловкое положение. Сегодня ровно в одиннадцать я должна была оперировать пожилую даму по поводу катаракты. У врача время расписано, нельзя им так произвольно распоряжаться.

Жозиана Морлеван говорила подчеркнуто холодно. Она не какая-нибудь простушка, и надо дать это понять с самого начала.

– Сожалею, что нарушила ваши планы, – парировала Лоранс, у которой без шоколада начиналась ломка. – В самом деле, ведь речь-то всего о трех детях, у которых отец ушел, а мать умерла.

– Спасибо за нравоучение, – съязвила офтальмолог, усаживаясь. – Теперь, если можно, факты. Бабушек и дедушек у этих детей, значит, нет?

– Никаких родственников, кроме вас и…

– Они мне не родственники, – отрезала Жозиана.

– Вы Морлеван по усыновлению.

– Ну, если хорошенько разобраться, мы все окажемся родственниками, – не удержалась от колкости Жозиана. – Сколько лет этим детям?

– Четырнадцать, восемь и пять.

– Пять лет.… Это мальчик?

– Девочка.

– Девочка.… Ну, если уж никак иначе… – протянула докторша с видом покупателя, который, так уж и быть, поддается на уговоры. – Она хоть хорошенькая?

– Не знаю. Я ее еще не видела.

Бенедикт и Лоранс обменялись возмущенными взглядами. Они не знали, что г-жа офтальмолог три года безуспешно старалась забеременеть, а три неудачные попытки искусственного оплодотворения едва не довели ее до депрессии. Так что уже готовая пятилетняя девочка, если она еще хорошенькая и умненькая, – почему бы и нет, в самом деле? К тому же Жозиана слышала, что некоторым удавалось забеременеть после того, как они брали приемного ребенка.

– Разумеется, остальные двое – это уж увольте, – добавила она, одним взмахом руки отметая Моргану и Симеона. – Они слишком большие.

– Мы стараемся не разлучать братьев и сестер, – вмешалась социальная сотрудница.

– Это что, лот? – осведомилась Жозиана с иронией, совсем не вязавшейся с ситуацией. – Желаю выигравшему получить массу удовольствия.

Три робких удара в дверь прервали разговор.

– Дети пришли, – объявила секретарша жалостливым голосом, который сочла наиболее подходящим к случаю.

Судью словно что-то толкнуло в сердце. Сейчас она увидит своего одаренного мальчика. Сама того не сознавая, она много думала о нем. Она тоже мысленно уже отделила одного из детей Морлеван от остальных.

И вот они вошли в кабинет. Брат подталкивал перед собой сестренок, и судья с офтальмологом сразу поняли, что перед ними единое целое. Чтобы отделить одного или другого, пришлось бы воспользоваться электропилой. При виде Симеона Лоранс не удержалась и разочарованно охнула. «Прекрасный отрок» оказался тощим парнишкой в круглых очках, из-под которых он недоверчиво щурился на присутствующих. Средняя, Моргана, тоже имела все права на кличку «очкарик»: очки в красной оправе на вздернутом носу и оттопыренные уши, заботливо подчеркнутые стягивающим волосы обручем.

– А судья тут кто? – спросила Венеция.

Ее голосок мгновенно вызвал улыбки у всех трех женщин.

– Прелесть, – чуть слышно вырвалось у Жозианы.

Венеция была как раз такая девочка, какую могла пожелать себе дама, носящая пуловеры от Родье. Волосы теплого золотистого цвета, лучистые голубые глаза – ну прямо куколка, к которой невольно тянешь руки со словами: «Хочу вот эту!» Однако Жозиана сдержалась, потому что Симеон, почувствовав что-то, положил руку на плечо сестренке.

– Судья тут я, – сказала Лоранс. – Но ты не бойся, я просто хочу вам помочь. Садитесь, все садитесь.

Лоранс краем глаза наблюдала за Симеоном. Он сел, откинувшись на спинку стула, и скрестил руки на груди. Судья решила представить всех друг другу.

– Бенедикт вы уже знаете, она ваша социальная сотрудница. А это Жозиана Морлеван…

– Почему-то здесь все девушки красивые, – удивилась маленькая Венеция.

Замечание было настолько же верным, насколько и неожиданным. Женщины рассмеялись.

– Жозиана Морлеван носит ту же фамилию, что и вы, – продолжала судья, обращаясь в основном к девочкам. – Но она вам не совсем родственница. Она, как бы это сказать…

Лоранс на секунду задумалась. Нетерпеливый Симеон не выдержал:

– Она сводная сестра нашего сводного брата, – сформулировал он.

Судья с этой точки зрения вопрос еще не рассматривала.

– Ну да, можно и так сказать. У вас очень развито логическое мышление, Симеон.

Мальчику понравилось, что к нему обращаются на «вы». Он слегка наклонил голову в знак признательности.

– Вам удалось нагнать пропущенное в школе? – спросила его Лоранс.

– За последнюю контрольную по физике у меня 19. Это, думаю, как раз не проблема.

Не успев договорить, Симеон понял, что допустил промах. Выставил себя зазнайкой. И, как это с ним часто бывало, он не сказал того, что рвалось из души. Ему надо было бы ответить: «Мне все равно, что там со школой. Я хочу видеть Бартельми. Я хочу, чтобы у меня был старший брат. Он мне очень нужен». В его глазах за круглыми очками стояли слезы.

– А где Бартельми? – спросила Моргана, которая служила брату переводчицей, даже когда он ничего не говорил.

– Опаздывает, – сказала Лоранс.

– Сложности с парковкой верблюда, – шепотом предположил Симеон.

Сестренки прыснули.

– И вы вообразили, что он явится? – бросила Жозиана. – Не знаете вы Бартельми. Он только о себе и думает. И вообще, он го…

Тук-тук-тук. Секретарша объявила:

– Г-н Морлеван.

Трое детей вскочили, не усидев, – слишком они были взволнованы. С тех пор как они узнали о существовании брата, они ни о чем другом думать не могли. Венеция уже нарисовала ему четыре картинки. Бартельми вошел, несколько запыхавшись, – последнюю часть пути он бежал.

– К судье сюда? – выдохнул он, озираясь, словно свалился с луны.

Лоранс и Бенедикт смотрели на него, чуть ли не разинув рты. Прекрасный принц! Наконец-то! Судья, однако, отметила кое-какие настораживающие детали: серьгу в ухе, безупречный загар в середине декабря и мелированные волосы.

– Где моя картинка? Ну, скорей, давай, ту, где я дом нарисовала, – ныла Венеция.

Симеон никак не мог нашарить рисунок.

Появление старшего брата потрясло его. В мечтах он рисовал себе Бартельми двухметровым гигантом, который войдет и гаркнет: «Все, ребята, нечего нам тут торчать. Айда в Австралию!»

– Я что-то не понял, чего от меня хотят, но я, ей-богу, невиновен, – сказал Бартельми каким-то странным, жеманным голосом. – Oh, boy! И ты тут, Жозиана?

Его сводная сестра даже не потрудилась ответить.

– Г-н Морлеван, – довольно торжественно обратилась к нему судья, – здесь перед вами ваш сводный брат и ваши сводные сестры: Симеон, Моргана и Венеция Морлеван.

– Мои сво… мои… – у Бартельми отнялся язык.

Венеция наконец отыскала свой рисунок и теперь протягивала его брату.

– Я тебе нарисовала дом, – объяснила она. – Это где мы будем с тобой жить. Вот тут моя кровать, а вот холодильник.

Бартельми наклонился пониже, стараясь вникнуть в пояснения девочки. На каждую новую подробность он отзывался беспомощным: «Oh, boy!»

– Я нарисовала около твоего имени три сердца, потому что я тебя вот как люблю: немножко, очень и безумно.

Они смотрели друг на друга, почти нос к носу, и Венеция задала самый главный вопрос – тест, позволяющий провести первое деление на хороших и плохих:

– Тебя поцеловать?

Бартельми удивленно улыбнулся, от чего на щеках у него образовались две ямочки. Венеция обняла его за шею и чмокнула в то место, которое выбрала бы и г-жа судья, – прямо в ямочку на щеке. Симеон знал, что младшая сестренка инстинктивно делает именно то, что надо. И все-таки ощутил укол ревности. Жозиана Морлеван заерзала на стуле. Да что же это, неужели малютку доверят Бартельми! Ни мораль, ни здравый смысл такого не допускали.

– Садитесь, г-н Морлеван, – сказала судья.

Свободного стула не оказалось.

– Ничего, – сказала Венеция.

Она устроилась на коленях у старшего брата, и, глядя на них, каждый из присутствующих изнывал от зависти. Такие красивые, и тот и другая, как с картинки к волшебной сказке с идиотским названием «Сестричка и братик». В генетической лотерее не всем везет. «Глаз голубенький, всем любенький» – это было про Венецию и Бартельми. А «Глаз карий – харя харей» – это про Моргану и Симеона.

– Г-н Морлеван, – сказала судья, – ваши сводные брат и сестры, которых вы здесь видите, остались без семьи: их отец, Жорж Морлеван, исчез, а мать, Катрин Дюфур, скончалась.

– Да, плохо дело, – признал Бартельми, поскольку судья явно ожидала от него какой-то реакции.

Прекрасный принц что-то слишком уж туго соображал, и Лоранс решила его подстегнуть.

– Поскольку вы их старший брат, мы думаем доверить вам опеку над ними.

– Вы что, не видите, он же совершенно не подходит, – вскинулась Жозиана.

– Смотря для чего, – обиделся Бартельми. – А что это за фишка такая, опека?

Г-жа судья, не в восторге от «фишки», ответила довольно раздраженно, цитируя Гражданский кодекс:

– Опекун, г-н Морлеван, отвечает за воспитание и образование вверенных ему детей. Он представляет их интересы в гражданской жизни и заботится об их благополучии, как хороший отец.

– Да это же нелепо, в конце-то концов! – взорвалась Жозиана, которую вся эта сцена раздражала донельзя. – Как хороший отец! Вы же сами видите, что Барт – го…

– Горячее сердце! – чуть ли не рявкнула судья, чтобы не дать ей договорить.

– Даже три сердца, – ввернула Венеция.

– Не правда ли, г-н Морлеван? – окликнула его Лоранс.

– Ну да, только я не понял. Что это за фишка-то, опека?

– Oh, boy! – тихо передразнил его Симеон, возведя глаза к потолку.

Глава третья,

в которой говорится, как трудно быть Любимой

Симеон не выносил жизни в коллективе. В хорошие дни он шутил про себя, что если после смерти попадет в ад, то особой разницы не заметит. Другие мальчишки сразу взяли его на заметку, потому что он вел себя не как все. Он не интересовался ни настольным футболом, ни сортирным юмором, а забивался в комнатушку сестер и сидел там на полу, подпирая стенку. «Б'таник» – так определило его общественное мнение. Кролик стал при нем придворным мучителем. Имя Симеон он переделал в Симону, и мальчик шагу не мог ступить, чтобы ему не заорали в ухо: «Симона, карета подана!»[2]

Вдобавок Тони обшарил-таки чемодан Симеона и открыл невероятную, возмутительную истину: в четырнадцать лет – в выпускном классе! Нет, да что ж это такое, что он из себя строит, этот ботаник? Кролик наклеил в учебнике философии фотографии голых красоток. Потом стянул тетради с домашними заданиями, где все оценки были 18–20 баллов, оценки переправил на нули, а поля исписал всякой похабщиной.

Бывали вечера, когда Симеон с 21:15 до 21:30 стоял в туалете, вцепившись обеими руками в края раковины. Он думал о матери, о «Сортирном Кроте», и рыдания сотрясали все его тело. Нет, этого он никогда не сделает. Однако он стоял вот так над раковиной, словно над бездной, и у подступающих слез был привкус крови.

– Я нарисовала Бартельми еще одну картинку, – почти каждое утро объявляла Венеция.

Малышка боготворила своего взрослого брата – мимолетное видение в кабинете судьи. Но Симеона встреча скорее разочаровала.

– Смотри, сколько сердец я нарисовала для Бартельми!

Венеция растравляла ему душу. Почему Бартельми заслужил у нее три сердца, а сам он только два? Симеон ловил себя на мелочности. В это утро сердец было целых пять, розовых, как кукла Барби, и все для Бартельми. Симеон язвительно усмехнулся. Ткнул пальцем в первое сердце:

– Люблю.

И принялся отсчитывать дальше:

– Немножко, очень, безумно, нисколечко.

– Я просто не так посчитала! – закричала Венеция, закрывая последнее сердце ладошкой.

– Все, уже поздно, – издевался Симеон.

Венеция убежала и через несколько минут вернулась с новым рисунком.

– На, это тебе. Иди к черту в пекло!

Симеон грустно улыбнулся, рассматривая смешного рогатого человечка с вилами. Потом соленые слезы обожгли ему глаза. В эту ночь Симеон спал с чертиком под подушкой.


27 декабря Бенедикт принесла в приют Фоли-Мерикур две хорошие новости. Она собрала детей Морлеван в кабинете директора и объявила им:

– Бартельми приготовил вам рождественский подарок. Он согласился быть вашим опекуном.

Она умолчала о том, сколько пришлось судье донимать, упрашивать, улещивать, стращать Барта, чтобы добиться такого результата.

– А вторая хорошая новость, – продолжала Бенедикт, радуясь их улыбкам, – в воскресенье вы идете к Бартельми!

– Пойду собирать вещи, – загорелась Венеция.

Социальной сотруднице пришлось охладить ее пыл. Они приглашены просто в гости.

– Почему так? – удивилась девочка.

Бенедикт слишком долго подыскивала нужные слова, и Симеон ответил за нее.

– Опекун, это не значит, что мы у него будем жить. Чтобы жить вместе, надо посмотреть, подойдем ли мы друг другу. В воскресенье и проверим.

Он вопросительно глянул на Бенедикт, ища подтверждения.

– Ну да, в общем, примерно так, – промямлила она.

На самом деле Бартельми не выразил никакого желания взять детей к себе. Опекать – ладно. Но на расстоянии. Так что Бенедикт продолжала искать детям Морлеван приемную семью.


В воскресенье, второго января, с утра начались великие сборы. Венеция собрала все тридцать два рисунка, которые приготовила для Бартельми.

– Пау-вау, – объявил Симеон.

Дети уселись на пол.

– Кто хочет жить в приюте Фоли-Мерикур? – спросил Симеон. – Поднимите руки.

– Ноль, – сосчитала Моргана.

– Кто хочет жить у Бартельми?

Поднялись три руки.

– Единогласно, – подвел итог Симеон. – Но до этого еще далеко. Слушайте, девочки: Бартельми вовсе не хочет, чтобы мы у него жили.

Младшая сестренка открыла было рот, чтобы возразить.

– Нет, Венеция, нет, – остановил ее Симеон, правильно истолковавший замешательство социальной сотрудницы. – Мы должны сделать так, чтобы Бартельми захотел взять нас к себе.

Венеция завозилась, выпутываясь из одеяла.

– Пойду нарисую ему еще картинку.

Старшие с улыбкой переглянулись. Их восхищала наивность сестренки.

– Еще целовать можно, – подсказала Венеция, снова усаживаясь.

– Это для тебя подходит, а для нас нет, – ответил Симеон.

– Почему? – спросила Венеция.

– Потому что ты маленькая и хорошенькая.

– А вы…

– Большие и некрасивые, – беспристрастно оценил Симеон.

Он уже понял там, у судьи, что Венеция всегда найдет желающих приютить ее и полюбить. Это даже представляло некоторую опасность.

– Дадим еще одну клятву, – решил он.

– Что нас не разлучат? – спросила Венеция.

– Что мы не захотим, чтобы нас разлучали.

Симеон выставил кулак и сказал:

– Морлеван или смерть.

Открылась дверь.

– Дети, вы готовы? – окликнула их Бенедикт с несколько наигранной веселостью.

Пирамида распалась.

– Идем, – прошептал Симеон с таким выражением, словно скомандовал: «На приступ!».


Бартельми в это воскресное утро и впрямь ощущал себя осажденной крепостью. Трое детей. Oh, boy! Что ж с ними делать? Социальная сотрудница составила для него программу действий. Видя его растерянность, она даже записала все на бумаге. Барт перечитал шпаргалку: «10 часов. Показать квартиру».

– Показать квартиру, – повторил Барт, стоя посреди гостиной и поворачиваясь на сто восемьдесят градусов.

На столике валялся журнал сомнительного содержания, он убрал его с глаз долой. Потом снова заглянул в шпаргалку: «10:30, угостить оранжадом. Побеседовать, познакомиться. 11:30, сходить в ближайший „Макдональдс“. Прогулка по окрестностям». Во второй половине дня Бенедикт предлагала сводить детей в кино на «Мой друг Джо». В 18:00 ее возвращение должно было положить конец мучениям Барта.

– Купите фломастеры, – подсказала она в числе прочего. – Малышка обожает рисовать.

Бартельми купил целых три набора. На нервной почве он всегда становился расточительным.

В девять часов зазвонил телефон, и Барт украдкой скрестил пальцы. Вдруг, на его счастье, кто-то из детей подцепил грипп?

– Барт? Че се'нь дел'шь?

Бартельми онемел.

– Але, Барт!

– Да-да, привет, Лео! А ты вроде собирался съездить поздравить родителей с Новым годом?

– Че я там н'в'дел. Ну т'к?

– Ну, я… ну… – растерялся Барт, безуспешно ища вдохновение в шпаргалке Бенедикт.

– Ждешь к'го? – в голосе Лео уже звучало подозрение.

– Нет-нет, – успокоил его Бартельми.

Плюс ко всему его угораздило связаться с ревнивцем. Этого социальная сотрудница, дура такая, в программе не предусмотрела.

– Т'к я п'двалю? – настаивал Лео, в голосе которого появились угрожающие нотки.

– Да, конечно. После обе…

Барт совсем растерялся. Придется как-то вклинить Лео между «Макдональдсом» и Уолтом Диснеем. А ребят куда же тогда?

– Мрак, – сказал он своему телефону, вешая трубку. – Полный мрак.

Как человеку легковозбудимому, Барту не много было надо, чтобы сбросить напряжение. Он решил, что небольшая пробежка поможет. Часок попотеть – показалось ему наилучшим выходом. Когда он вернулся, весь взмокший, несмотря на январь, они уже стояли у дверей с этой заразой, социальной сотрудницей. Все трое, полный комплект: блондиночка, которая сейчас полезет целоваться, несмеяна с этими своими ушами, которых уже достаточно, чтобы осрамить его на весь квартал, и заморыш со взглядом как рентген. Вот радость-то.

– Уже десять? – осведомился Барт, словно его пытались заставить работать сверхурочно.

– Без пяти, – ответила Бенедикт, взглянув на часы. – Мы как раз собирались войти.

– Поцеловать! – потребовала Венеция, ухватив Барта за свитер.

– Через пять минут, – заупрямился он.

Бенедикт ушла, пожелав им хорошо провести время и изрядно в этом сомневаясь. Ну почему детям Морлеван так не везет? Барт, не оглядываясь на них, взбежал по лестнице. Симеону два последних этажа дались с трудом, пришлось постоять держась за перила: закружилась голова. Войдя в квартиру, дети сбились кучкой посреди гостиной; такие неприкаянные, что Барт смягчился:

– Ладно, я пока в душ, а вы тут осмотритесь. Не тушуйтесь, будьте как дома.

Он прошел в спальню и сбросил пропотевшую одежду.

– Это твоя спальня? – послышался нежный голосок.

Барт зарычал и схватил подушку, чтобы прикрыться.

– Ты что тут делаешь?

– Ты сказал, осмотритесь, – напомнила Венеция.

Она нежно улыбнулась ему, как родному.

– У тебя есть писька?

Барт покраснел.

– Ну… как у всех. Во дети пошли! Ладно, кыш, кыш отсюда.

Как будто он выгоняет какую-то зверушку. Венецию это рассмешило, однако она все-таки сочла своим долгом просветить старшего брата:

– А у меня писька не такая.

Тут еще вошел и Симеон.

– А, вот ты где, – сказал он Венеции, совершенно игнорируя голого Барта.

– Куда вы делись? – крикнула из коридора Моргана.

– Мы тут! – отозвались Симеон и Венеция.

Моргана вошла и увидела Барта с подушкой вместо фигового листка.

– Это твоя спальня? Красивая какая. Нет, наша не такая, наша малюсенькая и уродская.

Бартельми рухнул на кровать, по мере возможности прикрывая свое мужское достоинство.

– Пошли, мы мешаем, – догадался наконец Симеон.


После душа Бартельми вышел в гостиную почти в хорошем расположении духа и обнаружил, что дети уже вполне освоились. Венеция расставила всех своих кукол Барби и возилась с ними, комментируя происходящее исключительно в прошедшем времени:

– Шелли взяла, открыла шампанское и все выпила. Вот Барби разозлилась и сказала: «Кто все вино выпил?»

– Это не я! – пропищал Барт тоненьким голоском Шелли.

– Хочешь поиграть?

– Нет, спасибо, – отказался Бартельми.

Однако присел на корточки, взял одну Барби в облегающем боди и пробормотал: «Надо же, какие буфера».

Венеция нажала на груди Барби, они забавно зачпокали. Брат и сестренка рассмеялись. У них явно был общий круг интересов. Позади них кашлянул Симеон. Барт обернулся. Средние брат с сестрой сидели рядышком на диване и читали: Моргана – «Домик в прерии», Симеон – «Общественный договор».

– Вы оба, что ли, особо одаренные? – спросил Барт. – Или только Симеон?

– Я один класс перескочила, – сказала Моргана. – И по всем предметам первая.

– Кроме физкультуры, – услужливо напомнила Венеция.

– Спорт для дураков, – отрезал Симеон.

– А я спортом много занимаюсь, – закинул пробный шар Бартельми.

– Значит, ты дурак, – прыснула Венеция.

– Смейся-смейся, – проворчал Барт. – А ты не заметила, что у нас в семье получается двое на двое? Вот Симеон и Моргана, жуть до чего умные – и страшные как не знаю что, а вот мы с тобой, дураки дураками…

– И очень красивые, – заключила Венеция без всякой задней мысли.

Моргана заметила, что это совсем как в сказке «Рике с хохолком»:

– Рике, он страшный урод и очень умный. А принцесса – красавица, но дурочка.

– А чем кончается? – поинтересовался Бартельми.

– Они поженились, и у них было много детей, – ответила Венеция.

– Oh, boy! – простонал Барт. – Значит, оба дураки.

Дети расхохотались. Барт, насвистывая, пошел за оранжадом. Почему у него вдруг стало так хорошо на душе? Это сделалось как-то само собой, когда он увидел детей, устроившихся у него в гостиной. Он был старший в братстве Морлеван, и это было здорово.

– А какой фильм вы хотите посмотреть? – спросил он, поставив стаканы на журнальный столик. – Разговор был про «Мой друг Джо»…

И не договорил. Только сейчас он вспомнил про Лео. Тот скоро должен был появиться.

– Симеон, мне с тобой надо поговорить как мужчина с мужчиной, – заявил Барт, знаком приглашая брата следовать за ним.

Они уединились на кухне. Симеон, чувствуя какую-то непонятную усталость, оперся о раковину.

– У меня есть друг, он должен скоро зайти, – начал Барт, разглаживая воротничок рубашки младшего брата. – Понимаешь? Ну, дружок мой, приятель то есть.

Симеон не сводил глаз с выбоины в плитке на полу.

– Тут понимаешь, какая проблема: Лео жуткий собственник, из тех, кто приревнует к свитеру, если ты его носишь слишком часто.

Симеон выразительно вздохнул и поднял глаза к потолку. Барт все разглаживал ему воротничок.

– Боюсь, ему не понравится вся эта история, ну, что я ваш опекун, – продолжал Бартельми. – Может, скажем ему, что вы дети моей соседки, а? У меня тут соседка есть. Наверху. Мы с ней знакомы. Бедная такая дуреха, муж ее бьет.

Барт криво усмехнулся в знак сострадания.

– Я скажу, что она оставила вас у меня, пока пройдется по магазинам, а?

– Не в воскресенье же, – сказал Симеон, резко отбрасывая руку брата.

– Да, в воскресенье не катит, – признал Барт. – Соображаешь, одаренный. Тогда скажем, что вы не можете войти в квартиру. Во, самое то! Соседка сверху потеряла ключи. А вторые – у ее матери, а мать живет в Жювизи. Во, самое то! Соседка оставила вас у меня и поехала в Жювизи за ключами… У тебя с рубашкой что-то не так, слушай. Воротник все время загибается.

– Ты уверен, что не так только с рубашкой? – через силу выговорил Симеон.

Взгляды братьев пересеклись.

– Я стараюсь, – сказал Бартельми. – И ты постарайся, ладно?

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.

  • Страницы:
    1, 2