В нашем примере мелодия воспринимается нами как связанная последовательность звуков. Связанность мелодии - есть результат ее рассудочной обработки. Способность связывания, т.е. привнесение правил упорядочивания в многообразное содержание посредством "временных схем", является прерогативой рассудка: рассудок, по Канту, и есть спонтанная способность связывания26). Заметим в этой связи, что синтез, осуществляемый рассудком, с одной стороны, уже использует результаты предшествующего синтеза воображения и рассудочной дискурсивно-аналитической проработки, являясь в этом смысле мета-синтезом, а с другой стороны, синтез рассудка отличается от синтеза воображения тем, что он является синтезом другого рода - последовательным синтезом. Целостность нот или дома, образованная воображением, является как бы нерасчлененным единством, простой формой, неразложимой далее на составные части, главное назначение которой отличение разных целостностей друг от друга. Это как бы качественный (предварительный) уровень познания, когда мы просто отличаем луг, например, от леса, не умея еще дать более детальную спецификацию этого отличия. На этом этапе мы проводим разграничительные линии, не выявляя внутренней структуры сконструированных воображением феноменов (этап описания). Рассудочная обработка представляет собой дальнейший этап, когда делается попытка выявить внутреннюю структуру целостности, выявить правила связывания элементов структуры, а в идеале достичь такого конструктивного объяснения, которое позволит воссоздавать исследуемый предмет (этап объяснения). Одним из эффектов этой рассудочной деятельности по выявлению правил связывания элементов является возможность порождения целостностей более высокого порядка. Достаточно хорошо это можно проиллюстрировать на примере феномена языка. Зададимся вопросом: что делает язык языком; чем язык отличается от отдельных выкриков животных; что является элементарной ячейкой языка? Чуть ранее мы выявили в языке важный институт имен существительных, которые образуют понятийную структуру языка. Но можно ли трактовать понятия как элементарную структуру языка? Видимо, нет. Язык делает языком не набор исходных, образованных воображением понятий, а предложение. Звук "мяу", издаваемый кошкой при виде молока, и человеческое слово "молоко" при всех их различиях являются только исходным материалом, но сами по себе не выражают мысли. Мыслью будет предложение "молоко горячее", т.е. некоторый новый синтез, заключающийся в связывании между собой представлений (=образов) о "молоке" и "теплоте (горячести)". Любое предложение является результатом такого рассудочного связывания, и именно это отличает человеческий язык от звуков, издаваемых животными. В нашем примере с мелодией связывание звуков приводит к образованию новой, более высокой целостности - целостности мелодии как связанной последовательности нот, осуществленной по законам музыкальной гармонии. И вслед за последовательным синтезом рассудка снова вступает в игру воображение. Представление мелодии в качестве целостности - это новый, следующий за рассудочной обработкой акт воображения, более компактно представляющий результаты аналитико-синтетической работы рассудка. Воображение как бы принимает эстафету рассудка и пытается "схватить идею" мелодии, т.е. представляет ее как некоторую простую "форму" - целостность, что позволяет предвосхитить последующий ход ее звучания, точно так же, как "схватывание идеи" (понимание) математического доказательства позволяет предвосхитить его ход и впоследствии существенно сократить процесс его полного пошагового развертывания.
      Заключение
      Подведем итоги нашего исследования. При анализе феномена знания было выявлено, что знание появляется на особом "экране сознания" в результате вторичной - сознательной - обработки поступающих на органы чувств данных, т.е. является сознательным феноменом, и имеет образно-дискурсивный характер или, говоря платоновским языком, содержит в своем составе структуры Зримого и Говоримого. Образный характер феномена знания связан с кантовской способностью воображения, а его дискурсивный характер - с деятельностью рассудка. Тем самым в основе сознательной обработки информации лежит двоякий синтез: образно-эйдетический синтез воображения (фантазирования) и последовательный, основанный на предварительной аналитическо-дискурсивной проработке синтез рассудка, которые взаимно дополняют и переходят друг в друг. Их взаимодействие в ходе длительной эволюции образуют сознание как функциональный "орган" человеческого познания, который принципиально отличается от физических приборов, механизмов психического отражения и существующих систем "искусственного интеллекта".
      ПРИМЕЧАНИЯ
      1) В этой связи заметим, что способ функционирования глагола знать во многих случаях идентичен словоупотреблению термина знание, если термин знание фиксирует состояние некоторой особой, познавательной активности субъекта. В этом смысле термин "знать" и означает знать знания, или состояние знания некоторых знаний, хотя при этом необходимо отличать глагол знать от выделенных с помощью подчеркивания знаний как итога, результата уже свершившегося и "угасшего" познавательного процесса. В силу этого вопрос "что значит ЗНАТЬ?" может быть редуцирован к вопросу "что значит ЗНАНИЕ?" Если попробовать указать на ближайший смысловой аналог такого понимания глагола знать, то таковым будет глагол понимать, который также обозначает некоторое особое сознательное состояние субъекта. Это отождествление состояний знания и понимания необходимо иметь в виду при дальнейшем чтении.
      2) В рамках второго предрассудка, который мы сейчас обсуждаем, справедлив близкий нам более "слабый", чем попперовский, тезис о знаковой природе знания, который блокирует ситуацию "тайного", не выразимого в словах знания, отстаиваемого, например, мистиками.
      3) Разрешение этой сложной и самостоятельной проблемы (размыкание герменевтического круга типа "курица - яйцо"), которую на наш взгляд можно решить по пути прослеживания генезиса сознания, не входит в задачи данного исследования статьи, хотя некоторые подходы к решению проблемы генезиса сознания будут намечены по ходу статьи.
      4) Отметим, что интересный подход исследования знания в несубстратном ключе (постулирование знания как "волны"), правда, с некоторым преувеличением роли физического корпускулярно-волнового дуализма к области сознательных явлений, представлен в работах М. Розова [4].
      5) Обратим внимание на то, что введенное различение позволяет совершенно по-новому рассмотреть дилемму "материализм-идеализм". В рамках нашего различения она превращается в дилемму двух взаимодополнительных исследовательских подходов. Идеальное как несубстратное противостоит уже не материальному, а субстратному, "вещному".
      6) Обратим внимание на некоторый нежелательный оттенок закавыченного выражения, который состоит в том, что идея как таковая уже есть, например в платоновском "мире идей" или в качестве "врожденной идеи" (Декарт). Для более точной экспликации нашей мысли, близкой к конструктивизму Канта, надо было бы сказать не столько о "схватывании" имеющейся, сколько о порождении новой идеи.
      7) Обратим внимание, что сознание понимается нами в декартовско-кантовско-гуссерлевском смысле как некоторая инстанция cogito, в рамках которого несущественно, например, фрейдовское выделение подсознательных, или бессознательных компонентов, поскольку они тоже входят в область сознания; более существенным в данном случае оказывается различение "сознание versus психика" как указание на два принципиально различных механизма переработки информации, а за основу нашей методологии взят кантовский анализ сознания, предложенный в [9].
      8) Цель предлагаемой нами редукции, в отличие от собственно феноменологической редукции, не столь радикальна. Она предназначена для выявления "первичного" культурного горизонта восприятия, т.е. тех предрассудков, которые составляют "обыденное" мировоззрение, картину мира "здравого смысла", за счет "снятия" других, более "тонких" и специальных наслоений. Если воспользоваться бэконовской классификацией "идолов разума", то наша задача - снятие всех остальных "идолов", кроме "идолов рода". Например, наш анализ не предполагает радикального отказа от так называемой вещной онтологии, рассматривающего "мир" как некоторую совокупность вещей, что осуществляется Л. Витгенштейном в "Логико-философском трактате", предложившего трактовать "мир" как совокупность "фактов" (со-бытий), а не как совокупность "вещей" [10; см. также дискуссию в 10-a].
      9) Заметим, что данное нами описание не достигает уровня первичного феноменологического описания, поскольку включает отсылки к более слабым, чем дом, но тем не менее "картинкам" ("образам"), а именно: к предметам прямоугольной формы, которые также в непосредственном акте восприятия нашим органам чувств не даны. Можно сказать, что данное нами выше описание основано на менее конкретном (более "слабом"), но тем не менее уже имеющемся у нас знании, т.е. априорном по отношению к данному восприятию знания о прямоугольниках, по отношению к которому можно, в свою очередь, также поставить вопрос о механизмах генезиса этого более "слабого" знания. Однако это замечание не только не противоречит нашему анализу, но, наоборот, подтверждает высказанный ранее "сильный" тезис об опосредованном характере любого знания.
      10) Видимо, "объемность" (трехмерность) предмета восприятия для формулирования здесь столь радикального тезиса о принципиальной невозможности его опытного "схватывания" играет в данном случае существенную роль, поскольку "плоскостные" объекты в определенном смысле могут быть "схвачены" целиком в опыте, причем известен даже принцип этого "схватывания", реализованный в механизме телевизионной развертки.
      11) Отметим, что анализ феномена "видения дома" осложняется двумя обстоятельствами. Во-первых, здесь присутствует не только временной, но и пространственный синтез, характерный для восприятия предметов "внешнего" восприятия. Во-вторых, в феномене "видения дома" помимо смыслового конструирования "здесь и сейчас", характерного для способа бытийствования, например, мелодии, присутствует более инерционное субстанциональное конструирование: дом построен и бытийствует независимо от акта его сознательного "схватывания" в восприятии.
      12) Обратим внимание на то, что до появления сознания "экрана", где можно поместить "психические данные", не было. Собственно сознание и есть этот пустой экран, "форма", предназначенная для представления и преобразования "психических данных". В этом смысле сознание есть аристотелевская душа, которая является "формой форм", предназначенной для представления некоторого уже "оформленного" содержания. Другое дело, что оформление содержания в "форму", что для Аристотеля выступает в качестве первичных феноменов, - также результат действия сознательных механизмов. Задача данного исследования - экспликация этих сознательных механизмов.
      13) Т.е. необходимо выделить еще один важный компонент сознательного механизма обработки информации - способность памяти, - на котором мы не будем здесь специально останавливаться.
      14) Отметим, что анализ деятельности воображения при более внимательном рассмотрении показывает, что синтетическая деятельность в чистом виде, без определенных аналитически-абстрагирующих рассудочных процедур сознания, в общем случае невозможна. Принципиальный вопрос, который можно поставить в этой связи, таков: какая из этих деятельностей является первичной? Кант не дает однозначного ответа на этот вопрос, хотя эволюция кантовских взглядов, осуществленная им во 2-м издании "Критики чистого разума" [9] и последующих его работах, дает повод для приписывания ему ответа о приоритете аналитических (рассудочных) процедур. В современных исследованиях позиция о приоритете рассудка - деятельность сознания как прежде всего "опыт различия" - отчетливо представлена в [14]. Мы же отдаем приоритет синтезу, прежде всего процедурам мысленного конструирования целостностей, поскольку анализ, как процедура разложения, может разлагать только уже сконструированную целостность. Этим определяется то, что в данном исследовании фиксация параллельных синтезу аналитических процедур сознания (деятельности рассудка) для простоты изложения практически повсеместно, за исключением последней части статьи, опускается.
      15) Видимо, пришло время уточнить, что термины "образ", "картинка" мы понимаем как целостности, не сужая значения этих терминов до статуса определенных чувственных (психических) феноменов. Другими словами, под образом мы будем понимать результат сознательной (мыслительной) структуризации чувственно воспринимаемого, т.е. некоторую модель реальности, полученную после прочерчивания отграничительных линий и конструирования целостностей. Тем самым любой сознательный феномен имеет образный характер. Например, образом является круглый квадрат, который чувственно (пространственно) не представим. Образами являются и другие "мысленные конструкты", например кантовские "идеи разума". При таком понимании любое чувственное представление, которое может быть дано лишь пространственно, например на рисунке, является только частным случаем образа.
      16) В рамках кантовского подхода наиболее близок к ней "синтез схватывания в созерцании" (см. 1-е издание "Критики чистого разума"), тему которого Кант практически не разработал, исключив его из 2-го издания "Критики...". Более того, в своей "Антропологии..." [16] Кант отказывает способности воображения в творчестве, т.е. в способности создавать что-то принципиально новое. Деятельность воображения по образованию "целостностей", на наш взгляд, - творческий акт, поскольку "целое" не сводимо к сумме своих "частей". В философской традиции, видимо, наиболее близким аналогом введенного нами механизма фантазирования является так называемая интеллектуальная интуиция, а из более современных философских подходов к исследованию проблемы сознания - гуссерлевская эйдетическая интуиция.
      17) Вот как М. Бахтин вводит категорию надбытия: (хотя, с самого начала надо оговориться, что в рамках философской традиции (языка), бахтинский термин "бытие" соответствует философской категории "сущее", а вводимый им термин "надбытие" - категории "бытие"): "С появлением сознания в мире (в бытии), а может быть, с появлением биологической жизни (может быть, не только звери, но и трава свидетельствуют и судят) мир (бытие) радикально меняется. Камень остается каменным, солнце - солнечным, но событие бытия в его целом (незавершимое) становится совершенно другим, потому что на сцену земного бытия впервые выходит новое и главное действующее лицо события свидетель и судия. И солнце, оставаясь физически тем же самым, стало другим, потому что стало осознаваться свидетелем и судиею. Оно перестало просто быть, а стало быть в себе и для себя (эти категории появились здесь впервые) и для другого, потому что оно отразилось в сознании другого (свидетеля и судии): этим оно в корне изменилось, обогатилось, преобразилось... Этого нельзя понимать так, что бытие (природа) стало осознавать себя в человеке, стало самоотражаться. В этом случае бытие осталось бы самим собою, стало бы только дублировать себя самого (осталось бы одиноким, каким и был мир до появления сознания - свидетеля и судии). Нет, появилось нечто абсолютно новое, появилось надбытие (подчеркнуто мной - К.С.). В этом надбытие уже нет ни грана бытия, но все бытие существует в нем и для него... Пусть свидетель может видеть и знать лишь ничтожный уголок бытия - все непознанное и увиденное им бытие меняет свое качество (смысл), становясь непознанным и неувиденным бытием (надбытием! - К.С.), а не просто бытием, каким оно было без отношения к свидетелю" [17, с.341-342]. Обратим внимание на выделенный текст, где Бахтин замечает, что осознавание не является простым отражением, дублированием имеющегося в мире. Данное исследование, в определенном смысле, является расшифровкой этого замечания. Осознание бытия и его превращение в надбытие - есть не что иное, как образное структурирование реальности и последующая дискурсивная обработка образа.
      18) В этой связи отметим, что Кант при всей своей проницательности пропустил вопрос: как возможны категории рассудка; каков механизм их образования? Наш ответ (как это видно из текста) - заключается в фиксации трансцендентального по отношению к рассудку сознательного механизма фантазийного порождения "мысленных образов" (см. прим. 15). Причем надо отметить близость нашего подхода конструктивизму Канта в противовес традиции, постулирующей (вечное) наличие понятий в "мире идей" или в качестве "врожденных идей" (см. также прим. 6).
      19) Еще одно возможное развитие этой темы - анализ так называемого мифологического мышления (мышления первобытного человека), в котором феномен "превращенных форм" для современного исследователя представлен очень ярко, или анализ особенностей мышления более ранних исторических периодов и других культурных традиций. "Превращенные формы", как это уже отмечалось выше, выполняют роль "сцеплений сознания", которые выявляются лишь задним числом. Видимо, вера современного человека в абсолютную истинность и объективность научных законов (поклонение Науке) - не более чем набор "превращенных форм", образующих комфортную для современников культурную "атмосферу" ("поле" ведения), которые в будущем будут восприниматься как своеобразные "сцепления сознания", подлежащие существенному уточнению и/или "снятию".
      20) На сегодняшний день, как отмечается в [23], хорошему моделированию поддаются лишь "левополушарные" - рассудочные - механизмы сознания. Более того, сама архитектура современных компьютеров нацелена на моделирование аналитических (вычислительных) процедур. Однако рассудок является важной, но не единственной частью, механизма сознания. В этом смысле современные ЭВМ представляют собой не более чем достаточно специализированные "усилители" аналитико-рассудочной деятельности человека, которые в принципе не предназначены для моделирования сознательных механизмов воображения ("правого полушария" - в рамках метафоры "левое-правое полушарие" из [23]), что не позволяет всерьез говорить об их "сознательности" ("интеллектуальности"). Для этого необходимо создание машин, имеющих структуру (архитектуру) "двухпалатного мозга" и способных к моделированию фантазийных механизмов образного конструирования (некоторые более конструктивные соображения по поводу интеллектуальности систем и возможности моделирования сознания приведены в прим. 22, 23).
      21) Если продолжить тему примечания 19, то можно указать на некоторую некорректность концепции "трех стадий" О. Конта, которая проявляется в возможности сосуществования (а не в постулируемой Контом последовательной смене) всех трех стадий. На наличие "превращенных форм", характерных для стадии мифологического мышления, указывает возникающий в определенные исторические периоды бум оккультных и магических обрядов (наглядный пример - современная Россия). В пользу существования "превращенных форм", составляющих основу метафизических концепций можно привести ряд более серьезных аргументов, которые основаны на признании наличия так называемых метафизических объектов. Примером такого объекта является мир, который имеют объемлющий человека способ бытийствования, в силу чего невозможно его изучение в рамках науки, которая работает с обычными "физическими" объектами, данными нам с точки зрения внешнего наблюдателя. Мира как некоторой "физической" данности нет! Точно так же как нет созвездий. Поэтому для исследования - синтеза! и анализа - метафизических объектов (метафизический объект - и есть целостность в прямом смысле этого слова) необходимо постулировать особый, отличный от науки, тип познавательной активности - метафизику [18, 19].
      22) Этот пример Х. Патнема замечателен в том аспекте, что подсказывает интересную аналогию о возможном взаимодействии воображения и рассудка в рамках общего механизма сознания. Суть этой аналогии в том, что соотношение между способностью воображения и рассудка - есть не что иное, как соотношение разных "масштабов" рассмотрения имеющегося. Поясним это на нескольких примерах. Во-первых, снова обратимся к примеру со строительством дома У. Матураны. Здесь необходимо учесть, что введенное нами противопоставление процедурного и декларативного не абсолютно, а относительно. Вернее, в силу присущей человеку образности сознания, любой процедурный (алгоритмический) способ освоения реальности использует декларативные описания, правда, более мелкого масштаба (хотя вполне возможно, что описание Матураной биологического механизма генома результат более слабой антропоморфизации, а геном вообще не работает как алгоритм). Для построения любого алгоритма необходимо использовать некоторый язык описания, который содержит тот или иной набор исходных целостностей (например язык, предназначенный для описания молекулярной структуры языка кирпича). Другое дело, что в рамках этого языка нельзя выразить целостность другого (более крупного) масштаба (например мета-целостность кирпича). Во-вторых, сошлемся на один пример из личной практики. Как-то мне пришлось работать в компьютерном графическом редакторе, и стояла задача нарисовать ряд замысловатых очертаний с помощью "мыши". В силу неразвитости моих художественных способностей и навыков работы с "мышью" сразу нарисовать нужное очертание не всегда удавалось. Приходилось переходить в режим графического "микроскопа" для рисования нужного очертания с помощью дискретных микроотрезков (в силу принципиальной дискретности устройства компьютерного монитора), образующих на макроуровне нужную кривую. Понятно, что на уровне "микроскопа" "увидеть" круг, эллипс и другие более сложные кривые невозможно (более того, их как таковых, т.е. как непрерывных кривых, просто не существует), однако феномен "видения" возникает при переходе на макроуровень. В качестве третьего примера напомним о гигантских рисунках животных в пустыне Наска, которые хорошо различимы с высоты птичьего полета, но на "поверхностном" уровне воспринимаются как ряд несвязанных между собой линий (ср. с предыдущим примером). В рамках этой аналогии деятельность воображения можно трактовать как переход "вверх" к более крупному масштабу рассмотрения, что и позволяет "замечать" (=конструировать!) целостности, трудно различимые на микроуровне, а деятельность рассудка - как переход "вниз" на более мелкий масштаб рассмотрения, что позволяет ставить вопрос о конструктивном (дискурсивно-последовательном) механизме (алгоритме) построения целостностей (кантовский схематизм рассудка). Тогда, важная особенность механизма сознания будет заключаться в способности сознания сочетать в своей работе несколько масштабов рассмотрения, т.е. в возможности сознания "дрейфовать" между разными масштабами рассмотрения.
      23) В развитии темы семиотического аспекта рассмотрения механизма образно-эйдетического синтеза сознания можно высказать некоторые соображения о возможном характере не только "внешнего" (естественного), но и "внутреннего" языка сознания - lingua mentalis. Этот язык должен состоять по крайней мере из двух уровней, т.е. представлять собой сочетание языка и метаязыка. Поясним наш тезис, обратившись к примеру с видением дома. Допустим, у нас есть фотография дома (этот пример восходит к хайдеггеровскому анализу образа, осуществленному им в [26, с.52-57]). Что мы видим, когда смотрим на фотографию. Вернее, каковы два возможных модуса нашего внимания при рассмотрении фотографии. Во-первых, наше внимание может быть направлено на "содержание" фотографии, т.е на дом, который на ней изображен. Во-вторых, любая фотография, помимо конкретного содержания, показывает нам вид фотографии как таковой: рассматривая эту фотографию, мы можем сосредоточить наше внимание не на конкретном содержании фотографии, а обратить внимание на особенности фотографии вообще в ее отличии, например, от рисунка или объемной скульптуры. Соответственно, на вопрос "Что это?" мы можем ответить двояко: 1) - "это дом"; 2) - "это фотография". Тем самым в описании нашего акта видения должны потенциально присутствовать эти два модуса восприятия "частного" и "общего", "конкретного" и "абстрактного", "содержания" и "формы". Собственно, мы уже затрагивали эту тему, когда приводили суждение авторов логики Пор-Рояля о том, что в знаке содержится две идеи: идея "содержания знака" и идея "знака как такового" [2], или различение Витгенштейна между "сказанным" и "показываемым" [10]. Здесь же хотелось бы обратить внимание на то, что lingua mentalis должен иметь два этих уровня, между которыми происходит "дрейф", или переключение, нашего сознания (внимания). Этот "дрейф" (с учетом предыдущего примечания) можно трактовать как смену масштабов рассмотрения. Например, для того чтобы "увидеть" вид фотографии (фотографию как таковую, отвлекаясь от ее содержания) надо занять позицию "удаленного" наблюдателя, а для фиксации содержания фотографии на уровне целостностей - необходимо подойти поближе и внимательно вглядеться в нее, т.е. занять более близкую позицию "среднего" наблюдателя. Более того (см. проведенный выше анализ феномена "видения дома"), можно говорить и о третьем (начальном) уровне "внутреннего" языка сознания, с помощью которого фиксируется первичная феноменологическая (до-домная) данность воспринимаемого - это будет соответствовать самому мелкому масштабу рассмотрения, т.е. ее рассмотрению с точки зрения "ближнего" наблюдателя. Учет этой языковой иерархии (+ привлечение "масштабной" аналогии) позволяет ввести следующий критерий сознательности, или интеллектуальности систем: система является интеллектуальной только в том случае, если она может сочетать в процессе своей работы, по крайней мере, три "масштаба" рассмотрения, а язык системы, претендующей на моделирование сознания, должен иметь, по крайней мере, три уровня (этот критерий можно сравнить с критерием интеллектуальности, введенным в [27]).
      24) Фактически, анализ и данная интерпретация двух библейских мифов является указанием на принимаемую нами концепцию "2-скачкового" генезиса сознания человека, суть которой заключается в том, что одного "скачка" перехода от человекообразной обезьяны к homo sapiens, - постулируемого, например, в рамках дарвинистских концепций явно недостаточно для объяснения появления сознания современного человека (пример подобной концепции можно найти в [28], где в качестве методологической основы взят гегелевский механизм "отрицания отрицаний"). В рамках принимаемой нами концепции, первый "скачок", приведший к отличению человека от животных, связан с возникновением фантазийных механизмов сознания. Это эпоха так называемого мифологического мышления. Сознание первобытного человека, появившегося на этом этапе, принципиально отличается как от животной психики, так и от сознания современного человека. Оно представляет собой, как пишет Дж. Джейнс [29], господство чистой фантазии, или состояние "шизофренического" человечества, когда есть один лидер (например шаман), генерирующий фантастические образы, и ряд более "слабых" особей, вследствие повышенной внушаемости, воспринимающих эти галлюцинации как истинную реальность. Именно здесь формируются наиболее значимые для человечества религиозные символы и практики - "священный" Космос. М. Элиаде связывает этот "скачок" с появлением homo religiosus и приводит характерный пример, когда отдельные племена австралийских кочевников (ахилпы) погибают при утере или повреждении "священного" столба, сделанного из эвкалипта, который символизирует для представителей этих племен некую космическую ось, превращающий хаос в мир, т.е. является символом космического порядка [30, с.28-29]. Второй "скачок" связан с переходом от Мифа к Логосу, что предполагает обуздание фантазии с помощью рассудка, т.е. формирование рассудочной контролирующей "надстройки" сознания (заметим, что подобное соотношение фантазии и рассудка фиксируется психоаналитическим противопоставлением "сознание versus бессознательное"). В культурно-историческом плане этот "скачок" - акт "грехопадения" происходит на рубеже первого тысячелетии до н.э. и связан с появлением сознания современного "греховного" (профанного - в терминологии Элиаде) человека. На место Мифа (миф + магия) приходят феномены Философии (середина VI в. до н.э.) и Науки (конец XVI - начало XVII вв.). Достаточно интересным в этой связи представляется анализ текстов переходных от мифа к логосу поэм Гомера "Одиссея" и "Илиада" (Х в. до н.э.), который позволяет выявить существенные черты мифологического мышления [31].
      25) Способность к сравнению, или к различению (на основе сравнения) является одной из основополагающих функций рассудка. Без этой способности невозможно никакое познание. Как говорили схоласты: "Хорошо учит тот, кто хорошо различает". Осознание этого происходит уже у Платона. Если обратиться к его творчеству, то стандартным платоновским примером, доказывающим причастность души к миру идей является наличие в душе идеи "равенство самого по себе". А это (при процедурной интерпретации платоновской идеи) и есть не что иное, как имеющаяся у человека способность к сравнению предметов, свойств...
      26) Детальное развитие этой линии кантовского анализа сознания можно найти в рамках феноменологической традиции (Гуссерль, Хайдеггер). Важнейшим результатом феноменологии является тезис о временности сознания. В этой связи обратим внимание на следующее. Во-первых, временность принципиально отличается от пространственности, что не учитывается в господствующей на сегодняшний день физической картине мира, например, в современных физических концепциях пространственно-временного континуума [32]. Во-вторых, временность выступает как характеристическая черта выделенной Декартом "субстанции мыслящей" (инстанции cogito). Если декартовская "субстанция протяженная" полностью вывернута "наружу" и не имеет никаких "внутренних" качеств (см., например, геометрическую интерпретацию общей теории относительности), то способ бытийствования - временения "субстанции мыслящей", наоборот, чисто внутренний, без "внешней" пространственной представленности. Развитие этого подхода позволяет выделить объекты, имеющих разный онтологический статус: 1) объекты неживой природы; 2) объекты живой природы; 3) "сознательные" объекты [33, 34].
      Литература:
      1. Витгенштейн Л. Философские исследования //Его же. Философские работы. Ч.1. - М.: Гнозис, 1994. 2. Арно А., Николь П. Логика, или искусство мыслить. - М.: Наука, 1991. 3. Мамардашвили М.К. Как я понимаю философию //Его же. Как я понимаю философию. - М.: Прогресс, 1992. 4. Степин В.С., Горохов В.Г., Розов М.А. Философия науки и техники.