Лана Найденова, Рона Катышева
      Che [че]
      - Слушай, не расстраивайся, когда-нибудь ты обязательно будешь спать вовремя. Когда окончательно обломаешься и начнешь жить нормально.
      - Меня это уже обламывает.
      - Ну, ладно, ладно, спим. Только коленка болит, и вообще - какая-то развалина. И когда все это закончится?
      - Когда тебя это окончательно обломает, тогда и коленка перестанет болеть
      Кусочки жизни изнутри. Автобиография Ады Бобровой.
      Поздний вечер. Я спешу к остановке автобуса. Слышу сзади торопливые шаги.
      - Девушка!
      "Вот черт! Опять влипла. Ладно, я ничего не слышала..."
      Ускоряю шаг. Кто-то хватает меня за рукав пальто и резко разворачивает в противоположную сторону.
      - Девушка! Помогите! Меня хотят убить!
      - Ну а я-то тут при чем? Чем я могу помочь?
      - Понимаете, от Вас ничего не требуется,-- только проводите меня до подъезда. Тут недалеко. Не бойтесь, Вам никто ничего не сделает... Пожалуйста, я в отчаянии...
      - Ладно, но только до подъезда. А потом я сразу же поеду домой.
      - Конечно, потом Вы поедете домой, куда хотите... Жена моя, сука, натравила бандитов... Вот, мне сюда. Подниметесь со мной?
      - Нет, я обещала только до подъезда. У меня свои дела. И вообще - не замочат же Вас в подъезде?
      - А откуда ты знаешь? Может и замочат. Идем... Только до квартиры.
      - Это твоя квартира? Дальше я не пойду. Все. Спасибо-до свидания. Уж в квартире-то с тобой точно ничего не случится.
      - Куда это ты собралась?
      Он вцепляется в мою сумку. Без нее я удрать не могу. Остервенело тяну сумку на себя. Наконец, вырываю. Бегом. Тьфу, блин - цепляюсь тяжелым ботинком за какую-то металлическую штуку на полу и со всего размаха вписываюсь лицом в железную дверцу, которая прикрывает счетчики. Чувствую боль, чувствую капающую из носа теплую кровь. Понимаю, что бежать уже поздно. Да, так и есть. Он поднимает меня с пола и тянет к открытой двери квартиры. Захлопывает ее и запирает на ключ. Изнутри...
      К моему удивлению, ничего пока не происходит. Подхожу к зеркалу. Помните лицо Робин Райт в "Она прекрасна"? Примерно то же самое.
      Но мое лицо всегда мне нравилось и я ничего не собиралась радикально менять! Он пристраивается на диване. Да ведь он пьян! Раньше у меня не было времени это заметить. Глупая какая-то ситуация. Что ему надо от меня? Надо тянуть время.
      - Я возьму книгу? (Флеминг, "Агент 007".)
      - Почитай вслух.
      Пожав плечами начинаю чтение о бесконечных доблестных похождениях Джеймса Бонда. Стараюсь четко проговаривать слова, но это не помогает понять смысл. Зато ровный звук собственного голоса успокаивает нервы. Минут через 15 поворачиваю голову в сторону дивана... Спит. Вот так шанс!
      Подхожу к двери. Она заперта, а ключ у него. Если буду искать, обязательно проснется. Может быть окно? Конечно, с пятого этажа мне еще не приходилось прыгать... Что же делать? Глупо ничего не предпринять, нужно хотя бы попытаться. Нельзя ждать, пока он проснется... Замок на двери - он держится еле-еле, его уже, видимо, выбивали. Мчусь на кухню, хватаю нож, начинаю отвинчивать шурупы. Один, второй, третий... Остался последний... Его не достать.
      Что ж. Беру сумку, подхожу к зеркалу. Готова к прорыву. Удар ногой по замку. Спасибо фирме Dr. Martens! Я - на свободе. Осторожно прикрыв за собой дверь, успеваю заметить, как колышется от сквозняка занавеска на окне. Бегом скатываюсь по лестнице. Первый этаж. Улица. Дверь подъезда с грохотом захлопывается за моей спиной.
      Что делают люди в подъезде, стоя на лестничной площадке?
      Так вот, я стою возле окна в подъезде и ем пироги с яблоками, а через шесть часов поезд уносит мое спящее тело в город-герой Ленинград.
      Зима наступила как всегда неожиданно, и правительство Москвы опять оказалось к ней не готово. А Ромку я так и не увидела, я оставила в конверте с надписью "Для записок" на его двери несколько пронумерованных посланий:
      1: "Ромка!
      Я приехала, если захочешь увидеть, т.555-32-22, Ада. Номер поезда 108, вагон 12, отправление в 23.05, завтра, 8.11.98г."
      2: "Ромка! Почему тебя опять нет? Второй раз прихожу, ну с Днем рождения тебя, что ли. Подарок прилагается при личной встрече."
      3 "Хорошая у вас штука для записок на двери, так и хочется писать их, писать... А еще хочется тебя увидеть, я так по тебе соскучилась. У меня новый адрес: Спб, Рижский, 46, только пиши письма по старому адресу, а то по новому почтового ящика нет почти. А лучше приезжай."
      4: "Через два часа поезд. Жаль, что так вышло."
      5: "Эх, Ромка! Как ты живешь? Какие твои дела? Мои более-менее. Скорее более. Наконец приехала в Москву, и ты был не последней причиной моего приезда. Очень тебя вспоминаю и увидеть хочу, учусь, работаю и не знаю, что тебе написать, т. к. время летит как самолет, и скоро поезд меня увезет, а тебя я не увидела, а так хотелось, так ты мне нужен, и где ты гуляешь? Наверное, расстроишься не меньше меня, когда прочитаешь мои записки. Ты, конечно, скажешь, что нормальные люди предупреждают о своем приезде, но я до последнего момента не знала, когда уеду и уеду ли вообще, и хотелось сделать сюрприз, и все это как всегда, в моем стиле. Пиши обязательно, а еще жду в гости, целую. Ада."
      Но Ромка мне так и не ответил спустя десять дней и даже больше. Куда уходят все мои мужчины?
      Он ушел, точнее, медленно исчез, по ступенькам эскалатора, навстречу электричке метро. Двери закрылись, он уехал куда-то, чтобы завтра мне позвонить, но я этого уже не видела, я с ним попрощалась у входа в метро, а до этого мы с ним шли, и он и я были где-то близки к счастью, но что-то во мне возмутилось и я между прочим уверенно брякнула: "Ну ты же знаешь, что я никогда не выйду за тебя замуж!"
      И вот уже полгода я ничего про него не знаю: где он? с кем он? почему он? когда он? и зачем я?..
      А он был мне очень близким, дорогим человеком, я его почти любила, да нет! Я его любила как друга, человека, брата, личность и даже мужчину. И как он мог меня бросить?! Он же меня понимал как никто из мужчин, и терпел, и любил, и очень позитивно на меня влиял, и я ему многим обязана, а познакомились мы с ним два года назад, когда я была очень толстая и очень несчастная девушка. С тех пор многое изменилось. А он ушел. Классически, по-мужски: они уходят за хлебом, уходят за водкой, уходят домой спать к маме, уходят вешаться и умирать под елочкой, и только через полгода ты понимаешь, что они ушли от тебя. Почему?
      "Почему? -- это вопрос, о который до сих пор разбивается вся логика, вся философия, вся наука."
      Э. М. Ремарк
      А Он мне объяснил: "Ты посмотри на себя! Когда мы с тобой познакомились, ты была вся в красном, уверенная в себе, пришла, чтобы победить и -- победила! Только куда делась вся твоя энергия, где этот огонь - ты жалкая, растоптанная, тебя просто нет!"
      Я пыталась покончить с этой жизнью после того, как Он ушел. Я - никто, а звать меня - никак. Были еще вспомогательные такому решению факторы: конфликт отцов и детей, запущенный институт и заявка в милицию. Папа, конечно, решил, что это все Он виноват. Но потом Он осчастливил меня своим визитом и на короткое время я была счастлива, а когда меня увезли в другую больницу, Он туда уже не приходил. А спустя больше полугода я познакомила Его со своей новой подругой, и они уже два года вместе, и я за них рада, а год назад Он мне сказал в откровенной беседе: "Если бы тогда в наши отношения не вмешались родители, все было бы по-другому, и мы бы с тобой не расстались..."
      Конечно, все было бы по-другому, но я счастлива, что Он был и есть в моей жизни, Он -- талантливый, самобытный человек с большой душой, Он -самый значительный на сегодняшний день в моей жизни мужчина, хотя какие мои годы! Я встречу еще не один десяток гениев.
      Я сижу на подоконнике и читаю Агеева "Роман с кокаином" в ожидании начала занятий. Ко мне подходит девушка и говорит: "Меня зовут Наташа Иванова, я - классик современной русской литературы, песня Кинчева "Трасса-Е95" посвящена мне, песни "ДДТ" из последнего альбома полностью навеяны впечатлениями от моего творчества, а вчера я, выходя из подъезда, заметила Розенбаума, сидящего в машине. Он, конечно, приехал посмотреть на меня, хотя бы издалека. А тебе я предлагаю быть моей поклонницей, хочешь? Вот тебе мои стихи, прочти... "
      Я ошарашено сложила стихи в сумку и продолжила чтение Агеева. "Ага, вот где я остановилась:
      "Бульвары были как люди: в молодости, вероятно, схожие, - они постоянно менялись в зависимости от того, что в них бродило."
      Интересно, а что бродит во мне?"
      Я - интроверт, это значит, что Я существую сама по себе, для себя, из себя...
      Я - эгоистка. Это означает то же самое...
      Я живу так, как того хочется мне...
      Я никого не люблю и не уважаю...
      Я плюю на всех, на все...
      Я не люблю обламываться...
      Я вообще не люблю...
      Я обладаю рядом достоинств, которые напрочь забиваются моими недостатками.
      Я - нервная, шокирующая, истеричная...
      Я - стерва...
      Для меня алфавит начинается с конца...
      Я сижу в лаковых черных туфлях с ремешком вокруг щиколотки, солнцезащитных очках, какой-то сетчатой прозрачной черной кофте, а рядом, на моих коленях, лежит его голова, а дальше - он сам.
      Я закинула ноги на стол, он устроился поудобней и заговорил:
      - Знаешь, когда у меня возникает тепло к человеку, мне всегда хочется спросить: "Как ты живешь?" Как ты живешь?
      - Естественно и позорно.
      Он задумался:
      - Понимаю... Но это имидж, а что у тебя внутри?
      Я откровенна и не могу лгать, я или молчу, или:
      - Я живу так, как чувствую, а чувства возникают разные.
      Зависла пауза. Я встаю и включаю Shined O'Connor.
      - Я, пожалуй, домой пойду. Ты уж извини.
      - Домой?.. Знаешь, а так даже лучше. Я даже рада. Ночью расставаться легче, чем зимой.
      Навсегда он ушел только через год. Летом.
      Он остановился у закрытой двери. Нерешительно достал ключи и осторожно, тихо попытался вставить один из ключей в замок, но тут послышались чьи-то шаги, какие-то голоса... Он суетливо ушел.
      Через несколько дней он снова пробовал открыть дверь, потом приходил, еще приглядывался, а когда, наконец, решился повернуть ключ в замке, дверь не открылась. Он стал дергать дверь на себя, от себя, вверх, вниз и... опять чьи-то шаги, опять чьи-то голоса. Ключ остался в замке.
      Но он забыл об этом и вспомнил лишь через какое-то количество дней. Стал искать ключ везде, ходил по знакомым и незнакомым, пытался вычислить местонахождение ключа, потому что был уверен: дверь откроется.
      Однажды он проходил мимо того самого места, где находилась дверь и увидел лежащий на улице ключ. Сомнений не было: это был он. Он взял ключ, подошел к двери - и дверь открылась. Но за ней стояла другая дверь. Крепкая, бронированная. И ее он не откроет никогда, потому что там... Там прячется моя душа.
      Поздним зимним вечером, вся в черном, с головы до ног, я возвращалась от друзей. Ехала в полупустом автобусе, смотрела на вечерне-прекрасный город за окном, остывающий от дневной суеты, и по моему лицу блуждали маленькие, почти незаметные, улыбочки. Красивый молодой человек напротив обратился ко мне:
      - Вас что-то забавляет?
      - Да, улыбаюсь своим мыслям. Хотя вообще-то я - человек довольно мрачный...
      - Леди в черном?! Знаете, я должен Вам сказать, Вы похожи на Настоящую женщину...
      - Простите? - не этого ли я ждала всю свою жизнь?
      - Похожи на Настоящую женщину. Как Вас зовут?
      - Ада.
      - Константин. Теперь будем здороваться.
      Я протянула руку и он пожал ее. Поднялся, направляясь к выходу.
      - Спасибо, Вы - лучик в моем сегодняшнем дне, как сон.
      - До свидания.
      Я отвернулась к окну, а он сошел вниз по ступеням, двери закрылись и он остался по ту сторону - минутный проблеск моей мечты.
      Тихо и темно в комнате. Слышно только как мы успокоенно дышим. Время остановило свои стрелки и понятно только одно - ночь.
      Мы познакомились очень давно и совершенно случайно. Я попросила у него прикурить, и он протянул мне огонек своей Zippo (как это ни пошло). С тех пор я утратила способность считать. Потекли полные, насыщенные дни. И в общем-то, я надеялась на долгую, счастливую жизнь...
      Однажды, когда я позвонила ему из другого города, его голос, е-го голос сказал:
      - Знаешь, я решил, что мы не будем больше жить вместе.
      И настолько это было трезво и логично, что я ответила, похоронив в себе обиду:
      - Хорошо, - я всегда со всем соглашалась.
      Я вернулась в тот город, где жил он. И все время думала, что это недоразумение.
      Я остановилась сначала у друзей, потом сама сняла квартиру. И всякий раз оставляла ему свой новый номер телефона. Он не звонил. Мне так было даже легче, потому что каждую ночь я видела его во сне и этого хватало, чтобы прожить еще один день.
      Как-то раз он все же позвонил и назначил встречу. Я пришла и услышала:
      - Из-за тебя я попал на деньги. Ты мне их отдашь. Даю тебе срок - ровно неделю. Если, конечно, не хочешь себе проблем. Поняла?
      А потом: телефонные звонки, угрозы, дружки, бандиты, менты, допросы...
      При обыске у него нашли героин. Били долго, упрятали в тюрьму, сняли с него кучу денег. Потом выпустили...
      Где он теперь? Говорят, на игле.
      С некоторых пор всякая возникающая в моей голове мысль тянет за собой вопрос: "Моя ли это мысль, или кто-то ее уже подумал раньше?"
      Все вокруг наводнено информацией. Это - главная валюта современности, с ее помощью определяются котировки на биржах - забудьте про доллар! Весь мир занят производством новостей, о которых назавтра уже никто не вспомнит. Люди мгновенно забывают о своем прошлом. Зато вполне можно узнать, что ожидает нас в ближайшую неделю - это же всем известно. Лишь прогнозированием и крепок наш виртуальный мир. Вместо денег - цифры. Вместо событий - слова.
      Меня учили для того, чтобы я смогла жить в новом, современном мире. И теперь я вижу, что все бесполезно, бесцельно. Чем больше знаешь, тем меньше хочется жить, тем скучнее и бессмысленнее кажутся все дела на свете, кроме одного: думать о том, как все плохо.
      Моя задача - спрятаться от всех и прожить жизнь так, чтобы никто о ней не догадался.
      Меня мутит от безделья. Целыми днями я слоняюсь по городу: улицы, метро, день, вечер... Хожу, уткнувшись ушами в плеер. В моей голове толпится фарш из цитат: аудио, видео, интернет, литература... Я, запутавшаяся во Всемирной Паутине Иллюзий, ищу настоящих людей. Бывает, что нахожу наощупь, бывает - нет. Люди вокруг, мелькающие мелкой нарезкой, создают суету, шум и впечатление, что все они - свободно движущиеся молекулы. Без цели, без судьбы. Зачем их столько? Моя валентность - сугубо камерная: семь-десять человек вокруг.
      Раньше, правда, я пыталась спастись от одиночества, вовлекая в свою среду все большее количество людей. Мне казалось, чем больше человек я знаю, тем меньше окружающая меня неизвестность. При мысли о том, сколько народу живет на Земле, я испытывала страх, что умру, так и не узнав даже малой части всех людей.
      Теперь мне все равно. Я допускаю, что вокруг много интересных лиц, но все глубже увязаю в зеркалах: тех, что висят на стенах, валяются в косметичке, тех, что я вижу в лицах своих друзей. Внешний мир я похоронила за пределами наушников. Мне интересно, лежа в тишине, слушать стук своего сердца.
      Отрывки из свободного творчества Ады Бобровой
      Незнакомец ворвался в мою комнату, остановился у книжных полок и со совами: "Ахматову - на свалку, Пушкин - надоело, Тургенев - старье, Диккенс - туда же, Драйзер - ха-ха, Байрон - урод, Томас Манн - на х...й!", стал выбрасывать книги в окно.
      - Позвольте, что это такое?!
      "Крушение идеалов, гражданин!"
      ... И он характерно чихнул. Надо сказать, современные люди это делают как-то иначе. Чихи нашего времени отличаются определенной демонстративностью, наглостью и громкостью.
      Три "ю". U-2 ю ту. Ту-ту.
      И понесло...
      Через 20 лет, в 2015 году из школьной программы по литературе, из фондов всех публичных библиотек, из частных собраний, были изъяты все произведения русского классика Пушкина Александра Сергеевича (1799 - 1837). Несколько экземпляров были сохранены Музеем Русского Книгопечатания и Издательского Дела (МРКИД). Через сто лет в мире не осталось ни одного человека, знакомого с его творчеством.
      2115 год - по мировым подиумам проходит ретро-бум: в моде чулки и ничего больше. Искусство все еще есть - его не может не быть. Президенты всех государств объединились в Абсолютное Правительство для борьбы с угрозой со стороны внеземных цивилизаций. Фантазии становятся реальностью.
      Внештатный сотрудник МРКИД 253717 проводит инвентаризацию в архивах музея.
      - Ну и пыльно же здесь! Микробы, везде микробы! Будь моя воля, я бы уничтожил весь этот хлам! Бля - а - а ! Чулки порвал! За какого-то Пушкина зацепился... Ну, ладно, что уж теперь поделаешь, куплю последнюю модель... Ну и дизайн... Какой это год? 1975. Ну и что он мог написать в 1975 году? А родился-то он вообще в 1799! Попробуем прочесть:
      Я Вас любил, любовь еще, быть может,
      В душе моей угасла не совсем,
      Но пусть она Вас больше не тревожит,
      Я не хочу печалить Вас ничем.
      Я Вас любил безмолвно, безнадежно,
      То робостью, то ревностью томим,
      Я Вас любил так искренно, так нежно,
      Как дай Вам Бог любимой быть другим.
      Из глаз 253717 капали слезы.
      - Вста - а - вай, уже утро! - говорила мне мама, - Вставай, а то всю жизнь проспишь!
      "Ну и что? Что здесь такого страшного? В пять лет сны увлекали меня так же, как и в пятнадцать, в двадцать, как и в сорок. Сейчас мне сорок пять. Я сплю всю жизнь и счастлив. Сны освободили меня от карьеры, семьи, друзей и одиночества. Но недавно у меня появилась бессонница..."
      "Хотела бы я знать, какую функцию несут все эти люди", -- сказала N, стоя на тротуаре, с надеждой вглядываясь в проезжающие мимо машины.
      Никто не останавливался. Никто не реагировал на протянутую в отчаянии руку. Люди лишь мелькали цветными пятнами, первый и последний раз в ее жизни. И пялились. Не смотрели, а именно пялились. Зачем?
      Если бы она валялась мертвой, их еще можно было понять, не каждый же день в жизни начинается с мертвеца! А тут...
      Последние полчаса автоповтором звучала внутри фраза:
      "Когда ты была шлюхой, ты нам нравилась больше".
      "Когда ты была шлюхой, ты нам нравилась больше".
      "Когда ты была шлюхой, ты нам нравилась больше".
      Сумасшедшие дети красили обувь в серый цвет,
      Вероятно, в их детстве что-то было не так.
      Я подумала, сидя в вагоне метро,
      Все-таки нормальные люди выглядят как-то иначе.
      Перепуганному одиночеству,
      Позабывшему имя - отчество,
      Проткнувшему вместо глаз шары
      Остается носовым платочеком,
      Беспризорным, мокрым комочеком,
      Ночью голому вымыть полы.
      Потолок растекался белым пятном
      По углам росла паутина
      Из крана плевалась вода кипятком
      Тихо-тихо квартиру штормило.
      Так глупо исчезая из мира
      Растворялась нервно-лениво
      Незаметно, влюбленно, игриво
      Догорало мое огниво.
      Потом затерялась в страхе
      Было стыдно, дрожала телом
      И с трудом признавалась в крахе
      Мечт, надежд и желаний в целом...
      Я проснулась в кошмаре жизни
      И сама себя не узнала.
      Шепот.
      Меня разбудила нежность,
      Спутавшая реальность и сны, и шепот.
      Я стояла на гранях между
      Жизнью и пространством где ты, и шепот.
      Я пыталась объединиться, стать снова целой,
      Но меня преследовал страх и шепот,
      твой шепот.
      Аделаида Post.
      Многие ( исключая счастливых идиотов) думают что будет конец.
      Все рано или поздно должно как-то завершиться. Но этого не будет, Не будет финала ни всему человечеству, ни отдельным жалким человечкам.
      Конца вообще нет.
      Есть бесконечность.
      И лучше тоже не будет.
      Так было, так есть и так всегда.
      И это не я один умный придумал, это истина, которую большинство игнорирует. А Пелевин, Стругацкие, Оруэлл, Воннегут, и т. д., и т. п., не говоря уже о далеком прошлом, это поняли. И кое-кто еще, только молчат.
      Что-то пытались объяснить буддийские школы, но ушли в заблуждения.
      Человек слеп и ничего не знает. Его очень легко ввести в заблуждение, очень легко обмануть, запутать.
      Я совершенно растерян, но мне все это очень нравится, мне интересна жизнь. Ты понимаешь меня, че?
      Время подчиняется лишь закону,
      Данному им самим;
      И камень скатывается по склону
      Вниз - цел и невредим;
      И стрела, пущенная умелой рукою,
      Достигает обычно центра мишени;
      И кому-то все же дается такое
      Состояние - без ощущений,
      Без колебаний, без фраз, без мыслей,
      Без строк и домыслов - плача пера,
      Только воспоминания привкус кислый,
      Как то, что не случилось вчера.
      Жабье и рыбное
      Липкое чувство,
      Что все не так;
      Кажусь себе ртом,
      Кормящим желудок...
      Живот надрывался, жирел и разбухал, а потом - пытался избавиться от набившей его пищи при помощи тошноты. И это всегда вызывало у меня лишь одно воспоминание: когда-то я был с одной женщиной. И мы были с ней одно...
      Она стучала бусами о ладонь, перекладывала их из одной руки в другую, пластмассовый жемчуг издавал странные звуки, а она одевала бусы на шею в несколько рядов, снимала, цепляла за уши, голову и бормотала: "И перья страуса склоненные в моем качаются мозгу..."
      Но так недолго... А жалею я об этом всю жизнь.
      Бывает: обронишь фразу, взгляд, намек, а потом жалеешь. Так было и с ней - она была моим моментальным наитием. Скрытым шансом.
      Я ушел, отпустил и отступил.
      Устал заранее, и...
      Вчера пытался представить себе жизнь. И не смог.
      Когда я был маленьким, маленьким мальчиком, мне всегда хотелось, чтобы у меня не было родителей. Т.е. я не хотел, чтобы мои мама и папа умерли. Я считал, что было бы лучше, если бы их просто никогда не существовало.
      Во всех книжках, которые я читал, дети были сиротами. И мне казалось, что будь я сиротой, про меня тоже написали бы хорошую книгу. И вообще, я обрел бы свободу. Свободу и страдание, потому что когда нет родителей, -это значит, что у человека трагедия. И я мог бы быть художником или наркоманом, или еще кем-то, кем стыдно быть, когда у тебя есть родственники.
      Ведь нельзя огорчать родителей.
      Нельзя прийти домой и заявить: "Мама, я -- наркоман". Дескать, не принимаю несовершенства этого мира и плевать мне на все.
      Нельзя.
      В душе же я всегда чувствовал себя сиротой. Иногда даже не понимал, почему это мам одевает меня, куда-то ведет, запрещает что-то делать, вытирает нос.
      Как я хотел стать "маленьким оборвышем", "без семьи", "ребенком подземелья"! Это было для меня равносильно тому, чтобы стать личностью.
      А вчера мне приснился сон -- будто я превратился в уродца на кривых ножках, с лицом, подобным разварившемуся картофелю -- как у голландцев, помнишь?
      И еще, че.
      Если голос пронзает тебя:
      -- Это снова не ты... Не ты... -- НЕ ВЕРЬ.
      Ты просто растешь.
      Или падаешь.
      Ты с разбега бросаешься в холод, оплаченный кровью,
      Выпадаешь из поезда жизни, и - носом - в снег.
      И, вдохнув паровозную гарь, ты поставишь условие:
      Так и лежать, не разжимая распухших век.
      Так и глядеть, лишь в себя, отражаясь в зрачках,
      Так и вдыхать, смакуя, смесь мороза и гари,
      Чтобы услышать - голос скрипки о двух смычках
      Прорезает насквозь все извилины двух полушарий.
      И, наконец, свой последний вдох уподобить такту,
      Что замыкает мелодию, образуя круг...
      И отправить себя убегать взапуски по тракту,
      Избежав счастливо объятий оставленных рук.
      Я помню эти твои слова. И ты помнишь. Прошли годы до и годы после, мы все живем так, как будто и не было ничего сказано. А я помню, как ты это сказала. И ты. Ты лежала почти неподвижно со мною рядом, близко-близко, закрытый, спрятанный свет лампы, ты недовольно-нежно царапаешь длинными ногтями свое бледное, красивое лицо, шею, плечи...
      В ту ночь нам принесли хорошее, чистое, в комочках вещество, которое, стоит раз попробовать, пускает в глубину твоего Я зародыш и ты всю жизнь вынашиваешь этого ребенка внутри себя, и ждешь, что он закричит свое громкое "хочу!" и пойдешь, найдешь, купишь.
      Мы заплывали далеко, мы ныряли глубоко, мы качались на волнах вверх-вниз, вверх-вниз. Жарко. И, не открывая глаз, ты прошептала: "Я счастлива, я --люблю."
      Пустой стул, твое место, чашка в жирно-алых губах помады, я в бреду и жду тебя. Мы должны с тобой уехать: зачем? Слушать музыку, смотреть жизнь, разговаривать с кем-то новым и нам будет о чем поговорить. Ты должна прийти реальной, у тебя вчера были дела. Я же... Тоже живу. Техно. Orbital целых два дня - я что-то читаю. Я небездарно обдолбался. Я жду тебя. Хочешь, я для тебя сделаю ширму - деревянный зеленый забор, я напишу на нем свои мысли, я расклею свои объявления, я просверлю маленькую дырочку в нем, чтобы подглядывать за тобой, когда ты отгородишься от мира, желая остаться одной?
      Ты так и не пришла, че.
      А я?
      Ты писала мне или себе, что-то о непонятной жизни, о неясности дней, о ленивой натуре.
      Ты часто повторяла одни и те же слова, одни и те же.
      Мы разговаривали с тобой о пустоте, в пустоту, с пустотой.
      Если слово произносить много раз, одно-единственное слово, скороговоркой - оно теряет свой смысл.
      Ты это знаешь. И я.
      Все вокруг имеет свой смысл, свое значение, все имеет и все.
      И это кому-то нужно. Как звезды.
      Как-то, чтобы тебя успокоить, произнеслась отчаянная формула: все бездарности живут для того, чтобы перевести через дорогу юного Моцарта. Спасти ему жизнь, не зная этого, не совершая подвиг. Эпизод.
      Мы - среда, необходимая массовка для кого-то, кто имеет главное предназначение. Но это я все о себе. Ты - не бездарность.
      Ты как-то нервно жестикулируешь.
      Красиво и нервно. Так же пожимаешь плечами - нервно, нервно, всем телом, даже ногами ты пожимаешь плечами.
      Ахматовская челка. Все уже чье-то.
      Настроение Ремарка или Экзюпери, или Лермонтова, или состояние души Достоевского, образ Тулуз-Лотрека или Рембрандта и неизвестно только одно кому принадлежат наши души? Наверное, Богу. Или не Ему.
      Но точно не нам. Заимствование, преемственность, ремиксы и римейки.
      А надо же что-то делать. Надо.
      Хотя бы, пока есть любовь.
      Из любви ко всему получается жить.
      Только так и получается.
      Из любви к солнцу, снегу, листьям, фильмам, музыке, вообще искусству, снам, яблокам и дыням, красивой одежде, закатам и рассветам, из любви к ближнему, к себе, детям - можно жить. Нет смысла только без любви.
      А ты не любишь. Ты не любишь меня. Ходишь где-то рядом. Ходишь, но не любишь. Дышишь со мной одним воздухом, смотришь в одно со мною окно, роняешь предметы, ломаешь мебель, жизнь. Зачем ты делаешь мне больно? Зачем рассказываешь о других? О тех, кого ты любила? Чтобы стать ближе? Но не такой близости я хочу. Хотя... Лучше говори. Не молчи. Только не смейся мне в лицо, не смейся надо мной презрительным взглядом. Я ведь не многого прошу, правда? Только не смейся в лицо, когда я раскрываю душу. Любовь не должна делать из человека попрошайку. Это уже не любовь, а болезнь. Я болен тобой я люблю тебя. Частенько эти выражения тождественны. Но я не соглашаюсь.
      Болезнь не может приносить счастье. Есть только одна счастливая болезнь - наркомания. Правда, счастье здесь вне жизни. И я ухожу.
      Роман Че.
      Ибо человек не знает своего времени. Как рыбы попадаются в пагубную сеть, и как птицы запутываются в силках, так и сыны человеческие уловляются в бедственное время, когда оно находит на них.
      Екклесиаст, гл. 9, стих 12.
      Санкт-Петербург, 1999 г.