Пуля весила пять с половиной граммов. Мамин справочник уверенно сообщил: пистолетная! Но из пистолета не стреляют на сто пятьдесят метров. Версия со снайпером на стройке зашаталась. Скорее всего киллер пальнул из пистолета с улицы, стоя совсем рядом с подвальным окошком.
      Мама по этому поводу сказала, что пуля скорее всего от пистолета «ТТ», что означает «Тульский Токарева». Но это, конечно, ее предварительные соображения. Просто потому, что «ТТ» много лет выпускали в двадцати с лишним странах, и на черном рынке их полно – и наших, и польских, и китайских.
      – А точнее тебе в лаборатории скажут, – пообещала она. – Завтра после школы позвони мне на службу. Я договорюсь, если не поеду на задание. Можешь взять с собой Иру, только предупреди, чтобы она захватила метрику.
      Это настраивало на серьезный лад. Сразу чувствовалось: не в зоопарк идешь, а в секретную службу. Блинков-младший даже пожалел, что ему метрика не понадобится – он вписан в мамино удостоверение офицера. У него еще ни разу не проверяли документы, а хотелось.
 
      Митек так разволновался, что долго не мог заснуть. Лежал в постели, смотрел на фонарь за окном и пытался вообразить криминалистическую лабораторию. Получалось что-то среднее между химическим кабинетом в школе и мастерской сумасшедшего изобретателя из кино: длинноносые реторты, кипящие разноцветные жидкости, невиданные приборы, синие электрические искры. Потом воображение подсунуло сшитого из кусков Франкенштейна. Как-то незаметно Франкенштейн превратился в Никиту. Он ехал в инвалидной коляске, толкая колеса руками с набухшими жилами, и кричал:
      – Я те покажу, как инвалидам ноги отрывают!
 
      Школьный день прошел как в тумане. Блинков-младший рисовал в тетрадке пистолеты и пули, микроскопы и фантастические приборы. Биологичка Тонюшка пыталась от него чего-то добиться, но Митек на ее вопрос о длине каких-то там кишок ответил: семь целых шестьдесят две сотых миллиметра. От изумления Тонюшка даже не поставила ему двойку. Только посоветовала сообщить о своем открытии папе, которого она уважала как ученого-ботаника.
      – Митек, ну ты и завелся на эту лабораторию! – заметила Ирка. Ей было просто любопытно, ни больше ни меньше.
      До последней минуты Блинков-младший боялся, что у мамы что-нибудь сорвется. Ведь преступления совершаются без выходных и перерывов на обед, поэтому контрразведчицу в любой момент могут вызвать по тревоге. Тогда мама сама не будет знать, где встретит ночь, а уж о лаборатории ему и мечтать не придется.
      Как только уроки кончились, Митек попросил у Вальки Суворовой сотовый телефон и позвонил маме из школы. Все было в порядке! Мама ждала!
      Через час они с Иркой подходили к угрюмому зданию контрразведки…
 
      Дежурный прапорщик за дверью. Второй – в прозрачной будке, из которой он отпирал турникет. Высокая арка металлодетектора. Ирка прошла в нее свободно, а Блинкова-младшего металлодетектор встретил гудением, и пришлось выкладывать из карманов ключи, складной нож и даже монеты. Только тогда вредный прибор его пропустил.
      Мама ждала за аркой. Она уже отдала прапорщику выписанные на Блинкова-младшего с Иркой пропуска, а проверять Иркину метрику никто не стал.
      – У меня всего полтора часа, – предупредила мама по дороге. – Начнем с твоей пули, а потом, если успеем, пробежимся галопом по Европам.
      Лаборатория занимала целый этаж. Маму здесь знали и здоровались. Эксперты ходили в халатах, кто в белых, как врачи, кто в синих, как техники. Нигде не задерживаясь, мама провела наших до конца длинного коридора и стала спускаться по узкой лестничке. Снизу послышался глухой выстрел. Тир там, что ли? Дошли до стальной двери с кодовым замком. Мама потыкала в кнопки, по привычке встав вплотную к панели, чтобы никто не увидел, какие цифры она набирает. Дверь распахнулась. За ней оказался коридор с голыми стенами, крашенными зеленой масляной краской. Пахло пороховой гарью.
      – Пал Петрович, можно к тебе?! – крикнула мама.
      Снова бабахнул выстрел, на этот раз громко.
      – Это ты, Ольга Борисовна? Я сейчас, только пистолетик отстреляю! – откликнулся голос из глубины коридора.
      – Так мы и хотим посмотреть, как ты отстреливаешь!
      – Ну тогда идите сюда.
      Все пошли на голос; Блинков-младший сам не заметил, как забежал вперед. Сердце прыгало от нетерпения. Что-то громыхнуло, и навстречу ему распахнулась еще одна дверь, решетчатая, как у клетки в зоопарке. Блинков-младший успел заметить рукав синего халата, но сам Пал Петрович к ним не вышел, а только повторил:
      – Идите сюда.
      Они вошли и увидели…
 
      Комната была узкая и длинная, приспособленная под тир. По трем стенам от самого пола почти до потолка тянулись витрины, витрины, витрины с оружием всех типов и систем – от старого противотанкового ружья до жилетного пистолетика с двумя стволами и перламутровой рукояткой. Маленький лысый Пал Петрович возился у похожего на слесарные тиски приспособления с зажатым в него пистолетом. Сощурившись, он проверял прицел, отворачивал винт тисков и зажимал пистолет чуть иначе. Ствол смотрел в четвертую, дальнюю стену. Там стояли изгрызенные пулями деревянные чурбаки, какие-то стальные коробки, бетонные блоки и кирпичи. Была и фанерная мишень с угловатой головой, и, к удивлению Блинкова-младшего, стопка перевязанных веревочкой книжек.
      – Павел Петрович, эксперт-баллистик, – представила хозяина комнаты мама. – А это Ира, дочка Вани Кузина, и мой сын Митя. Одноклассники.
      Не отрываясь от своего занятия, эксперт-баллистик радушно потряс руку сначала Ирке, потом Блинкову-младшему. При этом он так энергично кивал, что его полированная лысина пускала зайчики. У Митьки заныло плечо. Казалось, он пожимал не руку, а разводной гаечный ключ.
      – А что-то я Ваню давно не видел, – сказал Пал Петрович, покончив с церемониями.
      – Так Ваня уже пять лет как в налоговой полиции служит, – ответила мама. – За «полковником» ушел.
      – Получил? – ревниво поинтересовался баллистик. Блинков-младший подумал, что хотя он и не носит форму, но тоже, судя по всему, офицер и сам спит и видит полковничьи погоны.
      – Получил.
      – Ну и молодец. Хотя жалко таких людей терять.
      Баллистик взял Ирку под руку и подвел к витрине. Походка у него была странная: как будто на каждом шаге Пал Петрович собирался выпрыгнуть из штанов, но в последний момент передумывал.
      – Вот этот австрийский «глок», пистолетик в те времена очень экзотический, твой папа выбил из руки Арбуза, одного из главарей современной русской мафии, – сказал он Ирке.
      Экзотический пистолетик выглядел солидно: большой, угловатый. Ирка обернулась и показала Блинкову-младшему язык. Нет, вы поняли?! Как будто сама отобрала этот «глок» у Арбуза! Но баллистик быстро восстановил справедливость. Заметив Иркин маневр, он подозвал Блинкова-младшего и показал пистолетище уж вовсе невероятный, как в фантастических боевиках.
      – А это английский «стерлинг», трофей твоей мамы…
      Само собой, Блинков-младший тоже показал Ирке язык за спиной у баллистика. А Пал Петрович продолжал:
      – Ужас что творится в последние годы. Раньше ржавый «наган» был редкостью, а сейчас каждый бандит награбит себе на «Мерседес» и норовит для форсу прикупить пистолет покруче, как у западных спецслужб. Мне-то одно удовольствие: коллекция пополняется. А ваши родители голову подставляют.
      – Ничего, – бодро сказала мама, – на то мы и поставлены, чтобы обуздать преступность.
      Она смотрела на единственного сына, и Блинков-младший, хотя и не был зазнайкой, подумал, что мамино «мы» относится и к нему. Он кожей чувствовал в кармане завернутую в бумажку пулю. Как знать, может быть, с этой малютки скоро начнется крупное и опасное расследование!
      – Последний выстрел, – вернулся к делу эксперт-баллистик. – Ну, одноклассники, кто хочет курок спустить?
      – Я! Я! – одновременно выкрикнули Блинков-младший с Иркой.
      – Дамы вперед, – галантно решил Пал Петрович и широким жестом пригласил Ирку: – Нажимай!
      Ирка подошла к зажатому в тиски пистолету, зажмурилась и нажала. Бабахнул выстрел. Затвор лязгнул и остался открытым, а вылетевшую гильзу Пал Петрович ловко поймал на лету и стал перебрасывать с ладони на ладонь, как горячую картошину.
      – Пойдем смотреть, – сказал он, сунул гильзу в карман халата и своей странной походкой запрыгал к мишеням.
      По какой-то своей необходимости баллистик стрелял в бетон, в кирпич, в деревяшку и в стопку книжек, а теперь стал выковыривать оттуда пули. С бетоном оказалось проще всего: пуля отскочила от блока и угодила в ловушку – ящик, набитый обрезками автомобильных шин. Другая пуля надколола полено, и Пал Петрович достал ее, расширив щель стальным клином. С книжками тоже не было проблем: две оказались пробиты насквозь, а третью он полистал и вытащил пулю, застрявшую между страниц. А в кирпиче пуля засела, и пришлось его выдалбливать. Пал Петрович аккуратно обколол зубилом пространство вокруг пули, после чего вынул ее пальцами.
      – Вот так, – сказал он, – чтобы следы нарезов не повредить.
      На взгляд Блинкова-младшего, пулю было уже невозможно повредить сильнее. После удара о кирпич от нее осталась лепешка с высунувшимся спереди стальным жальцем сердечника. Только донышко почти не пострадало. Митек присмотрелся к этой пуле, которую Пал Петрович вертел в пальцах, и охнул: в его кармане лежала точно такая же! Кстати сказать, он свою пулю выдирал из стены пассатижами. А вдруг повредил эти самые следы нарезов?! Волнуясь, он достал свою пулю и показал баллистику.
      – Ну да, от «ТТ», та же крутизна нарезов, – на глазок определил Пал Петрович и взглянул на маму. – Ольга Борисовна, так он у тебя не просто на экскурсию пришел?
      – Не просто, – подтвердила мама. – Оперативник растет! Совсем учиться перестал, двойки по литературе хватает – говорит, читать некогда.
      – Это пройдет, – утешил ее Пал Петрович, а Блинкову-младшему сказал: – Хороший опер должен быть начитанным в самых неожиданных областях. Не как у Конан Дойля: не знает, что Земля круглая, зато разбирается в сортах табачного пепла. А если ему придется допрашивать астронома? Покажет себя круглым болваном и толку не добьется. Нет, оперативник должен с каждым находить общий язык… Ну так что ты хочешь знать о своей пуле?
      – Во-первых, когда был сделан выстрел, – ответил Блинков-младший.
      – Смотря откуда ты ее выковырял. Если, допустим, из стены на улице…
      – В подвале.
      – Там сыро или сухо?
      – Сухо.
      – Тогда не больше недели назад, – не взглянув на пулю, ответил баллистик. – А еще что?
      – Проверить по пулегильзотеке, – подсказала мама.
      – Ну так пошли.
 
      Стволы у боевого оружия не гладкие, как у охотничьих ружей. В них есть нарезы – винтовые канавки. Пройдя по ним, пуля закручивается, как волчок, и летит дальше и точнее. Понятно, что после выстрела на ней остаются царапины от нарезов. Для эксперта важно вот что: нет двух стволов, которые оставляли бы на пуле совершенно одинаковые следы. Под микроскопом всегда видна разница. Вот почему пули и гильзы с места преступления собирают и хранят в пулегильзотеке (на гильзе тоже остаются следы от механизмов). Допустим, найдут у преступника пистолет. Эксперт выстрелит из него, сравнит пулю с похожими из пулегильзотеки и скажет: «Из этого пистолета в прошлом году был тяжело ранен человек». Тогда преступнику будет нелегко отвертеться.
 
      Соседняя комната больше напоминала настоящую лабораторию. Там у Пал Петровича было полно стеклянных посудин с устрашающими наклейками «ЯД!» и нарисованными черепами, а еще – неизвестные Блинкову-младшему приборы, компьютер и подключенный к нему через какое-то приспособление микроскоп. Баллистик сунул Митькину пулю под микроскоп и стал поворачивать пинцетом.
      – Плоскогубцами выковыривал, – без осуждения заметил он. Блинков-младший подумал, что настоящего оперативника, который испортил бы улику по серьезному делу, эксперт обязательно обругал бы.
      На мониторе компьютера появился бланк с пустыми графами: «Дата заполнения…», «Вещ. док. по делу №…», «Изъято…» Пал Петрович правильно заполнил только «Калибр», а в остальных графах, не теряя времени, набил по одной буковке «А». Было ясно, что он это делает «к примеру» и не собирается оставлять снимок Митькиной пули в базе данных.
      Щелкнув мышкой, эксперт запустил программу. У изображения Митькиной пули пропала половинка, и на ее месте часто-часто замелькали такие же половинки от других пуль, иногда очень похожие. Компьютер сравнивал.
      – Отдыхаем, – сказал Пал Петрович, – их здесь тысячи.
      Не успел он договорить, как компьютер пискляво заиграл туш. Вот тут-то Блинков-младший в буквальном смысле увидел, что означает выражение «глаза на лоб полезли». На лысый блестящий лоб. Эксперт охнул и защелкал мышкой.
      Ожил, мигнул зеленым огоньком, принтер. Сворачиваясь от нагрева, из него поползла черно-белая картинка. Увеличенная оболочка пули была похожа на притоптанный сырой песок, по которому кто-то покалякал прутиком. Это изображение тоже было разделено пополам тонкой линией. Ясно: одна половинка – от Митькиной пули, вторая – от другой, которая хранилась в пулегильзотеке контрразведки. Было видно, что во многих местах изображения продолжают друг друга: начинавшаяся на Митькиной пуле царапина переходила в царапину на контрразведчицкой.
      Когда из принтера выползла «шапочка» с заполненными графами, глаза у Пал Петровича чуть совсем не выскочили на ниточках, как в мультяшке.
      – Это же по делу подполковника Иванченко! Полгода розыск ведется!
      Блинков-младший улыбался. Наверное, лицо у него было глупое. Он знать не знал, что это за дело подполковника Иванченко, но сообразил то, что в эту минуту было самым главным: ИЗ ПИСТОЛЕТА, КОТОРЫЙ ПОЛГОДА РАЗЫСКИВАЛА КОНТРРАЗВЕДКА, НА ДНЯХ СТРЕЛЯЛИ В БОМЖА НИКИТУ!

      Сколько раз Блинков-младший убеждался в справедливости мудрой мысли: НЕТ ПРОРОКА В СВОЕМ ОТЕЧЕСТВЕ! Попросту говоря, своим фиг что докажешь.
      Вот начинаешь ты дело, в которое никто, кроме тебя, не верит. Ирка говорит: «Митек, откуда ты взял, что Никита, типа, тонет?», а мама: «У меня нет времени расследовать каждый выстрел в Москве». Только папа ничего такого не говорит, даже помогает, но видно по лицу: он согласен с мамой.
      Ладно. Ты идешь и находишь пулю. Хоть кто-нибудь признал твою правоту? Хоть кто-нибудь тебя похвалил?! Фигушки! У Пал Петровича рот до ушей, но при этом он смотрит на маму, а ты вроде ни при чем. Похоже, эксперт считает, что пулю нашла она и дала тебе до лаборатории донести. Как в детстве, когда собирали грибы, и взрослые добавляли к твоим сыроежкам два-три своих белых. А мама? Она, конечно, не думает примазываться к твоей славе, но и ничего не объясняет Пал Петровичу. Ей просто не до тебя.
      И пяти минут не проходит, как вы с Иркой снова стоите у прозрачной будки прапорщика, причем отвела вас не мама, а незнакомый молодой человек. Повторяется процедура с металлодетектором. На этот раз ты заранее вынимаешь из карманов нож и ключи, и он тебя пропускает без возражений. Ты выходишь на улицу, по щекам ударяет холодный ветер со снежной крупой…
      И только тогда ты окончательно понимаешь, что дело твое увели!!!
      Большие, уверенные, обученные всему на свете. Увели.
      У них невероятные возможности. Однажды маме понадобилось прочесать лес, и ей дали полк! А у тебя? Ирка, которой больше нравится мирить по телеку Майка и Элисон, чем заниматься оперативной работой. И ОНИ. У тебя. Увели.
      Самое печальное – то, что без них не обойтись. Найдешь улику – нужна экспертиза, а все лаборатории оккупировали взрослые. Ладно, обойдешься без экспертизы, одним умом, и выйдешь на преступника. Нужно его задержать, но как, если оружие опять же у взрослых?! Допустим, задержишь его без оружия. Проявишь героизм и задержишь. Но куда его девать-то?! Хочешь, не хочешь, а надо вызвать спецслужбы. Приедет на все готовенькое какой-нибудь лейтенант и увезет твоего преступничка. Хорошо, если спасибо сказать не забудет. А о том, чтобы самому допросить задержанного и расколоть, и не мечтай!
      Бесправная жизнь.
 
      – А кто такой этот подполковник Иванченко? – спросила Ирка. Нельзя сказать, что она выглядела огорченной.
      Блинков-младший хотел ответить, но не смог выговорить даже «Не знаю». Губы кривились и плясали.
      – Митек! Алле, гараж! Ты что, из-за такого пустяка расстроился?!
      – Нет, – справился с собой Блинков-младший. – Чего тут расстраиваться? Наоборот, горжусь, что помог контрразведке. Как в песне про коричневую пуговку: «Начальнику заставы за это орден дали, а нашему Алешке – почет, почет, почет». Мордой по батарее.
      Ирка положила теплые ладони на его захолодевшие, мокрые от снега щеки, потянулась губами. У Блинкова-младшего замерло сердце. И тут прохожая тетка в вязаной шапочке сообщила, что они стоят у контрразведки. По ее мнению, целоваться у контрразведки было верхом бесстыдства. А другая тетка заметила, что целоваться – вообще бесстыдство, и контрразведка тут совершенно ни при чем. Поблизости был гастроном, и прохожих теток хватало. Они шли в обе стороны редкими цепочками.
      – Поедем в библиотеку, – сказала Ирка.
      Блинков-младший не стал уточнять, зачем.
      Иногда Ирка его чмокала – в таких случаях, как сейчас, для бодрости. (А потом говорила какую-нибудь гадость, чтобы Митек не воображал.) Но это делалось между прочим. Они еще никуда не ездили специально, чтобы целоваться.
      По дороге к метро Блинков-младший чего только не передумал. От Ирки пахло приятно и сильно – наверное, растаявший на коже снег оживил духи. У него кружилась голова.
      – Влетит тебе от папы за духи, – сказал он, думая, как они будут сидеть в библиотеке или, может, зайдут за книжные полки.
      – Не-а. Он сам их подарил. На день рождения… – Ирка долго молчала и вдруг добавила виноватым тоном, как будто боялась обидеть его: – Митек, про этого Иванченко должны были писать в газетах. Я собиралась в библиотеку, чтобы поискать в подшивках. А ты что подумал?
      – То и подумал, – ответил Блинков-младший, сглатывая ком в горле. – Что еще мне думать?
      – Значит, я ошиблась… Между прочим, день рождения у меня в августе.
      – Знаю, двадцатого.
      – Духи с тех пор почти кончились, а ты только что заметил.
      – Я давно заметил, просто сейчас к слову пришлось, – соврал Блинков-младший.
      – Ну и дурак! – ни с того ни с сего заявила Ирка.
      По дороге молчали. Блинков-младший дулся на Ирку из-за «дурака», а она дулась без видимой причины. И, только выходя из метро, он сообразил, что нет, причина у Ирки была. Если бы он признался, что думал заняться в библиотеке кое-чем поинтересней чтения газеток, Ирка сказала бы «Фиг тебе!» и была бы счастлива. На самом деле неизвестно, хочется ли ей целоваться или нет. Она, может, сама не знает. Но уж чего ей точно хочется – это того, чтобы ЕМУ хотелось целоваться.
      Разобравшись в этой свалке «хочется» и «не хочется», Митек почувствовал себя виноватым. Хоть и ненарочно, а он, выходит, обошелся с Иркой не лучше, чем с ним самим – мама и Пал Петрович. Ведь на что он обиделся, чего ему не хватало? Внимания и благодарности. И то же самое нужно Ирке.
      В дверь библиотеки он проскочил первым, обернулся к Ирке и быстро, пока она не успела опомниться…
      …Получил по губам шершавой мокрой варежкой. Ирка сияла. Что и требовалось доказать.
      – Еще полезешь – еще получишь! – заявила она счастливым голосом.
      – Полезу, – со вздохом ответил Блинков-младший. – Куда деваться? Любовь – не счастье, а катастрофа!
      – Дурак! – сказала Ирка, но это был совсем не такой «дурак», как час назад, а симпатичный ей и, может быть, даже любимый «дурак».
      Библиотека была взрослая. Им сказали, что с четырнадцати лет можно записаться, но нужен паспорт кого-нибудь из родителей с пропиской, а Иркина метрика не годится. «Нам только в читальный зал», – ответила Ирка, и оказалось, что туда пускают вообще без записи. А в читальном зале она спросила: «Где у вас персоналии?» Блинков-младший разинул рот. Не будь Ирки, он пошел бы домой за папиным паспортом, а что такое персоналии, вообще не знал. А Ирка, отойдя с библиотекаршей к тумбочке с картотекой, продолжала не вполне понятный разговор.
      – Персоналии мы в последнее время не ведем, но есть картотека по авторам и по названиям. Здесь по книгам, здесь по журналам, – показывала ей библиотекарша.
      – А по газетам нет?
      – Нет.
      – Плохо, что персоналий нет.
      – Работать некому. Вот окончишь школу, окончишь институт и приходи к нам. Персоналии вести.
      Библиотекарша отошла, а Ирка с кислым лицом покопалась в карточках на «И», потом на «П» и заулыбалась:
      – Митек, повезло нам!
      Блинков-младший посмотрел на карточку.
      Там был выписан заголовок статьи: «Подполковник Иванченко: жизнь после смерти». Если бы статья называлась по-другому, скажем, просто «Жизнь после смерти», то найти ее было бы невозможно. Действительно повезло.
      Им выдали номер журнала «Времечко» – свежий, декабрьский, – и Блинков-младший с Иркой уселись за свободный стол.
      – Не отвлекайся, – сказала Ирка, хотя Митек и не отвлекался. Просто когда листаешь вдвоем один журнал, ее волосы щекочут тебе висок, и в этот момент совершенно невозможно думать ни о чем другом.
      Статья начиналась разворотом: на левой странице фотография подполковника в милицейской форме, на правой – человека в спортивном костюме. Они были похожи, как близнецы, а выражение лиц разное. У подполковника губы подобраны, взгляд твердый, в уголках глаз «птичьи лапки», как будто он сощурился, глядя в прицел. А у того, который в спортивном костюме, нижняя губа капризно выпятилась, морщины разгладились, глаза округлились. У него было лицо малыша, по злому волшебству постаревшего за один день.
      – Я переворачиваю, – сказала Ирка.
      Блинков-младший спохватился, придержал ее руку и стал читать. Фотографии были большие, и места для текста на развороте осталось немного.
       Покушение на подполковника Иванченко прозвучало как вызов… Это пропустим. Пятнадцать лет службы в органах милиции… Последние годы в Управлении по борьбе с организованной преступностью МВД… Старший оперуполномоченный по особо важным делам… Как мама у себя в контрразведке. Третьего мая был найден в подъезде своего дома…
      Митек перевернул страницу. Иркины волосы щекотали висок, и он автоматически сдувал их, чтобы не мешали.
      Третьего мая подполковника Иванченко убили. По-настоящему, насмерть: два выстрела в спину и контрольный – в затылок. У него остановилось сердце. Врачи совершили чудо: подполковнику вернули жизнь. Но вернуть разум не смогли.
      Попавшая в голову пуля прошла вскользь, повредив важные участки мозга. Раненый превратился в маленького ребенка. Он узнавал родных и некоторых знакомых, отвечал на простые вопросы вроде «Хочешь яблочка?» и любил смотреть телевизор, только пугался, если стреляли. Это все. Здоровый, сильный человек, еще недавно гроза преступников, оказался беспомощным. Иногда к нему возвращались воспоминания. Подполковник целился в кого-то пальцем и плакал от бессилия.
      Убийц так и не нашли. Их скорее всего было двое: экспертиза показала, что пуля в голову и две пули в спину выпущены из разных пистолетов. Кто они? Что их толкнуло на преступление? В статье было несколько версий, и все казались правильными. Читаешь и веришь, а потом натыкаешься на фразу вроде: «Но эта версия была отвергнута в ходе расследования».
 
      Теперь Блинков-младший почти не обижался на маму с Пал Петровичем. Подумаешь, спасибо не сказали. Тут такое дело! Особо важное дело, вот какое. Им занимается и милиция, и контрразведка. В журнале всего не напишут, но если розыск длится уже полгода, он скорее всего зашел в тупик. Оперативникам остается только ждать, когда киллеры опять проявят себя и оставят на месте следующего преступления новые улики. А БЛИНКОВ-МЛАДШИЙ И ПРИНЕС ТАКУЮ УЛИКУ!!!
      Почему киллеры не выбросили стрелявший в подполковника пистолет? Неужели его хранили полгода специально для того, чтобы из того же ствола убить бомжа Никиту?! Расследование покажет. А сейчас ясно одно: преступники вооружены, наглы и опасны.
 
      Роковые выстрелы прозвучали третьего мая. Блинков-младший с Иркой стали просматривать газеты за четвертое, пятое и так далее.
      О покушении на подполковника Иванченко писали десятки раз – сначала в заметках, которые можно было бы накрыть спичечным коробком, потом в статьях на всю газетную страницу. Но чем больше проходило времени, тем короче становились сообщения и тем реже они попадались. Известные подробности были давно пересказаны, свидетелей преступления найти не удалось, и журналистам стало не о чем писать. Въедливая Ирка докопалась до совсем крохотной заметки от пятого августа. «Вчера из госпиталя МВД был выписан сотрудник УБОП подполковник милиции Иванченко, получивший тяжелое ранение в голову три месяца назад. Покушавшиеся на его жизнь до сих пор не найдены».
      В других газетах не было даже этого. Стало ясно, что ничего нового Блинков-младший с Иркой не узнают.
 
      За окном смеркалось.
      – Здесь есть ксерокс, – сказала Ирка.
      Иногда Блинков-младший понимал больше, чем она говорила, и сейчас был именно такой случай. «Здесь есть ксерокс» означало: «Я знаю, что ты будешь продолжать расследование и тебе понадобятся эти газеты. Видишь, я готова помочь».
      – Спасибо, – сказал он, – завтра приду. Я все деньги проел.
      – У меня есть. Это ты свои заработанные потратил, а я еще ни доллара не тронула.
      – Думаешь, здесь примут доллары?
      – А что мы, не в России, что ли? – фыркнула Ирка. – Уговорю!
      Доллары у нее приняли – страшно подумать, десять. Зато переплели все копии: наложили на стопку спереди и сзади прозрачный пластик, пробили по краю специальной машинкой и прошили пластмассовой пружиной. Получился целый журнал толщиной с палец.
      Ирка довольно улыбалась, а когда Блинков-младший заикнулся, что понемногу отдаст ей деньги, опять сказала «дурак». За сегодняшний день это был уже третий «дурак». Не такой круглый, как первый, не такой нежный, как второй, а серединка наполовинку.

      Из кухни пахло чем-то вкусненьким – похоже, домашним тортом. Имея таких занятых родителей, на тортах не растолстеешь. Их пекли-то раза три-четыре в год, по большим праздникам. Митек разделся и пошел на кухню. Он уже догадывался, по какому поводу веселье, но запретил себе об этом думать, чтобы в случае чего не разочаровываться.