– Подожди, – прошептала Ляля и дотронулась губами до его уха.

Кажется, даже поцеловала, но он, увлеченный битвой с непокорной юбкой, которая никак не хотела сдаваться, этого даже не заметил.

– Ну же, я говорю – подожди! – громче, чем нужно, воскликнула Ляля. – Я сама!

Она подчеркнуто грациозно, как профессиональная танцовщица, встала с его колен, расстегнула какие-то только ей известные пуговицы, и юбка, как по волшебству, тут же упала на пол возле ее ног, обтянутых прозрачными чулками. А вот трусы на Ляле оказались черного цвета – обычные стринги без всякой отделки. Железнов даже глаза прикрыл. Он никогда раньше не думал, что женщина, в которой сочетаются только два цвета – бежевый и черный, – может выглядеть так возбуждающе: на общем нейтральном фоне выделялся и приковывал взгляд черный треугольник из обычной хлопковой ткани. «Черный – это отсутствие цвета, а значит, это цвет того, чего нет, то есть бесконечности…» – подумал Железнов. Он вообще-то тоже любил иногда пофилософствовать. Поэтому писал стихи, которые обычно стеснялся кому-нибудь показывать. А сегодня взял и впервые в жизни прочел «женщине цвета шампанского». И вот сейчас, не прошло и часа, она стоит перед ним в бежевом атласном бюстгальтере и простых черных трусах. Железнову захотелось поскорее снять все это с нее и забросить куда-нибудь подальше, чтобы больше никто и никогда не увидел на ней все эти предметы женского туалета, такие простые, такие манящие и такие бесстыдные.

Он так ее желал, что нарочно медлил. Ляля тоже не торопилась, но в отличие от него все-таки начала действовать. Она чуть небрежно провела рукой по ноге, обтянутой тонким капроном, затем – по обнаженному бедру, потом – по груди, упакованной в блестящий атлас. Ляля умудрялась одновременно и как бы между прочим ласкать себя и одновременно сбрасывать одежду: сначала черные трусы, потом – чулки, затем настала очередь бюстгальтера. Ляля проделывала все это так, словно исполняла тщательно разученный танцевальный номер. Андрею даже показалась, что в ванной играет музыка, которая, как ни странно, прекрасно подходит и к пожелтевшим стенам, и к вытертому почти до дыр линолеуму на полу. Потому что музыка, которую слышали только они с Лялей, как волшебным светом, окутала все вокруг и с легкостью поменяла декорации, превратив замызганную ванную комнату в сияющую волшебными огнями сцену, на которой медленно и очень изысканно танцевала прекрасная обнаженная женщина. Танцевала в первый и в последний раз для одного-единственного мужчины в мире.

Музыка звучала в ушах Андрея все громче, она становилась почти невыносимой, потому что мощно давила на все его тело, которое готово было вот-вот взорваться от напряжения. И чтобы избавиться от этой мучительно-сладкой боли, Железнов закрыл глаза и грубо повалил Лялю на слегка влажный пол.

– Извини, – неуверенно произнес Андрей спустя минут десять, когда они после короткой схватки перебрались в комнату, раздвинули диван и спрятались под одеяло.

– Ничего, все нормально. – погладила его по голове Ляля. – Бывает.

– Нет, я не всегда такой бываю.

– А ты обычно какой? – она приподнялась на локтях и посмотрела прямо в его карие, почти черные глаза. Правда, сейчас в них появились солнечные, янтарного оттенка, искры. Может быть, потому, что Андрей был счастлив?

– Расскажи мне о себе, – попросила Ляля и пригладила его встрепанные седые волосы. – Ты женат?

– Хороший вопрос, – засмеялся он. – И главное, задан, так сказать, вовремя. Как женщины так могут? Сначала прийти ночью в дом к незнакомому мужчине, затем устроить танцы, а потом спросить – эй, парень, слушай, а ты, кстати, не женат?

– А что это меняет? – даже и не подумала обижаться Ляля. – Мне все равно, женат ты или нет. Ну, почти все равно…

– Вот видишь, а говоришь, что тебе все равно, – ответил Андрей довольным тоном.

Потому что первая часть ее ответа ему не понравилась – как это Ляле может быть все равно – женат он или нет? Значит, ей вообще безразлично все, что его касается? Нет, так не пойдет. Ее непременно должна интересовать каждая, даже самая незначительная, подробность его жизни.

Железнова не смущало, что ему самому совсем не интересно, что происходит с Лялей за стенами этой комнаты. Чем она занимается? Где живет? Кто ее ждет? Какая разница! Ведь все это было в ее жизни до того, как появился он, Андрей Железнов. И ему было совсем не стыдно за то, что несколько минут назад самую хрупкую и самую нежную в мире девушку он практически завалил на грязный пол в ванной, словно шлюху в дешевом борделе. Нет, ему не было стыдно! Наоборот, Андрей переживал столь редкие в его жизни мгновения покоя и счастья, которыми ни с кем не хотел делиться, даже с Лялей. Сейчас ему был интересен только один человек на свете – он сам. Если бы кому-то пришло в голову упрекнуть его в эгоизме, то Андрей очень сильно удивился бы. Разве встретить женщину, о которой ты грезил столько лет, и наслаждаться подобным приобретением – это преступление?

– Вообще-то я женат, то есть был женат. Но через две недели буду свободен, как ветер, – улыбнулся Андрей.

– Это как? – не поняла Ляля.

– Короче, история простая и душещипательная одновременно. Будешь слушать? Она длинная, – предупредил Железнов.

– Буду, – вздохнула Ляля.

– Итак, жил-был парень на берегу Балтийского моря. То есть я жил…

– Я поняла, поняла, давай, дальше рассказывай.

– И вот этот самый парень закончил музыкальную школу, прогулялся в армию, где от души поиграл в оркестре на всех возможных инструментах. Потом вернулся домой и начал чесать репу – чем бы ему заняться? Вообще-то почти все его школьные товарищи уже давно бороздили моря-океаны и приличные деньги зарабатывали. А парень наш вдруг взял и женился – денег нет, жить негде, да еще и ребенок родился. Короче, кошмар. А из родителей у парня только мама, которой тоже помогать надо. Интересно?

– Обычно, – пожала плечами Ляля. – Но ты рассказывай, может, дальше оригинальнее будет.

– Не будет, – насупился Железнов. – Дальше еще хуже. Парня отправили в Москву, денег подзаработать. А он…

– А он поет песни в ресторане и никаких особых денег пока заработать не может, – подхватила, умудрившись даже попасть в ритм его короткого рассказа, Ляля.

– Поэтому, увы, ему пришлось дать отставку и потребовать развода с объяснением, мол, не оправдал возложенные надежды. Как думаешь, этот парень действительно совсем безнадежный?

– Почему безнадежный? – удивилась Ляля. – Ты так душевно поешь. Разве этого мало? Я же видела, какими глазами на тебя женщины в ресторане смотрят. А что касается денег, так к человеку одновременно все таланты никогда не приходят. В какой-то части жизни он больше способен петь. В другой – начинает деньги зарабатывать. Как говорится, всему свое время. Меня еще моя прабабушка учила – чтобы все и сразу, так никогда не бывает. Да и зачем? Скучно же будет. Или, чего доброго, можно задохнуться, желая захватить все-все – деньги, талант, успех, любовь. Хотя большинство людей именно так и хочет. А зачем? Я вот как думаю: пусть сначала будет любовь. А уж потом – все остальное. Ты согласен?

Андрей несколько минут колебался, а потом начал тихо петь – одну песню за другой. Мелодии были хоть и простые, но за душу цепляли. А слова казались написанными легко и просто – как будто на то, чтобы сочинить их, ушло буквально несколько мгновений. И только Андрей знал, сколько времени было отдано каждому слову. У него никогда не получалось писать песни быстро. Ни сейчас, ни потом, когда он станет всеми признанным, успешным автором хитов. Но до этого было еще далеко. А сейчас он тихо пел свои песни одной-единственной слушательнице – «девушке цвета шампанского».

– Жаль, – вздохнула Ляля, когда он замолчал.

– Что? Плохо? – вздрогнул Андрей от обиды. Когда он пел, то чувствовал, что ей нравится. Не мог же он так ошибиться!

– Жаль, что ты забыл ту песню, которую пел мне сегодня ночью, когда я пришла. Она тоже была замечательная. Как и эти, они такие же чудесные. Но может быть, ты вспомнишь ту, первую?

– Ты все перепутала, – засмеялся Андрей. – Она не первая, а последняя.

– Ну, может быть, ты все-таки ее вспомнишь? – жалобно, с интонациями избалованного ребенка попросила Ляля. А затем, не дождавшись ответа, легла на него сверху. Такая легкая, такая воздушная и такая родная!

– Не переживай, – погладил он Лялю по обнаженной спине, которая на ощупь была похожа на шелк, впитавший в себя много-много солнечного тепла. – Я напишу для тебя другие песни. Самые разные. И самые красивые. Пообещай мне только одно…

– Все что угодно, – она покорно прижалась к нему своим тонким телом.

– Ты никогда не захочешь стать певицей. Я артисток терпеть не могу.

– Не волнуйся. Я тоже. Да и зачем мне это нужно? Мне, кстати, недавно предлагали для мужского журнала сняться. Ну, ты понимаешь. Нет, нет, ничего особенного – просто красивые фотографии в нижнем белье.

– Не смей даже думать об этом! Ты что – шлюха? – Он так разозлился, что, не рассчитав силы, сжал ее хрупкие плечи слишком сильно. Она даже застонала от неожиданной боли.

– С ума сошел, отпусти! – попыталась вырваться Ляля.

Но Железнов держал крепко.

– Не смей, – снова приказал он, хотя одна-единственная ночь еще не давала ему никаких прав на эту женщину. Но Андрей чувствовал, что у него есть право вести себя именно так – грубо, жестко и без объяснений. Как собственник. Как хозяин.

Ляля долго молчала. Андрей решил, что она начала засыпать. А потом понял, что она обиделась.

– Ляль, ну неохота мне, чтобы на тебя другие смотрели… – прошептал он тихо, а затем ласково провел рукой вдоль ее тела, от чуть острого плеча до гладкой «отполированной» пятки.

И удивился – разве таких женщин снимают для эротических журналов? Такие предназначены для одного-единственного мужчины, сумевшего заметить и оценить эту удивительную женственность, демонстрировать которую на глянцевых страницах просто-напросто противопоказано! Да и что демонстрировать? Небольшую грудь? Слишком хрупкое тело? Да, ему все это ужасно нравится. Но совершенно не таких женщин привыкли видеть на страницах откровенных мужских журналов. «Наверное, она все это придумала для того, чтобы меня позлить», – догадался Андрей. И ему стало жаль Лялю. Он решил поставить точку в этом странном разговоре.

– Так что, Лялька, выбрось все из головы. А то я расстроюсь.

– Хорошо хоть не пригрозил, что, мол, в случае чего – ноги в цемент, – прошептала она и стала нежно его целовать.

– А кто так говорил? – не понял Железнов. Но не слушал ответа, потому что от ее прикосновений уже начал терять всякую способность думать и слышать.

– Неважно… – вздохнула Ляля.

Оказалось, что она умеет целоваться как-то по-особенному. А может быть, у Андрея Железнова было слишком мало опыта. Ведь ему не так давно исполнилось всего двадцать пять лет. А может быть, дело было совсем не в опыте и не в возрасте, а Ляля, действительно, обладала каким-то особенным женским талантом.

Только спустя много лет, вспоминая эту ночь и все последующие, Андрей поймет, что Ляле от природы был дан редкий дар – талант к импровизации. Именно поэтому любовь с ней всегда была разной.

Роман длился один месяц, в течение которого Ляля неожиданно исчезала дважды.

Первый раз это случилось через неделю после той удивительной ночи, когда она его брила, потом танцевала, а затем Андрей пел. Всего за одну ночь они успели продемонстрировать друг другу все свои таланты. Может быть, потому, что предчувствовали – времени у них совсем немного. Или, наоборот, случайно встретившись в прокуренном, шумном зале ресторана, они сразу узнали друг друга и поверили в то, что эта встреча – навсегда. А значит, нет смысла скрываться, врать, притворяться. Можно позволить себе самую большую роскошь на свете – быть собой. В любом случае Андрей Железнов не представлял, как он будет жить один в этом чужом, равнодушном городе. Ведь когда он возвращался домой после полуночи, а там его ждала Ляля, то все происходящее сразу обретало смысл.

Удивительно, но когда Ляля не пришла в первый раз, он почти совсем не волновался. Спустя сутки начал злиться. Потом испугался, что она его бросила. А на четвертую ночь впал в отчаяние.

Поэтому, когда на следующий вечер ближе к полуночи в ресторан заявилась Элла, Андрей так обрадовался, что едва смог дождаться конца последней песни и подошел к ее столику. Как назло, публика в этот вечер собралась слишком денежная и чересчур пьяная, поэтому некоторые песни приходилось исполнять на бис по три раза. В какой-то момент Железнову захотелось швырнуть микрофон на пол и прокричать что-нибудь оскорбительное всем этим людям – наглым, веселым и слишком счастливым. И главное, что никому из них не было никакого дела до страданий Андрея Железнова. Спустя годы он напишет песню, которую так и назовет «Чужие танцы». Она станет хитом. Но до этого еще нужно было дожить. А сейчас перед ним стояла другая задача: выбрать удобный момент, подойти к Элле и узнать, куда пропала Ляля. Потому что никакой другой, даже самой призрачной связи с ней у Андрея не было – ни адреса, ни телефона. Ничего. Разве что ее утренний шепот, ее улыбка на рассвете, ее нежность. И эта сцена, которую Андрей прокручивал в своей голове последние дни «без Ляли». Вот она уже стоит в дверях, собираясь уйти. А потом бросается к нему, даже не думая о том, чтобы сбросить шубу. Конечно, забираться под одеяло к мужчине, когда ты уже облачилась в шубу, негигиенично. Но разве любовь и гигиена имеют так уж много точек пересечения? Наоборот, чаще всего они друг друга исключают. От подобных воспоминаний у Андрея шумело в голове, но можно ли найти женщину по таким ненадежным приметам, как утренний поцелуй или откровенный шепот на рассвете, он не знал.

– Привет, Элка. Все в порядке?

Он присел за ее стол и сделал знак официанту, чтобы ему принесли выпить. На столе тут же появился бокал с коньяком. Немного. Граммов пятьдесят. Вкусы Андрея Железнова давно ни для кого не были секретом. А разве может быть иначе, если из вечера в вечер занимаешься одним общим делом – обслуживаешь клиентов? Только Железнов «выносит» им песни, а официанты – еду и напитки. А так в общем-то никакой особой разницы нет. Главное, чтобы клиент был доволен и заплатил как можно больше.

– Да какой уж тут порядок… – улыбнулась Элла и подтянула повыше рукава платья с леопардовым узором. – Сложно, Андрюша. Мужики жадные пошли. И вредные. Каждому покажи то, чего он дома никогда не видел. А иначе, мол, за что деньги платить. А что уж такого я могу показать?

– Не знаю… – засмеялся Андрей. – Я, поверь, не любитель фокусов.

– Да я в курсе! Лялька говорила, что ты отлично танцуешь.

– А… – покраснел Андрей. – Ну, танцор из меня так себе. А вот она, действительно, очень здорово танцует. – Сказал и смутился еще больше. А потому торопливо добавил: – Ты же сама видела, как мы здесь с ней отплясывали. Только вот она что-то давно не появлялась. Не знаешь, у нее все нормально?

– Нормально у нее все, – махнула рукой, украшенной десятком тонких браслетов, Элла.

Но Железнов сразу уловил диссонанс, потому что голос женщины звучал уверенно, а вот кольца из поддельного золота звенели жалобно. Впрочем, скорее всего, Андрею лишь показалось, что дешевая бижутерия «поет» не в унисон. Ведь сам он переживал именно такие противоречивые чувства. Да, Железнов был растерян, подавлен и бесконечно несчастен. Но несчастье это было какое-то особенное, ни на какое другое не похожее. Оно мучило, тянуло душу, почти выворачивало ее на изнанку, но где-то там, в самой ее глубине, играла музыка, к которой тут же подбирались слова:

Ты исчезла, нет тебя.

Кто расскажет, где найти, любя…

Андрей Железнов переживал удивительное, близкое к восторгу состояние. И при этом он был катастрофически несчастен.

– Кофе хочу! – стукнула кулаком по столу Элла и подозвала официанта. – Мне двойной, без сахара, без сливок и прочей ерунды. Понял? Тащи скорее, а то я уже опаздываю.

Андрей пил коньяк медленно. Не потому, что хотел как можно лучше распробовать его вкус. Просто тянул время. Он так пока и не решил, как ему следует себя вести. Спросить Эллу более настойчиво, куда же все-таки пропала Ляля? А может быть, попросить номер ее телефона? Но это было бы против правил всей его предыдущей жизни, ведь Андрей Железнов привык к тому, что обычно женщины сами искали встреч и звонили, порой слишком настойчиво, даже назойливо. Так было всегда. С того самого мгновения, когда он впервые поймал на себе женский заинтересованный взгляд. А вот что делать, если женщина несколько вечеров танцевала только для тебя одного, а потом испарилась без следа, он не знал. Потому что не привык ни догонять, ни искать, ни покорять. Он никогда не был охотником – наоборот, женщины считали его ценным трофеем.

– Она обещала позвонить… – начал Железнов нерешительно. – И что-то ее не слышно.

– Не волнуйся, она уехала. Вернется – позвонит. Подожди немного. Какой нетерпеливый! – засмеялась Элла и взглянула на него томно.

Но получилось не сексуально, а забавно. Как будто они оба прилежно играли в любительском спектакле: Элла – роль коварной соблазнительницы, Андрей – рокового мужчины. У нее получалось лучше, потому что она до конца верила в предлагаемые обстоятельства. А вот он играл плохо. Но разве можно убедительно создать образ покорителя дамских сердец, когда единственно важная для тебя женщина, судя по всему, внезапно и без объяснения причин дала тебе отставку?

Андрей не торопился допивать коньяк, которого осталось на донышке бокала буквально несколько капель. Он снова и снова вдыхал его слишком резкий аромат. Потом, в другой жизни, Андрей Железнов научится по-настоящему разбираться во всех тонкостях дегустации этого изысканного напитка. Станет излишне капризен и даже привередлив, поэтому ни один литр коньяка он выльет в унитаз со словами: «Какая дрянь!» Но все это тоже будет потом, как и его песни, которые станут шлягерами. А сейчас Андрей искренне сожалел о том, что порцию спиртного, положенную ему по правилам ресторана (каждый музыкант имеет право на один бесплатный «дринк»), он уже выпил.

– Тебя до метро подбросить? – спросила Элла, поднимаясь из-за стола и обдергивая крошечное платье, которое едва прикрывало ее широкие бедра.

– Спасибо, Элка, но я лучше пешком пройдусь. – отказался Андрей, глядя в упор на ее немного выпирающий животик. – Слушай, а тебе никогда не предлагали для эротического журнала сняться? У тебя фигура такая… Такая…

Он никак не мог найти подходящего слова.

– Пышная, – подсказала Элла и засмеялась. – Да мне все пошлятину какую-то предлагают. То секс в армии, как новобранцам попала в руки шикарная девица, причем одна на всех. То история про директора фирмы, который секретаршу возжелал. А однажды предложили сняться в роли школьницы, которая…

– Подожди, – перебил ее Железнов. – Какая из тебя школьница? Скорее, разбитная директриса школы, которой понравился новый ученик из десятого «А».

– О! Да у тебя талант! Ты можешь на этих историях деньги зарабатывать! – Элла даже села от удивления. – Хочешь, я тебя сведу со знающими ребятами? Будете вместе работать. Ты сочинять – они снимать. Может, тогда и я на съемках тряхну, как говорится, стариной.

– О боже! Что ты такое говоришь! – Андрей запустил руки в свои раньше срока поседевшие волосы и взъерошил их. – Я музыкант, а не сценарист порнухи.

– А какая разница, как деньги зарабатывать? – удивилась Элла. – Ладно, не хочешь делом заниматься, поезжай домой спать. А мне еще на работу надо успеть. Ну что, до метро тебя подвезти, музыкант? А то будешь пешком тащиться, как бродяга.

На улице было очень темно. А может быть, им так показалось, потому что они вышли из ярко освещенного зала ресторана, в котором ежесекундно вспыхивали сотни разноцветных огоньков, и мир вокруг казался светлым и радостным. А вот на стоянке для машин не горел ни один фонарь. Элла и Андрей шли, спотыкались, хотя крепко держались друг за друга.

– Черт, пока доковыляешь, все каблуки переломаешь, – ругалась Элла.

Железнов молчал. Он не знал, как снова спросить про Лялю и наконец-то узнать про нее все – куда уехала, надолго ли, с кем. И вообще, кто она такая, эта Ляля? Андрея только сейчас осенило, что, хотя в его распоряжении и было семь длинных ночей, он ни разу не задал ей этот простой вопрос: «Кто ты, Ляля, и откуда взялась?»

А вот за такие же четыре бесконечные ночи, но без нее, у него, как выяснилось, накопилось очень много вопросов. Даже слишком. И один откровеннее другого:

«Ляля, почему ты, влюбленная и преданная, больше не ждешь меня каждый вечер?»

«Почему сейчас я вынужден идти во тьме вместе с девушкой в слишком коротком платье, которая вот-вот отправится развлекать других мужчин?»

«Почему, Ляля, я даже не знаю номер телефона, по которому могу тебе позвонить?»

«Почему я не знаю, как твои имя и фамилия и чем ты занимаешься?»

«Почему, черт побери, я не знаю ничего? Кроме того, что ты можешь внезапно появиться на рассвете и станцевать самый прекрасный танец на земле? Я даже не знаю, почему ты, презирая все правила и законы, не носишь трусы и бюстгальтер одного цвета?»

– Слышь, Андрюша, ты только не бойся, – внезапно прервал его мучительный внутренний монолог голос Эллы, – у меня там охранник. – Она открыла дверь темно-вишневой «девятки», и тут же раздался звериный рык.

– Рич, сидеть! – приказала Элла железным голосом, но тут же запричитала: – Сидишь тут один, мой хороший, зайчик мой маленький. А мама тебе покушать принесла. Хочешь кушать?

Элла пошире отворила дверцу, и из автомобиля вальяжно и неторопливо вышла большая черная собака с лохматым загривком.

– Кушай, мой хороший. – Элла откуда-то из-под сиденья достала красную пластиковую миску и вывалила в нее содержимое целлофанового пакета, который она принесла из ресторана.

Андрей думал, что у нее там какие-то нужные вещи – может быть, сменная пара туфель или свитер. А оказалось, что там была еда. Судя по запаху, остатки отличного бифштекса.

Собака с коричневыми, как янтарные бусины, глазами понюхала миску и взглянула на хозяйку.

– Ну что, не хочешь? Вкусно же… – растерялась Элла. – Неужели эти сволочи вчерашнее подсунули? Сколько раз говорила, собаки – не люди. Тухлятину есть не будут. Ричик, зайчик мой, ты же голодный. Покушай, не расстраивай маму. Андрюх, а может, и правда, дрянь? Отравится еще моя собака. Что я тогда делать буду? Ты ничего не слышал? Сегодня на кухне позавчерашнее не пережаривали?

– Вроде нет, – пожал плечами Железнов, который и сам хотел есть – то ли плохо перекусил на бегу между песнями, то ли так неожиданно дали о себе знать всего пятьдесят граммов коньяку. «А может, бармен-гад подсунул “паленый”»? – подумал Андрей, хотя когда он пил, то никаких сомнений в качестве коньяка у него не возникало. Но сейчас желудок взбунтовался, требуя еды так настойчиво, что даже запах остатков бифштекста, прихваченных Эллой для собаки, показался Андрею аппетитным.

– Вчера свадьба была, так что объедки туда отправили. Повар говорил, что сегодня вся еда свежая и съедобная.

– Андрюш, а повару-то твоему верить можно? – недоверчиво покачала крашеной головой Элка. – Он еще тот жулик. Ему-то что, а у собаки моей, не дай бог, расстройство желудка будет. Ричик, милый, кушай!

– А может, он не голоден? – высказал предположение Железнов, который уже пожалел о том, что согласился на предложение Эллы подвезти его до ближайшей станции метро. Сейчас стой и жди, пока собака после долгих уговоров соизволит поесть. Потом ей захочется в туалет или водички попить. Но самое главное, что Андрею Железнову тоже всего этого хотелось – и пить, и есть, и в туалет. Но его желания в расчет не принимались. Ими никто даже и не думал интересоваться. Ведь главным сейчас был не он, Андрей Железнов, а огромный мохнатый пес с модной кличкой Рич.

– Слушай, – захихикала Элка, – а жених-то вчера, наверное, не смог выполнить первый супружеский долг.

– Почему? – удивился Железнов.

– Так он же бифштексик старый скушал, так что точно целую ночь на горшке просидел. Это повар говорит, что мясо вчерашнее, а сколько ему лет от роду, точно никто не знает.

– Эл, да брось. Он так врать не будет. Зачем? Если отравится кто, проблем не оберешься. Ты же нашу публику знаешь. Ноги в цемент…

– Ой, не могу, – продолжала веселиться Элла. – Жених в опочивальню направляется, а у него – бах! – в животе революция. Невеста в слезы. Жених в конфузе.

– Злая ты, Элка, – засмеялся Андрей. – Ну зачем тебе-то это нужно, чтобы жених непременно провел ночь в сортире? Что тебе невеста плохого сделала?

– А нечего ей было выпедриваться и платье белое напяливать, – неожиданно зло ответила Элла и затянула:

И платье шилось белое, когда цвели сады,

Ну что же тут поделаешь, другую встретил ты…

– Вот как в жизни бывает, другую не встретил, а тухлым бифштексом на собственной свадьбе отравился и всю брачную ночь провел, сидя на унитазе, – победно закончила девушка и запахнула короткую курточку из золотистой, похожей на клеенку искусственной кожи.

– Да бог с ним, с женихом этим, – улыбнулся Железнов и неожиданно пожалел, что в тот вечер пригласил на танец не Эллу, а Лялю.

Ведь как все сейчас было бы легко и просто. На рассвете в его постель со словами: «Милый, я так устала» – упала бы девушка с шикарными формами, которая проделала бы с ним всем давно известные «фокусы». И никаких танцев. И никаких песен. И никаких вопросов: «Кто ты, Ляля?», «Где ты, Ляля?». А главное, не было бы этой почти животной тоски по слишком худому и такому восхитительному в своей легкости телу.

– Элла, где Ляля? – спросил он, глядя на нее в упор. Андрей не мог видеть себя со стороны, а если бы вдруг увидел, то испугался бы. Его глаза стали черными как угли.

– Ляля, Ляля! У меня собака голодная, а тебя только одно волнует – куда подевалась твоя прекрасная Ляля. Вернется, никуда не денется!

– Слушай, а может, ты мне дашь номер ее телефона? – постарался как можно небрежнее произнести Железнов.

– Ты что! Хочешь, чтобы меня убили? Вернее, чтобы она меня убила? Скажет, подруга, а раздаешь телефон кому ни попадя.

– Понятно, – вздохнул Андрей.

– Извини, – опомнилась Элла. – Видишь, как все получается. Мне ехать нужно, а то я к своему выходу опоздаю. А тут с собакой такая история – есть не хочет. А я прямо сама не своя, когда мой Ричик голодный. Ему ж в машине еще до утра сидеть. Ричик, дорогой, песик мой хороший, покушай, прошу тебя.

Она присела рядом с собакой и стала гладить ее, запуская пальцы с длинными ногтями в глубь мохнатой шерсти, словно хотела одновременно сделать собаке массаж. Рич блаженно зажмурил глаза и растекся по асфальту всем своим сильным, мускулистым телом. Кажется, он даже начал пускать слюни от удовольствия.

– Ну все, все, вставай, – приказала Элла спустя несколько минут. – Или ешь, или поехали. Я больше ждать не могу. Если опоздаю, мне такой штраф впаяют, что я еще сама должна буду доплачивать за свои танцы у шеста.

Собака как будто все поняла и тут же опустила черную лохматую морду в красную пластиковую миску.

– Кобель, он и есть кобель, – вздохнула Элла. – Пока не приласкаешь, а потом не припугнешь, даже есть не станет. Так и подохнет с голоду, если ты ему не расскажешь, какой он замечательный, да еще и спинку не почешешь.

Рич ел, громко чавкая, но при этом умудрялся еще коситься на хозяйку блестящим глазом. Мол, не забывает ли она, кто тут главный для нее!

– Эл, а зачем ты его возишь с собой? – спросил Андрей, размышляя, успеет он покурить или нет, пока собака расправляется с остатками ресторанного бифштекса.

Судя по тому, с какой скоростью она это делала, у него времени было в обрез – буквально на несколько затяжек. Нет, он не любил курить. И вообще, делал это крайне редко – только когда слишком много выпивал или был зверски голоден. Как сейчас.

– Да ты что! Это же охранник мой. Ты не смотри, что Рич такой ласковый, он за меня кому хочешь горло перегрызет. Знаешь, сколько желающих продолжить со мной знакомство, так сказать, в неформальной обстановке? Они ж уверены, что если я вокруг шеста кручусь на повышенных скоростях, так я и вокруг них буду вертеться, как заведенная.

Собака начисто вылизала миску. Элла поцеловала Рича в нос и дала команду: «Сидеть». Собака живо забралась на место справа от водителя.

– Андрюш, ты сзади поедешь, хорошо? А то Ричик привык быть со мной рядом.

Пока ехали до метро, молчали. Только сопела собака и, кажется, даже пару раз сыто икнула.

– Ой, – заволновалась Элла. – Я же забыла ему водички дать. Потерпи, мой хороший. Сейчас до клуба доедем – мама тебя напоит. Андрюш, я приторможу возле поворота, а то мне потом неудобно будет выруливать.

– Конечно, конечно, – попытался скрыть раздражение Железнов.

Его бесило все. Особенно то, что он как-то незаметно утратил самостоятельность и теперь зависит от всех на свете – даже от Эллы и ее собаки. А главное, от Ляли, о которой ему так и не удалось ничего узнать. Ему хотелось поскорее добраться до дома, выпить хорошенько и провалиться в сон, как в спасительное забытье. Но Андрей Железнов знал, что все будет совсем не так. Да, он придет домой. Вернее, в ту убогую квартиру, которая на неопределенный срок стала его пристанищем. Потом выпьет что-нибудь, например водки. А затем на него навалится тоска, вслед за которой придет бессонница. И средство для борьбы с этой парочкой Андрей выберет самое надежное и проверенное – он сядет за стол и начнет записывать слова и ноты, которые будут звучать в его голове. Только в те минуты, когда на него обрушивались потоки музыки и поэзии, отступала тоска, исчезал вопрос: «Где ты, Ляля?» Но вот что удивительно. Без того, чтобы сначала не рухнуть на самое дно отчаяния, писать песни никак не получалось. Только когда его самооценка падала до рекордно низкой отметки, Железнов мог творить. А сейчас Андрей был так сам себе отвратителен, что легко смог задать вопрос, на который готов был получить утвердительный ответ:

– Элка, скажи честно, она меня бросила?