В такую пору никто умный по Волхову не поплывет.

Но такие нашлись, одного из них выловили едва живого ладожане Свул и Сирко, притащили в дом Свула, обогрели, накормили, решили потом расспросить, куда это в такую погоду плыл и с кем.

К утру буря стихла, ветром разнесло облака. Вышли ладожане поглядеть, что непогода натворила. У многих лодки посрывало с привязи, у кого на берег бросило, так еще починить могут, а какие и унесло. Вышел и Свул, рассказал мужикам о нежданном ночном госте, встревожились все. Стал народ у торжища собираться, обсуждать, что теперь с тем норманном делать.

Решили его всем миром спросить, зачем в Ладогу шел, пусть честно скажет. Отправился Свул в дом, звать гостя, а тот как заснул с ночи на лавке, так и лежит, дышит ровно, раскидался во сне, словно дома на полатях. Усмехнулся Свул, у них полати есть ли? Все же в море в лодьях, а там так точно нет, видел он эти норманнские лодьи. Только все одно, стал будить норманна, тот проснулся мгновенно, но не сразу понял, где он. Подскочил, сел, глаза на Свула вылупил, оглядывается. Потом, видно, вспомнил свое плавание, голову опустил, понимает, что ответ держать сейчас, зачем явился. Так и есть, спросили. У торжища пристали ладожане приступом к норманну: пошто в непогоду плавал в этих местах, куда шел, зачем? Нечего говорить тому, но голову поднял, больше не опускает, сказал, что драккары его конунга шли к Хольмгарду, буря их разметала, куда девались остальные, не знает, было их по две смены на каждом драккаре, то есть более сотни человек. Чего шли? Без товара.

Значит, воевать – решили ладожане. Вот он стоял перед ними, безоружный норманн, который снова плыл разорять их землю, их данью облагать. Зашумели ладожане:

– Пошто норманны покоя не дают?! Мало дани платим, чтоб торговать не мешали?! Кто защитит?

Напомнил Свул, что с норманном решать надобно, куда ж его-то? Вроде и без оружия тот.

Попросил его к себе норманн Эймунд, что тоже недалеко от реки жил, мол, пусть пока у меня будет. Потом решим. Вроде освободил ладожан от груза, убивать безоружного никто не хотел, плохого он не сделал, а куда девать, никто не знал.

Стал Эймунд говорить норманну что-то по-своему, тот закивал, потом обвел взглядом ладожан свысока, сказал слова благодарности только Свулу да Сирко и ушел, будто одолжение делал своим присутствием. Посмотрел ему вслед Свул и пожалел, что из реки тащил, оставить бы в воде, чтоб утоп. Зато теперь знают, что снова собрались норманны по их дома и дворы, снова разорять хотят, никак им покоя нет, проклятым. В Ладоге не так давно новую дань назначили после набега, теперь другие? Про то и Сирко подумал, решил спросить у Эймунда, те ли или новые разорять пришли?

Догнал он Эймунда с гостем, спросил. Не сразу понял его норманн, потом плечами пожал, видно, не знают они, что другие делают. Кто сильнее, тот себе и рвет кусок. Худо, Ладога ближе всех славянских городов к норманнам стоит, ей первой всегда доставалось. Где защиту искать?

Долго бурлила Ладога, говорили, что надобно крепость ставить, чтоб не мог кто ни попадя грабить, а только кто ту крепость и ставить, и держать станет? Воевода нужен, дружина нужна… Но Ладога не такой большой город, чтоб иметь столько воинов. Что делать? Все одно, норманнам спуску больше давать нельзя, не то каждый их конунг, или как их там, станет приплывать и себе дань требовать.