1

Распорядитель придворных церемоний Харес вот уже больше месяца не знал покоя ни днем ни ночью, усердно выполняя приказ Александра Великого, полученный по прибытии в Сузы всемогущего царя из индийского похода.

Однажды вечером, вызвав Хареса во дворец, Александр отослал телохранителей и прошел с ним в тихий уголок сада, где их никто не мог слышать. Царь загадочно улыбался.

– В ближайшее время все мои друзья, соратники и полководцы возьмут в жены персидских красавиц. Невест много!.. Я всех наделю богатым приданым, и мы устроим один большой пир в честь женитьбы.

Харес, живя при дворе, привык ничему не удивляться, тем более замыслам непредсказуемого Александра, но слова царя на этот раз его поразили. Конечно, правитель любит персов, но задумать такое! Харес видел, что новая идея целиком завладела мыслями великого царя.

– Запомни, это будет не просто свадьба. Это будет счастливый брак обоих наших народов. Это будет начало нашей дружбы, – вдохновенно закончил царь и спросил: – Что ты скажешь на это?

– О, великий царь, никто другой не смог бы задумать что-либо подобное, – таков был ответ льстивого придворного.

– Объяви немедленно о моем решении всем женихам и пошли гонцов во все сатрапии Персии за невестами. Я возьму в жены дочь царя Дария Статиру, Гефестион – родную сестру Статиры, Кратер – племянницу Дария. Все мы станем сородичами. И не жалей денег на подарки! Они должны быть поистине царскими! Запомни: это должен быть лучший праздник за все время моего правления!

– Гефестион и Кратер уже знают об этом?

– Да, я им сообщил.

– И они согласны? – осторожно поинтересовался Харес.

– Главное, я этого желаю! Когда мы все породнимся, разлад между эллинами и варварами исчезнет. И окончательно укрепится моя власть. Настало время для решающего шага!

Во все сатрапии Персии были немедленно отправлены гонцы с приглашениями невест с родителями на свадьбу в Сузы. Не было на свете никого быстрее этих гонцов – так мудро была устроена у персов почтовая служба. На протяжении всего пути на почтовых стоянках находились лошади и люди. Ни снегопад, ни зной, ни ночная пора, особенно опасная на горных тропах, не могли помешать гонцу проскакать назначенный отрезок пути. Первый гонец передавал известие второму, тот – следующему. Весть переходила от одного к другому, пока не достигала цели, подобно факелу на празднике у эллинов в честь Гефеста.

Гонцы передавали знатным персам приказ царя Александра немедленно прибыть со своими дочерьми в Сузы, подробно рассказывали об особенностях церемонии. Никто не смел возразить и не подчиниться повелению великого царя, который избрал для персидских благородных невест лучших македонян.

Правда, некоторые персы ворчали: Александр проявляет небрежение к их народу. Ведь ни одному персидскому властителю не предложили в жены знатную македонянку.

– Откуда их взять в Персии? – возражали сторонники свадьбы. – Войско Александра находится в Сузах. А за войском следуют лишь наложницы.

Между тем персы были по-прежнему ненавидимы многими македонянами. Иные, глядя на своих соратников, облаченных в яркую персидскую одежду, недовольно роптали:

– Неужто царь никогда не образумится?

Этот ропот мгновенно становился известен царю. Александр огорчался. Он надеялся изменить сердца своих подданных. Он искренне мечтал, чтобы согласие и дружба между народами Востока и Запада стали вечными…

Получив распоряжение Хареса, самые искусные ткачи, резчики и золотых дел мастера работали днем и ночью, готовя поистине царское приданое для новобрачных.

Девушек о согласии не спрашивали. Они должны были забыть о своих отцах и братьях, погибших в битвах с македонянами…

В один из ясных зимних дней, незадолго до свадебных торжеств в Сузах, царский посланец соскочил с лошади в укрытой от ветров скалами местности около деревянного дворца, похожего на просторный, прочно выстроенный шатер. Фасад дворца был нарядно украшен. По всему было видно, что это жилище богатого властелина. У ворот всадник был встречен толпой грозных стражей.

– Срочное послание великого царя!

Стражники поспешили к хозяину.

Знатный персидский вельможа Мегабиз лично вышел на порог своего дома, чтобы встретить гонца царя Александра. Несмотря на то что гость был намного ниже хозяина по своему положению, он не пал ниц, так как был македонянином, а лишь с достоинством поклонился.

Гонец прошел вслед за хозяином в просторный зал и сразу доложил о цели своего приезда:

– Царь царей, царь стран, царь этой земли, великий Александр повелел немедленно доставить в Сузы дочь Спитамена Апаму. Она по повелению всемогущего царя предназначается в жены знатному македонскому военачальнику Селевку.

Новость удивила и не на шутку встревожила хозяина, – он не знал, как к ней отнесется его сестра, вдова Спитамена, легендарного героя Согдианы, убитого в неравной схватке с македонянами. Но на лице Мегабиза лишь появилась подобострастная улыбка. Он рассыпался потоком льстивых и цветистых фраз, уподобляя Апаму солнцу, звездному небу и розовому саду.

– Воля великого царя Александра для нас, персов, закон. Я немедленно сообщу своей сестре Пармес, вдове безвременно погибшего Спитамена, матери моей горячо любимой племянницы Апамы, о великой части, которую оказывает нашей семье добрейший и мудрейший царь Александр!

Алые драпировки с вышитыми диковинными зверями и птицами сверкали в свете многочисленных светильников. В серебряных курильницах тлели дорогие смолистые благовония. Персидский вельможа Мегабиз был столь же богат, сколь и могущественен. Он и его сестра Пармес приходились дальними родственниками убитому предателем Бессом персидскому царю Дарию Третьему Кодоману.

У окна, завешенного занавесями зеленого цвета, смягчавшими яркий полуденный свет солнца, в резном кресле сидела в глубокой печали Пармес. Годы страданий преждевременно посеребрили ее волосы, состарили прекрасное лицо, сделав его суровым и скорбным. Судьба создала Пармес для страданий и горя. Каждый день она вспоминала горячо любимого мужа Спитамена:

– Сила царя Александра тебя уничтожила. Она раздавила и мою жизнь, жизнь слабой и беззащитной женщины. Недавно македонский царь забрал в свою армию моих сыновей. Теперь со мной осталась только младшая дочь Апама. Может быть, в этот самый момент мой враг обдумывает, как лишить меня последней привязанности…

Много лет назад юную знатную персиянку выдали замуж за согдийского вельможу, известного военачальника Спитамена. Пармес и Спитамен горячо полюбили друг друга. Но их счастье было разрушено царем Александром, который пришел в согдийские города. Ни один город, ни одна крепость, ни одно войско не могли устоять. Только мертвые не брались в Согдиане в те дни за оружие. Спитамен со своим отрядом вступил в неравную схватку с армией Александра.

Пармес каждый день переживала давно прошедшие события так, словно это было вчера. Вместе с детьми она последовала вслед за мужем в горы. Вскоре согдийские войска сдались великому Македонцу. Только мужественный Спитамен не опустил меч перед Александром, которого не смог победить даже сам персидский царь!

Спитамен три года не давал спокойно жить завоевателю. Пармес молила богов пощадить любимого мужа. Она всегда была рядом с мужем: следовала за ним в простых повозках, питалась грубой походной пищей, терпела лишения. А ведь она привыкла к роскоши и поклонению, ибо была из рода персидских царей.

Смерть гналась за Спитаменом по пятам и наконец настигла его. Воины предали своего полководца…

На измученном лице Пармес застыло выражение безнадежности и отчаяния.

Спитамен! Любимый, единственный, отнятый навсегда безжалостными врагами. Он стал жертвой ненавистного Александра! Когда она увидела голову мужа, брошенную к ее ногам гнусными предателями, то крикнула им в лицо: «Подлые трусы, радуйтесь! Теперь в Согдиане наступит покой. Защищать родину больше некому!»

Гордая персиянка не обезумела, не умерла, не покончила с собой. Она осталась жить, чтобы вырастить детей и постараться отомстить за гибель любимого мужа.

С того трагического дня вид отрубленной головы мужа преследовал Пармес. Сейчас она в очередной раз шептала:

– Мой Спитамен! Боги, помогите мне отомстить Александру…

После разговора с царским гонцом Мегабиз уже несколько раз подходил к покоям сестры, но, подумав, снова и снова возвращался на свою половину дворца. Он знал: разговор будет трудным. Опасаясь, чтобы слова сестры не достигли ушей гонца, а Мегабиз не сомневался, что Пармес обрушит на голову Александра самые суровые проклятия, он приказал слугам отвести гостя, утомленного трудной дорогой, в дальние покои отдохнуть. Гонец перед уходом напомнил, что времени нет: невесту надо готовить в дорогу, чтобы отправиться в путь завтра же.

Наконец решившись, Мегабиз направился к покоям сестры.

Мягкий ковер, в котором утопали ноги, заглушал шаги, и Пармес не услышала, как вошел брат.

– Ты все грустишь? – окликнул сестру Мегабиз. – Мир вокруг залит солнечными лучами, а у тебя в покоях, как всегда, ночь.

Он отдернул занавеси.

Яркий дневной свет ослепил Пармес, она невольно зажмурилась.

– Запомни, жизнь продолжается, несмотря ни на что.

Пармес повернула к брату бледное лицо. Она по-прежнему была прекрасна. Бледность подчеркивала тонкую красоту, точеные черты, блеск роскошных, рано поседевших волос.

– Для всех, но не для меня, – тихо отозвалась она. – Мое сердце умерло вместе со Спитаменом.

Мегабиз, расположившись в кресле напротив сестры, сразу приступил к делу:

– Только крайняя необходимость заставила меня нарушить твой покой.

Пармес насторожилась.

– Царь Александр повелел немедленно доставить в Сузы Апаму.

Крик ужаса и отчаяния вырвался у Пармес. Она откинулась на спинку кресла со словами:

– Судьба ко мне беспощадна.

Из ее уст полились слова отчаяния:

– Ненавистный тиран… Подлый убийца… Когда же ты насытишься людскими страданиями?.. Я предчувствовала, что он отнимет у меня мое последнее сокровище!.. Боги, пошлите же наконец на него самую страшную кару!.. Уничтожьте весь его род и его самого!..

– Тише, тише, – испуганно замахал руками Мегабиз.

– Зачем ему понадобилась моя дочь?

– Апаму сватают Селевку, одному из военачальников царя. Многих знатных персиянок выдают за знатных македонян. Сам царь женится на дочери царя Дария Статире. Завтра я должен вместе с Апамой отправиться в Сузы.

– Завтра? – обреченно переспросила Пармес.

– Завтра, – подтвердил Мегабиз.

– Какая жестокая насмешка судьбы, – пробормотала Пармес. – Что будет с моей дочерью? Проклятый македонянин насладится ее юностью и забудет о ней, когда отправится в поход завоевывать вместе со своим царем новые земли.

Заметив в глазах сестры внезапно вспыхнувший гнев, которого он так опасался, Мегабиз начал осторожно убеждать ее:

– Ты обязана дать согласие. Не забывай обо мне, сестра. Из богатого и могущественного я могу превратиться в бедного и отверженного. Где тогда мы с тобой сможем укрыться?

– Лучше мне умереть с голоду, чем отдать Апаму на погибель, – упрямо произнесла Пармес. – Если бы мой муж был сейчас рядом, он никогда не допустил бы этой свадьбы.

– Твоего мужа нет уже более четырех лет. Времена изменились. Персы почитают царя Александра.

От услышанных слов ярость, охватившая Пармес, сдавила ей горло, мешая говорить.

– Почитают персы, предавшие своего царя Дария, – с трудом прошептала она.

Мегабиз поднялся с кресла, подошел к сестре и заглянул ей в глаза.

– Ты не имеешь права осуждать великого и всемогущего Александра. Подумай обо всем. Царь не терпит непослушания, а мы его подданные. Он страшен в гневе!

Пармес простонала:

– Пусть его гнев падет на меня! Только на меня!

– А вдруг прислужники царя из-за твоего отказа не пощадят и Апаму?

– Нет! Только не это!

Пармес посмотрела на брата. Ее глаза были полны слез и страха.

Тихим, успокаивающим голосом Мегабиз проговорил:

– Может быть, Апама обретет счастье. Поверь, юной девушке нелегко жить в уединении. Селевк один из особо приближенных к царю военачальников.

– Особо приближенных, – медленно повторила за братом Пармес.

Она покорно кивнула.

– Пусть слуги позовут Апаму.

– Ты поговоришь с дочерью с глазу на глаз?

– Да, я сама сообщу ей обо всем.

Видя состояние сестры, Мегабиз торопливо покинул ее покои.

Оставшись одна, Пармес почувствовала, как тоска сжала ее сердце. Завтра она останется совсем одна, завтра Мегабиз увезет Апаму в Сузы. Конечно, они расстанутся не навсегда, будут видеться время от времени. Но вдруг муж Апамы запретит ей свидания с матерью?

Девушка буквально впорхнула в комнату. Для Пармес ее появление было подобно яркому солнечному лучу. Дочь была удивительно хороша собой: высокая, тоненькая, с огромными, озорными и сияющими, словно звезды в ночи, глазами.

Когда Пармес взглянула на Апаму, лицо ее озарила улыбка. Несколько мгновений она с нежностью и восхищением смотрела на дочь, затем печально произнесла:

– А ведь мы могли бы жить счастливо и спокойно.

– Ты опять грустишь! – воскликнула Апама.

Она опустилась перед матерью на колени и крепко прижалась к ней. Пармес, гладя дочь по голове, прошептала:

– На празднике ты затмишь всех красавиц.

– На каком празднике? – не поняла Апама. – У нас скоро будет праздник? И будет много гостей?

Она села рядом с матерью и приготовилась слушать.

– Апама, я позвала тебя, чтобы многое поведать перед нашей долгой разлукой, – осторожно начала Пармес.

– Как! Ты уезжаешь, мама? – Дочь мгновенно расстроилась. – Ия останусь совсем одна? Это невозможно. Мы никогда прежде с тобой не расставались.

В голосе дочери было столько волнения, что сердце матери дрогнуло.

– Уезжаю не я, а ты. Завтра ты навсегда покинешь этот дом. Твой дядя увезет тебя в Сузы.

Апама побледнела.

– Зачем? Я не хочу покидать тебя. – На ее глазах появились слезы.

Обеими руками Пармес обняла дочь и медленно произнесла:

– По повелению царя Александра тебя сватают за македонянина. Многих знатных персиянок царь решил выдать замуж за знатных македонян.

– Но почему я должна ехать уже завтра? Почему так скоро?

– Такова царская воля. И мы обязаны ей подчиниться.

– Я буду очень тосковать по тебе, мама, – тихо и по-детски жалобно произнесла Апама. Она задумалась. – Но ведь македоняне убили моего отца. Я не хочу быть женой македонянина.

Ее мысли путались, в душе нарастало беспокойство.

Горестная морщина пересекла лоб Пармес. Она рассказала дочери о своих первых встречах со Спитаменом, о его бесстрашии и гордости. Все ее слова были вдохновлены любовью и нежностью. Потом она рассказала о рождении сыновей, о рождении Апамы и, наконец, о том, что пришлось перенести ей, жене и матери. Она ничего не скрывала, девушка слушала мать, не перебивая, не произнося ни слова.

– Ты помнишь лицо человека, который бросил к моим ногам голову твоего отца? – внезапно задала вопрос Пармес.

– Разве это лицо можно забыть? Я узнаю его среди тысячи других! Я ненавижу этого македонянина за то зло, которое он нам причинил.

Апама пыталась понять, почему мать именно сейчас напоминает ей о тех трагических днях.

– Если ты встретишь этого человека и узнаешь его, что ты сделаешь?

– Отомщу, – не задумываясь ответила Апама. – Чего бы мне это ни стоило.

Мать явно испытывала ее перед отъездом. Но зачем?

– Но есть еще один человек, – продолжала Пармес. – Его вина в тысячу раз тяжелее.

Слова матери все больше и больше вызывали в душе дочери смятение и тревогу.

– Кто же он?

– Царь Александр!

Апама вздрогнула от ужаса.

Мать неумолимо продолжала:

– Из-за злобы и алчности царя, возмечтавшего подчинить себе весь мир, погиб твой отец. Теперь по воле Александра знатных персиянок поведут на заклание, как жертвенных овец.

– Если бы я могла, я отомстила бы ему! – вырвалось у Апамы. – Но ведь он недосягаем.

Пармес словно ждала этих слов.

– Мстить надо не самой, а через верных людей. Хитро, не подвергая себя опасности.

Дочь впервые видела мать такой суровой. Прозрение было ужасным: Апама поняла, что Пармес выбрала ее орудием своей мести. Но хватит ли у нее сил выполнить материнскую волю?..

Солнце склонялось к закату, а во дворце Мегабиза еще царила суета. Слуги собирали в дорогу невесту. Мегабиз не поскупился на приданое для любимой племянницы. Он хорошо знал, как высоко ценил царь своего военачальника Селевка, поэтому щедрой рукой отправлял в сундуки невесты цепи и ожерелья, сабли, мечи и кинжалы, украшенные драгоценными камнями, для жениха, золотые и серебряные чаши. Апама обратилась к Мегабизу с просьбой забрать с собой золотую клетку с певчими птицами. Конечно, растроганный дядюшка с радостью дал свое согласие.

Только к полуночи дворец наконец погрузился в сон. Лишь изредка слышались крики бодрствующей стражи.

Мегабиз после обильных возлияний с гонцом, довольный тем, что сестру удалось уговорить, быстро заснул в объятиях новой наложницы.

Но Апама и Пармес в эту ночь почти не спали. Едва забрезжил рассвет, они отправились в сопровождении магов и слуг совершить до восхода солнца утренние жертвоприношения.

На невысоком холме, расположенном недалеко от дворца, возвышался каменный алтарь. На нем горел огонь. Никакая человеческая рука не смела прикасаться к священному огню, никакое человеческое дыхание не смело осквернять его.

Мать и дочь, прикрыв рты повязками, внимательно наблюдали за магами в белых одеждах. Они бросали в огонь искусно нарубленные поленья ценного сандалового дерева вперемежку со связками прутьев.

Головы жрецов, как и головы женщин, были обвиты повязками, концы которых прикрывали рот, не допуская до чистого огня нечистое дыхание. Недалеко от алтаря, возле незамерзающего горного ручья, слуги не спеша закалывали белоснежных коз, предназначенных в жертву. Разрезая мясо на куски, они посыпали его солью и раскладывали на подстилках из листьев, чтобы ничто мертвое и кровавое не касалось прекрасной дочери Ахура-Мазды, терпеливой святой земли.

Старший из жрецов подошел к огню и плеснул в него свежего масла. Пламя взметнулось высоко к небу навстречу своему отцу, великому богу персов.

Все упали на колени. Пармес внезапно услышала за своей спиной тяжелое дыхание брата, который успел к началу жертвоприношений.

Маг взял ступку, растер в ней стебли священного растения гаомы и вылил в огонь красноватый сок, считавшийся пищей богов.

Небо постепенно светлело. Наступали самые волнующие мгновения. Жрецы, воздев руки к небу, запели молитву, между тем как самый молодой из них постоянно подливал масло в огонь, чтобы пламя разгоралось сильнее. В утренней, предрассветной молитве призывалось благословение богов на все чистое и доброе. Воспевались добрые духи света, жизни, правды, благородных дел на благо человека, щедрой земли, освежающей воды, пастбищ, деревьев и проклинались злые духи мрака: лжи, вводящей людей в обман, болезни, смерти, греха, пустыни, леденящего холода и все истребляющей засухи, отвратительной грязи и нечистых насекомых.

Пармес и Апама вторили пению магов. Они с детских лет привыкли считать эти гимны священными и лучшими из всех песнопений. Они пели их с тех пор, как научились говорить. Эти напевы были бесконечно дороги, как все, услышанное от предков, они представлялись достойными уважения и божественными. Наконец все голоса слились в общем торжественном гимне: «Чистота и блаженство ожидают непорочного праведника».

В сознании Апамы невольно пронеслось: «Разве месть, о которой мне говорит мать, согласуется с этими священными заповедями?»

Едва солнце подняло над горной грядой свой золотой щит, Мегабиз с сестрой и племянницей поспешили во дворец.

Жрецы выбрали себе лучшие куски жертвенного мяса, оставшиеся разобрали и унесли слуги.

Персидские боги не принимали жертвы в качестве кушанья. Они требовали для себя только души жертвенных животных, и многие небогатые люди постоянно питались мясом от обильных жертвоприношений богачей.

Персидская религия запрещала отдельным лицам вымаливать у богов что-нибудь лично для себя. Каждый перс должен был испрашивать у богов счастья для всех персов. Каждый отдельный человек считался частью целого и был счастлив, когда боги посылали государству свое благословение. Прекрасное отречение от собственной личности в пользу всех возвеличивало персов.

Совершив утреннее жертвоприношение, Пармес немного успокоилась. Даже в этот печальный день настроение ее улучшилось. Она была убеждена: отомстив царю Александру, она совершит подвиг. За него боги вернут ей душевный покой, подарят счастье ее сыновьям и дочери, на земле воцарится долгожданный мир, о котором мечтают многие персы. А на трон вновь сядет царь из рода Ахеменидов.

Пармес, несмотря на протесты брата, отправилась провожать дочь: Мегабиз опасался, что его непредсказуемая сестра по дороге может сказать что-нибудь оскорбительное македонскому посланцу. Но Пармес настояла на своем. Она неторопливо ехала верхом рядом с повозкой дочери, которая, отодвинув занавески, неотрывно смотрела на мать печальными глазами. Когда они были уже далеко от дворца, Пармес приказала остановить повозку, наклонилась и очень тихо, чтобы слышала только Апама, спросила:

– Ты выполнишь мое поручение?

– Клянусь!

– Помни, ты поклялась родной матери. – С этими словами Пармес нежно обняла и расцеловала дочь. И разрыдалась.

На прощание она протянула Апаме талисман. Это была золотая брошь с изображением солнечного диска.

– Пусть он хранит тебя.

Бросив прощальный взгляд на дочь, Пармес повернула назад.

Апама печально глядела вслед удаляющейся матери. Теперь она осталась совсем одна на целом свете со своей страшной клятвой: «Наш долг, каким бы зловещим он ни был, отомстить царю Александру и его друзьям за гибель отца», – вспомнила Апама слова матери. Мысль о том, что та чувствует себя сейчас покинутой и никому не нужной, наполнила сердце девушки болью и горечью. Она чувствовала, как слезы подступают к глазам, как горло что-то сжимает. Это было сострадание к самому дорогому человеку на свете – матери.

Внезапно Апаму охватил страх от того, что ждало ее впереди. Но юность есть юность. Благодатная пора, когда житейские трагедии быстро отступают перед открывающейся красотой окружающего мира.

Приоткрыв занавески, девушка посмотрела на гористые пейзажи. И вдруг она увидела красивую птицу с блестящими перьями, явную предвестницу весны. Такой птицы Апама никогда раньше не видела. Ей показалось, что хвост птицы состоит из солнечных лучей.

Птица кружилась около повозки, взвивалась ввысь и снова опускалась, поворачивая голову, украшенную ярким оперением.

Уверенность в том, что ее ждут удача и счастье, внезапно поселилась в сердце Апамы. Она не сомневалась, что великий Ахура-Мазда послал ей небесного вестника, чтобы помочь избавиться от тоски и мрачных предчувствий. Апама откинулась на подушки и почувствовала, что устала от волнений. Она задернула занавески, плотнее закуталась, умостилась среди подушек и закрыла глаза.

…Когда Апама проснулась и выглянула наружу, то поняла, что проспала всю дорогу.

Все в Сузах имело в эти предпраздничные дни нарядный вид: богато украшенные дома, многочисленные торговцы, несущие на головах корзины с цветами, прохожие, спешащие домой с покупками.

Даже лошади и мулы были наряжены в яркие султаны и попоны.

Шла четким шагом по улицам города вооруженная македонским оружием фаланга одетых в парадную одежду персидских юношей. Где-то среди них были и родные братья Апамы.

Повозка остановилась около великолепного дворца, принадлежащего дальнему родственнику Мегабиза.

Аромат цветов окутал Апаму, едва она переступила порог предоставленных ей покоев. Слуги по ее распоряжению принесли клетку с певчими птицами.

Апама подошла к клетке и нежно коснулась оперения каждой из птиц, приветствуя их после дальней дороги.

Расшитые золотыми и серебряными нитями подушки были разложены на многочисленных широких креслах. Апама с удовольствием опустилась в одно из них и неожиданно услышала мужские голоса. Беседовали совсем рядом. Она узнала голос дяди, который благодарил хозяина за гостеприимство.

– Новости быстро расходятся по Персии. И все происходящее после возвращения из индийского похода царя, которого многие считали погибшим, настораживает. – Голос хозяина дома был тревожен.

Что-то заставило Апаму встать и спрятаться за занавесями. Она вспомнила недавние наставления матери: «Подслушивание – это не порок, а тонкое искусство. Оно позволяет избежать многих опасностей и часто избавляет от неверных шагов и бесполезных действий».

Хозяин между тем продолжал:

– Некоторые персидские вельможи попытались за время отсутствия царя основать независимые государства и вызвать восстания именем династии древнеперсидских царей, которая, несомненно, возобновится.

– Тише, тише, – прозвучал голос Мегабиза.

– В моем доме можно ничего не бояться. Мы были уверены, что Александр погиб вместе со своим войском в Гедрозийской пустыне. Но он вернулся и снова крепко держит в руках бразды правления. Смещен сатрап Аспеста в Кармании.

– И кто там теперь?

– Тлеполем, доказавший царю свою благонадежность. Недавно повешен сатрап Орксин.

– Орксин? Один из самых могущественных сатрапов? – ахнул Мегабиз.

– В Сузах тоже неспокойно. По приказу Александра жестоко пытали, а затем казнили сатрапа Авулита и его юного сына Оксиафра. Мы все опасаемся за свое будущее.

При упоминании имени царя у Апамы появилось странное ощущение: Александр здесь и с осуждением смотрит на нее.

2

– Только на подарки женихам и невестам ушло пятнадцать тысяч талантов, – вздыхал Харес, в который раз придирчиво рассматривая золотые венки и в который раз строго наказывая слугам не перепутать свадебные подарки. – Запомните, вот это для Гефестиона лично от царя.

Он передал слуге золотой кубок и меч. И, вспомнив, как сокрушался истинный эллин Гефестион, что царь женит его на варварке, хоть и знатной, подумал: «Бедные персиянки! Навряд ли женихи согласятся провести с ними даже первую брачную ночь. Сбегут сразу же после пира. Возможно, некоторые в угоду царю в первый раз согласятся, но на второй день точно сбегут. А, спрашивается, чем персиянки хуже эллинок? Красавицы! Скромные, нежные, а главное, покорные мужьям! Жаль, что мой возраст не позволяет взять в жены юную персиянку!»

Харес невольно залюбовался очередным ожерельем.

– Великолепная работа! Ювелиры потрудились на славу! Истинно царский подарок!

Заметив, что слуги и писцы замешкались, он строго напомнил:

– Это для невесты Гефестиона. Смотрите не перепутайте. Я сам все проверю.

Дел до начала торжеств было не счесть. Харес торопился проверить, закончено ли возведение свадебного шатра. В его распоряжении оставался всего один день, а завтра предстояли многочисленные репетиции с актерами, музыкантами, фокусниками и акробатами, ведь каждый должен был занять свое место в грандиозном представлении.

Стремительно покинув зал царского дворца, где писцы подробно заносили на дощечки, покрытые воском, описание подарков для каждой пары новобрачных, – их было девяносто, девяносто первой парой были Александр и Статира, дочь царя Дария, – Харес отправился к праздничному шатру, на ходу приговаривая:

– Молодцы мастера! Молодцы! Все успели к сроку! Думаю, что угодил царю, он будет доволен.

Подарки для простых воинов и их невест, которых было более девяти тысяч, считали в другом месте. Но и там благодаря стараниям Хареса все было готово.

Вскоре колесница Хареса остановилась у свадебного шатра. Рабы заканчивали затягивать потолок разноцветными, богато вышитыми тканями.

– Сегодня, едва солнце скроется за горизонтом, все будет готово, – склонившись в нижайшем поклоне, сообщил пожилой перс, следящий за работой. – Согласись, благороднейший, мудрейший и справедливейший Харес, эти ткани просто радуют глаз?

Харес снисходительно кивнул. Перс между тем продолжал восхвалять своих мастеров:

– Ткачи выполнили работу вовремя! А диковинные птицы, вышитые золотыми нитями, достойны радовать только глаза царя! Это будет такой праздник, какого еще не видала Персия. Пусть величайший царь Александр здравствует и царствует вечно!

– Твои речи мудры и угодны великому царю! – похвалил перса Харес.

В сопровождении свиты он прошелся вдоль высоких колонн, украшенных золотом, серебром и драгоценными камнями. Колонн было более пятидесяти, они эхом отражали доносившиеся издали звуки флейт. Это готовились к празднику знаменитые греческие флейтисты. С обитых золотом и серебром перекладин свешивались драгоценные ковры с рисунками из серебряных нитей на мифологические сюжеты.

Придирчиво осмотрев пиршественный зал, Харес проследовал в галерею, выстроенную вокруг шатра, где для женихов и невест было устроено девяносто спальных покоев, отделенных один от другого коврами. И уже в который раз он подумал: «Ни один эллин не покроет свой род позором, войдя в эти покои после свадебного пира. Надо же такое устроить: общая спальня для всех новобрачных! До такого еще не додумался ни один царь мира!»

А вслух произнес:

– Вот здесь наконец-то родятся дети, о которых мечтал царь Александр!

По приказу Хареса к нему приблизился, низко кланяясь, главный садовник дворца. Вдохновенный садовод начал петь хвалебный гимн своим прекрасным творениям, уверяя, что его розы самые лучшие, но Харес прервал его:

– Пол шатра и покоев для новобрачных надо усеять лепестками роз.

Распорядитель дворцовых церемоний, не заметив огорчения на лице лучшего садовода Персии, который своими неусыпными трудами довел искусство выращивания цветов до совершенства, уже шел дальше.

– Из фонтанов вместо воды должно бить вино, красное и белое, – приказал он.

Наконец Харес сел в двухколесную колесницу и велел погонщику везти себя как можно скорее в царский дворец.

Следуя приказу Александра, в Сузы уже прибыли военачальники со своими свитами, знатные вельможи с женами и дочерьми, гости из Азии и Европы. Прибыл и Мегабиз с племянницей.

Апама очнулась от глубокого сна. Великолепные покои были залиты солнечными лучами. Сон, сморивший ее после приезда в Сузы, оказался очень долгим; солнце, которое девушка при пробуждении посчитала утренним, находилось в зените.

Молоденькая темнокожая рабыня гасила светильники. Изящные длинные косы, перевитые разноцветными лентами, струились по ее плечам. Когда последний светильник был погашен, рабыня остановилась в нескольких шагах от ложа Апамы. Заметив, что знатная гостья наконец-то проснулась, девушка подошла так близко, что Апама ощутила исходивший от нее запах мирры. Склонившись в низком поклоне, почти касаясь лбом пола, рабыня сообщила, что ей велено проводить Апаму в баню, которая приготовлена для знатной гостьи и жен хозяина, а затем подготовить ее к встрече с женихом, который пожелал познакомиться с невестой накануне предстоящей свадьбы.

В сопровождении рабыни Апама пошла по длинным, казавшимся бесконечными переходам дворца в женские бани, находившиеся на территории гарема.

Уже издали до нее донесся гул голосов: смеющихся, болтающих, поющих.

Среди густого облака влажного пара, который вскоре окутал Апаму, двигались полунагие фигуры нескольких десятков женщин. По мраморным плитам бани мелькали босые стройные ноги.

Многие женщины, лежа на скамьях, весело разговаривали, некоторые спорили. Три женщины пели задорную песню.

Среди всей этой суматохи расхаживали нагие рабыни, разносившие на головах нагретые покрывала.

Заметив новенькую, женщины бесцеремонно начали разглядывать ее.

– Новая наложница? – послышались голоса.

Евнух, охраняющий вход в зал для купания, пояснил:

– Нет, это знатная гостья хозяина. Ее завтра выдают замуж за македонянина.

Теперь на Апаму уже смотрели с жалостью и сочувствием: ведь о жестокости македонян слагались легенды.

От запаха благовоний, смешанных с горячим водяным паром, у девушки закружилась голова. Закончив купание, Апама вместе с женами и наложницами хозяина легла на мягкие подушки, разложенные вдоль стен громадного зала. Между тем юная рабыня неторопливо вытирала ее влажное тело мягкими подушечками из верблюжьей шерсти.

Более часа пролежала Апама в приятной полудреме. Она очнулась от шума шагов, – в зал вошли многочисленные рабыни. Все женщины, как по команде, поднялись со своих подушек. Мази и благовония полились на красавиц. Тела их вскоре благоухали утонченными ароматами, а роскошные волосы были искусно уложены.

Апама, которую причесывала утренняя рабыня, с интересом наблюдала за происходящим вокруг.

Внезапно крик радости встретил прибывшего в зал главного евнуха гарема. Несколько прелестниц, лукаво смеясь, запели ему хвалебную песнь, но их оттеснила толпа просительниц.

Улыбающийся евнух одной обещал наказать обидчицу, другой – драгоценные украшения, третьей – дорогие наряды, четвертую отругал за непослушание.

Рабыня попросила Апаму пройти в отведенные ей покои, чтобы нарядить в праздничные одежды.

Апама покорно позволила надеть на себя богатое платье, туфли, расшитые жемчугом, ожерелье, серьги, браслеты и кольца. Она была так ошеломлена внезапно изменившимся течением своей жизни, что очень обрадовалась приходу Мегабиза.

– Нравлюсь я тебе?

Мегабиз улыбнулся.

– Мне ты нравишься всегда. Главное, чтобы ты понравилась своему жениху.

– Он скоро придет?

– Он уже здесь. Он ждет тебя. Пойдем!

Апама сжала руки. Жених, более пугающий, чем желанный, ее ждет! Как во сне она шла за дядей по длинным залам дворца.

В одном из залов, в котором наконец остановился Мегабиз, навстречу двинулась высокая мужская фигура. Сердце девушки учащенно забилось. Глаза ее не отрываясь смотрели на незнакомца. Апама поняла, что это и есть Селевк.

Казалось, время остановилось. В зале воцарилась глубокая тишина.

Селевк был высок, широкоплеч, в каждом его движении чувствовались ловкость и сила. Видно было, что он привык к нелегкому труду воина.

Апама вглядывалась в мужественное, невозмутимое лицо. Стоящий перед ней македонец был, пожалуй, самым красивым из всех мужчин, которых она когда-либо видела. Но ведь, отправляясь в Сузы, она дала клятву матери. Внезапная грусть овладела Апамой. Она почувствовала, что этот македонянин может заставить ее забыть о сделанном обещании. Мысли о мести врагам сейчас были далеко-далеко.

Некоторое время молодые люди молча смотрели друг на друга. Наконец Селевк шагнул вперед, откинул покрывало с лица девушки, взял своей рукой ее нежную белую руку.

– Так вот ты какая, Апама…

Македонянин и персиянка стояли друг против друга. Невидимые нити объединили их души! Воспоминания о подобных минутах сохраняются в памяти и оказывают впоследствии влияние на всю дальнейшую судьбу.

Наступил долгожданный, единственный, беспримерный в истории день: свадебный пир десяти тысяч македонских воинов.

Все жители Суз явились посмотреть на этот праздник: на стенах и крышах не было свободных мест.

Площадь перед царским дворцом превратилась в один огромный шатер из ярких тканей с кистями из золотых нитей. Вокруг шатра находились навесы для многочисленных гостей.

Глашатаи, расставленные вокруг шатра, призваны были оповещать о происходящем, чтобы ни один человек в городе не пропустил ничего важного. Они должны были трубить в трубы, когда будут провозглашаться здравицы, повторять тосты и, главное, объявить, когда в шатер войдут женихи и невесты.

Свадьба устраивалась по персидским обычаям.

Большой зал пиршества был освещен тысячами светильников, пламя которых отражалось на золотых и серебряных узорах, покрывающих колонны. Длинный стол стоял посреди зала, представляя сказочно великолепное зрелище, поражавшее богатством расставленной посуды – кубков, чаш, ваз и курильниц. С одной стороны стола парами расставленные кресла ожидали женихов Запада и невест Востока. Золотой трон царя и трон его невесты возвышались посредине. Напротив находились места для гостей. Кругом были расставлены столы для посольств, находящихся в городе. Пиршественные столы для войска были установлены вблизи царского шатра.

– Скоро начало! Скоро явятся гости! Скоро прибудет царь! – Харес придирчиво осматривал все вокруг. Он вновь обратился к старшему стольнику, знатному придворному персу: – Все ли готово?

– Все ли готово? – повторил вопрос старший стольник старшему виночерпию.

– К свадебному пиру вино готово! – с гордостью ответил виночерпий. – Хиосское вино превосходит качеством все, что я пивал до сих пор. Попробуйте!

Виночерпий одной рукой взял изящный золотой кубок, а другой – маленький ковшик и стал наливать вино тонкой длинной струей в узкое отверстие кубка.

Затем он с изящным поклоном передал кубок Харесу.

Тот медленно отпил драгоценную влагу и воскликнул, возвращая кубок:

– Иностранные гости правы, восхищаясь искуснейшими в мире персидскими виночерпиями!

– Благодарю тебя, благородный Харес. – Виночерпий склонился в почтительном поклоне.

Трубы протрубили начало празднества…

Харес поспешил навстречу входящим гостям, при помощи жезлоносцев указывая на места. Гости царя, которых было более девяти тысяч, постепенно рассаживались за столами.

Глядя вокруг, многие недоумевали:

– Какое расточительство!

– Недолго так истощить даже самую богатую казну!

Некоторые тихо переговаривались друг с другом:

– Насилие над чувствами людей.

– В массовом бракосочетании есть что-то зловещее.

– Благородных женщин поверженных стран будут подводить к мужчинам-победителям, как кобыл к жеребцам…

Вскоре звуки труб возвестили приближение царя. Как только он вошел в шатер, гости поднялись со своих мест и приветствовали величайшего правителя громовым, непрестанно возобновляющимся криком:

– Да здравствует царь царей, царь четырех стран света, великий Александр!

Пурпурный ковер, на который мог ступать только царь, был постлан по направлению к трону.

Александр предстал в митре и одеянии персидских царей, чтобы выглядеть по-настоящему величественно. Персидское одеяние подчеркивало весьма невысокий рост Александра. В Персии каждый знал поговорку: «Рост царя – это рост его души».

Едва царь сел на трон, звуки труб возвестили, что он совершает возлияние богам.

– Великий царь благодарит богов и просит ниспослать семейное счастье и здоровое потомство ему самому и всем новобрачным! – торжественно прокричали глашатаи.

Вместе с царем совершили возлияние богам и все гости, каждый из своей золотой чаши – подарка царя.

Закончив возлияние, Александр высоко поднял чашу.

– Осушите же чаши, друзья, ибо в них заключена радость! Чтобы сегодня мы все изведали рай!

– Владыка мира провозглашает тост за невест. Он сравнивает их со звездами, несущими свет, и наказывает женихам хранить верность своим женам и свято охранять семейный очаг! – провозгласили глашатаи.

За тостом царя последовали тосты женихов. Они были за здоровье отцов невест, славных вождей персов, суровых, полных отваги, подаривших миру красавиц. Взять их в жены – величайшее счастье для мужей.

Отцы невест оказали ответную честь женихам, после чего все выпили за здоровье и мудрость великого царя, чей взор устремлен в будущее, созидать которое будут дети от сегодняшних браков.

Наконец трубы оповестили о появлении невест. На ковер, усыпанный лепестками роз, вступили девяносто одна девушка. Лица дочерей знатнейших семейств Персиды, Бактрии, Мидии, Сузианы скрывали покрывала.

Отцы, взяв за руки дочерей, повели их к женихам.

Оксарт первым подвел свою племянницу к царю. Александр поднялся с трона, приветствуя, и принял руку своей невесты. Царь Дарий передал собственную красоту всем своим детям. Равно как и стать: Статира была выше Александра на целую ладонь.

Царь лично усадил Статиру на почетное место рядом с троном, и разница в росте мгновенно пропала. Александр, увидев невесту в покоях ее матери-царицы, велел укоротить ножки кресла.

Гефестион с Драпетидой составили следующую пару. Артакама из рода Артабаза заняла место рядом с Птолемеем. Апама, дочь Спитамена, – рядом с Селевком.

Женихи приоткрыли покрывала. Гул восхищения пронесся по залу. Красота девушек была поразительна.

То, что девяносто одну невесту, не перепутав, подвели к девяносто одному жениху, было заслугой распорядителя придворных церемоний Хареса. Его организация свадебного торжества была безупречной.

Селевк, один из немногих, откровенно любовался своей невестой, но, заметив насмешливый взгляд Гефестиона, принял невозмутимый вид.

И Гефестион, и Птолемей, и многие другие ближайшие соратники Александра совершенно равнодушно смотрели на своих избранниц.

Вскоре свадебная песня, исполняемая многоголосым хором, зазвучала под сводами шатра. Песню подхватили тысячи хористов на площади, и праздничное пение, усиленное толпой, понеслось во все уголки города.

Апама, попав в сверкающий огнями и золотом зал, испытала вначале легкое головокружение. Она впервые оказалась в таком шумном, многолюдном обществе. Ее окружали женщины, блистающие молодостью и красотой, мужчины с суровыми лицами и, как ей казалось, равнодушными взглядами. Но, ощутив нежное прикосновение руки Селевка, она почувствовала себя увереннее.

Во время исполнения свадебной песни, когда все взоры были обращены на царя, Апама внимательно наблюдала за Александром. Почтительно склонившихся перед повелителем мира слуг было не счесть, во всех взглядах читались покорность и подобострастие. Апама видела Александра впервые. Несмотря на маленький рост, в фигуре царя ощущалась грозная сила хищника, всегда готового броситься в схватку с теми, кто стоит на его пути.

Видя сказочную роскошь праздника, Апама усмехалась про себя: «Ты хочешь казаться щедрым, всемогущий царь? Да, ты богат. Но скольких людей ты погубил?..»

Мечтая о мести всемогущему Александру, Апама испытывала какое-то болезненное наслаждение. Ей казалось, что она не ощущает страха перед великим царем. Ведь если бы Александру пришла однажды мысль убить дочь бунтаря Спитамена, он не причинил бы ей большего зла, чем уже причинил.

Неожиданно Александр, внимательно разглядывавший невест, встретился взглядом с Апамой, которая сидела вблизи от царского трона. Выражение глаз царя было холодным и загадочным. Апама ощутила беспокойство. Их взгляды скрестились. Юная персиянка содрогнулась, поняв, что эти безжалостные глаза могут постичь любую тайну. Она вдруг увидела, что глаза царя разного цвета: один – голубой, а другой – светло-карий. Это открытие, как громом, поразило Апаму. Такие разноцветные глаза она видела впервые в жизни. А вдруг Александр действительно сын всемогущего бога эллинов Зевса, как рассказывала мать и как считает дядя Мегабиз? Именно Зевс сделал своего сына непобедимым. Ни яд, ни кинжал, ни отравленные стрелы, ни камень из пращи – ничто не может поразить сына бога.

Звуки свадебной песни постепенно оглушали Апаму. Песня казалась ей невероятно длинной и скучной. И чуждой, как и все происходящее вокруг. Много гостей и шума, много невест и женихов. Трудно было поверить, что это свадебный пир. Между тем внимание Александра перешло на других невест. Апама же исподтишка изучала облик своего врага: дерзкое лицо воина, загорелое и обветренное, сверкающие глаза, резко очерченные губы, густые рыжие волосы, разлохмаченные, напоминающие львиную гриву, наконец, широкие плечи и сильные, цепкие руки. Александр производил впечатление человека, способного сокрушить любые преграды. Среди своих военачальников он выделялся красотой, умом, страстью, энергией.

«Твоя жестокость, царь, рано или поздно обратится против тебя самого! Я выполню свою клятву, – произнесла мысленно Апама. – Твой час еще не пробил, но я верю, что он скоро пробьет. Теперь я жена твоего друга Селевка и смогу отомстить тебе за отца!»

Свадебная песня наконец-то закончилась.

Взгляд Селевка медленно обратился к Апаме. В нем сквозила такая нежность, что девушка пришла в смятение: «Я не думала, что мой муж будет так хорош собой. Он может стать для меня действительно любимым человеком».

Голос распорядителя придворных церемоний Хареса вернул Апаму к действительности:

– Настало время женам покинуть пиршественный зал. А мужчины за праздничными тостами продолжат свадебный пир.

Девушка вздрогнула. Ей почему-то показалось, что все смотрят именно на нее. Она покраснела и торопливо встала. Ее взгляд задержался на Селевке, прося не оставаться слишком долго с гостями. Свадебная ночь должна принадлежать только им двоим.

Персиянки медленно покинули пиршественный зал. Длинное шествие возглавила Статира вместе с Драпетидой, Артакама и Апама следовали за ними.

Пиршество, на котором остались одни мужчины, возобновилось. В присутствии будущих тестей, представлявших благороднейшие семьи Персии, македоняне сначала сдерживали себя. Но это вынужденное воздержание длилось недолго.

Под стремительные звуки струн и удары бубнов в зал вбежали греческие танцовщицы и принялись кружиться, извиваться, вращать бедрами в движениях любимого гетерами танца. Сила Эроса воспламенила и персидских вельмож. В их руках застыли недопитые чаши, глаза жадно любовались телодвижениями полуобнаженных танцовщиц.

Знатный перс Аргест воскликнул:

– Гречанки танцуют превосходно!

– Им нет равных в танцах, – подтвердил Мегабиз и, выразительно посмотрев на Гефестиона, о любви которого к Александру было всем известно, шепнул своему родственнику Артембару: – Прекрасно задумано! Перед ночью любви этот танец воспламенит даже самых равнодушных к женским чарам мужчин.

Захмелевший царь, наклонившись к Гефестиону, сидевшему от него по левую руку, мечтательно произнес:

– У нас скоро будут дети от прекрасных персиянок. Так мы все породнимся.

– О великий! – упавшим голосом произнес Гефестион. – Каким испытаниям ты нас подвергаешь! Это страшнее, чем Гедрозийская пустыня. Я не вынесу этой брачной ночи!

– Гефестион, мой любимый, нежный и преданный друг! – ласково сказал Александр. – Я себя тоже подвергаю испытанию. Но ведь ты знаешь, чего я хочу. Теперь, когда тысячи македонян породнились с персами, разлад между эллинами и варварами сам собою исчезнет. И это укрепит мою власть.

Гефестион осушил очередную чашу с вином. Он знал, что Александр смешением народов стремится укрепить свое разноплеменное государство. Но провести ночь с персиянкой, даже царского рода и даже очень красивой…

– Твое решение, великий, правильно и мудро. Только выполнить его нам, эллинам, будет очень трудно.

И Гефестион, и прочие македонцы преодолеть исторически присущее эллинам отвращение к варварам не могли. Они могли только скрывать его.

После танцовщиц перед пирующими появились несколько юношей и зрелых мужей. Началось выступление поэтов на тему гомеровских сказаний. Под аккомпанемент двух лир образовавшие круг поэты пропели поэму о Навсикае, прекрасной дочери царя феаков Алкиноя, влюбившейся в потерпевшего кораблекрушение Одиссея. Александра и его македонских друзей увлекли стихи о подвигах Одиссея, с детства близкие каждому эллину. Персы же слушали, хмурясь, не переставая есть или пить.

Александр, заметив, что персидские вельможи скучают и слушают выступление греческих поэтов только из вежливости, дал знак Харесу пригласить фокусников из Индии.

Гефестион, осушавший один кубок за другим, наконец развеселился. Высоко подняв наполненный кубок, он, смеясь, провозгласил:

– Многих женщин, даже очень красивых, всемогущий Зевс вылепил из хрюшек. Так выпьем, друзья, за то, чтобы наши юные жены всегда оставались стройными и не нагуливали у домашнего очага жир!

Птолемей, у которого также не было ни малейшего желания отправляться к своей персидской жене, весело подхватил:

– Лично я больше всего боюсь женщин, созданных из коварных лис. Нрав их меняется каждый час. Вот худшее из зол, что Зевс дал в дар мужьям.

Александр попытался утихомирить разошедшихся друзей:

– Все сказанное вами, друзья, не имеет отношения к знатным персиянкам. Они лучшие и благороднейшие из жен. Персиянки подарят нам славное и сильное потомство.

Гефестион, обычно никогда не перечащий царю, упрямо бурчал, осушая кубок за кубком:

– Любая женщина, особенно варварка, есть зло из зол.

К счастью, изрядно захмелевшие персы не слышали слов лучшего друга царя.

Александр уже в который раз напоминал македонцам, что пора идти к женам. Но это заставляло его ближайших друзей снова и снова осушать кубки и произносить очередные тосты за женщин, нрав которых по повелению всемогущего Зевса весьма различен…

Апама вошла в спальный покой, предназначенный для ее первой брачной ночи. Покой находился рядом с пиршественным залом, откуда доносились громкие мужские голоса, музыка и смех. Апама огляделась и невольно спросила себя, а не снится ли ей все это. В нескольких шагах от огромного ложа три темнокожие рабыни, одетые в одинаковые ярко-синие одеяния, молча ждали приказаний. Апама стояла с опущенными глазами, покрасневшая, но с внутренним предчувствием счастья. Она улыбнулась рабыням, догадавшись, что они должны подготовить ее к брачной ночи. Оживившись, рабыни стали зажигать светильники, и вскоре все детали обстановки стали отчетливо видны. Висящие с потолка, вышитые золотом ковры представляли откровенные сцены любовных наслаждений. Несколько ступеней, покрытых мягкими белоснежными шкурами, вели к громадному ложу, словно к алтарю. Зажженные светильники отражались в черном полу, блестящем, как озеро под луной.

Рабыни сняли с Апамы одежду и обувь, посадили на табурет и начали протирать ее тело влажными душистыми полотенцами. Все происшедшее в течение дня невероятно утомило Апаму. Она чувствовала себя усталой. Энергичные растирания были приятны, ей вскоре стало лучше. Между тем рабыни стали натирать ее руки, шею, плечи, грудь, ноги маслянистыми благовониями с различными цветочными запахами. Усталость вскоре уступила место бодрости. Закончив растирание, одна из рабынь принялась расчесывать Апаме распущенные волосы.

Другая ободряюще произнесла:

– Не надо быть такой грустной на пороге ожидающего тебя счастья!

– Я не грущу, просто волнуюсь, – вздохнула Апама.

Ей вдруг захотелось к матери, чтобы та развеяла ее страх и беспокойство. В эти минуты девушка понимала, что она просто боится, ужасно боится разочаровать Селевка. Если бы он хоть раз, один-единственный раз раньше обнял ее! Если бы он сказал слова любви, которые рождают доверие и убивают стыдливость! Без сомнения, эта ночь принесет и волнующие слова, и нежные ласки. Юная персиянка была готова стать покорной рабыней своего супруга, ибо чувствовала, что за его любовь отдаст все на свете.

Закончив туалет новобрачной, накинув на нее тонкие, ласкающие тело ночные одежды, рабыни подвели ее к ложу, застеленному простынями алого цвета. Одна из рабынь поставила на маленький столик у изголовья серебряные вазы с фруктами, другая – амфоры с вином. Затем девушки, слегка поклонившись, бесшумно удалились.

Грубый мужской смех, доносившийся из пиршественного зала, тревожил Апаму. Почему царь удерживает ее мужа в такой час?

Девушкой все больше и больше овладевало беспокойство. Горячий ветер Персии словно проник в ее душу, сделав нетерпеливой и страстной. Как может Селевк так долго находиться среди своих друзей? Ведь она его ждет. А вдруг македоняне смеются там над своими персидскими женами? Апама чувствовала, как в ней постепенно закипает гнев. Оглядев застеленное ложе, она подумала, что ее словно положили на жертвенный алтарь, чтобы удовлетворить желание знатного македонянина. Вспомнились рассказы о том, как девственниц приносили в жертву божествам. Эти мысли, проникнув в сознание Апамы, заставили ее покраснеть от стыда и ярости. Она с силой зажмурила глаза, чтобы удержать набежавшие слезы, потом, спрыгнув с ложа, заметалась по покою. Желание мстить македонцам вспыхнуло с новой силой.

«Когда же придет Селевк? – гневно думала Апама. – И придет ли он вообще?»

В соседних покоях, где разместили других новобрачных, тоже стояла тишина. Не утихал только шум из пиршественного зала.

Неужели она ничего не значит в глазах Селевка? Но ведь она из царского рода!

Апама страдала и от уязвленной гордости, и от впервые вспыхнувшей в ее сердце любви. Внезапно она залилась слезами. Задрожали ноги от непрерывного хождения по покою, лицо пришлось умыть, чтобы избавиться от следов бесконечных слез. Она вдруг поняла, что ей страшно. Ведь свадьба совершалась по приказу царя, о жестокости которого все знали не понаслышке.

Девушка вновь прислушалась. В соседних покоях по-прежнему царила тишина. Апама прилегла на ложе и попыталась удобнее расположиться на нем, чтобы успокоиться. Внезапно вблизи раздались громкие мужские голоса. Апама замерла, не зная, что предпринять. Она разрывалась между злостью, предлагавшей ей притвориться спящей, и любовью, толкавшей ее с распростертыми объятиями навстречу тому, кого так ждала.

– Нет! Только не это!

Селевк был очень пьян. Неверными шагами он шел к ложу, протянув вперед руки в поисках опоры.

Апама с ужасом увидела приближающееся к ней лицо с красивыми, благородными чертами и бессмысленным взглядом.

– Итак, по приказу великого царя я явился к тебе, персидская красавица!

Всей тяжестью своего тела Селевк упал на ложе. Апама судорожно закуталась в покрывало и забилась в угол.

– Сними с себя все! – пробормотал Селевк.

Неверными руками он потянул покрывало, пытаясь добраться до охваченной ужасом персиянки.

Ярость и обида пробудили в Апаме неожиданные силы. В полумраке ее глаза грозно заблестели, как у изготовившейся к прыжку тигрицы.

– Не смей прикасаться ко мне, – сквозь сжатые зубы тихо проговорила она. – Ни сегодня, ни когда-либо!

Хмель на время вылетел из головы Селевка. Он строго посмотрел на навязанную ему жену.

– Запомни, что я тебе скажу: я выполняю приказ всемогущего царя. Ты здесь только для того, чтобы произвести на свет ребенка для великого государства великого Александра!

Селевк снова погрузился в туман опьянения и вскоре заснул.

Апама осталась наедине с собой. Ощущение гнева не покидало ее. Она чувствовала, что, несмотря на жару, сильно дрожит. Вряд ли ей удастся заснуть. Бежать? Она отбросила эту мысль. Нет и нет. Она останется здесь и выполнит то, что велела ей мать. Она – дочь бунтаря и героя – не должна никогда забывать об этом. Она ненавидела все окружавшее ее: Селевка, ложе, на котором сидела, пьяные, громкие голоса, доносящиеся из соседних покоев. Но больше всего она ненавидела самого могущественного человека на свете, пробудившего в ней это отвратительное чувство, – великого царя Александра!..

3

Ночь тянулась бесконечно долго.

Закутавшись в покрывало, Апама сидела на ложе, глядя на спящего Селевка, стараясь отбросить страх и подавить в душе гнев. Ей впервые представилась возможность близко рассмотреть своего мужа: нос с горбинкой, красивый вырез ноздрей, высокие скулы, мужественный подбородок. Апаме внезапно захотелось провести ладонями по обветренной коже его щек. Она вздрогнула, почувствовав, что дыхание ее участилось. Сделав над собой усилие, девушка заставила себя успокоиться. В пиршественном зале, наблюдая за Александром, она чувствовала, что над ней словно нависли когти орла. Сейчас, глядя на Селевка, она почти ощущала эти острые когти.

«Что меня ждет? – снова и снова спрашивала себя Апама. – Если Селевк надо мной надругается и бросит, как простую рабыню, я буду на всю жизнь обречена на одиночество! Нет, этому не бывать! Я обязана подчинить его своей воле», – твердо решила Апама.

Когда Селевк пробудился и открыл глаза, то с трудом смог сообразить, где он и что с ним произошло. Наконец он разглядел Апаму, сидевшую в изголовье ложа.

Несколько минут они провели в молчании, пристально разглядывая друг друга, словно видя впервые.

Смотреть на Апаму было приятно. Она была не просто красива, она была великолепна. В изящных дугах подкрашенных бровей, чистой линии шеи, гордой посадке головы чувствовалось что-то экзотичное. Внезапно тело Селевка пронзило острое желание. Эта юная персиянка была всего лишь маленькой игрушкой в большой игре великого царя. Да, она прекрасна, но вокруг победителей всегда много красивых женщин. И, что важно, не дочерей варваров! Все это только новая игра, затеянная Александром. Так считали и Птолемей, и Гефестион, и Лисимах, да и сам Селевк. В этой игре каждый должен установить свои правила. Ну что ж, он не против в угоду царю провести с прекрасной персиянкой некоторое время.

Апаме надоело молчать, и она громко и с вызовом произнесла:

– Меня выиграли в кости, как кобылу, и я должна покорно подчиниться победителю!

Селевк впервые услышал голос своей жены. Ее смелость удивила и восхитила его. Он вдруг увидел, как девушка юна и беззащитна. Было невозможно смотреть на ее губы и не испытывать желания поцеловать их. Пожалуй, он зря вместе с друзьями смеялся над персиянками, навязанными им в жены Александром. Искушение находилось всего лишь на расстоянии протянутой руки, несколько часов тому назад оно стало его женой и, следовательно, целиком принадлежало ему.

– Я ни за что не дотронусь до варварки и вам всем не советую, тем более, что вокруг столько очаровательных флейтисток и мальчиков – музыкантов из Эллады, – вспомнил Селевк слова Гефестиона.

– Клянусь Афродитой, ты прав, – поддерживал друга Птолемей. – Александр подвергает нас настоящей пытке.

«Разве это пытка?» – пронеслось в затуманенном вином и сном мозгу Селевка. Он снова пристально посмотрел на Апаму. Роскошные темные волосы окутывали ее плечи. По щекам струились слезы. И тем не менее она улыбалась. Эта улыбка в слезах, словно солнце после дождя, ослепила его.

– О Селевк! Разве тебе не пора обнять свою жену?

Она так говорила, ибо уже не сомневалась, что завоюет его любовь во что бы то ни стало. В стремлении одержать победу любой ценой она была непреклонна. И она победила!..

Селевк больше не мог противиться варварскому волшебству. Он положил руку на плечо девушки и прижался лицом к ее волосам. Его губы нежно коснулись ее губ. Он взывал к доверию и прощению.

Чувства Апамы пришли в смущение, мысли запутались. Мать с детства говорила ей о мести македонцам. Но магическая власть мужчины, смотрящего на нее из-под густых ресниц, была сильнее слов матери. Не прерывая поцелуя, Селевк мягко овладел Апамой, – она вскрикнула от пронзившей тело боли. В это мгновение он окончательно уверился в том, что желает и будет желать только ее. Тело юной персиянки было как источник влаги у пересохших губ умирающего от жажды. Оно отличалось от всех женских тел, которые он познал за свою жизнь, волшебной притягательностью, загадкой, тайной, которую ему еще предстояло постигать.

Апама торжествовала! Теперь она была уверена, что Селевк никогда не покинет ее! И от этой уверенности она вдруг крепко уснула.

Мерцающий свет светильников отбрасывал блики на ее лицо. Селевк тихо любовался им. Прекрасная и соблазнительная персиянка! Что он должен теперь с ней делать? Идя с друзьями на свадьбу, он, как и они, считал, что может, как с рабыней, провести с варваркой ночь, а затем ее бросить. Он внезапно почувствовал, что не будет причинять этой девушке боль. Разве он мог заранее представить себе все, что его ожидает? Он должен, он обязан отныне ее защищать, такую одинокую и такую прекрасную.

Сон Апамы был прерван громкими голосами и топотом ног удаляющихся мужчин. Когда она открыла глаза, Селевка рядом не было. Апаму сковал страх. Вдруг он навсегда покинул ее?

Неслышно вошедшие в покой рабыни принесли кувшины с водой. Они протерли тело Апамы губками, пропитанными душистыми благовониями, привели в порядок ее волосы и нарядили в праздничные одежды. Апама постепенно успокоилась. Нет, Селевк вернется! Она была уверена: счастье непременно улыбнется ей. Воспитанная матерью в духе превосходства над окружающими людьми, Апама не сомневалась в том, что ей на роду написана великая судьба.

Как только рабыни удалились, вошел слуга и сообщил: Селевка срочно вызвал царь, а рабы с носилками готовы проводить госпожу во дворец ее мужа.

Апама ликовала: Селевк любит ее и будет с ней всегда! Она победила…

Дворец, в который Селевк приказал отвезти Апаму, стоял, укрытый со всех сторон от посторонних глаз великолепным парком, на окраине Суз, на берегу реки Хоасп. Некогда этот дворец принадлежал знатному вельможе, а после завоевания Суз Александр подарил его Селевку. Подарки Александра друзьям всегда были поистине царскими!

Дни проходили за днями, а Селевк все не появлялся. Каждое утро Апама тщательно готовилась к встрече с мужем, старательно выбирая наряды и украшения. Она прекрасно понимала, что от новой встречи зависит очень многое в ее судьбе. Ожидание становилось все более и более томительным. Сердцем юной персиянки постепенно овладевали сомнения. От своей любимой рабыни Амитиды, которую Мегабиз по просьбе племянницы срочно к ней доставил, она узнала: все македонские военачальники покинули своих персидских жен. А вдруг Селевк последует примеру друзей?..

В один из дней Апама в задумчивости вышла из эндеруна, женской половины дворца, и медленно спустилась в сад. Неужели Селевк не приедет и сегодня?

Девушка не спеша прогуливалась по парку. Высокие горные ели и стройные лиственницы давали живительную тень. Даже в самый жаркий день под сенью ветвей всегда царила прохлада. Апама присела на скамью возле пруда, с наслаждением вдыхая запах роз, в изобилии растущих в саду. Успокаивающую тишину нарушал только щебет птиц. Вдали виднелась цепь Эламских гор. Вершины их покрывал снег, а склоны зеленели еловыми и кедровыми лесами. Где-то там далеко находился дворец Мегабиза, в котором осталась мать. Воспоминание о матери болью отозвалось в сердце Апамы, напомнив о клятве. И тут она услышала шаги…

Селевк не сразу заметил Апаму из-за слепящих потоков солнечного света.

– Глядя на тебя, Селевк, солнце ликует. Возрадуюсь ия, – услышал он радостное приветствие.

Он скучал по Апаме все эти дни. Увидев ее, он внезапно понял, что до сих пор никогда не был по-настоящему влюблен. Раньше, особенно в юности, он не раз переживал страсть, привязанность, восхищение, но не любовь. Любовью было то, что он испытывал сейчас: трепетное волнение, ощущение счастья и страха, смятение ума и чувств.

Они шли по аллее парка, крепко прижавшись друг к другу, как будто не было этих бесконечно долгих дней разлуки.

– Прости, что я так внезапно покинул тебя. Меня, как предводителя отряда знатных персидских юношей, вызвал к себе царь, чтобы я срочно начал подготовку к грандиозному параду. Сюда, в Сузы, прибыли все войска. В параде вместе с македонцами примут участие тридцать тысяч молодых персов, обученных на македонский манер.

– Среди этих юношей мои родные братья! – воскликнула Апама.

– Ну вот и славно, – обрадовался Селевк. – Персидских юношей царь ласково называет эпигонами, своими преемниками.

– Я слышала от братьев, что многие македоняне ненавидят их, часто хватаются за оружие, вызывая на драку.

– Да, к сожалению, бывает пока и так! Царь пытается внушить нашим воинам, что ненавидеть превосходящих себя значит ненавидеть богов.

– Ты тоже считаешь, что наши молодые воины превосходят македонских? – удивилась Апама. – Чем же? Ведь вас никому не удалось победить.

– Персидские воины выглядят намного лучше уставших в походах македонцев. Они измучены, многие ранены, искалечены. Во время тренировок персидские юноши проявили завидную выдержку, когда возмущенные ветераны, глядя на них, выхватывали мечи из ножен. Царь считает молодых персов своими сыновьями и любит их!

Апама усмехнулась.

– Сейчас их любит! Своих он раньше тоже любил. А теперь разлюбил?

Селевк ничего не ответил, лишь внимательно посмотрел в глаза Апамы. Она не отвела взгляда и сама смело ответила на свой вопрос:

– Любовь царя переменчива, как погода.

Селевк молчал, словно размышляя над услышанным. Апама внимательно изучала его. Было достаточно одного взгляда на высокий рост, широкую грудь и могучие плечи Селевка, чтобы понять: большая сила таится в этом человеке. По сравнению с царем Селевк был просто гигантом. Он напоминал Апаме воинов из отряда «бессмертных», которые охраняли персидских царей. Любуясь мужем, она вдруг подумала: «А ведь он, как никто другой, достоин царской тиары…»

Они прошли в сад. Здесь росло множество роз. Алые, розовые, желтые, белые, они издавали тончайший аромат.

– Персидские сады поистине прекрасны, – улыбнулся Селевк, – и неповторимы!

– Персы стараются воссоздать совершенство мира, каким он вышел из рук Ахура-Мазды, да вознесется его имя в вечности, – произнесла Апама. Подумав, она задала вопрос, который давно тревожил ее: – А зачем македоняне пришли сюда? Зачем они покинули свою страну? Македония слишком мала или не так красива, как Персия?

– Македония прекрасна! – с гордостью ответил Селевк. – Там есть заснеженные горы, чистейшие озера, цветущие луга, леса с голубыми елями.

Я скучаю по матери, отцу, сестрам. Правда, сейчас прошлое представляется мне очень отдаленным, как будто мы расстались много лет назад. Но я очень тоскую по своему дому…

– Тогда зачем македонцы покинули свои дома?

Селевк задумался и спустя некоторое время убежденно произнес:

– Наша жизнь сейчас наполнена грандиозными событиями и замыслами. Мы с царем единое целое. Ради него мы готовы на все!

– А он ради вас, своих ближайших соратников, которые во имя его грандиозных замыслов ежедневно жертвуют своей жизнью, готов на все?

Апама была не в силах скрыть свою ненависть к тирану и завоевателю, разрушившему ее детство и погубившему ее семью.

Селевк молчал. Он знал, что на эти слова ему трудно дать правдивый ответ. Многих ближайших соратников Александр, за последнее время сильно изменившийся, безжалостно казнил. Филот, Парменион, Клит, Каллисфен… Македонские и эллинские военачальники все чаще роптали, с возмущением обсуждая действия своего недавнего кумира.

Апаме хотелось задать много других вопросов, но, увидев, что выбежавшие из дворца слуги спешат к своему хозяину, она сказала:

– Тебе нужно умыться и переодеться с дороги. Продолжим разговор за трапезой.

Они прошли в высокий и просторный зал. На столы, инкрустированные золотом и слоновой костью, рабы уже ставили яства и напитки.

Следуя персидским обычаям, Селевк вымылся, сменил пропыленную одежду на длинный персидский наряд, расшитый драконами, и уютно расположился рядом с женой на ложе, покрытом мягким ковром.

Он отослал рабов и сам наполнил вином кубки.

– За встречу, за счастье, за долгую жизнь вместе.

Они осушили кубки до дна. Апама, лукаво улыбнувшись, спросила:

– Дворец достался тебе от бывшего владельца вместе с гаремом?

– Да, но я еще ни разу в гареме не был.

– Там, я думаю, много красавиц.

– Тебе нет равных, Апама. Ты для меня единственная.

Селевк взял Апаму за руку.

– Расскажи мне о своем детстве, о родителях.

Апама, помрачнев, в замешательстве опустила голову.

– Мой отец ненавидел царя Александра, захватившего земли Азии, Бактрии и подступившего к границам Согдианы. Собираясь на битву, он сказал матери, что она и мы, дети, отправимся вместе с ним.

– Зачем было подвергать вас опасности? – удивился Селевк.

– Отец не мог оставить нас без своей защиты. Со слезами мы покидали наш богатый дом. Мать спросила отца: «Кому нужна свобода, которую ты собираешься защищать?» Отец ответил: «Нашему народу!»

– Сначала Спитамен был на стороне Бесса, убийцы Дария? – вспомнил Селевк.

– Да, но, когда Бесс самовольно объявил себя царем Артаксерксом Четвертым, отец призвал согдийцев взяться за оружие. Он не собирался служить иноземцам. Не только Бессу, гнусному предателю и убийце, но и македонскому царю Александру.

Не сводя с Селевка блестящих от слез глаз, Апама закончила свой рассказ:

– Когда отца предали его ближайшие друзья и по повелению царя Александра жестоко казнили, наступил хаос. Я боялась за свою жизнь, но больше всего я боялась за жизнь матери и братьев.

Селевк ласково обнял и поцеловал Апаму. Она постепенно успокоилась.

– А кто обучил тебя греческому языку?

– Рабыня, которая меня вырастила, была родом из сожженных Александром Фив. Ее выкупил мой отец. Она выучила меня своему языку, много рассказывала об Элладе. Теперь она осталась с моей матерью.

Затем Селевк стал рассказывать о своей жизни, полной невероятных приключений. К ним он, как и Александр, с которым вместе вырос и воспитывался, питал страсть с детства. Апама с интересом слушала о похождениях мужественного воина, в жилах которого текла кровь одного из самых знатных родов Македонии.

– Ты и в детстве всегда был таким сильным и бесстрашным?

Селевк засмеялся.

– Нет, я был самым хилым и слабым среди всех друзей Александра и часто становился мишенью для шуток.

Апама не могла скрыть своего удивления.

– Не может быть! – невольно воскликнула она.

– Да, это так! Насмешки друзей доконали меня. Я начал усиленно заниматься в палестре и через год догнал своих товарищей в ловкости, выносливости и силе. Зато своими успехами в истории и математике я мог гордиться. С друзьями мы любили соревноваться в сложнейших вычислениях. И я всех побеждал, даже Александра.