Аните Диамант, нашей классной

Пролог

Ричард Джеффи торопливо спускался по величественной парадной лестнице федерального суда нью-йоркского Дворца правосудия. По его виду нельзя было сказать, что только что он выиграл дело, скорее, наоборот. Тонкая челка цвета воронова крыла растрепалась и подпрыгивала на голове в такт шагам, когда он сбегал вниз по каменным ступеням. Прохожие мельком бросали на него случайные взоры. Люди в Нью-Йорке все время торопились куда-то – успеть на поезд, в метро, поймать такси. Часто их просто бессознательно разносило по артериям Манхэттена невидимым, но всемогущим огромным сердцем, заставлявшим город пульсировать в магическом ритме, какого не встретишь больше нигде на свете.

Его клиент Роберт Фанди замешкался и остался позади, захваченный репортерами, облепившими его с бессмысленным упорством рабочих пчел.

Все они выкрикивали одни и те же вопросы: что дало возможность главе крупнейшей в нижнем Ист-Сайде фирмы считать себя невиновным во всех обвинениях в вымогательстве? Был ли этот суд просто политическим процессом, так как здесь велись разговоры о его участии в президентских выборах? И что значили слова главного свидетеля обвинения?

– Леди... и джентльмены... – заявил Фанди, неторопливо доставая кубинскую сигару из нагрудного кармана. Репортеры терпеливо подождали, пока он ее раскурит. – Вы можете обратиться с этими вопросами непосредственно к моему адвокату. Для того я и плачу ему. – Фанди расхохотался.

Репортеры дружно повернулись в сторону Джеффи. Но Ричард уже влез на заднее сиденье лимузина "Джон Милтон и партнеры". Один из самых молодых и ретивых интервьюеров бросился вниз по ступеням с криком:

– Мистер Джеффи, одну секунду, пожалуйста. Мистер Джеффи!

Небольшая толпа аккредитованных репортеров взревела хором, когда дверь лимузина захлопнулась и водитель обошел машину, усаживаясь за руль. Шикарный автомобиль тут же тронулся с места, отъезжая от тротуара.

Ричард Джеффи откинулся на сиденье, напряженно глядя перед собой.

– В офис, сэр? – поинтересовался водитель.

– Нет, Харон. Домой, пожалуйста.

Высокий египтянин, с кожей оливкового оттенка и восточными миндалевидными глазами, посмотрел в зеркало заднего обзора так пристально, словно вглядывался в хрустальный шар, предсказывающий будущее. Последовал почти неразличимый кивок, словно подтверждающий догадку.

– Да, сэр, – ответил Харон.

Выпрямившись на водительском месте, он тронулся со стоическим видом помощника гробовщика, управляющего парадным катафалком.

Ричард Джеффи сидел неподвижно, не меняя позы и даже не поворачивая голову, чтобы посмотреть в окно. Этот еще молодой, тридцатитрехлетний человек, казалось, старился с каждой минутой. Скулы заострились как у покойника, светло-голубые глаза запали, а на лбу прорезались морщины. Он невольно поднес руки к лицу, словно чтобы убедиться, что его еще не тронуло разложение.

Затем, наконец, откинул голову на мягкий подголовник и закрыл глаза. Почти немедленно перед ним возникла Глория, какой она была до переезда в Манхэттен: невинной и крайне доверчивой. Ее оптимизм и вера так возбуждали. Он был готов работать круглые сутки, чтобы сделать ее счастливой, защищать и утешать до самой гробовой доски.

Если бы он только знал, как близка она, эта гробовая доска. Не прошло и месяца с тех пор, как они расстались навсегда, в родильной палате манхэттенской больницы "Мемориал". И это несмотря на то, что она получила лучшее обслуживание, какое только можно купить за деньги. Беременность внешне протекала совершенно естественно и без осложнений. Она родила здоровенького малыша с удивительными чертами лица – казалось, в них запечатлен ангельский лик.

Но роды непостижимым образом исчерпали ее жизнь. Доктора не могли объяснить, как могла женщина во цвете лет погибнуть так необъяснимо и жестоко. Просто остановилось сердце.

На самом деле он лучше докторов знал действительную причину смерти. Все лишь подтвердило его подозрения. Он возложил всю вину на себя, потому что не кто иной, как он, довел Глорию до столь печального финала Она верила ему безоглядно, а он принес ее в жертву как агнца.

Теперь его сын мирно спал в их квартире, с жадностью присасывался к бутылочке молока и рос как на дрожжах, ничуть не беспокоясь, что вступил в этот мир без матери. Она расплатилась сполна за его появление на свет. Ричард знал – любой психоаналитик объяснил бы, что это так естественно для вдовца: обвинять ребенка, оставшегося сиротой. Только вот никакой, даже самый квалифицированный психоаналитик не знал того, что было известно ему.

Конечно, немыслимо и чудовищно винить беспомощное создание. Ричард много раз обращался к доводам рассудка, стараясь уйти от этих мыслей. Он пытался руководствоваться логикой, пытался заслониться воспоминаниями о Глории, о ее удивительном искрометном жизнелюбии, чтобы найти путь обратно, к здравому рассудку.

Но ничто не помогало. Он целиком препоручил заботы о ребенке няньке, живущей теперь в доме, и редко интересовался состоянием малыша, не удосуживаясь даже посмотреть на него. Ричард никогда не спрашивал, отчего ребенок плачет, как себя чувствует. Он просто целиком ушел в работу, пытаясь освободиться от мрачных мыслей, обступивших его. Он хотел уйти от воспоминаний, от всего, что связывало его с событиями последних дней. Но чувство вины было невыносимым и неотступным.

Работа стала искусственно воздвигнутой преградой между ним и действительностью, внешним миром, в котором жила трагедия его жизни. Теперь все вновь обрушивалось на него с новой силой, при одном воспоминании об улыбке Глории, о ее поцелуях, которыми она осыпала его, о ее восторге, когда она узнала, что беременна. Сейчас, закрыв глаза, опустив веки точно шторы, укрывшие от внешнего мира, он снова будто прокручивал перед собой пленку домашнего видеофильма, перелистывал страницы их семейного альбома, полного столь сладостных идиллических воспоминаний.

– Приехали, сэр, – сообщил Харон.

Куда приехали? Ричард открыл глаза. Харон распахнул дверь и стоял сбоку на тротуаре в ожидании. Ричард вцепился в портфель и выбрался из лимузина. Он поднял взгляд на Харона. Почти двухметрового роста, этот гигант был на голову выше Ричарда: широкие плечи и проницательные глаза превращали его в какого-то сказочного великана.

Ричард задержал на нем взгляд, не в силах оторваться от этих глаз. Он прочел в них понимание. Этот немногословный человек прекрасно улавливал суть происходящего. Он понимал Ричарда так, словно они уже долгие века жили рядом.

Ричард слегка кивнул, и Харон захлопнул дверь автомобиля. Затем так же молча направился на водительское место. Ричард посмотрел вслед машине и стал взбираться по ступеням парадного крыльца. Роскошный дом. Глория была в восторге, когда они сюда переехали.

В вестибюле Филип, бывший нью-йоркский полисмен, ныне служивший в секьюрити, оторвался от газеты и, увидев, кто вошел, немедленно выскочил из-за стойки.

– Мои поздравления, мистер Джеффи. Только что слышал сообщение по радио. Как это, наверное, здорово – выиграть еще одно громкое дело.

Ричард улыбнулся.

– Благодарю, Филип. Все в порядке?

– О, в полном ажуре, сэр. В общем, как всегда, – ответил белозубой улыбкой охранник. – Тут так спокойно, не заметишь, как состаришься на работе. – Это была его неизменная шутка.

– Да, – проронил Ричард. – Это уж точно.

Он направился к лифту и замер в нем, точно парализованный, дожидаясь, пока сдвинутся створки дверей. Только тогда снова позволил себе прикрыть глаза, вспоминая, как впервые оказался здесь с Глорией. В каком она была восторге, увидев простор и роскошь нового дома! Она просто визжала от радости, обходя шикарные апартаменты.

– Что я натворил! – пробормотал он.

Глаза его распахнулись вместе с дверями лифта, остановившегося на его этаже. Ричард постоял немного и пошел к дверям своих апартаментов.

За дверью его встретила миссис Лончем, она вышла из детской.

– О, мистер Джеффи, – заворковала она. Няньке было всего пятьдесят, но смотрелась она типичной бабушкой – невысокой, седовласой и круглолицей, с добрыми карими глазами. – Поздравляю вас, мистер Джеффи. Только что смотрела новости по телевизору. Представляете, они даже прервали сериал!

– Спасибо, миссис Лончем.

– Вы ведь не проиграли ни одного дела, с тех пор как работаете в фирме мистера Милтона, не правда ли? – спросила она.

– Нет, миссис Лончем. Ни единого.

– Вы должны гордиться собой.

– Да, – сухо обронил он.

– С Брэдом все в порядке, – тут же заторопилась она, хотя он не спрашивал. Он только коротко кивнул. – Я как раз собиралась давать ему бутылочку.

Видимо, она рассчитывала, что он умилится одной возможности присутствовать при процессе кормления.

– Ну так идите, пожалуйста.

Она снова заулыбалась и поспешила в детскую.

Бросив портфель, Джеффи огляделся, обводя взором стены просторного помещения. Затем медленными шагами двинулся через гостиную на террасу патио, откуда открывался один из красивейших видов на Гудзон. Однако ни на секунду не остановился, чтобы полюбоваться им. Он шел как человек, твердо знающий, что конкретно он собирается сделать. Ступив на приставленный стул, он ухватился за железный поручень. Затем одним быстрым и ловким движением перебросил через него тело, словно бы хватаясь за руку, протянутую с неба, и устремился вниз головой с высоты пятнадцатого этажа.

1

Кевин Тейлор, молодой двадцативосьмилетний адвокат, оторвался от бумаг, разложенных по длинному коричневому столу из орехового дерева, и выдержал многозначительную паузу. Он изобразил на лице глубокую задумчивость, как делал всегда перед опросом свидетеля. Кевин часто затевал такой спектакль. Подобные театральные приемы были основаны на знании психологии. Драматическая пауза между вопросами и постоянное просматривание документов, перед тем как сказать что-нибудь, заставляли опрашиваемых нервничать. В этот раз он пытался нагнать страху на директора начальной школы по имени Филип Корнбл – худощавого бледного мужчину, пятидесяти четырех лет, лысеющего брюнета.

Филип Корнбл тревожно ерзал на стуле в ожидании допроса Он выставил перед собой сложенные на груди руки, беспокойно перебирая пальцами. Видимо, подобным жестом он пытался скрыть и тот факт, что руки у него были длинные, как у обезьяны.

Кевин посмотрел на аудиторию. Выражение "воздух можно было резать ножом" тут вполне подходило. Напряженное ожидание охватило публику. Все словно бы прилипли к месту и задержали дыхание. Внезапно помещение осветилось лучами солнца, выстрелившими из высоких окон блисдейлского зала суда. Будто бы неведомый режиссер дал команду осветителю: включился рубильник – и свет прожекторов упал на сцену. Теперь осталось только сказать: "начали!"

Зал был полон, но взгляд Кевина избирательно остановился на человеке в заднем ряду. Он был, в общем, ничем не примечателен, не считая благообразной наружности. Сейчас он смотрел на Кевина, одобрительно качая головой. С такой же довольной улыбкой отец мог бы смотреть на сына, вот только по возрасту мужчина на эту роль не годился. Сорок с небольшим лет, пронеслось в голове Кевина. Этот субъект распространял вокруг себя ауру успеха. Дымчато-серый в полоску костюм от Джорджи Армани выдавал в нем человека зажиточного и респектабельного. Кевин и сам долгое время искал такой костюм на витринах бутиков и фирменных салонов, пока не купил себе нечто подобное: шерстяной двубортный, темно-синего цвета. Правда, приобрел он его в магазине на распродаже, в два раза дешевле, чем это стоило бы у Армани.

Итак, неизвестный одобрительно кивнул Кевину. Это можно было воспринять как сигнал к началу.

Молчание подчеркивалось покашливанием, раздававшимся в зале. Итак, Лоис Уилсон, учительница пятого класса, двадцати восьми лет, обвинялась в совращении подростков в Блисдейле, графство Нассау. Это был спальный район, почти все постоянные жители которого были ньюйоркцами и ежедневно ездили туда на работу. Тем не менее суд состоялся в Блисдейле. С виду вполне провинциальный городок, Блисдейл был местом обитания "вышесреднего" класса общества, с соответствующими домами, виллами и поместьями, чистенькими и достаточно широкими улицами, засаженными кленами и дубами, а также относительно тихим центром. Здесь не было ни шумных универмагов, ни чрезмерно развитой сети магазинов с крикливой рекламой вывесок, бензоколонок, ресторанов и отелей. Эти люди не желали шума – не для того они покупали здесь дома.

Местные обитатели вели тихую замкнутую жизнь своим сообществом, состоявшим из представителей "вышесреднего" класса, то есть тех, кто считал, что вполне достаточно зарабатывает, чтобы обеспечить себе ту жизнь, которую пожелает. В любой момент они могли отправиться в Нью-Йорк, но по возвращении снова попадали в свой охраняемый мирок, нечто вроде "Алисы в Стране Чудес". И все чудеса здесь были спланированы заранее.

И вот Лоис Уилсон, недавно принятая здесь на работу в начальную школу, обвинялась в сексуальных домогательствах по отношению к десятилетней девочке. Внутришкольное расследование вскрыло еще несколько подобных случаев. Полученная информация, равно как и слухи, подтверждала, что Лоис Уилсон – убежденная лесбиянка. Она снимала дом на окраине Блисдейла на пару с подругой, учительницей иностранного языка в близлежащей средней школе. Никто никогда не видел, чтобы они встречались с мужчинами, но никто не считал их монашками или синими чулками.

В фирме "Бойл, Карлтон и Сесслер" никого не обрадовало, что Кевин взялся за это дело. Он давно искал случая предложить Лоис Уилсон свои услуги и, заполучив дело в свои руки, даже пригрозил немедленно уволиться, если кто-то из старших партнеров в фирме наложит запрет на дело. Он быстро набирал вес в адвокатской конторе, связи и прекрасное знание психологии делали свое дело.

Кевин не дорожил своим местом в фирме, напротив, столь консервативное отношение к закону со стороны партнеров все меньше устраивало его – и даже беспокоило. Он примерно догадывался, что с ним произойдет, если он здесь задержится. И вот предоставился первый случай разрушить устоявшиеся отношения, первая возможность продемонстрировать свои способности и показать профессиональные качества: проницательность, умение вести процесс и прочее, и прочее. Сейчас он чувствовал себе спортсменом, готовым пойти на олимпийский рекорд. Впрочем, до Олимпа было далеко, на деле местного масштаба далеко не уедешь. Что ж, это не Олимп, но и не заурядный местечковый скандал в колледже. Процесс мог получить отклик в столичных газетах.

Окружной прокурор Мартин Баам тут же предложил Кевину сделку, надеясь спасти положение и не допустить огласки истории в средствах массовой информации, а также избежать любых скандалов. И главное, на что рассчитывал прокурор: Кевин в благодарность не станет впутывать в процесс детей, вызывая их в суд для дачи свидетельских показаний, дабы им не пришлось вновь пройти через все эти мерзости. И, если Лоис искренне раскается в содеянном, она получит всего пять лет условно, в виде испытательного срока, а также будет направлена на принудительное психологическое обследование. Естественно, ее преподавательская карьера на этом закончится.

Однако Кевин рекомендовал обвиняемой не признавать себя виновной, и она дала согласие. Теперь Лоис сидела, с наигранной скромностью уставившись на сложенные на коленях руки: поза, также рекомендованная Кевином. Он взял с нее слово ничем не выдавать испуг и презрение к этим людям, храня вид оскорбленной невинности. И она образцово играла роль учительницы, попавшей под ложные обвинения со стороны раздраженных родителей и нерадивых учеников. Время от времени она доставала платок и промакивала глаза.

Всем этим приемам он обучил девушку у себя в кабинете адвокатской конторы "Бойл и партнеры", показав, как пристально надо взирать на свидетелей и как с надеждой поглядывать на судью. Кевин записал все это на видеокамеру, потом продемонстрировал ей, указав на ошибки, отметив, как смотреть, куда и в каких случаях, как поправлять прическу, как держать плечи и жестикулировать. Здесь было важно учесть все до мельчайших деталей: мимика, жесты, позы. "Мы живем в век визуализации, дорогая мисс Уилсон", – объяснял он.

Кевин мельком бросил взгляд на жену, сидевшую в пятом ряду. Мириам Тейлор по укоренившейся семейной традиции присутствовала на процессе мужа. Вид у нее был встревоженный. Да, она переживала за него. Как и Санфорд Бойл, она советовала ему не браться за это дело, но Кевин уже решил все заранее. Такой случай может больше не представиться. Он посвятил себя делу Лоис с пылом, какого не проявлял за все три года своей адвокатской практики. Он не мог говорить ни о чем другом, проводил собственное адвокатское расследование, работал в выходные, старался куда больше, чем это оправдывалось гонораром. Ни один адвокат не стал бы столько работать исходя из подобной суммы.

Он одарил Мириам улыбкой, понятной лишь им двоим, затем резко повернулся, словно в его теле сработала невидимая пружина.

– Мистер Корнбл, вами были вызваны для собеседования три ученицы. Если не ошибаюсь, это произошло во вторник, третьего ноября?

– Да.

– Предполагаемая жертва, которой моя обвиняемая якобы оказывала знаки внимания – Барбара Стенли, – это она сказала вам о них? – Кевин заранее кивнул, ожидая утвердительного ответа.

– Естественно. Поэтому я и вызвал их к себе в кабинет директора.

– Не могли бы вы рассказать нам, с чего вы начали этот разговор?

– Простите? – Корнбл скривился, озадаченный столь неуместным вопросом.

– Что именно вы пытались узнать? – Кевин направился к присяжным. – Вы спросили, не щипала ли мисс Уилсон их за ягодицы? Интересовались, не залезала ли она им под юбку?

– Само собой, нет. Разве может педагог обращаться к ученицам с подобными вопросами?..

– В таком случае, – оборвал его Кевин, – о чем же конкретно вы их спрашивали?

– Я спросил, не замечали ли они некоторых... осложнений в отношениях Барбары и мисс Уилсон.

– Некоторых осложнений? – подчеркнул адвокат, демонстративно скривившись на последнем слове.

– Да.

– Итак, Барбара Стенли рассказала подругам о том, что якобы с ней произошло, а затем три девочки обменялись своим опытом общения с мисс Уилсон? И при этом никто из трех подружек никому не рассказывал об этом прежде. Вы это утверждаете?

– Да. Именно так оно и было.

– Какая милая десятилетняя девочка, как она умеет воздействовать на подруг, – саркастически заметил Кевин, сделав вид, что это была лишь мысль вслух. У некоторых присяжных брови поползли вверх. Лысый господин в переднем ряду справа задумчиво покачал головой и пристально уставился на директора.

Отвернувшись от скамьи присяжных, Кевин обвел взглядом публику и обратил внимание, что господин важного вида в заднем ряду стал улыбаться еще шире и одобрительно закивал, словно поощряя его к развитию темы. На миг Кевин подумал, уж не родственник ли это мисс Уилсон, например ее старший брат.

– В таком случае, мистер Корнбл, не расскажете ли вы суду, что за оценки были выставлены Барбаре Стенли в классе Лоис Уилсон?

– Она получила низший балл "С".

– Низший балл, – повторил Кевин. – Значит, у нее прежде были проблемы с мисс Уилсон?

– Да, – пробормотал директор.

– Простите? Нельзя ли поподробнее.

– Да, – директор кашлянул. – Дважды ее отправляли ко мне в кабинет за отказ работать в классе и грубость, но...

– Стало быть, вы признаете, что Барбара не испытывала к мисс Уилсон особо теплых чувств?

– Протестую, Ваша честь, – поднялся с места прокурор округа. – Представитель защиты подталкивает свидетеля к выводам.

– Протест принимается.

– Прошу прощения, Ваша честь. – Грациозно поклонившись судье, Кевин вновь повернулся к Корнблу. – Вернемся к трем нашим девочкам, мистер Корнбл. Вы попросили каждую из них в отдельности рассказать вам о том, что с ними случилось?

– Я полагал, что так будет проще разобраться в сути дела.

– Уж не хотите ли вы, в таком случае, сказать нам, что, пока одна из них рассказывала, другие две присутствовали при этом? – Кевин изобразил на лице ужас от того, что услышал.

– Да, именно так.

– И вы хотите сказать, это педагогично? Вынуждать одну рассказывать, а других двух выслушивать про такие... непозволительные, должно быть, в вашей школе происшествия?

– Да, но ведь это было внутреннее служебное расследование. Мы должны знать, что происходит с нашими ученицами.

– О, теперь понимаю. У вас, в стенах вашей школы, и прежде случались подобные истории?

– Нет, что вы, никогда. Мы не слыхали ни о чем подобном, – вступился директор за честь школы, зная, что среди публики есть родители. – Именно поэтому нас это так потрясло.

– И вы предупредили девочек, что, если это всплывет наружу, у них могут быть серьезные проблемы?

– Конечно.

– И тем не менее вы склонились к тому, чтобы поверить им, верно?

– Естественно.

– Почему?

– Потому что их рассказ совпадал в деталях. Все трое говорили одно и то же. – Корнбл, по всей видимости, остался доволен собой и своим ответом, однако Кевин тут же перешел в атаку, приближаясь к свидетелю и беспрерывно осыпая его вопросами с нарастающей скоростью, в манере стаккато.

– И они не могли заранее отрепетировать свое выступление?

– Что?

– Разве не могли они собраться перед этим и припомнить свои истории?

– Я... не понимаю, в чем тут суть.

– Разве это не могло случиться?

– Ну, допустим.

– Вы, как учитель и директор, можете подтвердить, что дети в этом возрасте способны лгать. Вам не доводилось с этим сталкиваться?

– Ну, разумеется.

– А с коллективной ложью никогда не встречались? Могут ли ученицы лгать иногда, быть может, даже всем классом, заступаясь за кого-то или чтоб не выдать своих, не получить дополнительного наказания?

– Да, но...

– В этом нет ничего невозможного, не так ли? – Кевин снова пошел в атаку. – Как вы считаете?

– Полагаю, да.

– Полагаете?

– Ну-у... допускаю.

– Допускаете?

– Да.

– Потом вы вызвали к себе мисс Уилсон и выложили ей все эти истории, сразу после разговора с девочками?

– Да, конечно.

– И какова же была ее реакция?

– Она не стала ничего отрицать.

– Вы хотите сказать, она отказалась говорить на подобные темы без адвоката, не так ли?

Корнбл заерзал.

– Разве не так? – настаивал Кевин.

– Именно так она и ответила.

– После чего вы решили дать делу ход, известили школьного надзирателя, а затем начальника полиции и окружного прокурора?

– Да. Таков порядок. Мы следуем указаниям министерства образования, которые предусматривают подобные действия в таких ситуациях.

– И вы отказались от дальнейшего расследования обстоятельств дела, не стали вызывать других учащихся?

– Конечно же, нет. Зачем травмировать детей?

– И, прежде чем мисс Уилсон была официально обвинена в преступлении, вы отстранили ее от работы, так?

– Как я уже говорил...

– Пожалуйста, отвечайте на вопрос.

– Да.

– Да! – повторил Кевин, словно это было признание вины. Сделав эффектную паузу, он отвернулся от Корнбла, чтобы лучезарно улыбнуться присяжным, а затем вновь обратился к директору.

– Мистер Корнбл, у вас уже были неприятные разговоры с мисс Уилсон? Кажется, что-то насчет оформления класса?

– Да, приходилось делать ей выговор.

– Почему?

– Доска объявлений в кабинете была слишком маленькой и не соответствовала стандартам комитета по образованию.

– Значит, вы критиковали ее как учителя?

– Оформление кабинета – важная часть работы учителя, ее эффективности, – с апломбом заявил Корнбл.

– М-хм, – протянул адвокат, – значит, по-вашему, скажем так... мисс Уилсон не испытывала должного почтения к доскам объявлений.

– Нет.

– Она была, как вы пишете в характеристике, "небрежна"?

– К несчастью, большинство нынешних учителей уже не получают в колледже того образования, что в былые времена.

При этих словах Корнбл позволил себе пренебрежительную усмешку.

Кевин кивнул. Он знал, как выставить на посмешище чванство старого педеля.

– В самом деле, отчего бы другим людям не брать пример с нас? – Риторический вопрос повис в воздухе.

В зале засмеялись. Судья постучал молотком.

– И, потом, кажется, вы критиковали внешний вид мисс Уилсон, не так ли? – продолжил Кевин.

– Думаю, ей следовало одеваться более... консервативно. Вы знаете, в чем она приходила в школу? Джинсы, глубокое декольте, майки с открытым животом и проткнутым, простите...

– Пупком.

– Не желаю об этом говорить!

– Вы считаете это место у человека неприличным?

– Ближе к делу! – подал голос судья.

– Между тем, – продолжал Кевин, тоже несколько возвышая голос, – заведующий кафедрой, непосредственный начальник мисс Уилсон, высоко оценивал ее педагогические способности. В последнем отчете она названа... – он заглянул в бумагу, – "человеком, имеющим ключ к сердцу детей, глубокое понимание их внутреннего мира. Несмотря на любые трудности, она умеет руководить и побуждать детей к добрым и прекрасным поступкам". – Он отложил документ. – Что скажете, господин директор? Прекрасная характеристика, не правда ли?

– Да, но как я уже говорил...

– У меня нет больше вопросов, Ваша честь!

На этой мажорной ноте Кевин прервался и направился обратно к своему столу, с пылающим от гнева лицом: он умел в любую секунду возбуждать в себе это состояние – один из его приемов. Все взоры были прикованы к нему, внимание публики сосредоточилось на адвокате, так искренне переживающем за подзащитную. Краем глаза он заметил, что улыбка сошла с лица элегантного господина в последнем ряду – ее сменило выражение неподдельного гнева. Кевин ощутил необыкновенный подъем, словно бы уже находился на пути к триумфу.

Мириам сидела с убитым видом, чуть не плача. Она вскинула глаза. "Ей стыдно за меня – обожгло его сердце. – Мой Бог, для кого я все это делаю?"

– Мистер Баам, будут еще вопросы к мистеру Корнблу?

– Нет, Ваша честь. Мы хотели бы вызвать для свидетельских показаний Барбару Стенли, Ваша честь, – заявил прокурор округа с некоторой дрожью в голосе.

Кевин обнадеживающе потрепал Лоис Уилсон по руке. Он подходил к самой сути дела и процесса, к удару, после которого обвинение рассыплется как колосс на глиняных ногах, как замок из песка, как чучело из кукурузных початков. Он подбирался к сути. Сейчас он нанесет удар в самое уязвимое место, после чего государственному обвинителю не останется ничего, кроме как признать свое поражение.

Круглолицая толстощекая девочка, с кудряшками цвета корицы и челкой на лбу, нерешительно приблизилась к барьеру. Пока она шла по проходу, все украдкой бросали на нее любопытные взоры. Десятилетняя девочка-подросток была в светло-голубом платьице с оборочками, кружевным воротничком и пышными рукавчиками. Столь трогательный детский наряд, казалось, был призван подчеркнуть ее невинность. В то же время некоторая мешковатость просторного платья скрывала полноту этой маленькой толстушки.

Она волнуясь заняла свое место и подняла руку для присяги. Кевин кивнул и метнул взор на Мартина Баама. Девочка была неплохо подготовлена. Баам тоже провел предварительную работу по процессу; но Кевин все равно ощущал себя на коне – ведь он готовился куда более тщательно. Окружному прокурору не уйти от поражения.

– Барбара... – начал Мартин Баам, приближаясь к ней.

– Один момент, мистер Баам, – вмешался судья. Он наклонился к Барбаре Стенли. – Барбара, ты понимаешь, что только что присягнула говорить правду... и только правду?

Барбара мельком взглянула на публику, затем повернулась к судье и кивнула.

– И ты понимаешь, насколько важно может быть то, что ты здесь скажешь?

Она снова кивнула, в этот раз менее решительно.

Судья откинулся назад.

– Приступайте, мистер Баам.

– Благодарю, Ваша честь. – Баам выдвинулся к месту свидетеля. Прокурор, высокий жилистый мужчина, был на подъеме многообещающей политической карьеры. Это дело было ему совсем не по душе – больше всего он боялся связать свое имя с каким-нибудь грязным процессом, и посему надеялся, что Кевин со своей подзащитной Лоис Уилсон примут его предложение не поднимать лишнего шума. Однако они не пошли у него на поводу – и вот ему приходится разбираться с показаниями десятилетних детей.

– Я хотел бы, чтобы ты, Барбара, рассказала суду то, что уже говорила мистеру Корнблу в директорском кабинете, в тот самый день, когда все случилось. Не торопись, говори спокойно.

Девочка нервно оглянулась на Лоис. Кевин велел той пристально смотреть на детей, особенно на трех подружек, которые будут подтверждать обвинения Барбары Стенли.

– Ну... иногда, когда у нас были... занятия по искусству...

– Занятия по искусству, – повторил прокурор. – Объясни, пожалуйста, подробнее, что это такое, Барбара.

– Искусство или музыка. Тогда класс идет к учителю гуманитарных предметов или к учителю музыки, – девочка говорила заученно, как по бумажке, прикрыв глаза и словно бы припоминая все, чему ее научили перед процессом. Кевин видел, что она плохо справляется с возложенной на нее ролью. Ей с трудом удается попадать в задуманное прокурором русло поведения. Оглянувшись, он приметил несколько усмехающихся лиц среди публики. Однако джентльмен в черном смотрел напряженно, даже гневно.

– Понятно, – поддакнул Баам, кивая, – Итак, все ушли в другой кабинет, я правильно тебя понял?

– Угу. – Девочка кивнула, вздыхая.

– Пожалуйста, говори "да" или "нет", Барбара, когда отвечаешь на мои вопросы. Договорились?

"Вы уже давно договорились", – скрипнул зубами Кевин.

– Ну... то есть да.

– И вот, когда все уходили из классного кабинета... – подсказывал Баам.

"Ах ты, сказочник. Еще и помогаешь ребенку излагать свой сценарий", – подумал Кевин.

– Мисс Уилсон просила одну из нас остаться, – повторяла Барбара затверженный текст.

– Остаться? Остаться в классе наедине с ней?

– Ну... да.

– И?

– И однажды меня она тоже попросила.

– И ты что-нибудь рассказывала про тот раз мистеру Корнблу?

Барбара чуть развернулась, избегая взгляда Лоис. После чего порывисто вздохнула и продолжила рассказ.

– Мисс Уилсон попросила меня сесть рядом с ней и сказала, что, когда я вырасту, то стану очень красивой и симпатичной, только для этого нужно знать свое тело и заниматься им. Надо знать такие вещи, о которых взрослые не любят говорить.

Она запнулась и потупила глаза.

– Продолжай.

– Она сказала, что на теле есть особенные укромные места.

– Особенные укромные места?

– М-м... да.

– И что же она поведала тебе об этих местах, Барбара?

Девочка снова стрельнула взглядом в сторону своей бывшей "классной" и тут же опасливо повернулась к Бааму, как к своей единственной опоре.

– Так чему же она хотела научить тебя, Барбара? – повторил вопрос прокурор.

– Что чувствуешь нечто особенное, когда кто-нибудь... притрагивается к ним.

– Ясно. И что же она после этого делала? – Он подбадривающе кивнул.

– Она показывала мне эти места.

– Показывала? Каким образом?

– Показала, а потом попросила позволить ей потрогать, чтобы я это почувствовала.

– И ты позволила ей, Барбара?

Сжав губы, девочка кивнула.

– То есть – "да"?

– Да.

– И где же именно она трогала тебя?

– Тут и там, – сказала Барбара, указывая сначала на грудь, а потом между ног.

– Она только трогала тебя или делала что-то еще?

Барбара закусила нижнюю губу.

– Это трудно, Барбара, мы все понимаем. И тем не менее мы вызвали тебя для того, чтобы справедливость восторжествовала. То, что мы делаем, – хорошо, расскажи и избавься от дурного.

"Под исповедника работает", – ехидно подумал Кевин.

– Ты ведь все поняла, девочка моя?

Она кивнула.

– Смелее, расскажи суду. Чем еще занималась мисс Уилсон?

– Потом она... положила руку вот сюда, – сказала Барбара, укладывая правую ладонь пониже живота.

– Положила? Вот сюда? Прямо сюда? Ты имеешь в виду, под одежду?

– Да.

– И что произошло потом?

– Она стала спрашивать, что я чувствую. То есть не чувствую ли при этом что-то особенное, то есть необычное, – сбиваясь, продолжал ребенок. – Я сказала, что это просто щекотно, и тогда она рассердилась и убрала руку. Она сказала, что я еще слишком маленькая и не готова понять этого, но она попробует потом со мной в другой раз.

– И попробовала?

– Не со мной, – быстро сказала Барбара.

– А с твоими подружками, другими девочками из класса?

– Да, – пропыхтела толстушка.

– И, когда ты рассказала им, чем вы занимались с мисс Уилсон, оказалось, что с ними она делала то же самое, верно?

– Да.

Ропот прокатился среди присутствующих. Судья укоризненно взглянул на публику, и зал стих.

"Точно школьный учитель, – ядовито подумал Кевин, – наводит порядок в классной комнате".

– После чего вы решили рассказать все это мистеру Корнблу?

– Да.

– Хорошо, Барбар. Теперь мистер Тейлор наверняка тоже захочет задать тебе несколько вопросов. Будь так же правдива с ним, как ты была правдива со мной, – напутственно произнес Мартин Баам и обернулся к Кевину, укоризненно покачав головой.

Прокурор оказался способным актером, он имел понятие о драматических эффектах, которые могли произвести впечатление на присяжных и публику.

"Ничего, я это тебе еще припомню. Надо же: "будь с ним так же правдива, как и со мной"".

– Барбара, – Кевин начал, еще не вставая с места. – Полное имя, если не ошибаюсь, Барбара Элизабет Стенли? – Тон его был дружеским и располагающим.

– Да.

– В вашем классе есть еще одна девочка, которую зовут Барбара, не так ли?

Она кивнула, и Кевин не стал настаивать на прямом ответе. Он не собирался уподобляться сейчас прокурору, домогавшемуся правды от ребенка. Он тихо приближался к ней, по-прежнему улыбаясь.

– Только вот ее полное имя – Барбара Луиз Мартин, и, чтобы вас не путать, мисс Уилсон называла ее Барбара Луиз, а тебя – просто Барбара, это так?

– Да.

– Тебе нравится Барбара Луиз? Какие чувства ты к ней испытываешь?

Она пожала плечами.

– Тебе никогда не казалось, что мисс Уилсон, называя твою одноклассницу твоим именем, относится к твоей тезке лучше, чем к тебе?

Барбара покосилась на Лоис, заметно сощурив глаза.

– Да, – сказала она.

Видимо, обида глубоко гнездилась в ребенке, раз она смогла признаться в этом даже перед толпой.

– Потому что Барбара Луиз лучше учится. Или скажем так – является более успешной ученицей в классе?

– Не знаю.

– И потому что Барбаре Луиз никогда не делали замечаний за бранные слова, как тебе?

– Я не знаю.

– Ты никогда не пыталась подговорить других девочек, настроить их против Барбары Луиз?

– Нет.

– Теперь, Барбара, позволь напомнить тебе, что говорил судья. Ты должна говорить правду и только правду, поскольку находишься в суде присяжных. Ты говоришь правду?

– Да.

– Ты не передавала на уроках записки своим подругам – записки, в которых высмеивалась вторая Барбара?

Губы девочки задрожали.

– Разве мисс Уилсон не поймала тебя с одной из подобных записок? – спросил адвокат, утвердительно кивая.

Барбара подняла глаза на Лоис Уилсон, а затем перевела взгляд в зал, туда, где сидели ее родители.

– Мисс Уилсон вела достаточно подробные записи о происходящем на уроках в ее классе, – заявил Кевин, оборачиваясь к Корнблу. – И записки эти сохранились. – Кевин развернул вдвое сложенный лист. – "Давайте звать ее Барбара Лузер"[1], – написала ты как-то раз, не знаю уж, кому именно было адресовано такое послание, но скорее всего оно, как обычно делается, передавалось по классу, с парты на парту. Как следствие – множество учащихся стали называть ее именно так. Так? – Барбара не отвечала. – И твои подружки, с которыми вы вместе ходили жаловаться на мисс Уилсон, также присоединились к тебе и стали унижать одноклассницу, верно?

– Да, – произнесла Барбара уже сквозь слезы.

– Значит, ты просто лгала, отвечая на мой вопрос, не пыталась ли ты третировать одноклассницу, Барбару Луиз, не так ли? – с вызовом спросил Кевин, и в голосе его внезапно зазвучал металл.

Барбара Стенли закусила губу, пытаясь не разрыдаться.

– Разве не так? – настаивал он.

Она кивнула.

– Так, может, ты лгала и насчет остального? Когда отвечала на вопросы мистера Баама, а?

– Нет, – пропищала девочка.

Кевин спиной чувствовал обжигающие взгляды зрителей. По щеке бывшей ученицы мисс Уилсон скатилась крупная слеза: она не успела высохнуть на лице и повисла на подбородке.

– Ты же всегда хотела, чтобы мисс Уилсон относилась к тебе так же хорошо, как и к Барбаре Луиз? Так, Барбара?

Она передернула плечами.

– Ведь ты всегда стремилась стать лидером в классе, чтобы все, включая мальчиков, обращали на тебя внимание?

– Нет.

– В самом деле? И ты снова не лжешь? – Он метнул взор в присяжных. – Ты же сама говорила об этом Мэри Лестер, не так ли?

Девочка попыталась было усердно замотать головой, но Кевин усилил атаку.

– Я мог бы попросить Мэри прийти сюда, Барбара, чтобы напомнить тебе, что есть правда, а что ложь. Ты ведь рассказывала ей о том, как хочешь, чтобы все презирали Барбару Луиз, а любили только тебя? – спросил он бархатным голосом.

– Да...

– Значит, Барбара Луиз была популярной девочкой в классе, не так ли?

– Кгм... да.

– Именно такой ты и хотела стать, верно? Да и кто бы не хотел? – риторически продолжил он. – Ведь верно же? – еще раз спросил Кевин почти с насмешкой.

Барбара впала в ступор. Она не знала, должна ли отвечать на такой вопрос, и если должна, то как?

Но Кевину и не нужен был ответ. Он пускал в ход ораторские способности, с успехом воздействуя на аудиторию и, прежде всего, на присяжных. Что, впрочем, одно и то же. Мнение присяжных нередко подчиняется голосу толпы.

– И вот теперь ты, Барбара, вместе с остальными девочками обвиняешь мисс Уилсон в сексуальных домогательствах...

Барбара кивнула, чуть приподняв глаза. Кевин остановил на ней взор.

– Да, – наконец выдавила она.

– Это был твой первый сексуальный опыт и ты еще ни о чем подобном не слыхала, про "там" и "тут", Барбара? – быстро спросил он.

Публика ахнула, парализованная подобной атакой на ребенка со стороны адвоката, по рядам пронесся разгневанный гул голосов, послышались сердитые реплики. Это напоминало камерный оркестр, исполняющий за его спиной "Полет шмеля". Как бы ни грозен был шум, сейчас, в преддверии триумфа, он казался Кевину сладкой музыкой.

Судья между тем застучал, останавливая шум.

Барбара медленно кивнула.

– Это значит "да"?

– Да, – ответила она.

– А как насчет того случая, когда вы с Паулой, Сарой и Мэри позвали Джеральда с Тони к тебе домой после школы, когда родителей не было и все домашние разъехались? – вкрадчиво спросил Кевин.

Барбара густо покраснела. Она выглядела совершенно беспомощной.

Кевин придвинулся ближе и, понизив голос, почти шепотом, впрочем, достаточно громким, спросил:

– Ты знаешь, что Мэри рассказала мисс Уилсон про эту встречу у тебя дома, Барбара?

Барбара с ужасом посмотрела на него. Она замотала головой.

Кевин улыбнулся, показывая ряд ухоженных белоснежных зубов. Когда он посмотрел на Мартина Баама, то мгновенно заметил смущение на его лице. Кевин учтиво поклонился прокурору и ухмыльнулся присяжным, словно волк из сказки про Красную Шапочку, которому удалось доконать бабушку, а потом свалить все на внучку.

– Ведь ты не очень хорошо вела себя на уроках мисс Уилсон, не правда ли, детка? – спросил он снова беззаботно-дружеским тоном.

– Нет. – Барбара отерла слезу. – Но я не виновата, – торопливо добавила она, видимо, обрадованная тем, что вопросы изменили направление.

Кевин остановился, словно задумавшись, но затем снова повернулся к ней, точно палач, вспомнивший, что пытка еще не завершена.

– Так ты считаешь, мисс Уилсон тебя не любит и плохо к тебе относится? Устраивает тебе всякие неприятности?

– Да.

– Видимо, ты не хотела, чтобы она была твоим классным руководителем?

Барбара поежилась от пристального взора Лоис. Она пожала плечами.

– Так нет? Или да? – наседал Кевин.

– Я просто хотела, чтобы она перестала придираться.

– Понимаю. Все в порядке, Барбара. И когда же случился предполагаемый инцидент между тобой и мисс Уилсон? Какого примерно числа?

– Протестую, Ваша честь! – заявил Баам, поспешно вскакивая. – Не думаю, что девочка находится в таком возрасте, чтобы точно запоминать даты.

– Ваша честь, эту маленькую девочку защита рассматривает как главного свидетеля обвинения, выдвинутого против моего клиента. Мы не можем опираться на случайные воспоминания ребенка о столь немаловажном факте, который, по утверждению обвиняющей стороны, имел место. Обвинение весьма серьезно.

Кевин знал, что делает. Он шел напролом, рискуя всем, в том числе и собственной карьерой. Потому что это был его шанс.

Кевин продолжал:

– И, если показания окажутся неполными, воспоминания – обрывочными, в таком случае...

– Хорошо, мистер Тейлор. Вы обозначили свою позицию. Протест отклоняется. Задавайте ваш вопрос, мистер Тейлор.

– Благодарю, Ваша честь. Итак, Барбара, забудем про число. Скажи просто день недели. Когда это случилось: в понедельник, вторник?

Кевин задавал вопросы умышленно быстро, практически наскакивая на ребенка.

– Ммм... во вторник.

– Точно во вторник? – Он сделал еще один шаг по направлению к ней.

– Да.

– Но по расписанию, Барбара, во вторник у вас нет занятий по искусству, – возразил он, не без оснований рассчитывая, что приведет ее в замешательство.

Она беспомощно оглянулась вокруг и растерянно промямлила:

– Значит, в четверг.

– Значит, в четверг. И ты уверена, что это был не понедельник? – Она покачала головой. – Известно, что мисс Уилсон в перерыв часто уходила в учительскую, и почти никогда не оставалась в кабинете, когда там не было учащихся.

Барбара бессмысленно уставилась в пустоту.

– Так это был четверг?

– Да, – едва слышно вымолвила она.

– Значит, и с другими девочками это тоже случалось по четвергам? – спросил он, словно не меньше, чем она был озадачен этим фактом.

– Протестую, Ваша честь. Ее не готовили по остальным свидетельским показаниям.

– Напротив, – возразил Кевин, – я утверждаю обратное: девочка хорошо подготовлена.

– Что-о? – прогремел голос прокурора.

– Джентльмены. – Судья постучал молотком. – Протест принят. Мистер Тейлор, ограничьтесь в своих вопросах показаниями свидетельской стороны.

– Прекрасно, Ваша честь. Барбара, когда ты рассказала остальным девочкам о том, что с тобой случилось? Сразу после того, как вышла из класса? – спросил Кевин, не дожидаясь, пока она успеет оправиться.

– Нет.

– Ты рассказала им об этом у себя дома?

– Я...

– Случайно не в тот самый день, когда вы собирались с Джеральдом и Тони?

Девочка медлила с ответом, не то раздумывая, не то чувствуя расставленную ловушку.

– Ведь именно тогда ты и рассказала им обо всем, правильно? И по какой причине вы устроили сбор у тебя дома? Видимо, происходило нечто такое, что и натолкнуло тебя на мысль рассказать обо всем?

Слезы вновь заструились по лицу Барбары. Она потрясла головой.

– Если ты хочешь, чтобы тебе поверили, Барбара, ты должна все рассказать. Иначе какая цена твоему свидетельству против мисс Уилсон? Хорошие девочки рассказывают обо всем, – зачем-то добавил он. – И значит, ты должна объяснить причину, по которой ты вдруг заговорила о мисс Уилсон. Чем вы там таким занимались?

На лице Барбары проступил ужас.

– Если ты сейчас скажешь правду, все кончится, – пообещал он. – Тогда тебе не придется объяснять все остальное, – добавил он, почти шепотом. Девочку, казалось, парализовало. – Барбара? Барбара-а? – позвал Кевин. – Я еще здесь. Жду твоего ответа.

– Ваша честь, – вмешался Баам. – Мистер Тейлор оказывает давление на свидетельницу.

– Я так не думаю, мистер Баам, – отозвался судья. Он опять склонился к Барбаре. – Барбара, ты должна ответить на вопрос.

– Ты лгала мистеру Корнблу, потому что была настроена против мисс Уилсон? – снова быстро спросил Кевин. Это был грандиозный ход: обвинение трещит по швам, она уже готова дать положительный ответ. Боковым зрением Кевин отметил, как подействовали его слова на присяжных брови снова поползли вверх.

Барбара затрясла головой, но вместо ответа по ее щекам одна за другой струились слезы.

– Ты понимаешь, что можешь погубить карьеру и разрушить жизнь свой учительницы, наговаривая на нее? – Кевин отодвинулся в сторону так, чтобы девочка могла напрямую встретиться взглядом с Лоис Уилсон. – Это уже не игра Это дело не из разряда тех игр, которыми вы занимались там, у тебя дома, типа "укромных местечек", – добавил Кевин громким шепотом, и лицо девочки вспыхнуло, словно охваченное огнем. Глаза ее округлились от страха и отчаяния. Она затравленно смотрела на собравшуюся перед ней толпу.

– Если ты немедленно не расскажешь все, как было, будет только хуже. Еще не поздно все исправить. Не солги сейчас, и все можно будет изменить. Это лучше, чем продолжать нас обманывать, Барбара.

Кевин возвышался над ней, приняв грозный вид защитника справедливости и сверкая глазами. Потом отступил, как чемпион, готовый нанести последний, решающий удар и повергнуть противника в нокдаун.

– Ведь мисс Уилсон на самом деле никогда не трогала остальных девочек. Они просто согласились наговорить на нее – и именно из-за того, чем вы там занимались, у тебя дома, не так ли? Ты пригрозила им, что все расскажешь, если они не помогут тебе.

Барбара открыла рот. Лицо ее побагровело. Она в полном отчаянии смотрела на родителей. Кевин заслонил ее от прокурора, чтобы в этот решающий момент она не могла встретиться с ним взглядом и получить поддержку.

– Не обязательно рассказывать о том, что происходило у тебя дома, – сказал он снисходительным тоном, – но разве ты, Барбара, не говорила своим друзьям, что и как надо сказать? Барбара? – позвал он ее, добиваясь желанного ответа. – Когда сюда приведут остальных девочек, нам придется узнать все до конца: что и как случилось в тот день, и чем вы там занимались. Им придется рассказать все начистоту. А если ты сейчас ответишь мне, то нам не понадобится их слушать. Так это ты сказала им, что именно они должны говорить?

– Да, – пробормотала она, почти благодарная за отсрочку, которую он ей предоставил.

– Что?

– Да!

Она ударилась в слезы.

– И, стало быть, они рассказали мистеру Корнблу именно то, что ты им велела сказать, – заключил он.

Затем обратился к присяжным. На лице его при этом было причудливое сочетание праведного гнева и одновременно сострадания. Все присяжные посмотрели на девочку, затем перевели взгляд на Кевина.

– Но я не лгала, когда рассказывала ему! Я не обманывала! Не лгала! – крикнула Барбара сквозь слезы.

– Мне кажется, Барбара, ты успела немало соврать за то время, пока находишься здесь. – Повернувшись, он укоризненно покачал головой, глядя на окружного прокурора.

Барбара так рыдала, что ее пришлось увести из зала в боковую дверь.

Довольный собой, Кевин вернулся на место, поглядывая на публику. Большинство было шокировано происходящим, некоторые были донельзя смущены или же просто находились в полном смятении, не отдавая себе отчета в том, что, собственно, здесь творится. Мистер Корнбл насупился, сознавая, что выставлен дураком. Джентльмен в заднем ряду улыбался ему, как лучшему другу, а Мириам потерянно качала головой и терла платком глаза.

Лоис Уилсон ожидала сигнала. Кевин кивнул, и она, как он учил, посмотрела вокруг всепрощающим взором и стала вытирать свои старательно отрепетированные слезы.

Окружной прокурор поднялся с места. Одарив судью и остальных присутствующих холодным взором, он принял вид человека, которому уже известно, насколько бесплодным окажется обвинительное заключение.

2

"Брэмбл Инн" считался одним из лучших ресторанов в окрестностях Блисдейла. Это был недорогой английский ресторан, знаменитый ягненком на углях и домашним бисквитом, пропитанным вином и залитым сливками. Кевин и Мириам нравился местный интерьер, начиная с мощеной дорожки аллеи до большого холла со скамейками из древесины гикори[2] и камина, сложенного из кирпичей. Для семейной четы Тейлор ничто не казалось столь же романтичным, как в снежный вечер зайти на огонек в «Брэмбл Инн», посидеть за стойкой бара за коктейлями, под треск и постреливание дров и гудение огня в камине. Как всегда, в ресторанчике толпилась обычная клиентура из представителей «вышесреднего» класса, зажиточной инженерно-адвокатской прослойки. Кевин со многими был здесь знаком. Временами кто-то останавливался, чтобы выразить свои поздравления. В минуты, когда их оставляли в покое, он терся плечом о Мириам и нежно целовал в щеку.

Почти месяц назад Мириам купила черную кожаную юбку и куртку, которые были на ней в этот вечер – до сих пор она старательно прятала эти вещи в шкафу, дожидаясь случая. Хотела удивить Кевина. Плотно облегающая юбка подчеркивала линии пышных бедер и крепких ягодиц, выставляя напоказ совершенной формы ноги. Весьма соблазнительно, и в то же время не слишком бросалось в глаза. Она была сексапильной ровно настолько, чтобы в ней можно было спокойно посещать общественные места. Под курткой у нее была вязаная блузка бело-зеленых тонов, как будто специально придуманная, чтобы обтягивать аппетитную грудь и небольшие округлые плечи.

При росте сто семьдесят пять сантиметров, с роскошными волнистыми волосами, ниспадавшими на плечи, Мириам Тейлор быстро выделялась в любом окружении, достаточно ей было переступить порог. Она училась в манхэттенской школе моделей у Мари Саймоне и, не выступая на подиуме, сохранила осанку и стиль, который чувствовался в каждом ее движении.

Но Кевин сперва влюбился в ее голос – низкий, грудной, сексуальный, как у Лорен Бэколл. Он часто просил ее повторить фразу из любимого фильма: "Сэ-эм, свистеть – это же очень просто – нужно сложить губы трубочкой... вот так... и дунуть".

Стоило ей остановить на нем свои карие, орехового оттенка, глаза, приподнять плечико и сказать это, заменив "Сэма" на "Кевина", как у него что-то проворачивалось в желудке и сердце сжималось, словно сдавленное чьей-то невидимой рукой. Она могла делать с ним, что угодно, – он согласился бы надеть ошейник и ходить у нее на поводке, подчиняясь беспрекословно. Не было ничего, что бы он ни сделал для нее.

– Я женолюб, – признавался он ей. – Редко встречающийся грех чрезмерного обожания супруги. С того момента как я тебя встретил, я преступил первую Заповедь: "Не сотвори себе Бога иного".

Они познакомились на вечеринке в фирме "Бойл, Карлтон и Сесслер", состоявшейся в честь открытия новой конторы в недавно отстроенном здании в Блисдейле. Мириам пришла с родителями. Ее отец, Артур Моррис, был лучшим дантистом Блисдейла. Санфорд Бойл представил Кевина ей и ее родителям, и с этого момента они так и прилипли друг к другу, обмениваясь улыбками и взорами, и беспрерывно болтали до самого конца вечеринки. Они уже не могли расстаться. Мириам приняла его приглашение поужинать вместе, и у них завязался бурный роман, который быстро набирал обороты. Не прошло и месяца, как он сделал предложение.

Теперь, когда они сидели в любимом баре, наслаждаясь победой, Мириам отмечала изменения, произошедшие с ним со дня их первой встречи.

"Как он возмужал", – думала она. Кевин выглядел значительно старше своих двадцати восьми лет. Зрелость, спокойное достоинство и даже самоуверенность в зеленых нефритовых глазах, в жестах наводили на мысль о куда большем возрасте и жизненном опыте. Подтянутая фигура, атлетическое сложение вызывали симпатию с первого взгляда. Кевин был весьма энергичен, его часто обуревали сильные эмоции, но он умел сдерживаться и контролировать себя.

Ее обожаемый муж был настолько респектабелен и амбициозен, что она часто поддразнивала его словами из старого шлягера, сингла Рэя Дэвиса "Очень респектабельный мужчина".

– Скажи, о чем все-таки ты думала там, на процессе? Разве ты не испытывала хоть ма-ахонь-кой гордости за меня?

– Ох, Кевин, я не говорю, что я не гордилась тобой. Ты был... профессионален, уверен в себе, – отозвалась Мириам, не в силах избавиться от этого наваждения: заплаканного лица перепуганной девочки. Оно до сих пор стояло у нее перед глазами. Она снова и снова переживала эти приступы паники в глазах ребенка, когда Кевин угрожал раскрыть их детские секреты. – Только я считаю, что ты мог найти другой способ выиграть дело, не обязательно было запугивать ребенка. Ты же профессиональный адвокат.

– Верно. Однако я вынужден был поступить именно так. Не забывай, Барбара Стенли занималась точно таким же шантажом. Я дал ей прочувствовать на себе, что это такое – когда тебя запугивают, угрожая раскрыть твои тайны и выставить на позорище.

– Все равно... мне было ее так жаль, – почти всхлипнула она. – Ты так... терзал ее.

Кевин побледнел. По идее, он мог бы вспыхнуть, рассвирепеть от таких слов, но перед ним была женщина, которую он любил и почитал превыше всего на свете.

– Вообще-то, это не я выдвинул обвинения, – напомнил он. – Это сделал Марти Баам. Ведь он вызвал Барбару Стенли в суд и подверг перекрестному допросу. Я только защищал свою клиентку, ее права и прежде всего думал о ее будущем. Я, так же как и ты, люблю детей. Но иногда и ребенка следует проучить.

– Но, Кевин, что, если она подучила других дать показания лишь потому, что боялась идти в суд в одиночестве?

– В таком случае надо пересматривать судебные законы, которые допускают присутствие ребенка в зале суда в качестве свидетеля обвинения. Я тут ни при чем. Сколько раз я говорил тебе, Мириам, я всего лишь защитник, адвокат. Мое дело – защищать людей. А какими средствами я при этом пользуюсь – никого не волнует. Я просто делаю свою работу – и все. Ты понимаешь это, дорогая?

Она кивнула. Собственно, а что ей еще оставалось...

– Ну и как, по-твоему, я выглядел сегодня в суде, – приосанился он. – Неужели ты мной хоть чуточку не гордилась?

Он снова прислонился к ней и потерся плечом.

Она улыбнулась.

– Ты похоронил в себе актера, Кевин Тейлор. Все эти вопросы, позы, развороты. Мне временами казалось, что я вижу какой-то танец, с движениями, напоминающими не то ритуальную пляску у костра, не то что-то круче.

– Что значит – круче?

– От этого отдает... – призналась она, – какой-то магией. Недаром у вас, юристов, это называется – процесс. А как ты сверкал глазами... – она рассмеялась. – Брр, просто жуть. Тебя, наверное, можно выдвигать на "Оскара".

– Это же целый спектакль, неужели ты этого не поняла? Концерт, сольное выступление, да что угодно. Когда я вхожу в зал суда, все меняется, становится совершенно иным. Словно поднимается занавес – и далее все следует по сценарию. Уже не имеет значения, кто твой клиент и что за дело рассматривается. Я уже там, и обречен вершить то, что должен.

– Как это – все равно, что за клиент и что за дело? Разве профессия адвоката настолько беспринципна? Ты что – целиком и полностью доверяешь клиенту – и все?

Он не отвечал.

– Неужели это так, Кевин? Ты ни от чего больше не зависишь?

– Завишу, конечно, – пожал он плечами, – от размера вознаграждения. Пойми: актер тоже вживается в роль, и ему все равно, в чьей шкуре он очутился.

Она посмотрела на него долгим пытливым взглядом.

– Вот как... Кевин, я хочу, чтобы ты был со мной честен.

Он шутливо поднял правую ладонь:

– Клянусь говорить правду и только правду.

– Я серьезно. – Она ударила его по руке.

– Хорошо, в чем дело?.. Спросите меня – и я отвечу. – Он развернулся на винтовом стуле и взял коктейль.

– Отбросим в сторону весь этот юридический жаргон: иски, ведение дела, процесс и прочее, а также твою роль как защитника подсудимого. Забудем об этом. Тебе удалось доказать, что три девочки солгали, что их заставили солгать, то есть сделали они это не по своей воле, а потому, что их шантажировали. Во всяком случае, это действительно могло случиться. Допускаю, что так оно и было. И я не отрицаю, что Барбара Стенли виновата в этом, но при чем тут Лоис Уилсон? Разве это отменяет то, что она совершила с девочкой? Разве может человек, который воспользовался своим положением для совращения малолетних детей, занимать учительское место? Ты допрашивал ее, и вообще ты провел немало времени с Лоис Уилсон. На твой взгляд, она могла совершить это?

– Вполне возможно, – отвечал он, не задумываясь.

Она похолодела. То, как он это сказал, так безразлично...

– Что значит – может быть? Так ты не уверен в ее невиновности...

Он пожал плечами:

– Я только защитник, я ведь уже объяснял. Преступление – на совести подсудимого, мое же дело – защищать его любыми средствами. То есть находить прорехи в следствии, в ведении дела и бить без промаха туда, где они наиболее уязвимы.

– Но, если она виновна...

– Кто знает, на самом деле – кто виновен, а кто нет? Согласно адвокатской этике, мы должны быть совершенно уверены в невиновности клиента, какие бы сомнения ни возникали в ходе... га, ты просила не говорить таких слов, но, все равно, пусть будет – в ходе процесса. Если бы мы, адвокаты, брались только за дела, где изначально ясно, что клиент чист и невиновен, мы давно бы уже умерли с голоду.

Он махнул официанту, повторяя заказ.

То, что Кевину казалось столь простым и естественным, для Мириам моментально стало тучей, закрывшей солнце. Свет как будто померк в ее глазах. Она бессмысленно уставилась в глубь бара, созерцая батареи дорогих напитков, к каждому из которых была приклеена своя красочная этикетка. Выпрямившись, она обвела взглядом публику – и внимание ее привлек мужчина среднего возраста в элегантном костюме. Внешность у него была вполне европейская и, надо сказать, весьма привлекательная. Он сидел за угловым столиком. Отчего-то Мириам была уверена, что он смотрел на них. Встретив ее взгляд, он улыбнулся. Она ответила улыбкой, проявив обычную учтивость, и тут же отвернулась.

– Кевин? Кто этот тип за угловым столиком? Ты знаком с ним?

– Что за тип? – Кевин повернулся на стуле. – Ах, этот. Нет, я с ним не знаком.

– Почему же он так пристально нас разглядывает?

– Прежде я с ним никогда не встречался, но он присутствовал на процессе.

– На каком процессе? Сегодняшнем?

Мужчина за столиком вновь кивнул им, отвечая белозубой улыбкой. Кевин кивнул в ответ. Незнакомец, очевидно, восприняв это как приглашение присоединиться, направился к ним.

– Добрый вечер.

Весьма элегантный мужчина высокого роста протянул широкую ладонь с длинными пальцами и ухоженными ногтями. На мизинце красовалось золотое кольцо с вензелем "П".

– Позвольте присоединиться к поздравлениям по случаю победы, маэстро. Впишите мое имя в список ваших поклонников. Пол Сколфилд.

– Благодарю, Пол. Моя жена – Мириам.

– Миссис Тейлор, – сказал он, понимающе кивая. – Вы можете гордиться своим мужем.

Мириам зарделась.

– Спасибо, – робко выдавила она, смущенная присутствием столь элегантного мужчины, вдруг появившегося на их небосклоне.

– Не сочтите это за вторжение, – продолжал Сколфилд. – Дело в том, что я присутствовал сегодня на вашем процессе и видел вас в действии.

– Спасибо, я вас, кстати, тоже заметил в зале. – Кевин присмотрелся. – Но, по-моему, мы прежде никогда не встречались.

– Нет. Я не из местных. Служу в одной из нью-йоркских адвокатских контор. Можно я присяду? – спросил он, показывая на место рядом с Кевином.

– Пожалуйста.

– Благодарю. Я вижу, вы уже заказали, разрешите, я распоряжусь еще по одному. – Он подал знак официанту. – Какой-нибудь коктейль с шампанским, три раза.

– И к какой же отрасли юриспруденции, мистер Сколфилд, относится сфера ваших занятий? – поинтересовался Кевин.

– Прошу, называйте меня Пол. Мы практикуем в уголовном судопроизводстве, Кевин. Возможно, слышали о фирме "Джон Милтон и партнеры"?

На миг призадумавшись, Кевин покачал головой.

– Простите, ни разу.

– Ничего, еще услышите.

Сколфилд улыбнулся.

– О нашей фирме слышит всякий, кто попадает в беду. Мы специалисты в области неразрешимых проблем, это без излишнего хвастовства. Мы беремся за дела, от которых отказываются остальные адвокатские конторы.

– Звучит... заманчиво, – проговорил Кевин. Что-то в этом человеке отпугивало. Он уже пожалел, что позволил ему сесть рядом. Тем более, не хотелось говорить о пустяках, а тон незнакомца и его слова о пресловутой конторе располагали именно к этому. Поэтому он вежливо прервал беседу:

– Кажется, нам пора присмотреть столик, Мириам. Я проголодался.

– Да, в самом деле, – откликнулась она, сразу уловив намек.

– Не беспокойтесь, – сориентировался Сколфилд, ничуть не смутившись, – я не собираюсь вам мешать.

Он извлек на свет визитку.

– Я не случайно зашел на сегодняшний процесс, Кевин. Мы слышали о вас.

– В самом деле?

Кевин был несколько смущен.

– Мы отслеживаем наиболее талантливых адвокатов, которые способны справиться с ведением уголовных дел. Посему воспримите это как приглашение работать в нашей фирме. Немедленно. Начиная с этого дня.

– Что?

– И, после того, как я – то есть, считайте, мы – увидели вас в действии, я бы настоятельно рекомендовал вам связаться с нами.

– Да, но...

– Понимаю, что после такой победы вам будут предлагать отличные возможности в вашей прежней фирме, но, все же, позвольте заметить, пусть это звучит несколько высокомерно, работа в прежней фирме не даст вам и половины того, что вы сможете получить у нас.

– Ваш столик готов, сэр, – подоспел метрдотель.

– Спасибо, – тупо отозвался Кевин. Он обернулся к Сколфилду. – Так вы говорите о двойной ставке?

– Совершенно верно. Мне хорошо известно, что с прежней фирмой вас не связывали партнерские отношения. Мистер Милтон немедленно удвоит ваш гонорар, и в самом скором времени вы также получите подъемные – нечто вроде премиального бонуса. Это весьма значительная сумма.

Сколфилд встал.

– Давайте не будем тратить ваше драгоценное время. Ешьте, пейте, развлекайтесь. Вы с вашей супругой заслужили сегодня семейное уединение, – добавил он, подмигнув Мириам.

И вновь она почувствовала, что краснеет. Он подтолкнул карточку к Кевину по стойке бара.

– Одного вашего звонка будет достаточно. Вы не пожалеете, уверяю. И еще раз, – добавил он, – мои поздравления по поводу громкой победы. Миссис Тейлор... – откланялся он.

Подняв бокал на прощанье, Сколфилд удалился, оставив их наедине.

Некоторое время Кевин сидел как парализованный. Затем посмотрел на визитку. Некоторое время он не решался взять ее в руки. Выпуклый шрифт, казалось, выступал над карточкой, увеличиваясь, точно голограмма Тихая музыка, приглушенное бормотание вокруг них, даже голос Мириам – все внезапно отдалилось. Он почувствовал, что куда-то уплывает.

– Кевин?

– А?

– Что все это значит?

– Не знаю, но звучит интригующе. Нет?

Сколфилд вернулся за свой столик, откуда послал Мириам еще одну улыбку. Что-то холодное сдавило ее сердце, заставив его трепетать.

– Кевин, наш столик готов.

– Отлично, – откликнулся он. И снова посмотрел на визитку, после чего быстро сунул ее в карман и последовал за Мириам.

Они заняли места за отдельным столиком в глубине ресторана. Небольшая масляная лампа отбрасывала на лица желтый магический свет. Они заказали белый калифорнийский "зинфандел" и медленно потягивали вино, неторопливо беседуя и вспоминая прежние времена, романтические ужины и другие дорогие сердцу моменты. Тихая музыка обволакивала и обещала. Кевин поднес руку Мириам к губам и целовал ее пальцы. Они так страстно вбирали глазами друг друга, что официантка, нарушившая их уединение каким-то вопросом, смутилась и отвела взгляд.

Только после того как принесли заказ и они приступили к еде, Мириам вернулась к Полу Сколфилду.

– Ты в самом деле никогда о нем не слышал?

– Нет. – Подумав, он покачал головой. Затем достал визитку и внимательно изучил ее.

– Знаешь, сколько адвокатских фирм в одном только Нью-Йорке? А место отличное, – заметил он, разглядывая адрес. – Пересечение Мэдисон и Сорок четвертой.

– Кевин, тебе не кажется несколько необычным, что другой адвокат приходит на твой процесс, только чтобы посмотреть, как ты его ведешь?

Он пожал плечами.

– Даже не знаю. Пожалуй, ничего необычного здесь нет. Разве есть лучший способ составить представление о человеке, чем увидеть его в деле? И, потом, не забывай, – добавил он с явным самодовольством, – это дело мелькнуло в нью-йоркских газетах. Целых два дюйма – или около того – в колонке "Таймс" в прошлое воскресенье.

Мириам кивнула, но явно была обеспокоена еще чем-то.

– А почему ты спросила?

– Не знаю. Все, что он тебе говорил... и эта визитка – он был так странно самоуверен...

– Уверенность приходит с успехом, я полагаю. Мне интересно другое – эти слова насчет двойной ставки. Неужели он вправду решил отбить меня у "Бойла, Карлтона и Сесслера"? – Он снова заглянул в визитку и покрутил головой.

– Ты и так достаточно зарабатываешь, Кевин.

– Денег много не бывает, и, потом, там могут оказаться куда более сенсационные дела, чем с Уилсон – это же столица. Боюсь только, как бы не угодить в новое болото с какими-нибудь сделками по недвижимости.

– Прежде тебя это не беспокоило.

– Знаю, – он пригнулся, всматриваясь в язычок пламени. Свет внезапно изменил его лицо – в нем отразилась какая-то бунтующая страстность. – Понимаешь, Мириам, сегодня на процессе со мной что-то случилось. Нечто необратимое. Я стал другим. Такое чувство, словно долгое время ходишь по краю, зная, что каждое следующее слово может оказаться решающим. Специфика уголовного суда – здесь на карту поставлена чья-то жизнь, а не владения и земли. Сегодня в моих руках была жизнь Лоис Уилсон. Если сравнивать с медициной, то сегодня я делал операцию на сердце, тогда как раньше только удалял аппендикс.

– Ну и сравнения... – Его возбуждение настораживало и пугало.

– Я могу пропасть в этой конторе, пойми. Я не мальчик на побегушках, я адвокат.

Она кивнула, но улыбка медленно таяла на ее лице. Голос его также неестественно изменился, и в глазах было что-то такое... Она вдруг почувствовала, что Кевину, быть может, недостаточно той жизни, которую она могла ему дать.

– Но, Кевин, – произнесла она спустя некоторое время, – прежде ты никогда так не говорил, и, может быть, если бы не появился этот человек...

– Может быть. – Он пожал плечами. – Может, я и в самом деле не знаю, чего хочу. – Он снова взглянул на визитку и затем сунул ее в карман. – В любом случае, у нас есть время подумать. Уверен, что мне не предложат партнерство в понедельник утром. Эти трое должны провести серию встреч, уладить кое-какие дела. – Он рассмеялся, но и смех его был непривычным, какой-то жесткий, холодный. – Они и со своими женами не занимаются любовью, пока не рассмотрят все "за" и "против". Да и, честно говоря, по их женам тоже не скажешь, чтобы они были бы на что-то способны.

Он снова засмеялся, на этот раз с явным презрением, но Мириам к нему не присоединилась. Раньше Кевин никогда себе такого не позволял – смеяться над Бойлом, Карлтоном и Сесслером. Напротив – он всегда хотел быть похожим на них.

– Прекрасное сегодня жаркое из ягненка, не правда ли? – спросил он, и она охотно кивнула в ответ, обрадованная тем, что тема разговора изменилась, так что она может унять неясную тревогу, эту бабочку, трепыхавшуюся у нее в груди.

И это помогло. Они больше не возвращались к разговору о делах и процессах и после кофе и десерта отправились домой, где занимались любовью страстно как никогда.

Однако на следующее утро она обнаружила, что Кевин лихорадочно ищет в шкафу брюки, которые надевал вчера. Там, в кармане, лежала заветная визитка Пола Сколфилда. Найдя, он переместил ее во внутренний карман пиджака, в котором собирался идти на работу в понедельник.

Все выходные Кевин ощущал холодность в отношениях с миром. Ожидаемых поздравительных звонков со стороны друзей так и не последовало. У Мириам был разговор с матерью по телефону, как выяснилось, не особо приятный. Когда он стал настаивать, вынуждая посвятить его в детали, Мириам наконец рассказала, что у ее матери был сердечный приступ, после того как она сцепилась с одним из так называемых добрых друзей, защищая Кевина.

У него самого тоже едва не случился сердечный приступ. Когда утром в воскресенье он остановился заправиться, хозяин автомастерской и бензоколонки Боб Сэлтер нахально заметил, что в этой стране хорошо живется одним геям да лесбиянкам.

Так что весьма прохладный прием в конторе, когда он явился в понедельник на работу, был гарантирован. Мэри Экерт, служившая его секретарем и одновременно секретаршей в приемной, поздоровалась сквозь зубы, а Тереза Лондон, референт Гарта Сесслера, усмехнулась и отвернулась в сторону, когда он проскользнул к своей "норе".

Через некоторое время в его кабинете зазвонил интерком. Майра Брокпорт, секретарша Санфорда Бойла, хорошо поставленным голосом, сразу напомнившим школьную учительницу, произнесла:

– Мистер Бойл желает видеть вас немедленно.

– Спасибо, – автоматически ответил он и отключился.

Встав, Кевин затянул галстук. Он чувствовал себя уверенно и даже испытывал душевный подъем. Почему бы нет? За три года работы он составил полное впечатление об этой солидной фирме, гордившейся старинными традициями. Брайен Карлтон и Гарт Сесслер чуть более пяти лет вели собственные дела, прежде чем достичь полного партнерства. В те дни это был "Бойл и Бойл", Санфорд работал с отцом, Томасом, которому было уже за восемьдесят, но он был по-прежнему крепок и имел влияние на своего пятидесятичетырехлетнего сына.

Кевин предчувствовал, что Бойл, Карлтон и Сесслер не станут предлагать ему партнерство. Уж больно они кичились своей фирмой, три самодовольных адвоката старой закалки. Все трое были сыновьями юристов, и сами имели сыновей – тоже будущих юристов. Это было нечто вроде фамильного клана, и традиции передачи наследства здесь действовали сугубо монархические, вроде передачи скипетра и трона. В этих трех королевствах все было спланировано заранее.

У них были самые большие дома в Блисдейле. Их дети разъезжали на "мерседесах" и БМВ, учились в старейших университетах Новой Англии, и двое уже готовили дипломные работы. В городке считалось честью быть приглашенным к ним в гости, и, может быть, еще большей честью – принимать их у себя. Учитывая это, партнерство с такими людьми казалось недостижимым. Это было нечто вроде помазания на престол.

Мириам, сама в детстве ощутившая на себе прелести жизни в высшем обществе, с тревогой воспринимала возможность присоединения к великосветскому клану. Они подошли к моменту, когда было пора обзаводиться собственным домом, о котором мечтали. Мириам часто заводила разговор о детях. Их положение казалось стабильным, и никогда не возникал вопрос о желании Кевина упрочить свою репутацию в небольшом обществе Лонг Айленда. Он родился и воспитывался в Уэстбери, где до сих пор проживали его родители. Там он некоторое время работал в бухгалтерской фирме отца. Получив диплом юриста в нью-йоркском университете, он вернулся на Айленд в надежде отыскать там девушку своей мечты и работу. Теперь он был частью всего этого, это была его судьба.

Или же – не его судьба?

Открыв дверь в кабинет Санфорда Бойла, он поприветствовал уже находившуюся там троицу старших партнеров. Кевин сел, заметив, что стул его поставлен посередине комнаты, и, видимо, недаром. Слева сидел Брайен Карлтон, справа Гарт Сесслер. Прямо перед ним находился стол, за которым восседал хозяин кабинета, Санфорд Бойл. "Это засада". – Он мысленно хихикнул.

– Кевин, – начал Санфорд, старший из них – Брайену Карлтону было сорок восемь, Гарту Сесслеру пятьдесят лет – и в нем возраст проявился наиболее заметно. У него был апатичный взгляд человека, который не выходит из дома дальше собственной лужайки, да и то только для того, чтобы отнести мусор к машине. Он был почти лыс, кожа на щеках отвисла, и двойной подбородок колыхался как студень, когда он говорил: – Вы помните наш разговор в отношении этого дела.

– Конечно. – Кевин перевел взгляд на второго, а потом и на третьего коллегу. Они сидели точно триумвират строгих и неподкупных судей в пуританском судилище. Лица – как у каменных изваяний. Кевина посетило чувство, будто он оказался в музее, а не в рабочем кабинете адвоката.

– Мы... – подчеркнул это слово Санфорд, – считаем, что вы вели себя на этом процессе безукоризненно – с точки зрения адвокатского профессионализма. Точно и хлестко. Возможно, даже слишком.

– Простите?

– Вы практически выбили признание из этой девочки.

– Я делал лишь то, что должен был сделать. Я исполнял свой профессиональный долг, – сказал Кевин, откидываясь на спинку стула. Он с улыбкой взглянул на Брайена Карлтона. Высокий худощавый мужчина также откинулся в кресле, топорща усы и постукивая кончиками пальцев скрещенных на груди рук. Гарт Сесслер выбивал такую же дробь на спинке стула.

До чего же они омерзительны, вдруг пришло в голову Кевину. Когда-то он верил в них, подражал им, мечтал стать таким же. А они были не более чем профессиональными машинами судопроизводства. Все их действия, их реакции продиктованы логикой и лишены каких бы то ни было эмоций.

– Вы уже, наверное, знаете, какой шум пошел по всему городу. Мы все выходные провисели на телефонах. Клиенты, друзья... – Бойл махнул ладонью перед лицом, будто отгоняя назойливых мух. – На самом деле, почти такой реакции мы и ожидали. Наши клиенты, на которых держится наше благосостояние, в основном недовольны нашей позицией в деле Уилсон.

– Нашей позицией? Разве им не приходилось слышать о невинных людях, которых засудили на процессе лишь потому, что рядом не оказалось толкового защитника? Я защищал Уилсон, и ее оправдали.

– Ее не оправдали, – сообщил Брайен Карлтон, саркастически вздернув рыжеватый ус. – Просто вы загнали ребенка в капкан, заставив признаться в том, что она отчасти солгала.

– Что по сути одно и то же, – отозвался Кевин.

– Едва ли, – сказал Брайен. – Впрочем, не удивлюсь, если вы действительно не видите разницы.

– К чему вы ведете?

– Вернемся к нашему вопросу, – пропыхтел Гарт Сесслер. – Как мы пытались объяснить вам до начала процесса, мы всегда уклонялись от таких противоречивых дел. Мы консервативная фирма. Нам не нужны шумные скандалы и дешевая популярность. Это лишь отпугивает серьезную клиентуру.

– И вот, – продолжил он, направляя дискуссию в нужное русло. – Сейчас Санфорд, Брайен и я рассматриваем историю ваших взаимоотношений с нашей фирмой. Мы находим вас усердным и ответственным служащим с большим будущим.

– Что значит – с большим будущим? – оторопело переспросил Кевин, оборачиваясь к Брайену. Вообще-то, поступив на работу в эту адвокатскую фирму, он уже считал свое будущее состоявшимся.

– В сфере уголовного законодательства, – сухо сказал Брайен.

– Которой, как вам известно, наша фирма не занимается, – заключил Санфорд.

– Понимаю, значит наша встреча не посвящена предложению мне полного партнерства в "Бойл, Карлтон и Сесслер"?

– Полное партнерство не такой вопрос, который можно решить за одни сутки, – сказал Гарт. – Значение его не только в оплате, а во вкладе в общее дело. И не только в фирму, но и в общественную жизнь. Почему...

– Однако мы не видим причин, – перебил Санфорд Бойл, – отчего бы вам не обрести полное партнерство в какой-нибудь фирме, занимающейся уголовным судопроизводством.

Он довольно улыбнулся, складывая руки на столе перед собой.

– Это вовсе не значит, что мы не ценим вас, как юриста, поймите нас правильно.

– То есть не увольняете, – уточнил Кевин, – а советуете подыскать работу в другом месте. – Он энергично кивнул и забросил ногу на ногу. – Должен признаться, я уже рассматриваю подобное предложение.

– Простите? – оскалился Брайен.

– Я уже получил приглашение в другую фирму.

– В самом деле? – Санфорд Бойл быстро обменялся взглядами с партнерами. Брайен оставался каменно непроницаем. Гарт поднял брови. Кевин понимал, что ему не верят, что, как они считают, своим заявлением он намерен скрыть смятение. Их самоуверенность начинала раздражать.

– Так вы говорите, предложение... Это местная фирма?

– Нет... То есть я пока не уполномочен разглашать детали. Но вы узнаете первыми. После Мириам, разумеется.

– Ну, конечно, – развел руками Санфорд, этаким приглашающим жестом, будто принимал его в своем доме, а не выбрасывал из конторы.

На самом деле Кевин прекрасно знал, что эти трое принимают решения, не советуясь с женами. Еще одно, за что он презирал их, – отношения между членами их семей были обезличенными, такими же, как и с работниками конторы. Удивительно, как они могли уживаться под одной крышей столь долгое время. Странно и то, как вообще пришло в голову этим четверым (включая папашу Томаса) принять на работу в контору молодого адвоката, который, кстати, за эти три года мог бы сделать блестящую карьеру где-нибудь в другом месте?

– В таком случае, мне необходимо вернуться к себе и закончить работу с делом Уилсон. Во всяком случае, благодарю за ваши недвусмысленные выражения уверенности в моем будущем, – добавил он и оставил их.

Как только за ним закрылась дверь кабинета, Кевина охватило восхитительное, ни с чем не сравнимое чувство свободы, словно при затяжном прыжке с парашютом. Несколько минут – и вот уже ничто не связывает его с прежней жизнью. Он человек, который сам определяет свое будущее.

Посвященная в суть состоявшейся беседы, Майра неверно расценила улыбку на его лице.

– С вами все в порядке, мистер Тейлор?

– В порядке – не то слово, Майра. Все отлично. Впервые за три года чувствую себя так легко.

– Да, а я...

– До встречи, – отрывисто бросил он и вернулся к себе.

Он долго сидел за столом, размышляя. Затем медленно извлек визитку и положил перед собой. Глядя на бумажку с именем Пола Сколфилда, он видел небоскребы Нью-Йорка, огромный зал городского суда и себя – между присяжными и клеткой, в которой сидит обвиняемый в убийстве, особо опасный преступник. Улики железные, прокурор требует высшей меры, но что они – против него, Кевина Тейлора из "Милтон и партнеры"? Присяжные внимают каждому его слову... Репортеры гоняются за ним по коридорам суда, выпрашивая информацию по делу, подробности, прогнозы...

Мэри Экерт постучала в дверь и принесла почту, прервав его грезы. Она улыбнулась ему, но по ее глазам он понял, что слух по конторе уже прошел.

– У меня на сегодня не назначено никаких встреч, Мэри, о которых я мог бы забыть?

– Нет. Вы отложили встречу с мистером Сеттоном, насчет его сына, на завтрашнее утро, и он просил меня занести вам полицейский протокол.

– Ах, да. Тот шестнадцатилетний парень, что решил прокатиться на соседском автомобиле?

– Тот самый.

– Замечательное дело.

Она удивленно качнула головой, смущенная его сарказмом. Как только Мэри ушла, он набрал номер "Милтон и партнеры" и попросил позвать к телефону Пола Сколфилда.

Через пятнадцать минут он уже был на пути в Манхэттен, даже не известив Мириам о принятом решении.

3

"Бойл, Карлтон и Сесслер" располагали удобными и стильными офисами в Блисдейле. Почти два десятка лет назад Томас Бойл превратил небольшой двухэтажный особняк в одну из контор, которыми он заправлял тогда вместе с Санфордом. Здесь царила какая-то почти домашняя атмосфера, что составляло часть особого шарма помещения. Таким образом, Кевин, всякий раз уходя из дома на работу, как бы снова попадал к себе домой. Все эти шторы, занавески и скатерти, ковры и мебель расслабляли так, что хотелось надеть халат и тапочки и отправиться с полотенцем через плечо в ванную.

Совсем иное чувство он испытал, переступив порог офиса "Джон Милтон и партнеры". Покинув лифт на двадцать восьмом этаже, он увидел распахнувшуюся перед ним панораму пригорода Манхэттена и Ист-Ривер. В конце коридора находились дубовые створки дверей с табличкой, изысканным рукописным шрифтом сообщавшей, что здесь находится "Джон Милтон и партнеры, адвокаты". За дверью располагался шикарный вестибюль-приемная.

Широкое пространство, заполненное кожаными диванами, креслами и канапе, свидетельствовало, что контора находится на пике успеха. Над одним диваном висела огромная абстрактная картина, пестротой и яркостью напоминавшая творения Кандинского. Вот так, в его представлении, и должна была выглядеть приемная преуспевающей фирмы.

Закрыв за собой дверь, он ступил на ковер, толстый и мягкий, точно болотный мох. Но еще большее удовольствие вызвала секретарша, поднявшаяся из-за полумесяцем выгнутого стола. Она оторвалась от компьютера, чтобы приветствовать его. Вместо невыразительно-домашней, как тапочки в прихожей, Майры Брокпорт или бледной седовласой Мэри Экерт, обычно встречавших клиентов у "Бойла, Карлтона и Сесслера", его взору предстала ослепительная брюнетка, которая вполне могла притязать на звание Мисс Америка.

Волосы цвета воронова крыла, с каким-то синеватым отливом, ниспадали ей на плечи до самых лопаток. С виду она казалась итальянкой, напоминая Софи Лорен прямым римским носом и высокими скулами. Бархатно-черные глаза излучали таинственное сияние.

– Добрый день, – сказала она. – Мистер Тейлор?

– Он самый. Прекрасный офис, мисс.

– Благодарю вас. Мистер Сколфилд ждет вас с нетерпением. Я вас отведу к нему. – Она встала из-за своего "лунного" стола. – Впрочем, может быть, желаете освежиться с дороги: чай, кофе, "перье"?

– Перье был бы в самый раз. Спасибо.

Он последовал за ней в глубь коридора.

– Выжать лимон? – спросила она, оборачиваясь.

– Да, благодарю вас.

Он точно загипнотизированный наблюдал за плавными перемещениями ее стройного тела. Девушка привела его в небольшой кухонный тупичок и открыла холодильник, достав с одной из полок бокал. От взгляда на ее туго натянутую юбку, под которой чувствовалась игра мышц, у него перехватило дыхание. Мысленно он рассмеялся, подумав, что бы сказали по поводу такого секретаря Бойл, Карлтон и Сесслер.

Она протянула ему бокал, полный искрящейся жидкости, с кубиками льда.

– Спасибо.

Ее взгляд и согревающая улыбка отозвались у него в паху, извлекая на свет иные несбыточные желания.

– А теперь прямо по коридору.

Они прошли через конференц-зал и еще пару офисов, прежде чем остановились перед дверью с табличкой "Пол Сколфилд" Девушка постучала и распахнула дверь.

– К вам мистер Тейлор.

– Спасибо, Диана, – отозвался голос из кабинета.

Пол Сколфилд вышел ему навстречу.

Кивнув, Диана удалилась, – Кевин с явным сожалением оторвал взгляд от ее чарующе стройного тела. Сколфилд наблюдал за ним с понимающей улыбкой.

– Рад видеть вас, Кевин.

– У вас замечательный офис.

Кабинет Пола Сколфилда был в два раза больше, чем у Санфорда Бойла. Черно-белый декор хай-тек, сверкающая кожа кресел, строгие книжные полки и белый стол в центре. Слева от стола – два окна с видом на Ист-Ривер.

– И чудесный вид.

– Дух захватывает, не правда ли? На эту сторону выходят все кабинеты. Так что у вас из окна будет точно такой же вид.

– В самом деле? Польщен.

– Да вы присаживайтесь. Я уже известил мистера Милтона о вашем прибытии, и он хочет встретиться с вами, после того как мы все уладим.

Кевин утонул в черном кожаном кресле напротив стола Сколфилда.

– Рад, что вы серьезно отнеслись к нашему предложению. Мы сейчас завалены работой, – сказал Пол Сколфилд, и в глазах его что-то сверкнуло. – Итак, ваша прежняя фирма предложила вам новые условия партнерства?

– Не совсем. Они предложили мне возможность найти что-нибудь более соответствующее моим склонностям, – отозвался Кевин.

– Что именно?

– Очевидно, процесс Лоис Уилсон и мой стиль защиты привели их в полное замешательство. Профессиональные приемчики, особая техника работы с клиентом и свидетелем – все это, по их мнению, в порядке вещей, но в пределах благоразумия. Знаете, манипулировать какой-нибудь бабушкой, чтобы урвать кусок наследства, или искать прорехи в налоговом законодательстве, чтобы набить карманы преуспевающих клиентов, – это их потолок, самое большее, на что они способны. Не мой уровень, – ядовито заметил Кевин.

Пол засмеялся, качая головой.

– Провинциальная близорукость. Куцее мышление, свойственное, впрочем, адвокатским конторам, находящимся на отшибе. Вот почему настало время менять свою судьбу, Кевин. Вам там не место. Вы принадлежите нам. Мистер Милтон прав насчет вас, – добавил он, и при упоминании имени шефа лицо его стало серьезным. – Вы принадлежите... нам.

– Так сказал мистер Милтон?

– Именно так. Он первый заметил и выделил вас из прочих. А мистер Милтон никогда не ошибается в людях. У него необыкновенная интуиция.

– Мы с ним встречались? – Кевин задумался о том, что же это за человек, заочно составивший о нем столь лестное мнение.

– Нет. Мистер Милтон постоянно в поисках новых талантов. Это как вербовка игроков для профессиональных спортивных клубов. Услышав о вас, он тут же направил меня к вам. Мы все попали в фирму таким образом. Сегодня вы увидите всех: Дейва Коутейна, Теда Маккарти и наших секретарей. Впрочем, позвольте сперва показать вам кабинет, а затем отправимся к мистеру Милтону.

Кевин сделал последний глоток "перье" и, встав, последовал за Сколфилдом в коридор. Они остановились перед дверью со следами недавно снятой таблички.

– Должно быть, не так легко было уходить из столь преуспевающей фирмы, – предположил Кевин.

Пол сощурился, кивнув:

– Личная драма. Он покончил с собой вскоре после смерти жены во время родов. Раньше здесь работал Ричард Джеффи, блистательный адвокат. Он не проиграл ни одного дела в фирме.

– Простите, не знал.

– Мистер Милтон до сих пор не может оправиться от этой потери, как и, сами понимаете, все мы. Но, как только вы присоединитесь к нам, Кевин, – Пол похлопал его по плечу, – это будет достойной заменой и утешением.

– Благодарю, – ответил Кевин, – но, честно сказать, меня смущает...

– Что именно?

– Не высоко ли я замахнулся? Можно ли вообще заменить такого человека?

– Вы справитесь. Если так считает мистер Милтон, у вас все получится. – Пол уверенно кивнул при этих словах. Кевина даже несколько рассмешило это выражение непоколебимой, почти религиозной уверенности на лице сотрудника фирмы, однако было видно, что Пол Сколфилд не шутит.

Сколфилд распахнул перед ним дверь, и Кевин вошел в свой новый кабинет.

Сколько раз за время трехлетней адвокатской практики он забирался в отведенный ему угол в конторе Бойла, Карлтона и Сесслера и мечтал, как когда-нибудь – когда станет знаменитым нью-йоркским адвокатом – он будет сидеть в таком вот шикарном кабинете с видом на город...

Посредине комнаты располагался большой Г-образный стол с мягким кожаным креслом. Такое же кресло для посетителей стояло перед столом. Пол устилал ковер – не хуже чем в вестибюле, на окнах висели шторы нежно-кремового оттенка. Стены отделаны деревянными панелями из гикори, отчего комната казалась необыкновенно светлой.

– Впечатляет. Не скажешь, что в этом офисе кто-то прежде работал.

– Мистер Милтон распорядился сделать косметический ремонт. Нехорошо вселять нового сотрудника в старый кабинет. Надеюсь, вам тут понравится.

– Понравится? Да я в восторге!

Пол кивнул. У Кевина кружилась голова при одной мысли, что он будет работать здесь: золоченые письменные приборы, ультрасовременного вида телефоны, также с инкрустацией, на стенах – пустые серебряные рамки, словно в ожидании дипломов, грамот и научных степеней Кевина – причем числом они в точности повторяли число рамок в прежней фирме, будто наниматели были заранее осведомлены, что ему понадобится. Посреди стола на подставке – солидное золотое перо в окружении карандашей. Какое трогательное внимание! Хороший признак. Похоже, его здесь действительно ждали.

Обойдя стол, Кевин подошел к окнам. Пол не соврал: действительно, отсюда открывался не менее великолепный вид.

– Ну как? – раздался голос Пола за спиной.

– Слов нет. – Он перешел в подсобные помещения, где обнаружил ванную, выложенную кафелем, блистающую никелированными кранами и полочками. Здесь была даже душевая кабинка.

– Значит, можно уже перебираться?

– Конечно.

Кевин вернулся в кабинет и осмотрел полки вдоль левой стены, уже заполненные необходимыми книгами: справочниками, пособиями и кодексами.

– Получается, и перевозить ничего не надо. Невероятно... – Кевин не мог скрыть восторга, нервно потирая руки.

– Мистер Милтон будет рад узнать, что вам понравилось. – Пол бросил взгляд на золотой "роллекс". – Похоже, нам пора.

– Конечно, пойдем. Надо же, – Кевин растерянно покрутил головой. – Ведь это именно то, о чем я мечтал. Точно таким я и представлял свой будущий офис. Мистер Милтон настоящий волшебник. Мне кажется, будто... – Он повернулся к выжидательно улыбавшемуся Полу Сколфилду, – будто он угадывает желания.

Постучав, Пол открыл дверь и вошел первым. Кевин чувствовал, что волнуется, его била нервная дрожь. Слишком хорошо все получалось. Когда все вот так само идет в руки, поневоле начинаешь нервничать. Видимо, опасаясь, что все это развеется как сон. И потом он уже придумал себе этого человека и теперь уже не знал, чего ожидать.

Ковер, устилавший вестибюль, казалось, добрался и сюда, до порога кабинета Джона Милтона, и проник внутрь. В центре высился стол из красного дерева, за которым располагалось кофейного цвета кресло с высокой кожаной спинкой. Еще два таких же кресла стояли перед столом. За спиной шефа фирмы находились три окна, составлявшие почти сплошную прозрачную стену. Отсюда открывался вид на город, который, наверное, могут созерцать одни небожители.

Сперва Кевина так ослепила роскошь кабинета, что он не заметил самого Джона Милтона. Когда же он наконец приблизился, этот человек, словно призрак, материализовался в кресле, будто вынырнув из тени.

– Добро пожаловать в "Джон Милтон и партнеры", Кевин, – сказал Милтон. Голос сразу напомнил Его преподобие Пендлтона из епископальной церкви Блисдейла Кевин сам использовал этот тембр в суде, в арсенале своих ораторских приемов, называя его "воскресным голосом".

Джон Милтон оказался человеком лет шестидесяти, удивительно сочетавшим в благородных чертах лица юношескую энергию и почтенный возраст. Его пышные седые волосы были аккуратно подстрижены и уложены. Как только Пол закрыл дверь за спиной Кевина, мистер Милтон поднялся, вырастая из-за стола шестифутовой фигурой. Улыбка на его бледном лице казалась запечатленной в алебастре. На нем были темно-серый шелковый костюм, ярко-алый галстук и такого же цвета платок, кончики которого торчали из нагрудного кармана.

Когда хозяина кабинета развел руки в гостеприимном жесте, Кевин отметил его недюжинную комплекцию. Милтон находился в прекрасной физической форме, странная и немного озадачивающая смесь молодости и преклонного возраста. Вблизи Кевин разглядел, что и щеки его тронуты румянцем, несмотря на морщины. Крепко пожав протянутую руку, он почувствовал сильную приязнь к этому человеку. Казалось, этой встречи Кевин ждал долгие годы.

– Искренне рад видеть вас, мистер Милтон.

Глаза Джона Милтона претерпели странные метаморфозы, когда они встретились взорами. На первый взгляд карие, они посветлели, принимая какой-то неестественный, почти огненный цвет. Его выдающийся орлиный нос, властный подбородок и губы странного, какого-то оранжеватого оттенка дополняли впечатление. Взгляд у него был пронзительным, как у хищной птицы, и мудрым, как у трехсотлетней черепахи.

– Полагаю, Пол уже показал вам офис.

– О да. Фантастика. Не ожидал – вы позаботились обо всем.

– Я рад. Присаживайтесь, Кевин. – Он показал на высокое кресло с полированными подлокотниками из красного дерева. На них была ручная резьба, из греческой мифологии: какие-то сатиры с минотаврами.

– Благодарю вас, Пол, – с этими словами глава фирмы отпустил сотрудника.

Кевин посмотрел ему в спину: Сколфилд, не оборачиваясь, закрыл за собой дверь кабинета.

Джон Милтон вернулся в свое кресло. Кевин обратил внимание на величественную, царственную осанку и жесты. Милтон опускался в кресло, точно садился на трон.

– Как вам уже известно, Кевин, мы давно рассматривали вашу кандидатуру. Так что испытательного срока не потребуется. Вы могли бы – что целиком совпадает с нашими намерениями – приступить к работе уже со следующей недели. Понимаю, слишком непродолжительный срок для столь серьезных изменений в жизни, но у нас уже подготовлено для вас дело. – Он похлопал рукой по толстой папке.

– В самом деле? – Хотелось спросить, откуда у него была такая уверенность, что Кевин без колебаний примет предложение, но уж слишком это было неучтиво после такого приема. – И в чем же суть?

– Узнаете в свое время, – твердо ответил Джон Милтон. Кевин обратил внимание, как непринужденно он переходит с любезного тона на командный голос, требующий беспрекословного подчинения. Что ж, железная воля хозяина фирмы – также залог успеха и стабильности. – Для начала позвольте ознакомить вас с моими принципами, в которые я посвящаю всех приходящих партнеров. Вскоре вы сами убедитесь, что наша организация – более чем партнерство. Мы близки по духу. В некотором смысле все мои партнеры – члены моей семьи. У нас здесь настоящая команда. И отношения, связывающие нас, более чем деловые. Мы заботимся друг о друге и о семьях наших друзей. Ведь домашние проблемы также оказывают влияние на результативность работы. Согласны?

– Думаю, да.

"К чему он клонит? – задумался Кевин. – Партнерство, родственные отношения... что бы это все значило?"

– Думаю, вы все поймете со временем. – В это время на лицо Милтона наползла тень – видимо, облако прикрыло солнце за окном. – И да не покажутся вам странными или неприемлемыми некоторые мои желания – или требования, решайте сами, как это называть. Например, – продолжал он, – на работу могут влиять такие бытовые обстоятельства, как избранное вами место жительство. Для работы было бы полезнее, чтобы вы переехали в Нью-Йорк.

"Да я только об этом и мечтаю!" – готово было вырваться у Кевина, но он держал себя в руках.

– Несколько лет назад я приобрел по случаю жилой дом в престижном районе Манхэттена, с номерами люкс. Там есть свободные квартиры, и я хотел бы, чтобы вы заняли одну из них, если вам, конечно, понравится.

"И во сколько же это обойдется?" – хотел спросить Кевин, но Джон Милтон, казалось, прочел этот вопрос в его глазах, потому что добавил:

– Бесплатно, разумеется.

– Бесплатно? Без арендной платы?

– Совершенно верно. Такова политика нашей компании по отношению к работникам и членам их семей. И она, разумеется, отражена в договоре, – добавил он с каким-то новым выражением. – Нет, не подумайте, что я навязываю какие-то условия и лезу в личные дела партнеров. Просто я должен быть уверен, что ни вы, ни ваша жена ни в чем не испытываете нужды. Возможно, на прежнем месте работы вас удерживают какие-то семейные связи, – продолжал он, – но, в конце концов, вы будете жить не так уж далеко, и, к тому же, – он вынырнул из тени, и лицо его озарилось улыбкой, – здесь у вас будет новая семья, как я уже говорил.

Кевин кивнул.

– Это... просто чудесно. Конечно, мне надо будет поговорить с женой, – торопливо добавил он.

– Конечно. А теперь, – сказал Джон Милтон, вставая, – поговорим, что такое закон и какой философии я придерживаюсь в отношении него.

– Закон – это колосс на глиняных ногах, – приступил он к объяснению. – Законы часто меняются, дополняются и аннулируются. Отчего бы не иметь права трактовать их в отдельных случаях так, как это представляется более обоснованным... скажем... ммм... логически? Правосудие – благо, но не основа для свода законов. Законы придуманы для поддержания порядка в обществе и влияния на каждого его члена. – Он подошел к краю стола, заглянул Кевину в глаза и опять улыбнулся. – На всех людей, и на так называемых добропорядочных граждан, и на криминальные элементы.

– Сострадание, – продолжал Джон Милтон, прохаживаясь вокруг стола, точно университетский профессор во время лекции, – это замечательно, но ему нет места в системе, поскольку оно субъективно и несовершенно. Сам субъект меняется, в то время как закон может быть совершенным, универсальным и неизменным во времени.

Он сделал паузу и посмотрел на Кевина, который быстро кивнул в ответ.

– Думаю, вы поймете все сказанное мной и согласитесь.

– Да, – откликнулся Кевин. – Может быть, не совсем в таких терминах, но тем не менее я разделяю вашу мысль.

– Мы прежде всего адвокаты, и, пока мы будем помнить об этом, нас ждет успех. – Глаза Джона Милтона наполнились железной уверенностью. Кевин завороженно слушал. Кажется, он столкнулся с совсем иным типом мышления. Вот что значит Нью-Йорк. Речь его собеседника гипнотизировала: ему казалось, что он сам произносит эти слова, следуя за ними движением губ, словно бы шепотом повторяя их.

Сердце бешено стучало, кровь прилила к лицу. В последний раз он чувствовал подобное возбуждение, играя в баскетбол за колледж, когда от успеха в поединке зависело попадание в Высшую лигу. Тренер Марти Макдемот так накрутил их в раздевалке, что они выскочили на поле, готовые сразить любого противника. Он, Кевин, не мог дождаться, когда завладеет мячом.

Джон Милтон неторопливо кивнул:

– Кевин, вы даже не представляете, насколько глубокое взаимопонимание царит в нашей фирме. И как только я понял, что мы с вами непременно поймем друг друга, то немедленно послал к вам Пола. – Он пристально посмотрел на Кевина, и губы его раздвинулись в улыбке, обнажая блеснувшие зубы. Улыбка получилась какой-то робкой, почти заискивающей. – Это дело, принесшее вам успех...

Джон Милтон вновь занял место за столом, на этот раз в более фривольной позе, закинув ногу на ногу.

– Вы имеете в виду дело школьной учительницы, обвиненной в совращении детей?

– Да. Ваша защита была безупречной. Вы видели слабые места в системе обвинения и били наверняка.

– Я знал, что эти девочки – обманщицы...

– Да, – сказал Джон Милтон, склоняясь над столом, словно собираясь обнять Кевина за плечи. – Но вы знали и то, что Барбара Стенли в главном говорит правду и Лоис Уилсон виновна.

Кевин вздрогнул.

– Нет, конечно, вы не были уверены на все сто процентов, это понятно, однако в глубине души вы сознавали, что эта женщина – совратительница. Барбара Стенли – всего-навсего малолетняя шантажистка, и, может быть, она получила хороший урок, но в главном – она сказала правду...

– Но я не знаю этого наверняка, – медленно сказал Кевин.

– Все в порядке, – улыбнулся Джон Милтон. – Вы занимались адвокатским трудом, исполняли свой долг – только и всего.

И тут улыбка сползла с его лица:

– Если бы обвинение сделало свою работу так же добросовестно, как вы, процесс мог закончиться совсем по-другому. Я восхищаюсь вами. Вы были там единственным настоящим юристом. Поэтому вы должны работать у нас, Кевин. Я хочу, чтобы вы работали на нас.

Кевин удивился, откуда Джон Милтон знал детали дела Лоис Уилсон.