Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Ваш покорный слуга кот

ModernLib.Net / Классическая проза / Нацумэ Сосэки / Ваш покорный слуга кот - Чтение (стр. 16)
Автор: Нацумэ Сосэки
Жанр: Классическая проза

 

 


— А что скажет департамент полиции? — снова забеспокоился хозяин.

— Но мы ведь не будем показывать пьесу широкой публике. Если так рассуждать, то студентам художественной школы тоже нельзя разрешать писать с натуры.

— Они учатся, а не просто разглядывают натуру.

— Сэнсэй, пока вы будете придерживаться таких взглядов, Япония не достигнет прогресса. Театр такое же искусство, как и живопись, — горячо защищал свои позиции Кангэцу-кун.

— Прекрати спор. Скажи лучше, что у тебя там дальше, — Тофу-кун очень заинтересовался сюжетом пьесы, очевидно со временем он собирался поставить ее.

— На сцену по ханамити [111] выходит с тростью поэт Такахама Кёси. На голове у него тропический шлем, на плечах шелковое хаори, подол полотняного кимоно заткнут за пояс, на ногах полуботинки. Хотя он и одет, как армейский подрядчик, но держаться должен как поэт. Когда он по ханамити сходит на сцену, то поднимает голову, устремляет вперед вдохновенный взгляд и видит огромную иву, под сенью ивы купается светлокожая женщина. Пораженный Кёси смотрит вверх. На длинной ветке ивы сидит ворон и неотрывно следит, как купается женщина. В течение пятидесяти секунд продолжается восторженное созерцание этого зрелища. Затем он громко читает: «И ворон влюбился в прекрасную купальщицу». В это время раздается стук колотушек и дают занавес… Как вы находите? Что, не понравилось? Ну, знаешь, гораздо лучше играть роль Кёси, чем Омии.

Тофу— кун почувствовал неудовлетворенность.

— Очень уж сухо. Хотелось бы поставить более проникновенную пьесу.

До сих пор Мэйтэй сидел спокойно, но он не такой человек, чтобы долго молчать.

— Только и всего? Смешно! И это ты называешь хай-пьесой.

— По мнению Уэда Бин-куна, стихи в стиле хайку и юмор — явления отрицательные, это признаки гибнущей страны. Хорошо сказано, достойные Бин-куна слова. Попробуй поставить свою нелепую вещь. Только подвергнешься насмешкам Уэда-куна. Главное, так мало действия, что не поймешь, пьеса это или фарс. Извини, Кангэцу-кун, но ты лучше точи шарики в своей лаборатории. Сколько бы сот хай-пьес ты ни сочинил, они останутся признаком гибнущей страны, и только.

Кангэцу— кун вспылил и пустился в ненужные объяснения:

— Вы считаете мою пьесу нединамичной? А я думал, что она как раз очень динамична. Вот когда Кёси-сэнсей заставляет ворона влюбиться в женщину, — «И ворон влюбился в прекрасную купальщицу», — это место я считаю очень динамичным.

— Оригинальная теория. Очень бы хотелось услышать ваши объяснения.

— С точки зрения физика нелогично, когда ворон влюбляется в женщину.

— Совершенно верно.

— Но когда эту нелогичность выражают столь непосредственно, она звучит вполне естественно.

— Разве? — усомнился хозяин, но Кангэцу-кун не обратил на эту реплику никакого внимания.

— Почему естественно? Психологически это объясняется очень просто. По правде говоря, любовь живет в самом поэте и к ворону никакого отношения не имеет. Поэт сам влюблен, и ему кажется, что ворон тоже влюблен, а ворон тут ни при чем. Несомненно, сам Кёси, едва увидев прекрасную купальщицу, тотчас же в нее влюбился. Кёси подумал, что ворон, который неподвижно сидел на ветке и смотрел на красавицу, так же влюблен в нее, как и он сам. Несомненно, он ошибался, но в литературе подобный домысел вполне оправдан. И разве это не авторская находка, когда птица наделяется человеческими качествами? Ну, что вы теперь скажете, сэнсэй?

— Великолепное обоснование. Кёси был бы очень удивлен. Во всяком случае, объяснение очень динамичное, а вот в сердцах зрителя пьеса наверняка не найдет отклика. Она их не взволнует. А, Тофу-кун, как вы считаете?

Тофу— кун серьезно ответил:

— Да, слишком пассивная пьеса.

Хозяин, видимо, решил попытаться вывести разговор из тупика.

— Тофу-кун, вы за последнее время что-нибудь сочинили? — спросил он.

— Ничего достойного вашего внимания, но в ближайшее время я предполагаю издать сборник стихов… Как хорошо, что я захватил рукопись с собой, мне бы очень хотелось услышать ваше мнение.

Он достал из-за пазухи фиолетовый сверток, извлек из него рукопись, листов в пятьдесят-шестьдесят, и положил ее перед хозяином. Хозяин с видом знатока поднес к глазам заглавный листок и прочитал:


ПОСВЯЩАЕТСЯ БАРЫШНЕ ТОМИКО АЭКА, РАВНЫХ КОТОРОЙ НЕТ ВО ВСЕМ МИРЕ.

Хозяин с таинственным видом молча разглядывал эту страницу до тех пор, пока не вмешался Мэйтэй.

— Что, синтайси? — сказал он, заглянув в рукопись. — С посвящением даже. Молодец, Тофу-кун, что решился посвятить их барышне Томико.

Хозяин, все еще ни о чем не догадываясь, спросил:

— Скажите, пожалуйста, Тофу-сан, дама, которую вы называете Томико, реально существующая личность или нет?

Тофу с серьезным видом ответил:

— Да, одна из тех дам, которых я недавно приглашал вместе с Мэйтэй-сэнсэем на собрание кружка декламации. Она живет недалеко отсюда. Я только что заходил к ней, хотел показать этот сборник стихов, но ее не оказалось дома, она еще в прошлом месяце уехала на курорт в Оисо.

— Слушай, Кусями-кун, не делай такой мины, ведь сейчас двадцатый век. Лучше прочитай-ка нам эти шедевры. А посвящение у тебя, Тофу-кун, неудачное. Что ты подразумеваешь под этим изящным словом «аэка»?

— Я думаю, что оно означает рафинированную утонченность или болезненную утонченность.

— Конечно, с таким толкованием согласиться можно, но истинное значение этого слова: «опасный». Поэтому я бы так не написал.

— В самом деле, как бы все это сделать попоэтичнее?

— Я бы написал так: «Посвящаю под нос барышне Томико, опасной, равных которой нет во всем мире». Добавлено только два слова «под нос», а звучит совершенно по-другому.

— Да, — согласился Тофу-кун, хотя никак не мог понять, зачем делать такое добавление.

Наконец хозяин перевернул первую страницу и принялся читать:

В клубящихся струях благовоний

Дух ли твой, или мечта дымится,

О я!

Я насладился горячим лобзаньем

В этом горьком мире.

— Я не совсем это понимаю, — сказал хозяин, глубоко вздохнув и передавая рукопись Мэйтэю.

— Тут он немного перехватил, — сказал Мэйтэй и передал, в свою очередь, стихи Кангэцу.

— Ого, смотри-ка, — сказал Кангэцу и вернул рукопись Тофу.

— Вполне естественно, сэнсэй, что вы не понимаете. За десять лет поэзия так далеко ушла вперед, что теперь ее не узнать. Нынешние стихи ни за что не поймете, если будете читать их в постели или где-нибудь на станции, — бывает, даже сам автор затрудняется ответить на вопросы читателей. Теперь стихи пишутся только по вдохновению, и поэт ни перед кем не обязан отчитываться. Толковать и искать в них мораль — это не наше дело, а дело ученых. Недавно мой приятель Сосэки написал такой туманный рассказ «Ночь», что ни один человек его не понял. Я встретился с автором и попросил его растолковать мне наиболее туманные места, так он со мной и разговаривать не захотел, лишь сказал: «Откуда мне знать». Думаю, в этом и заключается особенность поэта.

— Возможно, конечно, он и поэт, но человек, должно быть, весьма странный, — сказал хозяин.

А Мэйтэй расправился с Сосэки-куном очень просто, назвал дураком, да и только. Тофу-кун никак не мог угомониться:

— Правда, мы не чета Сосэки, но я просил бы вас относиться к моим стихам так же, как и к его. Прошу обратить внимание на «в этом горьком мире» и «насладился лобзаньем», я много потрудился над ними.

— Следы ваших упорных трудов заметны.

— Интересно противопоставление сладкого и горького, это в стиле приправ и специй. Здесь выражено самобытное мастерство Тофу-куна, я преклоняюсь перед ним, — восхищался Мэйтэй, посмеиваясь над честным человеком.

Хозяин неожиданно ушел в кабинет и вскоре вернулся оттуда с исписанным листком и, будучи в здравом рассудке, произнес:

— Мы имели удовольствие ознакомиться с творчеством Тофу-куна, а теперь я вас прошу высказать свое мнение о небольшом рассказе, который я вам сейчас прочту.

— Если это эпитафия Тэннэн Кодзи, то мы уже утроили свое внимание.

— Будь добр, помолчи, Тофу-сан, я сам далеко не в восторге от этой вещицы, послушайте хотя бы ради потехи.

— С огромным удовольствием!

— Кангэцу-кун, ты тоже заодно послушай.

— Можно послушать и не заодно. Не слишком длинно, надеюсь.

— Около шестидесяти знаков.

И Кусями— сэнсэй приступил к чтению собственного шедевра.

«Дух Ямато! — воскликнул японец и закашлялся, словно чахоточный».

— Ошеломляющее начало! — похвалил Кангэцу-кун.

— «Дух Ямато! — кричит газетчик. Дух Ямато! — кричит карманщик. Дух Ямато одним прыжком перемахнул через море. В Англии читают лекции о духе Ямато! В Германии ставят пьесы о духе Ямато».

— Да, это почище «Дитя Природы» будет, — многозначительно произнес Мэйтэй.

— «Адмирал Того обладает духом Ямато. И рыботорговец Гин-сан обладает духом Ямато. И аферист, и шулер, и убийца обладают духом Ямато».

— Сэнсэй, добавьте, пожалуйста, что Кангэцу тоже обладает.

— «Спросили: „Что есть дух Ямато?“ Ответили: „Дух Ямато есть дух Ямато“, — и прошли, а через пять-шесть кэнов [112] внушительно прокашлялись».

— Великолепная фраза. У тебя литературный талант. Дальше.

— «Дух Ямато треугольный? Дух Ямато квадратный? Дух Ямато, как указано в названии, дух. А раз он дух — вечно колышется».

— Сэнсэй, все это очень интересно, но вам не кажется, что слишком часто повторяются слова «дух Ямато»? — заметил Тофу-кун.

— Согласен, — вставил Мэйтэй.

— «Все о нем говорят, но никто его не видел. Все о нем слышали, но никто не встречал. Возможно, дух Ямато одной породы с тэнгу».

Хозяин одним духом выпалил заключительную фразу и умолк.

Но шедевр оказался слишком коротким: слушатели не успели уловить основную его идею и ждали продолжения. Но сколько они ни ждали, хозяин не издал больше ни единого звука, и в конце концов Кангэцу-кун спросил:

— Это все?

— Гм, — коротко ответил хозяин. Ответ был весьма выразительным.

Как ни странно, этот шедевр не вызвал у Мэйтэя потока обычной болтовни. Мэйтэй лишь промолвил:

— Ты бы тоже собрал свои произведения в одну книгу, а потом посвятил бы ее кому-нибудь.

Хозяин согласился:

— Хочешь, тебе посвящу?

— Нет, благодарю покорно, — ответил Мэйтэй и молча принялся стричь ногти ножницами, которыми только что хвастался перед хозяйкой.

Кангэцу— кун спросил у Тофу:

— Ты что, знаком с барышней Канэда?

— Этой весной я пригласил ее на собрание нашего кружка, после чего мы подружились и теперь все время поддерживаем знакомство. При встрече с ней меня охватывает какое-то своеобразное чувство, под воздействием которого я с легкостью и удовольствием пишу стихи и песни. Вся любовная лирика в этом сборнике — а ее здесь много — обязана вдохновению, которое я черпаю из дружбы с прекрасным полом. Поэтому я должен от всей души поблагодарить эту девушку и, пользуясь случаем, решил посвятить ей этот сборник. Известно, что с древних времен не было поэта, который написал бы прекрасные стихи, не будучи связанным узами дружбы с женщиной.

— Да что ты, — ответил Кангэцу-кун, в его глазах заискрилась лукавая усмешка. И собранию пустомель бывает конец: огонь беседы постепенно угасал. Да и я не обязан целыми днями слушать их монотонную болтовню, поэтому я извинился и пошел во двор ловить богомолов. Солнце клонилось к западу, его лучи пробивались сквозь густую листву павлоний и ложились на землю яркими бликами, а на стволах самозабвенно стрекотали цикады. Возможно, к вечеру соберется дождь.

Глава VII

С недавнего времени я стал заниматься спортом. Людям, которые посмеются надо мной и скажут, что коту не пристало заниматься спортом, я напомню: «А давно ли вы сами понятия не имели о том, что такое спорт, и считали, что высшее призвание в жизни — есть и спать?» Таким людям следовало бы помнить, что в свое время они видели идеал в блаженном ничегонеделанье и проводили дни на манер важных господ, сидели сложа руки, боясь оторвать зад от дзабутона. Сейчас они осыпают друг друга разными дурацкими требованиями: занимайтесь спортом, пейте молоко, обливайтесь холодной водой, купайтесь в море, летом выезжайте в горы и глотайте там туман. Но все эти увлечения можно рассматривать как модную болезнь, завезенную в нашу благословенную страну с Запада, как род чумы, чахотки, неврастении. Впрочем, я родился лишь в прошлом году. Сейчас мне всего год, и пока еще я не знаю случая, чтобы кто-либо из людей заболел одной из этих болезней. Несомненно, подобные случаи должны то и дело происходить в этом бренном мире, но ведь можно сказать, что одному году жизни кошки соответствуют десять лет жизни человека. Продолжительность кошачьей жизни вдвое, а то и втрое короче человеческой, но кошачьей особи и такого короткого срока достаточно для полного развития. Было бы большой ошибкой измерять возраст человека и кошки одной и той же меркой. Взять хотя бы меня. Мне едва исполнился год, но я, как вы, вероятно, уже заметили, обладаю известным опытом и знаниями. Теперь возьмем младшую дочь моего хозяина. Говорят, ей исполнилось уже три года, но, боже, как она тупа! Только и умеет что реветь, мочиться в постели и сосать соску. Это совершенно слабоумное существо, ее даже нельзя сравнивать со мной. Ведь я постоянно размышляю о бренности земного мира. И не следует удивляться тому, что в моем крошечном кошачьем мозгу уложилась вся история возникновения спорта, морских купаний и поездок на воды. Единственные существа на свете, способные усомниться в моих возможностях, — это так называемые люди — болваны, у которых не хватает пары передних ног. Люди испокон веков были болванами. Вот почему они только теперь принялись рекламировать занятия спортом и расхваливать пользу морских купаний, воображая при этом, что они сделали великое открытие. А я отлично знал все это еще до рождения.

Возьмем, к примеру, вопрос: почему морская вода действует как лекарство? На этот вопрос вам ответит любой дурак, побывавший на взморье. Не знаю, сколько обитает рыб в обширных морских просторах, но я знаю точно, что не было еще случая, чтобы рыба заболела и обратилась к врачу. Все они пребывают в добром здоровье. Если рыбы заболевают, их тело выходит из повиновения. Мертвые рыбы непременно всплывают на поверхность животом вверх. Вот почему об ушедшей в иной мир рыбе говорят, что она поднялась, в то время как умершую птицу называют павшей, а издохшего человека — почившим. Вот попробуйте спросить какого-нибудь путешественника, которому доводилось пересекать Индийский океан: «Слушай, приятель, тебе не приходилось видеть место, где умирают рыбы?» И он вам обязательно скажет «нет». Иного ответа и быть не может. Сколько бы вы ни бороздили океаны вдоль и поперек, вы не увидите рыбы, которая испустила бы дух… Собственно, даже не дух. Поскольку речь идет о рыбах, следует сказать «испустила соленую воду». Итак, вы не увидите ни одной рыбы, которая испустила соленую воду. Если учесть, что люди во все времена шарили по необъятным океанским просторам и еще ни разу не встретили поднявшейся рыбы, хотя сожгли для этого в топках судов тонны угля, то приходится сделать вывод, что рыбы являются весьма здоровыми существами. Возникает вопрос: почему рыбы такие здоровые существа? Людям это, конечно, невдомек, на то они и люди, хотя все объясняется просто: рыбы здоровы потому, что все время пьют морскую воду и постоянно принимают морские ванны. Польза морских купаний для рыб бесспорна. А если она бесспорна для рыб, то для людей и подавно. В 1750 году доктор Ричард Рассел на весь свет раструбил, что морские купания в Брайтоне мигом исцеляют от всех болезней. Над этим запоздалым открытием можно только посмеяться. Пройдет некоторое время, и мы, кошки, тоже будем ездить на курорты, — например, в Камакура. Сейчас это пока невозможно. Всему свое время. Подобно тому как до Реставрации японцы не имели возможности вкусить от пользы морских купаний, так и кошкам нашего времени обстоятельства не позволяют пока кинуться нагишом в морские волны. Поспешишь — людей насмешишь. Однако это не единственная причина. Мы не можем позволить себе морские купания до тех пор, пока не вернутся благополучно к своим домашним очагам все кошки, утопленные в Цукидзи. До тех пор пока процесс эволюции не выработает в нас, кошках, умение сопротивляться бушующим волнам — иными словами, до тех пор пока вместо «кошка издохла» не станут повсеместно говорить «кошка преставилась», — будет очень трудно ввести в наш обиход морские купания.

Но если морским купаниям суждено войти в наш быт лишь спустя некоторое время, то вот спортом можно начать заниматься немедленно. Того, кто в наши дни не занимается каким-либо видом спорта, считают бедняком, не имеющим своих доходов. О нем говорят: он не занимается спортом, нет, не то что не хочет, он просто не может заниматься спортом, он все время гнет спину, зарабатывая на кусок хлеба. В старину спортсмена насмешливо называли «орискэ» [113], а в наше время того, кто не занимается спортом, считают существом низшего порядка. Ваши мнения, господа люди, меняются в зависимости от времени и обстоятельств с такой же легкостью, с какой расширяются или сужаются зрачки моих глаз. Единственная разница заключается в том, что зрачки не меняют своей природы, принимая лишь разные размеры в зависимости от обстановки, а мнения людей подчас становятся прямо противоположными. И людям хоть бы что. Ни для кого не секрет, что каждая вещь имеет две стороны, два конца, однако только люди умеют так манипулировать этими особенностями вещей, что один и тот же предмет можно считать то белым, то черным. Если поменять местами иероглифы слова «хосун», что означает «мнение», то получится слово «сумпо», что означает «мерка, размер». В этом есть что-то милое. Нагнитесь и поглядите на Ама-но Хасидатэ [114] через собственные ноги. У вас возникнет совсем особое ощущение. Даже Шекспир, если он всегда остается одним и тем же Шекспиром, может наскучить. И если бы не было людей, которые, поглядев на Гамлета через собственные ноги, сказали бы: «Ну и ерунда!» — то, вероятно, литературный прогресс был бы невозможен. Поэтому нет ничего удивительного в том, что люди, еще вчера ругательски ругавшие спорт, сегодня желают поскорее приобщиться к нему, сейчас даже женщины расхаживают с ракетками в руках. Правда, было бы еще лучше, если бы перестали издеваться над котами, начавшими заниматься спортом. Короче говоря, возможно, кого-нибудь заинтересует, каким видом спорта я занимаюсь, поэтому я постараюсь дать соответствующие разъяснения. Как вам известно, мои лапы, к сожалению, не приспособлены к тому, чтобы в них что-нибудь держать. Пользоваться мячом и бейсбольными перчатками я не в состоянии. Да и денег на их покупку у меня нет. По этим двум причинам мне пришлось заняться такими видами спорта, которые могут быть отнесены к безденежным и безорудным. Могут подумать, что в таком случае мне не останется ничего другого, как расхаживать вразвалку или стремглав выскакивать из кухни с ломтиком рыбы в зубах, то есть механически переставлять ноги, подчиняясь законам земного тяготения. Это слишком просто и совсем не интересно. А то, чем время от времени занимается мой хозяин, хотя некоторые называют это спортом, на мой взгляд является профанацией идеи. Не исключено, конечно, что при наличии достаточно сильного стимула и такие упражнения могут стать модными. Таким стимулом может служить, например, соревнование из-за кусочка сушеного бонита [115] или ломтика кеты. Но это может оказаться эффективным лишь при наличии стимулирующего объекта, а если стимулирующий объект отсутствует, то соревнование становится беспредметным. Я же хочу выполнять упражнения, требующие умения и искусства, которые в то же время лишены стимула материальной заинтересованности. Я много размышлял над этим вопросом. С навеса кухни вскочить на крышу, суметь удержаться всеми четырьмя лапами на фигурной черепице у конька крыши, пройти по шесту для сушки белья — но из этого ничего не получилось. Бамбук оказался необыкновенно скользким, на нем невозможно удержаться. Или вот еще одно интересное упражнение — прыгать сзади на ребенка. Однако при малейшей оплошности можно попасть в скверную историю, поэтому я делаю это не чаще трех раз в месяц. Напяливать на голову бумажный пакет — но это трудно и вдобавок недостаточно интересно. Без участия человека тут не обойдешься, а поэтому не стоит этим заниматься. Можно еще рвать обложки книг когтями — но если хозяин заметит, неизбежно последует трепка. Кроме того, в этом упражнении участвуют только кончики лап, а мышцы всего тела бездействуют.

Все перечисленные упражнения я отношу к упражнениям старого образца. А вот среди новых упражнений имеется немало интересных. Во-первых, охота на богомолов. Охота на богомолов не является таким масштабным видом спорта, как охота на мышей, но зато она и не таит в себе серьезной опасности. Это интереснейшее развлечение, продолжающееся с середины лета до начала осени. Заключается оно в следующем. Прежде всего вы выходите во двор и отыскиваете где-нибудь богомола. В разгар сезона отыскать одного и даже двух богомолов не составляет никакого труда. Отыскав господина богомола, вы одним мощным прыжком оказываетесь возле него. Богомол как ошпаренный немедленно переходит к обороне и задирает голову. Богомол хоть и насекомое, но храбр необычайно, поэтому, до той поры, пока ему неизвестна сила противника, он готов сопротивляться. В этом и состоит интерес игры. Правой передней лапой вы слегка ударяете его по голове. Шея у него слабая и сразу же оказывается свернутой набок. Теперь наружность господина богомола имеет чрезвычайно любопытный вид. Он как будто озадачен чем-то. Но вы, не теряя ни минуты, подступаете к нему сзади и осторожно проводите когтями по его крыльям. Обычно крылья у богомола плотно прижаты к туловищу; если вы дотронетесь до них недостаточно осторожно, они сомкнутся и станут дырявыми, и из-под них выглянет мягкое, как папиросная бумага, нежного оттенка белье. Богомол даже летом зачем-то облачается в двойные одежды и щеголяет в них. Тем временем длинная шея господина богомола возвращается в прежнее положение. Бывают случаи, что он даже отваживается броситься на вас, но чаще всего он просто задирает голову и таращит на вас глаза. Он словно с нетерпением ждет очередного выпада с вашей стороны. Он способен оставаться в таком положении сколько угодно, но ведь это уже не спорт, а поэтому вы, повременив немного, снова слегка ударяете его лапой. Если богомол способен разобраться в обстановке, то после этого он непременно пускается наутек. Только какой-нибудь неотесанный богомол-дикарь может отважиться броситься на вас. В этом случае вы как следует поддаете ему. Как правило, он отлетает от вас на два-три фута. Но если противник скромно показывает вам спину, вы невольно испытываете к нему жалость и, чтобы рассеяться, описываете несколько кругов по двору. За это время господин богомол успевает проползти каких-нибудь пять-шесть вершков. Он уже изведал мою силу и не решается больше оказывать сопротивление. Он только растерянно мечется из стороны в сторону, стараясь избежать встречи со мной. Но я следую за ним по пятам, поэтому иногда он со страху распускает крылья и пытается взлететь. Собственно, крылья богомола, под стать его голове и шее, узкие и длинные. Насколько мне известно, они служат только украшением. Точно так же как английский, французский и немецкий языки у людей, они не имеют никакого практического значения. И когда он начинает размахивать ими, это, разумеется, нимало меня не беспокоит. Это только так говорится — размахивать, на самом же деле он просто волочит их по земле, да и только. Мне становится даже немного жаль богомола, но, поскольку мне необходимо заниматься спортом, ничего не поделаешь. Извинившись, я мгновенно забегаю вперед и останавливаюсь перед ним. Он не в состоянии быстро свернуто в сторону и по инерции бежит прямо на меня. Тут я ударяю его по носу. На этот раз господин богомол падает, обязательно растопырив крылья. Вы слегка прижимаете его передней лапой и делаете небольшую передышку. Затем на минуту отпускаете и снова прижимаете. Вы нападаете на него по всем правилам древней стратегии. Так, последовательно прижимая и отпуская его, вы продолжаете игру в течение тридцати минут, а затем, удостоверившись, что он больше не двигается, осторожно берете его в зубы, трясете и выплевываете. Теперь он неподвижно лежит на земле, словно спит. Вы толкаете его лапой. От толчка он подскакивает, и вы снова прижимаете его. Когда вам это надоедает, вы в качестве последней меры съедаете его. Тем, кто никогда не ел богомолов, я скажу, что они не особенно вкусны. К тому же в них мало питательных веществ.

Помимо охоты на богомола, я практикую еще упражнение, именуемое ловлей цикады. Цикады бывают различных видов. Подобно тому как среди людей бывают жирные свиньи — «абура», болтуны — «мин-мин» и певуны — «осий цуку-цуку», так и среди цикад бывают цикады «абура», цикады «мин-мин» и цикады «осий цуку-цуку». Цикады «абура» упрямы и для занятий спортом не пригодны. «Мин-мин» весьма надменны, с ними лучше не связываться. Интереснее всего охотиться за цикадами «осий цуку-цуку». Ловить их можно только в конце лета. В дни, когда осенний ветер бесцеремонно врывается в отверстия в одежде и гладит голую кожу, вызывая простуду и все сопутствующие ей прелести, эти существа распевают, задрав хвосты. Славно распевают они, и мне даже кажется, что они только затем и существуют, чтобы петь и быть изловленными котом. И в начале осени я их ловлю. Это упражнение называется ловлей цикад. Сейчас я вам кое-что расскажу об этом, но сначала заметьте, что существо, именуемое цикадой, никогда не ползает по земле. Если цикада валяется на земле, то по ней непременно ползают муравьи. И цикады, за которыми я охочусь, совершенно непохожи на тех, что валяются где-нибудь во владениях муравьев. Нет, я ловлю этих господ в тот самый момент, когда они восседают на ветвях высокого дерева и поют свою любимую песенку «осий цуку-цуку». Вот, кстати, вопрос, по которому мне хотелось бы услышать мнение людей-специалистов: что поют цикады, «осий цуку-цуку» или «цуку-цуку осий»? Мне думается, в зависимости от того, как будет истолкован этот факт, наука о цикадах может пополниться многими интересными выводами. В чем люди действительно превосходят нас, кошек, так именно в подобных делах, и это составляет предмет их гордости. Если вам трудно сразу ответить на этот вопрос, то можете хорошенько подумать. Впрочем, для ловли цикад порядок слов в их песне никакого значения не имеет. Нужно всего-навсего забраться на дерево, откуда доносится голос самозабвенно распевающей цикады. На первый взгляд это очень простое упражнение, но на самом деле оно таит в себе большие трудности. У меня четыре лапы, и я смею думать, что при ходьбе по земле ни в чем не уступлю любому другому животному. И уж во всяком случае не уступлю человеку, ибо даже простой арифметический расчет свидетельствует о том, что четыре больше двух. Но вот когда дело доходит до лазания по деревьям, оказывается, что существуют животные гораздо более искусные, чем я. Не говоря уже о таком мастере лазания, как обезьяна, непревзойдённые искусники имеются и среди потомков обезьян — людей. Я не могу тягаться с ними и не вижу в том ничего зазорного, потому что бессмысленно противиться силе земного притяжения, но при всем том эта сила создает для упражнения в ловле цикад немалые трудности. К счастью, я наделен удобными орудиями, именуемыми когтями, которые помогают мне карабкаться на дерево, хотя это не так легко, как кажется со стороны. К тому же не следует забывать, что цикады могут летать. В отличие от господина богомола, они при приближении опасности моментально взлетают и скрываются из виду, поэтому нередко случается и так, что вы с большим трудом вскарабкались на дерево, а цикада глядь и улетела. При этом есть еще опасность, что цикада вас обгадит. Причем, как правило, она норовит попасть вам в глаза. То, что цикады улетают, еще полбеды, но когда они гадят на вас… Неизвестно, какой психологический механизм действует на их физиологический аппарат, но цикада гадит на вас как раз перед тем, как улететь. Возможно, она прибегает к этому способу для того, чтобы ошеломить противника и обеспечить себе некоторый выигрыш во времени. Так каракатица выбрасывает сепию, дикобраз выставляет иглы, мой хозяин принимается цитировать латынь — все это явления одного порядка и должны быть занесены в одну графу. И это тоже одна из проблем, которыми не должна пренебрегать цикадология. Тщательное исследование такой проблемы достойно докторской диссертации.

Однако это не имеет прямого отношения к делу, а поэтому я возвращаюсь к основной теме. Чаще всего цикады скапливаются — если не нравится слово «скапливаются», можно употребить слово «собираются», но оно слишком банально, и я беру слово «скапливаются» — итак, чаще всего цикады скапливаются на платанах. Кажется, платан по-китайски называется «утун». Листьев на этих платанах необычайно много, причем каждый лист величиной примерно с опахало, и за ними совершенно не видно ветвей. Это обстоятельство сильно затрудняет выполнение упражнения по ловле цикад. Я даже задумался, не в мою ли честь сложена вульгарная песенка: «Слышу голос, но тебя не вижу я». Делать нечего, и я ориентируюсь по голосам. Примерно на высоте двух метров ствол платана, как по заказу, раздваивается. Здесь я останавливаюсь передохнуть и, скрываясь за листьями, высматриваю, где сидят цикады. Впрочем, иногда, пока я добираюсь до развилки, несколько цикад торопливо снимаются с места и улетают, шурша крыльями. Тогда все пропало. В смысле стремления к подражательству цикады такие же идиотки, как и люди. Стоит взлететь одной, как тотчас же поднимаются все остальные. А бывает и так, что цикады продолжают петь даже тогда, когда я достигаю развилки. Но сколько я ни оглядываюсь, сколько ни трясу ушами, мне не удается увидеть ни одной. Поскольку уходить и снова возвращаться канительно, я располагаюсь на отдых. Заняв в развилке удобную позицию, я дожидаюсь удобного случая и тут незаметно для себя погружаюсь в сон. Пробуждение от благостного сна на развилке бывает неприятным — я падаю вниз, прямо на каменные плиты, которыми вымощен двор.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30